Широкая натура

               
               
     Ольга приезжала из Питера в пятницу, как всегда. Уже нажарены были любимые кабачковые оладьи, и стояла в ожидании кваса и сметаны нарезанная окрошка. В этом вкусы матери и дочери совпадали. Раньше перед приездом дочери Зоя Семеновна и полы намывала. Сейчас же лишь застелила чистое постельное белье. И всё. Всё равно по приезде дочери начнется привычный кавардак.
      Она приезжала уже за полночь, звонила в домофон, так как ключ, как всегда, отыскать в объемистой ее сумке было невозможно. Втаскивала пакеты, ведра, рюкзаки, коробки и корзины; и двухкомнатная «хрущевка» Зои Семеновны становилась еще меньше, словно съёживалась от обилия прибываемых вещей. Да и какая там двухкомнатная! Одна-то комната – проходная. Так что практически получалось, что полуторакомнатная. Еще и без балкона.
     Но Зоя Семеновна вполне уютно чувствовала себя в своей, как она называла, «хрущевочке». Тринадцатилетней девочкой поселилась она здесь с родителями и сестрой. И как ни мотало ее по жизни (то по распределению в другой город, то замуж в квартиру мужа, то в свою полученную от работы собственную квартиру), судьба вновь и вновь приводила ее сюда, в эти полторы комнаты.
      И ведь жили почти всегда вчетвером. Сначала с родителями и сестрой. Потом, когда сбежала от первого мужа, - с родителями и дочкой. И ничего, жили. Конечно, когда Олюшка подросла, и спать с мамой на раскладном диване стало неудобно, то вот тогда как-то сразу почувствовалась теснота. Купили кресло-кровать для ребенка. Проходная комната на ночь перегораживалась раскладным креслом. Еще и отец курил в туалете. Совмещенном. А где и курить человеку – балкона-то не было. Да, тогда было тесно.
     Но сейчас, когда Ольга со своей дочкой обосновались в Питере, сестра жила в другом далеком городе, а родители на том свете, - сейчас Зоя Семеновна распрекрасно чувствовала себя в своей старой квартире.
     Стоял август. К тому же прошли хорошие дожди. А это значило, что дочь не будет вылезать из леса. И на даче помощи от нее не дождешься. Еле высиживала Ольга последние дни на работе, зная, что уже пошли грибы.

     Будильник зазвонил в шесть. Встать в такую рань для Ольги было подвигом. Но ради грибов… Тем более предстояло заехать за Тамарой.
      Зоя Семеновна на кухне варила кофе для дочери и собирала для нее бутерброды для перекуса на природе. Проснувшись в пять утра, она поспешила встать, так как вдвоем на крошечной кухне не поместиться.
     - Мам, ты ключи от машины не брала?
     - Нет. Зачем они мне?
     - Ну вот! Всегда в этом бардаке у тебя ничего не найти! - кипела негодованием дочь.
     Зоя Семеновна молча проглотила упрек «в этом бардаке у тебя». Возразить – значит разжечь бесполезный скандал, в котором последнее слово будет за Ольгой. Было время, когда она сильно обижалась, вступала в перепалку. Но перепалка всегда перерастала в базарный ор, где перекричать дочь не удавалось. Да и не любила Зоя Семеновна скандалов. И для себя она решила: перевоспитать дочь не удасться и потому стоит относиться к ее закидонам как к дурной погоде. Ну дождь идет занудный. Так ничего ведь не поделаешь. Стоит просто перетерпеть. И только когда Ольга уж слишком перегибала палку, Зоя Семеновна гордо молча хлопала дверью и долго дулась, не разговаривая.
     Найти ключи (и не только ключи!) в хаосе наваленных на столе вещей было,    
действительно, не просто. Помада, очки, подзарядка для мобильника, ключи от своей квартиры, ключи от квартиры матери, перстенек с изумрудом, грязный носок (второй собрат валялся под диваном), документы, нож для грибов, таблетки и много чего еще возлежало на столе, потеснив хрустальную вазочку с искусственным пионом матери.
     Наконец, ключи от машины были найдены.
     - Позвони мне. Что-то мобильника не вижу.
     Проще всего найти телефон. Ладно хоть это.
     - Ты Тамару-то сильно не гоняй, у нее колени совсем плохие стали, - переживала Зоя Семеновна.
     - Ерунда. Она обещала мне новое место показать. Подосиновики. Представляешь! Это только ты у нас домоседка.
     И правда, вот уже лет пять  как Зоя Семеновна в лес не ходила. Чего уж там, еле с дачей справлялась со своими суставами.
     Наконец, за дочерью захлопнулась дверь. И Зоя Семеновна, не спеша, стала пить свой кофе. Но сегодняшний неуют в квартире тоскливо переходил в неуют душевный.

     Все, кто близко знал их, мать и дочь, все в один голос восклицали: «Какие вы разные!»
     А ведь когда-то в раннем детстве дочери она знала каждый шаг, каждое слово, да что слово – мысль в голове своей Олюшки. Молодая мама (родила в двадцать лет), она хорошо помнила свое детство, и это помогало их дружбе и пониманию интересов ребенка. Например, в трехлетнем возрасте дочь радостно мыла пол вместе с мамой. И потом, незаметно подтерев дочкины лужи, мама восхищалась: «Какие мы с тобой молодцы. Ты погляди, как хорошо стало, чистенько». Как обычно поступают нерадивые мамаши? Не то что пол, даже посуду не позволяют мыть своим чадам. А потом удивляются, когда пятнадцатилетняя дылда на предложение помыть полы отвечает: «Тебе надо – ты и мой». Зоя Семеновна была мудрой матерью. Она и голову ребенку мыла всегда без слез и скандалов. Всегда договаривалась. Она знала всех ее подруг, все радости ее и беды, так как дочка не боялась поведать маме, что было на душе. И даже пресловутый переходный возраст прошел у них сравнительно благополучно. Что и говорить, в те годы они были вполне  довольны друг другом.
      Но со временем Зоя Семеновна с удивлением стала замечать, что не она главная в их дуэте.
     Они сажали яблоню на даче. Заранее была выкопана яма. Но помня инструкции отца (он, как нарочно, отлучился куда-то), Зоя Семеновна знала, что яблоню следует сажать на холмик. Хотя и яма тоже нужна.
     - Мама, да опусти ты ее, - командовала дочь. – Опусти в яму.
     - Яблоню нужно сажать на холмик, -  возразила Зоя Семеновна.
     - Ерунду не городи. Давай засыпать.
     Она говорила это так уверенно, словно всю жизнь только и делала, что сажала сады.
     - Дедушка всегда яблони на холмик сажает.
     - Много он понимает, твой дедушка!
     И она стала утаптывать землю вокруг саженца, образовывая лунку.
     Через неделю, прибыв на дачу, Зоя Семеновна обнаружила, что отец пересадил молодую яблоню, как полагается, на холмик. Но Ольга, в общем-то равнодушная к даче, не обратила внимания на перемену.
     И вообще Зоя Семеновна стала все чаще замечать, что дочь все больше распоряжалась и командовала в семье. Да и в компании с друзьями ее голос властно перекрывал другие голоса.
     «Может, это и не плохо, - успокаивала себя Зоя Семеновна. – В семье должен быть лидер. А она хозяйственная. И заботливая. Полгорода обегала, а бабушке лекарство достала. Договорилась с кем-то. Я так не умею».
      Она и вправду была хозяйственной не по годам. Лет с десяти мыла полы во всей квартире (сказалось мудрое мамино воспитание). Правда, на дачу ездить не любила. Зато с малолетства любила лес. Грибы, ягоды.
     Особенно удивила однажды в оздоровительном лагере, когда ей было всего-то лет двенадцать, не больше.
     - Мама, я тут тебе черники набрала, - затараторила она, как только в родительский день Зоя Семеновна ступила на территорию лагеря. – Мне и девчонки помогали собирать. – И она извлекла из своей тумбочки литровую банку с черникой и еще пять небольших «пепсикольных» бутылочек. И тоже с черникой. – Ты только сегодня обязательно варенье свари, а то ягоды испортятся.
     Зоя Семеновна настольно была потрясена этим хозяйственным подвигом дочери, что только руками развела. Это ж надо, еще и девчонок, подружек своих, организовала, чтобы они ей ягоды собирали. Еле дотащила Зоя Семеновна эту поклажу до дома – газированные напитки в те времена разливали только в стеклянную тару.
     «Какие мы разные», - впервые подумала тогда Зоя Семеновна. Не то чтобы сама она была безразличной к хозяйственным делам – нет. Разумеется, все приходилось делать по дому. Куда ж деваться? Вот именно – куда ж деваться. Гораздо больше нравилось ей читать. И особенно – слушать музыку. Не довелось ей учиться в музыкальной школе. Что ж поделать? Но в школьные времена она пела в самодеятельности. У нее был хороший голос. Правда, не слишком сильный. Потому в запевалы ее не ставили.
     Как это частенько бывает, пыталась Зоя Семеновна на дочери осуществить свои несбывшиеся мечты и промахи. Но никакой музыкальности не обнаружилось в семилетней Оленьке. Да и очень уж непоседливой она была. И потому определила ее мама в художественную гимнастику. Бегать, прыгать, мячи кидать – это для нее гораздо больше подходило. И все-таки под музыку. Но в пятом классе она сломала ногу, и с красивым спортом было покончено. Но едва лишь сняли гипс – и бег, прыжки, лыжи в соревнованиях за честь школы с успехом продолжились.
     Хорошо, когда дети лучше нас, радовалась Зоя Семеновна. Для нее когда-то в школе физкультура была самым трудным предметом. Но и прочие школьные предметы давались дочери легко, на крепкие четверки.
     Сразу после школы с первого захода поступила Ольга в Ленинградский строительный институт. Зоя Семеновна пыталась убедить дочь не уезжать, поступать в местный пед. Но дочь пожелала блистательный Ленинград. Хорошо хоть близко, не Москва. Так что получилось по Маршаку: «А то, что желает дочка, должно быть исполнено. Точка».
     И после получения диплома осталась в Питере. Шли взбаламученные 90-ые годы. Рухнуло огромное государство. Всё рухнуло. И пожалуй, одно только строительство худо-бедно продолжало существовать. В отличии от автомобилей, тряпок и лекарств дом не привезешь ни из Китая, ни из Германии. Дом всегда приходится строить дома. И потому строители всегда нужны. Энергичная, ответственная Ольга, сменив поначалу не одну строительную контору, сумела, наконец, найти приличную строительную компанию и, вовремя разведясь со своим лежащим на диване в коммуналке мужем, вступила самостоятельно в ипотеку. И теперь вдвоем с пятнадцатилетней Ксюшей они проживали в элитном доме в трехкомнатной квартире площадью в сто квадратных метров.
     На два года до школы Зоя Семеновна забрала к себе внучку, пока квартира была «в цементе». И потом еще несколько лет жили Ольга с Ксюшей на ящиках и случайных диванах, доставшихся от друзей после их ремонтов.
     Зато теперь…
     Очень гордилась Ольга своей квартирой. Итальянский кафель, французская и шведская сантехника. Кухня оборудована настоящей немецкой (не в Китае сделанной) техникой: посудомойка, электрическая духовка, варочная панель, моющий пылесос. Два санузла. В главном, где ванна, огромное во всю стену зеркало, обрамленное специально по заказу сделанным багетом, каковым впору разве что живописные шедевры обрамлять. И в
комнатах  мебель, правда, белорусская. Но завитушки и фурнитура позаковыристей итальянской будет. Обои, разумеется, итальянские.
     Подружка-одноклассница Ксюши, придя в гости, ахнула: «Как во дворце!»
     Что ж и удивляться, старая квартира матери теперь очень раздражала Ольгу.
     Самым главным, самым определяющим в жизни Ольги были ее грандиозные планы. Предстояло сделать квартиру подрастающей дочери и выстроить загородный дом. И что б непременно с камином.
     Но в стометровой ее квартире как назло не было балкона (второй этаж, так получилось) Не было и кладовки. Конечно, маленький санузел отчасти и послужил такой кладовкой, но этого было недостаточно. А после отделки много всякого добра пооставалось: и плитка итальянская «керама-марацци», и рулоны обоев, и масса дорогущего инструмента. А еще солидных размеров специальный строительный пылесос, подобранный во дворе, рядом со строительным мусорным контейнером, когда в доме повсеместно велись отделочные работы. Дом элитный, народ богатый. Чего только ни выкидывали! Там же подобрала Ольга дорогущую паркетную доску. Беленый дуб! Целых двенадцать досок. В дальнейшем могло пригодиться. Сейчас временно штабелем это было сложено в прихожей. А еще моток кабеля. Совсем люди с ума посходили – добро такое выбрасывать. И плитка красивая попадалась. Всё это приходилось размещать по углам в роскошной своей квартире.
     А еще хозяйственная Ольга никогда ничего не выкидывала. Ну разве что тюбики из-под зубной пасты. Но и те предварительно разрезались и выскребывались дочиста. Пластиковая же тара из-под шампуней, гелей для душа, баночки из-под крема – всё могло в дальнейшем пригодиться. И потому оставалось в доме.
     А еще банки! О, банки – это была Олина страсть. Кто-то коллекционирует марки, кто-то – шедевры живописи. Ольга коллекционировала банки для зимних заготовок. Особенно, как истинный коллекционер, любила оригинальные экземпляры. Например, квадратные или шестигранные, или ввиде бочоночков. Особенно маленькие любила. Что б уж открыть закатанный деликатес, так и съесть за один присест, чтоб добро не пропало. И поскольку количество банок уже не могли вместить красивые кухонные шкафы, пришлось хозяйке озаботиться еще и приобретением коробок для хранения банок. Ну, с этим было проще. Коробок на работе было предостаточно. И теперь в роскошной квартире Ольги повсюду стояли коробки с банками: на шкафах, на подоконниках и просто на полу, поставленные одна на другую до потолка. Разумеется, банки заполонили и квартиру матери, и дачный домик, и сарай. Зоя Семеновна пыталась возражать, да разве Ольгу переспоришь!.
     Зоя Семеновна, периодически наезжавшая в гости к дочери, поначалу сильно огорчалась захламленности ее квартиры. Но со временем поняла: это не лечится. И все же порой пыталась вразумлять, что керосиновая лампа, к тому же в пыли и паутине, нелепо смотрится рядом с большой морской раковиной и изящной статуэткой Афродиты на полке перед роскошным зеркалом в ванной. Да и вообще, зачем в современной квартире керосиновая лампа? Где она откопала такое сокровище?
     - Ты ничего не понимаешь. В своем доме, который я построю, будет горница в русском стиле. С лавками и домотканым половиками. И лампа там будет в самый раз. А пока пусть здесь постоит. Временно.
     Временно. Вот, пожалуй, что определилось главным в жизни Ольги. Сегодняшняя ее жизнь была словно предварительной, черновиком. Пока пусть так побудет. А вот потом… Потом должна была наступить главная жизнь. Когда будет как надо. Красиво. И чтоб непременно – камин.
     И все равно дочь ее была незаурядной женщиной, Зоя Семеновна это понимала. Одна, без мужа, без его алиментов поднимала дочь, выстроила эту замечательную квартиру и уже выплатила досрочно ипотеку, чтобы вступить в очередную, для дочери. И будьте уверены: у Ксюши тоже будет крыша над головой. И про мать не забывала. Да разве смогла бы Зоя Семеновна иметь такие хорошие зубы без помощи дочери! С ее-то пенсией.
Да и не только зубы. Недаром все ее подруги восхищались Ольгой.
     Одно огорчало. Слишком зациклилась она на материальном. Особенно однажды был случай. Они мариновали свеклу. А по радио в это время транслировали Моцарта. Реквием. И вот-вот должна была зазвучать «Лакримоза». И вот они – первые рыдающие аккорды! Зоя Семеновна перестала дышать и закрыла глаза, боясь разрыдаться. И в это время Ольга включила мясорубку (немецкую!) – свеклу шинковать.
     - Подожди, - простонала Зоя Семеновна.
     - Чего? Чего ты?
     - Лакримоза. Моцарт. – Зоя Семеновна чуть не плакала.
     - Гос-споди! Совсем сдурела!
     И Ольга снова включила мясорубку.
     Зоя Семеновна ушла в комнату. Нет, она не плакала. Голая жестокая правда открылась перед ней. Они – не просто разные, как все вокруг замечали. Они – люди с разных планет, из разных галактик. Бесполезно что-либо объяснять, доказывать. Бесполезными оказались все ее педагогические потуги, хождения по выставкам и концертам. Для ее дочери свекла всегда будет важнее Моцарта.
   
     А как раз, выйдя на пенсию, вырастив дочку, вырастив внучку, Зоя Семеновна вдруг получила бесценный подарок – свободное время. И могла теперь заняться тем, что любит. А любила она всю жизнь (можно сказать, безответно, так как все время как раз времени-то и не хватало), любила она музыку. С Женей они были знакомы и раньше. Сблизило их то, что именно они двое во время каких-либо посиделок затягивали «Старый клен» или «Зачем вы, девушки, красивых любите». Женя давно звала ее в хор. Но как-то все время не было времени. И вот, наконец, оно появилось, время.
     Не сразу почувствовала себя Зоя Семеновна в новом коллективе как дома. Спиной чувствовала тревожные и даже враждебные взгляды старожилок хора. Ничего удивительного, она была моложе многих из них, и привлекательней. И голос – очень даже приятный. Жаль только слабоват.
     Руководитель Степан Сергеевич, или как все его за глаза звали – Степчик, поначалу совершенно не произвел никакого впечатления. Лет пятидесяти, лысый, толстенький, невысокий. Но как только растянул он свой баян, как полилась из-под пальцев его «Расцвела под окошком белопенная вишня», так Зоя Семеновна тут же нашла в нем родную душу. И поняла: тут ее место, ее дом. Несмотря ни на какие косые взгляды и пересуды женщин-хористок.
     Они часто выступали на всяких «Днях»: День города, День матери, День строителя и пр. На открытых площадках и в разных клубах и даже всяких непрезентабельных помещениях: красных уголках и павильонах. Но несмотря на скромность обстановки Степчик всегда был в ударе даже ради двух-трех случайных слушателей. В упоении, закрыв глаза и покачиваясь в такт музыки, он дирижировал, и казалось, тысячи прекрасных бабочек вьются и танцуют над его головой. И сама Муза царит в этом красном уголке с обшарпанными стенами.
     Ездили они и по районам. Там, в райцентрах их встречали ну просто как гастролеров Большого театра. Хлебом-солью, самоваром и пирогами. И на обратном пути в автобусе они опять с удовольствием пели.
     Что и говорить, жизнь Зои Семеновны словно пошла по какому-то обновленному кругу. Словно вернулась молодость, и жить стало интересно. Она сознательно не встревала ни в какие дрязги и разборки между хористками. Просто стояла в стороне и не поддерживала разговор.
     Ольга скептически отнеслась к новому увлечению матери. И охота по колхозам ездить, перед доярками надрываться!
     - Да мы не по колхозам. Мы в районном Доме Культуры выступали. Нас так хорошо принимали!
     - Скажи, какой Большой театр!
     По этой причине Зоя Семеновна не докучала дочери своими приключениями, своими музыкальными восторгами. Но как-то вдруг резко Ольга сменила гнев на милость. Перестала пренебрежительно относиться к маминому интересу. Но Зоя Семеновна не зря с раннего детства знала всех дочерних подруг. Наверняка Раиса, Ольгина подруга со студенческих лет, жаловалась на свою мать, пристрастившуюся под старость к выпивке. Возможно, именно Раиса и сказала: «Ты радуйся, что мама твоя поет, а не пьет». А Ольга прислушивалась к мнению умной Раисы.
     Мужчин в хоре не было. Кроме Степчика, разумеется. И хоть и не желала Зоя Семеновна встревать в дрязги женского коллектива, она все-таки узнала, что Степчик «перебрал тут всех», в результате чего от него ушла жена. Дети уже взрослые. Так получалось, что все были в ожидании новых любовных приключений своего руководителя. Тем более, вновь прибывшая Зоенька собой не дурна и хоть и постарше лет на пять, а очень даже моложаво выглядит. И Зоя Семеновна быстро все поняла. Да и Женя по старой дружбе вводила ее в курс.
     Вот еще новости! Вовсе это не входило в ее планы. Нет, ежели б на месте Степчика был высокий интеллигентный мужчина-умница…, ну тогда возможно и могло бы что-то дрогнуть в ее сердце. Все-таки была она влюбчива. Потому и отважилась в свое время на второй брак. Ольга по сей день нет-нет да подкалывала мать этой ее слабостью: «Смотри, мама, опять не влюбись. Ты же у нас любишь замуж выходить, ремонты в чужих квартирах делать».
     Зоя Семеновна решила вести себя очень осторожно и осмотрительно. Степчик, надо отдать ему должное, тоже не наглел, не приставал ни с какими ухаживаниями. Прослушал внимательно, предложил несколько музыкальных упражнений. Так это исключительно по делу. И всё. Может, зря болтали про него жадные до любви женщины? Может, это все бабьи дрязги? Зоя Семеновна немного успокоилась. 
     Но какой же он был музыкант! Как преображалось его круглое курносое лицо, словно окрашиваясь в прекрасных звуках. И это всегда было видно им, хористкам, ведь дирижер стоит лицом к ним. Может, потому и был он им интересен, этот не слишком красивый мужичок? И любили его за его большую любовь к музыке. Для них, поющих, это было так близко, так понятно.
     Однажды, когда под занавес они пели всеми всегда любимую «Одинокую гармонь», на последних затихающих звуках их взгляды встретились.

                Что ж ты девушкам спать не даешь?

А какие могут быть взгляды при таких словах, при такой мелодии?! Нет-нет, надо быть осторожней. Не хватало еще чего доброго влюбиться на седьмом десятке! Нет-нет. Но поневоле она стала все время думать о нем. И сложилась традиция: при последних аккордах какой-нибудь особенно душевной песни последний взгляд он адресовал ей. А она, она ведь и должна была как хористка следить за дирижерской палочкой своего руководителя, так что получалось, что смотрела она на него на вполне законных основаниях. Так что пусть принимает этот взгляд как обязательный, для соблюдения общей гармонии. Короче, она поспешно отводила глаза в сторону. Но тем не менее традиция эта продолжалась.
     Никому не рассказывала Зоя Семеновна об этом, ни Жене, ни тем более дочери.

     Две корзины и три ведра на сей раз привезла Ольга из лесу. Зоя Семеновна молча ужаснулась, предугадав впереди бессонную ночь за переборкой грибов.
     - А Тамара сколько набрала?
     - Две корзины
     - Откуда у тебя-то столько?
     - Она же больших не берет, мне оставляет.
     И правда, Ольга собирала все (ну, кроме откровенно червивых, конечно). Здесь были и грибы-младенцы, удержать в пальцах которые было непросто, и старейшины размером с детский зонтик. «Для сушки – в самый раз», - утверждала Ольга.
     - Всего восемь белых, - горевала она сегодня.
     Как-то так повелось, что всегда Зое Семеновне доставалось перебирать маслят.  И в этот раз, клюя носом в четвертом часу ночи, она наконец-то увидела дно в корзине. Но внизу как нарочно собрались самые маленькие, пуговичного размера, сопливые малыши. Они выскальзывали из непослушных усталых пальцев, снова запрыгивали в корзину. Казалось, этому не будет конца.
     Ольга орудовала на кухне. Пар столбом стоял во всей квартире.
     - Форточку-то открой, - взмолилась Зоя Семеновна.
     - Отстань, у меня подосиновики закипают.
     «Куда столько?! Куда столько?! – молча возмущалась Зоя Семеновна. – Еще прошлогодние, да что там – позапрошлогодние не съедены! И сушеные, и маринованные. И морозилка забита. Куда эти класть будем? И если б только грибы одни. Варенья трехлетней давности не съедены. И опять варим. И говорить бесполезно, только опять разорется. А соки! Сколько раз убеждала: ну не переработать нам всех яблок, физически не одолеть. Пусть уж гниют в компосте. Нет, она меры не знает. Алчная. Всё мало, мало!».
     Сопливый малыш-масленок выскользнул из непослушных пальцев и булькнул в ведро, где мокли черные грузди.
     «Да, вот именно – алчная. Хотя и щедрая. Вовсе даже не жадная, наоборот. Все эти свои маринушки грибные подругам и соседям порасдаст. Ну и мне, конечно, оставит. Заботливая. Да я после ее отъезда неделю в магазин не хожу. Всего понавезет. Вот и опять целую форелину привезла, соленую. И дыню. А в прошлый раз "Омегу-3" мне привезла, это рыбий жир в капсулах. Дорогущий! Ей эти грибы и соки, как валюта. Недавно Сергей ей компьютер налаживал, так она с ним соками расплатилась. У него малыши, так он с радостью соки натуральные взял вместо денег. Про грибы и говорить нечего. В гости без баночек своих не ходит. Нет, она щедрый человек, даже через чур. Хотя вот и алчная. Широкая натура. Ну, а бардак, что ж… И у меня беспорядок всегда. Не забыть завтра утром (вернее, сегодня уже), пока она спит, пол в кухне помыть, а то ноги к полу прилипают. Ничего, вечером уедет. Главное, не поругаться».