- Прошу садиться, - я оглядела зал, в котором пустых мест не было. Люди стояли даже возле двери в коридор. Это хорошо. Я люблю, когда в зале люди. Чувствую себя уверенно, когда вижу глаза, глядящие внимательно и требовательно.
Оглашается заключение судебно-биологической экспертизы. Молодая симпатичная женщина, наш новый эксперт, встала, одернула и без того безукоризненно сидящий строгий синий пиджак, взяла в руки листок с заключением.
Я уже знала его содержание. Наблюдаю за реакцией.
Прокурор вертит в руках карандаш. Знает, конечно, результат биологического исследования, поэтому ничего нового не ждет.
Адвокат Волкова вытянула шею, внимательно слушает.
Потерпевший Реутов опустил голову, кажется безразличным.
Зато напряженно вглядывается в эксперта Сумин.
Подтвердит ли экспертиза показания свидетелей? Объективное доказательство, беспристрастное.
Ровный голос эксперта звучит значительно. Сложные медицинские термины, формулы крови, методика исследования.... Вот и главное: вывод.
Итак, на гребешке кастета кровь человека. Происхождение ее от убитого Шишкова и от Реутова исключается. Зато она может принадлежать подсудимому Сумину.
Вопросов к эксперту не поступило, женщина просит освободить ее от дальнейшего участия в процессе и, получив разрешение, уходит.
Глаза Сумина внимательно следят за мною. Он ждет, готовый вскочить по первому же знаку.
- Сумин, что вы хотели сообщить суду?
Голос парня дрожит и срывается.
- Сообщить ... Я хочу... Что я пережил... Мне больно, страшно, что от моей руки погиб человек. Но что я должен был делать? Следователя спросил, Иванова. Тот пригвоздил: убийца, говорит ты! Словам моим не верили, ни единому слову, кроме того, что я убил. Иванов мне сказал: отвечай за пролитую кровь. Согласен, судите меня, но и рассудите тоже! Это не только для меня важно, для всех!
Сумин показал в зал рукой, где сидели притихшие люди.
И я подумала: правда твоя, Сумин. От того, какое решение примем будет зависеть позиция многих. И тех, кто сидит в зале. И тех, кто узнает о приговоре потом. И судебная практика, наконец. Тоже немаловажно.
- Подсудимый Сумин, - говорю как можно строже, - почему вы в начале судебного следствия отказались от дачи показаний?
- Разве я отказался? Я думал, никому не надо. Иванов сказал: ответишь... Не путай, говорит, меня и суд тоже. Будешь, говорит, показания менять, получишь на полную катушку.
Он глянул на Реутова и произнес, не отрывая от него взгляда:
- Павел просил тоже.
- Реутов? - удивилась я. - Где же вы виделись?
- Когда меня на допрос привозили, а его задержали за мошенничество это... Реутов сказал мне тогда: молчи про Аркана, говори, что пили вместе, поссорились. Будет убийство в драке и хулиганства не дадут, меньше получишь. Иванов тоже мне сказал: хулиганство тебе даю для порядка. Надо же и суду работу дать. Пусть проявят принципиальность.
"Работу дать!" Надо же! Иванов, по существу, глумился над правосудием. Следователь заведомо завысил объем обвинения в расчете на то, что суд почистит его, кое-что отбросит и будет доволен: а как же, справедливость!
Ну, а если не почистит? Если не захочет возможной ссоры с прокурором? Или слабый будет состав суда, не разберется? Судьи ведь тоже разные бывают, тут тайны никакой нет. Недаром говорят: бойся не суда, бойся судьи. Если честно, я не раз убеждалась, насколько верна эта мудрость.
Ну, следователь Иванов, не миновать тебе частного определения! Но это потом. Сейчас продолжим допрос.
- Так что же случилось во дворе, Сумин?
Волнуясь и спеша, выговаривался Сумин. Каждое слово подсудимого подтверждалось здесь, в этом зале.
Когда умолк подсудимый и я подняла Реутова, захотел задать свой вопрос заседатель Тютюнник.
- Так было? - сурово спросил он потерпевшего, и тот кивнул, сглотнув слюну.
- Ну а что бы ты сделал на месте Сумина?
Реутов молчал, отвернувшись. Настырный Тютюнник не отставал:
- Что молчишь-то?! - повысил он голос, и я под столом незаметно толкнула его ногой: корректней, мол, голос не повышай.
Иван Тодорович мой тайный знак немедленно обнародовал:
- Не надо, Наталья Борисовна, меня ногой пихать. Пусть ответит, я хочу знать. Имею право!
Лицо мое немедленно залилось краской. Приятно ли получить такое замечание?
- Так что? - Тютюнник требовательно смотрел на Реутова.
Лицо потерпевшего медленно повернулось к нам, глаза были опущены и голос непривычно тих.
- Как? Да так же, как он, - сказал Реутов.
Довольный Тютюнник выпрямился в кресле, убрав со стола руки, а я поспешила уточнить:
- Как это? Поясните.
- Хлестал бы таких гостей, чем попало, - послышалось в ответ.
И тут мать Шишкова, закрыла лицо руками и некрасиво, взахлеб заплакала, забыв про свой кружевной платок и про суд, наверное, тоже забыв. Склонившись к уху, ей что-то сердито зашептал муж, а она одной рукой сорвала с шеи нарядный свой платок, отмахнулась им и прижала к лицу. Нарядный атрибут показной скорби превратился в черное траурное пятно, в знак настоящего материнского горя.
Доктор Руссу сердито засопел и прошептал мне:
- Сердце надорвешь тут с вами.
Да уж, доктор, в нашем деле сердце надорвать несложно. Если оно есть, конечно.
Оставшаяся часть судебного заседания прошла относительно спокойно.
И, наконец, прозвучало: "Дополнений нет".
Судебное следствие объявляю законченным.
Прокурор попросил перерыв для подготовки к прениям сторон, пришлось прерваться, хотя это в мои планы не входило. Но я поняла: Кудимов не хочет брать на себя ответственность, побежит согласовывать мнение. То, что обвинение намерено изменить позицию, мне было ясно уже из тех вопросов, которые задавал прокурор. И слишком бы мне повезло, если прокурор решится все же правильно подвести итог судебному следствию. А я не такая везучая. Все дается мне с трудом, все с боем. Этот приговор мне еще отрыгнется, я знаю.
Я невольно поморщилась, представив грядущий разговор со своей строгой начальницей. Как к зубному врачу, я откладывала свой визит к ней, зная, что чем дольше тяну, тем больше мне достанется. Поставлю перед фактом - решила. А пока незачем трепать нервы. Я знала, что разубедить ее не смогу, так же, как и она не сможет меня убедить.
Весь остаток дня я листала-перелистывала дело, боясь упустить хоть самый малюсенький вопросик, оставшийся без ответа. Делаю схему. Аккуратно, столбиками, тщательно нумеруя, записываю доказательства. То, что установлено бесспорно. Ого, список получился солидный. Достаточный, чтобы сказать с уверенностью: Сумин действовал с целью защиты. Хулиганские побуждения отпадают начисто.
Нападение. Защита. Доказательства. Что против?
Вот: показания Сумина на предварительном следствии. Они разительно отличаются от тех, что он давал в суде. Эти, последние, подтверждаются другими доказательства до единого слова.
Показания Реутова - то же самое.
Остается решить: не превысил ли Сумин пределы этой самой необходимой обороны?
Опять скрупулезно расписываю, разделив листок на две половины: Сумин и потерпевшие. Баланс явно не в пользу потерпевших...
- Наташа, Наташа! - голос Лидии Дмитриевны возвращает меня к действительности. - Поешь, хоть, пожалуйста.
- А, по-моему, ты потрухиваешь просто, - поддразнивает меня Алевтина Георгиевна, - элементарно дрейфишь, дорогая.
Возмутиться я не успела, за меня горой встала добрая Лидия Дмитриевна.
- Ничего она не трусит! Не трусость это - взвешенность. Самое ценное качество в судье. Семь раз отмерь, один раз отрежь!
Вошедший Игорь прервал разговор, поесть я не успела, зато через полчаса любовалась отмытыми окнами и чистыми стенами моей новой квартиры. Работы осталось здесь совсем немного, хоть завтра можно переезжать.
- Нервных просим удалиться! - с этими словами выскакивает из ванны Антоша Волна.
- Ну, ребята, вы даете! - восхищаюсь, заглядывая в сверкающую чистотой ванную комнату. - Господи, какую чистоту навели!
- Не красна изба углами, а красна пирогами! - Антоша не мог не выдать свои любимые поговорки.
- Будут, будут тебе пироги, - обещаю я.
- Не будут, а есть, - подала голос Людмила, орудующая на кухне, - с собой принесла целую кучу. С мясом, с капустой!
Мы собрались в нашей будущей гостиной. Антон с Игорем уселись на подоконнике, мы с Людмилой устроились на единственном табурете. Обсудили свои проблемы. В субботу, воскресенье, по всему выходило, надо переезжать.
- Ребята, да ведь мне на приговор уходить, - робко вмешалась я в обсуждение.
Вижу, Игорь обиженно поджал губы, а Людмила растерянно уставилась на меня.
- Процесс идет, да еще какой, - оправдываюсь я виновато.
Игорь молчит, но лучше бы сказал что-нибудь. Молчанку я не люблю больше всего, она не приемлет никаких аргументов.
- А как же выходные, Наташа? Почему в выходные ты должна работать? - недоумевает Людмила.
- Понимаешь, завтра пятница. И прения сторон. Выступит прокурор, адвокат, последнее слово подсудимого и под этим впечатлением мы должны уйти в совещательную комнату. Закон такой. После подсудимого - сразу на приговор, - объясняю я Люде. - Ну о тайне совещательной комнаты вы знаете. Будем сидеть в совещательной пока не будет готов приговор.
- Тайна..., - бурчит тихонько Люда.
Согласна, с этой тайной вообще парадокс получается. По большим делам, по которым приговоры огромные, суд в таком заточении недели, месяцы сидеть должен. Питание или там болезнь, неожиданности разные - люди в комнате с утра и до позднего вечера. Но тайна совсем не в этом заключается, на мой взгляд. Мешать суду, влиять на него никто не вправе, мнения судей, процесс рождения приговора, если можно так сказать, тоже важно не разглашать. Это вот тайна. А так? Мои заседатели сегодня уже сговорились: Тютюнник принесет кипятильник, сало, домашние огурчики. За доктором Руссу - кофе, чай, колбаса. Конечно, и я что-нибудь захвачу.
Звонок в дверь. Кто бы это мог быть? В такое позднее время, в такую новую квартиру?
В узком коридорчике у двери гудел голос Игоря, и я вышла туда.
Перед смущенным Игорем стоял Петр Яковлевич Семенцов.
Увидев меня, он чуть отступил в сторону и показал на новую плиту у порога:
- Я должен объяснить недоразумение, - сказал он сердито — вот ваша электропечь, ее забрали при переезде по ошибке. И зря вы подняли скандал. - И, не попрощавшись, вышел.
Наконец я обрела дар речи.
- Но ведь это не была ошибка! Я видела сама, как он отмывал ту, старую плиту. Значит видел, знал!
Подтвердила Люда:
- И я. Мы все видели это.
Антон Волна погрустнел, поерошил свой чуб и подытожил:
- Не ошибка это, братцы мои. Нечистоплотность. А какие слова умеет он говорить, какие призывы, лозунги! На деле же и перед мелочевкой не устоял. И он тебе своего поражения не простит, Наталья. Ну, да волков бояться в лес не ходить!
- Прошу встать, суд идет!
Зал опять переполнен, появились новые люди, среди них, я вижу, прокуроры из отдела по надзору за рассмотрением судами уголовных дел. Зачем? С неудовольствием замечаю следователя Иванова. Зачем?
Прокурор Кудимов, не поднимая глаз, неторопливо поддерживает обвинение. Сухо, скупо, без обычных цветистых отступлений, без любимых им экскурсов в джунгли истоков бытия. Как я и ожидала, обвинение меняет тактику. Кудимов вынужден признать, что в действиях Сумина нет хулиганства. Я на мгновение замираю: может...?
Но нет. Убийство во время обоюдной драки, без отягчающих обстоятельств. Менее тяжкое, но обвинение в убийстве поддерживает прокурор Кудимов, пряча взгляд.
Отзвучали слова прокурора, уже горячо заговорила адвокат Волкова, а Сумин еще не отнял руки, охватившие голову. Десять лет! Столько просил прокурор для наказания и исправления Сумина.
Десять лет. Щедрый прокурор Кудимов.
Волкова говорит хорошо. Конечно, есть о чем спорить, вот и старается. Оправдать. Волкова считает, что ее подзащитный не совершал преступления.
Правом реплики прокурор и адвокат не воспользовались.
Последнее слово подсудимого.
- Суд удаляется на совещание!
С помощью притихших Тютюнника и Руссу забираю дело. Уходим.
Оглашение приговора назначаю на завтра.
В субботу, в семнадцать часов.
Тайны совещательной комнаты я не раскрою. Но не считать же тайной, как мои заседатели деловито разгрузили портфели и стали устраивать наш уединенный быт.
Не будет тайной, что после того, как мы пришли к общему выводу, опять - чирк! - и я пуще прежнего разрезала распроклятым острым картоном обложки уголовного дела очередной палец и доктор Руссу раскрыл свой саквояж.
Нет тайны и в том, что вечером, около десяти, мы разошлись по домам и меня у подъезда суда, беспокоясь, ждал Игорь. Мы, судьи, не имели права на ошибку и множества других прав тоже не имели. Например, на то, чтобы нас развезли по домам из совещательной комнаты, откуда уходили мы почти ночью.
Приговор был готов до наступления назначенного часа. Мы перечитали его, еще раз обсудили.
Доктор Руссу первым взялся за ручку и подписал приговор, тщательно выводя свою фамилию.
Иван Тодорович Тютюнник долго примеривался к тонкой ручке, казавшейся еще тоньше в большой огрубелой руке. Подписал приговор и рассмеялся: "Ну, поскачут теперь прокуроры! Да и вам объясняться придется, Наталья Борисовна?"
Я поспешила успокоить Тютюнника и доктора Руссу, который тревожно поднял на меня глаза.
И подписала приговор последней.
- Прошу встать, суд идет!
Мы выходим и остаемся стоять, потому что приговор провозглашается и выслушивается стоя.
Знак уважения к закону и правосудию.
И вот он звучит, наш приговор.
В зале тихо-тихо.
Словно со стороны я слышу свой голос:
- Суд приговорил:
Сумина Юрия Васильевича за отсутствием в его действиях состава преступления оправдать, из-под стражи освободить!
И словно вздох пронесся по залу. Слабый шум, означавший конец напряжению. Под этот легкий, явно одобрительный гул заканчиваю чтение.
- Сумин, вам понятен приговор? Порядок обжалования понятен? - задаю обязательные вопросы, а Сумин смотрит на меня отрешенно и непонимающе.
- Что? - переспрашивает он, и я почему-то очень громко, как глухому, повторяю:
- Приговор, говорю, понятен?!
- Понятен, - торопливо кивает он, а я вижу, как он боится поверить в свободу и не решается выйти в дверь загородки, уже открытой конвоиром.
Дальнейшее остается за моей спиной, а я спешу в совещательную комнату, где нужно оформить еще целый ворох бумаг, чтобы Сумина освободили немедленно.
Иван Тодорович Тютюнник следует за мной, а доктор Руссу еще долго стоит, наблюдая у двери. Наконец он присоединяется к нам и говорит удовлетворенно:
— Вот это я понимаю.
Нам нужно, но не хочется расставаться. Мы больше, чем просто знакомы. Мы единомышленники.
Я с грустью гляжу им вслед и знаю - эти не дадут в обиду справедливость.