В ОДНОМ ИЗ ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРОВ, НЕСКОНЧАЕМО СИНЕМ,
КАК БЕЗНОГАЯ КУКЛА, НЕ ДОСТИГШАЯ КРАЯ, ЗАБЫТА В ПАУТИНЕ...
А НА ВЫЦВЕТШЕЙ КАРТИНЕ -
ЗАПРЕДЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ, ГДЕ С ТОБОЮ - ДРУГАЯ...
…Через неделю Джонс допустил её к телевизору. Даари знала - это ужасающее, отвратительное изобретение заменяло землянину зрение, позволяющее общаться со своим Миром без посредства дополнительных приспособлений.
У Даари больше не было дара видеть сверх окружающего, она не чувствовала чужой энергетики. Или хотела думать, что не чувствует – её пугали мысли и чувства землян-людей. Только одно сопровождало её на Земле отныне – звериный, нутряной вой, голос родственной крови.
Она не хотела. Джонс насильно привёл её в комнату с экраном, включил канал с детскими мультиками. Ну, должна же она научиться общаться с человеком, раз её развитие пошло по пути очеловечивания?
Пускай учится смотреть его глазами, вести человеческий образ жизни – гулять, разговаривать, смеяться, смотреть телевизор, листать журналы, читать книги, наслаждаться пищей. А то сидит целыми днями неподвижно в странной позе, с прикрытыми веками – не бодрствующая и не спящая – медитирует, чёрт её дери, просто уходит от общения. Либо раздражается ни с того, ни с сего.
Хотя врач утверждает, что она в полном порядке! Вернее, в порядке всякие загогулины, что вычерчивают умные машины, простукивающие её мозг и внутренние органы. А на самом деле – кто знает! Иномиряне – хитрые, непостижимые, непредсказуемые существа, словно ожившие куклы или манекены…
Забавные говорящие мультяшные зверушки, улетающие в космическом корабле, их смешная, нелепая болтовня, карикатурный облик – наполовину человеческий, наполовину монструозный - вызвали в Даари истерический смех и тоску одновременно. Они не похожи были ни на зверей, ни на детей. Когда мультяшки высадились на Луне и понеслись вприпрыжку мимо кратеров и морей, она зарыдала, отросшие ногти судорожно впились в обшивку дивана, раздирая её в клочья. Джонсу пришлось вызвать сиделку. Иномирянку скрутили, сделали успокоительную инъекцию и увезли в её комнату. Врач исследовал энцефалограмму и сделал предположение, что волны и излучения от земных теле- и радиоприборов жизненно несовместимы с её собственными биоволнами.
- Лучше не экспериментировать в этом направлении, - сказал он. – Иначе она умрёт.
«Как бы не так!» - подумал Джонс. – «Её страдания – самое ценное! Именно они могут привлечь внимание её сородичей!»
- Она не умрёт, - возразил Джонс. – Она сильнее и живучей всех нас, вместе взятых. Неужели вы ещё не убедились?
- Возможно. В любом случае, рекомендую провести ещё раз анализы – до и после.
- Не возражаю.
Джонс ликовал. Он слышал, что кое-где проводили эксперименты с зазевавшимися иномирцами, не успевшими вовремя улизнуть домой. Стрессы вызывали у них такие мощные, непроизвольные выбросы импульсов, что они пробивали Пространство и достигали чуткого слуха им подобных. Что-то вроде SOS во Вселенной. Страдающему иномирцу спешили на помощь, Дверь открывалась – и завязывалась бойня не на жизнь, а на смерть.
Джонсу не нужна бойня. Ему нужно только одно – ужом проскользнуть, птицей влететь, змеёй проползти, тенью просочиться в Иномирье! А для этого все пути хороши.
И при всём при том Джонс не желал Даари зла. Она даже была ему симпатична – вроде домашней кошки: тоже чуждое существо, но ведь любят же их, как самих себя, и даже с избытком, опекают, холят, ласкают.
В качестве стимуляции и поощрения любопытства Джонс позволил Даари слушать музыку. Это занятие больше пришлось по душе. Музыка вызывала тьму воспоминаний и ассоциаций. Она уходила в Мир звуков, всерьёз подумывая о том, что лучше уж уйти туда, чем прирасти на этой чудовищной Земле. Стать мелодией, радиоволной, пробить Стены, раствориться во Вселенной. Возможно, когда-нибудь она достигнет родины, которую у неё украли.
Только в Далаяне Даари Днем могла чувствовать себя в полной безопасности и умиротворении. Только там, среди себе подобных, могла летать, чувствовать, радоваться жизни и улыбаться. Ибо далаянцы ценили и уважали свободу уединения, не поощряли принуждения и прекрасно чувствовали себя в одиночестве, но объединялись, сплачивались при необходимости ради общей цели. И тогда представляли огромную силу. Никому из землян не понять, как она страдает от постоянного внимания, надзора и несвободы. Возможно, именно потому Зов Предков теперь возобладал над долгими столетиями Перерождения.
Открытие произошло нечаянно. Даари перебирала мини-диски и наткнулась на музыку Джонатана Ди. Те самые записи, что он сделал, находясь в уютной тюрьме заботливого Джонса. Джонс старательно выудил записи из компа и перенёс на диск. Была ли её находка упущением тюремщика, или непреднамеренным подарком – неизвестно.
Её поразил голос Джи. Она услышала его муку, его боль – и одновременно с этим она поняла, что он был счастлив наедине со своими воспоминаниями. Он не просто существовал с ними, он жил полноценной, наполненной жизнью. А ведь он ко всему прочему был лишён возможности двигаться – то, что для Даари стало бы смертельным, невозможным трюком.
Она двигается, она может ходить – почему же она не сумеет выжить? Не имеет права не суметь!
Она вслушивалась в стихи, которые, исполненные голосом Ди, сами по себе были музыкой. Да, беда сделала из легкомысленного, вспыльчивого рокера настоящего поэта.
Пойдём со мной – измерять глубину отражений
В сиреневом мареве…
Смотри – я повторяю жесты твои и движения
На дорожке гаревой…
В каждом сколе и в каждой зеркальной грани
Своя история,
Новый Мир – но всё та же старая тайна,
Тюрьма – и просторы…
Удивительно, как он сумел понять, увидеть структуру Иномирья. Память о невозвратном счастье дарила зоркость и взлёт, а не падение и слом.
Мы полетим в глубину зазеркальных Миров,
И на предельной скорости
Мы познаем любовь без тяжёлых, гнетущих оков,
В невесомости...
Та любовь, что он успел познать в Иномирье… Насколько она отличается от земной? Или она задаёт глупый вопрос – эти стены глухи и немы, они не в состоянии ответить ей. Нет, Любовь едина во всех Вселенных, но она – такой редкий подарок. Суждено ли ей повторить сказку, снова найти Любовь-Спасение, Любовь-Жизнь? Или она даётся единожды?
…Паденье и взлёт, и снова взлёт – и паденье.
Это игра
В нескончаемое головокруженье –
Вперегонки, до утра.
«Джонатан, помоги мне удержаться от падения с высоты собственного «я». Помоги остаться собой, как остался собою ты, даже поруганный и искалеченный. Я не права, что стены немы, они поют, разговаривают твоим голосом, здесь осталась частица твоей души – и недаром: теперь она спасает меня. Спасибо тебе, Джонатан!»
Мы вращаемся, в единую каплю сливаясь,
Пронзив многомерность,
И только в невозможных далях горит – болевая –
Верность.
Да, верность для него стала вечной, неизбывной болью, с которой он не пытался справиться, ибо научился с нею жить. И Даари научится жить со своею болью и одиночеством. Диин бросил её, теперь нет смысла бежать от осознания этого, но она не умеет осуждать.
Он не мог узнать, что далаянка, неспособная прожить вне Иномирья, зависящая от её энергетики и связанная своим биополем с биополем Леоллы, потеряв кровь, истощив запасы жизненной энергии, защищая его отца, выживет благодаря усилиям врага.
«О, Диин, как я ждала тебя, если бы ты мог знать, слышать сквозь непрошибаемую Стену, отгородившую Иномирье от земных взломов. Я и сейчас жду…»
Я одарю тебя самым сильным и сладким,
Но и мне достанется –
Вдохновения гроздь, да на буднях цветная заплатка,
И безумие танца.
Ведь ты прощаешь детям их любопытство и шалости!
Так разреши – не проснуться!
Ведь я умоляю о такой неслыханной малости –
К тебе во сне прикоснуться!
«Диин, Диин, меня пожирает чудовище нового перерождения. Но если я с трепетной радостью и благоговением ожидала превращения в человека, приближения к своему Творцу, то теперь я ожидаю с ужасом и с чувством яростного протеста то, что может произойти сейчас. Я люблю тебя, спаси!» - и Даари зарыдала…
… Музыка Джонатана Ди спасала Даари от тоски, смятения, страха, но не могла спасти от самой себя. Изменения в ней происходили взрывоподобно, внезапными импульсами.
Очередной кошмар случился на одной из прогулок. Запахи нахлынули на неё со всех сторон с такой яростью и отчётливостью, что она на миг задохнулась, а затем стала жадно прислушиваться к тем голосам, что несли запахи, всматриваться в те смутные образы, что они рождали. И снова задохнулась – но теперь от восторга, ибо эти запахи оказались не менее наполнены информацией, не менее объёмны, чем информация эмпатическая или словесная. Это было прекрасно, наполнено радостью бытия, но несло и угрозу существованию, ибо запахи обладали наркотическим, гипнотическим эффектом.
Она распознала в потоке линии крови и убийства - они всколыхнули такой неукротимый восторг и жажду действия, что Даари потеряла голову. Зарычав, Даари одним ударом отбросила телохранительницу в сторону. Долгим, плавным прыжком, почти взлетев, достигла маленького флигеля, где готовилась пища для всех, работающих у Джонса, распахнула дверь. И застонала от блаженства, увидев наполненный ужасом взгляд полной негритянки-стряпухи. Перед её глазами плясали алые пятна, рот наполнялся слюной: сейчас Даари вонзит в неё когти и зубы, сейчас…
Этого «сейчас» не произошло: сзади в Даари впилась игла с наркотиком, в самую шею – и она погрузилась в забытьё буквально на лету, опрокинув стряпуху, которая ударилась головой об угол стола и потеряла сознание.
Но всё-таки одна капелька крови, брызнувшей из рассечённой кожи несчастной попала на язык Даари.
Очнулась пленница в своей комнате, с онемевшими членами, отуманенная и одурманенная. Это состояние беспомощности казалось ей отвратительным, непереносимым, она беззвучно рыдала, выла и мотала головой, пытаясь шевельнуться. Её начало тошнить, и она захлебнулась бы собственной слизью, если бы в комнату не вбежали Джонс и врач. Даари приподняли, повернули и наклонили над тазом.
Затем начались мучения. Её не выпускали наружу, её бесконечно допытывали, что явилось причиной всплеска, подключали к ней всевозможные датчики, пытались воздействовать на сознание, чтобы вытащить из него причину. Убеждали в том, что она обязана им помочь, ибо если не помочь ей, то она станет опасной для окружающих, а это значит вечное заключение, смирительные процедуры и приспособления, принудительное лечение.
Лечение? Это слово вызывало истерический смех и ярость. От эволюции, обращённой вспять, излечения не существует. Не помогут ни новейшие лекарства, ни физиотерапия, ни душеспасительные беседы и убеждения, ни летаргический сон или кома.
Но Даари сумела вытерпеть, сумела противостоять допросам и уверила мучителей в том, что она тщательнейшим образом покопалась в себе и ничего не поняла. Что это случайное помрачение, достигшее её сознания через биополе. Что это, возможно, неадекватная реакция на земные препараты, или же виноват телевизор с его ужасными сюжетами и излучениями. Ей поверили, или сделали вид, что поверили. Во всяком случае, перестали пичкать успокоительными. Правда, заходили к ней в комнату настороженно и во всеоружии.
Даари действительно копалась в себе, но все свои мысли и открытия спрятала глубоко, так глубоко, что ни один человек не сумел бы докопаться – будь он хоть изощрённый палач-мясник, хоть супер-агент с новейшим арсеналом средств, хоть совершенный гипнотизёр и телепат. Те глубины сознания, в которых теперь хранилось главное, были скрыты сложнейшими структурами, и она искренне себе удивлялась – эти структуры были недоступны именно потому, что принадлежали отныне не-человеку.
Как бы там ни было, Даари поняла главное – гены её предков-прародителей активизировались. Сопровождающий её существование звериный вой-проводник превратился в лучшую гармонию, песнь новой жизни. Всё, что было наработано, накоплено организмом; всё, что совершенствовалось, развивалось, усложнялось с поразительной скоростью и в одном направлении, - теперь начало распадаться, отступать, отходить на прежние, изначальные позиции. Или же – переходить на иной уровень. Она не могла утверждать с определённостью, что перестанет быть человеком. Она просто станет другой – ни зверем, ни человеком, а кем-то третьим. Кем?
Даари хотела бы возненавидеть себя за это. Но ненавидеть себя было не за что. Оставалось принять неизбежное.
Заключённая в своей зарешеченной комнате, обитой войлоком, - милосердие Джонса простёрлось до того, что её перестали прикручивать к койке, - она каждый день напряжённо вглядывалась в своё зеркальное отражение. Выискивала новые чужеродные знаки и черточки, подмечала всё новые и новые изменения – и внешние, и внутренние глубинные, и с горечью и ошеломляющим чувством узнавания находила их знакомыми до боли. Она боялась их, но больше всего боялась того, что Джонс станет держать её взаперти постоянно. Она не выдержит заключения, сойдёт с ума прежде, чем наберёт достаточную для побега силу.
Если внешние изменения пойдут по нарастающей, и станут не просто видны невооружённым взглядом, но – пугающе явными, ей конец! Плохо то, что она становится агрессивна и находит в этом удовольствие и сладость. Очень плохо. Необходимо себя сдерживать. Затаиться до поры. Да.
…
Даари так много времени теперь проводила у зеркала, что Джонс насторожился и тоже нашёл себя за бесконечным вглядыванием в неуловимо меняющиеся черты своей пленницы. Да, неуловимо меняющиеся, но при этом результаты становились всё более и более заметными. Что же теперь делать? Джонс заметался. Убрать зеркала? Делать вид, что ничего не происходит? Пытаться дать ей возможность общаться с людьми? После происшествия с кухаркой это стало невозможным.
Джонс уволил большую часть прислуживающих – горничную, кухарку, уборщика, после долгих колебаний – пару охранников и личную охранницу пленницы, приобретя ярых врагов, которые не упустят возможности примкнуть к банде. Оставил лишь самых надёжных и обязанных Джонсу. И, тем не менее, чем меньше свидетелей – тем лучше.
Единственный, кого он не мог выгнать – доктор Черби. Тот был необходим ему, как воздух. Он знал всё об иномирянке, он мог помочь в тяжёлый час. Именно доктор Черби сделал первый прогноз о том, как может трансформироваться данный тип иномирянки в земных условиях, он же этот прогноз подтвердил и много раз намекал Джонсу на то, что главные чудеса – впереди, и что они – на пороге потрясающего открытия!
Но тот же Черби мог оказаться соперником в схватке за это сокровище, потрясающий полигон для генетических экспериментов.
Правда, в данный момент доктор Черби был уязвим – и потому опасен особенно: он целиком ушёл в свои исследования и эксперименты с тканями иномирянки, намереваясь её клонировать. Можно брать его голыми руками – за свою работу он готов на всё: от пресмыкания до убийства.
Но никто, даже Джонс, не подозревал, что Черби спит и видит себя во главе славного воинства, состоящего из могущественных и неустрашимых клонов иномирянки Даари Днем, преданных ему лично.
Джонс сломал голову, размышляя о дальнейших действиях.
Он чувствовал в глубине души, что ждать недолго, что-то грядёт, и недалёк тот час, когда на зов перерожденки явится спасатель…
А, может, зря он выхаживал её, приручал, угрохал столько средств и сил? Если она предпочтёт звериную сущность – человеческой? Что тогда с ней делать? В Даари стремительно развивались новые, несвойственные ей качества: физическая сила, непредсказуемость, беспощадность. А внешность? Кто-то назвал бы её ужасающей, но Джонс находил в ней своеобразную прелесть.
Огромные глаза с вертикальными зрачками, выражения которых не понять, острые, загнутые ногти на конечностях, заострившееся лицо с выдающимися скулами и укрупнившиеся зубы. Она всё время не то напевает, не то подвывает себе под нос, который так часто хищно раздувается, улавливая запахи, от которых, казалось, её так хорошо изолировали. И ещё, похоже, нежный и бархатистый ворс на шее и спине стал расширять ареал, появился на ногах и груди…
Этакая женщина-дикая-кошка из комиксовой фантастической саги, Терби Блад. Терби Блад? А если Джонс угадал?
При этой мысли Джонса прострелил навылет страх. Хищница. Жестокий, кровожадный ликантроп, не знающий жалости, чудовище пост-катастрофического мира. Если учесть, что далаянка и до попадания на Землю обладала необычными способностями… Да нет! Что он такое говорит! Раса далаянцев куда старше комикса о Терби Блад. Остаётся лишь изумляться, что кто-то ещё в средние века, задолго до появления комиксов, угадал и нафантазировал настолько полно и точно этот бредовый образ.
Джонс теперь боялся её. Джонса раздирали противоречия. Он успел привязаться к своей питомице. Он испытывал к ней нежные, почти отцовские чувства. Он совершил невозможное – сохранил жизнь иномирянке, которая отличалась от землянина. И теперь – упустить из рук бесценное сокровище? А ведь Даари – настоящая красавица, экзотическая, прекрасная инопланетянка. Она могла бы стать его соратницей, его подругой, могла бы основать на Земле новую религию, могла бы стать новой Куртизанкой Света, звездой художников, Кутюрье, поэтов и фантастов, могла бы создать новый художественный салон и стать законодательницей Новой Эры Искусств – либо стать прародительницей нового, невиданного племени.
О Боги! О чём он мечтает! Даже если это осуществится, он не доживёт до сего триумфа своей оборотливости и целеустремлённости, а вернее всего – своей одержимости. Выход один – искать способ ухода в Иномирье. А пока – не спускать глаз с иномирянки и продолжать, продолжать, вопреки здравому смыслу, её приручать – пока изменения не зашли слишком далеко...
Ах, как ему не хватает сейчас Клары – умной, хитрой, расчётливой и обаятельной! Вот кто сумел бы, без сомнений, подружиться, наладить действенный контакт, заключить соглашение.
Джонс, как никогда, отчаянно нуждался в поддержке Клары – никто не знал, как он был привязан к своей хитроумной сестре, как она умела навести на правильную мысль, поддержать в начинании, избежать опасности и исподтишка настроить любого нужного человека на любую нужную мысль.
Всё так и было – пока не появился ещё более хитроумный и изворотливый Суггер. Эта тварь отравила им жизнь! Отравила им жизнь…