1. Плакат, рекламирующий «перестройку» с акцентом на «творчество» масс и главный её «архитектор» и предатель страны – Горбачев; 2. солист группы «Альянс», исполняющий песню «На заре»; 3. я с доченькой Катюшей в Сочи.
Это какой-то «наркотик» – старые мелодии и, связанные сними, вспоминания – к ним возвращаюсь снова и снова. Возможно, если бы я в своё время слушал классическую музыку (есть очень достойные запоминающиеся и впечатляющие произведения), сейчас с их помощью заставил бы работать память, но было другое время, другие обстоятельства, не до классики было в 1987 году в Мирнинском гарнизоне. Назревали новые времена, наступала «эпоха перемен», жить в которую не советовал мудрый Конфуций.
Относительно нашей эстрады в том году запомнившиеся песни можно перечислить по пальцам. Пожалуй, достойны вниманий: Игорь Тальков с его «Чистыми прудами», да Виктор Цой с песней «В наших глазах» (к ней ещё вернусь). Популярные в массах Пугачева, Ротару, Вайкуле и Леонтьев проскочили мимо, хотя всё ещё всплывают в сознании, но без относительно каким-либо значительных событий, связанных с ними.
Врезалось в память исполнение группой «Альянс» в Ленинграде «нечто» под названием «На заре», которое я увидел по 5-му телеканалу. Но на этом, с позволения сказать, произведении, воспоминаний не выстроишь, но и обойти их не могу. Осталось в глубинах мозга «нечто», возбудивши во мне специфическое профессиональное психиатрическое внимание. На фоне без эмоциональной почти депрессивной интонации, с шизофреноподобной разорванностью текста (почти словесная окрошка) – неожиданно – почти крик со страдальческим выражением лица: «На з-а-р-е... голоса зовут меня!!!» Первая мысль, пришедшая в голову тогда: зачем же так точно имитировать душевное заболевание? Желающим предлагаю убедиться в том, что я ничего не переврал, на ютубе: «Группа Альянс "На заре" (1987)». Многое в стране в это время начало напоминать помутнение рассудка как у некоторых власть держащих, так и у, освобождённых от морали и советских запретов, народных масс.
Вокруг всё вскипало и пенилось. В начале 1987 года на пленуме КПСС новым курсом страны была объявлена «перестройка», и с её пеной страна получила либеральные реформы с частной собственностью, сексуальную раскрепощённость с так называемыми «права человека». Повторюсь, наступало какое-то безумство и на заре перестройки многие, словно повторяли внутри себя: «Голоса зовут меня!» А кто зовёт? Куда? Никто толком не понимал. И готовы были пойти за кем угодно, кто, как казалось, очаровывал.
В этом году произошёл резкий поворот в моей судьбе. Я вступил в реку перемен пока ещё по колено, но уже почувствовал – всё изменилось, с разочарованием подтвердив сентенцию афинянина Кратила: «В одну и ту же реку нельзя войти даже один раз». Всё в моём мире стало настолько изменчиво, непостоянно, больше того – ненадёжно и зыбко, что я стал утрачивать цельность. Вместе с Надеждой в 1987 году я терял, конечно же, и Веру, и Любовь.
В то время я часто с грустью напевал про себя Окуджаву: «Протяну я Любови ладони пустые, / Покаянный услышу я голос её: / Не грусти, не печалуйся, память не стынет, / Я себя раздарила во имя твоё. / И какие бы руки тебя не ласкали, / Как бы пламень тебя не сжигал неземной, / Не грусти, не печалуйся, болтливость людская / За тебя расплатилась, ты чист предо мной».
Осенью я со старшей дочкой Катюшей выехал в Сочи в дом отдыха МО. Жена ехать отказалась и осталась в Мирном с младшей Танечкой. Наконец я посетил, как оказалось позже в последний раз, некоторых своих родственников в Сочи, Абхазии, Тбилиси и в монастыре Бетания, где монахом служил мой троюродный брат, известный иконописец и православный религиозный писатель, будущий архимандрит Лазарь (в миру Михаил Абашидзе-Десимон).
Когда я возвратился в Мирный в голове звучал голос Цоя : «Постой, не уходи! / Мы ждали лета – пришла зима. / Мы заходили в дома, / Но в домах шёл снег. / Мы ждали завтрашний день, / Каждый день ждали завтрашний день. / Мы прячем глаза за шторами век... / В наших глазах звёздная ночь, / В наших глазах потерянный рай, / В наших глазах закрытая дверь. / Что тебе нужно? Выбирай!», – и я был поставлен перед выбором...
Впрочем, это был год без выбора, он предопределил мою дальнейшую судьбу – оказаться в Германии и проработать там врачом около 10 лет – затем вернуться, но уже не в Мирный – в Питер, в город, в котором на заре моей молодости я не слышал никаких «голосов», которые звали бы неизвестно куда.