Антон Сухов был человек маленький, тщедушный, сухонький. Только глаза его, большие, янтарно-коричневые, в тени густых чёрных ресниц, как-то перебивали это впечатление неказистости и заставляли собеседника ещё раз внимательно посмотреть на него.
В тот вечер он опаздывал на свидание. И хотя стрелка часов неминуемо приближалась к той минуте, когда он должен был уже выйти из дому, он все ещё лихорадочно перебирал все возможные варианты, чтобы отвести подозрение жены и ничего не мог придумать. Хотел поменять рубашку, даже несколько раз скрипнул дверцей шкафа, но когда Любка, встав перед ним, спросила решительно: "Опять хочешь сбежать?", Антон распрощался с желанием переодеться. Дождавшись, когда Любка по привычке ушла курить в ванную, он юркнул в свой, вдруг потерявший обычный вес, полушубок, и скользнул в дверь...
Над городом сбегались сумерки. Лёгким дымком мороза вплыли они в городские скверы и где-то высоко над крышами зажгли одинокую крупную звезду. Снег звучно горел под ногами.
Но Антон шёл в распахнутом полушубке, ничего не замечая. Он почти бежал. Скорей в гараж. Сесть в машину и углубиться в ночь, в эту россыпь огней, помчаться по вечерним улицам и, крепко обняв ладонями руль, трепетать при мысли, что сейчас он влетит в подъезд, нажмёт кнопку и мгновенно, прежде чем увидеть, ощутит её всю в руках, почувствует, как под мягким халатом задвигаются её плечи и обольют его тёплым сиянием милые серые глаза. "Ах, черт возьми, до чего же хорошо, - думает Антон, мчась в машине и ликуя всем сердцем, - должно быть, это любовь. Да, да, я люблю ее,” - говорит он себе.
Дина - разведённая двадцативосьмилетняя женщина и обаятельная тайна Антона Сухова. Именно эта тайна заставляет его днем в цехе выпрямляться, насвистывать, шутить довольно остроумно с товарищами, уверенней глядеть на себя.
Оставив машину под аркой, что ведёт в обычный городской дворик, он вбегает в один из тёмных подъездов...
"Тошечка мой..."- она зарывается в его полушубок, отыскивает место на груди, у сердца, и замирает на минуту. Он берёт дрожащими ладонями лицо ее: осунулось за этот час, что ждала, где-то у переносицы влажно. И потом, сидя на диване и глядя, как она несёт на столик домашнюю лапшу, курицу, салат, - все это готовилось с утра, - как она успевает между делом подкрасить губы и счастливо засмеяться чему-то в себе, и как скашивает поминутно на него глаза, Антон Сухов вдруг спрашивает: "Дина, неужели меня можно так любить? Неужели можно, Дина?" Он любит произносить её имя. Оно звучит в нем постоянно с того дня, как они познакомились. Оно звучит для него падающей на землю мартовской капелью...
"Динуля, - говорит он, привлекая ее к себе, стыдливо тревожную от чего-то большого, что полыхает сейчас в ней, - Динуля, я ведь четвёртый сын в семье. Два старших брата - кандидаты наук, на севере, средний - лётчик, а я... меня мать в пятьдесят родила. Заскрёбыш я. Ростом вот не удался. Восьмилетку закончил и... эта женитьба дурацкая. За что же ты меня, Дина, а?"
"За все, - шепчет она, закрывая глаза, - за то, что заскребыш". И таким жаром нежности окатывает его вдруг после этих слов, такой благодарностью теплеет сердце, что весь мир он готов перевернуть для неё в эту минуту. Потом они садятся за стол. Искрится и вздыхает о чем-то шампанское в высоких розовых бокалах. Текут минуты, вытекая в часы. И Антон Сухов, отец маленького семейства - у него есть жена с опухшими ногами и вечно напряженным лицом и двенадцатилетний сын, которым он гордится, намыливая в ванной по субботам его широконькую грудь, - "обещает стать посолидней меня,"- он счастлив абсолютно в эти минуты и старается не думать о Любке, о доме. И, когда нехотя, с огромным усилием он поднимается с дивана, влезает в свой тяжёлый полушубок, а в карих глазах его ещё золотится нежная задумчивость, в передней вдруг раздаётся звонок...
Любка влетела стремительно. Сбросила на ходу шубу, - полнота, одежда мешали ей. В секунду оценила обстановку и с размаху ударила Антона по лицу. "Ах ты, паскуда, тьфу!" - со шлепком плюнула она в него, вся дрожа от негодования, и вдруг всхлипнула, но злость и обида взяли своё, и она опять набросилась с кулаками на мужа.
Антон опрокидывал назад лицо, не подпуская к себе Любку, и в мелькании ее полных коротких рук и округлой жениной груди с содроганием видел только незнакомую, страшную, сине-белую полосу на переносице женщины. Наконец, она остановилась, чтобы перевести дух, озабоченно поискала кого-то глазами, и, разглядев в тени прихожей молодую женщину, бросилась к ней. Через секунду уже слышался треск разрываемого шелка, стоны и негодующие возгласы Антона. "Ненавижу! Не прощу!" - с яростью выплюнула Любка два последних и страшных слова и хлопнула дверью.
В бесцветной утренней мгле посреди комнаты на диване застыли в молчании двое. Лицо Антона Сухова напряжённо и хмуро. Исподлобья взглядывает он на поникшую у его плеча женщину, потухшее лицо и уже начавшую меркнуть где-то возле ушей сероватую кожу.
1981 г.