Если есть на свете что-то страшнее смерти – то это одиночество. Не благостное и светлое, где-нибудь в лесу или на берегу моря. Не медитация под шум листвы или рокот волн – с самим собой и природой наедине. А то, которое чувствуешь, возвращаясь с работы в пустую квартиру, где, кажется, еще вчера тебя ждал на столе теплый ужин и звучал детский смех, и можно было просто обнять свою женщину, погрузиться лицом в мягкое тепло ее волос, вдохнуть его и замереть... И все беды отступали, потому что ты – не один.
Две недели прошло с тех пор, как от меня ушла жена. И не сказать, что мы плохо жили. Но – новая любовь, какой-то смуглый метис, прекрасный, как греческий бог, а сам то ли латиноамериканец, то ли уж не знаю кто. Не важно. Я не успел его толком рассмотреть и не жалею об этом. Мне хватило одного взгляда на счастливое лицо моей благоверной, каждая черточка которого словно говорила: «Тебе до него далеко!» И не то чтобы супруга обобрала меня до нитки. Она и не взяла ничего – уехала с дочкой и двумя чемоданами в новую жизнь.
Со мной осталась наша – вернее, моя, потому что жила со мной с самого моего детства – восемнадцатилетняя кошка. Лисенок, как я ее называл – это ласковое прозвище приклеилось к ней еще в ее бытность игривым котенком. А сейчас – флегматичная, ленивая, похожая на лохматую рыжую подушку с двумя зелеными пуговицами – глазами, которые и открывались-то лишь изредка, потому что большую часть дня кошка спала. И все-таки – живая душа.
Кошки не попугаи, им не овладеть человеческой речью. Да и люди не мяучат по-кошачьи. Но мы с Лисенком так долго жили бок о бок, что создали нечто вроде эсперанто, язык, на котором оба могли говорить и понимали друг друга.
Днем я еще держался и на работе шутил, пытаясь казаться веселым и беззаботным. Мол, холостяку лучше, никто не пилит мозг. Но по ночам, лежа в огромной, как палуба океанского лайнера, кровати, я корчился от боли и разве что не выл по-волчьи на тусклый осколок висящей за окном луны. Сон падал на лицо прозрачной, тонкой кисеей, не давая дышать. Сковывал по рукам и ногам. Даже и не сон вовсе, а какая-то блестящая, тошнотворная полудрема. Я уходил мыслями далеко... туда, где за бортом моего корабля плескалось чернильное море холодной ночной темноты. Забыл сказать, что эта беда случилась со мной в ноябре – самом сыром и мрачном месяце в году, когда тяжелая осенняя хандра пропитывала залитую дождями землю. Нагая и дрожащая на ледяном ветру, природа страдала – и я вместе с ней.
- Эй, хозяин, - мягкая кошачья лапка коснулась моей щеки. – Ты что, плачешь?
- Ну да, - признался я малодушно. – Отстань, Лисенок. Ты не понимаешь...
Лунные зеленые глаза смотрели на меня не мигая.
- Я все понимаю.
- Да я... Я больше не могу! Лучше бы я умер, чем так!
Это, конечно, была минута слабости. Но кошка испуганно встрепенулась.
- Как это? А кто будет меня кормить? Чистить лоток?
Я вздохнул.
- Вот поэтому, Лисенок, я еще здесь.
Мы оба молчали. Я – сглатывая слезы. А кошка – задумчиво урча.
– Может, заведем собаку? – спросила она наконец. - Или возьмем нового котенка? Не знаю даже, что хуже.
- Я не хочу собаку. И котенка тоже.
- Чего же ты хочешь?
- Хочу, чтобы стало, как раньше.
Кошка беспокойно зашевелилась и, повернувшись ко мне задом, махнула мне в лицо пушистым хвостом. Я отстранился.
- Твоя не вернется.
- Ох, Лисенок! Я знаю... И не надо, я ей больше не верю.
- Так чего ты хочешь? – повторила кошка и, уютно свернувшись клубком, прижалась к моему подбородку меховым боком, и задышала со мной в унисон.
Она тихонько мурлыкала, но я-то знал, что в такие минуты, подстраиваясь под ритм моего дыхания, окутывая тело и душу своим теплом, Лисенок читает в моем сердце.
- Все ясно, - сказала она, некоторое время спустя. – Будет тебе любимая. И очень скоро. А теперь спи.
И знаете, кто мне только ни лгал. С самого рождения и до сегодняшнего дня. В детстве мама – про Санта Николауса и Зубную фею. Про детей не то найденных в капусте, не то принесенных аистом. И потом тоже... Учителя в школе. Начальник. Коллеги. Друзья и приятели. Все мне врали, пытаясь как-то меня использовать, что-то выклянчить или же наоборот, убрать с дороги, отодвинуть в сторону. Жена – ну, это вы уже поняли – просто выкинула из своей судьбы, как ненужную вещь. А ведь клялась когда-то любить – в горе и в радости, в болезни и в здравии. В общем, меня дурили все подряд. Близкие и далекие, и совсем посторонние люди. Но еще ни разу за всю мою жизнь меня не обманула кошка. Поэтому я сразу ей поверил, успокоился и заснул.
И что-то изменилось. Во мне, в мире... Проснулся я с предвкушением чуда. Как в рождественское утро, когда открываешь глаза, зная, что под елкой тебя ждут подарки. И не важно, что спрятано в обернутых фольгой коробочках. Норвежский свитер или лосьон для бритья. Они, эти разноцветные коробки – кусочки детства, счастливые воспоминания, осколки волшебства. А если еще и под окном намело за ночь сверкающего, легкого, как гусиный пух, снега – то вот она, рождественская сказка!
И хотя по темным улицам по-прежнему вышагивал унылый ноябрьский дождь и мочил ноги в холодных лужах, на душе стало празднично и светло. И как-то удивительно спокойно, словно все обещанное уже свершилось. Осталось только развернуть яркую обертку и достать подарок. Я понимал, что эта легкость очень скоро сменится отчаянием, что отмечать рождество, скорее всего, придется в одиночестве. Я даже не стал покупать елку. Но так хотелось хотя бы еще пару дней, часов, минут... подышать надеждой. Пусть всего один вдох-выдох – и можно жить дальше! Я даже подумал, какая мудрая у меня все-таки кошка. Даже если предсказание ее – неправда. Она, как никто другой, знает, что нужно человеку.
Я возвращался с работы пешком, через центр города. Брел, не торопясь, мимо нарядных витрин, украшенных блестящими гирляндами и елочными шарами. И вдруг – увидел ее. Вы знаете, как выглядит мечта? Нет, никаких ног от ушей и грудей пятого размера. Мечта – это свет доброты в глазах подруги, это бесконечная нежность, искренность, сердечность. Вот именно так она выглядела. Невысокая шатенка с короткой стрижкой, одетая неброско, в серое полупальто и бежевые сапожки. Немного похожая внешне на мою бывшую, только помоложе... Совсем еще девчонка – на первый взгляд. Лет двадцати, не больше. Но! Мне она показалась яркой нездешней птицей, такое сияние окутывало ее хрупкую фигуру. И нет, это не был отраженный свет витрины или уличных фонарей. А что-то совсем другое, чему и название подобрать трудно, ее собственная лучезарная аура. Мы встретились взглядами и улыбнулись друг другу, как давние знакомые.
- Алекс, - представился я.
- Лисса, - откликнулась она, протягивая мне узкую ладошку.
Имя показалось смутно знакомым. Знаете, как бывает, когда катаешь на языке какое-нибудь слово, и так, и эдак, и не понимаешь, где его раньше слышал. Но мне в тот момент было не до забытых имен. Я шагал рядом с Лиссой, смущенный и очарованный, смотрел в ее прозрачно-зеленые глаза – и болтал о чем попало. Со мной такое случается. Когда я взволнован, у меня без вина развязывается язык, и нет такого секрета – моего или чужого – который бы я в таком состоянии не растрезвонил. Так что Лиссе я рассказал все, что можно, и что совсем не стоило рассказывать – но она и бровью не повела. Как будто всю свою жизнь только и делала, что ждала меня – такого, со всеми моими причудами и вывертами. Как будто мы с ней созданы друг для друга.
Пришел домой я за полночь. Помню, как танцевал, счастливый, со своей старенькой кошкой на руках, целуя ее рыжую мордочку.
- Спасибо, Лисенок, спасибо!
Она таращила на меня круглые глаза, урча глухо, как закипающий чайник, и слегка шевелила хвостом, словно желая сказать: «Все вы, люди, полоумные. А ну, отпусти!».
Не буду утомлять вас ненужными подробностями. Мы с Лиссой начали встречаться. Причем заранее не сговаривались. Я просто шел на ее свет, отраженный от автомобильных стекол, от магазинных витрин и зеркал. А она шла навстречу мне. Это было что-то вроде притяжения планет. Что-то мистическое и в то же время – естественное. Я не знал ее телефона и адреса. Но нас влекли друг к другу незримые золотые нити, связавшие наши души крепче брачных уз.
Очень скоро мы стали жить вместе. Лисса перебралась ко мне – в мою опустевшую после ухода жены, печальную квартиру и сразу наполнила ее новой жизнью, радостью, солнцем. И пусть декабрь в этом году выдался бесснежный и слякотный, а ночь длилась почти до обеда. Мы поставили в гостиной маленькую елочку, опутав ее разноцветными гирляндами, мишурой и фонариками. И она светила нам, отгоняя холодный мрак от наших окон и сердец. А потом случилось странное.
На второй день после рождества мы с Лиссой завтракали на кухне, смеясь и перебрасываясь глупыми шутками. Вы когда-нибудь замечали, как глупеют люди от счастья, становясь почти как дети? Так вот. Я отлучился буквально на пять минут – покормить кошку. И в это время Лисса исчезла.
Нет, она не вышла из квартиры. Я не слышал, как хлопнула дверь. Даже осторожно прикрытая, та производит достаточно шума, чтобы чей-то уход не ускользнул от моего внимания. Спряталась? Но зачем? Да, по правде говоря, у меня и прятаться особенно негде. Я медленно и в который раз обходил ванную, спальню, гостиную, кухню, прихожую. Заглядывал, как дурак, под стол и стулья, даже за диваном посмотрел.
- Ты что-то потерял? – поинтересовалась Лисенок, лежа на подушке и одну за другой вылизывая розовым язычком свои рыжие мохнатые лапки.
Она всегда мыла их после еды. Очень чистоплотная кошка.
- Не что, а кого, - буркнул я. – Ты не видела, куда делась Лисса?
Кошка хмыкнула. Ну, во всяком случае, издала очень похожий звук.
- Первый раз, что ли?
- Что? – растерялся я.
- Твоя Лисса в первый раз так исчезает?
Я пожал плечами.
- В каком смысле?
- Сам знаешь в каком.
Конечно, люди не все время друг у друга на виду. И Лисса не всегда была у меня перед глазами. Иногда я не видел ее и не слышал, хоть и знал, что она никуда не ушла.
- Так где она? – спросил я нетерпеливо.
Кошка лениво потянулась.
- А нигде. Твоя Лисса – это мой сон. А значит, когда я не сплю, ее нет. Засну – появится. Не переживай. Но я не могу все время спать. Мне надо кушать, пить, ходить в лоточек... Играть опять же. Кстати, я бы не отказалась от новых мячиков. Старые уже все разгрызла. И когтеточку размотала, надо бы новую.
Я смотрел на свою кошку и не мог понять, что она говорит. Моя Лисса – ее сон?
- Ты шутишь?
- Я никогда не шучу, - ответила Лисенок с достоинством и, отвернувшись от меня, принялась вылизывать заднюю лапку.
И это была чистая правда. У кошачьего племени много достоинств. Они умны, благородны, добры, они почти разумны. Но чувство юмора им, увы, не свойственно.
Я сидел, ошарашенный, с каким-то сумбуром в голове, когда в комнату, зевая, вошла моя любимая. Волосы растрепаны. Вид – слегка заспанный. Я искоса взглянул на кошку – она тихо сопела, свернувшись клубочком, похожая на лисью меховую шапку.
- Где ты была? – не в силах больше сдерживаться, набросился я на Лиссу.
- Не знаю, - ответила она, потирая глаза. – Здесь... А что?
- Ничего, милая, прости.
Я встал и обнял ее, прижал к себе крепко – чтобы ощутить, что она из плоти и крови, настоящая, что она не развеется от моего прикосновения, как туман над рекой от первых лучей солнца. Я прислонился щекой к ее щеке, чувствуя струящееся от нежной кожи тепло.
Но... Если кому-то веришь – то веришь до конца. А я верил своей кошке, как никому другому в этом обманчивом мире.
И знаете, что я понял в ту минуту? Что нет никакой разницы, кого ты любишь – человека или чей-то сон. Человек может уйти. А спящий – проснуться, и сон развеется, будто его и не было. А твоя любовь останется с тобой, пока ты сам ее не прогонишь. Но и тогда она остается, воспоминанием, письмами, забытыми вещами, самодельной дочкиной куколкой, притаившейся на полке. И когда-нибудь ты осознаешь, чем бы все ни закончилось – ты стал на одну любовь богаче. А это главное.
Пять долгих, счастливых лет прожили мы втроем – я, моя любимая и Лисенок. И за все это время Лисса ни разу не спросила у меня: «Почему твоя кошка все время спит?» Но иногда смотрела на нее задумчиво и странно, немигающим лунным взглядом.
Она никогда не спрашивала: «Как зовут твою кошку?» Но однажды, роясь зачем-то в моих вещах, наткнулась на ее старый ветеринарный паспорт. Полистала... и молча протянула мне.
Когда-то мои родители делали Лисенку всякие прививки от кошачьих болезней. Для котят это важно. Она ведь и на улицу раньше выходила, гуляла во дворе, за гаражами. Ела травку и грелась на солнышке. Когда-то мы дали ей кличку – официальную, ту, что потом забылась, сменившись ласковым прозвищем. А сейчас я держал ее ветеринарный паспорт, в который черным по белому было вписано имя: «Лисса». Так вот как ее на самом деле звали. А я – все Лисенок да Лисенок...
А кошка Лисса спала. За эти годы она совсем состарилась, даже можно сказать, одряхлела. И почти не просыпалась. Мне с трудом удавалось скормить ей две-три ложки супа в день. А отощала она так, что превратилась в скелетик, обтянутый рыжей шкуркой. Я накупил Лисенку целую гору разноцветных мячиков и рыбок, и смастерил несколько прекрасных когтеточек. Но ей ничего уже не было нужно.
Я с ужасом смотрел, как из ее тщедушного тельца уходит жизнь, и понимал, как хрупко и мимолетно мое счастье. Когда Лисенок умрет, моя любимая исчезнет, уйдет в небытие, в страну волшебных сновидений, откуда она и явилась.
А может... может... думал я иногда с надеждой, уснув вечным сном, кошка Лисса будет и дальше грезить, творя мой мир и мое счастье?
Может быть, я и сам – всего лишь чей-то сон?
Иногда, возвращаясь пешком с работы, я поднимаю взгляд к небу и вижу, как молочной рекой текут в бескрайней синеве облака, и вдруг среди них замечаю – острые уши, огромную голову, подсвеченную теплой желтизной заходящего солнца, мягкий белый хвост. Гигантская кошка мирно спит, свернувшись клубком в вышине. Потом ее облачное тело расплывается и редеет, расползаясь на туманные белые куски. Но я понимаю, что она все еще там.
Она грезит реками и долинами, и лугами, полными цветов, лесами и городами, канареечными рассветами и огненными закатами, черным грозовым океаном и бирюзовыми прибоями. Она дремлет и тихо дышит через нос, отчего у нас внизу, на земле, поднимается ветер. А если проснется – ведь ни одна кошка не может спать вечно – то что будет с миром? Что будет со всеми нами? Я не знаю. И, наверное, не хочу знать.