Письмо К Фельдфебелю Льва Николаевича Толстого

   
   [ПРИМЕЧАНИЕ. Всё нижеследующее - отрывок из моей книги "НЕТ ВОЙНЕ Льва Николаевича Толстого". Спокойного чтения! Радостных открытий! - Автор. ]

                ______________

    Эта статья представляет собой ответ на письмо от 18 дека-бря 1898 г. фельдфебеля в отставке, мещанина МИХАИЛА ПЕТРОВИЧА ШАЛАГИНОВА (годы жизни не установлены), спрашивавшего Толстого, совместимо ли христианское учение с военной службой и войной.

 18 декабря 1898 г. Шалагинов, проживавший в то время в посёлке Ка¬менский Завод Камышловского уезда Пермской губ., обратился к Толстому с письмом такого, по внешности наивного, но доброго и необычайно глубокого содержания:

 «Уважаемый граф Лев Николаевич.

 Хотя я не имею права беспокоить вас, но слыхал, что вы человек снисходительный, не похожий на других наших русских бар, и авось будете так же добры и ко мне — поможете разрешить мне мучащие меня вопросы.

 Я исповедания православного, отставной фельдфебель и мечтатель, люблю задаваться философскими вопросами. (Вероятно, смешно вам будет, что малограмотный человек пущается в философию и задаётся такими вопросами. Простите меня, но мне кажется, могут быть философы не только неучёные, но и неграмотные совсем; не знаю, допущается ли это по-вашему?)

 В Русско-турецкую войну служил в кавказской армии. Во время прохождения военной службы мне в голову гвоздём запала мысль: зачем же нас, солдат, учат, что мы будто не грешим против шестой заповеди, убивая на поле брани врагов наших (разумеется, мнимых), или иначе, — заповедь эта не запрещает нам это, а повелевает. (Не имея того учебника, теперь, по прошествии девятнадцати лет, передать буквально примечание к шестой заповеди не могу и передаю лишь смысл его.) Это должен был вызубрить каждый солдат, а особенно приготовляющийся в унтер-офицеры. (Вы же, быв офицером, сами знаете, можно ли было ответить не по учебнику, а по убеждению.) В Евангелии сказано: “любите врагов ваших”, из 10-й главы Луки видно, что нет различия в вере или подданстве, а всякий человек — наш ближний. А если это так, то зачем же я иду во время войны по неволе убивать другого такого же невольника, и этот другой — меня, не сделав один другому в жизни никакого зла и не зная один другого?

 Теперь, по прошествии девятнадцати лет, мне думается, что собственно дерутся паны (не верю я в патриотизм их; патриот отечества всё согласится перенести и не допустить войны, ибо знает, что и от удачной войны не барыш отечеству) и ещё те, которые в кабинетах заседают, а у нас, хлопцев, чубы трещат, и от драки этой большие господа наживают нередко большие деньги, солдаты же — неизлечимые болезни; а сколько от этого бывает горя, слёз и нищих, господи, ты веси!!!

 И теперь помню, как наши офицеры по окончании Русско-турецкой войны жалели, что война кончается скоро, они желали её продолжения, но солдаты молились Богу за окончание. Знаете ли, г. граф, почему это? — Потому что нас морили голодом, морозили и т. п., а офицеры жили при усиленном содержании, как сыр в масле катались, воевали или пировали, а слава чины, ордена и т. п. награды, всё это доставалось скоро и дешёво, только реляцию покрасивей написать.

 Потом, в церкви, я посейчас слышу, “христолюбивое воинство” поминают, — с чего это, и не абсурд ли? Учение Христа есть любовь, во всём евангелии не видал я слова о войне (и войнах), а однако кто-то и тут приплёл Христа-спасителя.

 Если можно, граф, помогите мне разрешить эти вопросы: кем или кому в угоду это установлено, есть ли на это указание в св. писании, или это простое умозаключение наших старых богословов?

 Слыхал я, что вопрос этот вами будто бы уже выяснен хорошо, но будто бы русская цензура наложила на него свою лапу, — насколько это верно, не знаю. Если это ваше сочинение действительно издано и существует, то не найдёте ли возможным приказать выслать мне наложенным платежом, а также и другие недорогие, в которых заключаются ваши важные философские мысли. Человек я хотя и малограмотный, самоучка, но люблю понятную философию. Вас же я понимаю, кажется, сносно. Вашу “Крейцерову сонату” читал и нахожу, что это вами написано с людей вашего круга, а в нашем кругу, слава богу, этого нет, или если есть, то редко, и у тех, которые, как обезьяны, подражают большим господам.

 [...] Ах, как было бы хорошо, если бы осуществилась идея всеобщего мира, тогда не было бы конца благодарности нашему государю не только от его подданных, но и других народов. Ярмо войны и содержание армии тяжело всем. Простите, граф, меня, простого деревенского самоучку, за смелость беспокоить вашу особу этим письмом. Бывший вятский крестьянин, нынче камышловский мещанин Михаил Петрович Шалагинов. Из ваших сочинений читал: “Войну и мир”, “Анну Каренину”, “Смерть Ивана Ильича” и “Власть тьмы”, первые два романа читал со страстью и, кажется, нередко со слезами. Ещё раз благодарю Вас за доставленные мне минуты глубокого удовольствия» (72, 41 – 42).

 Если учесть трудность для жителя заводского, в глухой провинции, посёлка прочитать не то, что запрещённые в России книги, но даже и изданные массовыми тиражами художественные произведения Толстого, фельдфебель в отставке Михаил Петрович Шалагинов, действительно, человек был в своём кругу незаурядный — начитанный, а в не меньшей степени наслышанный о жизни, включая военную службу в молодости, и о воззрениях Льва Николаевича Толстого: на армию и военное сословие, на международное пацифистское движение и многое другое.

 31 декабря 1898 г. Толстой начал работу над обстоятельным ответным письмом, о чём он в этот день сообщал В. Г. Чер¬ткову: «Нынче написал длинное письмо одному бывшему фельдфебелю о невоз¬можности соединения войны и христи¬анства, и что из этого выходит» (88, 148). 21 же февраля 1899 г. Толстой записал в дневнике, после перерыва со 2 января описывая события этого промежутка вре¬мени: «Написал письмо фельдфебелю и в шведские газеты» (53, 219).

 Письмо было создано в разгар работы над ро¬маном «Воскресение», что отразилось на ряде изложенных в нём идей. Толстой соглашался с мыслями Шалагинова о со¬циальных источниках войн и развивал их: «Правительства [...] затевают войны, ко¬торые [...] выгодны не только генералам и офицерам, но и чиновникам и купцам» (72, 37). Писатель доказывал и несовмести¬мость военных действий с христианством: «...правительства стараются всеми силами (особенно наше) удержать это церковное идолопоклонство, скрывшее христианство, и не дать народу прозреть и увидать, что правительство со своими солдатами-убийцами, острогами, виселицами есть самое противное и несовместимое с христиан-ством учреждение» (Там же). Он предлагал своё объяснение причин «молчаливого согласия» большинства с правительством: «...ни за чем правительство не следит с таким страхом и вниманием, как за тем, чтобы это извращение мозгов людей совер¬шалось бы непрестанно, и чтобы ни один человек, ни один ребёнок не миновали этого духовного и нравственного изуродования» (Там же. С. 39).

 Отправив письмо Шалагинову, Толстой доработал его текст и пе-реслал Черткову в Англию, где оно было опубликовано в виде статьи под названием «Письмо к фельдфебелю» в «Листках свободного слова» (1899. № 5. С. 1 – 5).

 Во многом статья повторяет уже знакомые читателю тезисы предшествующих выступлений в печати Толстого как христианского публициста: да, отвечает Лев Николаевич пытливому фельдфебелю, всё это обман, и источник обмана — правительства лжехристианского мира, не исключая Россию, которым «нужно иметь средство для властвования над рабочим народом», и средство это — пресловутые «вооружённые силы», войско, армия:

 «Немецкое правительство пугает свой народ русскими и французами, французское — пугает свой народ немцами, русское правительство пугает свой — французами и немцами, и так все правительства; а ни немцы, ни русские, ни французы не только не желают воевать с соседями и другими народами, а, живя с ними в мире, пуще всего на свете боятся войны. Правительства же и высшие праздные классы для того, чтобы иметь отговорку в своём властвовании над рабочим народом, поступают, как цыган, который нахлещет за углом лошадь и потом делает вид, что не может удержать её. Они раздразнят свой народ и другое правительство, а потом делают вид, что для блага или для защиты своего народа не могут не объявить войны, которая опять-таки выгодна бывает только для генералов, офицеров, чиновников, купцов и вообще богатых классов. В сущности же война только неизбежное последствие существования войск; войска же нужны правительствам только для властвования над своим рабочим народом» (90, 54 – 55).

 Вспомним, что образное сравнение с хитрым цыганом Толстой уже использовал — в 1894 году, в Главе 14-й статьи «Христианство и патриотизм». Вероятно, оно полюбилось ему, как весьма точное и одновременно по заслугам «унижающее», то есть ставящее на настоящее место, халтурные правительства — такие, которые не умеют управлять без обмана своих народов и военной агрессии по отношению к прочим.

 Бесценный вывод о том, что война именно ПОСЛЕДСТВИЕ существования войск Толстой рефреном повторит позднее в ряде публицистических выступлений и писем частным адресатам.

 Истинное христианское учение противоречит потребностям таких правительств, и поэтому, с подмогой в лице дрессированных попов, они с глубокой древности извратили учение Христа в его первоначальной силе и смыслах:

 «Извращение это христианства сделано давно, ещё при причисленном за это к лику святых злодее царе Константине, Все последующие же правительства, особенно наше, стараются всеми силами удержать это извращение и не дать народу увидать истинный смысл христианства…» (Там же. С. 55).

 Обманутые, развращённые люди пополняют собой ряды гнусных прислужников насилия над ними правительств, чиновников, полицаев и, разумеется, солдатни и прочей военщины:

 «Народ задавлен, ограблен, нищ, невежествен, вымирает. Отчего? Оттого, что земля в руках богачей, народ закабалён на фабриках, заводах, в заработках, потому что с него дерут подати и сбивают цену с его работы и набивают цену на то, что ему нужно. Как избавиться от этого? Отнять землю у богачей? Но если сделать это, — то придут солдаты, перебьют бунтовщиков и посадят в тюрьмы. Отнять фабрики, заводы? Будет то же. Выдержать стачку? Но это никогда не удастся. Богачи дольше выдержат, чем рабочие, войска будут всегда на стороне капиталистов. Народ никогда не выкрутится из той нужды, в которой его держат, до тех пор, пока войска будут во власти правящих классов.

 Но кто же такие те войска, которые держат народ в этом порабощении? Кто те солдаты, которые будут стрелять по крестьянам, завладевшим землёй, и по стачечникам, если они не расходятся, и по контрабандистам, привозящим товары без подати, — которые будут сажать в остроги и держать там тех, которые откажутся платить? Солдаты — это те самые крестьяне, у которых отобрана земля, те самые стачечники, которые хотят повысить свой заработок, те самые плательщики податей, которые хотят избавиться от этих платежей.

 Зачем же стреляют эти люди по своим братьям? А затем, что им внушено, что для них обязательна та присяга, которую их заставляли принимать при поступлении на службу, и что убивать нельзя людей вообще, но можно по приказанию начальства, т. е. над ними производится тот же самый обман, который поразил вас.

 […] Обманываются люди не одним этим обманом, а с детства подготовляются к этому целым рядом обманов, целой системой обманов, которая называется православною верою и которая есть не что иное, как самое грубое идолопоклонство. По этой вере люди обучаются тому, что бог тройной, что, кроме этого тройного бога, есть ещё царица небесная, и, кроме этой царицы, еще угодники разные, тела которых не сгнили, и, кроме угодников, ещё иконы богов и царицы небесной, которым надо ставить свечи и молиться руками, и что самое важное и святое на свете — эта та мурцовка, которую из вина и булки делает поп по воскресеньям за перегородкой, — что после того, как поп над этим пошепчет, то вино будет не вино и булка — не булка, а кровь и тело одного из тройных богов и т. п. Всё это так глупо, бессмысленно, что нет никакой возможности понять, что всё это значит, да и те, которые преподают эту веру, не велят понимать, а велят только верить; и приученные к этому с детства люди [верят] во всякую бессмыслицу, которую им скажут. Когда же люди так одурачены, что верят в то, что Бог висит в углу или сидит в кусочке мурцовки, которую им поп даёт на ложечке, что целовать доску или мощи и ставить к ним свечи бывает полезно и для этой жизни и для будущей, — тогда их зовут на службу и там уж обманывают, как хотят, уверяя их, что по закону Христа можно убивать, и заставляя их прежде всего клясться на Евангелии (в котором запрещено клясться), что они будут делать то самое, что запрещено в этом Евангелии, и потом обучая их тому, что убивать людей по приказанию начальства не грех, а грех не повиноваться начальству и т. п.» (Там же. С. 55 – 57).

 Так что из верующих в лжехристианском мире свободными от обмана, отрекающимися от военного рабства, оказываются одни так называемые сектанты. Примеры таких сект Лев Николаевич приводит в статье: духоборы и молокане в России, назарены в Австро-Венгрии, евангелики в Швеции, Швейцарии и Германии. Великий яснополянец скромно умалчивает о своих духовных львятах, но, без сомнения, имеет в виду и их — в сочетанном, с другими недогматическими движениями, влиянии на общественное сознание, спасительное для общества, но губительное для обманщиков и насильников у власти:

 «Правительство всё допускает: и пьянство, и разврат (и не только допускает, но поощряет пьянство и разврат: это помогает одурению), но всеми силами противится тому, чтобы люди, освободившиеся от обмана, освобождали и других» (Там же. С. 57 – 58).

 В России этот обман, посредством церковников и светских адептов АНТИрелигии («анти» потому, что — разделяющей и ссорящей веками людей, вместо единения в Боге, в Любви и Истине), вперемешку с военным патриотизмом, совершается «особенно жестоко и коварно», начиная с крещения младенцев:

 «Когда же дети окрещены, т. е. считаются православными, тогда под страхом уголовного наказания им запрещается обсуждать ту веру, в которую они, помимо своей воли, были окрещены, и за такое обсуждение этой веры так же, как за отступление от неё и переход в другую, они подвергаются наказаниям. Так что про русских людей нельзя сказать, что они верят в православную веру, — они не знают, верят ли они, или не верят, потому что обращены все в эту веру тогда, когда они были младенцами; держатся же этой насильно навязанной им веры страхом наказания. Все русские люди пойманы в православие коварным обманом и жестоким насилием удерживаются в нём» (Там же. С. 58).

 Заключительная часть ответа яснополянца умному человеку, хотя и фельдфебелю, Михаилу Петровичу Шалагинову, логично указывает на «единственное средство» освобождения людей от рабства и бедствий войны. Пора очень многим опорожнить ночную макитру на плечах, в которую серит казённая и поповская пропаганда:

 «Нельзя влить ничего нужного в сосуд, который полон ненужным. Надо прежде вылить из него ненужное. Так и в усвоении истинного христианского учения. Надо прежде понять, что все рассказы о том, как Бог будто бы 6000 лет тому назад сотворял мир, и как Адам согрешил, и как пал род человеческий, и сын Бога и Бог, родившись от девы, пришёл в мир и искупил его, и все басни Библии и Евангелия, и все жития святых и рассказы о чудесах, иконах и мощах — суть не что иное, как грубое смешение суеверий еврейского народа с обманами духовенства. Только человеку, совершенно освободившемуся от этих обманов, может быть доступно и понятно простое и ясное учение Христа, которое не требует никаких толкований и которое нельзя не понять.

 Учение это ничего не говорит ни о начале, ни о конце мира, ни о Боге и об Его замыслах, вообще о том, чего мы знать не можем, да нам и не нужно знать, а говорит только о том, что нужно делать человеку для того, чтобы СПАСТИСЬ, т. е. прожить наилучшим образом ту жизнь от рождений до смерти, в которую он пришёл в этот мир. Для этого нужно поступать с другими так, как мы хотим, чтобы поступали с нами. В этом весь закон и пророки, как сказал Христос. Для того же, чтобы нам поступать так, нам не нужно ни икон, ни мощей, ни церковных служб, ни попов, ни священных историй, ни катехизисов, ни правительств, а, напротив, нужна совершенная свобода от всего этого; потому что поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобою, может только человек, свободный от тех басен, которые жрецы выдают ему за единую истину, и не связанный с другими людьми обещаниями поступать так, как они велят ему. Только тогда будет человек в состоянии исполнять волю не свою и не других людей, а волю Бога.
 Воля же Бога состоит не в том, чтобы мы воевали и угнетали слабых, а в том, чтобы признавали всех людей братьями и служили друг другу» (Там же. С. 58 – 59).

 Надо ли говорить, что такое религиозное христианское решение не соответствовало и не соответствует по сей день убеждениям и общественным программам тех самых пацифистов, к рядам которых напрасно, ошибочно причисляют и Льва Николаевича Толстого и которые, хотя и готовы подписаться, вероятно, под каждым из проклятий Толстого войне, но, с одной стороны, не имеют, как правило, в своих макитрах и, главное, в сердцах, живой Христовой веры, а с другой, многие из них, независимо от своего отношения к религии больше всего боятся конфликта с исторически сложившимися и влиятельными церквями нашего лжехристианского мира, их учениями и храмовым идолополклонством.

                * * * * *

 Впервые ответ Шалагинову был опубликован, как было выше сказано, за границей, в 1899 году, в неподцензурных «Листках "Свободного слова"», издаваемого командой В. Г. Черткова. В России же публикация смогла состояться только в 1917 – 1919 гг., сразу в нескольких изданиях, силами Общины-коммуны "Трезвая жизнь" и ряда других издательств. Слишком нецензурной, видимо, показалась статья и советским цензорам Полного собрания сочинений Толстого, включившим её, как-то нехотя, вне общей хронологии издания, только в последний, 90-й, том, вышедший ничтожным тиражом в хрущёвскую "оттепель", в 1958 г.

 Конечно, такого массового пробуждения в обществах к христианскому религиозному пониманию жизни не могло бы последовать, даже если бы статья получила в России свободное бесцензурное распространение. А эффект “запретного плода” вкупе с необходимостью печатать статью в тех же европейских типографиях, которые принимали заказы от пропагандистов социализма, и распространять её нелегально в России — опять же, теми самыми приёмами, которыми распространялась нелегальная литература — навредили судьбе этого толстовского слова к современникам, как и ряду других, сильнейшим образом: социалисты “присвоили” себе, выдрав из текстов Толстого все упоминания о вере и Христе, его страстную критику правительств, духовенства и военщины.

 28 октября 1906 г. домашний врач и личный секретарь Л. Н. Толстого Душан Петрович Маковицкий записал в дневнике, что Толстой упомянул в устной беседе о М. П. Шалагинове и об отправленном ему десятилетие назад письме:

 «Получил письмо и в нём моё “Письмо к фельдфебелю”, издание революционеров, истрёпанное, многие его читали. Пишет: “Вас прежде уважали, а теперь вас весь народ презирает, что вы такую святыню можете осуждать”.

 Софья Андреевна. Какую святыню?

 Л. Н.: Цер¬ковь, войско».

 Маковицкий свидетельствовал, что «всё это Л. Н. говорил на вид спо¬койно, как будто бы его это не касалось. Обыкновенно же ему бывает больно, когда получает такие письма» (Маковицкий Д.П. Указ. соч. Кн. 2. С. 288).

 Можно сделать вывод, что Толстой отнюдь не сожалел о таком использовании его мирной христианской проповеди: верил, быть может, что религиозная Истина победит, даже при попытках замолчать и или извратить её политическими маргиналами. Побеждать обман правительств и попов было для него важнее — настолько, что через год, в декабре 1907 года, Толстой в разговоре с единомышленницей Марией Александровной Шмидт, перечислив лучшие, по его мнению, «книжки» свои «о военной службе» («Царство Божие», «Приближение конца», «Памятки» <солдатская и офицерская. – Р. А.>, «Письмо к фельдфебелю»), сравнил их с информационной «бомбой», которую «только приложить» (Там же. С. 588). Но Толстой радовался при этом, что жившим тогда в Ясной Поляне стражникам оказались понятны и одобрительны и жизнестроительные, именно религиозные его важные сочинения, «Краткое изложение Евангелий» и «Христианское учение»: ведь, подорвав старый, лживый и насильнический порядок, надо уже иметь фундаментальные, духовные ориентиры в созидании лучшего, нового.

                __________