Иосиф разложил вещи на верхней полке и тупо уставился на ещё неподвижный перрон. Никаких особенных мыслей в голове не было, они у него появлялись ночью. Когда день, уходя, или, иногда даже ещё не начавшись, подкидывал Иосифу проблемы.
Вчерашние проблемы он решил, позавчерашние тоже. Да и вообще, если мужчина уходит из дому, какие у него могут проблемы? Дом он оставил жене, детям, тёще, себе взял только деньги. Извините! К деньгам из перечисленных никто не имел отношения, они о деньгах даже не знали. Какие ещё деньги?
Йося откупорил бутылочку и отхлебнул тёплой водички. Он не пил. Вот это и было его главной бедой. Некому душу излить! Не с кем поделиться, и друзей у непьющих раз-два, и обчёлся.
Да, и вагон почти пустой, людей мало – перестали ездить. Куда делись толпы, осаждающие вокзалы, проводников, вымерли, что ли? Придётся сутки куковать…
Дверь купе медленно отодвинулась, из коридора послышался женский голос: всё, спасибо!
Вошла, мельком оглядела – женщины умеют молниеносно бросить взгляд и увидеть всё о твоей личной и остальной жизни! Небось, уже знает, что развёлся… А он всё рассматривал её и не мог понять, сколько ей лет, и, вообще, что с ней можно делать, да и лицо неопределённое.
– Больше никого нет? Я, пожалуй, на верхнюю, люблю, когда ветер бьёт в лицо, – и рассмеялась.
Йося глупо улыбнулся:
– Да на здоровье, прыгайте, если так нравится! – и отвернулся.
Перрон всё ещё стоял, редкие пассажиры растекались мимо окна.
Наконец, что-то ухнуло, свистнуло, дёрнуло, застучало, перрон тихо поплыл, слава богу, тронулись…
Йося ещё раз открыл бутылочку, в это время вошёл проводник, огляделся и сказал женщине:
– Что же вы, на нижней-то удобнее ведь!
– Да мне и здесь славно – лапать никто не будет, – и снова рассмеялась.
Вот ведь сучка! – подумал Иосиф. Прямо-таки нарывается на грубость! Ещё чего! Кто она такая? – отпил и чуть не поперхнулся. Подумаешь, тёлка. Так сейчас так красятся, что все красивые!
– Не волнуйтесь, в вагоне все культурные люди, да и людей-то почти нет, ну, может, кто сядет в городке, – с надеждой произнёс проводник и ушёл. Даже билетов не попросил.
Йося проголодался, странный рефлекс в поезде – сядешь, и уже есть хочется.
Он быстро накрыл стол, выложил всё, что купил в гастрономе и для виду пригласил эту дуру:
– Может спуститесь? Трогать не буду!
– А как вас зовут?
– Ну, Иосиф по паспорту, а так – Йося, дома Иосик.
– В первый раз такое сокращение слышу! А меня – Магда, от слова Магдалена, но Магой кличут! – и ловко спустилась на нижнюю полку.
Придвинулась к окну. Ишь ты! Наверху – спальню себе отгрохала, внизу – гостиную. Правда, туалет далеко и очередь, все хотят переодеться.
– Я выйду, вы переодевайтесь!
– Нет, нет! Я уже переодетая! Утром буду!
Она вытащила из пакета сладости, бутылку какого-то вина, открыла, налила в стопочки, тоже припасенные, и заученно заявила:
– Будем знакомы, за знакомство!
Иосифа ещё никто не смог уговорить выпить – он дал зарок, после того, как отец, мать и сестра, сильно пьяные, сели в машину и не только сами врезались в БелАз, но и сбили ещё двоих, не сумел увернуться, видать, выскочили из темноты, отец не успел.
– Меня пригласили на конференцию гидрологов. С утра! Ни-ни!
– Ну, и не стану уговаривать, мне самой еле хватит! – неожиданно заявила попутчица и опростала вторую стопочку.
– А я ушла от мужа, и меня никто не приглашал! Буду отмечать, наконец, решилась отплыть!
В купе наступила какая-то странная тишина. То ли временное их жилище насторожилось от ещё невысказанных подробностей, то ли рядом уселись их покинутые пары, Иосиф даже на секунду ощутил запах жены.
Проводник зашёл, отобрал билеты, запрятал в свою папочку, взял деньги за постель и полотенце и неслышно вышел.
Тишина стала уходить вместе с ним.
– Угощайтесь, я сама жарила!
Котлеты! Вот что запахло женой!
– Дети есть? – вежливо полюбопытствовал Иосиф.
– А как же! Двое! У родителей давно живут, мы вахтовики. Раньше вместе ездили, в Заполярье, а потом межвахту сдвинули, стали врозь ездить. Ну, подцепил там, мы 60 на 60, тяжело, а вот не выдержал. Повинился, да ещё сказал – любит!
Мага опрокинула сразу две стопки.
– Она моя подруга, я сама виновата, расхваливала, думала, за Степана, брата его выдам, вдова она, а вот не туда прицелилась…
Иосиф хотел вспомнить, из-за чего ушёл он сам. И не мог уцепиться за причину. Да надоела она! И дом надоел, и тёща надоела, которая постоянно путалась под ногами. И диван, и телевизор, да весь подъезд с выпивохами, пропахший псиной и перегаром надоел! А тупые разговоры вокруг происходящего как надоели, прям до смерти!
Всё надоело! Жизнь стала невыносимой! Домой больше не хотелось! Дети? А что дети, подростки уже, завалятся в свои комнатки, уткнутся в телефоны или планшеты, детей-то и не видишь… за обедом не поговоришь – без него едят, а встретишь в коридоре, уткнётся в телефон, о чём говорить? Телефон, небось, умнее… В школу не зовут – и ладно, хорошо учатся.
– Котлеты ешьте, сама жарила! Много жарю, и ему оставила, пусть подавится моими котлетами! – хряпнула она ещё по две, и за Иосифа. – Им негде жить, вот и остался дома, к ней не спешит, она с матерью и бабушкой живёт. Ещё не решила, что делать с квартирой.
И он тоже ещё не решил… Вернее, решил оставить, всё как есть. А самому куда? Заначку на квартиру, опасно как-то, мало ли, вдруг понадобятся. Делить тоже стоит денег. А он неистово копил, копил, ни на что особо не тратил… Да пусть остаются в трёшке, тёща пусть живёт – подмога, как-никак. Суетливую тёщу Иосиф сам откопал во дворе, так приветливо здоровалась всякий раз, через неё и женился.
Свет стали сбавлять, через минут десять совсем потушат.
Мага выдоила последние капли красного вина, и слегка заплетающимся языком спросила:
– Будем знакомиться? А то все условия созданы! А?
Иосиф лихорадочно думал, ещё до этого уже думал.
Но ему всё надоело. И это тоже!
Мага сидела у окна, мимо проносились фонари, тусклые, разные…
– Спи, отоспись, я запах не выношу…
И никак не мог понять, почему же? Здоровый мужик, видная тёлочка, а ничего не хочется!
И растянулся на верхней голой полке.
Утром в купе никого не было. Он даже забыл спросить попутчицу, до какого города ей ехать. Через несколько дней по неожиданному контракту он улетал в незнакомую страну. Надеясь на новую жизнь.
Но новой жизни не бывает, пока ты сам не новый. Он понимал, что в чужой стране тоже надоест.
И всё потому, что из него что-то вытекло, что-то вынули. Стал пустой.
В самолёте Иосиф вдруг остро пожалел о своём отказе в поезде. Не по-людски как-то получилось… Даже телефон не взял.
Иосиф ещё не знал, что вернётся. Что жена всё простит. Что сыновья одинаковыми дискантами будут спрашивать: Папка, ты где был? Только деньги посылал, а писем не писал, не знал, о чём писать… Даже СМС…
Он не знал, что им ответить. Как ни странно, виноватым себя не чувствовал. Он стал другим.
Не знал, что там, в чужой стране, он научится зарабатывать, чтобы тратить. На себя.
На заработанные деньги отселит тёщу в том же подъезде, сделает неизвестный доселе евроремонт, купит новую мебель, и станет строить загородный дом. Долго, медленно… Но дети так радовались каждой перемене, приезжая в воскресенье, что он стал получать от этой стройки необъяснимое удовольствие…
Лишь создавая, ты можешь стать новым. Или так: чтобы стать новым, надо создавать новое. Тогда тебе ничего не надоест. Или самое малое, и с этим справишься.
Это пишу и думаю: тогда почему я сама не могу измениться, стать новой до конца? Обидевших не могу простить, к надоевшим не смогла вернуться?