…и вот я давлюсь слезами в одиночестве, стоя на мёртвой улице, опустив руки, как ребёнок, и запрокинув голову. Солёные ручейки стекают по щекам и подбородку, заливаясь за воротник, горло сводит судорогой, я глотаю прозрачные сопли, дрожа, но не издавая ни стона, ни всхлипа. Передо мной расплываются металлические ворота, с которых полностью слезла краска за энное количество времени, и это всё, что осталось. Всё, что осталось, боже.
Когда-то здесь было ярко, красочно и отовсюду звучал детский смех; когда-то здесь продавали котят в ящиках, смотреть на них мы с дедом и бабой выходили специально, такое было у меня развлечение, маленькие животные это ведь всегда ужасно интересно для крошечного детского умишка. Когда-то мы покупали здесь цветочный мёд, сахарно хрустящий на зубах, и дед учил меня запивать его водой, потому что это полезно, так он говорил. Когда-то баба просила не убегать далеко, ведь на рынке меня могут украсть «цыхане», что это за загадочные «цыхане», я не знал. Когда-то здесь был рынок. Да-да, был.
Был же?
Оглядываясь, я разрываю грань между воспоминанием и странной ирреальностью, где это я, чёрт побери? Что за уродский монстр позади меня, конструкция из серого неприкрытого бетона? Никто в здравом рассудке не стал бы в этом здании жить. Баба с дедом не стали бы в нём жить. Что вы сделали с их домом, суки? Как хорошо, что они уже мертвы.
Они всюду, эти дома, это невозможно. Взяли меня в высокое кольцо, и куда ни посмотри — одна только сизая серость, которую не спасёт даже солнечный свет, если он ещё существует. Матовые окна, тускло блестящие полосы каких-то каркасов между ними, агрессивный чёрный забор, огораживающий всё от всего безо всякой вменяемой цели. А мне… мне нужно успокоиться. Что это за стыдная вспышка выкрученной на максимум горечи. Под взглядами зданий-шлакоблоков я пробираюсь к двухэтажному, плоскому по сравнению с остальными, строению, наверное, собранному в прошлой кальпе ещё. Обычная кирпичная коробочка, обычная лужа перед ней и обычная выпотрошенная ворона, клюющая хлебные крошки с асфальта. Кто кинул эти крошки тебе, птица? Вокруг ведь никого нет.
Дверь в обычную коробочку открыта, и я бесцеремонно вламываюсь внутрь.
Там темно, коричнево и тускло; справа вдоль стены тянется цепочка белых раковин, странно, зачем их здесь так много? Наваливаясь на одну из них, я включаю воду и умываю опухшее от слёз лицо. Меня всё ещё трясёт, но уже меньше. В бескровном сердце становится пусто, пусто, выскоблено и холодно, и ох, кто бы знал, что мне придётся теперь с этим жить.
Из двери в соседнюю комнату льётся белесый свет и негромкий женский голос, читающий сказку. Тихо хихикают дети - а-а, вот оно что, я, значит, ворвался в детский сад.
Заглядывая в зал, я вижу кружок детишек и воспитательницу в его центре.
Мешать, наверное, не надо.
Поэтому я бесшумно самоустраняюсь в раздевалку, что расположена напротив входной двери и чуть сбоку; там я сажусь на низкую скамью и бездумно пялюсь на голубые шкафчики без имён и лиц. Руки сцеплены на коленях в замок, чтобы проще было контролировать их дрожь, трость лежит рядом, и я слушаю казённую тишину. Надо мной смыкается странное чувство, что мне есть, чего ждать, и я - я жду. Я жду и жду до тех пор, пока не слышу шаги, падающие в полумрак звонким биением вытекающей из раны крови.
Приближается стук каблуков из коридора, и… и-и…
...приходи из пустоты аллеи…
Я смыкаю веки всего на секунду.
- Твою мать, - мои губы едва шевелятся (и побелели, наверное).
- О, это ты, - удивляется она, выглядящая так по-взрослому, в чёрном пальто, с сумкой в руке, будто настоящая женщина из фильмов и мифов. - Привет. Не ожидала тебя здесь встретить. Мы так давно не виделись… с тех пор, - она делает паузу. - Ты тут кого-то ждёшь?
- Жду? - мой голос срывается. - Не-е… я так, просто… просто…
- Понятно, - цель моего нахождения в раздевалке детского сада не особо её интересует, как и я сам, она оглядывается в прихожую, рассеянно поглаживая чёрные локоны, спадающее с плеча — настоящая женщина, да. - Они ещё не закончили? Мне нужно забрать детей.
- Каких детей?
- Моих.
- А. Твоих. Твоих, ясно, - бубню я. - Нет, они ещё не закончили.
- Хм... ладно, ничего страшного, время пока есть.
Она поворачивается ко мне, и мы неловко молчим, никто из нас не знает, как продолжать этот жуткий разговор. Ей хочется уйти, мне хочется издохнуть, и то и другое — бестактно. Она нервно поглядывает в коридор, я впиваюсь нестрижеными ногтями в ладонь.
- Ну и как дела у тебя? - спрашивает она. - Ты счастлив?
- Странная постановка вопроса, - вежливо улыбаюсь я.
- Почему?
- Потому что счастья не существует.
- Всё настолько плохо?
- Я не говорил, что плохо.
- Только что сказал.
- Ну вообще-то… а, ладно, плевать, забей. Дети-то у тебя… чьи? отец кто, в смысле? - предпринимаю я жалкую попытку перевести тему разговора (и тут же жалею об этом).
- Дима. Мой муж. Ты его не знаешь. Мы в браке уже семь лет, у нас двое детей, мальчик и девочка. Он заедет за нами, кстати, через пятнадцать минут, у нас билеты в кино.
- Мм, вот как, - тяну я и не понимаю, то ли мне абсолютно безразлично, то ли больно настолько, что онемело всё внутри. - Здорово, здорово… а вон там детей отпускают уже.
- Да?
Она оглядывается снова, и сложно не заметить облегчение в её тоне; слышатся крики мелких шпендиков, и я встаю. Пара секунд, и меня уже не существует для неё, поэтому я выскальзываю из детского сада безмолвной и бесплотной тенью, оставляя за спиной высушивающий бытовой кошмар без чудищ и убийц. Тёмная серость врывается в сетчатку, по нервам вливается в мозг, как жидкий бетон заполняет глотку, и я едва подавляю тошноту. Устало опираясь на трость, я ковыляю обратно до ворот рынка, который когда-то здесь был.
Строения-монстры следят за мной безотрывно, напряжённо, как за чужеродным элементом системы, который уже стоило бы и вышвырнуть за грань мироздания, слишком уж я подчёркиваю уродство матрицы своим присутствием. Позади слышен рёв машины и визг шин — муж Дима приехал, ага, ага. Щебечут дети, мальчик и девочка, смеётся Она, смеётся Он, и с моего раздвоенного языка капает яд, прожигая в асфальте червоточины. Спотыкаясь на ватных ногах, я нахожу в себе силы не оглядываться. Я петляю между парочкой зданий и выхожу на площадь. Ворота бывшего рынка голы и блестят металлом, синяя краска с них давным давно уже слезла, конечно; когда-то я смотрел на них с балкона деда и бабы и просил сводить меня на пёстрые батуты; когда-то здесь был рынок, и на нём продавали котят.
Не в состоянии идти дальше, я измученно опускаюсь на одно колено и наваливаюсь на трость. Из-под грязных липких прядей я наблюдаю, как колышется уголок объявления на столбе. Пустота и тишина. Тишина искажённого мира. Когда-то мы покупали здесь фундук, и дед раскалывал его молотком. В какой момент всё так круто поменялось? В какой момент исчез рынок? В какой момент я стал тем, чем стал? Да и чем, собственно говоря, я стал?..
...
....
.....
...Я сбрасываю пальто на асфальт, заставляю себя подняться, закатываю рукава рубашки; за воротами — пустырь, и торчат из площадки железные коряги, будто из поверхности пруда. Вскидывая руки, как дирижер хора, я призываю из переплетений артерий тёмно-красный огонь. Подушечки пальцев взрываются, и кожа вязким дёгтем стекает вниз.
Огонь охватывает и ворота, и пустырь, и тошнотные здания вокруг, и раздаётся оглушающий скрежет. Дома кривятся, оплавляются чёрным, абсолютно сплошные, никого там нет внутри, всё — обман, и я холодно улыбаюсь, чувствуя боль сокращающихся стен.
услышь же меня, о свет мой, и явись на медный аромат умирающей материи; вспомни себя, вспомни свой пронзающий голос и мою господскую волю: я отправлю тебе в безвременье хрустальную стрекозу рода Lestes, стрекозу с изумрудными крыльями, и она скажет тебе «твой лорд зовёт». Явись же ко мне в вихре кроваво-красного, демонического - поглощающего, а не отдающего - вспыхни острым протуберанцем, улыбнись багряными губами и возьми меня, повелителя своего, на прицел. Явись ко мне, свет мой, и помоги овладеть Кошмаром, помоги обратить в пепел то, что не поддаётся моему контролю; помоги сравнять город-мертвец с землёй и возвести на его кладбище блистательные Сады Эдиакары.
Явись ко мне алым рассветом и назови цену за свою службу.
Я отдам тебе всё
всё, что ещё осталось.