История создания и идейные особенности статьи Льва Николаевича Толстого «ПО ПОВОДУ КОНГРЕССА О МИРЕ В ГААГЕ (Письмо к шведам)». 1899
[ПРИМЕЧАНИЕ. Всё нижеследующее - отрывок из моей книги "НЕТ ВОЙНЕ Льва Николаевича Толстого". При публикации на этом сайте теряются курсивы и пр. выделения. Нельзя поместить иллюстрации. ОЧЕНЬ ДОЛГО здесь перебивать курсивы на капс, разделять все абзацы и пр. Поэтому прошу рассматривать текст, как презентационный, а за полноценной версией обращаться к моей для всех, даром доступной в интернете книгой. Спокойного чтения! Радостных открытий! - Автор. ]
______________________
Сборища европейских пацифистов, всё более частые в 1890-е годы, встречали стойкий скепсис Л. Н. Толстого — всё по той же причине: проходили они в декларативно, номинально христианском мире, а по существу — игнорировали то решение проблематики войны и мира, которое было и остаётся неизбежным следствием из искренне принятого сердцем и разумением, каждым человеком, учения Христа. Учение обращается именно к каждому отдельному человеку, а значит, наибольшую поддержку должно бы было оказывать индивидуальной, естественной для морально здорового человека, ненависти к системным, организованным формами насилия, принуждения. Пацифистские же круги стремились, минуя принципиально «вопросы религии», решить актуальные вопросы, исходя из жизнепонимания дохристианского, языческого — посредством норм международного «права», апеллируя к безбожному, «светскому» гуманизму. Таково было и очередное сборище пацифистов, на этот раз в Гааге, знаменитая Первая Мирная конференция в 1899 году, неожиданно для многих, даже причастных к теме, созванная по инициативе варварской Российской империи и находившаяся «под эгидой» российского императора Николая II.
Отчего это могло понадобиться «доброму батюшке» царю — легко догадаться. В конце 1890-х годов XIX века начался новый этап в развитии вооружений: большинство стран вооружились более современными моделями винтовок. Появление бездымного пороха позволило увеличить скорость полёта пули, а уменьшение калибра – снизить вес винтовок и увеличить носимый запас патронов. За счёт выигрыша в весе винтовки получили встроенный магазин, обеспечивающий более высокую скорострельность. В 1886 году Франция принимает систему Лебеля, а в 1887 году Турция — систему Маузера, Япония — Мураты, в 1888 году Австрия — Маннлихера. Тогда же Германия перевооружается магазинной винтовкой 1888 года, созданной на основе конструкции Маузера. Через год на новые системы перешли Англия (система Ли-Метфорда) и Италия (система Маннлихера-Каркано) и Россия (образец 1891 года).
В России в качестве основного образца стрелкового оружия была выбрана 3-линейная винтовка системы Мосина образца 1891 года. Скорострельность магазинной винтовки Мосина составляла 10 – 12 выстрелов в минуту, а прицельная дальность стрельбы — до 2000 метров. На вооружении в русской армии в то время были морально устаревшие револьверы системы Смита-Вессона образца 1871, 1874 и 1880 годов, которые в конце XIX века были заменены револьверами системы Нагана образца 1895 года.
В этот период появились и скорострельные автоматические пистолеты, которые постепенно вытеснили револьверы. Первые автоматические пистолеты Джона Браунинга появились в 1897 году, автоматический пистолет Вильгельма и Пауля Маузеров — в 1896 году (в 1866 году они сконструировали однозарядную винтовку и револьвер, которые в 1871 году были приняты на вооружение в германской армии).
Промышленный подъём 2-й половины XIX века предоставил возможность создания и производства нарезных артиллерийских орудий (нарезное орудие — орудие, имеющее винтовые нарезы по каналу ствола). Благодаря бездымному пороху и увеличению относительной длины снаряда достигалась высокая начальная скорость снаряда, что позволяло увеличить дальность стрельбы, а приданием снаряду устойчивости в полёте с помощью нарезов по каналу ствола, достигалась точность стрельбы. В армии всех стран с 1857 по 1870 годы были приняты на вооружение нарезные артиллерийские орудия. Для стрельбы из нарезных орудий применялись вначале снаряды со свинцовой оболочкой, а в последующем стальные снаряды с закреплёнными на их корпусе медными ведущими поясками.
В России в 1885 году на вооружение приняли 6-дюймовую (152-мм) полевую мортиру системы Круппа на лафете Энгельгардта.
Немецкий конструктор Эргардт разработал скорострельную пушку калибра 76, 2 мм. Скорость стрельбы орудия составляла 15-20 выстрелов в минуту. Германия в 1897 году приняла на вооружение 77-мм пушку образца 1896 года, скорострельность которой составляла 5 выстрелов в минуту. Англия закупила орудия Эргардта с боеприпасами для изучения и приняла на вооружение 76,2 мм пушку. В 1892 году французы Пюто и Дьюпор создали 75 мм пушку с независимой линией прицеливания. На вооружение французской армии была принята 75-мм полевая пушка образца 1897 года, со скорострельность 16 выстрелов в минуту.
В германской армии была принята на вооружение скорострельная полевая 77-миллиметровая пушка (образца 1896 года), которая делала 6 – 10 выстрелов в минуту: почти в 5 раз больше, чем ранее.
К концу XIX века была установлена твёрдая классификация кораблей парового флота. В России классификация была введена приказом по Морскому ведомству от 1 февраля 1892 года. Она устанавливала следующие классы кораблей: броненосцы эскадренные и береговой обороны, крейсеры 1 ранга (броненосные и бронепалубные) и 2 ранга, минные крейсеры, канонерские лодки мореходные и береговой обороны, пароходы, яхты, транспорты, миноносцы, миноноски, учебные суда, портовые суда.
Основные классы кораблей имели следующие предназначение и тактико-технические элементы:
1. Эскадренные броненосцы — наиболее мощные артиллерийские корабли для ведения главным образом эскадренного боя; имели водоизмещение 10 – 15 тысяч т; вооружение: артиллерийское — четыре 305-мм, до двенадцати 152-мм, до двадцати 75-мм и до тридцати 47 – 37-мм орудий; торпедное — до четырёх надводных и двух подводных торпедных аппаратов; бронирование 406 – 250 мм; скорость 17 – 18 узлов; дальность плавания до 8 тысяч миль.
2. Броненосцы береговой обороны — артиллерийские корабли для ведения боя в прибрежном районе; имели водоизмещение до 5000 тонн, скорость до 16 узлов; артиллерийское вооружение — четыре 254-мм, четыре 120-мм и до двадцати четырех 47- и 38-мм орудий, четыре торпедных аппарата, бронирование до 203 мм.
3. Крейсера 1 ранга — для ведения артиллерийского боя вместе с эскадренными броненосцами, а также для самостоятельных действий на океанских коммуникациях; их водоизмещение достигало 12 тысяч тонн, скорость — 20 узлов, дальность плавания — 8000 миль; вооружение: артиллерийское – четыре 203-мм, шестнадцать 152-мм, до тридцати 37 мм орудий, торпедное — до четырех надводных торпедных аппаратов; бронирование — до 203 мм.
4. Крейсеры 2 ранга – для ведения тактической (ближней) разведки, несения дозорной службы, нарушения коммуникаций противника и защиты своих коммуникаций, отражения атак миноносцев; имели водоизмещение от 3000 до 6000 тонн, скорость до 25 узлов, дальность плавания до 4000 миль; вооружение: артиллерийское — восемь 152-мм, двадцать четыре 75-мм, восемь 37-мм орудий; торпедное — до четырех торпедных аппаратов.
5. Канонерские лодки — небольшие артиллерийские корабли для ведения боя вблизи берегов; имели водоизмещение до 1500 тонн, скорость до 15 узлов и по два орудия калибром от 152 до 225 мм.
6. Эскадренные миноносцы — торпедные корабли для действий в открытом море и прибрежных районах; водоизмещение эскадренных миноносцев до 350 тонн, скорость до 27 узлов, одно 75-мм и пять 47-мм орудий, три торпедных аппарата; у миноносцев водоизмещение до 180 тонн, скорость до 24 узлов, три 37-мм орудия, два торпедных аппарата.
Расходы на совершенствование вооружений тяжело сказались на финансовом положении России. Поэтому, когда летом 1898 года российскому правительству стало известно о намерении германского императора Вильгельма II потребовать от рейхстага значительного увеличения личного состава армии, что могло вынудить и Россию увеличить расходы на дальнейшее развитие боевых средств, ведомство иностранных дел России посчитало своевременным созвать международную конференцию с целью положить предел постепенному развитию современных вооружений. Император России Николай II согласился с этим предложением.
12/24 августа 1898 г. была распубликована нота министра иностранных дел России гр. М. Н. Муравьева с предложением императора Николая II о созыве международной конференции мира. Даже самое место проведения конференций предложила именно Россия: Гаага является родиной «отца науки международного права» Гуго Гроция, опубликовавшего в 1625 г. свой фундаментальный трактат «О праве войны и мира». Судя по всему, главной целью этого было «приручение» наиболее умеренных, сговорчивых пацифистских кругов с одновременным внесением раскола в ряды пацифистов, часть которых, как Берта фон Зуттнер, желали ставить на конференциях вопросы именно разоружения, уничтожения войн, а не их «гуманизации». Без веры, без единения всех противников войны в актуальном, спасительном христианском жизнепонимании такой сценарий обречён был оставаться утопией.
Сама легитимизация задействования в Мирной конференции, тем более в качестве инициаторов, участников гонки вооружений (на которую Россия в те годы тратила более четверти расходов бюджета) превращала сборище в посмешище. Между тем "царский манифест" был восторженно встречен пацифистами. Казалось, неожиданно приблизилось воплощение самых смелых надежд на установление "вечного мира" через пацифизм "сверху", посредством монаршьей «отмены войны». Кстати, подобное предложение, но в отношении смертных казней, конкретно помилования цареубийц, прозвучало в письме Л. Н. Толстого, после событий 1 марта 1881 года, сыну убитого императора, Александру III. В отношении же войн такого разрешения грезила Берта фон Зуттнер, первоначально с восторгом воспринявшая инициативу симпатичного ей молодого русского царя.
Этот оптимизм пацифистов убавлялся по мере того, как выяснилась повсеместно холодная официальная реакция на предложения России. Западные государства восприняли идею мирной конференции с плохо скрываемой враждебностью. Германия, Англия и Франция боялись уступить друг другу приоритет, а также затронуть болезненные взаимные вопросы: об Эльзасе и Лотарингии, Турции, Китае. Германский император Вильгельм II был уверен, что «Россия уже дошла на предела», и денег у неё в казне нет. Левая западная печать обрушилась на Россию с упреками в популизме и в том, что она использует мирные инициативы для прикрытия агрессивной политики, о чём, в частности, написал известный социал-демократ и деятель Второго Интернационала Карл Каутский в статье «Демократическое и реакционное разоружение» в марксистском журнале Второго Интернационала «Die Neue Zeit». Идею Конференции поддержали Австро-Венгрия, действительно нищая, традиционно неудачливая в войнах, Италия и ряд менее влиятельных стран. В результате первоначальный объём вопросов будущей конференции был значительно урезан. В официальном обращении министра иностранных дел от 30 декабря 1898 г. предлагалось внести в повестку дня форума следующие вопросы:
«1. Сохранение на известный срок настоящего состава сухопутных и морских вооружённых сил и бюджетов на военные надобности и предварительное изучение средств, при помощи которых могло бы в будущем осуществиться даже сокращение вооружённых сил и военных бюджетов.
2. Запрещение вводить в употребление в армиях и во флоте какое бы то ни было новое огнестрельное оружие и новые взрывчатые вещества, а также порох, более сильно действующий сравнительно с принятым в настоящее время как для ружейных, так и для орудийных снарядов.
3. Ограничение употребления в полевой войне разрушительных взрывчатых составов, уже существующих, а также запрещение пользоваться метательными снарядами с воздушных шаров или иным подобным способом.
4. Запрещение употреблять в морских войнах подводные миноносные лодки и иные орудия разрушения того же свойства, а также обязательство не строить в будущем военных судов с таранами.
5. Применение к морским войнам постановлений Женевской конвенции 1864 года на основании дополнительных к ней постановлений 1868 года.
6. Признание на таких же основаниях нейтральности судов и шлюпок, коим будет поручено спасание утопающих во время или после морских сражений.
7. Пересмотр декларации о законах и обычаях войны, выработанной в 1874 году на конференции в Брюсселе и до сего времени не ратификованной.
8. Принятие начала применения добрых услуг, посредничества и добровольного третейского разбирательства в подходящих случаях, с целью предотвращения вооруженных между государствами столкновений; соглашение о способах применения этих средств и установление однообразной практики в их употреблении» (Циркулярное сообщение министра иностранных дел пребывающим в Санкт-Петербурге представителям иностранных государств от 30-го декабря 1898 г. // Правительственный вестник. 1899. № 8. 12 января).
Та степень гопнической наглости и ожесточённого цинизма, с которыми даже в наши дни, в третьем десятилетии XXI века, именно Россия попирает своей палаческой агрессией в Украине все нормы международного права, утвердившиеся в XX веке, позволяет нам констатировать дальновидность именно скептиков «николаевской» Гааги и наивность надежд в массе тогдашних европацифистов. Тем не менее пропагандистские акции пацифистов по всей Европе при подготовке и в ходе I Гаагской конференции мира означали действительный прорыв в истории антивоенного движения. Толстой следил и за ними, и за положительными (разумеется) отзывами на инициативу императора в российской печати. Вот, для примера, агитка от «Московского листка» от 9 мая 1899 года:
«Открытие мирной конференции в Гааге вызвало сочувственные заявления целям ее со стороны всех участвующих в ней представителей правительств, выразивших горячие и сердечные поздравления Русскому Государю. Кроме того, день открытия этого международного совещания отмечен был с особенной радостью всеми народами земного шара и всей мировой печатью…
[…] …Нельзя без глубокого сожаления вспомнить о тех возгласах недоверия, которые раздались почти накануне открытия конференции в Гааге, по поводу её программы […].
Так, например, в Германии одна газета обнародовала изречение заслуженного историка Моммсена, сказавшего, что он считает Гаагскую мирную конференцию исторической опечаткой, о которой, как таковой, он не считает даже нужным и высказывать свои суждения». Другой немецкий учёный, философ Куно Фишер, заявил, что «он относится к идее мирной конференции в Гааге без веры и надежды».
[…] <Народы> не должны увлекаться мыслью о возможности установления вечного мира, обусловливающего прекращение всякого вооружения. Подобные надежды, пока не наступит царство Божие на земле, представляются едва ли достижимыми и предаваться таким мечтаниям правительства и народы не приглашались вовсе воззванием русского правительства, изданным в августе прошлого года. Оно указывало лишь на цели, гораздо более скромные, но не менее великие и благодатные по последствиям, которые может повлечь за собой их достижение.
Гаагская конференция вовсе не предполагает разрабатывать вопросы и задачи, которые ставят себе, так называемые, „общества мира", давно существующие в Европе и основанные отклоненными мечтателями, увлечёнными воодушевляющей их идеей. Но то, что предполагается выработать и установить на открывшейся 6 мая, по почину нашего Всемилостивейшего Государя, конференции содержит в себе весьма много хорошего, удовлетворяющего насущным потребностям ныне живущего поколения людей и может в достаточной мере способствовать осуществлению возвышенной цели, лежащей в основе конференции.
[…] Одно содержание этой программы будущих работ гаагской конференции наполняет сердце чувством глубокого благоговения к великодушному замыслу Русского Царя. Народы исполнится благодарностью уже и в том случае, если война, в иных случаях считающаяся пока неизбежной, будет ограничена законами, внушаемыми чувством человеколюбия и справедливости, и если все государства, по крайней мере, признают в принципе идею третейского суда, как средства предупреждения войны. И это одно, несомненно, составит огромный шаг на пути мирного развития человечества» ).
Сама Конференция прошла в период с 6 (18) мая по 17 (29) июля 1899 г. В ней приняли участие представители 27 государств: Австро-Венгрии, Германии, Бельгии, Китая, Дании, Испании, США, Мексики, Франции, Великобритании, Греции, Италии, Японии, Люксембурга, Черногории, Нидерландов, Ирана, Португалии, Румынии, России, Сербии, Сиама, Швеции, Норвегии, Швейцарии, Турции, Болгарии (не присутствовали государства Центральной и Южной Америки).
В состав российской делегации, которая представляла также интересы Черногории, входило 13 человек, возглавлял ее российский посол в Лондоне Егор Стааль.
Конечно, вся официозная, а тем более пропагандистская шумиха вокруг неё живо напомнили Толстому восторги по поводу «Тулонской весны» 1893 г., военного Франко-русского союза, так же долженствовавшего, якобы, обеспечить «мир». Вряд ли бы, однако, он сам захотел откликаться на это представление в печати. Однако, как и можно было предвидеть — его “достали”. Группа шведской интеллигенции направила Толстому в конце 1898 года письмо-обращение. Подлинник его утрачен, оттого точная датировка документа невозможна. В № 1 (август) за 1899 г. начатого тогда в Женеве близким другом Толстого, Павлом Ивановичем Бирюковым, бесцензурного журнала «Свободная мысль» (стр. 2 – 4) письмо было опубликовано без даты и, возможно, с утратами и искажениями, в таком виде:
«Многоуважаемый Лев Николаевич!
Зная ваше сочувствие к тем, которые, превосходя окружающих людей нравственным своим уровнем, терпят по недоразумению от них гонения, мы, нижеподписавшиеся рассчитываем на вашу доброжелательную помощь.
За последнее десятилетие более тридцати беспорочных молодых людей осуждены в тюрьму и на штрафные работы, иные до трёх лет и четырёх месяцев, за отказ от исполнения воинской повинности по своим убеждениям.
В последнее время много голосов стало раздаваться против таких мер, и после того, как запрос об этом был сделан в рейхстаге в 1898 г., и Нижняя палата решилась с своей стороны обратиться с письменной просьбой к Его Королевскому Величеству, правительство на этих днях передало на обсуждение особого комитета вопрос о том, в какой степени подлежащий воинской повинности, совести которого противно употребление оружия, может быть освобождён от неё в мирное время, и насколько можно заменить её другой подходящей работой.
В таком положении находится вопрос этот у нас. Но вопрос этот имеет значение не для одной нашей страны и потому должен, как вопрос общечеловеческий, быть рассмотрен и в других странах.
Существующая система воинской повинности создала мучеников в Норвегии, Дании, Германии, Австрии, России, — вообще во всём христианском мире. Везде подвергались той же участи юноши, желавшие лишь поступать по совести, везде они были причислены к преступникам и с ними вместе осуждены.
Никто лучше вас этого не знает, граф, и никто лучше вас не умел бороться со злом. Но нам неизвестно, думали ли вы об этом, и в какой степени возможно предложить этот вопрос на рассмотрение правительства именно теперь, когда приготовляются к великой конференции общего разоружения, и потому мы просим вас обдумать его. Нам кажется, что возбуждение этого вопроса не может быть более своевременным, чем теперь, когда правительственные представители великих культурных стран должны собраться, чтобы изыскивать средства для уменьшения бедствий войны.
Имея в виду не только сокращение сумм, тратимых на воинское вооружение, но, как мы надеемся, желая противодействовать войнам или по крайней мере уменьшить возможность их возникновения или даже хоть их ужасы, — собравшиеся правительственные уполномоченные должны будут выслушать наше заявление, так как самая цель конгресса не позволит отнестись без внимания к такому важному, в интересах гуманности, заявлению. Отнесясь невнимательно к нашему заявлению, члены конгресса показали бы перед целым светом, что они лишены и тех искренних человеколюбивых намерений, которые необходимы людям, желающим осуществить благородные и гуманные идеи миролюбивого царя.
В какой мере осуществятся эти идеи, предвидеть невозможно. Судя по запутанному положению, грозившему в последнее время зажечь весь мир, нельзя ждать серьёзных результатов конференции. Но если бы могли согласиться, по примеру Швеции, предложить на обсуждение правительств, до которых это касается, вопрос об отказе от воинской повинности по религиозным убеждениям, то конференция наверно не осталась бы без значения. Конечно этим путем не будет достигнуто полное разоружение, но только уменьшится число войск на несколько сот человек, которые будут освобождены от участия в вооружении, но этим зато был бы сделан первый шаг по истинному направлению, связав органически осуществление стремлений к разоружению с живыми людьми, могущими их выполнить в жизни.
Но скажут: если будет всякому дана свобода не пойти в военную службу по требованию совести, то из этого произойдёт общая военная стачка. На это достаточно возразить то, что речь идёт не об освобождении от гражданских обязанностей, а о превращении воинской повинности в такую повинность, которая не противоречила бы требованиям совести, как например, служба лесничих, работы по осушению болот, сооружение путей железных дорог и т. п.
Если же таких людей окажется слишком много, ну что же! — мы будем иметь культурное войско, могущее делать производительные и полезные работы.
Так постепенно превратились бы войска в общественную армию спасения, осушающую болота, устраивающую жилища, обращающую пустыни в плодородные нивы, где бедные находили бы своё пропитание.
Этим вопрос о разоружении получил бы своё естественное разрешение, которого никакими законодательными мерами, как бы они благонамеренны ни были, достигнуть невозможно.
Могут сказать ещё, что неразумно обременять царскую программу мирной конференции побочными вопросами, но мы того мнения, что данный вопрос не побочный, а самый центральный, и потому имеет право на первое место в ряду вопросов, имеющих быть возбуждёнными в программе.
Впрочем, никто, многоуважаемый граф, не может понимать этого глубже вас, судя по вашим сочинениям, а потому мы почтительнейше просим вас обратить на это внимание царя или его министров, а также и публики.
Выражая вам глубочайшее уважение, мы имеем честь почтительнейше подписаться. [Четыре члена рейхстага, один журналист, один секретарь редакции, два профессора, пять пасторов, один военный врач, один директор миссии, один учитель и другие.]» (Цит. по: 72, 14 – 16).
Как видим, Лев Николаевич “обречён” был откликнуться: шведы написали о самом главном, драгоценном для Толстого: о том, что одним из средств, содействующих разоружению государств и установлению мира, они признают отказы от военной службы отдельных лиц и о мученичестве таких идейных отказников во всём христианском мире.
Весьма примечателен, как характеризующий воззрения на Гаагскую конференцию радикальных противников войны, комментарий, предваряющий публикацию письма, вероятно, самого Павла Бирюкова — издателя газеты «Свободное слово»:
«Многое ожидалось от неё легковерными людьми, много нашумел в Англии Стэд, женские общества неумолкаемо выражали сочувствия и надежды, но ничего не помогло. Большая часть манифестаций была даже не допущена конференцией и все дела её решено было вести в тайне. “Чего стыдимся, того и таимся!” За закрытыми дверями всегда совершается что-нибудь скверное» (Свободное слово. – 1899. - № 1. – С. 2).
Упомянутый комментатором английский журналист Уильям Томас Стэд (William Thomas Stead; 1849, Эмблтон, Нортамберленд, Великобритания — 1912, «Титаник») познакомился с Л. Н. Толстым в мае 1888 года, когда неделю гостил в Ясной Поляне. Стэд известен тем, что, как и Лев Николаевич, живо эволюционировал в своих общественных убеждениях. В 1900-е годы он был уже консервативен и, в частности, в публичных лекциях защищал российское правительство от радикальной революционаристской сволочи. Но в 1890-е Стэд был ещё умеренно либерален и поддерживал таких же умеренных пацифистов, одобрявших «мир через арбитраж» «высший суд справедливости между народами» и т. п. Под влиянием бесед с Толстым, вернувшись в Англию, Стэд превратился и в издателя — стал выпускать, по образцу толстовского «Посредника», дешёвые книжечки для народа.
В Толстом англичанин искал не только источник свеженького материала, но и авторитетного единомышленника по части тогдашних своих либеральных воззрений. Как и в других подобных случаях, Толстой с честью выдержал испытание и... не оправдал до конца ожиданий своего гостя.
Ответ Толстого, известный как письмо «группе шведской интеллигенции», изваянный Львом Николаевичем приблизительно 7 – 9 января 1899 года, был опубликован в этом же материале газеты. Вот он, с незначительными сокращениями:
«Милостивые государи,
Мысль, высказанная в письме вашем, может иметь очень важные последствия, и я постараюсь по вашему желанию обратить на неё внимание царя и общества. Боюсь, однако, того, чтобы капризная и робкая русская цензура не запретила печатания как вашего прекрасного письма, так и самый ответ на него. Всё-таки напишу, чт; думаю, и пришлю написанное вместе с вашим письмом сначала в русские, а потом в иностранные газеты. Мысль ваша о том, что всеобщее разоружение может быть достигнуто самым лёгким и верным путём посредством отказа отдельны лиц от участия в военной службе, совершенно справедлива. Я даже думаю, что это единственный путь избавления людей от все усиливающихся и усиливающихся ужаснейших бедствий военщины (милитаризма). Мысль же ваша о том, что вопрос о том, каким образом и чем должна быть заменена воинская повинность для лиц, не согласных убивать своего ближнего, должен быть предложен и может быть рассматриваем на […] конференции, мне кажется совершенно ошибочным.
Конференция, нам говорят, будет иметь целью если не разоружение, то прекращение увеличения вооружений. Предполагается, что на этой конференции сами правительства или их представители условятся о том, чтобы не увеличивать больше вооружений своих, но для того, чтобы не увеличивать более вооружений, необходимо прежде уравнять вооружения респективных <здесь: равных в военной мощи. – Р. А.> государств, потому что те правительства, которые во время сбора конференции случайно будут слабее, чем их соседи, не могут согласиться на то, чтобы и в будущем оставаться в таком положении, не увеличивая своих военных сил. Если же дело конференции будет состоять в том, чтобы уравнять военные силы государств и на этом остановиться, то невольно возникает вопрос, почему правительства должны остановиться на таком вооружении, которое существует теперь, а не на более низком, почему, если выражать силу вооружения количеством полков, нужно, чтобы у Германии и России было то большое количество полков, которое теперь существует, а не меньшее количество. Почему нужно и русским и немцам иметь 810, 800 полков, а не по 499, не по 400, не по 300, не по одному, и, наконец, почему бы не выставлять вместо всехъ этих войск — борцов, Давида и Голиафа, и решать международные дела, смотря по тому, кто поборет.
Я помню, в Севастополе я пришёл к приятелям адъютантам Сакена, <граф Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (1790 – 1881) — Р. А.> начальника гарнизона, и в это время пришёл князь С. С. Урусов, <князь Сергей Сёменович Урусов (1827—1897) — математик, шахматист; со времён Севастопольской обороны близкий и любимый приятель Л. Н. Толстого. – Р. А.> офицер, известный своей храбростью и один из лучших шахматных игроков того времени и вместе с тем очень наивный человек. Он сказал, что у него есть важное дело до генерала, и его провели в дверь комнаты. Через ; часа он вышел, а присутствовавшие при аудиенции адъютанты, смеясь, рассказали нам, в чём было дело Урусова до Сакена. Урусов предлагал Сакену для того, чтобы решить, за кем останется передовая траншея перед 5 бастионом, несколько раз переходившая из рук в руки и стоившая несколько сот жизней, вызвать от неприятеля лучшего шахматного игрока и сыграть партию на эту траншею: кто выиграет, за тем она и останется.
Предложение было очень логично, но Сакен не согласился, потому что не мог ручаться за то, чтобы Мак-Магон, < граф Мари-Эдм-Патрис-Морис де Мак-Магон (Marie Edme Patrice Maurice, Comte de Mac-Mahon) (1808—1893) — выдающийся французский маршал и политический деятель. В 1855 г., командуя дивизией в Крыму, взял Малахов курган. – Р. А.> несмотря на проигрыш своего чемпиона, не прислал бы баталион со штыками занять траншею. Точно также не могут согласиться и державы на то, чтобы уменьшить войска, потому что они никогда не могут быть уверены в том, что не явится вновь Наполеон или новый Бисмарк, который, наплевав на все условия, увеличит свои войска и побьёт тех, которые будут так глупы, что будут держаться условия уменьшать их. Пока есть войска, то они нужны для того, чтобы побеждать. A побеждают les gros bataillons [фр. большие войска], и поэтому если правительство имеет войско, то оно должно стараться, чтобы его было как можно больше. В этом состоит обязанность всякого правительства. Оно поставлено затем, чтобы соблюдать могущество своей страны. В этом главное оправдание существования правительства. И потому, если правительство не делает того, к чему оно приставлено, его и не нужно. […] Правительство может делать очень многое во внутреннем управлении, может освобождать, просвещать, обогащать народ, строить дороги, каналы, колонизировать пустыни, устраивать общественные работы, но одного не может делать, именно того, для чего собирается конференция, т. е. уменьшать свои военные силы.
Поэтому-то мне кажется, что предложение на рассмотрение конференции, как вы это предлагаете, вопроса о замене воинской повинности полезным трудом для людей, не согласных убивать своего ближнего, совершенно неуместно. Такое предложение может иметь только одно благое последствие, именно то, что оно явно обличит пустоту, праздность и лицемерие конференции. Конференция не может иначе отнестись как отрицательно к таким предложениям и никогда не допустит того, чтобы люди могли безнаказанно отказываться от исполнения воинской повинности, потому что такой отказ подрывает в её основании власть правительства и даже смысл его существования.
Запутавшиеся в своём многословии либералы, социалисты и другие так называемые передовые деятели могут, как они и делают это, воображать, что их речи в палате, в собраниях, их брошюры и книги имеют очень важное для прогресса человечества значение, но что отказы отдельных лиц по своим религиозным убеждениям от воинской службы суть неважные и даже ничтожные явления; но правительства знают очень хорошо, что все трескучие речи в рейхстагах и все стачки рабочих и революционные речи, демонстрации не только не страшны, но суть очень полезные отвлекающие средства от настоящего опасного для правительства дела, состоящего в пробуждении человеческого достоинства и вытекающего из этого сознания отказа от военной службы и податей, назначаемых на военное дело. И потому никакое правительство никогда не только не примет рассмотрения вопроса об этих отказывающихся, а всегда более или менее грубо поступит, так, как поступило русское правительство, которое в то самое время, когда с треском публиковало на весь мир свои будто бы миролюбивые намерения, самым жестоким образом преследовало и продолжает преследовать и мучать самых лучших и миролюбивых людей России — духоборов, выгоняя их за границу или мучая в пустынях Сибири. И всякое правительство более или менее грубо вынуждено поступать и будет поступать так. До тех пор, пока правительства будут управлять своими подданными силою, они будут разрешать свои международные недоразумения тоже силою, и для этого войска правительств будут постоянно увеличиваться. Покуда будут правительства, будут и всё увеличивающиеся войска, а покуда будут войска, будут и правительства.
А потому уменьшиться войска не могут по воле, а могут уменьшиться и уничтожиться только против воли правительств. Уничтожиться же они могут против воли правительств только одним способом — сознанием людей своего человеческого достоинства, не позволяющего им быть добровольными рабами-убийцами. Уничтожатся войска только тогда, когда между народами будет распространено истинное просвещение, не позволяющее делаться бесправным рабом других людей, подчиняясь той животной дрессировке, которая называется дисциплиной.
Не то просвещение, при котором человек, знающий все науки и пользующийся всеми последними изобретениями, считает для себя возможным отдаваться на время в рабство других людей, допускает возможность и необходимость убийства и признаёт одних людей стоящих неизмеримо высоко над другими и имеющих право на безграничное уважение, а то просвещение, при котором человек признаёт священным только один закон делания другим того, чт; себе хочешь <Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». – Мф., VII, 12>, не считает никого из людей ни выше, ни ниже себя, a всех безразлично считает своими братьями и ни при каких условиях, ни ради чего не отдаст в руки других людей свою свободу, составляющую основу его человеческого достоинства. Только тогда, когда будет распространено это истинное просвещение, уменьшатся, уничтожатся войска» (72, 9 – 12).
Ниже Толстой приводит в пример две военных операции Северо-Американских Соединённых Штатов: в испанской провинции на Кубе и на Филиппинах. Война с Испанией, описанная Толстым в статье «Две войны» как гнусность, завершилась для Штатов таким же успехом — оккупацией Кубы — как и операция в Ило-Ило. Но последняя ознаменовалась скандалом: американские войска, назначенные для подавления восстания филиппинцев, отказались отправиться в Ило-Ило. «Генералу Миллеру предписано уйти из Ило-Ило и возвратиться в Манилью. Все американские войска получили приказание сосредоточиться в Манилье. Положение весьма серьёзное» — сообщала 3 января 1899 г. газета «Новое время». Вскоре, однако, и этот «бунт среди своих» был подавлен, и месяц спустя «после бомбардировки с моря, американцы взяли Ило-Ило» («Новое время» 1899, № 8239 от 3 февраля).
Продолжим знакомство с письмом Льва Николаевича шведским пацифистам.
«На днях было известие, что американский полк отказался идти в Ило-Ило. Известие это передаётся как нечто необыкновенное. А между тем удивляться можно только тому, что люди-солдаты в наше время могут подчиняться начальству и идти, американцы на Кубу, испанцы на американцев, немцы на французов и тому подобное. Ведь все эти люди читают книги, теперь читают газеты, имеют знакомых. Все американцы, идущие на Манилию, знают, чт; говорил Брайан о завоевательной мании американского правительства. Они слышали, что он сказал, что это скверный, безнравственный поступок. <Вильям-Дженнингс Брайан (Bryan) (1860 – 1925) — северо-американский политический деятель, глава демократической партии. По окончании Испано-американской войны в своём выступлении за ратификацию мирного договора решительно высказался против присоединения Филиппинских островов. – Р. А.> Да и каждый разумный человек не может не знать, что дурно нравственно подавлять свободу народов. Мало того, всякий знает, что дурно разорять, убивать, так что удивляться надо, как идут люди воевать, а не тому, как отказываются. Идут воевать и поступают на службу только потому, что не распространено и скрывается теми, кому это выгодно — правительством, истинное просвещение.
И потому для того, чтобы уничтожить войска и зло, происходящее от них, нужны не конференции правительств, a конференции граждан, обманутых и обманываемых правительствами, обманываемых самым коварным образом именно такими конференциями. Для того, чтобы уничтожить войска, нужно, чтобы общественное мнение приписывало важность не собранию наряженных в смешные костюмы представителей держав, которые после балов и обедов будут заседать в роскошных залах и с важностью говорить бессодержательные французские фразы, а напротив клеймило бы презрением и насмешкой такого рода собрания, имеющие целью только закрепить рабство людей, и приписывало бы важность и значение только поступкам тех людей, которые и словом и делом, не боясь страданий и смерти, заявляют сознание своего человеческого достоинства, отказываются от участия в бесчеловечной организации убийств. Уничтожатся войска тогда, когда такие люди будут признаны тем, чт; они есть — первыми, передовыми борцами за свободу и прогресс человечества, и когда таких людей будут тысячи и миллионы, только тогда уничтожатся войска, а не тогда, когда будут собираться конференции.
И вот почему я думаю, что отказ от воинской повинности и конференция правительств — два явления несовместимые» (72, 12 – 13).
С 1894 года письма Толстого к различным адресатам помощники его (секретарь, переписчик или даже кто-то из членов семьи) стали перед отправкой копировать на ручном копировальном прессе. В данном случае, как и ряде других, копия письма была превращена Толстым в черновик, и, после всех правок (в основном “причесавших” текст, чтоб сдуру не дразнить цензуру), была отослана в Англию, к ближайшему из помощников и друзей, Владимиру Григорьевичу Черткову, в английский Перлей, который и опубликовал его в июньском номере «Листков “Свободного слова”». Основное содержание и структура первоначальной, эпистолярной версии в статье «По поводу конгресса о мире. (Письмо к шведам)» автором сохранены, и мы не будем здесь останавливаться отдельно на её анализе.
Публикацию письма Л. Н. Толстого в свободной мысли завершает небезынтересный для нас комментарий — не подписанный, но, полагаем, что издателя, П. И. Бирюкова:
«Предположения, высказанный в этом письме, не замедлили оправдаться.
Конференция, как известно, разделилась на три комиссии: 1) Об уменьшении вооружений, 2) О международном суде и 3) О расширении женевской конвенции.
Члены 1-й комиссии на своих заседаниях не знали о чём говорить и, поговоря вероятно о погоде, решили отослать своим правительствам запросы, что делать дальше.
Деятельность 2-й комиссии встретила неожиданное, но весьма серьёзное препятствие. Немецкий делегат заявить, что его правительство нe может подчиниться решению международного трибунала, так как верховная власть германского правительства имеет божественное происхождение и поэтому никто не может ей ничего предписать извне! Как не подумали об этом раньше все эти “Божьей милостью” и человеческой глупостью и подлостию поставленные правители о таком неудобстве?
О деятельности 3-й комиссии, вырабатывающей гуманные законы войны, совестно даже и говорить.
Во-первых, конференции мира вырабатывать законы войны — это какая-то ужасная нелепость. Во-вторых, если эти международные представители пришли к удивительным заключениям, что раненых надо жалеть, то неужели для этого надо было созывать конференцию?
Но и этим наивным решениям встретилось препятствие. Англичане не согласились отказаться от употребления пулей дум-дум, дающих несомненный смертельный исход со страшными страданиями — на том основании, что эти пули полезны для истребления дикарей, т. е. людей, мешающих им обогащаться.
В одной французской газете приводится любопытный обмен мыслей между двумя делегатами: китайским и германским. Les extremit;es se touchent. Представитель самой мирной нации сошёлся во взглядах на конференцию с представителем нации самой военной.
„Мы никогда не желали войны, говорит китаец, но к нам пришли европейские державы и стали у нас отнимать кусок за куском нашей земли и продолжают делать это и теперь и в это же время пригласили нас на мирную конференцию. Что же нам на ней говорить?"
“А мы никогда не отказывались от войны, ответил немец, и всегда будем готовы к ней, несмотря ни на какие постановления конференции. И потому наше участие в ней также очень странно”.
Оба эти представителя, замечает газета, решили воспользоваться пребыванием в Гааге для гигиенических целей и большую часть времени проводят на морском берегу.
И во время этой мирной конференции большая часть правительств, пославших туда своих представителей, совершают по всему земному шару своё дикое цивилизованное грабительство более слабых народов» (Свободная мысль. – 1899. - № 1. – С. 7).
* * * * *
Толстой в своём ответе не просто высмеивает наивности западного буржуазно-либероидного пацифизма, но и жестоко, по заслугам, обличает интеллигентскую сволочь, которая, со своими спектаклями «мирных конгрессов» и «миротворной» фразеологией – давно и прочно встала на идеологическую службу правительствам, которые и не могут, и не желают ни разоружаться, ни отменять рабство военной службы.
Даже их «коронное» предложение (до сих пор очень популярное у российской, либеральной сволоты) о подмене для «идейных» пацифистов службы в армии так называемой «альтернативной», без оружия в руках — лукавая ложь.
Пацифизм в христианском мире (и России, и Швеции...) не может не быть религиозным — христианским. А для христианского жизнепонимания государство с его войском — это всегда только разбойничье гнездо грабителей, защищающих себя от ограбленных кодлами вооружённых убийц — полицаями и солдатнёй.
Поэтому для христианина нет альтернативы: потому что нравственно невозможно входить в сделки с разбойниками за право не быть причастным к их разбою!
И не будет одиночек-«мучеников» — если не попустительствовать вранью «патриотического воспитания» детей и молодёжи, оправдывающему и освящающему организованное насилие правительств. Обличать, истреблять оправдания его из сознания масс, а не клянчить у правительств «облегчений» в применении его и в принуждении граждан к участию в нём — вот дело для настоящих слуг мира!
Невежество, т.е. незнание (от неверия, безбожия!) изуверившейся Европы путей к миру без войн, войск, оружия, государств, границ и пр. — должно быть жестоко обличаемо и вызываемо к покаянию, а не поддерживаемо! И Толстой - отказывает брехунам, обманывающим других и самих себя (для успокоения совести) во всякой поддержке их спектакля!
А выдвигавшиеся ими в письме «невоенные» альтернативы службы — это всё, на практике, общественно-полезный мирный труд, который создаётся не государством, а обществом, которому он необходим. И потому сделок по поводу всеобщей воинской повинности в этой сфере, полезного труда — не должно быть!
Да, выход совсем другой и именно в сфере общественной мысли, её охристианения: надо, не подавать руки, презирать, «клеймить позором» — и не солдат, конечно, обманутых с детства ложью «патриотического воспитания», а именно лукавцев с государственными дипломчиками, званиями, степенями, денежками, «положением» в обществе, действующих зачастую с согласия правительства, по его «закону», но вещающих при этом якобы во имя «мира» и даже от имени Бога и Христа.
______________