Я ЕЩЁ РАЗ ПРОШЕРСТИЛ СВОЮ ДАВНЮЮ ПОВЕСТЬ
HOTEL RОДИНА
Сомнамбулическая фантасмагория
Однажды мне пришлось клеить обои. Пришлось снимать старые. Под обоями были наклеены газеты. Газеты были конца прошлого и начала нашего двадцать первого века. Отковыривая их от стены шпателем, между делом я иногда читал газеты и наткнулся на маленькую заметку, вызвавшую во мне мучительные мысли, переживания и долгие размышления о нынешнем разладном времени, о беде постигшей наш народ, отдавший Родине свои силы и жизни и в одночасье ставших шлаком, мусором, отработанным материалом по воле торгашей и мизантропов.
В короткой заметке говорилось о смерти шахтёра, который свёл счёты с жизнью. Последний раз на работе его видели перед Новым Годом, а хватились лишь во время новогодних сатурналий. Всё это время ни соседи, ни знакомые, ни сослуживцы не поинтересовались его судьбой. Когда вскрыли дверь, увидели ужасную картину. Перед работающим телевизором висел в петле человек. Казалось, что и, умерев, он не в силах был оторваться от гипнотически мерцающего экрана.
Я долго обдумывал, а ещё дольше писал свою повесть, навеянную прочитанной заметкой в газете. Судить о ней моему читателю. Надеюсь, что я не напрасно потратил своё время на её написание, и она тронет живые сердца. Это не юмористическое повествование, как может показаться по прочтению первых глав. Повесть требовала именно такого развития сюжета, по крайней мере, я так думал. Это что-то вроде антиутопии, фантасмагория, местами саркастический памфлет и гротеск, мистический реализм с размышлениями о том, что произошло и происходит с раздробленным демократической смутой народом, нещадно ломаного, битого, унижаемого, обманутого и «товарищами» и «господами», изобретающими разные «измы», загоняющие великий народ в пандемонический, апостасийный и апокалипсический капкан, целенаправленно разрушающий духовный смысл бытия. Временные рамки в повести смещены в один поток, как это и бывает во сне. Блуждание моего героя Караваева в иллюзорных лабиринтах страшного сновидения на пути к своей Голгофе, заканчивается пробуждением в беспощадной реальности.
С уважением к читателю Бахтин Игорь Иванович.
И шуточку «даёшь стране угля», мы чувствуем на собственных ладонях.
(Из песни В.С.Высоцкого)
Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, объял меня ужас и трепет потряс все кости мои.
Библия. Книга пророка Иова XV-13–14
Смотри всегда на сердца сограждан. Если в них найдёшь спокойствие и мир, тогда сказать можешь воистину: се блаженны.
А. Н. Радищев.
Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис телевизор запретил.
(из песни В. С. Высоцкого)
Глава I
Внизу неумолимо сияло приближающееся море отсвечивающее миллионами солнечных бликов. Приводниться Караваеву совсем не хотелось и, хотя управлять парашютом было невероятно сложно (ужасно мешал чемодан), он всё же умудрился, не выпуская его из руки, приземлиться совсем рядом с морем, слегка подвернув ступню. Он разжал сведённые судорогой пальцы, бросил чемодан на песок, погасил купол парашюта и, массируя болезненно покалывающую кисть левой руки, огляделся.
Приземлился он на обжитом по виду, но почему-то пустынном пляже с кабинками для переодевания и густо разбросанными по песку деревянными лежаками. Под разноцветными зонтами на пластмассовых столах стояли бутылки, стаканы, тарелки с едой, на песке валялись пляжные шляпы, полотенца, детские панамы, очки, игрушки, один из множества мангалов слабо дымился. На волейбольной площадке, под провисшей сеткой, ожидали игроков разноцветные мячи, у пирса покачивались белоснежные катера.
У Караваева возникло ощущение, что люди только что, скопом, спешно куда-то убежали смотреть нечто очень интересное и вот-вот вернутся, шумно усядутся за столы, начнут играть в волейбол, побегут купаться в море.
Но мысли о странной безлюдности пляжа занимали его недолго. Он с восторгом уставился на лениво накатывающееся на берег близкое море.
Нещадно палило солнце. Его расплавленный диск замер в зените, вдоль влажной береговой линии причудливо колыхалось знойное марево, истерично кричали голодные чайки, камнем падающие в море за добычей.
Море! Море ласковое и бескрайнее манило, призывно нашёптывало: разбегись, оттолкнись посильнее от берега и нырни в мою голубую бездну! Плыви под водой долго, долго – сколько сможешь, после вынырни, пофыркивая радостно, ляг на спину, широко раскинув руки и ноги, полежи так улыбаясь блаженно солнцу, которое над бескрайней живой водной гладью теряет свою испепеляющую силу. Поплавай всласть, поныряй к холодному сумрачному дну за отполированными вечным движением воды камешками и ракушками; покувыркайся и попрыгай с пирса, а когда вымотаешься, замёрзнешь, а тело покроется «гусиной кожей» — выйди на берег, и, обессиленно плюхнись с наслаждением на горячий песок, который уже не покажется тебе раскалённым.
— Эх, мама дорогая! Красотища-то какая! — задохнувшись от восторга, выпалил Караваев и суетливо разделся, как попало, скидывая с себя одежду на песок. Он так торопился, что забыл снять с руки часы.
Оставшись в сатиновых семейных трусах с весёленьким овощным рисунком, радостно потирая руки и ускоряя бег, с криком: «Милое море, я иду-у-у к те-е-е-бе-е!», он рванул к берегу, предвкушая невыразимое наслаждение от свидания с морской прохладой. Но у самой воды «притормозил» и растерянно остановился, упёршись взглядом в объявление на здоровенном щите, установленном на пирсе, начинающееся со слова «Внимание» с тремя восклицательными знаками.
Из объявления следовало, что данный пляж является собственностью Корейско-Российского Пляжного Концерна и купание в море платное с поминутной тарификацией, а именно: 0,02 У.Е. за минуту нахождения в воде. Сообщалось так же, что прыжки с пирса платные — «солдатиком» — 0,1У.Е. за прыжок же «ласточкой», пришлось бы выложить 0.2 У.Е. Крупным шрифтом подчёркивалось, что ведётся скрытое видеонаблюдение, а нарушителям данных правил грозит штраф в 200 У.Е. Послабления в виде скидок в полтора процента предоставлялись не умеющим плавать бойцам Чапаевской дивизии и строителям Беломорканала.
На проржавелых бетонных опорах пирса, облепленных у воды водорослями и гроздьями мидий, сохранились полустёртые крупные буквы. На каждой опоре было по одной букве. Вместе они составляли надпись: «Сектор для купания пионерлагеря «Чайка» завода «Красный резинщик». Караваев машинально пересчитал количество опор, — у него с детства сохранилась чудна;я привычка пересчитывать одинаковые предметы. Опор было шестьдесят, букв пятьдесят четыре. Ещё раз, перечитав объявление, он повертел головой и внимательно оглядел окрестность, начиная, наконец, тревожиться от того, что в прекрасную солнечную погоду он присутствует здесь в единственном экземпляре.
Пляж простирался вдоль берега моря извилистой неширокой песчаной полосой. Метрах в ста от моря он переходил в гряду невысоких дюн, поросших редким кустарником с пожухлой от зноя листвой. По мере удаления от дюн обозначался невысокий лесок, за ним торчали верхушки редких худосочных сосен. Где-то недалеко шумела автострада, и это обрадовало Караваева, подумавшего: «Местность, слава Богу, обитаемая, но людей, будто корова языком слизала. Карантин, что ли какой здесь ввели? И, ёш твою два, почему бы мне разочек и не окунуться в море, пока здесь никого нет?»
И он чуть было не прыгнул в воду, но вспомнил о «скрытом видеонаблюдении», о штрафах, пресловутых У. Е. которых у него не было, и остановился.
Потоптавшись в воде, охлаждая ноги, озираясь, и, раздражённо думая о диких ценах на здешние пляжные услуги, он вернулся к своим вещам, снова удивляясь безлюдности, которая начинала его смущать и вызывать нарастающее беспокойство.
Отряхнув одежду от песка, он аккуратно сложил её на чемодан, рядом поставил туфли. Носки определил для просушки на горячий песок и улёгся на парашют, подложив руки под голову, пробормотав с саркастической усмешкой: «Позагораю, пока и за это не ввели плату».
Он пытался задремать, но сон не шёл. Очень хотелось пить, ещё сильнее курить. Он лежал и маялся, периодически приподнимался, поглядывал на часы, и ему стало казаться, что время остановилось. Несколько раз он подносил часы к уху, но старенькая «Победа», купленная много лет назад с первой его зарплаты, тикала чётко и ритмично.
Приподнявшись в очередной раз, он ещё раз оглядел пляж, и взгляд его задержался на щите с объявлением. С обратной стороны он был выкрашен в красный цвет, на нём большими белыми буквами шла надпись «Всегда Coca-Cola».
«Частная собственность! — дёрнулся он, озлившись. — Купаться — плати! Нырять — плати! Шарики за ролики заскакивают у коммерсов?! И почему это «солдатиком» прыгать дешевле, чем вниз головой? Бред какой-то! Изгаляются над людьми, запудривают мозги, — поминутная тарификация, понимаешь, видеонаблюдение, У. Е. эти, скидки! Кто их видел эти У. Е.? Весь народ от пляжа этими самыми У. Е. отладили, наверное. И это, что ж получается… если часок здесь поплавать, (шевеля губами, он произвёл вычисление) — это же надо! За час удовольствия придётся выложить аж 1,2 У. Е.?! Тебе, кстати, Иван Тимофеевич, это удовольствие не грозит, чёртовых У. Е. у тебя нет. Прощай, море! Посчитаем. За двадцать один день курортнику придётся за удовольствие поплавать выложить около тридцати У. Е. Но это, если только часик в день всего поплавать. А народу-то здесь, пожалуй, не меньше тыщи разместится. Да куда там — больше, больше! И даже если каждый пляжник по часику всего поплавает в день, то навару хозяевам этого пляжа с тыщи человек за один только час примерно перепадёт тысячу двести этих самых У.Е. ежедневно! А за месяц? Больше тридцати тысяч набежит. По часу это я, пожалуй, маловато на человека беру. Кто ж на пляж-то на часик всего приходит? Весь день на солнышке поджариться и часик один только в море поплескаться? Я лично вообще из воды не вылезал бы весь день. Помню, в Сухуми в восемьдесят втором году такая жарища была — в море только и спасались. Да и лето оно, видать, здесь долгое не то, что у нас на Северах. Скажем, только за три месяца, если в день тысяча народу по часику всего поплавает, выйдет навару где-то… под сто тысяч. Это опять же, если только по часу поплавать. А ежели к этим деньгам прибавить прыжки с пирса, лежаки, небось, не бесплатные, да водички с пивком попить, да ещё пожевать чего-нибудь. Наварчик-то с морской водички совсем, совсем неплохой получится, м-да…».
Раздражённо дёрнув головой, он рассмеялся:
— Вниз головой дороже! Комбинаторы!
Он принялся размышлять, пытаясь понять, почему прыжки с пирса оплачиваются в зависимости от способа прыжка, но никак не смог себе этого объяснить. Различие тарифов на прыжки с пирса не поддавалось логическому объяснению и он, в который раз взглянул на часы, закрыл глаза и попытался вздремнуть, но тут с моря неожиданно потянуло прохладой, и на пляж стала наползать гигантская тень.
Караваев приподнялся на локтях и с надеждой посмотрел в небо, но увидел не облака, сулившие живительную прохладу, а торжественно двигающуюся клином со стороны моря на небольшой высоте армаду жевательной резинки «Wrigley’s spearmint».
Он сел. Протёр глаза, с изумлением наблюдая за этим невероятным явлением, думая, что ему напекло голову, а «эскадрилия», словно по чьей-то команде спикировала к пляжу, и, пролетая над его головой, сбросила на маленьких парашютиках несколько пачек жвачки. Быстро набирая скорость, жвачная армада скрылась за горизонтом.
— Здесь чудеса, здесь леший бродит, русалка на ветвях. Мама дорогая, что это было? В сказку попал? Голову напекло? — пробормотал Караваев, растерянно озираясь.
С опаской он поднял одну пачечку жвачки приземлившуюся рядом с его чемоданом. Она оказалась вполне осязаемой, и развернул все пять пластинок. Понюхал, положил в рот и стал задумчиво жевать. Вкус жвачки ему понравился, он напомнил ему вкус мятных леденцов, но жажда только усилилась. С досадой выплюнув быстро ставший безвкусным комок, он решительно встал и поёжился, ощутив, что уже успел «подгореть» на полуденном солнцепёке.
«Пожалуй, топать в отель по такой жарище в костюме и кожаных туфелёчках жарковато будет, — решил он. — Оденусь полегче, а на подходе к городу, где-нибудь в лесочке переоденусь».
Он достал из чемодана спортивные брюки, майку с логотипом «Русское лото» на спине, сланцы и выгоревшую бейсболку. Оделся, затем вытащил из внутреннего кармана костюмного пиджака, зашпиленного на булавку, паспорт, за обложкой которого лежали пять десятирублёвок и его путёвка.
Положив паспорт в боковой карман спортивных брюк, который закрывался молнией, он аккуратно уложил вещи в чемодан, закрыл его на замок, зачем-то хлопнул удовлетворённо ладонью по крышке и оглядел ещё раз пустынные окрестности, бормоча:
— Ну, прощай, чудно;й необитаемый остров. Пятницу я здесь так и не встретил, но, слава Богу, что и туземцы-людоеды не высадились на берег.
Подняв чемодан, он сделал несколько шагов, но тут на покосившемся столбе ожил репродуктор. Из него раздался скрежет, покашливание, щелчки и вслед за этим мужской голос с пугающе-торжественными интонациями:
— Уважаемые господа и милые дамы! Прослушайте, пожалуйста, экстренное сообщение. В связи с циклоном над Восточно-Европейской равниной очередной перелёт жевательной резинки «Wrigley’s Spearmint» над территорией нашего пляжа, в рамках уникального проекта «В XXI век с чистыми зубами», временно откладывается. Компания «Wrigley’s», дирекция Корейско-Российского пляжного концерна и сеть стоматологических клиник «Всем по зубам» приносит свои глубочайшие извинения. А теперь, господа, прослушайте наш ежечасный рекламный блок…
«Всё-таки были летающие жвачки, не привиделось», — покачал головой Караваев, поставил чемодан торцом на песок и присел на него, решив прослушать всё объявление.
Голос диктора тем временем усилился. Он стал ещё торжественней, в нём появились едва скрываемые нотки восторга, концы фраз он обрывал чётко и твёрдо, делая между фразами многозначительные паузы. Тембр его голоса всё время модулировал в сторону басовых тонов, он как-то странно придыхал, будто кто-то хватал его за горло или давил на живот.
«…сегодня вечером в десятизвёздном отеле «Родина» наконец-то состоится главное событие этого года, которое мы все так долго ждали. В Большом Концертном Зале отеля состоится грандиозное мега-шоу — Третий международный фестиваль «Звёзды года». Не упустите свой счастливый шанс, господа, приходите в семь вечера в БКЗ отеля «Родина», чтобы своими глазами увидеть великолепный звёздный десант любимых артистов, певцов, певиц, политиков, музыкантов, телеведущих, ярких деятелей нашего и зарубежного шоу-бизнеса. Приходите и насладитесь феерическим супершоу. Билеты в кассах пока есть, хотя количество их ограничено. Цена вполне приемлемая: от тысячи У. Е. в VIP зоне и от трёхсот У. Е. в партере. Имеется гибкая система скидок с амфитеатра, (диктор запнулся на несколько секунд), прошу прощения, имеется гибкая система скидок на места в амфитеатре…
«Такие мероприятия господа-товарищи нам не по карману», — хмыкнул Караваев, с интересом слушая диктора.
… ну, а сейчас я передаю микрофон очаровательной Лялечке Негусто. Она вам подробно расскажет обо всех развлекательных и культурных мероприятиях, запланированных на сегодня в отеле, — закончил своё выступление диктор.
— Дорогой Федот, какой всё же ты невозможно серьёзный мальчик, — рассмеявшись, заговорила девушка звонким, молодым и радостно-беззаботным голосом. — Кто тебя выучил говорить таким страшным голосом? Прям как в той детской страшилке, типа, «в чёрной, чёрной комнате сидит чёрный-пречёрный человек…». Как там дальше? Не помню. Ну, да ладно. На самом-то деле, други мои, фестиваль этот я ждала весь год. Всё ждала и верила, а пошла, проверилась, — двойню родила. Шутка. Люблю пошутить. Но это, в самом деле, событие. Ох, как же я его ждала! Такая тусня только раз в год собирается в одном месте! Просто супер, супер, супер тусня, други мои. И я как бы всем рекомендую сходить и сама, как бы, пойду. Не могу я пропустить такой кайф. Там же такие как бы мальчики будут! «Как бы мальчики» — это я неплохо скаламбурила. Заценили?! Как бы мальчики, тоже там будут. Мальчики-симпомпончики, хипстерочечки, мажорики. Пальчики оближешь! Меня заранее в дрожь как бы бросает. Но, други мои, на самом-то деле я как бы отвлеклася. Отвлеклася я, а работа есть работа, как бы. Но к делу, к делу, к делу. Что же сегодня такого интересненького будет в нашем распрекрасном отеле? Хочу для начала вот что вам сказать, господа. Слушайте, слушайте, слушайте! Отель «Родина» для тех, кто хоть раз побывал в нём, становится как бы домом родным. Двери этого заведения как бы всегда широко открыты для тех, у кого в бумажнике водится звонкая монета или кредитка. Отвлеклася я опять. Счас, счас, счас, в шпаргалку гляну, что же у нас вкусненького на сегодня? Сегодня мероприятий будет как бы поменьше, чем обычно, все ж попрутся на фестиваль, но оттянуться всё же, ещё есть где. Во-первых, в шесть тридцать вечера в Президентском конференц-зале отеля пройдёт презентация книги Германа Кошкина «Из варягов в крекинг». Ха, как можно с такой фамилией жить?! Книга недавно была издана в США миллионными тиражами и мгновенно стала как бы бестлетером... пардон, господа, я хотела сказать бестселлером. Бестлетер, бестселлер, бестлетсер — бред какой-то! Одним слово бест, то есть лучший, как бы лучший, ну, вы понимаете. Бест — это на английском «лучший», как бы. Что такое крекинг, господа, я вам не могу сказать, но это точно не с изготовлением крекеров связано. Но думаю, что это дело хорошее, судя по тому, что наш уважаемый депутат-писатель является владельцем нефтяного концерна «Трансгазнефтьойл» и сети продовольственных гипермаркетов «Хавчик Сити». Вас ожидает интереснейший рассказ автора, говорят, бывшего бригадира Новогопниковской преступной группировки, а ныне депутата какой-то там Думы. Он как бы думает чего-то, в думках он постоянно, блин. Под «дымом», ха-ха-ха, типа. Потом будет раздача книг с его автографом и распродажа элитных подгузников «Хаггиз» по специальной, очень, очень привлекательной цене. А после фуршет, господа разумеется! Естественно, на халяву, други мои, на халяву. За счёт автора книги, богатенького Буратино, бывшего ворюги. Тьфу, ты! — варяга. Варяги — это не ворюги, а печенеги не печеньки пекли, господа, это другое как бы. На самом-то деле я рекомендую вам побывать на этой презентации и непременно впрок купить подгузники. Да, непременно купите подгузники. И это нужно сделать за-вла-го-вре-мен-но. Врубились в игру слов? Я как бы не оговорилась, да, да, — завлаговременно. Это, други мои, как бы каламбурчик мой. Очередной. Лично мой бренд, ха-ха-ха! Хочу продать его фирме «Хаггиз». Клёво я придумала, а? Ха-ха-ха, да клёво, клёво же — завлаговременно! Клёво, клёво! Согласитесь? Ну, согласитесь, что клёво?! Не слышу возгласов одобрения.
Караваев рассмеялся. Его позабавило, что дикторша нисколько не заботилась о рамках присущих публичному выступлению, раскованно тарабанит, что на ум придёт.
— Так что запасайтесь подгузниками впрок сегодня, — продолжала девушка, — ведь многие из вас могут как бы стать родителями, если вы, конечно, не забудете, други мои, принимать эффективнейший половой стимулятор-бальзам «Вань-встань» всемирно известный продукт китайской фармацевтической компании «Фармкомбикорм». Кстати, теперь этот бальзам выпускается в новой компактной упаковке. В каждой пятой упаковке ценные призы от компании: упаковка сверхтонких презервативов этой же фирмы и стильная расчёска. Хм-м, чё за связь презерватива с расчёской? И чё в расчёске-то стильного может быть? Странный гигиенический комплект, но рекомендую, господа, рекомендую. Китайцы в этом деле, как бы, толк знают. У них население уже давно за миллиард перевалило, благодаря бальзамчику этому, ха-ха-ха. Или оттого, что презервативы у них, ха-ха-ха, хлипкие? Заболталась я, как бы, звиняйте. Чего там ещё в закромах родины имеется на сегодня? В восемь вечера в стриптиз-холле, что на тридцать шестом этаже, будет выступать очаровательная Нинелька в народе Нинка Тамбовская. Злые языки утверждают, что шикарная ейная грудь силиконовая. Не знаю, не знаю, где столько силикона–то взять? Но котируется Нинка наша в Европе. Знай наших! Прилетела она к нам сегодня на частном самолёте из Италии, где снимается в нашумевшем порнофильме «Блуд». Теперь вот уже снимают «Блуд-136» с нашей шлю… штучкой. Ох, заблудилася наша Нинка сисястая, заблудилась в двух сиськах. У меня, что не слово, то намёк. Врубились, други мои? Так что, господа, спешите видеть только одно как бы эксклюзивное выступление Нинель. Говорят, такое вытворяет, такое! Узлом, говорят, завязывает доилки на спине. Далее. Музыка. Музыки, как всегда, у нас много. В полночь в модном ночном клубе «Blue Dust» — переводится, как «Голубая пыль», в народе просто «Дустом» зовётся, стартует танцевальный супермарафон, который продлится до восхода солнца. И как только взойдёт красно солнышко и петушок первый прокукарекает, так этот шабаш, ха-ха, и закончится, а все участники марафона окочурятся, как в фильме Тарантино «От заката до рассвета». Шучу, но выжить там проблемно как бы. Эти танцульки как бы ни для слабаков, други мои. Музыка, естественно, будет звучать в режиме нон-стоп, а радовать вас будут самые, самые, самые яркие звёзды шоу-бизнеса. Перечислю только часть звёзд: трио «Обмороженные дятлы», культовая группа «Дай-дай», — «Попрошайки», как их тусовка зовёт, открытие этого года сексуальные парни из далёкой Сибири «Машки Интернешнл», (обожаю их!); ветераны рока «Пипифакс саунд» и «Оральный Кодекс», — они орут громче всех, не подумайте плохого. Будет ещё куча всяких певиц, певцов и групп. И, конечно, будут ди-джеи. Ди-джеев будет! Как картошки в огороде в урожайный год. Выступят «Антуан Сидорофф», «Гинеколог Блюменталь», «Лёлик и Болик», «Mув налево», «Катрина Mикс», «Порося диско», «Мистер Самогон». Грозились приехать заграничные звёздочки и звездули. Параллельно с танцевальным марафоном на тридцать шестом этаже, в клубе «Клубничком» будет идти шоу трансвеститов, а в клубе «69» выступит балет «Гейславяне». 69 — это не год рождения директора клуба, ну это, знаете, в «Русском лото» выпадает «туда-сюда»? Вот — это и есть «69». Поза такая. «Валет» в народе называется. Фи, как вульгарно. Туда билетов, увы, други мои, уже нет — все распроданы как бы. Успех, на самом-то деле, полный. Но не огорчайтесь, сходите в клуб «Атлант» на восемнадцатом этаже, — там сегодня всю ночь будет проходить «Шоу мускулистых мачо». Это мероприятие у нас очень любят дамочки бальзаковского возраста, мечтающие найти своего Шварценеггера или Сталлоне. Вот такая, на самом-то деле, у нас сегодня культур-мультур шаверма, други мои. Уф-ф-ф, взопрела! У меня как бы всё. Передаю микрофон коллеге Федоту Нетотову. Ау, Федот да не тот, ты где? Федот вам сейчас подробно расскажет, что ещё имеется вкусненького в необъятных закромах «Родины». А с вами была Ляля Негусто, фамилиё у меня такое — Негусто. Полное имя моего папани Унас Вкассе Негусто, он чёрненький мой папочка, из Гвинеи-Бисау, а мама у меня хохлушечка, но не чернявая, а блондиночка. Вот такая вот смесь как бы гремучая получилась ваша неподражаемая, как бы загорелая брюнетка, Лялька Негусто. И напоследок: никакой ответственности за сказанное я не несу, не несла и не буду нести. Я вам, понимаешь, не несушка, ха-ха-ха! Ку-ку — каламбур! Ну, пока, пока, аривидерчи, бай, бай, до свиданья. Всех нежно целую, ваша Лялька. А забыла... угадайте, чего я больше всего сейчас хочу? Фи, какое свинство. Нет, конечно! Снега! Я снега дико хочу, метели, снегопада, гололёда, на лыжах хочу кататься. Я его здесь ещё застала, когда в детский сад ходила. Эх, сани бы, да по снегу! Да к цыганам в табор! А? Хотелось бы тебе, Федот, в сани да к цыганам? Ладно, стеснительный ты наш, держи микрофон. Встретимся в КПЗ, свят, свят, свят, в БКЗ. Вся тусня будет там сегодня. Федот, не пугай людей. Ты будто о начале войны сообщаешь слушателям. Пока, пока, как бы мои дорогие».
«В весёленькое же местечко я попал», — резюмировал выступление дикторши Караваев, и хохотнул, — как бы». И опять ему захотелось курить, да так сильно, что в висках застучало и подташнивать стало.
— Спасибо, Лялечка, ты, как всегда, на высоте. А рекламный блок продолжу я Федот Нетотов, — смущённо начал диктор. — Господа, отель «Родина» — идеальное место для отдыха. Здесь вас всегда рады видеть, и обеспечат вам самые комфортные условия, исполнят любые ваши прихоти и желания. Девиз отеля: «Для нас нет ничего невозможного!» Круглые сутки в нём функционируют триста шестьдесят шесть ресторанов, где вы сможете насладиться изысканными блюдами, приготовленные лучшими поварами из разных стран, оцените вкус самых знаменитых вин, встретите самое любезное обслуживание; в уютной комфортабельной атмосфере, под звуки прекрасной музыки проведёте самые незабываемые часы вашей жизни. Во всех ресторанах выступают популярные артисты эстрады и звёзды отечественной и зарубежной эстрады. Кроме ресторанов отдохнуть, перекусить и расслабиться можно также в многочисленных кафе, закусочных, бистро, барах, которых более шестидесяти на каждом этаже отеля. Для самых азартных широко открыты двери тридцати трёх казино, принадлежащих холдингу «Орёл и Решка», а на каждом этаже функционируют залы игровых автоматов. Круглосуточно работают триста тридцать шесть саун, шестьсот тридцать три бассейна, триста тридцать три аквапарка, девяносто девять теннисных кортов, множество залов для игры в боулинг, три миллиона шестьсот шестьдесят шесть тысяч биллиардных…
Откуда-то издалека в небе возник быстро нарастающий свистящий вой, заглушивший голос диктора. Караваев поднял голову к небу и увидел пикирующий в сторону моря лайнер. Он испугано втянул голову в плечи. Ему показалось, что самолёт падает на него, так низко он ревел над ним. Но самолёт дотянул до моря, упал на брюхо, подняв в воздух высоченный каскад воды, и переломился пополам.
Караваев привстал с чемодана и с отвисшей челюстью и уставился на исчезающий под водой самолёт. Когда исчезал его хвост, он успел прочесть надпись — Авиакомпания «Икар». После наступила пронзительная тишина. И в этой зловещей тишине торжественно звучал голос диктора, продолжавшего перечислять нескончаемый набор услуг отеля:
… на каждом этаже отеля имеются роскошные массажные кабинеты, в которых вам предоставят весь спектр релаксионных услуг, включая эротический массаж. Вас на самом высоком уровне обслужат красивые юные девушки и юноши. Они помогут вам снять напряжение, обрести отличную форму, уверенность в себе и испытать чудесную гамму изумительных, наиприятнейших ощущений. Только что поступила новая партия специалистов в этой области из бывших республик СССР: Молдовы, Украины, Беларуси, Киргизии, прошедшие обучение и стажировку в Турции, Египте и Таиланде…
Голос диктора обрёл силу, уверенность и пугающие интонации. Караваев слушал рекламу, смотрел на море, по глади которого расплывалось масляное пятно, и не знал верить или не верить ему в происшедшее.
… для домашних животных, — крепчал восторг диктора, — при отеле работают мини-гостиницы, в них имеются рестораны, парикмахерские, ветлечебницы, салоны ювелирных изделий для ваших питомцев, зимние сады, бассейны и многое другое. Так что, если вы не можете расстаться с вашими любимцами, приезжайте с ними. Здесь позаботятся и о них и о вас. Здесь решат любые ваши проблемы. В отеле работает сеть салонов красоты «Обаяшки», столы заказов интимных услуг, в том числе нетрадиционных открытых на каждом этаже. Для крутых мужчин широко открыты двери клубов «Шварц и Негр». Девиз клуба: «Сделал тело — гуляй смело». Трудно перечислить, сколько в отеле секс-шопов, кинозалов, фитнес и бодибилдинг залов, салонов спиритических сеансов, модельных агентств, туристических компаний, спортбаров, магазинов, бутиков, банкоматов, салонов «Тату», пиццерий, буфетов, филиалов самых надёжных банков, клубов «по интересам», интернет-кафе, бизнес-центров. Невозможно всё осветить в одном рекламном блоке. Полный перечень услуг вам дадут бесплатно операторы связи отеля по телефону 06-06-06. Последняя новость: завтра премьерное открытие опиумных курилен треста «Дым Отечества» и клиники мужского здоровья академика Сулико Аденомашвили. Внимание! По просьбе наших посетителей, настоящих патрициев, бои гладиаторов теперь будут проводиться три раза в неделю!»
Диктор говорил и говорил и в какой-то момент слух Караваева отключился. Он, не мигая, заторможено смотрел на увеличивающееся на глади моря масляное пятно, в котором, мерно покачиваясь плавают чемоданы, ящики, тюки, сумки, подгоняемые волной к берегу. Большую, величиной с крупного ребёнка куклу в свадебном наряде, прибило к берегу. Волны периодически переворачивали её. Кукла поворачивалась к Караваеву, то глупо улыбающейся мордашкой, то затылком, вернее местом, где должен был бы он находиться — у куклы была лишь одна половинка головы, лицевая.
Он потёр виски, закрыл и открыл глаза, ущипнул себя за лодыжку, но ничего не изменилось. Масляное пятно не исчезло, оно уже плескалось у берега, отливая на солнце зеленовато-перламутровыми и радужно-фиолетовыми керосиновыми оттенками.
Он сел на чемодан, тут же импульсивно вскочил, зачем-то побежал к морю, но остановился на полпути; постоял, нервно переминаясь с ноги на ногу на горячем песке, и вернулся назад, опять усевшись на чемодан.
Его охватило нервное возбуждение. Не отрывая глаз от моря, он растерянно шептал: «Не в добрый час прибыл я сюда. Что же это делается? Жвачки летают, теперь самолёт упал. Хорошо ещё, что на пляже и в море никого не было, вовремя народ разбежался. Большое же кладбище здесь получилось бы! Горе-то, какое, что ж стряслось-то? Как же так? Ясная погода, чистое небо, безветренно. Топливо что ли закончилось? Пора бы и спасателям появиться, хотя, видимо спасать-то уже некого. Мама дорогая, что делается-то, что делается!»
Неожиданно слух к нему вернулся.
— Горячо благодарим спонсоров нашего рекламного радиоблока, — заканчивал своё выступление диктор, — китайскую фармацевтическую компанию «Фармкомбикорм» и акционерное общество «Вешние воды», официального мастурбатора…
Диктор запнулся и быстро поправился… официального дистрибьютора компании «Coca-Cola». Телефон рекламного отдела: 60-60-60. Оставайтесь с нами.
разу за этим из репродуктора зазвучала музыка. Беззащитный женский голос отрешённо выводил:
— Мама ма-марихуана — это не крапива, не бери её. Мама, ма-марихуана, ты её не трогай: лучше без неё...
ГЛАВА II
За дюнами родился быстро нарастающий рёв мощного двигателя, и вскоре, поднимая во все стороны струи песка, показался чёрный джип. Машина неслась прямо на Караваева, и он испуганно попятился. Как вкопанный джип остановился в метре от него. Из него легко выпрыгнула по виду цыганка, молодая, черноглазая, в длинной красной юбке с кружевными оборками и цветастой шалью на плечах. Левой рукой она прижимала к груди голенького ребёнка в подгузнике с пустышкой во рту.
Девушка подошла к нему, а он торопливо и взволновано заговорил, почему-то полушёпотом, часто кивая головой в сторону моря:
— Здравствуйте! А я уже думал, что не встречу здесь людей. Здесь такое сейчас случилось, такое случилось! Прямо на моих глазах самолётище в море упал! Вон туда посмотрите. Вещи, видите, в воде плавают? Пополам переломился, как игрушечный, и затонул. Всё так быстро произошло, так быстро… страшное дело. У вас телефона нет? Надо бы в МЧС позвонить или ещё куда…
— А, шо ж здесь страшного? — не дала ему договорить цыганка, бесцеремонно и хищно его разглядывая. — Они здесь каждый день падают по два-три на дню.
Непроизвольно отметив, что цыганка поразительно похожа на артистку Анастасию Заворотнюк из популярного телесериала «Моя прекрасная няня», Караваев, растерянно затоптался:
— Как это? Не понял? Как такое может быть, чтобы в одном и том же месте каждый день самолёты падали?
— Падают, соколик, ещё как падают, — зевнула цыганка, — мы, дядя, тут уже попривыкли к этому. Мы тут, блин, ко всему привыкли.
Караваев ошарашенно переваривал сказанное.
— Не веришь? Да, вот те крест, чистую правду говорю, — зевнула цыганка, быстро и небрежно перекрестившись почему-то слева направо. — Падают, падают, дядечка. Место здесь гиблое, дыра тут какая-то над морем образовалась. Её облетать нужно. Дыра эта, дядечка, типа, как пылесос в себя всё всасывает. Ну, а кто в неё угодил, тому «кирдык». Врубаешься?
Мягкое «г» цыганки выдавало в ней южанку. Водитель курил. Он внимательно разглядывал Караваева. Цыганка повернулась к нему.
— Ну, шо, Колян? Я ж тебе говорила, шо никого на пляже не будет. Шо они враги себе, шо б после вчерашнего морские ванны здесь принимать? Блин, бензин только зря пожгли. А этот, — она коротко хохотнула, кивая головой в сторону Караваева, — этот видать с Луны свалился.
— Так поехали на аллею. Хрена ж здесь торчать? — грубо бросил водитель.
Цыганка медлила. Она раздумчиво качнула головой.
— Погоди, Колян, дай раскумекать, не пустыми же ехать.
Ветерок донёс до Караваева сладкий запах табачного дыма. У него закружилась голова и он, краснея, обратился к водителю:
— Друг, угости сигареткой. Курить дико хочется, а купить здесь негде.
Парень ногтем «выстрелил» недокуренную сигарету к его ногам, ощерившись, прогнусавил:
— Докури, лошок, но учти, что у меня СПИД. Знаешь, что это такое?
Совсем не ожидавший такого обхождения Караваев обиделся.
— Зачем же так, парень? Я вроде к тебе по-человечески, как мужик к мужику, как курильщик к курильщику, а ты хамить. Ты, видать, в армии не служил, и родители тебя не пороли, когда поперёк лавки лежал, а надо было бы, — сказал он.
— Чё ты сказал, козёл старый? Ты, чё гонишь, сохатый? — озлился водитель, оскаливаясь и приподнимаясь в кресле. — Может тебе ещё и «косячок» забить? Или харю тебе надрать? Надрать тебе харю, обмылок?
Караваев укоризненно покачал головой и взялся за ручку чемодана.
— Пойду я, золотые вы мои. Прощайте. Консенсуса, чувствую, у нас не предвидится.
Цыганка остановила его, придержав за руку, строго прикрикнула на водителя:
— Ну, шо ты опять, Колян? Понесло? Шо ты волну гонишь? Сейчас спугнёшь хорошего, доброго человека. Одного единственного лошка на этом пляже. Метлу-то придержи, неврастеник.
— Заткнись, кротиное отродье! — заорала она на ребёнка, который проснулся и захныкал.
Ребёнок смолк, закрыл глаза и обиженно зачмокал пустышкой. Водитель засопел обиженно, но возражать не стал. Снова закурив, он прибавил до максимума звук в радиоприёмнике. Мощные динамики выплюнули хриплый голос: «Гоп-стоп, — мы подошли из-за угла, гоп-стоп, — ты много на себя взяла…»
— Да сделай же потише, придурок! — прошипела цыганка и водитель, нехотя, убавил звук, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. А цыганка отпустила руку Караваева, не сводя глаз с его лица, сказала:
— Дядечка, ты не Коляна не обижайся, он маленько с прибабахом, с головой не всегда дружит. В яме у чеченов просидел целый год. Как думаешь, добавляет здоровья такой дом отдыха?
Караваев ещё обижался, но после этих слов цыганки обида прошла. Он с жалостью посмотрел на задремавшего водителя и уже спокойным тоном сказал:
— Да, ладно. Чего уж там.
Цыганка подошла к нему вплотную и, буравя глазами, заговорила жалобно-просительным тоном, но ему казалось, что глаза её смеются:
— Подмогни, добрый человек, дай пару баксив дитю на хлеб.
Караваев вздрогнул. Сделал шаг назад, кисло улыбнулся.
— Да ты шутишь, наверное? Какие баксы? Это мне впору у вас просить. Вы, вон, на каких тачках крутых разъезжаете. На один бензин, наверное, тратите…
Цыганка заученно и равнодушно повторила, будто не слышала его слов:
— Подмогни, чернобровый. Дай пару баксив дитю на хлеб.
Караваев досадливо пожал плечами.
— Какие могут быть у шахтёра баксы-шмаксы? Я их и в руках-то никогда не держал. Мы рубли, милая, забывать начинаем, как выглядят. А ты баксы!
Цыганка будто ждала, что он занервничает, запричитала быстро и жалобно, но лицо её при этом сохраняло бесстрастно-презрительное выражение:
— Подмогни, милай. Дитя без отца. Три дня ничего не ели. Можешь «деревянными», если «зелени» нет. А хошь я те погадаю? Давай погадаю тебе, соколик. Судьбу тебе наперёд расскажу, дядя. Не хочешь? Дитя без отца… три дня ничего не ели… дай пару баксив, дядечка… Чернобыльские мы, не дай Боже никому такую родину, мать её, иметь…
Караваев развёл руками.
— Да, нету, нету. Нету у меня валюты, милая. Была бы дал бы и баксов, и евро, юаней и тугриков с манатами.
Цыганка ещё несколько секунд смотрела гипнотически на него и вдруг зло проорала:
—Я, шо, не ясно говорю? Дашь денег или нет, пень лохматый? Да, шо ж за народ пошёл, а? Никакой жалости нет ни к женщинам, ни к детям! Я ж говорю, — не ели три дня. Дай денег! Чернобыльские мы, шо не понятно? Фу, взопрела я вся! Колись, жмотяра.
Караваев посмотрел на ребёнка, у которого над губкой пробивались чёрненькие усики, и ему показалось, что ребёнок усмехнулся и подмигнул ему. Вздрогнув, он быстро отвёл взгляд в сторону.
— Вот привязалась, что тот репейник. Не дави на меня, пожалуйста. Не люблю я, когда на меня давят, — Караваев присел на корточки и открыл чемодан.
Пошарив в нём, извлёк из него скромный бутерброд: ломоть серого хлеба с жёлтой полоской подвялившегося от жары сала. Сглотнув слюну, вздохнул, закрыл чемодан, встал и протянул сальбургер цыганке.
— На вот, поешь. Чем богаты, как говорится…
Она машинально взяла бутерброд. Недоуменно его, рассматривая, почему-то озлилась.
— Ты, шо ж мне дал, придурок?
Караваев обиженно поджал губы.
— Что ж ты всё ругаешься? Это, ни в какие ворота, так с людьми разговаривать. Мы с тобой вроде не ровесники и пиво вместе не пили. Повежливей бы надо со старшими, девочка, повежливей.
– Та я с двенадцати лет не девочка, — скривилась цыганка, всё ещё недоумевающее разглядывая бутерброд.
— Ты, шо ж мне дал? И вот это, шо, есть можно? — хохотнула она и швырнула бутерброд в сторону дюн.
Караваев проводил глазами улетающий сальбургер, расстыковавшийся в воздухе на свои составные части, и не смог сдержаться.
— Что ж ты, дура, вытворяешь-то? — сказал он строго. — Что ж ты хлебушком-то разбрасываешься, а? Как рука поднялась? Что ж ты вытворяешь, бессовестная? Ни стыда, ни совести! Это ж надо, над хлебом глумиться! Это же хлеб! Понимаешь, хлеб?!
Цыганка скривилась.
— Ой-ё-ёй, расстроился дядько. Та понимаю я, понимаю, шо хлеб это. Ты мне лекций не читай, профессор. В Библии знаешь, шо написано, не дураки её писали? Написано, шо не хлебом одним жив человек. И правильно написано. Знали люди, как жить. Потому как человек, дядя, жив ещё и салатиками вкусненькими, пивком добрым да джин тоником, да вискарём, мобильником и тачкой классной, бумажником толстым, виллой на море, цацками дорогими, сигаретами хорошими, косметикой и шмотьём фирменным. Человеку много чего надо, чучело музейное.
— И ещё человек хорошим «косячком» жив и автоматом Калашникова, — подал голос водитель, дремавший в кабине джипа.
— Значит, нет у тебя денег? — заключила цыганка уже не фальшивым, а гнусным и злобным тоном. — Плохо это, шахтёр. Ты у меня время отнял, бизнес мой обломал. Я-то думала, шо в твоём чемоданчике миллиончик лежит, и ты пару долля;рив выделишь несчастной матери с дитём, а ты просто жлоб, а жлоб, он и в Африке жлоб. Ну, прощай, жлобяра. Меня, тошнит от таких нищебродов, как ты, в натуре.
Но ушла она не сразу. Спросила с заинтересованным видом:
— А ты, дурень, никак в море купался?
— Вам-то, что? — насупился Караваев, глядя себе в ноги.
Сейчас он желал только одного, чтобы эта бесцеремонная и наглая парочка поскорее исчезла. Сам он почему-то не мог уйти, ноги, будто вросли в песок.
— Мне-то ничего, а вот тебе делов привалило, дурень, если купался, — хохотнула цыганка. — Там вчера страшная беда с атомной подводной лодкой случилась…
— Она утонула, — хохотнул водитель, не открывая глаз.
Рассмеялась и цыганка:
— Утонула и взорвалась. Видать в дыру её засосало. Так что жди теперь, когда у тебя третий глаз появится или уши ослиные вырастут.
— Или елдырь второй на лбу, — вставил водитель.
Он завёл двигатель и раздражённо кинул цыганке:
— Погнали, погнали, Наталка. Двинем на аллею. Вся «блудня» там сейчас, а мы время на этого жмурика теряем.
— Та сейчас, сейчас, — отмахнулась от него цыганка.
Она почему-то медлила, разглядывая Караваева странным бегающим взглядом. Ребёнок проснулся и заплакал. Цыганка вытащила из блузки грудь, сунула сосок ему в рот, ребёнок жадно присосался, зачмокал интенсивно, но быстро выплюнул сосок, сказав вдруг хриплым баском, повергая Караваева в транс:
— Просил же тебя! По-человечески, просил дуру не пить пива. Молоко пивом отдаёт, а у меня желудочек слабенький. Я ведь ребёночек, как-никак, дражайшая мамаша, хочу тебе напомнить.
— Заткнись, ублюдок, — прошипела цыганка, не сводя глаз с обмершего Караваева, — Не доставай меня. Ты меня знаешь. Вот брошу тебя здесь и уеду. Доболтаешься.
По спине Караваева побежали холодные мурашки, гулко застучало сердце, он мгновенно пропотел.
— Ой-ёй-ёй-ёй! Как мы испугались! Первый раз, что ли? Не пропаду. Спорим на пять баксов, что я вперёд вас доберусь до аллеи? У меня, мамуля, изжога от твоего молока. Хочу пепси-колы холодной, от йогурта и от «Актимеля» не отказался бы. Просил же тебя не пить пива, не отравлять меня. «Не жалеешь ты дитя», — издевательским тоном пробасил ребёнок.
— Ну, всё. Достал ты меня, добазарился! — закричала цыганка и швырнула ребёнка на песок.
Караваев вздрогнул, на лице отразилось болезненное выражение. Он представил себе, как должно быть больно малышу от падения пусть даже на песок. Но ребёнок не заплакал, а рассмеялся:
— Дура, дура, — сказал он, показывая язык, — Дура! И Колян твой чокнутый обкурок. От меня вам не избавиться, на аллею я всяко быстрей вас доберусь. Мне-то под землёй, напрямик, шалава, а вам по «пробкам» круголями придётся переться. И вообще, я ведь могу, куда надо на тебя дуру заявить, за такое отношение к дитю.
В следующее мгновение он принялся быстро-быстро, по-собачьи рыть песок и вскоре погрузился в него с головой. Мелькнули и исчезли розовые пяточки, и он пропал в песке весь. Некоторое время хорошо была видна шевелящаяся песчаная трасса, по которой он двигался, но признаки движения под песком быстро исчезли.
«На глубину ушёл», — глупо улыбаясь, подумал Караваев.
Он оторвал взгляд от песка и перевёл его на цыганку, а она, как ни в чем, ни бывало, усмехнулась.
— Видал? Землеройка грёбаная! А я ведь точно бы проспорила малявке. Ему ж, в натуре, напрямик, а нам на машине по пробкам ползти. Ну, всё, прощай, дядя. Сил больше нет, видеть твою постную харю.
Она смачно плюнула ему в ноги, ругнулась грязно, ловко подцепила чемодан, птицей взлетела на подножку джипа, выкрикнув:
— Варежку закрой, недоумок.
Джип взревел мотором, окатил опешившего Караваева песком и мощно стартовал с места. Караваев едва успел отскочить в сторону, упав при этом на «пятую точку».
Сидя на песке, он зачарованно провожал глазами быстро удаляющийся джип, а с ним и свой чемодан с нехитрым скарбом: кожаными туфлями Гомельской обувной фабрики, нейлоновой рубашкой зелёного цвета, почти неношеным бостоновым костюмом, галстуком, тремя парами носков заштопанных на пятках, креплиновыми брюками купленными в 1980-ом в год Олимпиады, куском турецкого мыла «DURU», новым китайским полотенцем, джинсами «варёнками» приобретёнными на областной толкучке в обмен на ваучер во времена Чубайсовской приватизации, парой выстиранных и отглаженных «семейных» трусов, портативным радиоприёмником с наушниками, плавками, болоньевыми шортами набором для бритья, книгой Джеральда Даррелла «Великаны и пигмеи», изданной в Алма-Ате в 1984-ом году издательством «Кайнор» и тремя журналами «Вокруг Света» за 1988-ой год.
Обворованный нагло и бесцеремонно, оплёванный, униженный и оскорблённый, готовый вот-вот расплакаться от разъедающей обиды, он в трансе сидел на песке, не сводя глаз с дюн, за которыми исчез джип, а руки его в это время бесцельно сгребали горки из горячего песка.
Продолжая сгребать песок, он заторможено думал о том, как ему теперь быть без своих вещей. И чем дольше он об этом думал, (а ничего другого в голову ему не шло), тем большее его охватывало отчаяние.
В голове вырисовывалась мрачнейшая картина. Быстрой чередой неслись безрадостные, разлагающие волю мысли: «Судя по тому, что наговорили по радио Федот с Лялькой-балаболкой, отель — шикарное заведение, а не какой-нибудь занюханный автокемпинг на второстепенной дороге, — думалось ему, — Там останавливаются люди обеспеченные, прилично одетые. И тут является к ним чучело в сланцах на пыльных ногах, в спортивных штанах с «пузырями» на коленях, старой майке и выгоревшей бейсболке и говорит: «Здоро;во живёте, господа хорошие! Прошу любить и жаловать! Я — Караваев Иван Тимофеевич, шахтёр, прилетел к вам отдохнуть». Вообще-то, могут и на порог не пустить, прогонят в три шеи, дадут под зад пендаля и гуляй, Ваня. Ну, предположим, что пустят? Как же я три недели буду обретаться среди людей в таком пляжном виде? Нет, скорей всего не пустят. Не резон нам позорить фирму, скажут, клиентов распугивать чучелом в сланцах. Но как же, как же, мне продержаться-то целых три недели с пятьюдесятью рублями в кармане? Где спать? Что есть? Хорошо бы было сразу домой улететь, коли не пустят в отель, да бесплатный билет до дому, обещан лишь по окончании срока действия путёвки, то есть через три недели. Просить, чтобы из дома прислали? Да кто ж пришлёт? Просить не у кого, дома народ безденежный».
Он яростно сгрёб кучки песка в одну и встал. В голове роились одни вопросы. Он ещё немного постоял, глядя отрешённо вдаль, и тихо проговорил, обращаясь к самому себе. Была у него и такая привычка.
«Значит, так, Иван Тимофеич, давай без паники, без паники. Соберись, возьми себя в руки, ничего особо страшного не произошло. Голова, руки, ноги целы, нужно жить дальше. Не паникуй, не паникуй, не паникуй, Иван Тимофеевич, не паникуй. Кругом люди живут, в конце-концов. Не ты первый, кого в этом мире обворовали. Бывает и похуже. Бывает, люди враз всего лишаются — наводнение там, война, землетрясение, пожар, да мало ли чего. Соберись, не куксись. Всё утрясётся. Мир не без добрых людей. А не утрясётся с отелем, пристроишься где-нибудь грузчиком или рабочим, руки-то у тебя не отняли, на месте они. Всяко не пропадёшь, как-нибудь продержишься три недели. Перекантуешься. А пока, дорогой Иван Тимофеич, у тебя нет другого выхода, как шагать в отель. У тебя есть путёвка и паспорт, против этого пункта администрации отеля трудно будет возразить. И в милицию нужно будет сразу обратиться, заявление написать, мол, ограбили. Кстати, номерок джипа засветить, номерок-то приметный — 666. Короче, Тимофеич, дорога тебе одна — в отель. Больше некуда».
Горестно вздохнув, он отряхнулся от песка и задумался. Какая-то тёмная и невнятная мысль, не оформленная в ясный посыл, вертелась на задворках мозга, не проявляясь явно, но создавала смутное, неосознанное беспокойство, как сон, который пытаешься мучительно вспомнить и почему-то никак не можешь этого сделать, хотя в голове вспыхивают и тухнут неясные и тревожные пятна этого сна. Эти вспышки не дают ясной картины, и ты мучаешься, потому что думаешь, что в этом сне было нечто важное, имеющее для тебя значение, касающееся каких-то сокровенных тайн.
«Паспорт!» — грохотнул камнепад в голове, и внезапное прояснение повергло его в полную деструкцию. Руки предательски задрожали, ноги стали ватными, он судорожно схватился за карман брюк и, с трепетом, ощутив в нём заветный прямоугольник, выдохнул облегчённо: «Уф-ф-ф! Пронесло! Видать не просветила воровка мой карман. Цыгане, они же людей гипнотизируют. Аглая, нормировщица наша, рассказывала, что она на рынке сама своими руками отдала цыганке кольцо, серёжки и кошелёк с авансом. И эта Наталка-воровка она ж всё ко мне притыкивалась, прилипала. Тьфу, подлюка, в глаза, как кобра смотрела, бесстыжая».
Настроение поднялось на пару пунктов. Вытерев ладонью испарину со лба, он вынул из кармана своё главное стратегическое оружие — паспорт, за обложкой которого лежали заветная путёвка и деньги.
Он развернул путёвку и уже в который раз с удовольствием её перечитал. На листке хорошей глянцевой бумаги, обрамлённой золочёными виньетками, красивым шрифтом было отпечатано, что он, Караваев И. Т. — проходчик шахты № 13 им. Н. К. Крупской будет отдыхать три недели в отеле «Rодина» в одноместном номере № 6393, где будет обеспечен четырёхразовым питанием, экскурсионным и медицинским обслуживанием, а по окончании срока действия путёвки, предъявив её в железнодорожную или авиакассу, получит бесплатный обратный билет. И всё это за счёт турфирмы с броским названием «Интертурсикретсервис», заключившей с ним, полюбовное бартерное соглашение о том, что он, Караваев И. Т. отдаёт им уголь в количестве девяти вагонов, а они ему, Караваеву И. Т. — полноценный трёхнедельный отпуск.
Далее были три разноцветные печати и красивая размашистая подпись генерального директора турфирмы «Интертурсикретсервис» с прибалтийской фамилией Недождётис.
Аккуратно сложив путёвку, Караваев заложил её обратно за обложку паспорта. Паспорт сунул в карман, застегнул его на молнию и, удовлетворённо хлопнув по карману ладонью, рассеянно провёл рукой по щеке, ощутив заметную щетинку. «К концу отпуска обрасту бородой. Ну и хорошо. Я давно хотел бороду отрастить», — решил он и посмотрел на небо, отметив, что солнце, наконец, сдвинулось с мёртвой точки и идёт по своему извечному пути на запад.
Нелепо задирая ноги в сланцах, увязающие в песке, он двинулся к дюнам. Но, не дойдя до них, испуганно вздрогнул и остановился, услышав зарождающийся в небесах быстро усиливающийся гул. Он поднял глаза к небу и вскрикнул: со зловещим воем в море пикировал горящий самолёт!
— Мама дорогая, второй! Что делается, что делается! Не соврала цыганка, падают самолёты. День только начался, а это уже второй. Что же здесь делается, что делается, а?! — шептал он, с напряжением, ожидая падения самолёта.
Вслед за допредела усилившимся воем, раздался оглушительный взрыв. Пригибаясь, Караваев бегом преодолел гряду дюн, пустошь с сухим кустарником и выбежал к шоссе.
По многополосной автостраде с односторонним движением, с невероятной скоростью нёсся плотный поток машин. Из дорожного указателя следовало, что до города девять километров.
«Неблизко, однако», — почесал затылок Караваев и побрёл по пыльной обочине, периодически поднимая руку в надежде, что кто-нибудь остановится и подбросит до города. Машины проносились мимо, обдавая его пылью и выхлопами глушителей. Когда он в очередной раз остановился и поднял руку, размалёванная девица из ярко-красного кабриолета метнула в него пивной бутылкой, он увернулся. Из другой машины какой-то юнец обложил его крепким матом, показывая кулак с вытянутым средним пальцем, а через мгновенье Караваеву пришлось резво отпрыгнуть на обочину: «Мерседес» с затенёнными стёклами, нёсшийся в общем потоке задним ходом чуть не сбил его. Караваев оторопело приостановился, провожая взглядом сумасшедшего лихача. Машины шарахались в стороны, сигналили и моргали фарами, но «Мерседес» продолжал, неимоверно виляя, задевая не успевших увернуться, мчаться задним ходом.
Караваев, было, собрался продолжить путь, но тут, из медленно ползущего грузовика, по нему открыли стрельбу из автомата. Пули были настоящими — они вздыбили буранчики пыли у его ног, просвистели над головой и он с криком: «Атас, пехота!», сообразив, что всё серьёзно, шепча: «Свят! Свят! Свят! Не в добрый час я сюда явился», — кубарем скатился с дорожной насыпи в некошеный бурьян.
Он долго лежал на животе, закрыв голову руками. Когда же поднялся с земли, то не рискнул идти по обочине, трезво решив, что бережёного Бог бережёт. Он пошёл параллельно шоссе, вдоль леса на безопасном от дороги расстоянии.
Шёл быстро, не останавливаясь, по хорошо вытоптанной тропке, но вскоре был вынужден остановиться: шоссе упёрлось в круговую развязку, от которой в разные стороны лучами разбегались несколько дорог. Опасливо озираясь, он поднялся по насыпи на шоссе и подошёл к щиту, на котором была схема движения транспорта. Разобравшись в схеме, он свернул на одно из ответвлений, где стоял ещё один указатель: «Hotel «Rодина» — 6 км, Аллея Славы — 3 км. Проезд транспорта платный».
Дорога шла через берёзовый лес. Его обрадовала тишина, прохлада, и малое количество машин, спокойно едущих в этом направлении. Обойдя шлагбаум под пытливым взглядом контролёра в стеклянной будке, он совсем успокоился и перестал спешить. Дошёл до здоровенного рекламного щита и остановился.
На щите была изображена лучезарно улыбающаяся красотка-златовласка. Она грациозно возлежала в купальнике на краю мраморного бассейна, подперев загорелой ручкой головку с чудесными, отливающими золотом волосами. На купальник дивы было потрачено материала, которого едва ли хватило бы на распашонку для новорождённого младенца. На мраморном борте бассейна, рядом с ней, стояла ваза с апельсинами, на них поблёскивали капли прозрачнейшей воды, пепельница с дымящейся сигаретой, открытая пачка «Мальборо», и высокий бокал коктейля, покрытый изморозью. Низ рекламного щита занимала надпись: «Hotel «Rодина» — счастье совсем рядом!»
Караваев полюбовался рекламой, облизал пересохшие губы и живее зашагал к обещанному на щите счастью.
Через каждые двадцать-двадцать пять метров по обе стороны дороги появились одинаковые по размеру рекламные щиты призывающие покупать машины, телефоны, квартиры, пиво, мебель, алкоголь, парфюмерию, страховки, сигареты, стиральные машины, лекарства, телевизоры и ещё невесть чего. Вначале он останавливался и рассматривал рекламу, но быстро утомился и перестал обращать на щиты внимание.
Минут через двадцать ветерок донёс до него аромат жареного мяса, неясный людской гомон, сигналы машин, звуки музыки. Лес закончился, он вышел на открытое пространство. Дорога упиралась в монументальную, но обветшалую триумфальную арку, перед ней было множество кафе под открытым небом. Под зонтами сидела разморённая жарой пьющая и жующая публика.
С колонн арки местами обвалилась штукатурка, краска почти вся облупилась. На её перекрытии сохранилась цементная композиция, в центре которой находился герб СССР, серп с него отвалился. По обе стороны от герба «свисали» опять же цементные флаги, олицетворяющие единство бывших республик СССР. Поверх этого былого великолепия над перекрытием арки, на металлической сварной конструкции были установлены новенькие огромные и объёмные буквы, образующие слово Panasonic. Ниже же герба шли старые цементные буквы, на которых местами сохранилась позолота.
Караваев невольно улыбнулся: к этой старой рельефной цементной надписи «Аллея Славы» на аттике арки, какой-то умелец кривовато приписал краской из баллончика слово «Кобахидзе». Получилось — «Аллея Славы Кобахидзе». Стараясь не смотреть на людей, лениво потягивающих пиво из запотевших кружек, глотая слюну, Караваев двинулся к арке.
У колонны стоял длинноволосый парень с гитарой. У ног его лежал футляр, в нём сиротливо ютились несколько смятых купюр и мелочь. Гитарист самозабвенно и азартно терзал гитару, играл что-то испанское. Караваев остановился послушать, но парень хлёстким ударом правой руки заглушил последний аккорд и произнёс, улыбаясь:
— Не спрашивайте, откуда у парня испанская грусть. Во мне грусть всего мира живёт. Добро пожаловать, уважаемый путник, во врата непостижимой мудрости и сострадания. Вижу ваши карманы насквозь, поэтому денег не прошу, но и аплодисментов не надо, потому что с тех пор, как древние финикийцы придумали проклятые денежные знаки, музыканты перестали принимать аплодисменты в знак оплаты своего труда. Это хохма, дружище, а вообще-то, вы первый, кто остановился меня послушать, обычно люди пробегают мимо. Бросят деньги в футляр, как подаяние, и пробегают. Я вам сейчас ещё сыграю, безвозмездно, как говорила сова в одном хорошем мультике.
Он извлёк из гитары резко зазвучавший диссонансный аккорд, подождал, вслушиваясь в него, и резво пробежав по струнам длиннющим, рассыпавшимся горохом быстрым пассажем, заиграл нежнейшую мелодию. Сам он будто слился с гитарой, забыл об окружающем мире и о стоящем перед ним слушателе.
Караваев немного послушал гитариста, прошёл между колонн арки и остановился. По другую её сторону расположились живописнейшие группы загорелых, мускулистых славянской внешности мужчин, в шортах, оранжевых майках с номерами и именами на английском языке.
Караваев подумал, что это спортсмены-легкоатлеты, собравшиеся для пробежки, но тут же засомневался: «спортсмены» все до единого дружно курили, скалили зубы, пересыпали речь таким рассыпчатым матом, что хоть уши затыкай.
Табачный дым подействовал на него удручающе. Не выдержав, он подошёл к одной группе «спортсменов». Увидев его, они повернули головы и замолчали, а он, тушуясь и краснея, приложил руки к груди:
— Мужики, простите наглеца, Бога ради. Дайте, пожалуйста, закурить. Ну, нет уже сил, терпеть, честное слово, так курить хочется.
Сразу несколько человек протянули ему пачки сигарет. У Караваева задрожали руки. Он вытянул сигарету из пачки молодого голубоглазого парня, прикурил, жадно затянулся, закашлялся. Голова у него приятно закружилась.
Сигарета прогорела быстро и парень, угостивший его сигаретой, протянул ему пачку со словами:
— Кури ещё, батя.
Он взял сигарету и в этот раз курил, смакуя каждую затяжку. «Спортсмены» отошли в сторону. Они остались с парнем вдвоём.
Тот закурил и спросил:
— Чё, попал, батя?
Караваеву тошно было рассказывать о своих злоключениях, и он коротко бросил:
— В точку.
— Это с каждым может случиться. Такая теперь житуха, — спокойно резюмировал парень. — Не бери в голову. Жив, значит, жизнь продолжается. Да, чего? Не мне тебя учить. Ты ж не пацан. Жить везде можно, если не филонить, да головой вертеть. Если есть желание, можешь к нам прибиться, батя, «кабриолет» как раз свободный имеется Серёги-белоруса, форму тебе выдадут. Запил пацан, а это надолго, недели на две. Заработки у нас нормальные в курс дела я тебя введу. В общем-то, всё как везде: вовремя платишь ментам, коляску ремонтируешь за свой счёт, за аренду «кабриолета» отстёгиваешь рикшепарку № 6, ну и Славе Кобахидзе за парковку на аллее. Остальное всё твоё. На жизнь хватает, домой грошей подбрасываю. Есть ещё дополнительный и неплохой навар на «бегах». Иностранцы валютой платят.
— А что делать-то надо? — спросил Караваев.
— Ты ещё не врубился? Смотри, туда, — сказал парень, указывая на клумбу с пылающими на ней алыми розами.
Рядом с ней стояли велоколяски с тентами над пассажирским местом. Такие велоколяски Караваев видел в документальных фильмах об азиатских странах. Он рассмеялся.
— Так вы рикши?
— Рикши — это у индусов, — рассмеялся и парень, — а мы велотаксисты. Телефонизированные, между прочим, ни халам-балам.
— Да зачем это, когда здесь машин полно? Можно ведь с комфортом и на обычном такси доехать куда надо, — удивился Караваев.
— Не скажи, батя, — покачал головой парень. — В том-то и дело, что с машинами тут давно перебор. Здесь пробки дикие были, аварии, оторвилы давили людей, как котят, стрельбу устраивали «отморозки», а загазовано было так, что хоть в противогазе ходи. Решили власти в центр города въезд запретить, сделали въезд только по спецпропускам. А в центре-то вся здешняя лабуда: банки, торговые и развлекательные центры, магазины, казино, кинотеатры, клубы, рестораны, офисы, бардаки, биржа — сходняк денежный, тут-то мы и понадобились. На городском транспорте-то панам западло париться с трудовым народом, а на человеческой тяге с ветерком прокатиться прикольно и показательно. А тут ещё гонки. На большие деньги спорят между собой и нам хорошо отстёгивают. Если конкурента обойдёшь, неплохие призовые снимешь. Тут, правда, Слава Кобахидзе, пункт приёма ставок на наши бега открыть хочет, как на ипподроме. Это плоховато. Он всё под себя здесь подгребает. Если и бега подгребёт, заработок наш упадёт.
— А кто он такой этот всемогущий Слава Кобахидзе?
— Хозяин аллеи. Здесь при советской власти городской парк культуры и отдыха был. Слава Кобахидзе — всё это богатство в аренду взял, торжище здесь устроил. На девяносто девять лет, говорят, арендовал. Долго жить собрался, такие вот дела, батя. Вообщем, жить можно, если не пить, не жадничать и себя не очень насиловать.
— Рабством каким-то попахивает. Вашим пассажирам ещё кнуты или хлысты дать то-то картина будет! — недовольно пробурчал Караваев.
Парень пожал плечами.
— А что делать? У нас на Черниговщине туговато с работой. Брательник мой, аж в Португалию подался, на фермера ихнего ишачить. Пятый год уже домой не наведывается. Бабу там себе нашёл чернявую, сын у них родился. Теперь у меня, хе-хе, племянник мулат, смугленький, Тарасом назвали в честь деда. У всех сейчас какая-нибудь головная боль, батя. Мне вот жениться пора, невеста дома ждёт. Гроши край нужны пора семью заводить, детей состругать. Приходится пахать пока здоровье есть. Я на большегруз коплю. Подержанный какой-нибудь куплю в Польше, как-никак я водитель-профессионал, все категории у меня и опыт работы.
Караваев рассмеялся.
— Получается деньжат-то отложить?
— На колёса с «запаской» уже собрал. Короче, батя, если у тебя нужда такая есть, давай к нам. Будешь при деле. Мужик ты по виду не хилый, а как здесь правильно жить я тебя проинструктирую.
Караваев почесал затылок, думая: «А, что? Как не пустят в отель? Надо же будет где-то обретаться до отъезда, да одежонку какую-то справить. А паренёк, по всему, ушлый, в курсе всех здешних дел. Подучит меня как в этой сказке обретаться».
— Предложение нужное. Только вот что, сегодня до отеля добраться бы. Дельце у меня там на сто миллионов. Я тебе после всё расскажу, когда свидимся. Если дело не выгорит, придётся запрячься в велорикши, а выгорит, обязательно приду тебя повидать. И спасибо тебе, парень, за человечность и участие.
Он приложил руку к сердцу, поклонился парню и протянул ему руку.
— За что ж спасибо? — крепко пожал руку парень. — Мы ж люди. Приходи. Спросишь Миколу Иванченко. Если вдруг меня не будет, подожди. И слушай сюда внимательно. Пойдёшь через аллею, варежку не разевай — «обуют» в момент. Здесь палец в рот никому не клади — откусят по локоть. Сама аллея с двух сторон бетонным забором огорожена, но чтобы через бардак этот не переться, к отелю можно ещё за забором пройти, там тропки партизанские есть, правда и шансов на ментов нарваться больше. Прибодаются, мол, прописка, гражданство, регистрация ещё к чему-нибудь, ты это имей в виду. Денег-то отмазаться, думаю, у тебя нет. Короче, думай, что тебе больше подходит. Через аллею идти долго и нудно, потолкаться придётся. Там всегда давка и уродов полно, но всегда с толпой можно смешаться, если что. Не знаю, что за миллионные дела у тебя в отеле, но в опасный поход ты собрался, батя. Рядом с отелем ментов и охраны сейчас, как ёлок в лесу, а вид у тебя не панский. Я в Зазаборье утром возил клиента. Сейчас у них там вообще сурово, вроде военного положения. Шмонают всех подряд, солдаты с оружием, БТРы стоят. Слушок прошёл в народе, будто террористы отель собираются взорвать. Там этот, как его, саммит должен собраться, сходка мироедов. Вот, так вот, батя.
— Ну, что же, ещё раз тебе спасибо, хотя последняя информация с фронтов меня совсем не обрадовала, да живы будем, не помрём, — сказал Караваев и немного помолчав, продолжил:
— А у меня брательник средний в Севастополе живёт. Да и я сам родился под Луганском и на Черниговщине твоей бывал. Красиво там у вас — природа, озёра, пруды, церкви, леса. Брательник мне пишет, что жить тяжко стало. Я давно с ним не виделся, а списываемся редко. Денег нет, не то, что на поездку, на конверт не всегда бывает. А тянет меня в родные места, во сне часто вижу, да возможности нет съездить. По телевизору ваши паны талдычат, что воздух свободы на Украину прорвался, дескать, зажили, наконец-то, как свободные люди.
— Брешут, собаки, — махнул рукой парень, сплёвывая. — Мы, что, не знаем, откуда этот «воздух свободы» дует? Воздухом этим детей не накормишь. Чего бы я сюда припёрся, если бы дома работа была? Сам знаешь: паны дерутся — у холопов чубы трещат. Ну, бывай, батя. Мне работать нужно, перекур наш затянулся. Ушами не хлопай, верти головой.
Крепко и с удовольствием, ещё раз пожав крепкую мозолистую ладонь парня, Караваев, озираясь, двинулся вперёд по аллее и обрадовался: у забора он увидел жёлтую бочку на колёсах с надписью «Квас».
Он живо подошёл к бочке, поздоровался с продавщицей, которая не ответила на его приветствие, она была поглощена разгадыванием кроссворда. Цены на квас его неприятно удивили. Поллитровая кружка кваса стоила двадцать пять рублей, 250-граммовая кружка — пятнадцать, а стаканчик примерно в сто пятьдесят граммов десять рублей.
«Дороже пива квасок-то выйдет», — раздосадовано подумал он, но пить хотелось так сильно, что он полез в карман за деньгами. Достал из паспорта десять рублей, спрятал его назад в карман и кашлянул в кулак.
Девушка подняла голову и шустро наполнила большую кружку кваса, в котором было больше рыжей пузырчатой пены, чем жидкости. Радушно улыбаясь, она поставила кружку на металлический прилавок, вкрадчиво проговорив:
— Отведайте кваску, мужчина. Квас наисвежайший, холодненький! Супер квасок! Изготовлен по старинным уникальным русским рецептам.
— Мне за десяточком, пожалуйста, стаканчик, — попросил Караваев вежливо.
— Берите большую кружку. И выгодней и удовольствия больше, квасок-то отменный, ещё ведь захотите. Берите, берите большую кружку, мужчина, — настаивала девушка.
— Давайте пока стаканчик. Попробовать нужно, — не поддался на её уговоры Караваев.
С лица девушки вмиг слетела любезная улыбка, будто какой-то невидимый манипулятор нажал в это мгновение выключатель. Лицо её приняло обиженно-презрительное выражение. Она раздражённо сунула десятку Караваева в карман грязноватого передника, вылила квас из большой кружки в трёхлитровую банку, наполнила залапанный стакан, поставила его на прилавок, так стукнув днищем стакана, что из него высоко вылетела пена и снова уткнулась в журнал.
Караваев взял стакан, закрыл глаза, и чтобы продлить наслаждение, растянуть процесс, сделал один маленький глоточек, но тут же захлопал глазами и скривился — квас был тёплым, кислым и с отвратительным привкусом плесени. Не поверив своим ощущениям, он сделал ещё глоток и его чуть не вырвало. Передёрнувшись от отвращения, он поставил стакан на прилавок, неприязненно посмотрел на продавщицу, которая оторвалась от кроссворда и спросила у него, мусоля во рту карандаш:
— Псевдоним писателя Чехова, первая «Ч», последняя «Е»? Всего семь букв.
— Да Чехонте это будет, Чехонте! В школе не училась? — проговорил быстро Караваев, играя желваками. — Ты сама-то пробовала свой «наисвежайший» супер квасок изготовленный по старинным русским рецептам? Да в старину тебя бы за такой квасок в лучшем случае отстегали по филеям, чтобы впредь неповадно было людей травить! И чего ты вид делаешь, что перед тобой пустое место? Тут я, тут! Вот он я — Караваев Иван Тимофеевич, которого ты чуть на тот свет не отправила. Хорошо, что залпом не выпил я этой древней отравы…
Продавщица не дала ему договорить, она почему-то вызверилась:
— Ну, чё те надо? Чё те надо? Ты в зеркало на себя давно смотрел? Голова в репейнике, рожа небритая, алкашина конченый, а тоже туда — права качать. Валил бы отсюда! Все пьют, не жалуются, только нахваливают, а ему, видишь, квас не такой. Нежный больно! Давай, дёргай отсюда, ты мне работать мешаешь, зануда. Или проблем захотел?
— Погоди, погоди! Я тебе работать мешаю? — опешил Караваев. — Я тебе людей мешаю травить тухлым квасом! Ну, надо же! Расплодились, грымзы базарные. Главное, товар пихнуть, а что после будет — плевать, даже если люди передохнут. Эх, молоденькая девушка, а такое вытворяешь. И не стыдно тебе, а?
Девушка состроила противную гримасу, деланно рассмеялась и швырнула ему в лицо скомканную десятку.
— Стыдно — у кого видно. Подавись, деревня, и вали отсюда.
— Так, так, продолжаем хамить, значит? — строго сказал Караваев. — Придётся тебя, девушка, боярыня городская, иметь теперь дело с милицией и с этим, как его, Союзом Потребителей.
— Глянь, деловой какой! Не успокоился, идиот! Союзом Потребителей он меня пугает! Я вот сейчас вызову своих ребят из союза истребителей дешёвых покупателей, они по башке твоей дурьей настучат, как следует, может тогда соображалка у тебя начнёт работать, — прошипела зло девушка и вытащила из кармана телефон.
Караваев, крякнув, нагнулся, чтобы поднять деньги, но его опередил мальчуган-оборвыш с ярко-рыжей всклокоченной шевелюрой. Буквально из-под его носа он цапнул бесхозную купюру и юркнул в толпу.
— Эй-эй-эй, пацан, — бросился за ним Караваев.
Пока бежал, кто-то сдёрнул у него с головы бейсболку и пропал в толпе. Некоторое время он ещё видел быстро меняющую курс рыжую голову мальчишки, но вскоре потерял его из виду.
— Лопухнулся, — плюнул Караваев в сердцах себе под ноги. Он повертелся на месте, озираясь и разыскивая взглядом бочку с квасом, но нигде её уже не увидел, хотя точно знал, что ушёл от того места, где была эта самая бочка совсем недалеко.
Его толкали со всех сторон, ругались злобно, наступали на ноги и он, осознав, что ему будет лучше идти, чем стоять вот так столбом в этой толчее, пошёл по течению шумной людской реки.