Раздел 2 Европа
042 Гора и человек — миф и реальность
В любой мифологии есть центральная гора. Как правило, это жилище богов, и на ней вершатся судьбы мира. Такова обитель Брахмы гора Меру, через которую проходит мировая ось. Арарат, на который во время Всемирного потопа пристал ковчег Ноя. Безымянная гора в бездне Тартара, на которую катит и никак не может закатить огромный камень Сизиф.
Не менее значима в мифологии и гора Аннапурна I в Гималаях высотой 8091 м, миф о которой написали своей кровью альпинисты — каждый третий погиб при восхождении на нее. Таков и миф об альпинизме, который создал человек, ставший вровень с покоренными горами, — итальянский горовосходитель Райнхольд Месснер (род. 1944 г.).
Из сотен знаменитых альпинистов наш выбор пал на Месснера не только потому, что он стал первым спортсменом, покорившим все 14 восьмитысячников мира, 7 высочайших вершин континентов, 2 полюса, и получил самую престижную награду в альпинизме — Золотой ледоруб. А еще и потому, что Месснер утверждает: «Нет таких понятий как «самое выдающееся восхождение всех времен» или «Величайший альпинист всех времен» — это бред!»
Райнхольду принадлежит своеобразный рекорд, которым не любят хвастать горовосходители: «У меня были неудачи на 13 восьмитысячниках, и я хочу, чтобы меня запомнили как альпиниста, потерпевшего наибольшее число неудач. Рекорды меня не интересовали… Я люблю вызовы, но умею вовремя отступать… И поэтому я жив».
А еще выбор пал на Месснера, потому что он признался: «Моим злейшим врагом на пути к цели является страх. Я очень трусливый человек и, как все трусливые люди, стремлюсь победить свой страх. Победа над страхом делает меня счастливым… Я хочу быть сильнее собственного страха, ради этого я снова и снова ищу опасности».
Вот один из самых драматических эпизодов его одиночного ночного восхожления без кислорода на Эверест (1980). «Быстро набираю высоту… Вдруг снег обрушивается подо мной, мой налобный фонарик гаснет. Я падаю в пропасть, нахожусь в процессе падения, как в замедленном кино, ударяюсь то грудью, то спиной о стенки ледовой трещины, расширяющейся книзу. Я понимаю, что происходит и, тем не менее, остаюсь совершенно спокоен… Неожиданно ощущаю опору под ногами.* И одновременно понимаю, что я попался. Пожалуй, я останусь в этой трещине навсегда. Холодный пот выступает у меня на лбу. Вот когда я испугался… Я даю себе слово повернуть назад, если когда-нибудь увижу белый свет. Никаких больше восьмитысячников в одиночку! А между тем страх, сковавший мои члены, тут же исчез, как только я начал действовать, пытаясь достать кошки из рюкзака. Тут я обнаруживаю на нижней (долинной) стенке моей трещины полочку, небольшую кромку шириной в две ступни. Она ведет по косой вверх и полностью забита снегом. Это спасение! Осторожно, широко расставив руки, я падаю руками на прорезанную полочкой стенку. Осторожно переношу правую ногу, ставлю ее на ступеньку в снег, который карнизом намерз на долинной стенке трещины. Нагружаю ногу. Держит. Теперь ненадежный мостик частично разгружен. Каждое мое движение инстинктивно изящно, как фигура заученного танца. Пытаюсь уменьшить вес своего тела. Глубокий выдох, все тело подчинено новой позиции. На мгновение, на одно решающее для жизни мгновение становлюсь невесомым. Отталкиваюсь левой ногой от снежного мостика, руками поддерживаю равновесие, весь вес тела на правой ноге. Теперь можно сделать шаг левой. Облегченный вздох. Крайне осторожно перехожу — лицом к стене — направо. Правая нога ищет новую опору в снегу, левый ботинок с точностью до миллиметра поставлен в снежный след, который несколько секунд перед этим занимал правый. Карниз становится шире, он ведет по косой наверх, на волю. Я спасен!..»
________________
* Месснер задержался на хлипком снежном мостике.
А еще выбор пал на Месснера потому, что он изрек: «Я не столько альпинист-одиночка, я своего рода Сизиф, который, по сути дела, никогда не достигает вершины. Я Сизиф, и камень, который я тащу в гору, это моя собственная душа». Сравнив себя с Сизифом, Месснер и сам превратился в миф.
В незапамятные времена, еще до Гомера, Сизиф был царем Эфиры (Коринфа). Нечестивый Сизиф, совершивший немало преступлений, однажды перешел дорогу самому Зевсу. Громовержец похитил Эгину, дочь речного бога Асопа, а Сизиф подглядел, где похититель прячет деву и не без выгоды для себя рассказал о том ее отцу. Разгневанный Зевс попросил бога подземного царства мертвых Аида разобраться с наглецом, и тот послал за Сизифом бога смерти Танатоса. (Сохранились мифы, что отправился сам Аид). Когда Танатос явился за царем, тот обманом заковал его в цепи и посадил в подвал. Возликовали люди: перестали умирать, а заодно и приносить жертвы богам. Не понравилось это олимпийцам. Больше других — богу войны Аресу, оставшемуся не у дел. Арес освободил Танатоса, а Сизифа доставил к Аиду. Хитрец перед этим успел наставить жену, чтобы она не устраивала его похорон. Подземный владыка, не дождавшись жертвоприношений, отпустил Сизифа наверх, чтобы тот разобрался с женой и заставил ее совершить погребальный обряд. Вернувшись на свет божий, Сизиф предался разгулу и грабежам. Это переполнило чашу терпения богов, и Гермес по приказу Зевса доставил коринфского царя на божий суд в царство мертвых. Там по совокупности преступлений его приговорили катить в гору огромный камень — бессрочно и без отдыха.
Так царь стал рабом горы. Гора, как живая, не пускает его наверх, всякий раз сбрасывает камень, и тот катится вниз. Сизиф спускается за ним и снова катит вверх… А если всё-таки бестия вывернется вновь и закатит валун — станет ли он свободным? Проникнет ли он в тайный мир горы, так долго мучавшей его? Или Сизифу это вовсе не нужно? И он согласен вечно заниматься тяжким бесполезным трудом? В XX в. эту историю переосмыслил французский писатель Альбер Камю. В эссе «Миф о Сизифе» Камю дал ответ на сакраментальный вопрос: «Стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить…»
Подневольный Сизиф, по мнению Камю, живет в аду полной жизнью, точно такой же, как миллионы людей на Земле. Вот Сизиф спускается с вершины «тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца, В это время вместе с дыханием к нему возвращается сознание, неотвратимое, как его бедствия. И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше своей судьбы. Он тверже своего камня. Этот миф трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска. Ясность видения, которая должна быть его мукой, обращается в его победу... Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо… Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым».
Не исключено, что эти строки Камю стали лейтмотивом жизни Месснера. Он часто сравнивает себя с Сизифом. «Я на вершине. (Эвереста. — В.Л.). Мои ощущения больше не различают верха и низа. Что, уже вечер? Нет, сейчас 16 часов. Пора уходить. Никакого ощущения величия происходящего. Для этого я слишком утомлен. И, однако же, этот момент приобретет для меня впоследствии особое значение, станет в некотором роде заключительным аккордом. Может быть, именно он укрепит во мне мысль, что я — Сизиф, что я всю жизнь могу катить вверх мой камень, то есть самого себя, не достигая вершины, поскольку не может быть вершины в познании самого себя».