Наедине с собой

Михаил Юдин
Наедине с собой

У каждого человека есть свой склад нужных и ненужных, а может быть и просто забытых вещей. Иногда заходишь на этот склад и удивляешься, сколько же здесь всего! Ты и думать-то забыл, что это есть, а оно есть помимо тебя, существует и лишь ждёт времени, чтобы напомнить о себе. Как это происходит я не знаю, но происходит. Что заставляет человека рыться на этом складе, что он хочет найти и что в результате находит – только ему самому известно, но он вряд ли поделится с посторонними. Потому что склад этот личный и чужим сюда хода нет. Иногда нашёл что-то совсем бросовое, ненужное, глянь и всплыло что-то такое о чём и думать-то забыл. И вот вопрос, чего же на складе этом больше? Нужного или наоборот? Не знаю. Надеюсь, что нужного, а может быть хотя бы поровну. Это надо всё вспоминать, на кучки раскладывать. Долго это, да и лучше не тормошить, пусть уж лежит как лежит.

Это я о памяти, если кто не понял.

Мне кажется это реакция на вынужденное бездействие, или ожидание хоть какого-то действия. Защитная реакция организма это что ли? Когда занят делом, некогда заниматься самокопанием.

И вот сегодня я сижу в кустах и ничего не происходит. Не то чтобы ничего, а совсем ничего. Уже и пёс устал смирно лежать рядом и потихоньку начинает нарезать круги неподалёку. Не останавливаю его, пусть резвится. Пусть хоть кому-то на этом поле будет хорошо и весело. Два часа сижу. Ещё ни одного вяхиря не видел. Впрочем, ворон и тех не видел. Полный штиль и безветрие в природе. А ведь несколько недель назад специально приезжал посмотреть обстановку, так ведь всё поле это серым от вяхиря было, стаи сотенные поднимались… А теперь ничего, кладбищенская тишина. Куда он делся непонятно, ведь вокруг и ячмень и пшеница и рожь. Жируй – не хочу! А он не хочет. Бывает же.

Делать нечего, лезу в карман за новой пачкой сигарет и вдруг рука натыкается на какой-то металлический предмет. Не понимаю на ощупь, что это такое. Вроде бы не клал ничего в этот карман кроме сигарет. Цепляю непонятное пальцами и вытаскиваю руку из кармана. Так и есть! Это он – ключ от моего личного склада. Позеленел от времени, давненько я его не видел, не пользовался. Что же, посмотрим куда на этот раз он меня заведёт, что откроет. Замок проворачивается с трудом. Наконец ключ делает один поворот, второй и замок щёлкает. Остаётся только толкнуть дверь и войти. Опасаюсь, разное там есть. Как ни стараешься сгруппировать, отделить нужное от ненужного, выбросить, уничтожить вредоносное, плохое, но никуда оно не девается, только задвигается подальше и не исчезает. Раз и вынырнуло.  Чего боятся? Это же моя жизнь и вещи все мои. Никуда от этого не денешься. Толкаю дверь, створки подаются с трудом, петли скрипят – давно не заходил, надо бы смазать, непорядок. Вот они стеллажи по годам, по десятилетиям. Жизнь уж прожил, много всего накопилось. Да… Стоят папочки, а в каждой видео и аудио файл – иногда откроешь, ну будто вчера было, а времени прошло – самому страшно, сколько прошло. Интересная штука память. Нет, те, что рядом и смотреть не буду, сам всё помню, недавно это было. Нулевые, девяностые пропускаем, рядом пока, да и что там вспоминать? Командировки, контракты, тендеры да конкурсы, посиделки с контрагентами и подрядчиками, как деньги зарабатывал? Нет, текучка всё это, повседневность, хочется чего-то светлого, чистого. Институтские годы? Да, весело было, интересно, молодость. Но нет, хочется ещё ниже пройти, к истокам припасть как принято говорить.  Самый дальний угол, самый пыльный стеллаж. Похоже я здесь и не был-то никогда. Посмотрим. Так и есть, вот то, что надо, лучше и не придумаешь. Первая папка на складе, самая древняя…

 «…Перед глазами лазурного цвета Средиземное море, почти севшее за линию горизонта солнце и вечерняя набережная города Алжир. С одной стороны море, а с другой белые дома с черепичными крышами охристого цвета. Набережная кишит праздными людьми, а разделённый пальмами бульвар забит автомашинами отдыхающих. Вечерняя прохлада сменила зной Сахарского сирокко и люди наслаждаются вечерним отдыхом. Многочисленные кафе, ресторанчики и бистро заполняются посетителями, тут и там паркуются машины и весело переговариваясь, пассажиры усаживаются за столиками, заказывают напитки и разнообразные закуски. Отовсюду звучит смех, ловко снуют вездесущие и шустрые гарсоны, небольшие оркестры наигрывают мелодии песен популярных шансонье.

 Приблизительно так по выходным выглядит главная набережная Алжира: ласковое море, белоснежные дома и аккуратные, ухоженные ряды пальм, разделяющие движущиеся в противоположных направлениях автомобили. Это своего рода место паломничества европейской публики и богатых местных жителей – арабов. Местные Елисейские Поля, Бульвар Круазетт или набережная Променад дез Англе одновременно. Перед тем, как остановить свой выбор на каком-то кафе или ресторане, отдыхающие обязательно проезжают по набережной от начала и до конца в обе стороны, неторопливо осматриваются на ходу и после этого делают выбор места отдыха. Это традиция, здесь никто не спешит, всё делается не торопясь, чуть с ленцой и прекрасным настроением. Машины двигаются медленно и скорость их едва ли превышает 10 – 15 километров в час. Много машин с открытым верхом, много лимузинов представительского класса. Иногда образуются небольшие пробки из-за того, что кто-то паркуется. Никто, никого не торопит, все терпеливо ждут, пока водитель удобно запаркует свой автомобиль. И, конечно, никому и в голову не придёт торопить мешающую машину звуковым сигналом. Здесь это не принято, это дурной тон. Все на отдыхе, все спокойны и расслаблены.

 На дворе 1968 год, всего несколько лет прошло после окончания Франко-Алжирской войны. Но на удивление столица наполнена французами, их здесь десятки тысяч. Не чувствуется никакой отчуждённости, никакого межнационального напряжения. Алжир по-прежнему курорт Франции. Отовсюду слышится французская речь, а маленькие оркестры играют исключительно мелодии французской эстрады.   Будто и не было шестилетней войны, диверсий, засад, стычек и десятков тысяч погибших с обеих сторон. Удивительное дело, по-прежнему местное население поголовно говорит на французском языке, французы приезжают сюда в отпуск, а в школах преподают язык недавних колонизаторов и врагов.

Вот по этой праздничной, ярко освещённой набережной в плотном потоке неторопливо плывущих автомашин и двигается скромный Пежо-404 чёрного цвета. Все стёкла окон автомобиля опущены и в заднем окне видна мордашка маленького мальчика, с интересом разглядывающего всё происходящее. Он буквально вываливается из окна, провожает взглядом каждую машину, дом, с интересом разглядывает людей. Эта машина направляется в самый конец набережной, где расположен знаменитый морской ресторан «Маяк». Это не просто название, а действительно в прошлом действующий маяк. Теперь сама башня маяка служит административным зданием, а вокруг организованы ряды столиков, где подают отменные, свежайшие устрицы, которые прямо при посетителях ресторана достают из моря в больших плетёных корзинах. Вот туда и двигается автомашина.

Где-то посередине набережной вдруг возникает пробка и машины не то, чтобы стоят, но двигаются очень медленно, со скоростью меньше, нежели скорость пешехода. Что же случилось? Постепенно машина мальчика равняется с белоснежным лимузином с открытым верхом. Это и есть причина медленного движения. Все впереди идущие машины притормаживают около неё, и какое-то время двигаются вровень с ней. Спустя небольшое время они ускоряются и освобождают место следующей машине. Мальчик слышит, как мама говорит отцу, - Смотри, это же Габен, это точно он! Машина с мальчиком чуть притормаживает около лимузина, и он видит седого как лунь старика в белом костюме, который невозмутимо ведёт машину, совершенно не глядя по сторонам. Зато его попутчик многократно компенсирует безразличие старика. Это губастый молодой мужчина лет тридцати от роду с немного кучерявыми волосами и вот странность, тоже в белом костюме. Он стоит рядом с водителем придерживаясь рукой за лобовое стекло и рассыпает воздушные поцелуи, машет зевакам рукой, раскланивается во все стороны и улыбается, и улыбаясь громко что-то говорит. Когда машина совсем уж поравнялась с ними, он обращает внимание на мальчика, вытягивает правую руку и указывая на него пальцем произносит, - Пти гарсон! Комон са ва?(Petit garcon! Сomon ca va?) и неожиданно подмаргивает ему. Мальчик смущается, отскакивает от окна и смущённо смеясь закрывает лицо обеими руками. Губастый мужик радостно смеётся, родители почему-то тоже. Мужик тут же переключает внимание на окружающих и машет руками с удвоенной силой. Старик что-то говорит ему, а смутитель мальчика лишь отмахивается от него словно от надоедливой мухи.

Пришло время продвигаться вперёд, и машина мальчика ускоряет движение. Уже следующие отдыхающие наслаждаются видом этой странной парочки. Мальчик спрашивает у мамы, кто эти люди? Мама, улыбаясь отвечает, - Это были Жан Габен и Жан-Поль Бельмондо, знаменитые французские киноактёры. Мальчику это ни о чём не говорит, но он на всякий случай запоминает эти фамилии. Проходит несколько лет, мальчик подрос и, конечно, с удовольствием смотрит в кинотеатрах немудрёные французские фильмы. В них блистает и его старый знакомый, которого он про себя называет просто – Жан-Поль. Мужик со временем немного постарел и стал ещё более губастым.  Получалось так, что они знакомы, понарошку, конечно, даже не шапочно, а так «на бегу». Помнила ли капризная кинозвезда это мимолётное знакомство? Конечно, нет. Сколько таких эпизодов было в его насыщенной встречами жизни?! А вот маленький мальчик похоже навсегда запомнил пряный аромат вечернего моря, белоснежные дома на набережной, ярко-зелёные, резные листья пальм и весёлого дядьку в белоснежном костюме и рубашке апаш на выпуск…»

Кто мне ответит, почему детские воспоминания такие сочные, яркие, будто вчера это было…?  Так много времени прошло с тех пор, что и не поймёшь во сне это было или наяву… Улыбаюсь. Точно было. Плавать-то мальчик выучился на Средиземном море и никак иначе.
Сижу, улыбаюсь как пациент, и смотрю невидящими глазами на поле. Толком ничего не слышу и не вижу – перед глазами море и молодой кривляка Бельмондо. А ведь хорошо было! Чувствую настойчивое прикосновение к плечу и испуганно отшатываюсь в сторону. Только разве ружьём не вскинулся. Испугался. Оборачиваюсь. Вижу довольно улыбающегося фермера и моего лучшего друга, сторожа и защитника. Сторож с упоением обнюхивает поношенные брюки нашего старого знакомого. Видно, запах хороший, забористый, духовитый и пёс никак не может оторваться. Хорош кобель, ничего не скажешь – хоть бы зарычал на него, ну ладно, хоть бы заворчал что ли. Но нет, бескрайнее дружелюбие ко всем людям без исключения делают его совершенно непригодным к охранной службе. Вот если кота или кобелька какого показать, то да, это то, что нужно. Шерсть клочьями лететь будет. А люди, это другое. Люди, это братья.

Стоит, улыбается, - На голубков сидишь? Так рано ещё, не убрано пока. Вот погоди, через пару недель начну уборочную, зерном насорю, как всегда, так их тут море будет, небо закроют, - он поддёрнул повыше брючата и приподнял плетёную корзинку, - Смотри каких я калёных беленьких набрал! Все мерные, как патроны в обойме. – Он довольно засмеялся и пододвинул ко мне корзину. В корзинке навалом лежали действительно почти одинаковые, крепенькие белые.

- В одном месте почти их всех нашёл, напал, так сказать, на россыпь. Ну потом ещё, конечно и одиночные были, как без этого. Гриб пошёл. Дожди прошли, и он пошёл. Так и твои пичужки скоро появятся, никуда не денутся, - Он устало присел возле меня на корточки и зачем-то начал перебирать грибы, - А мы с батей любили побродить по перелескам, по опушкам пройтись, - Он также как и я уставился на горизонт и помолчав, продолжил, - Я малой ещё совсем был, наверное, чуть выше пояса ему. Глазастый до невозможности. Он много пропускал, не видел. Вот я как раз и подметал за ним… Он не смотрел на меня, а по-прежнему не спускал взгляда с горизонта продолжил, - наберём корзину грибов, разных, самых разных и домой идём. А там мама нас встречает, охает, улыбается, меня нахваливает.

Я приблизительно понимал, что он сейчас видел и не мешал ему лишними словами. Так и сидели мы молча несколько секунд. Прошлое затянуло нас обоих, каждого в свою воронку. Могучее оно, это прошлое, светлое… Он словно очнувшись ото сна чуть тряхнул головой и негромко сказал, - А ты ведь так и не зашёл ко мне, как обещал в прошлый раз? Не интересно посмотреть моё хозяйство? Эти несколько секунд искренности стоили месяцев знакомства, и я также тихо ответил, - На следующей неделе обязательно загляну. Будь готов!- И сделал известный всем пионерам страны Советов жест рукой.