«Размышление после концерта»
Тут недавно, в пятницу вечером, на первом канале транслировани юбилейный концерт композитора Алексея Львовича Рыбникова. С огромным удовольствием смотрел концерт, слушал отличные песни, музыку, которую написал юбиляр. А под хороший коньячок, который я употреблял, пока смотрел концерт, музыка казалась ещё прекраснее. Да что там казалась, она такая и есть. Если бы Рыбников написал музыку только к рок-опере «Юнона и Авось», то уже навсегда остался бы в благодарной памяти людской. А он, по счастью создал много прекрасных мелодий. И музыку к кинофильмам, «Тот самый Мюнхгаузен», «Приключения Буратино» и другим. Я люблю слушать его произведения. Мелодия «Полёт с космонавтом» вообще завораживает, особенно, если она сопровождает прекрасный видеоряд. От такой музыки на душе становится светлее и хочется жить. Когда мне иногда становится пасмурно на душе, я ставлю диск с «Юноной и Авось». Красивейшая мощная мелодия, голоса актёров, слова песен производят оглушающее впечатление. Организм как бы получает встряску, мол, «Саня, не кисни, всё путём, летим дальше!».
В начале концерта Алексей Львович рассказал, как появились знаменитые звуки финальной мелодии фильма «Тот самый Мюнхгаузен». Он говорит, что не смотря на все старания, мелодия так и не появлялась. А потом, будто по наитию, или знаку свыше, родился этот музыкальный фрагмент, который Марку Захарову, режиссёру фильма, вначале не приглянулся, но потом он всё-таки проникся этой музыкой. Она теперь нам полюбилась и запомнилась навсегда. эта меложия, которая звучит на фоне слов барона Мюнхгаузена: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь…». То есть сам создатель мелодии, композитор Рыбников, не может объяснить, да и кто бы в мире смог это сделать, как рождаются мелодии. Из чего, по каким божественным или не земным законам, ноты и звуки в голове композитора выстраиваются в определённом порядке, чтобы потом явиться миру прекрасной музыкой, которая никого не оставит равнодушным.
Я смотрел концерт, на сцене менялись певцы, и композитор аккомпанировал им, давая возможность ещё раз насладиться нам, зрителям, его прекрасными творениями. Я наблюдал, как он легко меняет инструменты. То рояль, то орган, то электронный синтезатор. Его пальцы легко порхают над клавиатурой. Никаких нотных записей, партитуры мелодий перед ним нет. Музыка звучит в голове и душе композитора, и он легко и точно ведёт мелодию, касаясь пальуами клавиш.
Вы знаете, я человек не завистливый. Никогда, никому и ни в чём не завидовал. Кроме одного момента. Это даже не зависть, а понимание того, что я так никогда не смогу, как бы не старался. Хоть у меня есть и терпение, и соображение, я многое в жизни умею, но вот научиться играть по настоящему, хоть на каком-то музыкальном инструменте, мне не дано. Вы видели, как проверяют музыкальный слух у ребёнка, когда его мама и папа решили, что он хочет быть музыкантом. Педагог нажимает на клавиши пианино «до-ре-ми» или «фа-соль-си», а потом говорит ребёнку: «Повтори!». И нормальный ребёнок, с музыкальным слухом повторяет. Со мной такой номер не прошёл. Ни разу не смог повторить, для меня это, как китайская грамота. Напеть мелодию, насвистеть, могу, а вот на клавишу нужную нажать, это увы.
И когда я видел, как мои одноклассницы, сидя за пианино, после окончания музыкальной школы, легко играли без нот, или подбирали мелодию на слух, наблюдая за их тонкими пальчиками, легко порхающими над клавиатурой, я испытывал священный трепет. Нет, не зависть, а именно трепет. Как у них это легко получается, как они попадают пальчиком в нужную клавишу, даже не глядя на неё, в нужную секунду, с нужной экспрессией, и держат сколько нужно!!! Это можно обалдеть. Ну дал же господь людям такое умение. Я из всех инструментов умею играть только на нервах. Когда-то научился ездить на велосипеде, мопеде, мотоцикле, автомобиле, тракторе, тепловозе, управлять разными типами вертолётов, а вот освоить музыкальный инструмент, хоть какой-нибудь, так и не сподобился. Правда, сейчас я давно уже ни на чём не езжу, и не летаю, только хожу пешком. А если мне куда-то надо, то меня везут в общественном транспорте, такси или на поезде.
Так вот, возвращаюсь к юбилейному концерту Алексея Рыбникова. Я смотрел на его руки, пальцы и восхищался великолепным слухом и чувством ритма. Как из-под рук маэстро появляются волшебные звуки и создаётся дивная мелодия. Её слышат тысячи зрителей. И те, кто непосредственно находятся в концертном зале, и те, кто, как я, сидят перед экраном телевизора. И одна мысль меня не оставляла: «Да, Саня, тебе никогда так не сыграть, тем более тебе медведь на ухо наступил, как говорят в народе!».
А потом я подумал, а ведь мне тоже довелось играть. Только инструмент у меня под рукой был не пианино, не рояль и не орган, и даже не было оркестра. У меня был совсем другой «инструмент» - мой вертолёт. А вместо большого симфонического оркестра, у меня был свой, маленький оркестрик – мой экипаж. Да, нашу «музыку» слышали многие. Со стороны она кажется просто рокотом лопастей несущего винта и свистом турбин мощных двигателей. Да и видело эту музыку тоже много людей. Только она, эта музыка, была, казалось бы, простой работой вертолётчиков. Но для меня это была именно музыка – музыка полёта. Я говорю только о себе. Не знаю, что там и какие чувства испытывают другие вертолётчики во время полёта, я говорю только о себе. Моя работа, лётчика, мне всегда нравилась. И даже казалось бы в обыденном полёте я всегда находил секунды и минуты, если так можно выразиться, для отдохновения души. Конечно, бывали такие полёты и такие погоды, что было не до музыки. Иногда полёт напоминал тупую тягомотную работу. Надо дотащить груз, который никак не хочет лететь по небу до нужной точки. Надо бороться с его взбрыкиваниями, раскачкой, надо продраться сквозь снежные заряды, эту бесконечную белизну заснеженной тундры к пункту назначения. Когда на тебя давит низкая облачность, по лобовым стёклам кабины хлещут косые струи дождя, а земля прячется в каких-то разрывах, то ли тумана, то ли дымки, вообще хрен поймёшь, что это, то и музыки на душе нет. Только внутренний голос упрямо твердит: «Надо, надо долететь, довезти этот груз, будь он неладен!». Да ещё и штурман с механиком подсказывают, типа: «Цыгель, цыгель, ай лю лю!». Керосина у нас не бездонное море и надо потарапливаться и не промахнуться. Тогда в голове не музыка, а только чёткие цифры строгих расчётов: путевая скорость, время прибытия, остаток топлива на обратную дорогу.
Но как говорил учитель Марин Мирою (в исполнении Игоря Костолевского) в моём любимом фильме «Безымянная звезда»: «А бывают дни (правда он говорил про ночи), когда вся Вселенная расцветает…». Вот и я говорю: «А бывают дни, и даже ночи, когда вся Вселенная расцветает, и судьба позволяет тебе, ну и конечно «Задание на полёт», я ведь всё-таки летаю не на своём вертолёте, а на государственном, и не просто катаюсь по небу, а делаю работу, необходимую «Заказчику», но судьба таки позволяет летать так, что душа поёт». Всё сошлось. Машина мощная, надёжная, экипаж твой, родной, который тебя понимает по интонации, и груз нормальный, и топлива хватает, и погода изумительная. А под твоим вертолётом прекрасная Земля – Планета людей. Бесконечная тайга, с красивейшими пятнами лиственных деревьев, полыхающими на фоне тёмных хвойных лесов, как огненные жёлто-оранжево-красные факелы. Над головой бесконечная синь прохладного осеннего неба с беленькими редкими облачками. Воздух плотный, холодный, болтанки нет, вертолёт в таком небе идёт ровно, как нож по маслу. Все системы работают чётко, стрелки приборов замерли в нужных секторах. Не полёт, а песня, а точнее музыка. Музыка, что звучит в моей душе. Чем то она похожа на мелодии того же Алексея Рыбникова, Эдуарда Артемьева или Евгения Доги. Сижу себе тихонько в пилотском кресле, плотно притянутый привязными ремнями, ноги на педалях, под ремешками. В руках «шаг-газ» и «ручка». Над головой и кабиной мелькание лопастей несущего винта. Сквозь наушники доносится гул двигателей и редкие переговоры экипажей, работающих на той же частоте, или доклады твоего экипажа. А ты ведёшь свою мелодию – свой полёт.
Я не говорю, что я великий маэстро. Но мои действия, так же безошибочны, как игра музыканта. Я нахожу нужный тумблер, кнопку, в нужный момент, не глядя на неё. Мой вертолёт, как и хорошо настроенный рояль, мгновенно отзывается на мои действия. А особенно, когда наступает момент захода на посадку. Ты и твой экипаж начинают работать, как единый, хоть и маленький оркестр. Твои руки выполняют очень точные, соразмерные движения. Твои глаза мгновенно находят точку, где ты должен приземлиться (остановить тяжёлый вертолёт с грузом на подвеске, в определённом месте и на нужной высоте). Ты чувствуешь машину, как самого себя. Кажется, что она и есть продолжение тебя самого. Ты входишь в разворот, одновременно снижаясь, меняешь тангаж вертолёта, чтобы он шёл по траектории глиссады, постепенно теряя скорость и высоту, не рыская по курсу. Уменьшаешь режим двигателей именно на ту, нужную величину. И от того, что у тебя всё это получается своевременно, слитно, соразмерно, такое удовольствие на душе, и такая мелодия в сердце, что не передать словами.
Музыка музыкой, но команды и доклады идут такие, как нужно и вовремя. Но они не сбивают тот настрой, что у тебя в душе. И вот когда всё получилось, как надо, ты не сделал ни одного лишнего движения, не допустил ни одной фальшивой нотки в своей мелодии полёта, установил тяжеленный груз точно на выбранное тобою место, или куда уже подскажут такелажники на земле, чтобы им было потом сподручней работать с этим грузом, и крюк троса внешней подвески уже отцеплен от тросов груза, ты понимаешь, что уже свободен, и можно спокойно отходить вверх и в сторону.
А потом машина возвращается на подбазу. Второй пилот ведёт вертолёт, а ты тихонько балдеешь в левом пилотском кресле, откинув подлокотники. Сидишь, смотришь на землю, медленно проплывающую внизу, на огромное солнце, что клонится к горизонту, и понимаешь, что ещё один полёт подходит к концу. Вон, показалась наша подбаза. Сейчас будем заходить на посадку. Карты контрольных проверок выполнены, ты взял управление на себя и повёл свою машину к земле. Надо же самому доиграть мелодию до финальной ноты. Я хоть и не великий маэстро, но мелодия получилась что надо. Колёса шасси мягко коснулись бетонки щита и тяжёлая машина чуть прокатилась вперёд, чтобы разошлись амортстойки шасси и стать ближе к заправочному щитку. Шипение тормозов, двигатель на малый газ, две минуты охлаждения, секундомер пущен. Я смотрю на уменьшающиеся обороты несущего винта, машина тяжело оседает на стойках шасси, вижу, как солнце медленно уходит за деревья на буграх дальнего берега реки, и в душе моей постепенно затихает музыка полёта, которую я сотворил со своим экипажем. Хоть мне медведь в детстве на ухо насткпил, но я её точно слышал, и музыка эта была прекрасна.