Ад пропускал не всех. Только своих. Дверь разбухла и открывалась с трудом... Или не открывалась вовсе... Её надо было толкать корпусом, долбить ногами, разбежавшись, врезаться в неё стремительным телом. Мудохать её и мочалить! Тогда, быть может, самым упорным, она покорится... Я был настроен решительно и шёл до конца.
За дверью был мрак, двигалась вода, и сладковатый запах тленья стоял стеной... Нужно было пройти по доскам, минуя развороченный паркет, гнилые трубы, ямы, заполненные чёрной водой, нагроможденье ненужных предметов... И свернуть на свет в коридор, заставленный холстами. Протиснувшись через завалы и повернув направо, я попадал туда, где жил он — главный Чёрт.
Чёрт, как и должно, никому не удивлялся... Он жил на другом этаже — безэмоциональном... Эмоции испытывались исключительно к нему. Он же только кривился и разрушал реальность. Работа была творческая, тонкая и делал он её виртуозно...
«Апофеоз войны» художника Верещагина в исполнении Корнея выглядел так: пустая тара, как гора черепов, возвышалась в углу. Он её складывал горкой между стеной и диваном... Хрустальный дворец эпохи Упадка... Вороньё на стеклянной горе...
Какие-то неясные сумеречные личности чернели то там, то тут... Они возникали неслышно и страшно... и садились у подножья горы... и бормотали чего-то, и вскрикивали, и махали крылами... и склевывали падаль со стола... Потом также неслышно исчезали... Корней — бог войны — восседал за столом в центре разгромленной залы... Одежда на нём была та, в которой настиг его апокалипсис: некогда белая рубашка, некогда галстук, костюм, больше похожий на робу... Опухшие непослушные ноги он опустил в валенки... В разбитое окно подвала залетал снег... Крысы что-то жрали, не таясь.
Впрочем, на чёрта Корней походил только внешне: ликом чёрен, да обликом ослепителен... Нос со лба свисает, словно люстра с расписного потолка, волоса торчат, да борода клубится... А из зарослей — глаза-буравчики буравят всё без разбора... Да тонкие губы кривятся... (модерновый стиль от Корнея).
Внутренняя же суть его была иной. Прямо противоположной...
К слову сказать, что черти? Эти твари, всяк знает, суетны, лживы и жутко сентиментальны... Они умиляются каждой сволочи, а положиться на них нельзя — враз продадут. Ещё они любят совокупляться и советовать всякую ерунду. Ещё все время подхохатывают. Скажет что-нибудь и хохотнёт... Ждёт реакции. Если ты пошлёшь его или запустишь чем-нибудь весомым прямо в рожу — он ещё и обидится: я же, типа, пошутил... Ну а уж коли послушаешь, да кивнёшь утвердительно — всё, жди беды. Эти так просто не отпустят. Окружат, развесёлые, игры поначалу затеют, обнажаясь частями... Пляшут, дрыгаются, орут... совокупляются прямо на тебе... Если силы есть — гони, нет — так пеняй на себя...
Тут же полночь глухую изладят, звёзды попрячут, луну сопрут. И начнут тебя хитить по-тихому... Поначалу глаза тебе выкопают, да уши ухорез отсечёт. И хлеботню в котлах сгоношат... А уж там навалится гурьбой войско бисово, на кусочки изрежут, на сковородках изжарят и сожрут. И мозг из костей высосут... А кости скинут в выгребную яму...
Так у них водится.
Корней не подхохатывал никогда, — не имел привычки. И не советовал ерунды. И не пересмешничал. Я юмора совсем не понимаю, жаловался он... В ёрничанье ума также замечен не был... Не его это вотчина... Он на всё смотрел прямо и просто и ничему не удивлялся. И мозгов не терял, сколько бы ни выпил... И твёрдости духа... Уж и ноги не держат, и рука не тверда, а духом стоек и помыслом чист. Поэтому настоящие черти не очень-то его жаловали... Не их клиент.
А вот ангел к нему залетел однажды... Винограду принес гроздь янтарную... Посмотрел на разгром, на видок его творческий, головой покачал участливо. Ничего, говорит, не отчаивайся... Всё пройдет. Я тебя не оставлю...
А Корней и не отчаивался... Зачем, говорит, всё пройдет? Пусть будет. И набросал ангела карандашом на бумаге с натуры... Среди разгрома и хаоса своего... А как тот отлетел, изобразил всё на холсте достоверно. А виноград съел.
Меня сюда тянуло... Порою неодолимо... А как иначе? Подлинность, как вечность, невозможно пресытиться...
Мастерская Корнея была забита вечностью... как склад боеприпасов снарядами. Снаряды взрывались под взглядом, расширяя пространство вокруг, разносили в прах затхлый мир мастерской, дырявили стены, пробивали окно в небеса, наполняя всё воздухом...
Пьяный бог кривился, создавая свою вселенную... Новые галактики зарождались под его рукой. Он отпускал их на волю: живите, красавицы... Ему нравилась эта работа...
Даже на самых крутых виражах своего напряженного пьянства он не выпускал из рук кисть... Он всегда был на службе. Беззаветно служил лишь одной госпоже... Разгребёт мусор в углу, разглядит своё в этом хаосе и рисует, как есть, не лукавя... Или бомжа с улицы приведёт. Тогда портрет... Кошка приблудная крысу в зубах притащила... Чем не сюжет? Сретенские переулки... дворы... урна на бульваре...
Всё буравил своим чёрным глазом главный Чёрт. Высвечивал одному ему ведомый Смысл и помечал своим знаком.
Живопись — страшная сила. Всегда обнажена... Я давно дозрел до догадки: холст не обманешь... Он несёт в себе всё, что ты есть в своей сути.
Любая картина — автопортрет... В любом мазке — биография.
Научись считывать этот ток, войди в резонанс звучания... И тебе раскроются судьбы великие или пустые. Под какой бы личиной не прятался пёс, кем бы не прикидывался, как бы виртуозно не сплетал свой узор — холст всё отразит досконально. А время вскроет этот позор. Шелуха отпадёт; манера, сюжет, мастерство — всё станет вторично... Останутся голые уродцы — ваши души — синюшные истины...
Я всегда боялся чужой живописи. Боялся и трепетал... Это был мой кошмар... Моё вечное испытание! Краска, положенная на холст не мной, выводила из равновесия... Мозг бил тревогу! Он не хотел это воспринимать... Он не хотел делиться! Он задыхался от ревности! Желчь разливалась и душила меня... Никто не должен к ней прикасаться! Особенно те, кто поднаторел в этом деле. Виртуозные соблазнители... холёные ловеласы... скоты!
И этот... пьяный галл... любвеобильный атаман... всаживает свой чёрный глаз в твою распахнутую плоть... в твою вечную сучью девственность... Этот пидор кривится, обладая тобой...
С кем ты связалась, девочка! Кто он? Что от тебя хочет этот маньяк? Этот трудолюбивый отпрыск приблудной династии дантесов...
Он снимает кальки с картонов! Ха! Видели бы вы этот паучий процесс! Это ползанье по поверхности! С карандашом! Он всё учитывает скрупулезно... как недоносок... Он всё просчитал, наш виртуозный дрочила! Он делает наброски! с натуры! Рисует эскизы... Он знает анатомию! Он может в ракурсе... сверху, снизу, изнутри! Он нарисует копыто лошади... фалангу пальца... глазное яблоко... вставит ноги в зад, шею — в череп... Боже! как много всего... какой первоклассно отточенный мусор! Отличник! Вечный школяр! Прилежный следопыт природы вещей! Он же всё умеет!! Он так паскудно неуязвим! Он даже спивается в соответствии со своим профессиональным статусом…
Зачем он тебе нужен, девочка!
Разве он умирает каждый раз, прикасаясь к тебе? как я... в бешеном экстазе... в исступлении... любуясь и проклиная... Я выкинул все кисти! Разве они достойны тебя! Я глажу... мну тебя руками... я готов жрать краску... кусать тебя... всасывать твой сок... Я слепну от цвета! Я вслушиваюсь в пустоту... Я дрожу... жду музыку... Я никогда не знаю, услышу тебя или нет... Я танцую призывный танец... заклинаю... ворожу... Ты проявляешься там и тогда, когда я в отчаянье, мёртвый... звеню пустотой... выхолощен одиночеством... Ты отдаёшься так редко... Но как! Как божественны эти встречи! Я не закончил ни одной работы... Никогда! Это не возможно... Я не умею! Не хочу... Зачем? Но краска, положенная на холст, живёт... дрожит... пульсирует... Мы пульсируем в унисон! Я не знаю, что с этим делать... Она меня волнует! бьёт током! Это моё! Я никого не подпущу к тебе... Никаких недоносков... ни одного Рафаэля... ни единого Дали... Я один! Один... Яду мне! яду...
Но я уже заступил за черту... Вступил в пределы чужих владений... пересёк запретную зону... попал в закрома... в царство Духа... в эпицентр взрыва... концентрацию драмы... изобилие жизни...
Гроздья жизни свисали, полыхали, резали глаз! Я будто съежился, как от удара хлыста... уменьшился в размерах… Меня придавило... пригнуло... На меня смотрел бог. Вражий бог на вражьей территории! Он был неуязвим, и плевать хотел на меня со всех своих стен.
Я знал, на что шёл...
Но меня поджидал здесь сюрприз иного порядка... Паскудный сюрприз... Человекообразный. Корней оказался не один... Здесь был Всеволод. А с ним ещё одно творческое лицо... отряда грызунов... Какого чёрта! Это уж слишком! Что они здесь забыли! Что им нужно от моего Корнея!
Я всегда ненавидел компании... Любые. И по возможности избегал их... Общение с себе подобными наука тонкая... Творческая. Поэтому партнёров по пьянке подбираю строго. Чтоб соответствовали... Сам же, надравшись, себе подобных воспринимаю только по телефону: говорить можно всё, слушать не обязательно... не видно лиц... не слышно запахов... Всегда в запасе надёжный способ смыться, положив трубку на рычаг...
Но тут... эти! Я задохнулся от скорби... Я шёл к Корнею потаённой тропой... как к невесте... волнуясь... таясь... Быть может, проститься... Быть может, умереть самому... Но обязательно узнать что-то важное... Услышать музыку распада... посмотреть в лицо Вечности... В её крутой замес взрыва и музыки...
Теперь же... хорошенькое дело... Всё будет растоптано! попрано! Территория оккупирована! И кем?! Этой вальяжно развалившейся массой непонятно чего! Накипь природы... аморфное тесто... липкая пена... шлак!
Всеволод засел мощно! Навсегда! Но это ещё не беда... Только фон. Бездарная декорация, нарисованная каким-то прощелыгой... Беда крутилась рядом... дрыгала головой... повизгивала... всасывала в себя кислород... уничтожала пространство! Она была крошечная, как хорек, и мощная, как светопреставление...
Всеволод — фраер. И сфинкс. Фактурой сфинкс, все остальное — фраер. Груда Севы. Гора. Гряда гор... бугры лап... бугры плеч... Нависший заросший утёс головы... И где-то у подножия в расщелине — мышь. Озираясь, грызёт всё подряд... хрум — хрум... Зачем богу такой дебильный пейзаж?
Дум — дум — дум — дум... Хрум — хрум— хрум — хрум...
Разговор, как заговор. Заговор хорька и сфинкса... Хорёк всегда прав. Сфинкс всегда безразличен. Он вечен и холоден, как приготовленная загодя могила... Корней же — Герой. О чём может говорить Герой и фраер? у могилы... в которой мышь.
Дум — дум — дум — дум... Хрум — хрум— хрум — хрум...
Заговор — искусство грызунов. И сфинксов. Говорить обо всём, не сказав ничего по сути. Маниакальная запахнутость! Разговор в презервативе: получить удовольствие, но не зачать. Не расплескать свою тухлую сперму! Не проговориться! Нарыть нор, но не выйти на свет! Подрочить, но не высказаться! Спрятаться... затаиться... Маскировка, как у кузнечиков... под среду обитания... Главное вовремя отпрыгнуть!
Я как-то пытался расколоть их по пьянке... Раскрутить на откровенность... Выманить из норы. На свет Божий... Закрытость интриговала... Азарт кладоискателя просыпался во мне... Да что же вы, ребята, прячете, чёрт побери, что у вас там за диво? Какая такая бомба? Какое сокровище? О чём ты так мудро умалчиваешь, о великий народ? Покажи, сука, личико!
Водка вскрывает шлюзы... С истиной шутки плохи...
...они выползали на свет... стаскивали презервативы... А там... ничего! Пустота! Труп! Дряблый прокисший пенис... сдохшая мышь... засохшая гусеница... и запах! Чудовищный запах лжи!
Тогда же я сделал открытие: это не ложь. Это истина. Просто они такие. Им нельзя на свету. Они на свету окисляются. Глупо расковыривать норы...
— Скорую вызывали? — я выставил на стол два взрывных устройства замедленного действия завода «Кристалл» и примирился со всеми разом. Чего уж там... горемыки... Всё как всегда... Умирать, слава богу, никто не собирался... Никакой музыки распада. Никаких содроганий сфер. Никаких тайн не было и в помине... Обыкновенные задницы в обыкновенной помойке чинно надираются и вдумчиво ****ят.
Дум — дум — дум — дум... Хрум — хрум— хрум — хрум...
Никто мне не обрадовался, естественно... Впрочем, сильно и не огорчился. И чего меня сюда занесло? Что я забыл в этом месте? убогом и мрачном... Я здесь не нужен.
Корнея, впрочем, устраивало его окружение. По всему было видно. Он пел в унисон с этими прыщами... Он поскуливал... Кривился и поскуливал... Ему не нравились нынешние времена. И нравы. О, времена! О, нравы! — морщились все. Дум — дум... — гудел Сфинкс. Хрум — хрум... — рыл очередную норку Хорек.
— Ничего не надо было менять... — кривился Корней. — Зачем? В Англии до сих пор королева и ничего... живут складно...
— Ломать, не строить... — соврал Хорёк. — Совет разогнали, собственность разбазарили... И что? Все стали художниками... все... Севрюков теперь художник... А что? Все исполнители художники... На сопливой козе не подъедешь... Всё стекло у них, станки у них... Эскизы? Да кому это на хрен нужно! Они передерут один в один из журнала какой-нибудь абажур или отсебятину порют... И всё берут! Хватают! Из рук! Им чем пошлее, тем лучше! А ты попробуй роспись потолка сделать ... метров триста... как Корней... да и мы... А кому это нужно? Кто заказчик? Кто заказывает музыку? Кто?
— Кто, кто... — загудел Сфинкс. — О чём ты говоришь? Костя... Бог мой! Тут по ящику показывали... Архитектора одного в камине сожгли... им же спроектированном! Не всё им, видишь ли, понравилось в его творчестве... Во как! Какой на хрен Совет! Приехали... Солнцевские братки теперь Совет... Да крестный папаша Церетели...
И Корней соглашался! Со всей этой тривиальностью... Он — парадоксов друг — участвовал в этом хоре... в этом старушечьем плаче по прошлому! Да и Корней ли это был? Где шапка вороных кудрей? Где профиль Медичи? Где осанка аристократа? беспристрастность? ум? Ч-чёрт! Его кто-то дёргал за ниточки! Точно! Через него проходили разрушительные волны... его душили спазмы... Он постоянно отмахивался от чего-то... от каких-то, одному ему видимых нитей... паутины, липнувшей к лицу... Он не мог сидеть спокойно... Он всё время взмахивал руками... жестикулировал, ощупывал свою рожу... На лбу его высыпала сыпь. Она давно превратилась в коросту и отваливалась кусками. Он рассыпался... Кости его сожрал алкоголь... кожа вылиняла... Дряблая и серая, как шкурка переваренной пельменины... плавала в мутном бульоне его керосинного рая...
Да это же труп! — дошло, наконец. — Ты сдох Корней! Ха! Вот так номер! Я опоздал... Ничего уже больше не будет! Всё! Кончено! Крах! Бог умер... Он шелушится и смердит... Он обзавелся компанией могильщиков! Он дудит с ними в одну дуду! Хорошенькое дело! Он ещё чем-то не доволен! Его что-то не устраивает! Ха! Эта развалина работает на автопилоте! Так! Ясное дело! Он ещё произносит слова... заученные ранее... Они уже ни к чему... Они все из прошлого... Он ещё подчинён инерции жизни... Он умер — но не окоченел! Ещё растет борода, дрыгаются руки... держится голова... Ещё черные дырки глаз что-то высматривают... и шамкает рот... и жуёт, жуёт своё прошлое...
— Мои друзья... они же все уехали на Запад... Они звали меня... говорили... тут нечего ловить... Езжай и ты... Я им сказал: «А зачем?»... Это ничего не меняет... И потом... эти диссидентские дела... какие-то дурацкие бульдозерные выставки... Это так скушно... так... лукаво... я в них ничего не понимаю... И я сказал: «Езжайте, ребята... а я здесь поживу... Никуда я, ребята, не поеду... Моя родина — Советский Союз»... Так я им и сказал... И не жалею об этом! А ведь меня тогда не выставляли... совсем... Кого? Корнея Овчину? Никогда! пусть подождёт... Ни одной выставки... Ну и что? Что изменилось? Да ничего... Они там... а я здесь! У меня двадцать объектов... Двадцать! Теперь мне говорят: ты, Корней, пьёшь... ха! я пью... У меня двадцать объектов... роспись потолка... в одиночку... Это вам как? а я пью... Конечно! Только кто из вас сможет персональную выставку на «Кузнецком» сделать... Вот так, хоть чем-нибудь эти залы завесить... Кто? У меня вся мастерская забита живописью... и «Русский музей»... Я пью... У меня четверо детей... и восемь внуков... да... Ну и что? Что это меняет? Я был Председателем два срока... И я стоял на своём... я... Все были «за»! а я «против»! Весь Координационный Совет... все двадцать... моих товарищей... «за»! а я «против»! Я выступил... Так не годится, ребята, говорю... никуда мы из «России» не уйдём... и точка! И что? На меня смотрят, как из двустволки целятся... двадцать двустволок... на меня... Как вам такое покажется? По спине озноб... а я все равно против... Один! Вот и всё! и приехали... «Москва» отделилась... Совет ликвидировали... комбинаты все развалились... салоны тут же посдавали-распродали... Вот вам и райские кущи! и кукиш по всей морде... Тут ко мне приходит один... Канадец какой-то непонятный... Живопись, говорит, купить хочу... мол, мне вас рекомендовали... Сколько? — спрашивает... Я отвечаю: стоко-то и стоко... А он на меня смотрит своими канадскими гляделками... а в них такая пустота... коченеет и говорит: «Но вы же ещё не умерли...» Во как! Всё расползлось по швам... вывернулось наизнанку... Нас выкинули из жизни... на помойку... Кучка подлецов... в законе... Они просто обделали свои делишки... пакостники... подставив при этом целую нацию...
— Впечатляющая картина! — Я уже нагрузился для решительной схватки... засветился стронцием... издал воинственный клич! Я уже предчувствовал кровь... — Только кучка подлецов найдется везде, если нация готова подставить свою задницу! Нам-то опыта не занимать... Ха! Не нация — шлюха какая-то!
Только врёшь ты всё! Кто вас трогал? Вас не заметили даже... Что развалилось? Комбинат-кормилец? Ах, какая потеря! Ваши сраные худсоветы? Распределение индульгенций... что, кому и почём... Эта свора монументалистов... уделавшая всю страну своим похабным творчеством... Бог мой! Что может быть тоскливей этого! Приезжаешь в какую-нибудь тмутаракань, дыру, богом забытую — ага! — и тут уже наши побывали... десант высадили... отметились: все торцы мозаикой улеплены...
Раскрашивание помойки... напомаживание трупов — вот ваше ремесло! А ты лидер... гений местного значения... Кайф! Вы делали дело! с умными лицами... А как же! Нужное такое Дело... для маленькой такой компании... А ты на гребне волны... с подзорной трубой... всматриваешься в просторы страны... чтоб никто не покусился, не приведи господи, на ваше Дело...
Я же помню всю эту кучерявую пену... Среда обитания! Концептуальное решение! Комплексное проектирование! Монументальное искусство — древнейшее из искусств... И вот оно! — момент истины — а как мы будем оценивать?
Господи! Сейчас посмотришь на всё это хозяйство... на возню вокруг кормушки... на этот убогий комбинатский стиль... На эту тотальную бессмысленность... Да бабки вы срубали крутые... так и скажи... А то корчат из себя целочек! Развалилось! Да ничего и не было вовсе! Вам померещилось! И страны этой придуманной не было! И вы, пятидесятилетние фальшивые мальчики, всю жизнь профессионально занимающиеся враньём, вдруг поняли — катастрофа! Облом! Вас раскрыли! Застукали за рукоблудством! У вас и съехала крыша... Вы оказались неготовыми держать удар... Пришли волки... скушали всех Красных Шапочек и бабушек, а вас просто не заметили... Вы оказались так восхитительно неопасны!
Я кинул бомбу в их тоскливое стойло. В благопристойные посиделки на обломках империи... достойные полумёртвых старух. Бомба сработала. Хорёк задрыгал головой сразу. Он стал колотиться... разбухать, вбирая в себя остатки кислорода... Потом засвистел, забулькал... и блеванул.
— Ты... ты же никто! нуль! Откуда ты взялся! У тебя даже нет образования! кто ты такой! Недоросль! Малолетка! Тебе папа сделал мастерскую! Я ничего не скажу... у тебя был достойный отец! пристроил сынка! Мы тебя в «Союз» принимали! И что? Что ты сделал? Какой объект? Вон у Корнея двадцать объектов... у меня... Всеволод... Мы все что-то сделали! Нам есть чем гордиться! Да! Так! А у тебя... У тебя даже нет детей!
— Нельзя нам работать, начальник, — Закон... Ферштейн? — Я веселился... хохотал ему прямо в рожу! светился радостью... кристально чёрной... полыхал огнём! посверкивал электричеством... Я просто сиял, как отличник, получивший золотую медаль... Когда же они начнут меня ****ить?
— Погоди... — загудел Сфинкс, уставившись каменными глыбами мимо меня, — ты не о том... я спрошу... Вот ты скажи... пацан... ты русский?
— Турок.
— Оно и видно... Был бы русский, не вонял бы про русскую нацию. Великую нацию. Твой отец... порядочный был человек. Замечательный художник и честнейший человек. Настоящий русский мужик. Войну прошёл. Страшную войну. И мой... Огни и воды! И вышли, между прочим, победителями. Да. А ты говоришь, задницу подставили. Кто подставил? Ничего мы не подставили. Пацан... Давайте выпьем за отцов. Помянем победителей! Цвет нации. Царство им небесное...
— Русская нация? Да нет такой нации... И не было никогда!
— Есть! И не воняй! Великая русская нация. И великий русский народ! И башку мы фашистам открутили по всей форме. И всем открутим, кто сунется. Всей этой шпане американской.
— Да нет такой нации! Это всё лабуда! засерание мозгов! Есть территория и люди живущие на ней. И они эту территорию охраняют. Потому что, если не охранять, на ней будут жить другие люди... И всё! Всё остальное пена... пудра на ваши мозги... Мыльный пузырь! Погремушка для таких крутых, как ты... Наркотик! Чтоб рука не дрожала, когда целишься во врага... Чтобы сдох осчастливленным... Родина, патриотизм, русская идея... Говно! Есть место, где я живу! Моё жизненное пространство! Я пометил его, как зверь, своим запахом... поссал по углам... И всё! Это — моё! Лучше не лезь!
А уж о русских и говорить тошно... Этот многострадальный вековой комплекс... вечный скулёж... Эта дутая мания величия... на помойке... Эти разбухшие от гордости пророки... Чушь! Третий Рим... Великая революция... Великая война... Великий народ... Баек понавыдумывали и жуёте их, как жиды...
А ведь все не так. Всё просто и страшно, как в жизни... Давно... когда еще народы по земле бродили... стаями... в поисках жратвы и места понадежней... Тогда те, кто похитрей да позубастей, заняли места удобные, по углам забились... Кто у моря табором стал, кто у реки, кто в горы залез расчётливо, кто на лодках на острова перебрался...
Осталось ЭТО... Хрен чего. Не восток, не запад, не север и не юг... Зато много. На семи ветрах продувается... Враг с четырёх сторон... Жить тут неудобно и страшно. Ну и народишко возник соответствующий... Серо-буро-малиновый в крапинку... Не то татарин, не то грек... отбросы других... Лихие ребята... Ворьё, одним словом. Царя себе пришлого позвали... Ну и началась свистопляска, что историей нашей зовётся... Этот многовековой беспредел. Вечная зона. Её не Сталин придумал... нет! У нас всегда были народ — быдло, да князьки — воры в законе, да царь — пахан. А закон один: умри ты сегодня, а я завтра.
Это и есть русское государство! Такое место досталось!
Но так жить нельзя... ясное дело... Не красиво как-то, гнусно... Душе необходима мечта... надежда... восторг! в этой страшной пустыне... Чтоб не думалось... Как это так? Почему? Что это с нами творится? Как детей воспитывать? Каких бантиков навязать, какую погремушку подсунуть... какой сказочкой убаюкать, чтобы жизнь не казалась такой безысходной!
Так сделай нам красиво, Художник!
Ну и появилось то, чего ждали... Великая нация! Богатыри! Ильи Муромцы да Добрыни Никитичи... голливудские звёзды, под местный колорит ряженые... Такие же козлы, очевидно, вроде Шварценеггера... Дальше — больше. Русская интеллигенция расстаралась... Писатели впали в депрессуху... задумались о судьбах державы... Мыльных пузырей напускали... Пророки забились в экстазе! Бога мусолить начали. Вот тоже безотказная погремушка! Русский Бог! Такой же безмозглый, как его дети... Зато на все случаи жизни! Хошь в углу приделай, хошь на шею повесь... А то он построит всех во фрунт да как гаркнет: «Народ православный! Великомученик! Страдалец! Иди и умри во славу мя!» и зубы жёлтые скалит... В общем, понеслась чума по кочкам...
Болтали, болтали... Весь девятнадцатый век болтали да ёрничали... Ну и наболтали, напророчили... Пришли пять жидков отмороженных и трахнули нашу Родину-маму в задницу... Э-ле-мен-тар-нo! Народу понравилось...
— Что он несёт! Сева... Ты послушай... Это же ублюдок! Моральный урод! Недоносок! Нелюдь! Он же всех презирает... Он людей презирает... Бога презирает! Какой на хрен Бог... Сатана его Бог!
— Да что ты его слушаешь... Он же просто выпендривается... Комплексует пацан... Вопит, а никто его не замечает... Не нужен он никому... Обидно! От того и вопит. На Москву мужик обиделся, а Москва не заметила...
— Женить его надо... — заметил Корней.
— Точно. Отвлечь от великих идей... А то раздухарился... Слов накидал... Родины нет... Бога нет... истории не было... Суворова тоже не было? и Бородина? и Курской дуги? и Достоевского не было? Один ты есть, красавец... Пришёл, увидел, навонял... Всё мужик знает, во всём разобрался... Поучи нас, безмозглых, что есть истина…
Тебя научишь, пожалуй... Впрочем, что ж... Нормально! Достойный ответ русского патриота! Отповедь зарвавшемуся еретику...
Чёрт с вами... живите по норам! говоруны... Ширяйтесь наркотиком Коли Шовена... У вас это складно выходит... И Курской дугой, и Суворовым, и Достоевским... Только вы тут причём? Курская дуга... Что-то я вас там не видел... А вот все безобразия, что в «Союзе» творятся, это ваших рук дело! Тут уж любому ясно...
Вы только посмотрите на эти святые лица... сама честность и простота... С них иконы писать! Божья Матерь с младенцем! Сева — Матерь, Хорёк — ихний сынка...
Господи, как же клюнул тогда я на эти серые глазёнки с паволокой... Пива мне притащил трехлитровую банку... похмелил... На всю жизнь то похмелье запомню! О сю пору отрыжка...
Голубь ясный! ворковал... расстилался… По душам разговор... «Ничего мне не надо... ничегошеньки... лишь бы монументальное наше братство процветало! Чтоб художникам жилось хорошо... Ведь обидно. Какие люди! Патриархи! Корней один чего стоит!»
У Корнея и подхватил эстафету... из остывающих рук... Выхватил знамя! Хватанул и взметнул над баррикадами! «Что уж... да уж... уговорили... Придётся взять на себя эту тяжкую ношу...».
Взвалил. Никто и охнуть не успел, как все в дерьме оказались... И что теперь? Из «Союза» выгнать хочешь? О, кей! Только срать мне на ваш «Союз»! Я-то знаю, куда ты гнёшь... куда свои щупальца запустил! К мастерской подбираешься, сука! Обложить задумали... лишить пристанища... Унизить хочешь... чтоб пришёл к тебе — Хорьку — с повинной...
Щас! дружочек... Иудина! Вот только перья почищу... и ствол прикуплю... да в засаде залягу! Тогда давайте... Приходите арестовывать... Выкидывайте меня на помойку, товарищ Ежов с господином Геббельсом! У вас должно получиться! Вы же профи... заплечных дел мастера! Уж я вас встречу...
И компанию себе подобрали... Люмпен-интеллигенция! Всю падаль со дна взбаламутили... всех обзвонили... никем не побрезговали... Грабят! Собственности лишают! Воры! Ату их! Гнать из «Союза» поганой метлой! И пошли... стройными рядами... православные отморозки... в крестах... иконками увешались... заклинают... ворожат... митингуют... Ещё у них есть один... предводитель прямоходящих... Полип, не известно из какого дерьма проросший... гриб, вроде Ленина... Прирожденный чекист... такая же сука, вроде этих двух, только не пьёт...
Вот она тройка, что страшный суд совершит, когда время настанет!.. Три богатыря: Гриб, Хорёк и Сфинкс. Гриб прорастет отовсюду неотвратимо, как плесень... залезет в уши, в ноздри, в рот... Залепит мозги! И будет размножаться, стремительно разлагая всё и вся... Хорёк пророёт норку в моей заднице! А Сфинкс будет молчать. Вечно!
Вы же только ждете разбойничьего посвиста! Вам только дай волю... Всё вернется на круги своя! Нация чумазых... перевёртышей. Основная черта — похуизм, основной инстинкт — подлость.
Отрывок из романа «Гарри-бес и его подопечные»