Комендант ЖСК «Дружба» Антип Антипович Ложкин в обеденный перерыв зашел проведать больного приятеля, пенсионера Подвалуйского.
— Пиво будешь, Егорыч? — спросил он с порога, протягивая пакет с бутылками.
Подвалуйский замотал головой, болезненно поморщился и проковылял в гостиную, где сразу улегся на продавленный диван, накрылся пледом.
— Ну как хочешь... А я с твоего позволения дерябну... Измотался, понимаешь. В пятом подъезде опять стояк прорвало...
Ложкин без церемоний уселся в кресло, достал бутылку и откупорил ее. Отхлебнул пива и с сочувствием взглянул на приятеля.
Положа руку на сердце, старик Подвалуйский в последнее время сдал. Это раньше энергия из него ключом била: ни супруге, покойнице, житья не давал, ни соседям. Весь подъезд от него стонал. А теперь вот лежит, как мешок с картошкой — лицо желтое, руки трясутся. Только телевизор еще и может смотреть.
— Что болит-то хоть у тебя? — поинтересовался Ложкин.
— Моча в голову ударяет, — заявил Подвалуйский жалобным голосом.
— Это в каком смысле? — усмехнулся Ложкин, — Разве так бывает? Это же фигура речи?
— Бывает, если снизу моче выхода нет из-за разбухания простаты. Тогда она по капиллярам вверх прет и на серое вещество давит. В передаче про здоровье об этом материал был давеча. Там еще ведущая такая статная, с прической... Ученые сказали: болезнь века!
— Тебе бы врачу показаться...
— Не верю я врачам, изверги они, химией людей травят, органы вырезают.
— Ну как же так? Лечиться ведь надо!
— Я и лечусь. Народными средствами...
— Это какими?
— Спиртовуху на бузине принимаю внутрь натощак... двести граммов.
— Ну это по-нашему! А еще?
— Если суставы болят, коровяк сушёный в скипидаре размачиваю и компресс ставлю, с молитвой... А в добавок вот, надежное средство достал, — он протянул гостю флакон с черной как нефть жидкостью.
Ложкин взял флакон и изучил этикетку. На ней было напечатано:
«Таежный витамин
Состав: споры лесных грибов, этанол.
Облегчает боли при подагре, выводит глистов, снимает порчу и сглаз».
— У тебя что, глисты? — удивился Ложкин.
— Сроду не водились.
— А зачем ты этот витамин принимаешь?
— От нервов в основном...
— А с нервами что?
— Дашка изводит, зараза.
Дашкой звали племянницу Подвалуйского. Ложкин про нее уже наслушался, причем отзывы были отнюдь не лестные. Свалилась она как снег на голову после смерти супруги Подвалуйского. Видимо, глаз на квартиру положила. Якобы на учебу приехала, но из пищевого колледжа ее быстро вышибли. А теперь она планировала открыть в городе маникюрный салон, для чего привлекала инвестиции. Ей приходилось часами трепаться по телефону, и каждый раз при этом она выбегала на лестничную клетку в распахнутом халате. Как полагается, будущая бизнесвумен курила без продыху и строила глазки всем подряд мужчинам.
Но это все были бы цветочки... Проблема с Дашкой была в другом: начала она приводить в дом каких-то мутных мужиков. Подвалуйский пробовал ее вразумить. Да разве слово поперек скажешь? Мужики эти Дашкины были непростые. Страшные мужики были: все в черном, небритые, синие лицом, злые. Того и гляди, ножом пырнут или из окошка выбросят.
— Что-нибудь новенькое отчебучила? — поинтересовался Ложкин.
— Да нет, все то же: мужиков водит. Чую, сживут они меня со света. В крематорий раньше времени отправят.
— А кто они хоть такие?
— А черт их знает. Наверняка из этих, как его... из структур.
— Каких структур?
— Не знаю я. Только могилой от них пахнет свежевырытой. А еще, не поверишь, хлоркой какой-то воняет, так что глаза даже щиплет...
— А по телевизору чего новенького показывают? — решил дипломатично сменить тему Ложкин.
— Дык, известно... С Европой вопрос обострился.
— Ну, про это последние десть лет долдонят. Одно и тоже все. Ослабла старушка. Эта, как ее... диградация, кризис либеральных умозрений, Берлускони...
— Да что ты понимаешь! Берлускони! — завелся на ровном месте Подвалуйский. — Мы ее два раза освобождали, а она...
— Кого освобождали?
— Европу!
— Два раза? Что-то я не припомню... Один раз от фашизма... А второй? С Финнами что ли когда сцепились?
Ложкин уже откупорил вторую бутылку пива. Первая, пустая, аккуратно стояла на полу.
— Как наши парни Париж брали в 1814 году, забыл, что ли? — Подвалуйский гневно выпучил глаза на приятеля.
— А, ну да, брали, точняк. Теперь припоминаю.
— А в результате что?
— Что?
— Бардак!
— Это точно! Хотя пенсии у них, по слухам, по две тыщи евро на рыло...
— Профанация! Демократия у них того... витринная!
— Это да! Это ты в самую точку попал!
— Лидеры безвольные!
— Есть такое дело. Сам я в Париже не бывал, не довелось. Но от знакомых слыхал про старуху Меркель. Клоунесса та еще, ей бы в цирке дю Солей выступать.
— А народ?
— А что народ?
— Политикам верит на слово. Словно бес в них вселился! Несутся, словно стадо свиней, в пропасть, даже хрюкают радостно, повизгивают.
— Смешно! Юмор — признак морального здоровья нации. Это что, тоже по телевизору показали?
— Показали. Но дело не в этом!
— А в чем?
— Стратегический вопрос не решен!
— Какой?
— Рыбья холера тебе в бок! Как с Европой поступать будем?
— А что, разве у нас варианты есть? — смутился Ложкин и жадно глотнул пива.
— По-твоему, пусть сама на атомы разлагается?
— А что? Пусть разлагается...
— Узко мыслишь, брат!
— Да? А как ты советуешь?
— А что, мы права не имеем первыми применить?
— Имеем, однозначно! А что применить-то?
— Сам знаешь что! Ты мне глазки тут не строй!
Подвалуйский совсем рассердился, и от этого закашлялся, покраснел.
— Антипыч, ты Глафиру, дочь Зевса, знаешь? — внезапно спросил старик.
— Предсказательницу с тринадцатого канала? Слушал пару раз... Мудрено больно трындит, как по-иностранному...
— Для дураков мудрено. А умный, кто второе послание Коринфянам читал, тот сразу намек поймет...
— Ты что ли читал, Егорыч? Не смеши мои тапки! Ты газеты в руки даже в сортире не берешь.
— А мне и не надо ничего читать! Я и так в корень зрю! Число Зверя в штрих-кодах на банках «пепси-колы» зашифровано.
— И что?
— Развилка истории грядет, вот что!
— А Глафира твоя тут при чем?
— Арабский мир восстает. Масонов в Америке на вилы скоро поднимут, вот что! Глафира верно мыслит, хоть и выражается косноязычно, на своем птичьем языке... К тому же этот хмырь выступал... Академик по кризису развитых стран... забыл фамилию. Доллар на мировых рынках сильно переоценен. Кто его брал, еще локти кусать будет.
— Ну, допустим, это мне давно известно. Я доллары, что мне откатили, успел скинуть по тридцать. Теперь у меня только юани и фунты. Но дальше-то что? Ты погоди, я под такой разговор пива еще открою...
— Вот тут-то и закавыка. Как подумаю об Европе, снизу такая волна по капиллярам поднимается и на мозг давит...
— Да, ты уже это говорил...
— Дык, я теперь про другое. Про волну негодования.
— Про что, извини?
— Патриот я или оползень? Помирать пора, а с Европой вопрос не решен...
— Какой?
— Стратегический!
— Да задолбал ты уже! Стратегический, стратегический... Что за вопрос-то?
— Применим мы или кишка тонка?
— Ясный пень, применим, если обстановка вынудит...
— Если обстановка вынудит, даже суслик применит. На это ума не надо!
— Так в чем твой вопрос тогда?
— Ты мне глазки тут не строй! Сам соображать должен! Если ты гражданин, конечно, а не дятел, — сердито добавил Подвалуйский и снова закашлялся.
Старик потянулся дрожащей рукой к тумбочке, на которой стоял флакон с «витамином». Ложкин уважительно подал ему флакон, а сам стал нервно отхлебывать пиво.
В этот момент в гостиную вошла Дашка. Одета она была, как обычно, по-домашнему. Распахнутый короткий халатик, под ним — кружевные трусы и пирсинг. Хотя, справедливости ради, сквозь кружева трусов еще просвечивала гигиеническая прокладка. На эту интимную деталь и уставились широко открытыми глазами два приятеля, забыв на время про свой спор.
— Дядь Коль, вы бы тут потише орали... А то ко мне сейчас люди придут, — сказала Дашка.
Подвалуйский еще сильнее закашлялся, потом, с трудом совладав с собой, спросил придавленным голосом:
— Опять эти труповозы в черном припрутся?
— Почему сразу труповозы? Приличные ребята. У них свой бизнес, между прочим. И потом, где я в нашем городе других откопаю?
— Приличные жениться ходят, а не так вот…
— Ой, много ты знаешь, дядь Коль, кто сейчас как ходит! Время замшелого совка прошло. Это у вас там секс был по талонам...
— Дарья!!!
— Что?
— Не смей марать великую страну и наши традиции! Если бы наши деды не померли, тебя бы на свете не было! Шмакодявка!
— Чего же она развалилась, ваша страна, если такая великая?
— Предатели потому-то в самой верхушке засели, и вообще...
Подвалуйский не выдержал, из глаз его брызнули слезы. Он стал утирать их краешком старого пледа. На Дашку это произвело некоторое впечатление, девушка смягчилась.
— Ладно, извини если чо, дядь Коль. Я не со зла...
— Предков бы наших постеснялась! Подвалуйские исконя...
— Из какого коня, дядь Коль? — опешила Дашка.
— Искони, я хотел сказать болели душой за...
— Из чего?
— Не важно! Про нас даже Грибоедов, писатель, писал: «Служить мы рады и выслуживаться тоже...». Ты хоть знаешь, чья кровь в твоих жилах течет, прошмандовка?
— Ой, да знаю я! Ты мне весь мозг уже этими предками проел... Ну получил наш дед Игорь пулю в зад, что мне теперь, кипятком писать?
Дашка действительно прекрасно знала семейные легенды, среди которых первое место занимала история про денщика барона Унгерна. Того самого барона, что Монголию завоевал одной дивизией. Потом этого барона, правда, свои же братья монголы сдали большевикам. А до этого он чуть ли не божеством военного искусства считался... Охоту с беркутами сильно любил барон, а денщики должны были этих беркутов к дичи приучать. А если дичи в степи нет, хоть сам полезай в волчью шкуру и шастай по траве, лишь бы господину угодить и скучать его светлость не заставить... Так родилась семейная традиция.
Но в данную минуту Дашка упомянула другого предка, который служил в егерях при Брежневе. А генсек частенько наведывался в заказник поохотиться с гостями из-за рубежа. Усаживалась вся эта теплая компашка в заранее приготовленную избушку, в вертящееся удобные кресла с автоматическими карабинами на кронштейнах. Хлопали по рюмашке, закусывали икоркой и балычком. А тут уж егеря уток выпускали, привязанных за лапы леской. Утки «висели» в воздухе, даже слепой хоть в одну, да попадет. А потом кабана со связанными ногами выставляли аккуратно под прицел. А иной раз медведя, усыпленного наполовину... А если медведя вовремя не завозили в заказник — аврал. Тут егеря бросали жребий, кому в медвежий шкуре престиж родины отстаивать. Так дед Дашки и схлопотал роковое ранение в ягодицу. Его даже наградили потом: две банки свиной тушенки вручили и значок почетного стрелка. Хотя стрелял не он, а в него...
— Ни черта ты, дура, не знаешь! — закричал Подвалуйский на племянницу.
Старик хотел уже в сотый раз пересказать трогательную историю про особенности национальной охоты, но девушка перебила его:
— Дядь Коль, стой, некогда. Я же сказала: ко мне сейчас придут! Мне еще накраситься надо! Я вас только очень прошу: не орите тут при ребятах про политику. А то мало ли чего! У них работа нервная, могут и вспылить...
Девушка ушла, так и не запахнув свой халатик. Видимо, ей действительно было некогда.
— Видал? — спросил друга Подвалуйский, — «У них работа нервная, могут и вспылить...» А почему от них хлоркой воняет, спрашиваю?
— Почему? — перешел на шепот Ложкин.
— Антипыч, думаю, нам лучше об этом не знать, — тоже шепотом сказал Подвалуйский.
Минут пять оба молчали. Каждый при этом думал о своем.
— Так что делать-то будем? — спросил наконец Подвалуйский.
— С кем? С Дашкой?
— Да нет, с Европой, балда!
— А может, ну ее к чертовой бабушке, Егорыч?
— Ты гражданин или оползень, я тебя спрашиваю? Гражданин не должен сидеть сложа руки, когда Европа загнивает!
— Так что ты конкретно предлагаешь, Егорыч?
— Акцию!
— Ты что, Егорыч, веру в Бога потерял? За это и посадить ведь могут.
— Меня, гражданина, посадить? У нас в конституции закреплено...
— Слушай, не выражался бы ты так, Егорыч. У тебя, между прочим, племянница подрастает...
Ложкин опасливо покосился на дверь, из-за которой уже доносились ритмичные стоны племянницы.
— Ладно, не буду, — хрипло зашептал Подвалуйский, — но акцию мы заранее согласуем через наш кооператив с префектурой... Ты должен мне помочь!
— Это другое дело, Егорыч! Думаешь, они согласуют?
— Европе прозрачно намекнуть на ее неминуемый страшный конец — это ж святое!
— Ну да, такое могут и согласовать... у них там сейчас плюрализм.
— Обязательно согласуют, как просекут мою идею!
— А что за идея!
— Дашка, дура набитая, а мысль мне хорошую подсказала. Мы флешмоб сделаем!
— Что?
— Флешмоб — это как на Олимпиаде в восьмидесятом. Помнишь, мишку надувного в воздух выпускали, а иностранцы потом рыдали... «До свиданья, наш ласковый Мишка, улетай, поскорей в небеса...»
— Где же мы надувного мишку надыбаем размером с небоскреб?
— Антипыч, не тормози, это я для примера сказал. Мы можем что-то другое выпускать... Скажем, китайские фонарики.
— Китайские, говоришь? Это, полагаю, разрешат... Но смысл в чем?
— Чтобы иностранцы опять от нас рыдали! Только тогда они в хорошем смысле рыдали, а теперь...
— А как они вообще про это узнают? От нас, как классик выразился, хоть три года скачи, а до Европы не доскачешь...
— Через спутники свои шпионские из космоса увидят...
— Слушай, Егорыч, заканчивай свой «витамин» принимать. По-моему, он тебе на пользу не идет. Что там за грибы, кстати, в составе?
— Строчки и сморчки в основном, а что? Да не в грибах сейчас дело! Антипыч, я все в деталях продумал. Мы лозунг составим из живых людей!
— Из нас двоих? Ты в своем уме?
— Весь дом придет, как узнает!
— Да не придет сейчас никто. Ты что, народ наш не знаешь? Амбивалентные они, сукины дети, — это да, но при этом пассивные, словно морские свинки.
— А ты, как комендант, им объявишь, что, если кто не придет, интернет замедлим!
— Да, еще скажи сакральное: газ отключим...
— И газ тоже!
— Газа у нас и так давно нет, Егорыч...
— Антипыч, ты мне голову не морочь! Либо ты дашь мне перед смертью последний раз выразить мою гражданскую позицию, либо я запишу тебя в этих, как их... в предатели.
И комендант Ложкин поддался на уговоры. Остаток дня, после пополнения запасов пива в магазине шаговой доступности, приятели провели уже в полном конструктиве. План акции был ими досконально разработан.
Со следующего понедельника Ложкин начал согласовывать акцию по инстанциям. Это оказалось сложнее, чем предполагал Подвалуйский со своим неоправданным энтузиазмом бывшего советского человека. Тринадцать вариантов лозунгов было напрочь забраковано, да и людей не набиралось на большое количество букв. Замедлять жильцам интернет было признано несвоевременной идеей. Китайские фонарики тоже не прошли. Хоть они и китайские, а все же фонарики. Пожароопасно, вредно для пернатых: открытый огонь, проволока, пергамент, все это летает бог знает в каком направлении. Короче, фонарики заменили на флажки. А с лозунгом вышло такое ценное указание: пусть будет что-то краткое, позитивное, простое. И не про Европу, а про родной район. Европа, дескать, не уровень кооператива и даже не уровень префектуры. Европой займутся в свое время кому надо.
Ровно через месяц, в кромешной темноте октябрьского дождливого вечера во дворе дома номер шестнадцать, на пустыре, собралась группа пенсионеров с зонтиками и флажками в руках. После долгих препирательств и суетливых перемещений пенсионерам наконец удалось выстроиться по намеченному плану. Сторонний наблюдатель, если бы таковой засел на крыше дома с прибором ночного видения, мог бы с большим трудом разобрать два слова:
«Нам спокойно».
Вот так вот, скромно, оптимистично, достойно. Главное — строго в соответствии с переживаемым историческим моментом. Правда, слово «теперь» не смогли воспроизвести за нехваткой живых пенсионеров. Но это была мелкая недоработка, она ничего не меняла по сути. А в качестве фигурного завитка над «и» кратким на земле лежал скрюченный болезнью пенсионер Подвалуйский. Старику стало совсем хреново, вероятно, Дашкины мужики в черном все же попили из него кровушки... Старику пришлось вызвать «скорую». За проведенную в рамках народного патриотизма акцию коменданта Ложкина наградили правом внеочередной покраски металлических оград вокруг палисадников. Пустячок, а приятно. Зафиксировали ли иностранные спутники, пролетающие над данной территорией, сообщение пенсионеров — об этом ничего не известно.
Однако благодаря коменданту Ложкину мир все же уяснил себе гражданскую позицию старика Подвалуйского. А дело было так.
На средства кооператива, списанные по статье «ремонт лифтов», комендант заказал гранитный памятник на могилу друга. На граните, кроме имени усопшего, дат смерти рождения, был высечен один из первоначальных тринадцати вариантов лозунга. Звучало это так:
«Европа, без тебя мне будет спокойно».
На похоронах народу было немного. Стояла понурая Дашка в короткой плюшевой юбочке, сопровождали ее три небритых мужика, все в черном, с траурными и злыми рожами. Пришел, естественно, сам комендант Ложкин и еще какой-то пронырливый лохматый блогер из молодых.
— Теперь, надеюсь, ты поняла, Дарья, какие у тебя предки? — спросил Ложкин у племянницы покойного.
— Поняла я все! — сказала Дашка. — Если бы дядя Коля не помер, хрен бы я квартиру получила и маникюрный салон открыла...