Глава пятнадцатая. О счастье и любви

ЖИЗНЬ КАК ДЕНЬ.Книга первая.
Глава пятнадцатая. О счастье и любви.

 Но успокоение не приходило. "Неужели же нас ждёт какая-то ещё беда?- спрашивал Сергей себя, даже сам боясь своих мыслей. Смутная тревога охватывала его всего - ведь здесь-то в этом их доме и было последнее его прибежище? Потому-то он и боялся его потерять, как многое, что уже было им потеряно. Сергей молил Бога только об одном - чтобы беды обходили стороной этот их дом, иначе ему будет просто негде преклонить голову.
 Он боялся потерять последние остатки своей веры в счастье, ибо без неё он уже и не представлял свою дальнейшую жизнь. Да, конечно же, именно здесь в этом вот их доме "родовом гнезде" было ему всегда хорошо и уютно, светло и чисто на душе. Но почему же тогда, почему сейчас-то этого тепла он совсем не ощущает?!
 Почему же, почему на душе так темно и тоскливо, а стены-то вот эти родные никак ему не помогают? Почему! И то его небольшое успокоение,что он обрёл в беседе с Виталием Мишаковым куда-то тоже испарилось... Сергей даже стал подумывать о том: куда же ему теперь направиться, где теперь искать своё успокоение? Он чувствовал, как внутри него, где-то там глубоко и неприятно, что-то его скребло и давило, жгло!
 Неужели же так всегда болят души? В нём росло некое тревожное беспокойство и он чувствовал, что оно уже совсем не связано с нынешней его ночью, а ещё с чем-то иным неведомым ему, которое он только чувствовал, но не понимал. Но оно, это его беспокойство, вселилось в него уже так крепко и цепко, что и не оторвать. И преследует его уже который месяц.
 Как ни старался Сергей избавится от этого своего беспокойства, но никак не мог! "Неужели же и вправду беда не приходит одна?",- терзала его постоянно мысль, которую он избегал и боялся. Теперь он тревожился уже не только за здоровье матери, но и за здоровье отца. И ещё за кого-то из членов своей семьи.
 Душевные метания Сергея прервала мама и он был рад её возвращению. Тамара Васильевна, почти неслышно, вошла на террасу и ободряюще ему улыбаясь. Перед собой она несла красиво расписанный металлический поднос с двумя бокалами на нём и вареньем в красивой розетке, а также тульские пряники, белёвскую пастилу, бублики и прочими сладостями.
 "Как же это всё у неё там уместилось?"- подивился Сергей, отметив на подносе и нарезанный дольками лимон. Запах будоражил его аппетит и желание утолить жажду. Очень уж ему захотелось крепкого чая. "Говорят же, что вкусная еда успокаивает,- думалось ему,- и особенно сладкое!". И он улыбнулся.
 Лимон показался ему очень даже кстати, Сергей ощутил его кисловатый вкус.  Сразу же он узнал свой любимый бокал, расписанный фараонами и пирамидами, такое проявление заботы о нём со стороны мамы и заставило его улыбнуться:
 - Мой любимый бокал, мама?
 - Да, конечно же, твой,- ответила она ему с улыбкой,- я же знаю, что ты очень любишь из него пить. А ты давай-ка, дружок, марш на кухню да неси самовар...Но только аккуратней, он очень горячий...
 И легонько рукой Тамара Васильевна провела по волосам сына. Сергей как в детстве ощутил вновь мягкость её прикосновения и это ему доставило радость. Такое было всегда, когда что-то у него не ладилось в жизни. И ему оттого стало вдруг легче, покойнее.
 Однако же тревога по-прежнему не покидала его. "Что же мне делать, как поступить?"- размышлял он.- Куда же мне деться, кроме этого родного дома?" Ему совершенно не хотелось покидать то место, где он сейчас сидел. Вот эту красивую их террасу, где было ему сейчас хорошо. Но он встал и пошёл по просьбе-приказанию мамы, рассуждая на ходу: "Так что идти ему некуда, кроме как на кухню. Всё перемешалось в его сознании: прошлое с настоящим,как будто бы само время остановилось.
 И вот в этакой растерянности, как сейчас, беспомощности от себя он никак не ожидал. Он потерял волю к жизни. В присутствии же мамы ему ещё сильнее захотелось ни о чём не думать и ничего не делать. А главное: ничто не вспоминать!
 Прошедшая ночь добила его окончательно. За ещё не истекшие сутки он так морально-психологически и физически устал, что внутри него царило полное опустошение. Подобного финала своей семейной жизни он никак не ожидал, а тут-то  ещё и нездоровье мамы, серьёзная болезнь отца.
 Раны Сергея были настолько глубоки и болезненны, что он их ощущал почти, что физически. Однако же голос мамы показался ему спасением и бальзамом для души, эликсиром жизни, вернувшим его к действительности. К той самой жизни, когда он был молод и силён, наполнен до краёв неунывающим оптимизмом. И это было спасеньем, но не наяву, как во сне.
 Сергей беспрекословно молча направился выполнять поручение мамы.Он сразу же шагнул из террасы на кухню через три небольших порожка и там увидел на кухонном большом их столе парящий и блестящий самовар литров на пять. Это был подарок-сувенир маме от сотрудников Крутояровского колхозного рынка, при уходе её на пенсию.
 И тут-то ему вспомнилось, как их здесь всех поутру поила мама свежим молоком, убеждая при этом в полезности деревенского творога. Творог они тоже все  любили. Сердце Сергея наполнилось от этого его воспоминания ещё большим теплом и любовью к маме.
 Всё было бы у него сейчас хорошо, почти как в детстве, если бы, конечно, только ни нынешняя ночь. Она была для него кошмаром. Сергей взял самовар за блестящие узорные ручки и осторожно понёс на террасу, стараясь не оступиться на  порожках. Самовар действительно оказался тяжёлым.
 Сергей медленно вошёл на террасу, осторожно ступая и держа его перед собой, как увидел, что мама почти уже всё расставила принесённое ею на небольшом плетённом округлом столике. Столик стоял в самом дальнем углу этой террасы перед раскрытыми окнами, а центр его украшали крупные разноцветные астры.
Сергей подошёл к этому столику и глядя на букет спросил:
 - Красивый букет. Мама, а куда же самовар?
 - Это дело Веры. А ты ставь в центр столика, а цветы я на большой стол поставлю.
 Обычно в этом доме в самых торжественных случаях все они дружно усаживались за большой стол овальной формы, что стоит центре просторной их кухни-столовой. Откуда сейчас Сергей и принёс самовар. А здесь-то на этой летней террасе для этой же цели служил другой стол. Побольше, чем плетённый, но поменьше, чем в кухне-столовой. Квадратной формы, но раздвижной. Находился он в противоположной стороне от плетённого столика, около которого сейчас хлопотала мама. Квадратный стол также стоял у раскрытого настежь окна, выходящего в сад.
 "А почему бы не на нём?- подивился Сергей, но тут же понял: видно, маме с ним за маленьким столиком будет легче и удобнее разговаривать. И он приготовился к её расспросам.
 Терраска обитая берёзовой доской и покрытая бесцветным лаком по моде того времени, благоухала вся в цветах. Это была страсть мамы и его сестры Веры. Цветы делили её ещё прекраснее. Цветы были и за окнами. Сергей оглянулся: " Куда бы поставить самовар?". И тут же услышал голос матери:
 - Ставь сюда, Серёжа!- заторопилась она убирая цветы со столика и переставив их на ближнюю тумбочку, что была подле кушетки. "Почему не на большой стол?",- опят удивился Сергей и опять догадался,- волнуется мама!".
 Освободив место под самовар Тамара Васильевна аккуратно стала разливать дымящийся чай в их большие бокалы, приглашая и сына занять место подле окна. Вот они чинно уселись в точно такие же плетённые кресла, как и сам столик. Сергей отметил их красоту и ощутил их мягкость, ласковое тепло кресла.
 А чай-то оказался настолько горяч, что оба они решили воспользоваться блюдцами. Сергей смотрел на натруженные руки матери и сердце его опять наполнилось жалостью: "Сколько же им пришлось здесь потрудиться?" Он всегда помнил их тепло, доброту и заботу, каждое прикосновение к нему. Всегда эти вот руки что-то штопали и чинили, гладили и стирали, копались в огородных грядках или же в цветочных клумбах. Они учили их всех рисовать и писать.
 Сергей не торопясь наслаждался чаем и мягко улыбался матери. А с двух сторон на террасу, сквозь распахнутые настежь окна врывался лес и пока ещё зеленый сад. Подобного блаженства Сергей давно не испытывал. Ему было здесь хорошо приятно и благостно. Он был здесь невероятно счастлив.
 - А сад-то, сад-то наш каков, весь ещё зелёный, мама!-воскликнул он весь в восхищении. И было чем восхищаться.
 - Да-да, Серёжа, сентябрь- самое начало осени. Бабье лето!- рассмеялась мама,- но это же совсем ненадолго. Скоро весь сад облетит и опять придётся нам листву убирать. Обычно этим ты всегда занимался. Помнишь? Жаль, что в этом году яблок и груш почти не было, одна лишь листва. Так что и угостить тебя сейчас мне нечем. На следующий год только, ты же знаешь, они будут. Ведь через год они у нас родятся?!
 - Неужели совсем не было? Жаль! Так я и не к тому. Просто люблю вот этот я наш сад, люблю его красоту да тишину. А не только его дары. Хотя и яблоки у нас прелесть.
И он снова улыбнулся матери. Сергею вспомнилось какими огромными бывали здесь яблоки и груши. Причём, самых разных сортов. Да и сейчас-то уже совсем не то. Не то. Да-да,совсем не то. Сад-то наш ведь ухода требует! Отец при посадке советовался с местным агрономом-садоводом, а не абы как сажал он деревья, с расчётом, чтобы плоды были у них большими и разных сортов на всё лето - ранние и поздние.
 Разливая чай Тамара Васильевна всё-таки не удержалась и вновь спросила сына:
 - Ну что же ты Сергей так мне ничего и не скажешь? Как же вы там живёте-поживаете? Ведь мы с тобой так давно не виделись, мне же всё интересно? Да и Людмила с нашей внучкой давно у нас не бывала.
 - Да особенно-то и рассказывать нечего,- смутился Сергей,- я же ведь на сборах был, ты же сама знаешь. А сборы-то они и есть сборы. Постреляли из автоматов-пистолетов, беседы всякие да лекции послушали, побегали и попрыгали. В общем-то сплошная рутина,как всегда. А как вы тут поживаете? Скажи-ка, как твоё здоровье и самочувствие. И что с отцом?
 Тамара Васильевна чуть заметно вздохнула:
 - Да как тебе сказать, сынок. Потихоньку вертимся, всё у нас по-прежнему.Скрепим потихоньку. Стараемся и мы от вас молодых не отстать. Ведь мы вам ещё нужны, не так ли?
  И она слегка подмигнула Сергею, подвигая к нему розетку с вишнёвым вареньем:
 - Ешь-ка, ешь, ведь это твоё самое любимое.
 Сергей кивнул головой и стал намазывать булку маслом, ложкой накладывая варенье. Это было действительно очень вкусно и его самое любимое лакомство. Да и сам чай тоже был неплохим: горячим и крепким, напоминал ему цейлонский.
 Тамара Васильевна с наслаждением наблюдала, как сын осторожно прихлёбывает чай из блюдца, как наслаждается его ароматом и вкусом.
 - Естественно, мама,- с уже с набитым ртом и с некоторой поспешностью поторопился Сергей ответить на её слова,- это же ведь самое лучшее варенье на свете, а вы у нас с отцом самые наилучшие родители на земле! А ты-то, мама, сама что не пьёшь чай? Ой, как даже вкусно!
 И Сергей причмокнул языком.
 - Так он уж слишком горяч!- прикоснулась мама рукой к бокалу,- чуть пусть  остынет вот тогда и будет мне в самый раз. Но ты-то ко мне, дружок, не подлизывайся, не подлизывайся, а лучше-ка всю правду доложи: почему у нас здесь ты с женой и внучкой нашей так долго не был? Соскучились ведь мы тоже! Вот и Света уже в детском саду более двух недель не была! Вера рассказывала. Болеет?
 - Ну откуда же я знаю, мама? Дома-то ещё я не был. Вот в этом, видимо, тоже причина, что не была, раз болеет! А я-то ведь на сборах был, сама же знаешь. Какие тут Людмиле без меня походы в гости, коли Света болеет? Сама рассуди! Теперь-то мы почаще будем забегать. А я может быть ещё и более. А вот здоровье-то отца меня очень даже как волнует! Что же с ним?
 Сергею тут вспомнилось, как ещё по весне в начале мая он не мог не заметить, что отец как-то очень даже тяжело вскапывал вместе с ними огород под картошку. Но молодёжи он старался не уступать. Никак не хотел показать свою слабость, не поддавался на их уговоры отдохнуть. Такой уж был у него характер упрямый и волевой.
 - Приболел он, кажется, очень сильно,- начала объяснять ему мама,- и мне мнится, что воспаление лёгких он прихватил. Да, к сожалению, видно так. А в нашем-то возрасте это очень опасно. К вечеру температура поднимается. Небольшая, но поднимается. Тридцать семь и три-четыре. Да вот и кашель какой-то мучает. Сколько раз ему говорила: бросай курить и сходи в больницу!А он только рукой машет. Да и как ему бросить курить, коль столько лет курит?! Всё это проклятая война его приучила. Ведь до неё-то он ни пил и ни курил. Боюсь я за него, очень даже боюсь...
 Сергей тоже видел немощь отца, но ему старался не показывать вида, что что-то с ним не так, считая,что это у него от старости. Но какая может быть старость в шестьдесят лет? Из него уходила былая сила, хотя он и не показывал этого. И слабость его, а также наметившаяся худоба всех в семье печалила. Особенно детей.
  Они опасались худшего, ведь у них и мама была тоже очень больна. Да так больна, что Сергей и все в доме даже в мыслях боялся  подумать о той страшной болезни. От которой нет спасения, надеялись лишь на волю Божью.
 В своё-то время сразу после рождения Олежки она отказалась от операции, боясь оставить новорожденного сына без матери. А теперь-то было уже и поздно что-то сделать.
 С тех самых пор прошло лет восемь-десять как она заболела и это давало какую-то надежду на выздоровление. Вот потому-то они и старались не вспоминать про ту страшную болезнь. Надеясь на то, что всё само как-то рассосётся и пройдёт-нормализуется.
 Но так ли это? Сергей с тревогой смотрел сейчас на мать и ему казалось, что она всё в той же поре. "Впрочем,- решил он,- всё возможно в мире этом и врачи тоже ошибаются в диагнозах, всякое в жизни бывает". Сергей, не желая тревожить сейчас ни себя и ни мать болезнью отца, тихо произнёс:
 - Ничего, мама, отец и не из таких передряг выходил. Фронтовик же... Я вот сейчас немного с тобой посижу и схожу его проведать. А потом всё тебе о нём и доложу. Хорошо!
 И он ей слегка улыбнулся:
 - Но как твоё-то здоровье скажи, как твоё самочувствие? Как ты сама-то себя чувствуешь? Как время проводишь, когда мы все не работе?
 - Так в доме-то всегда дела есть. Ты же сам знаешь. Кашеварю, стираю, во дворе прибираю и в саду ковыряюсь. С внучкой вот когда из сада она приходит с Верой занимаюсь. Так день-то мой весь и пролетает. Ноги только вот что-то у меня стали побаливать. Отекают они почему-то. Тяжело мне становится ходить. А так вот ничего. Вроде всё и хорошо. Главное-то, чтобы наш отец поднялся на ноги, на ночь он бывало таблеток напьётся, к утру всё уже вроде нормально, а вот к ночи опять температура поднимается? Думали простыл, так и продолжал бы он на работу ходить, кабы я не настояла...
 - Так пора бы ему и работу бросать. Четыре года он уже почти на пенсии.
 - Вот и я ему про то же. А он не хочет. Дома ему-то скучно, подзаработать ему  хочется...Ты же его знаешь.
 Сергей знал характер отца:
 - Не волнуйся, мама. С температурой-то у нас врачи научились бороться. И с воспалением лёгких тоже. Всё будет хорошо. 
 Сам-то Сергей не очень даже и верил своим словам. Это была ещё одна причина для его беспокойства. С тоской он вглядывался в стоящий за окном лес, ища в нём силы и поддержки, своё успокоение. "Так где же это оно грядущее им всем счастье? Где!".
 Главное-то, чего он больше всего боялся и сильно, что его удручало, так это потеря, пусть призрачной, но столь желанную ему сейчас веру в счастливую жизнь. Ведь с ней-то, с этой верой, он давно уже свыкся и никак не хотел расставаться. Предчувствие неминуемой беды его давило и мучило, тяжёлым камнем лежало на душе.
 Выпив чай Сергей встал и поцеловал в голову мать, благодаря её за всё. Волосы матери до сих пор были чёрны и пахли его далёким детством. Из всех четырёх её детей, как многие отмечали, только он один Сергей был очень даже похож на мать. Детей же своих она не только одинаково любила, но и осязаемо чувствовала на расстоянии, переживала за каждого. И с нетерпением ожидала с работы. За каждого из них одинаково болело у неё сердце.
 А вот сегодня-то она очень сильно опасалась именно за Сергея, понимая что у него в жизни что-то не так. Дочка Вера и два других её сына, младший Олег и старший Аркадий, были внешне такими же как и Сергей, но только светлой кожи, все отца. 
 Сергей же был смуглым, но случалось его путали с Аркадием или Олегом, несмотря на белоснежный цвет их кожи. Однажды Сергей был просто поражён, когда услышал что их отца Семёна Савельевича в его родной деревне в детстве все звали "сахарок"?
 Смешное какое-то название. Оно-то уж точно никак не подходило к его твёрдому волевому характеру, человеку прошедшего всю войну от звонка до звонка, дошедшего до самого Берлина. Но одновременно он был, если его знать поближе, наидобрейшим человеком, что делало его доверчивым и очень общительным со всеми. Впрочем, у Веры с Олегом была точно такая же белейшая кожа, так что во дворе Олежку все звали "сметаной" или же "нержавейкой". И это уже не казалось странным Сергею. Но не цвет кожи делал их детей похожими друг на друга, а отцовский прямой и открытый взгляд, волевой характер. Однако же только у Сергея был более мягкий характер, чем он напоминал мать, а также склонностью своей к мнительности и сопереживанию.
Порой Сергей был очень даже недоволен собой, особенно своей уступчивостью в семейной жизни.
 - Спасибо, мама,- поблагодарил он ещё раз мать,- напился я чая от души. От сих и до сих,- и показал он рукой выше головы,- аж, весь взмок! Ты не возражаешь если я выйду на минутку в сад? Чуть-чуть там охлажусь на ветерку...
 - А почему бы и нет? С чего это я буду возражать? Пожалуйста! На здоровье. На улице-то и впрямь сегодня просто прекрасно .А я вот тоже здесь приберусь да выйду к тебе. Медицина рекомендует: чаще бывать на воздухе!
 - Так я тебе помогу...- засуетился было Сергей и стал убирать остатки их пиршества, но мама его остановила:
 - Иди-иди, ты только вот самовар отнеси на место. А я со всем остальным и сама управлюсь. Иди же, сынок, иди и подыши в саду. Знаю я как это тебе дорого.
 - Спасибо,мама,- промолвил тихо Сергей подхватывая самовар и устремляясь с ним на кухню. Решил он по дороге скинуть на кухне вспотевшую рубашку, так как во дворе было совсем не по осеннему тепло. Сергей же не сразу вышел во двор. Дом их стоял на высоком цоколе и потому выход предваряла довольно вместительная бетонная площадка, что была вся красиво выложена узорной плиткой и огорожена железным парапетом, который Сергей сам и сварил.
 И на этой площадке стоял перед входом небольшой столик с деревенской лавкой на которую и опустился Сергей. Здесь по вечерам обычно сидела мама. Парапет площадки был обычен и непритязателен, но всегда он радовал Сергея. Не только потому что это было делом его рук, а потому что он выглядел как-то красиво и оригинально.
 С площадки вниз уходило несколько ступенек, точно также выложенных плиткой. Двор же был здесь покрыт асфальтом, который по-утру летом всегда мама подметала и поливая из шланга. Вот и сегодня от него шла приятная свежесть, хотя и было жарковато.
 Легко сбежав по ступенькам вниз, Сергей обошёл весь дом и оказался на противоположной его стороне, где под окнами дома под высокими елями стояла берёзовая лавка. Стройные и высокие ели были посажены ещё их отцом Семёном Савельевичем. Сразу же после завершения строительства и в честь каждого из его детей. Теперь они высоко вытянули свои ветви над домом, хорошо его защищая и укрывая живущих в нём людей от зноя и пыли.
 Сергей осторожно присел на берёзовую лавочку, которую он самолично сделал своими руками скопировав её с толстовской лавки, что он видел в Ясной Поляне. Так что эта самая лавка, с тех самых давних пор, постоянно обновляясь Сергеем, надёжно служит им всем. Она уютно покоилась в тени четырёх елей, стоящих здесь рядом и радуя глаз не только самим хозяевам, но всем проходящим мимо.
 Перед взором Сергея открылась с неё восхитительная панорама зелёного леса, отделяемая от него железной красивой оградой, да лишь узкой асфальтовой дорогой, прозванной в народе " Аллейкой". А чуть далее за ней начинался неширокий, но глубокий овраг поросшим лесом.
 С него и начиналась опушка леса. На дне того оврага притаился глубокий колодец с ледяной водой. Сергей часто ходил к нему за водой, пользуясь его старым воротом и оцинкованным ведром навсегда прикованным к колодцу гремящей железной цепью.
 Родниковая вода Сергею всегда доставляла удовольствие. И если бы ни чаепитие с мамой, он обязательно спустился к колодцу и напился бы его воды. В жаркие дни он бегал к нему порой умываться. Вспомнив про него Сергей как бы и ощутил вдруг свежесть его воды, запахи растущих вкруг него трав. В этом-то овраге, что и являлся теперь опушкой леса, росли издревле исполинские дубы, белоснежные берёзы да тонкие осины.
 Именно, здесь средь этих дубов, берёз и осин, в детстве они с Олежкой, с лета по осень, всегда собирали грибы. В том числе и крепкие крупные с красной шляпкой сыроежки. Ах, как любила мама делать из них вкусную картошку в грибном соусе!
 Да-да, очень любит она и умеет готовить, это у  неё непреходящая страсть-увлечение. Сергею эти воспоминания детства были сейчас особенно приятны. К тому же они наполнялись благостью осени и свежестью леса, запахом хвои.
 Сергей любил это место под елями, этот дом, наслаждался природой и тишиной леса, фруктового сада. 
 "Так что же это такое сейчас со мной происходит?- не желая того продолжал он думать свои невесёлые думы и копаться в себе,- как так могло случиться-получиться, что я начинаю терять веру не только в нашу мечту, но и в самого себя. Да вообще в радость жизни!".
 А жизнь-то так прекрасна! Сергей считал всегда себя человеком сильным и с твёрдым характером, хотя это было, конечно, далеко не так. Иначе бы он не оказался бы здесь в столь незавидной ситуации.
 Правда, всё это случилось с ним впервые, неожиданно и странно,                потому-то он и не ожидал от себя вот этакой растерянности. Неужели же он так сильно ошибался в себе, в своей самооценке? Сергей вновь попытался собраться с мыслями и не подавиться упадническому своему настроению, а главное-то этого-то никак нельзя было показать маме. Иначе она очень расстроится. А это вредно для её здоровья.
 Хотя сейчас ему действительно было чему подивиться на себя. Ведь он всегда считал себя человеком разумным и рассудительным, довольно неглупым, всё отлично понимающим в жизни, себя и окружающих людей. А тут-то он оказался не в просто дурацком положении, в каком-то непонятном штопоре из которого ему не выйти.
 Нет, конечно же, нет! Он всё это знал да понимал, всё видел намного раньше, что с ним сейчас происходит и как идёт его жизнь. Но он ничего не мог с этим поделать. Просто он жертва сложившихся обстоятельств, его постигли самые тяжелейшие времена: болезни родителей и предательство жены. И всё это одним разом. "В одном флаконе",-как говорит Витька Тучков.
 "А была ли Людмила по-настоящему ему женой?"- спрашивал Сергей себя. Трудно сказать. Этот вопрос его сейчас очень даже занимал. Он хорошо знал каждый уголок её тела, но вот знал ли он её душу и что она за человек? Вот этого-то он совершенно не знал, если судить по сегодняшнему его положению, из которого он сегодня не видел никакого выхода.
 В нём сейчас всё переплелось: прошлое с настоящим. Он не мог ничего анализировать. Находился в каком-то кошмарном сумбуре, ничто не укладывалось в его голове. Ничего он сейчас не понимал, не принимал и не чувствовал. В том числе и реальности, где всё рушилось и ломалось. Рушился привычный его мир, в котором он жил до сих пор и который они все здесь Гончаровы так прилежно и упорно строили.Рушился его миф о счастье.
 "Так что же мне теперь делать?!",- вопрошал он себя,- почему же всё так со мной нехорошо случилось-приключилось? Почему?!". Ведь он-то Сергей старался всё делать возможное и невозможное, чтобы в их большой семье жизнь сложилась-получилась? В том числе и в его собственной. Ведь ему-то Сергею, всегда казалось, что в жизни у них с Людмилой всё ладится-клеится и идёт хорошо, просто прекрасно. Ан, нет!
 По крайней мере Людмила открыто ни на что не жаловалась. А здесь-то в этой их Крапиновке тоже всё идёт вроде бы хорошо да прекрасно. Он же сам всё это видит видит наяву своими глазами, что жизнь-то у них здесь течёт нормально, хорошо да счастливо. Просто всем на зависть.
 "Тогда в чём же дело?- ломал голову Сергей,- может быть это и есть самое нехорошее, что слишком уж хорошо да на зависть? Счастье-то любит тишину. Может меня то и тревожит, что всё здесь слишком хорошо?!". Сергей никак не мог ничего понять-осознать: в чём же причина всех его теперешних терзаний-сомнений да неосознанных опасений, когда у них-то здесь всё хорошо да и прекрасно?! На своей же семейной жизни он уже поставил крест. И это он уже не брал в расчёт. Но его ещё что-то беспокоило? Он искал причину этого и не находил.
 "А всё ли у нас здесь так хорошо и прекрасно на самом ли деле?",- думалось ему,- и с чего вдруг взялась наша этакая вот неопровержимая вера в неизбежное нам всем здесь счастье?". Всё это самообман. Сомнения не давали покоя Сергею, червь неверия точил его изнутри всё ожесточённее и сильнее. И он не мог избавиться от этого ощущения.
 А ведь раньше-то он об этом совсем и не задумывался, принимая всё здесь, как должное? Откуда же тогда в нём возникли вот этакие нехорошие мысли?! Сергей этого не знал. Но эти мысли не уходили.
 "Может быть,- рассуждал он далее,- всё это нам только так показалось, а на самом деле не так здесь всё у нас здорово?". Да и вообще-то, есть ли на земле самое настоящее человеческое счастье? И что есть оно такое?!".
  Быть может, это всего лишь миф-мираж, фантазия?! Этакая вот идея-фикс? Благое пожелание. "Не потому ли,- думалось ему сейчас,- мне так сегодня нехорошо, что и теряется последняя моя капля надежды и веры в наше мечту о счастье и любви? Сергею стало казаться, что за внешним фасадом здешней их благополучной жизни таится какое-то ещё большое несчастье, пострашнее, чем нынешняя его ночь.
 И это большое несчастье совсем уже где-то рядом, у самого их порога. И он вздрогнул, как в ознобе. Оглянулся -не видит ли его мама? Подстерегает же она эта беда всех Гончаровых самым коварным образом, исподтишка. Вот тем и страшна.
Как гром среди ясного неба.
 И вот этакие путанные мысли в голове Сергея пугали его. Мучили они его до такой степени, что стало ему казаться,что мысли-то его вполне материальны и сам он Сергей может накликать беду ненароком на всю их большую семью. То есть "сглазить" всю  их спокойную и устоявшуюся здесь жизнь. И его несчастье можен распространится и здесь. Сергей даже перекрестился.
 "Так что же такое со мной происходит?"- встревожился он ещё более,- не схожу ли я с ума?". Он же всё ясно и отчётливо понимал, видел своими глазами, что у них-то здесь в Крапивенке всё пока идёт хорошо да разумно. Вполне счастливая жизнь.
 Какие тогда могут быть у него тревоги да сомнения-опасения?! Сергей всегда умел радоваться успехам своих близких людей, что доставляло ему искреннее удовольствие и радость. Сегодняшнее же положение семьи укрепляло его веру в грядущую им всем здесь счастливую жизнь. Ведь всё здесь было пока хорошо и замечательно. И он радовался этому.
 Но всё равно какое-то странное беспокойство жгло его изнутри не отпускало, держало в постоянном напряжении. Вот потому-то он сейчас никак не мог сосредоточиться ни на чём, не мог остановиться на чём-то в своих мыслях и размышлениях, кроме как только на непонятном своём беспокойстве. И оно, это его беспокойство постоянно возвращало его к основной мысли: "Почему же всё у меня так нехорошо!Почему?".
 А ему было, действительно, нехорошо и он чувствовал это. Ответ же на этот вопрос лежал прямо на поверхности: в измене его жены. Из головы Сергея никак не уходила ужасная картина нынешней ночи, как он ни пытался от неё избавиться. Он пытался даже представить, что это случилось вовсе не с ним, а с кем-то ещё другим совершенно посторонним ему человеком. Но это тоже не помогало.
 Тревожные мысли упрямо лезли ему в голову: "На кой же,чёрт, тебе всё это?!- ругал он себя,- зачем думать да размышлять о том, что уже свершилось? Зачем копаться во всяком дерьме?". Поделом тебе глупцу да слепцу, за все твои слюни и сопли, что ты распустил перед ней. За то, что был так слеп да глух, будучи столько времени рядом с ней. Неужели его не хватило, чтобы понять, что она представляет и что происходит с тобой?
 Это всё тебе за твою самоуверенность-гордыню, доброту и доверчивость, за ту фанатичную одержимость в поисках своего счастья. Всё правильно, всё верно и всё, конечно же, справедливо. "Напридумал ты себе, Серёжа, всякой там всячины про какую-то настоящую любовь,- издевался теперь он над собой,- которой и в жизни-то никогда не было".
 Вот за то ты и поплатился, слепец, поделом тебе! Оглянись-ка, дружок, вокруг да прозрей, где же ты видел, скажи, счастливые семьи? Где?! В каждой семье есть всегда свои скелеты в шкафу и в каждой из них свои подводные камни. Начитался ты, дурачок, всяких там книжек про любовь, а ведь жизнь-то совсем и не книжка. Иная она совсем и не выдумка, а осязаемая реальность. В ней-то ведь всё иначе!
 Грешен ты, Сергей, ой, как даже грешен! А ему-то ведь Сергею всегда казалось, что у них-то здесь в этом их доме всё хорошо да прекрасно. Без всяких  полутонов и нюансов, просто и открыто и без всякой серости и скрытности.
 "Неужели же, это правда,- никак не мог поверить в своею догадку Сергей,- что любовь-то всего лишь химера, блеф да мираж?"  А она-то ему, его любовь, только лишь пригрезилась! В том числе и его личное счастье. Точно также, как ему показалось, что и все здесь они тоже счастливы! Как же это несправедливо! Какой чудовищный самообман.
 А ведь он же ясно видел своими глазами, что они все здесь,действительно, счастливы? Так чему же верить? Дни их здесь всегда были наполнены какой-то особенной радостью, светлой жизнью и активной напряжённой работой по её украшению. И он до сегодняшнего дня тоже радовался вместе со всеми этой жизни, быть тоже старался счастливым, если бы, конечно, не нынешняя его ночь.
 Сергей старался ни о чём сейчас не думать, ничего не вспоминать. Ведь до этой ночи его вера в грядущую им всем здесь счастливую жизнь была просто огромной и незыблемой.
 Он и сейчас старался её сохранить в своей душе. Ведь они здесь все Гончаровы делали всё для того, чтобы их мечта-идея о счастье сбылась и стала для каждого из них действительностью.
  А ведь до неё-то, до этой его страшной ночи, ему тоже так казалось, что всё у них здесь хорошо да прекрасно! По сути, если честно сказать, так это всё у них раньше и было. Все они здесь Гончаровы, в том числе и сам Сергей, уверенно шли по жизни. Всё у них получалось да ладилось. И это они считали вполне нормальной жизнью.
 Но даже в те времена, когда он радовался жизни, внутри него незримо где-то  что-то напрягало его и тревожило. А что? Он никак этого не мог понять! Всё время Сергей пытался избавиться от этого неприятного ощущения. Главным образом он пытался уйти с головой от него в работу, как в газете, так и в ремонте-обустройстве квартиры, в хозяйственных ли делах в Крапивенке. Сергей пытался полностью занять себя в круговерти жизни и заглушить пугающую его тревогу. 
 Временно ему это удавалось, помогало вытеснять из себя всякие страхи-волнения, ночные кошмары. Наполняя жизнь делом и радостью, определённым смыслом, увлекаясь разнообразием задач и проблем, их многочисленностью, он не замечал времени и его страхи тонули в усталости. Творческая работа журналиста делала жизнь более глубокой и интересной.
 Прежде всего тем, что учила Сергея умению общаться с людьми, контактности и стремлению дарить им радость. Взамен он получал хорошее настроение. Ему были нужны только положительные эмоции и он получал их в общении с людьми. Именно в такие вот счастливые свои мгновения Сергей избавлялся от всех плохих мыслей, сомнений и опасений, тревог и предчувствий.
 Его вера в неизбежность грядущего им всем здесь счастья возрастала и крепла.Да-да, конечно же, все они здесь были в этом их доме почти что и счастливы. В том числе и сам Сергей, хотя он этого не знал. Он только сейчас это осознал.
 Все они были здесь полны жизненных сил, получая в работе как бы второе дыхание, потому что заняты были они важными и полезными делом. Так что им всегда было здесь хорошо и не до хандры. Ведь они все Гончаровы умели радоваться не только успехам друг друга, близких людей, но и каждому наступающему дню, приближая свою мечту неустанным своим трудом. Своё счастливое будущее. Причём, не столько уже в одних своих мечтаниях, но уже и в реальности самой жизни. Они стремились к счастью неустанно, как к главному смыслу их жизни. И без этого они уже жить не могли.
 Казалось бы, всё у них здесь в Крапивенке шло гладко, своим чередом, замечательно и хорошо. Общение их между собой наполнялось теплотой и сердечностью, любовью друг к другу, что по сути было почти, что и счастьем. Но они-то, конечно, об этом ничего не знали, даже не подозревали и не догадывались.
 Но особенно уверовал в грядущее им всем здесь счастье Сергей после рождения своей дочери Светы и племянницы Оли. Рождённых почти одновременно с разницей всего в полгода. И это их рождение стало для него, как бы особым, почти сакральным подтверждением его веры в реальность и неизбежность им всем здесь  семейного благополучия. В этом он усмотрел особый знак и скрытый смысл данный им свыше, как предвестие скорого исполнения всех их желаний. Ведь в семье-то Гончаровых рождение детей было всегда радостным событием. Ибо дети для них были не только желанным, но и самым лучшим украшением их жизни, отрадой и настоящим счастьем.
 У Семёна Савельевича с Тамарой Васильевной было четверо детей. И все они ими были любимы. Дети, а теперь уже и внуки, скрашивали им здесь жизнь, дарили земные радости, новые её краски. Подхватив бывало на руки этих двух своих малюток Сергей носился с ними по комнатам отцовского дома и был тем счастлив, что по правде сказать не очень-то и радовало, а точнее даже совсем не нравилось его новым родственникам со стороны жены. Бывшими в этом доме всегда желанными гостями.
 Но вот этакая сумасшедшая его радость, именно она, и вызывала у них очень большое раздражение, что читалось в их лицах. И уже тогда в самом начале совместной жизни Сергея с Людмилой это раздражение её родственников начинало перерастать в них из скрытного в откровенное недовольство. И оно начинало беспокоить уже не только одного Сергея, но и всех Гончаровых.
Однако, никто из них ни коем образом не показывал вида, считая что это у них всё временно и непонимание скоро пройдёт, когда они попривыкнут друг к другу и ближе сроднятся.
 Но этого-то сближения никак не происходило. Нервное напряжение нарастало. Вначале оно шло незаметно и скрытно, не позволяя Сергею полноценно радоваться жизнью и быть счастливым. Но потом проскакивало в язвительных фразах о его большой любви к своим родственникам. Главное-то, что было неприятно Сергею, подобного отношения к себе и к своим близким людям со стороны его новых родственников он никак не ожидал. И старался первое время этого не замечать, чтобы не усугублять сложившегося положение.
 Подобного отношения он не только не понимал, но и не воспринимал. Ему казалось это совершенно неестественным. "Как же можно не радоваться этаким вот прекрасным созданиям?!"- поражался он целуя дочку и племянницу в обе щёки,- ведь они-то ни в чём не виноваты. Какие же они забавные да чудесные?!".
 И Сергей вновь начинал кружился с ними по отцовском дому не в силах унять свою радость. "Ведь это же и есть продолжение нашей жизни, наше будущее?"- восхищался он. Но вот открыто высказываться на эту тему о своей любви к малым детям он никак не решался, точно также, как и все его родичи, думая, что у новых их родственников всё это непонимание пройдёт и всё проясниться. Что всё это у них временно и всё утрясётся-уладится.
 Однако же, напряжение не спадало. И оно было всё более и более нарастающим. Гончаровы как-то старались снизить этот накал, сердечно и радостно всегда встречали своих гостей, относились к ним предельно внимательно и с открытой душой, по-родственному и с почтением. Но ответного хорошего отношения к себе они не получали.
 Вот это-то Сергея и убивало. Он никак не мог понять, даже взять в толк: почему же он теперь должен изменить своё отношение к близким своим людям? Почему?! Даже к детям! Ему же хотелось только одного: мира и дружбы между всеми родственниками, полного взаимопонимания и общей радости. И в этом было бы его счастье.   
 Но вот это было его ошибкой. Потому что он старался не замечать их недовольства, думая, что всё как-то само-собой сгладить, как-то сам-собой снизится накал напряжения. То есть, он старался сблизить и сроднить всех своих родственников в единую большую семью.
 Однако же сколь он ни пытался это делать, показать да доказать насколько эти две девчушки-сестрёнки прекрасны да хороши, столь все его усилия, к сожалению, получались тщетными, не находя должного понимания и поддержки. Видимо этого и не должно было быть, так получается устроена жизнь?!
 Но всё равно, несмотря на всё это,на то, что это сильно его мучило и  удручало, Сергей старался как-то изменить ситуацию и не замечать всякого негатива со стороны гостей. Точно также, как это делали и все в их доме. Но искренней дружбы с новыми родственниками никак не получалось.
 Вот с тех самых пор и начали преследовать Сергея какие-то странные  беспокойства, давить его и мучить. А он, к сожалению, совершенно никак не мог этому что-то противопоставить. Или что-то измениться в их жизни. Иначе это, в его понимании, означало бы пойти ему против своей совести, то есть изменить своё всегдашнее отношение к самым близким ему людям.
 Это было бы, как ему казалось, предательством по отношению к ним, а вот этого-то он не терпел ни в каком виде. В то же время Сергея терзало ещё одно неприятное чувство вины: сразу перед всеми родственниками. Новыми и старыми. За эту возникшую неожиданно странную скрытно-тягостную атмосферу в их доме. А более того его угнетало незнание, как ему поступить в подобной ситуации?
 Он не знал главного: как ему в тот момент поступить и помирить их всех сразу, сдружить всех в их доме, хотя и ссоры-то никакой явной и не было! Вот это-то непонимание его так изнуряло, так подтачивало ему здоровье и не давало покоя, что тут ему было уже ни до счастья, ни до радости.
 Всё вместе эти неприятности до такой степени его тревожили, что ему стало даже казаться, что у них-то в доме было всегда не так всё безоблачно и хорошо, как это он себе представлял. Однако же, непосредственно наблюдая за здешней их жизнью, видя и слыша, что у них-то здесь всё идёт-течёт нормально и хорошо,даже можно сказать всем на зависть, складно и удачно, то и он сам Сергей начал успокаиваться.
 Хотя и ненадолго. Но всё же он убеждал себя в том, что все эти его страхи-волнения ненастоящие, они все преувеличенные и только кажутся ему только в результате его возросшей мнительности или же неуверенности в себе. Да-да, он почему-то стал очень даже сомневаться в себе лично. Возможно, оттого что вокруг себя он всё воспринимал теперь слишком близко к своему сердцу.
 "А как же иначе,- думалось ему иногда, сердце-то живое, оно всё чувствует и ощущает. Как же иначе? Конечно же,- успокаивал себя Сергей,- у меня расшатались нервы, так что тебе, дорогой, срочно требуется отдых". Но тут-то ведь завтра ему выходить на работу? А как?! В таком состоянии?
 Сергей уловил в этом вопросе ещё одну свою причину беспокойства: как в таком нервном напряжении он будет завтра работать? Как?! Конечно же, он умел и любил работать с людьми, да и уверенности в себе ему было тоже никогда не занимать, а тут совсем голова идёт кругом. Наплевать бы на всё и забыть, но не получалось.
 Слишком хорошо Сергей знал себя настоящую себе цену и щадил своё самолюбие. Знал и пределы своих возможностей. А они-то у него были достаточно велики, несмотря на кажущуюся мягкость его характера, искренность в общении да доброту. Внутри него сидел на удивление всем и ему самому такой крепости стержень, что просто кремень. И он знал, что к завтрашнему утру он возьмёт себя в руки и будет, как всегда, способен к работе.
  В своих убеждениях он был непоколебим и многие это знали, не пытаясь его переубедить. Потому и уважали. Это помогало ему в работе. Ежели же Сергей принимал какие-то решение,то он шёл к своей цели напролом и до конца, до полной победы. Так что все свои творческие планы он выполнял. И завтра он тоже будет полон сил. Насколько он был работоспособен и упорен в работе, настолько же он был честен по жизни, чем вызывал не только уважение, но и удивление окружающих.
 "В настоящие же времена это редкость!"- дивились они. Но иным Сергей быть и не мог. Именно таким он был рождён и в этом его никак нельзя было переделать. Вот и сейчас в новой для него профессии Сергей был абсолютно честен перед всеми и перед собой лично тоже. Всегда открыт в дружбе и в любом деле, что порой ему это очень даже мешало.
 Однако же, несмотря на всю свою открытость и кажущуюся простоту в новой его профессии у него тоже здесь тоже было в полном порядке, всё у него ладилось и шло своим чередом. Хотя постижение новой профессии требовало от него немало сил, времени и здоровья. Но более того, терпения. Сергей же умел преодолевать трудности и более сложные преграды, так что и здесь ему не было себя в чём-то упрекнуть,к чему-то придраться.
 Однако же сомневаясь ныне во всём он и здесь начинал сомневаться. Вот и  сейчас сидя под окнами родительского дома, на этой вот своей любимой лавочке, он никак не мог успокоиться, убеждая себя, в который уже раз, что все горестные его времена пройдут, они не вечны, не столь они уже страшны, как кажется, и скоро всё забудется.
Когда же наступит завтра, его новый день, а он выйдет на работу, то тогда сама жизнь-работа его захватит полностью и вылечит. Наступит новая пора его жизни. Вот она-то и будет счастливой. Тогда-то всё образуется и встанет всё на свои места, а его душе будет покойно и хорошо.
 Время шло, постепенно Сергей начал успокаиваться, повторяя про себя: "Брось ты, дурачина-простофиля, зря голову ломать да волноваться, коли в нашей-то Крапивенке всё идёт хорошо да прекрасно. Значит и у тебя тоже будет всё хорошо да замечательно. Жизнь твоя теперь только и начинается, придёт твой новый день, а он всё и подскажет, как тебе жить дальше?!".
 Сергею захотелось вдруг ощутить себя вновь счастливым и прежним, самим собой. Весёлым и работящим, стремительным и энергичным, то есть, умеющим находить радость в простой будничной жизни. А вокруг него, как ему показалось, тоже начало всё преображаться, становясь радостным и счастливым.  Жизнь, казалось, начала вновь приобретать свои прежние краски.
 Однако же, несмотря на этакий его оптимизм и просветление, червь сомнения по-прежнему глодал и глодал его не отпуская.
 "Так,что же это такое?- терялся опять Сергей весь в догадках,- быть может причина-то, именно, во мне самом?!..". И эта догадка было не без основания, потому что ему самому не всё нравилось в себе. И вновь Сергей приступил к самокопанию и самоистязанию, скрупулёзно пытаясь разобраться в себе, в своём характере, отыскивая в нём малейшие недостатки. "А у кого их нет?",- думал он, считая что именно в них-то и таятся все его истоки всех его неприятностей.
 Основным же недостатком он считал в себе прежде всего своё домашнее воспитание и непомерную его скромность. По нынешним-то временам, как ему казалось, это и есть самое, что ни на есть,слабое его место. Особенно когда ему приходилось сталкиваться по жизни с хамами и наглецами. Он злился на себя за свою излишнюю воспитанность и деликатность, за врождённую тактичность в общении с людьми, принимаемую иными за слабость его характера, мешавшую ему отвечать им той же монетой и на том же их языке.
 Он издевался над собой за то, что не может опуститься до их уровня и потому злился на своё домашнее воспитание. Так уж был он воспитан, что ещё со школы считал хамство и грубость, невоспитанность неприемлемы в поведении любого нормального человека. Самыми худшими человеческими качествами.
 Более того, Сергей ещё откровеннее презирал умение лодырей и бездарей работать локтями, расталкивая других, и неумение их делать дело добросовестно и честно. Но способных беспардонно лезть вперёд, не брезгуя ничем для достижения своей карьеры он откровенно презирал..Он считал, что быть таким позорно, что это ниже его достоинства. Он не любил выпячиваться, или же хвастать своими успехами, говорил, что его и так люди заметят, коли оценят по делам его.
 Но в этом порой  Сергей и сам сомневался, понимая что может быть он здесь не совсем и прав. Но в нём-то с детства тем же воспитанием и была заложена, вместе с чувством собственного достоинства и гордыней вот такая черта характера, как скромность.
 Вот она-то и не давала ему покоя, мешала быть похожим на других. Причём, эта его скромность и была чем-то сродни совести, что в была в нём заложена почти на генетическом уровне. Получался этакий в нём коктейль качеств его характера, что порой и сам не знал, что в нём говорит: скромность, гордость или совесть. Вот таким он был с самого рождения. Все эти качества он впитался с молоком матери,что по нынешним временам, как утверждала Людмила, означает полное его "не умение жить!".
В чём она, к стати, постоянно его и упрекала:
 - Вот потому-то,- твердила она ему,- Серёжа, ты всегда будешь в жизни на вторых ролях, в неудачниках. И не только в моих глазах, но и в глазах всех знакомых. Видно суждено тебе быть всегда в тени у менее твоих способных коллег и делать за них всю их работу!
 Другими словами, если он не научится работать локтями и показывать свои зубы, то он будет ей ненужен. Именно это его очень сильно обижало и огорчало. Так как в её словах он чувствовал, что есть какая-то доля правды. Но он не мог быть другим.
 Наглости и нахальства он не переносил. Просто не мог терпеть! Вот поэтому-то эти её слова больно его ранили, ведь он-то знал что не сможет никогда измениться. Особенно было ему горько, когда Людмила начинала почему-то сравнивать его со своим отцом, человеком высокой культуры и воспитания, блестящего образования и чрезвычайной скромности. Но по жизни совсем не пробивного."
- Ты, видно, такой же, как и мой отец, пенёк!- зло бросала она ему.- Какая же я дура, что вышла за тебя замуж!
 Сергей понимал, что всё это ей сказано в горячке, в сердцах, что она отца любит и уважает, что такое было сказано для того, чтобы унизить его Сергея. Но всё равно ему было обидно не столько за себя, сколько за её отца, к которому он относился с высокой степенью уважением.
 Но опять же и здесь воспитание ему не позволяло опуститься с ней до её ругани. И он сникал, превращался опять в молчальника. Да и вообще по складу своего  характера Сергей был человеком незлобным, отходчивым и добрым. Но доброта его была ему во вред. Так как стоило ей ему чуть-чуть улыбнуться, как ей он всё и  прощал. Считая худой мир лучше доброй ссоры.
Сергей дорожил тишиной и спокойствием в семье, часто ей уступал. И это было плохо. Во время таких вспышек её гнева он молча уходил на балкон и там усаживался в своё дачное кресло, чтобы унять там своё раздражение и накатывающую на него депрессию. Он не любил такое своё состояние унижения и тоски, обиды и растерянности, неуверенности в себе. Он не знал, что ему в таких случаях предпринять.
 Там он закуривал, выдыхая дым в раскрытое окно балкона и пускался в самокопания, анализируя свою жизнь со всех сторон. В результате таких невесёлых размышлений в нём пробуждалось желание стать таким же, как все: жёстким и циничным, наглым и беспардонным, то есть оказаться более приспособленным к нынешней жизни.
Однако же дальше вот этаких рассуждений у него ничего не шло. Он же был по сути совсем иным человеком, совершенно иного воспитания и отношения к жизни.
 "Так, может быть, она и права?- думалось ему в такие минуты,- может быть такой я и никчёмный человек?"  Сомнения рождали в нём грусть и беспросветный взгляд на жизнь, пессимизм и плохое настроение. Вспомнив про нынешнюю ночь и то что ему довелось испытать, Сергей судорожно глотнул воздух и ощутил в своей груди тупую боль.
 Кулаки его непроизвольно сжались. Разжав их Сергей зло с досады плюнул недовольный собой: "Да пошли бы они все... к чертям собачьим,- выругался он,- в том числе и я с ними. Со всей моей интеллигентность. Хамов и подлецов нужно бить и только бить, а не воспитывать. Причём, жёстко бить, иначе они слов не понимают!"
 В том что он сорвался нынешнюю ночью, забыв свою интеллигентность, он нисколько не раскаивался. Однако же он был сейчас зол не сколько на Людмилу и её любовника, а сколько на самого себя. За то, что допустил столь неуважительное к себе отношение. О чём же он сейчас думал? Не о том ли, что во всём случившимся ни сам ли он виноват? Уступал Людмиле во всём: по делу и не по делу, жалел да ублажал.
И чем больше он её любил, тем больше она наглела, меньше его уважала. Он же всё ей прощал, всё понимая. Не дурачок же он на самом деле? Понимал и то, что ещё и до замужества она играла им, как хотела. На его чувствах. Она же могла на его глазах открыто флиртовать, а он только лишь злился, а ей это доставляло особенное удовольствие. Он обижался и уходил, хлопал дверью, как говорят:
- Навсегда!..
 А она ему потом звонила, зазывала к себе под каким-то неотложным предлогом, а затем упрекала в дикой его ревности, стыдя и приговаривая, что это совсем не красит мужчину.
 А он обидевшись вновь, потом возвращался к ней не сразу, уступая её ласкам, в обмен благосклонность и внимание. И опять же здесь виной всему его доброта и вера в простое человеческое счастье. Что поделать, никак не мог он устоять перед её чарами и долго не мог на неё сердиться.
Впрочем Сергей, как было уже отмечено, был отходчив и долго ни на кого не мог сердиться. И это было, как он считал, его самым слабым местом, его ахиллесова пята.
 И всё опять у них продолжалось по старому. Так продолжалось более года. Сергей понимал, что так долго продолжаться не может, но ничего не мог с собой поделать. Принимал её такой, какая она есть, со всеми её причудами и недостатками. Считая, что это всё по молодости и потом можно будет ему её исправить. И жестоко  в этом ошибался.
 А это ей тоже очень нравилось. Она же считала, что только сама она одна должна решать, как ей должно жить и распоряжаться собой. Именно, так учила её мама.
Ругая себя сейчас Сергей, тем не менее, искал причины своих неудач не в поведении Людмилы, а в себе самом. В слабости своего характера, не умеющего остепенить свою супругу. И он столько накопал сейчас в себе недостатков, что самому даже стало ему смешно.
 Всё это ему показалось глупостью. Ведь когда дело касалось не лично его, а каких-то принципиально важных вопросов, то перед ним-то никто не мог устоять. Он шёл тогда просто напролом никого не боясь и не остерегаясь опасностей. Вот какой он бывает разный! В том числе и в нынешнюю ночь.
Вспомнив про неё, Сергей вновь помрачнел. Да бешеная кровь Гончаровых всегда просыпалась в нём весьма неожиданно. И тогда она не зная границ не допускала снисходительного отношения к себе со стороны людей неумных, нахальных и циничных. Со стороны людей с сомнительным интеллектом.
 Как же ему тут не расшатать свои нервы? Как же вообще он выдержал нынешнюю ночь?! Сергей этого не знал. Но тут-то опять что-то у него в его рассуждениях не сошлось. Его ведь и без того все вокруг уважали, без всякого там выпячивания или же самоутверждения. Никто, ничто и никогда не обходился без него в любом деле, без его совета или участия.
 Он был всегда всем нужен и необходим. Всех мог примирить, любую ситуацию разрешить, сколь бы ни была она сложна. Причём тихо и незаметно, без всякого напряжения. Как бы со стороны. Вот такой он есть по жизни человек. А тут вот в своей семейной жизни он ничего не мог понять.
 Что-то внутри него,глубоко и тревожно  давило и не отпускало. "Может быть, оттого,- думалось ему сейчас,- что я до сих пор ищу причину своего беспокойства?". Ощущение какой-то новой беды не только его не покидало, а всё более нарастало, вопреки его разуму и рассудку, до такой степени, что порой начинало ему казаться,что она где-то совсем рядом, почти что у их порога?! И вот сейчас, сидя под окнами родного дома, Сергей не мог до конца расслабиться.
 Он понимал, что ему давно пора переключиться на что-то хорошее и позитивное, положительное, иначе ему будет сейчас совсем плохо. Но это, как видно, у него не очень получалось, раз он заметил в глазах у мамы тревогу. Не успел он так подумать, как услышал над своей головой голос мамы. Высунувшись их окна, как в его детстве, она потрепала его по волосам и ласково спросила:
 - У тебя что-то случилось, Серёжа? Я вижу, что ты весь расстроенный? Как там Люда со Светой? Ты же их видел, не обманывай, я же это чувствую?
 - Всё нормально, мама!- сделал попытку улыбнуться Сергей,- всё хорошо. Просто про работу вспомнилось, опять запрягаться до отпуска...
 - Ну это ничего,- в ответ улыбнулась тая тревогу Тамара Васильевна,- день-два и всё будет в порядке. Не впервой. У тебя же всё получится. Вон как твоя газета в Крутом Яру нарасхват, почтальонов чуть ли не за грудки хватают:" Есть ли "Калининец?". Тираж каждый год растёт...
 - Всё верно, мама,- веселее отозвался Сергей,- вот я сейчас здесь отдохну и завтра буду в полном порядке. Спасибо тебе за угощение.
 - Подожди-ка, я тебе ещё тебе и блинков напеку да с вареньем! Ты какое любишь?     Сливовое...?
 - Очень,- засмеялся негромко Сергей. А Тамара Васильевна, погладив его по голове промолвила:
 - Не грусти,..- и отправилась на кухню.
 Сергей проводив её взглядом подумал: "Нет-нет, что-то мне нужно делать, иначе  сойду с ума...". Что-то уж слишком буйно разыгралась его фантазия. Как он ни старался изгнать свои мысли прочь они всё равно лезли ему в голову. Всё больше росло чувство его вины за всё происшедшее.
 Вот в таком нелепом состоянии он сидел здесь ещё некоторое время. В полном одиночестве, пытаясь хоть как-то разобраться и понять, что же с ним сейчас происходит и в их большой семьёй. И не находил ответа.
 Причины нарастающего напряжения в семье Гончарвых, а это Сергей чувствовал  интуитивно, были настолько глубоки и многообразны, различны по сути, что их было невозможно сразу уловить-понять и что-то им противопоставить. Это было никому не под силу. И никто не мог помочь сейчас Сергею, в том числе и сама Тамара Васильевна.
 "Почему же именно сейчас,- сокрушался Сергей,- все эти многочисленные пружины напряжения сработали одновременно? В самое трудное время для них всех Гончаровых! Но вот этого-то никому из них знать не было дано. И потому огорчению Сергея не было предела. Он не мог понять одного: "Почему спустя четыре года после его свадьбы все несчастья сразу так и посыпались на их головы, как горох из худого мешка?".
 И на этот вопрос Сергей никак себе не мог ответить. Правда, в семье Гончаровых никто бы тоже на этот вопрос не смог ответить .Сергей женился последним в семье, предоставив это право, как старшим, так младшим, решив посвятить себя прежде всего созданию материального благополучия для всей семьи. В том числе и для своих родителей.
И это было ему, как тогда казалось, единственно правильным решением. Он не только желал всем добра и счастья, но стремился сам прочно стать на ноги, прежде чем женится. А это требовало времени.  Поэтому он посвятил себя не только строительству "родового гнезда", но и освоению журналистики, учёбе в институте.
 Жизнь его в это время была наполнена смыслом и радостью познания, можно сказать, это и было его счастьем. И всё было бы хорошо и нормально, если бы он внезапно да вдруг ни влюбился.
 Для него самого это решение жениться было  неожиданным, а для всех в доме порадовало.  Вначале всем, казалось, всё просто замечательным, красивым да прекрасным. На Сергея с Людмилой трудно было не обратить внимания, уж очень гармонировали друг с другом. И со стороны их брак казался радостным и счастливым.
 Но это только казалось. Иначе бы сейчас Сергей не сидел бы на этой лавочке и не размышлял о своей жизни. Куда-то же исчезла его былая радость? Растаяла, как сон, как утренний туман!
И этого понять не мог не только Сергей, но и его Гончаровы. Все его друзья и ближайшие родственники желающие ему добра и счастья. Это понимание к ним придёт много лет позже, а пока никто из них ничего тревожного в их семье не наблюдал и не предчувствовал несчастья. Или же просто никто не хотел этого заметить, чтобы не обидеть Сергея, не помешать его счастью? Да всё может быть!
 Вот и сейчас, сидя в уединении на этой своей любимой лавочке, Сергей именно над этим ломал голову. Ему даже стало казаться, что все эти самые пружины-причины сработали как-то вдруг и сразу, потому что он сам изменился, переехав в новое место своего жительства.
 "Но почему же, почему?- терзался он весь в догадках,- ведь все беды и несчастья, казалось бы, должны быть далеко уже позади. У них-то в жизни всё вполне ладилось и спорилось, а тут-то несчастья вдруг взяли и навалились?! Всё у них Гончаровых в последние годы-то устоялась да нормализовалась. И не было у них неразрешимых проблем, в том числе и с жильём.
Сколько ими было уже преодолено в жизни, пережито и думано-передумано на пути к семейному счастью. Сколько выстрадано и проанализировано! Но видимо ещё не всё  преодолено, что им суждено? Потому-то Сергей сейчас никак не может успокоиться? Понять, что с ним сейчас происходит и со всей их большой семьёй?
  Не от того ли он сейчас так мучается? А теперь вот ещё вдогонку заболел тяжело отец. Видно сработали какие-то мины замедленного действия, как по закону подлости, в самые тяжелейшие их дни. Те самые скрытые пружины-причины, когда этого никто не ожидал.
 "Так разве мог кто-то из нас все эти несчастья-беды предугадать?- рассуждал Сергей,- в самые-то наши счастливые дни, когда было у нас всё хорошо! Судьбы-то наши все людские пишутся на небесах!"  Вот потому, видимо, спустя столько лет Сергей, как ни пыжился, не мог осознать ход тех событий и просчитать своё будущее и всех Гончаровых.
 Каким оно будет для них завтра? Он не желал никому ничего плохого, но не верил, как раньше, в неизбежность грядущего им все здесь счастья.  И то, что сейчас  происходит с ними, он тоже возможно поймёт спустя много лет. А пока Сергей тщетно пытается избавится от всех своих мучительных мыслей, найти своё успокоение в этих вот родных стенах. Где было ему всегда легко и хорошо.
 Он встал и задумчиво прошёлся по саду. Подошёл к гаражу, где сквозь раскрытую дверь увидел оранжевого цвета жигули-"копейку". Это автомобиль брата Олега. Затем он обогнул ещё раз дом и очутился вновь под раскидистыми елями. Снова опустился он на любимую лавку из берёзовых жердей, что была под самыми стенами их дома.
 И опять на него нахлынули воспоминания. Вот эти самые ели, взмахнувшие сейчас высоко над крышей дома, посадили они здесь вместе с отцом. Сразу же после окончания строительства. Вспомнилось также, как они здесь с Егоркой, со своим любимым племянником, смастерили несколько лет назад вот эту самую берёзовую лавку. И она сразу же вписалась в здешний пейзаж.
 Именно, здесь наслаждаясь природой Сергей, так некстати и опрометчиво, подумал ненароком: "Как же мы здесь все счастливы - остановись мгновенье,ты прекрасно!". А ведь этого-то ему никак говорить было нельзя. Даже думать!
 Ведь любая остановка в движении - это смерти подобно! И потому он казнил себя сейчас совершенно беспощадно: почему так он подумал, почему?! Никогда Сергей не верил в никакие предсказания и суеверия. А здесь-то, он никак не мог отрешится от покаянной мысли, что это именно он порушил их светлую мечту о счастье? Своими мыслями.
 Неужели же и вправду это был тот самый момент истинного и наивысшего счастья, их семейного благополучия?! Или же это было уже началом конца? Сергей проклинал себя за своё недомыслие и беспечные слова о счастье. Неужели же он сам взял да и сглазил не только своё семейное счастье, но и счастливую семейную жизнь всех своих близких и дорогих ему людей.
 Но как же он мог тогда иначе поступить-подумать, в счастливейшие дни своей молодости? Как мог он скрыть свои мысли и чувства от близких ему людей, что могло его тогда остановить и ликование в его душе?  Понять это только подвластно времени. Был он тогда счастлив или нет?
 Жизнь всегда ведь продолжается, чтобы в ней ни случилось. Какие бы не трепали её бури и катаклизмы. Она и сейчас благоухает перед ним всеми своими красками наступающей осени. Сергей вновь окунулся в её очарования с головой и казалось,что он впал он в новое своё забытьё. Но тут-то его вернули к действительности радостные восклицания, что послышались прямо над его головой из окон дома.
Он узнал голос сестры Веры, только что вбежавшей в дом:
 – Серёжка приехал?! Как я рада!- обрадовалась она,- а я-то в детском саду встретила Людмилу, так она сказала, что он ещё на сборах?!
 Высунувшись почти по пояс в раскрытое окно, свесившись прямо в сад, где блаженствовал тёплый сентябрь, она приветствовала его шутливо вскинув правую руку к виску:
 – Здравия желаю, товарищ командир! Что-то ваша жена сегодня была слишком грустна, видать, очень даже соскучилась? Твоя доченька-то сегодня уже была в детском саду! Утром встретились...
 – Видать и впрямь соскучилась, как и ты,– улыбнулся в ответ Сергей, поддержав её шутливый тон. И добавил,– а я тоже очень даже рад видеть тебя, сестрёнка.А ты-то что не работаешь сегодня?
 - Работаю. А как же? Да вот ко мне после школы на работу забежал Егорка и я вышла из банка его проводить, а тут сосед Борис на своём такси подкатил и предложил:
 - Садись, прямо до дома прокачу и назад доставлю! Всё равно ведь по пути. Я тоже на обед еду... Вот так и прокатились...
 – Ну, ладно, тогда давай-ка скорее обедай и поторапливайся...а то он уедет...
 Тут с криком «Ур-ра-а!» прямо на него выскочил из-за угла Егорка и бросился ему на шею. С Егоркой они были закадычными друзья. Ведь это его-то Вера привезла сейчас из школы.
 И Егорка без перехода сразу же начал рассказывать Серею какие-то свои новости про нынешние его школьные дела и приключения. Племянник Сергея учился, несмотря на свой озорной характер, весьма хорошо и очень тем нравилось Сергею. Но тут и сама бабушка Тамара Васильевна уже прервала их радость общения, наклонившись низко в окно и ласково позвала:
 — Егорка, живо домой. Всё стынет, иди вместе с мамой покушай!
 И Егорка тут же исчез за углом дома, как и появился.
 Сергей очень даже любил всех своих домочадцев, но особенно мать. Добрее её и умнее и мягче характером людей ещё он не встречал. И это было не только его личное мнение, как сына, а и всех с кем ей доводилось общаться. Именно она всегда с самого раннего его детства, успокаивала всех их в семье и лечила, как вот и сейчас она заботится об Егорке.
 Умела она излечивать все их физические и душевные раны. Ведь это же она спасала Сергея в Крыму от той его депрессии после первого расставания с Людмилой. Именно тогда они почти всей семьёй и отправились на отдых в Крым от всех своих проблем в августе семьдесят шестого.
 Кроме, конечно же, работавшего как всегда отца и младшего их брата Олега, находящегося на производственной практике от коммунально-строительного техникума. Это был уже август первого года его знакомства с Людмилой и год первой их серьёзной размолвки.
 Тогда он не состоя с ней ещё в браке, когда она отработав на их металлургическом комбинате и года вдруг неожиданно рассчитавшись и умчалась в Воронеж, заявив Сергею,что там ждёт её жених и что она срочно выходит за него замуж. Правда то была или нет Сергей так до сих пор и не знает, но переживал он тогда здорово, морально и физически.
 И настолько ослаб, что просто таял у всех на глазах. Тогда-то Гончаровы и решили спасать его и увезли на отдых в Крым, то есть в Севастополь. И там-то на тёплом море подлечить его, переменив обстановку, тем самым и развлечь-отвлечь от подавленного его душевного состояния. Тем более, что сестра Вера с мужем Вадимом решили в тот год показать море их маме Тамаре Васильевне. Так как она его ни разу  видела. К тому же старший их брат Аркадий решил тоже искупать в тёплом море своего сына Юрия.
 Сергей вначале даже и отнекивался от этакого предложения. Из-за плохого своего настроения и из-за того, что сильно он потратился, побывав за рубежом в туристической поездке. Но море-то его тоже манило и ему тоже очень хотелось успокоиться, забыть всё в морских ласковых волнах и под солнцем пляжа. Потому-то он долго и не противился их уговорам.
 Однако же охота к перемене мест, вместе с красотами Крыма, тёплое море с жарким солнцем,слабо ему помогали. Материнское доброе слово было ему лишь спасением и   бальзамом для души. Проводив сейчас взглядом мать Сергей пытался понять одно: в чём же причина его такого странного невезения?
 Неужели же и впрямь это есть какое-то проклятие или же колдовство? Для него это не столько загадка, а какое-то просто вселенское несчастье! Воспитанный на книгах про любовь и о прекрасных дамах, он во внешности Людмилы узрел свой воображаемый идеал-книжный образ и никак не мог с ним расстаться.
 Как тут с ним ни бились близкие ему люди, пытаясь доказать что-то обратное, но это было совершенно невозможно. Ему говорили, что его влюблённость всего лишь мираж, такое случается, но потом проходит. Но он не хотел ничего слышать, не желал видеть иной реальности, чем его воображении.
 "Так что же это такое?"- спрашивал он себя. Неужели же вот этакое его жуткое состояние и есть так называемая любовь?". И никак он от такого своего наваждения  не мог избавиться.
 Впервые он увидел Людмилу, а точнее почувствовал её взгляд затылком стоя у аппарата газовой воды на первом этаже Управления комбинатом. Сергей оглянулся и увидел прямо перед собой смотрящую на него в упор высокую красивую девушку лет чуть за двадцать. Она стояла в сторонке и неспешно пила из своей синей чашки газированную воду.
 Сергей смутившись отвернулся, взял из автомата наполненный шипящей водой граненый стакан и начал пить. Когда же он поставил его  обратно постой и обернулся, то девушки уже не было. Это было в июле 1975 года. Сергей  только-только получил диплом об окончании пединститута и проходил испытательный срок в газете " Калининец" Крутоярского металлургического комбината на должность корреспондента.
 И это требовало от него немало сил и времени, чтобы доказать свою способность  работать в новой профессии. Потому-то времени у него особенно не было, чтобы тратить его на девушек Кроме того были у него ещё работы по дому, которые никогда не кончались.
 Но, как говорится, от судьбы не уйдёшь! Наступил август, затем сентябрь и  неизбежные уборочные работы в ближайшем к Туле совхозе «Парники». Работники Управления тоже не избежали этой участи поработать на его полях. И вот на уборке картофеля или же свёклы, Сергей этого сейчас не помнил, он вдруг стал замечать, что почему-то эта девушка всегда оказывалась рядом с ним. В том числе и при возвращении домой в рабочем автобусе.
 А потом уже начались и свидания да гулянья по вечерам, походы в театры и в кино. Казалось бы дружба сразу же у них стала настолько прочной, что стали они друг другу очень близки и Сергею почудилась их связь взаимная и прочная, если бы ни один странный случаи, который чуть ни привёл их к разрыву. И это должно было бы насторожить Сергея, но он постарался этого не заметить и не придать этому значения.
 Он закрыл на это глаза, так как Людмила ему очень понравилась. А ведь зря, ох, как даже зря! Но это он только сейчас понимает и от этого ему ещё сейчас больнее. Но тогда иначе он не мог поступить. А случилось следующее. Однажды он пришёл к ней на свидание к общежитию при полном параде: при галстуке-бабочке, в новом костюме и белой рубашке, модных остроносых башмаках. И остался ожидать её в условное время возле дверей общежития.
Когда же она вышла к нему, то он был несколько удивлён и раздосадован тем, что не была она одета как надо к посещению театра,а была в обычном домашнем халате.
 – А что мы никуда не идем?– спросил он удивлённо.
 – Нет,– ответила она,– я сегодня плохо чувствую, зайдём ко мне и просто посидим-поболтаем... мне сегодня никуда не хочется идти.
 Общежитие Управления находилось в центре посёлка. На первом его этаже располагались гостиничные номера. В одном из них она жила. Впрочем разницы никакой не было между гостиничными номерами и комнатами в общежитии. Только в гостинице комната на двоих. В общежитии на четырёх или на пять.
 При входе здесь одинаково, по обе стороны от двери и над входом были встроенные шкафы для утвари и одежды, всего остального необходимого для скромного быта. Прямо против входной двери обычное окно со шторами, а пред окном большой раздвижной стол. Справа и слева от стола две односпальные кровати. Подле них тумбочки. Вот и всё.
 Войдя в комнату Людмила пригласила Сергея присесть на одну из кроватей, а сама же устроилась против него на другую кровать. По другую сторону стола. Но не успели они и пяти минут проговорить, как в дверях комнаты появился неожиданный для Сергея посетитель. Это был незнакомый ему молодой человек и удивлённо уставился на него, переводя взгляд на Людмилу.
 Она жена молча наблюдала за происходящим: что же будет дальше? Сергей всё-таки узнал этого позднего визитёра. Он не был с ним близко знаком, но был о нём не лучшего мнения. Потому и был очень удивлён её неразборчивостью в выборе знакомств, списав это на недолгое здесь её пребывание.
 Он смотрел на вошедшего и тоже молчал. Визитёр немного помялся в дверях, бросив взгляд на Сергея, затем ухмыльнулся, видно тоже узнав его, помедлив спросил:
 – Ну что,.. ты останешься здесь или я?
 По его виду и тону, по смущению Людмилы, Сергей понял, что они уже знакомы ещё до Сергея. И он спокойно произнёс:
 – Конечно, я.
 Странный гость опять немного потоптался в дверях. Очевидно думая, что ему предпринять, а затем резко повернулся направившись было восвояси, но тут он обернулся вернулся в комнату и поставил на стол пивную кружку. Видимо прихватил её из ближайшего пивного ларька.
 Этот «подарок» ещё более удивил Сергея. Обычно на свидания приходят с цветами, а с пивными кружками. Этот визит не только ошарашил Сергея, но и пробудил в нём желание защищать Людмилу, приезжую девушку, в незнакомом посёлке от подобных  знакомств.
 Возможно это была тоже его ошибкой, присвоить себе роль её воспитателя- наставника. Обычно девушки сами не допускают знакомств с такими типами. И она для этого была достаточно взрослой. Сергей не стал расспрашивать её о нём и Людмила не стала этого объяснять.
 Можно было бы посчитать это и случайностью. После того визитёра беседа у них продолжалась недолго. Людмила сослалась на плохое самочувствие и поговорив немного на всякие отвлечённые темы про завтрашний день они начали прощаться. На следующий день в начале рабочего дня Людмила ему сразу же позвонила и спросила: не хочет ли он сходить с ней в кино на новый фильм в местном кинотеатре. Сергей посчитал, что его отказ выглядел бы грубостью и дал согласие. Да и сам он был рад этому звонку.
 Но вот тот поздний визит к ней в комнату её знакомого с пивной кружкой остался в его памяти. Тем более, что подобные случаи в его присутствии повторялись и позже. И они уже не казались ему случайностью. Чувствуя их закономерность Сергей не мог не обижаться, что могло бы стать их окончательным и полным разрывом. Он в таких случаях молча уходил от Людмилы, считая,что навсегда. Но утренние её звонки в редакцию, магия её голоса, возвращали его назад.Приглашая его к себе или же на какие-то мероприятия Людмила никогда не извинялась и ничего не объясняла, делала вид, что ничего не произошло.
 Вспомнив сейчас про всё это Сергей подумал о том, что чем быстрее всё это у него с Людмилой закончится, тем спокойней и счастливей будет его жизнь. Иначе ему придёт совсем плохо, пора бы и в нём пробудится чувству собственного самосохранения? Но инстинкт не срабатывал. Разумом он это хорошо понимал, а вот с сердцем он не мог совладать.
 Сама мысль о потери Людмилы, семьи и дочери его глубоко ранила. Да и сейчас ему было тоже больно о том думать. Но вот за углом дома завёлся-заурчал мотор, что и прервало его размышления. Громко засигналил Борька-таксист Вере, возвещая ей, что он уже пообедал и им пора уже ехать назад.
Резкий звук клаксона вернул Сергея к действительности. «А вот уже и Борис…» – подумалось ему и тут же он услышал, как застучала Вера по порожкам своими  каблучками, сбегая вниз к калитке. Вот хлопнула калитка, затем дверь салона автомобиля и прямо перед Сергеем промелькнуло в оконце "Волги" лицо его сестры. Она спешила на работу.
 Автомобиль повернул на липовую аллею с акациями, посаженными здесь ещё до революции помещицей Крюковой. Это Сергей в одном из воспоминаний старожилов.  Проводив же машину взглядом Сергей подумал о Вере: «Как же ей сейчас непросто в жизни: работать в банке и выполнять здесь все домашние дела. Мама слаба, хоть не подаёт вида. Отец в больнице, муж в постоянных командировках, да ещё двое своих малых детей. Здесь же в этом их доме поселился и старшего их брат Аркадия, после своего развода с женой. Хотя они все, в том числе и сам Сергей по возможности старались помогать сестре. Но это ведь такая малость.
 С того счастливого времени, когда Сергей пытался остановить прекрасные свои мгновения, прошло не столь уже и много времени, как начались в большой и дружной их семье сплошные неурядицы. На первый взгляд, казавшиеся, пустяками. Причём они касалось не только жизни одного Сергея. Какая-то натянутость и неестественность появилась в их семейных отношениях.
 Сергею всегда казалось странным, что муж Веры Вадим нашёл себе работу с постоянным отсутствием дома. Но эта работа ему нравилась. Хотя к этому все и привыкли, но тем не менее, это служило порой темой неприятного для них разговора.
 Не однажды Гончаровы в шутку, а то и всерьёз, предлагали ему устроиться работать рядом с домом - электриком на Крутояровском металлургическом комбинате. На что он отшучивался:
 - В гробу я видел ваш комбинат!
 Мотивируя своё этакое нежелание тем, что вместе с командировочными он получает в два раза больше, чем без них. И возможно больше чем на комбинате. Так что дома он появлялся лишь в выходные и праздничные дни. И ещё, разумеется,в отпуске. Так что он не мог полноценно участвовать в домашних их делах и помогать Вере в заботе о детях по их воспитанию.
 Так что при случае Сергей старался помогать своим родителям и сестре по дому и очень любил возиться с детьми. А сейчас вот собираясь за дочерью в детский сад он надумал забрать из детсада свою  племянницу Олю, дочь Веры. И потом уже с ними навестить в больнице своего отца. Захотелось ему показать отцу его внучек, тем самым сделать ему приятное.
 Как ни странно, но Семён Савельевич при его взрывном характере был чрезвычайно сентиментален и очень сильно любил детей и внуков. Теперь же Сергей сожалел о том, что забыл предупредить Веру, что он заберёт из садика Олю. И её не нужно за ней идти после работы.
 Вспомнив сейчас про отца и об его любви к детям, про их ответною любовь к родителям, Сергей задался вновь вопросом: «А что такое есть любовь?». Это чувство, думалось ему, оно заложено в каждом из нас с детства. Не может же человек родиться изначально плохим: злым, коварным, жестоким и гадким?!
 Ведь человек - подобие божье! Им же он и сотворён! Все люди на земле любят своих близких, скучают по ним и не могут жить друг без друга. А если этого нет, то получается - это совершенно чужие люди. В них нет ничего: ни любви, ни душевной близости. Нет того, что делает человека человеком, а людей родственными душами.
 "Даже незнакомые люди,- думалось ему,- всегда стараются относиться с добром друг к другу, с желаем помочь словом и делом, сколько это в их силах. Разве это люди,в коих нет чувства сопереживания! Чурбаны они тогда бесчувственные, роботы железные!"
 Сергей горько усмехнулся, вспомнив про Людмилу. Как можно было ему не думать, не переживать за своих дорогих и близких людей?! Порой даже больше, чем за самого себя. Особенно это остро почувствовал Сергей в армии,находясь далеко от дома. 
 Как же ему тогда хотелось, хоть на несколько часов или даже минут, оказаться в родном доме. Взбежать по его порожкам и расцеловать там мать, обнять всех: отца, сестру и братьев. Ведь десятидневный отпуск казался тогда Сергею просто счастьем! Но это счастье нужно было заслужить и оно не всем выпадало. И оно ему так и не выпало.
 Сергею казалось, что только молитвы да любовь матерей, её беспокойство о нём и тревоги, являлись оберегом всей его жизни. Он поднялся и вошёл в дом где его ждала мама с Егоркой.
А.Бочаров.
2020.