Анатолий Скала
Летунцы
Рассказ
По словам акушеров,
младенцы во время аборта
бьют ножками, словно
пытаются убежать от
смертельного лезвия.
Часть I. Дети
1
Словно ветром подброшенный, поднялся летунец над дуплистыми вязами, промелькнул мыльным шариком над берёзами, и упал возле кромки нескошенной ржи. Там его дожидался такой же красивый комочек с прозрачными крыльями. И он завтракал, припадая огромным ртом сразу к сотне соломинок у ржаного снопа.
Эти странные существа были младшими братьями полноцветных, сияющих в небе радуг. Вдобавок к красивой раскраске имели по два слюдянистых крылышка, по две лапки, огромную голову и большой стрекозиный рот.
Появляясь на свет чуть побольше горошины, они всю свою жизнь оставались такими же маленькими и всю жизнь продолжали питаться энергией породивших их солнечных лучиков и крупиночек информации, что выискивали для себя в окружающем мире. Но больше всего им нравилось находить эти смеси готовыми в стеблях скошенной и неубранной на ночь ржи. О том, кто приготавливал эти смеси-коктейли в ночи, летунцы не задумывались...
С наступлением сумерек, когда солнышко исчезало с небес, летунцы собирались в каком-нибудь из своих многочисленных дупел в вязах. И там уж при свете зелёненьких светлячков, сочиняли планете на каждый день новую сказку. Которая оживала с восходом луны.
А чтоб всё сочинённое было ярким и красочным, летунцы ещё время от времени подкрепляли себя парой-тройкой коктейлей, сохранёнными про запас.
И сейчас припозднившийся летунец приступил к заготовке ржи впрок для подобного случая. Он связал свой сегодняшний первый сноп и, треща разноцветными крыльями, потащил к общей куче уже заготовленных накануне. И увидел лежащее на верху очень странное существо.
Оно было мертво или, может быть, притворялось таким. Его руки, лишённые перепоночек, не могли бы сдержать его в воздухе. Его ноги – коленками не назад, как у всех летунцов, а вперёд, – не могли бы позволить ему и ходить. Летунцу пришло в голову, что подобное существо могло быть только ползающим.
Он уже как-то видел у старого дома под вязами двух таких же, – но маленьких. И они тогда ползали, прикрываясь от солнца огромными лопухами. А потом ему кто-то рассказывал, что подобные существа, вырастая, становятся хищными.
Вспомнив это, маленький летунец слабо вскрикнул от страха и тут же помчался домой, под защиту родных тёплых вязов. Для пущей уверенности, что сумел улететь незамеченным, он ещё оглянулся назад и ещё раз вскричал от испуга – за ним следом, подпрыгивая на ухабах, бежал сильно рассерженный и растрёпанный ржаной сноп.
Вероятно, тот мчался за ним безо всяких там задних мыслей, и лишь по забывчивости не отцепленный от верёвочки самим летунцом. Но испуганному малышу показалось: сноп гонится за ним очень даже обдуманно... Он вскричал ещё громче, и крик его, перейдя в зону радиоволн, достиг старых разбойников-самолетов. Три из них развернулись на звук, и пошли на снижение.
Это было концом для колонии радужных жителей.
Неизвестно когда и зачем оказавшиеся на этой планете, насквозь проржавевшие и забывшие вкус действительной самолётной еды, самолёты здесь только и делали, что выглядывали на полях летунцов. Переполненное мегабайтами информации вещество этих радужных шариков, растекаясь по ржавым извилинам самолётных компьютеров, придавало им чувство радостного обновления...
А поэтому самолёты ловили – и ели их! Забирая себе и всю их сохранённую за жизнь память. И если случалось напасть на гнездовье солнечных жителей, то уже не снимали осады, пока не вылавливали всех его обитателей до последнего.
2
Так и в этот раз. Уж большая луна осветила окрестности вокруг вяза и старый дом рядом с ним, а упрямые железяки по-прежнему вились в воздухе, ни на миг не сводя глаз с дуплистых стволов.
От надсадного самолётного грохота дрожат ветви деревьев, да звенькает стёклышко в самом крайнем окне дома. Сквозь пустые проёмы других внутрь вливается жёлтый свет луны и неровными пятнами растекается по щелястому полу.
Когда звяканье превращается в беспрерывный звон, в дальнем, тёмном углу у печи происходит движение, и оттуда на лунную полосу выползает мальчишка. Он вслушивается в самолетный гул, а ещё погодя из угла появляется и второе такое же существо. И судя по бантикам, это девочка.
Их когда-то и видел у старого дома молоденький летунец.
Дети прислушиваются к самолётному грохоту, а потом пробираются в сенцы, взбираются на окно и выпархивают под луну.
В каждом детском движении, в каждой чёрточке заострённых и бледных их лиц виден страх. Этот страх в них присутствует с самой первой минуты, как начали ощущать они в своих тельцах биение сердец. Может быть, даже раньше... Возможно, что страх был заложен в их души ещё их родителями. Не желающими появления этих детей, да так и не позволившими им родиться на свет.
Но всё этот же страх для детей стал спасением на планете, которая появилась для них в Конце Света. Появилась затем, чтоб на краткий миг, показать малышам никогда не увиденный ими огромный мир. А потом и самой вспыхнуть в пламени Солнца, к которому слишком неосторожно приблизилась. Его жар и сейчас уже выжег поверхность планеты, согнав всех её обитателей к поймам рек. На открытых же солнцу местах этот жар могли выдержать лишь бесчувственные ко всему самолёты.
И тогда-то извечный, врождённый страх для детей стал спасением. Истончив постоянным присутствием их тела, он придал им способность летать, избегая зубов многочисленных хищников, появляющихся на планете с восходом луны.
И сейчас, если б кто-то сумел проследить, как детишки выпархивают из окна и летят на полночный луг, то он принял бы их за двух сказочных насекомых, перепархивающих со цветка на цветок и утоляющих голод нектаром.
И цветы, на которые опускаются в пути дети, тоже сказочные и огромные – цветы, выросшие на мутирующей и стремящейся к концу Света Земле...
3
Человек, напугавший своим появлением двух летунцов, так потом и лежал бы на куче снопов, потихоньку разваливаясь на молекулы. Но второй летунец, целый день просидев рядом с ним поблизости в земляной норе, с наступлением темноты начал действовать.
Эти маленькие существа без родимого солнышка становились беспомощными как старички. И при этом теряли не только способность летать, но и даже как следует двигаться. А поэтому, когда солнце исчезло, на небе появилась луна, а разбойничьи самолёты по-прежнему вились в воздухе, закрывая дорогу домой, летунец разогрел своё тело остатком энергии, а затем перебрался на солнечное сплетение человека.
Угадав в нём такое же как и в солнышке излучение, он решил подкрепиться вначале им сам, а потом вернуть к жизни это двуногое существо и уже с его помощью пробираться домой.
Человек вскоре сел и открыл глаза. И уставился в небеса. В его жизни было немало событий, случавшихся под такими же звёздами и Луной, что светилась сейчас в вышине. Только эта Луна была втрое огромней обычной, а сквозь непривычную дымку на ней проступали уж вовсе несвойственные для Луны очертания Европы и Африки...
Человек ещё раз пригляделся к её необычному облику, потом долго сидел, размышляя, что стало причиной столь странного поведения Луны?
И тогда в голове его появилась совсем не знакомая, и как будто сама в неё влезшая мысль. Человек сидел, думая:
«Я сейчас на одной из Земель, оторвавшейся от своей Земли-Матери, и стремящейся к Солнцу... Наверное наступил Конец Света, которого мы так сильно боялись и ждали!
Только как же я вдруг оказался здесь? Кто послал меня в этот гибнущий мир?.. И зачем?..»
«Чтоб спасти здесь себя и своих детей», – прозвучал в голове его чей-то слабый, но явственный голосок.
– Да, – сказал человек. – Я здесь чтобы спасти детей!
После этого оглядел сам себя, и увиденное не доставило ему и малейшего удовольствия: полинявшие джинсы и выцветшая рубаха вряд ли чем-то могли поспособствовать его миссии по спасению детей, да тем более на неведомой ему раньше планете. Пускай даже и оторвавшейся от Земли!..
Человек пожалел, что не может немедленно высказать в адрес организаторов экспедиции всё, что он о них думает. Но как раз в это время в его голове вдруг послышалось:
«Как зовут тебя?»
– Я Андре, – отозвался он.
«Поднимайся, Андре, и пойдём, пока нету волков», – прозвучал вновь неведомый голосок.
– Хорошо, – согласился Андре, – но, признаться, я что-то не очень люблю волков... И к тому же, мне кажется, волки – лишь твоя выдумка…
«Да, конечно же, – согласился с ним голосок, – волки – это лишь выдумка. Но как всякая выдумка где-нибудь да бывает реальностью, так и волки здесь. А особенно – по ночам. Так что нам с тобой лучше всё-таки поспешить».
Когда стая голодных волков, и действительно, пронеслась по подлунным полям в поисках своих жертв, Андре с маленьким летунцом уже были под вязами. Рядом с ними стоял старый дом.
Летунец щекотался, выглядывал через ворот рубахи на гудящие наверху самолёты и тихонечко объяснял:
«Жди сейчас до утра: когда солнце поднимется над горизонтом, дети будут здесь, в этом доме... Их двое, таких же, как ты – только маленьких. А меня ждут свои...
И ещё. Я тебе на прощание должен сказать: эти старые железяки когда-нибудь да всё-таки переловят всё наше семейство. После этого заберут нашу память, и сразу узнают, кто нынче помог мне добраться домой. И, наверное, попытаются отомстить за подобное. Так что ты постарайся найти к тому времени для себя и детей подходящую нору...»
– Ох, вертлявое коромысло! – вскричал Андре. – Так ты всё это знало заранее и, однако, втянуло меня в свой обман!..
«Что ж ты сердишься?» – удивилось крылатое существо.
– Так, по-твоему, я тебя ещё должен и благодарить? – удивился Андре.
«Ну конечно же, – отвечало ему существо, – ты сейчас будешь знать своё прошлое, своё будущее и сумеешь к нему приготовиться...»
– Как? – спросил Андре.
«Мне нельзя тебе этого говорить, – шепчет маленькое существо. – Если я тебе всё расскажу, у тебя ничего не получиться...»
Самолёты, снижаясь, проносятся между домом и вязами, и крылатое существо светло-розовым шариком опускается внутрь дупла. Андре вглядывается ему вслед и едва ли не в центре Земли видит слабые огоньки: может, это гнилушки, светящиеся в темноте, может, это действительно летунцы, – может быть, это то и другое… А может быть, это звёзды, светящиеся на другой стороне Земли!
4
Постояв у дупла, Андре входит в заброшенный дом.
«Будешь знать своё будущее, – повторяет он, – будешь знать...»
Сколько раз он в своей прежней жизни пытался представить: каким оно будет то будущее – где-то там, далеко впереди, на отжившей свой век Земле?.. И вот это далёкое оказалось с ним рядом. И вовсе не внуки, не правнуки, а он сам со своими детьми, вероятно, и будут последними жителями на стремящейся к Концу Света Земле.
«И не надо из этого делать трагедию, – снова думает он, – смерть для всех неизбежна. А значит и для Земли. Это жизнь! Просто жизнь... Может быть, не последняя...»
Тут он стал заговариваться и засыпать...
Неожиданно шум моторов, мешающих его сну, изменился. Похоже, разбойникам надоело кружиться над вязами, и они сейчас время от времени уносились почти к горизонту, кружа над тем местом, где были ржаные поля.
«Вероятно, придумали поохотиться на волков, – рассудил Андре.
Вдруг от тускло мерцающих самолётных огней отделилось по два ярко вспыхнувших фейерверка и быстро помчались к земле. Им навстречу откуда-то из-за берёз поднялись и рассыпались, засоряя осколками чистое небо, две нити сверкающих бусинок, явно пущенных в самолёты с земли. Самолёты им снова ответили фейерверками. А ещё спустя пару минут меж деревьями замелькала высокая тень.
Вскоре стало видать, что по краю полянки, которая отделяла деревья от дома, бежит человек. Был он в ярко сверкающем белом шлеме, с ружьём, и всё время поглядывал то на вьющиеся над его головой самолёты, то на дом, словно думал в нём спрятаться.
У Андре по спине проскользнул холодок.
«Кто он, этот стреляющий и умеющий убивать, человек? – думал он. – И зачем он здесь?..
Если он, как и я, для спасения детей, то зачем он с ружьём! Ведь спасение с убийством не совместимо!.. Нам об этом ещё говорили с рождения. Я, к примеру, вообще не убил в своей жизни и мухи – и поэтому нахожусь сейчас здесь. И, как мне говорил летунец, я спасу здесь своих детей... Но зачем же здесь он?..»
Между тем человек с ружьём проскочил сквозь полянку, промчался под вязами, чуть привстал перед домом, пустил на прощание в небо парочку огненных шариков и с какой–то весёлостью вдруг запрыгнул в окно.
– Вот ты где? – произнёс он, увидев застывшего за простенком Андре. – Ну-ка дай мне сюда свою пушечку, пусть моя пока несколько отдохнёт.
И он с видимым нетерпением протянул вперёд руку, уверенный что в неё сейчас вложат оружие.
Андре чуть шевельнулся, показывая, что, действительно: вот он здесь и расслышал вопрос, но не знает чего отвечать – потому что не пушечки, ни какого-нибудь плохонького пулемётика у него с собой нет, и он даже не понимает, зачем они здесь?..
В то же время он с всё нарастающим интересом начинает приглядывается к человеку с ружьём. И лицо его, освещенное ярким светом луны, начинает казаться ему что-то слишком знакомым и даже похожим на то, что совсем недавно видел он отражённым в стекле.
«Ну и что? – принимается рассуждать Андре. – Если мир развалился на части, а в небе одна из Земель заменила Луну и вращается вкруг себя, почему бы и мне не иметь при себе собственного двойника? Мне с ним будет сподручнее проводить операцию по спасению детей!..»
Человек же опять его спрашивает:
– Как ты думаешь, что сейчас происходит на старой Земле?
И опять не дождавшись ответа, немедленно принимается отвечать на свой собственный же вопрос:
– Впрочем, что тебя спрашивать?.. Я и сам не привыкну, что наша Земля развалилась на части, – и сколько их сейчас в мире, точно не знает никто...
Он ещё приближается на полшага к Андре. И тогда, наконец, тот включается в разговор:
– Я думаю, что не менее трёх… Стул и тот, чтоб стоять в равновесии, должен, минимум, быть о трёх ногах! А уж мир и тем более!..
– Но тогда и нас тоже должно быть здесь трое иль четверо! Где ж тогда остальные? И кто они? – смеётся в ответ человек с ружьём.
И они, уже оба, всерьёз принимаются рассуждать то о новых орбитах, которые в скором времени установятся у явившихся в конце Света Земель, то о будущем их освоении человечеством …
Словно после того, как случившийся конец Света приведёт человечество к окончательному завершению, у него может быть хоть какое-то будущее!
И при этом они вовсе не замечают того, что на них давно смотрят из тёмных сеней.
Это дети. Вернувшись с прогулки, они наблюдают за взрослыми, и раздумывают, можно нет войти в дом? Потом девочка говорит:
– Знаешь, Глеб, они вышли похожими, наши папы. Я думала, они будут совсем не такими...
При этих словах её человек с ружьём вздрагивает, но, всмотревшись в белеющие в темноте детские физиономии, вдруг хохочет:
– Ну, вот мы и встретились. Нас уже стало четверо... Вот ещё популяем по этим жестянкам и двинемся... Кстати, кто знает, что они к нам привязались? И звать-то вас как, наши дети?
– Меня – Глебом, а Вику – Викторией, – отвечает мальчишка и тут же подталкивает вперёд девочку. Та подтягивает за собою его, и они постепенно выходят на свет.
У мальчишки лицо энергичное, нос упрям, а в сверкающем зубе, слегка выставляющемся изо рта, сквозит явное любопытство к гостям. А особенно, к их ружью. Он уже собирается познакомиться с ним поближе, но в самый последний момент страх его пересиливает это желание, и Глеб вновь отступает за девочку.
Та постарше, чем Глеб, и лицо у неё чуть помягче и помечтательнее, чем у мальчика. И видать по всему, это брат и сестра.
– Ну а мы когда будем знакомиться? – обращается человек и к Андре.
– Я – Андре, – отвечает тот.
– А я – Жорж. Если хочешь – Георгий, – смеётся Жорж.
– Так, и что они к нам привязались? – снова спрашивает он у детей.
– Может быть, они с нами играют? – не слишком уверенно отвечает Глеб.
Дети очень милы, но, к огромному огорчению Андре, они вовсе не те, кого он ожидал здесь увидеть, и ради спасения которых был послан сюда. Неизвестно пока, правда, кем.
Ребятишки напуганы, а черты бледных лиц постоянно меняются вместе с блеском луны, что никак не дает ему сосредоточиться на каких-то особых подробностях. Выяснять, кто они и как здесь оказались, Андре не решается.
«Да и вряд ли детишки сейчас в состоянии что-нибудь объяснить», – снова думает он.
– Нам пора уходить, – говорит он Георгию. Тот кивает в ответ головой и глядит на луну.
Андре тоже глядит на луну и у самых берёз видит дом. Он большой, из неровных плит, и похож на корабль, подплывающий к берегу. Вдруг Андре вспоминает, что точно такой же дом был у них или он ему снился, когда он был маленьким.
Он зовёт Глеба с Викой, чтоб те посмотрели, какой он красивый – дом, явившийся из мечты. Но детей уже нет...
Они вместе с Георгием стоят возле калитки в огород и разглядывают ярко-красное небо, в котором проносятся самолёты. Ещё час, полтора, и тогда в этом небе появится беспощадное солнце, чтоб высушить всё, что не спрячется от его лучей.
И пока Жорж с детьми восхищаются поднебесными акробатами, Андре думает о подземной норе.
– Скоро нам будет нужно прохладное и надёжное место до вечера, – говорит он, с опаской поглядывая на самолёты.
Те ещё не теряют надежды позавтракать летунцами и то падают чуть не к самой земле, а то на форсаже взвиваются вверх, чтобы грохотом двигателей выгнать из дупел спрятавшихся летунцов.
Дети, только минуту назад уверявшие, что самолёты играют и добрые, уже смотрят на них с подозрением... А потом оба разом показывают на блестящий холм, что виднеется за рекой.
– Это место для вас подойдёт, – говорят они. – Мы всегда там играем, когда нужно спрятаться... Вам там очень понравиться!
Андре с Жоржем глядят на стоящий за речкой холм: тот вообще без растительности, и на нём негде спрятаться и комару.
– Чем же именно оно может понравиться? – удивляются взрослые.
– Это место, оно всегда разное, – объясняет им Вика.
– Оно замечательное, – вторит Глеб. – Лучше может быть только тот синий холм. – Он показывает на сиреневое возвышение, чуть видимое на горизонте и похожее на большой вигвам или остов засохшего баобаба.
«Наверное, там стоит корабль, на котором мы все сюда прибыли!.. – рассуждает Андре. – Ведь на чём-то должны же мы были сюда прибыть? Мы, наверное, потерпели аварию! Но как только оставшиеся на борту устранят неисправности, корабль тотчас прибудет за нами с детьми. Может быть, даже этим же вечером!..»
Жорж молчит, но, похоже, он думает точно так же.
Ещё чуть повздыхав о случившемся, оба взрослые соглашаются осмотреть для начала коричневый холм, что стоит за рекой и похож на большой переросший гриб.
5
Они вслед за детьми пробираются вдоль забора и входят в огромные заросли пойменных трав. В основном, это зонтичные с уходящими вверх макушками, больше напоминающие большие деревья, чем траву. И оттуда, почти из-под небес, на людей летят хлопья пенистой, сладковатой на вкус жидкости.
Жорж, узнав, что у этих растений такая роса, принимается хохотать:
– Где кто видел такую росу? Да ведь это нектар!.. А трава?.. Где кто видел такую траву? Это лес!.. В нём должно быть полно всяких диких зверей...
– Здесь живёт один дикий зверь, только он за рекой! Это буйвол, – кричит Жоржу Глеб. – Он с рогами и лапами шириной с эту доску!
Глеб пальцем показывает на широкую доску, лежащую поперек реки. Путешественники добрались до её берегов, и сейчас Андре с Жоржем внимательно изучают представшую их глазам переправу. Жорж молчит.
– И когтями длиной с эту доску, – ещё добавляет Глеб.
– Зачем буйволу когти? – не может понять его Жорж.
– Чтоб копать червей... – объясняет Глеб. – Мы сейчас их увидим – их норы, в которых они живут.
– Кто живёт? – больше прежнего удивляется Жорж.
– Ну да буйволы!.. Кто ж ещё? – отвечает Глеб.
Оба взрослые переглядываются. Андре кажется, что детишки слегка заговариваются! Да откуда и взяться тут буйволам, пожирающим земляных червей?
Между тем Вика с Глебом встают на средину доски и подпрыгивают, взявшись за руки, – вероятно, за тем, чтоб сломать её и бултыхнуться в воду.
Пока доска занята, Андре с Жоржем в молчании изучают холм. Он от них в двух шагах, на другом берегу, и совсем не таков, как казался им издали. Его стенки блестят, как стекло, а края нависают, как тесто, сбежавшее из кастрюльки.
Андре кажется, что холм напоминает огромный торт, или слишком огромную порцию крем-брюле, выпирающего из стаканчика.
«Интересно, а чем здесь питаются дети?» – гадает он. И уже собирается расспросить у детей, как давно они ели в последний раз, и что именно? Но вода на реке вдруг вздымается буруном – из неё выставляется бородавчатая голова лягушенции и глядит на детей.
Вика взвизгивает и, как шарик, взвивается над рекой, а затем, не спеша, словно с горки, съезжает вниз и оказывается на другом берегу реки.
– Как ты здорово напугал меня! – восхищенно кричит она Глебу.
Тот щурится и бросает в лягушку коричневым камушком. Но промахивается. Он ещё достает из кармана пригоршню таких же и, видно, готовится закидать пучеглазую окончательно. Но из рук его вместо камушков выползают и с громким жужжанием разлетаются над рекой целый ворох жуков. Перламутровых... розовых... синеньких.
– Так не честно! – кричит Глеб сестре.
– А лягушками пугать девочек честно? – хохочет в ответ Вика и прыгает на своём берегу.
Жорж, давно уж желающий сделать что-то хорошее и полезное для детей, вмиг срывает с плеча ружье и, почти что не целясь в животное, жмёт на спуск – вместо выстрела из ствола вылетает огромный оранжевый шар и взрывается у него перед носом. Причем с таким жутким грохотом, что Жорж в страхе бросает ружье и орёт во всю мочь. Андре – тоже; он думает, что Жорж съехал с ума или даже убит и орёт ещё громче его.
Дети думают, что с ума сошли оба взрослые, и, как птички, взлетают на холм и оттуда глядят на орущих родителей...
Наконец все приходят в себя. Жорж глядит на детей и кричит:
– Ладно, вы там пока погуляйте, а мы тут осмотримся.
– Как ты думаешь, кто они? – обращается он к Андре, когда дети скрываются за вершиной холма.
Андре очень рассержен на Жоржа за выстрелы, напугавшие и его и детей. Да к тому же он думает, что Георгий заранее знал, что дети взлетят на холм, если выстрелить, – и от этого сердится ещё больше. Спустившись к реке, он пьёт воду пригоршнями, а потом говорит:
– Я не знаю. Но думаю, это мы с тобой.
Говорит лишь затем, чтоб позлить этим Жоржа.
– Почему же тогда это мальчик и девочка, если ты говоришь, это мы с тобой? – пристаёт к нему Жорж.
Андре молча идёт от него по доске через речку, потом вкруг холма, опускается на песок и, прижавшись спиной к камню, ещё сохраняющему тепло прошедшего дня, сидит, думает. И опять говорит:
– Я не знаю… Возможно, они – это то, что заложено в нас от рождения, всё: мужское и женское, – но сумевшее здесь, на этой планете каким-то, пока непонятным мне образом разделиться на два самостоятельные существа.
– Но тогда дети – призраки, да и мы с тобой – тоже! – смеётся Жорж.
Андре долго глядит на пустыню, лежащую за холмом, и излишне уж резко меняющую собой пойму с огромной растительностью. Ему это не нравится.
– Да, возможно, и мы с тобой тоже призраки, – всё ещё продолжает сердиться он. – Только мы разделённые по другому какому-то признаку. Может быть, по характеру. Например, всё, что было хорошего, поселилось в одном из нас; ну а всё остальное – в другом...
– Ты считаешь – хорошее поселилось в тебе? – усмехается Жорж.
– Я на этом совсем не настаиваю, – отвечает Андре. – Только если припомнить, то каждый из нас в жизни чувствовал, что внутри его кто-то есть – всегда спорящий, не согласный с ним. И пока мир был целым, то оба живущие в нас существа были словно два глаза, сидящие на одном лице, но невидимые друг для друга из-за разделяющей их переносицы…
А когда и Земля и весь мир развалились, у них появилась возможность взглянуть на того, с кем всю жизнь провёл рядышком.
– Но расколотая голова – это мёртвая голова, – возражает с улыбкою Жорж. – А я чувствую себя здесь очень даже живым...
И Андре соглашается:
– Может быть, ты и прав... Но Земля умерла, и на ней сейчас может случиться всё... Ну, а дети!.. – Он смотрит вверх и, припомнив, как дети взлетели на холм, неожиданно для себя добавляет:
– Может быть, дети – это наш страх?
– Или грех, – вновь хохочет Жорж. – А поэтому, мы с тобою, спасая детей – этим самым спасаем себя.
Он хватается за верёвочку, что спустили им сверху дети, и ловко взбирается вверх – словно бы демонстрируя то спасение, о котором сейчас говорил.
Андре лезет за ним. Жорж дурацкой игрою в слова превратил совершенно, казалось бы, мудрое изречение о грехе в шутовской, балаганный вид. А поэтому Андре хочет, чтоб Жорж возвратил словам их изначальный смысл.
Но едва они влазят наверх, как у них начинается новый спор. Вся макушка холма блестит словно стекло, и вдобавок ещё испещрёна бороздками. И Жорж сразу берётся доказывать, что холм – это спёкшийся кремнезём в месте взрыва малюсенькой термоядерной бомбы! Отсюда его и стеклянный блеск, и бороздки. А Андре принимается утверждать, что холм больше похож на не слишком большой, может быть, не успевший как следует народиться, вулкан...
Дети несколько времени слушают взрослых, и Глеб говорит:
– А мне кажется, что поверхность холма нынче очень похожа на панцирь...
– Большой черепахи! – кричит сестра, не давая сказать ему «панцирь рыцаря».
И коричневый, только что преспокойно лежащий, холм вдруг пытается опрокинуться, а затем поднимается на дыбы. Люди кубарем катятся по его гладкой ровной поверхности и лишь чудом удерживаются за верёвочку, которая, вдруг оказывается, ни к чему не привязана.
Холм слегка выпрямляется, но колышется то туда, то сюда – и как будто бы продвигается над землёй. Люди едут на нём как на лошади и не могут понять: как же это у них получается?
Глеб и Вика визжат. Жорж кричит что-то невразумительное. Андре дёргает Вику за ногу:
– Кто под нами? Верблюд или слон?
– Черепаха! – кричит в ответ девочка. Глеб ей машет рукой:
– Давай море! Сегодня получится!..
Дети, видно, довольны случившимся, и вдобавок к катанию им не терпится оказаться в воде. А Андре никогда не умел по-хорошему плавать и вовсе не хочет закончить свою жизнь в глупой луже, которую собираются выдумать дети.
– Не надо морей, – умоляет он, – и не надо слонов с черепахами… и не надо воды – мы в ней сразу утонем и вымокнем...
Он глядит вниз, чтоб выяснить, что же там – ноги, или плавники, у везущего их животного? Но от нового дёрганья чуть не сваливается головою вниз.
Наконец, ещё после нескольких сумасшедших кульбитов и их с Жоржем окриков прекратить это глупое безобразие, их катание прекращается. Андре с Жоржем немедленно удирают с холма. Вслед за ними, держась за верёвочку, как послушные дети, спускаются вниз Глеб с Викой.
6
Холму путешествие не доставило никаких неприятностей: он всё тот же, и даже имеет свой прежний вид. Но уже впереди него плещет синее озеро, а река с её зарослями далеко в стороне. Ещё дальше виднеется дом. Над берёзами появилась полоска колышущейся темноты. На её мутном фоне сверкают летающие самолёты. Вверху у них уже день. От встающего солнца блестят самолётные фюзеляжи, а чуть погодя загораются и вершины берёз с вязами.
Скоро солнце заполнит собою весь этот мир, чтобы выжечь его. По пустыне, уже принимающей красноватый оттенок, проносятся непонятные тени, похожие то на птиц и зверей, то на отблески отражённых лучей солнца.
При их появлении Вика роет ямку в песке и при этом старательно приговаривает:
– Моя Пинта, наверное, там внутри. Вот отверстие. Здесь была её лапка. Она утонула в песке, моя бедная Пинта. – И девочка начинает похныкивать.
Глеб старается удержать её от влезания в песок, а потом, рассердившись, пугает сестру:
– Если ты не отстанешь от нас со своей глупой Пинтой, я скажу папе Жоржу, и он в неё выстрелит... Поняла?
Вика взвизгивает и уже во весь голос кричит:
– Вы не смеете убивать мою Пинту! Она ещё маленькая!.. И мы с ней хотим спать. Что вы всех убиваете! И куда вы меня ещё тащите? Я уже ничего не боюсь...
Андре думает, что она и, действительно, ничего не боится, и детишкам пора уже спать. Но не так же как страусам – головою в песок?..
Он идёт вкруг холма, и на той стороне, где раскинулось озеро, видит груду камней, а за ней – вход в просторное помещение, уходящее внутрь холма и заканчивающееся там пещерой с высокими сводами. И скорей всего, эти вход и пещера уже результат черепашьего путешествия.
Материал, из которого они сделаны, чем-то напоминает волнистый слой внутри раковин. Если это, и вправду, дом Пинты, о которой сейчас убивается девочка, то пока Пинты нет, помещение надо срочно занять.
Андре громко зовёт остальных, сам садится у стенки и думает о всех странностях начавшейся спасательной экспедиции. О неведомых летунцах, о разбойничающих самолётах, жуках-камушках и шагающих черепашьих холмах...
Потом вдруг сожалеет, что в детстве почти не занимался животными, хотя, помнится, возле дома у них и жила сухопутная черепаха. Затем она вдруг куда-то исчезла. Наверное, умерла.
«А всё-таки лучше если бы этот холм превратился в исправный летающий звездолёт, чем в какую-то сумасшедшую черепаху», – приходит он к выводу и засыпает...
Когда Жорж, обойдя всё подземное помещение, опускается рядом с ним, спит не только Андре, но и дети.
Через щель, разделяющую черепаший дом на подземную и наземную части, струится песок. Вслед за ним проникают слепящие лучики солнца и бойкими зайчиками отражаются от неровностей внутри панциря. Жорж сдвигает на лоб светофильтры у шлема и закрывает глаза. Но сна нет.
7
Так проходит полдня. Андре всё ещё спит. Ребятишки, похоже, уже просыпались, потом поиграли и снова уснули. Их обувь – четыре ботиночка – держат строй рядом с ними. В руках Вики – маленькая черепаха. Наверное, это Пинта, вернувшаяся к ней во время сна. Тут же кучка коричневых камушков – их жуки, возвратившиеся с прогулки.
Жорж, проснувшись, глядит на детей, на жуков и ботиночки, у него что-то щиплет в носу. Он кряхтит и ворочается, то и дело подталкивает в бок Андре, и, в конце концов, пробуждает его окончательно.
– Кто они? – жалко хлюпает Жорж. – Ты мне можешь сказать: кто они, эти дети?..
– Может быть, эти дети – наш страх, – говорит Андре. Он пытается вспомнить мысль, что пришла в его голову у реки. Но Жорж тотчас его останавливает:
– Я не верю в твою философскую болтовню... Они вовсе не призраки. Они бегают и играют, и ссорятся как обычные дети. А если, случается, и летают, то сильно боятся лягуш! Где ты видел, чтоб призраки и боялись лягуш? А они залетели от выстрела на вершину холма и катали нас на черепахе, которая нас чуть не утопила. Но опять-таки не показали её нам с тобой, словно снова чего-то боялись. Как ты думаешь, чего они вдруг забоялись?
– Наверное, что ты можешь убить её! – отвечает Андре.
– Я?.. Убить беззащитную черепаху? – в отчаянии восклицает Жорж.
– Что ж тут странного? – говорит Андре. – У тебя ружьё. Ты стрелял из него в самолёты и даже охотился на лягуш... Но я всё-таки думаю, что нам лучше начать рассуждения с начала – и, видимо, с нас с тобой.
– Да, давай рассуждать всё с начала, и с нас с тобой, – соглашается Жорж.
– Если наша Земля раскололась на части, то, может быть, раньше мы с тобой и действительно были одним человеком? – Андре морщится от своих же слов, но ещё повторяет:
– Мы похожи, и видимо, это так... Я одно не пойму: почему я – Андре, а ты – Жорж?..
– Я сменил своё имя, – смущается Жорж. – Но когда-то, мне кажется, я был тоже Андре.
Андре долго молчит: ему всё меньше нравится этот странно начавшийся и идущий без всякого правила Конец Света, не нравится эта планета со странными существами, но больше всего – этот Жорж, ворующий имена у других.
– Да, – в конце концов говорит он. – Я не думал, что встречу в Конце Света дурацкую выдумку наподобие тебя... Вместо этого я желал бы увидеть своих детей. У меня в прошлой жизни на прежней Земле были дети, но звали их не Глебом и Викой, и возрастом они были моложе…
– А моих звали так же, – обрадовано заявляет Жорж. – Правда, их у меня не было... То есть были, – немедленно поправляется он. – Были мальчик и девочка. У него уже было имя – Глеб. Ну а девочку я хотел назвать Викой, Викторией – как жену...
– А вот я свою жену, верней, имя её, не могу сейчас вспомнить, – говорит Андре. – У тебя есть какие-нибудь воспоминания из твоей прошлой жизни? – продолжает он. – Это прошлое... оно так забывается... – И он хмурится.
– Как же, как же, – торопится Жорж. – Я запомнил: у нас в детстве был большой белый дом. Он стоял под берёзами и казался мне парусником. Мы всегда запускали там воздушных змеев, но они зацеплялись за ветви и падали.
– И наш дом тоже был под берёзами. Но, наверное, лишь во сне, – говорит Андре.
– Нет, он был этот дом. И лужайка. Мне очень хотелось, чтоб на ней было много детей! Но жена... Та была всегда против. А после мы с ней разошлись...
– Ты развелся с Викторией? – уточняет Андре.
– Да, – немедленно отвечает Жорж.
– И когда у вас это случилось?
– Мне тогда было тридцать лет.
– Значит, вот когда... И, наверное, ты тогда же сменил свое имя?
– Да, – опять подтверждает Жорж.
– Имя многое значит, – значительно говорит Андре. И добавляет, – А вот я со своей развестись не сумел... хотя…
И вдруг, вспомнив о чём-то, вновь спрашивает:
– А не знал ли ты женщину с голубыми глазами, которая...
– Напевала Есенина «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым?» – договаривает за него Жорж.. – Я ушёл от Виктории к ней.
– Как «ушёл к ней»? К кому это, к ней? – переспрашивает Андре.
– Ну, к ней, к той, что с Есениным… и с глазами. К ней… – как ни в чём ни бывало опять повторяет Жорж.
Андре долго сидит напряженный, и думает. Потом, видно не выдержав своих мыслей, вдруг вскакивает и едва не бегом начинает кружить по пещере, поглядывая на Георгия и детей.
Глеб и Вика ещё не проснулись, и лица их, размягченные сном, странным образом были словно срисованы с лица Жоржа, сидящего рядом с ними. А, значит, – с лица и его самого, Андре!..
«Но такого не может быть! – лихорадочно размышляет Андре. – Мои дети должны быть их младше. А Жорж говорит, что у них детей не было… Если только не врёт…
Но тогда что за дети сидят рядом с нами, так сильно похожие на нас с ним? И как Жорж в одно время со мной был с той женщиной, что с Есениным? И где был в таком случае я?.. Или он... Или оба мы? И чьи всё-таки, наконец, эти дети?»
Совершенно запутавшись в рассуждениях и оставив детей и Георгия, он стремглав выбегает на улицу, чтобы наедине с собой, разобраться в случившемся.
8
Вне горы, несмотря на вечерний час, настоящее пекло. Огромное солнце, размазавшись по горизонту, цепляется за него и никак не желает уйти на покой и оставить не выжженным этот мир… Но уж нижняя часть его всё сильней увязает за краем земли, и оно вскоре вынуждено примириться с такой своей участью.
Озерцо перед носом холма за день сильно уменьшилось. В середине его появилась гряда из базальтовых чёрных глыб. Небольшая полоска тьмы, возникшая за рекой на рассвете, за день выросла и расползлась на большую часть прилегающего горизонта, образовав в нём изрядный провал.
И сейчас рядом с этим провалом всё более разгорается пятно лже-Луны или, может быть, лже-Земли. Ещё точно такое же исчезало в лучах заходящего солнца. Ещё, неизвестно какое по счету, выныривало на другом краю небосвода...
«Наверное, сейчас в этом мире у каждого есть своя Земля, – принимается за свои рассуждения Андре, – и, наверное, в этом суть наступившего Конца Света – дать каждому человеку возможность без лишних помех, просмотреть свою жизнь и припомнить все радости и ошибки, свершенные в ней».
И вдруг тоненький голосок, что звучал в голове его с вечера, произнёс:
«Хорошо, если только ошибки!.. А если грех? Его, что, тоже можно припомнить и снова забыть?..»
– Ты, наверное, про детей? – догадался Андре. – Но ведь это же Жорж был в то время с той женщиной с голубыми глазами! Это он, или оба они, виноваты, что дети, Глеб с Викой, у них не родились!
«Значит, ты уже больше не думаешь, что вы с Жоржем один человек?» – уже с явной насмешкой звучит голосок.
– Нет, не думаю, – отвечает Андре. – Но пускай даже так. У него к тому времени было имя Георгий и жизнь, о которой я даже не знаю. И я вовсе не должен ещё отвечать за грехи, о которых не знаю!.. Или же не помню…
«В таком случае у тебя будет время вернуться к случившемуся и припомнить какой из них твой... – произнёс голосок. – Видишь, сколько их в небе, Земель? И на каждой тебя ждёт какой-нибудь из забытых грехов. И ты вынужден будешь снова вернуться к ним. И не только лишь мысленно!..»
– Я совсем не желаю сто раз возвращаться к своим иль чужим грехам! – закричал Андре. – И кто ты, всё заранее знающий о моих грехах?.. И кто я или этот же Жорж?.. Кто мы все здесь на этой планете? И что ты привязался здесь к нам? И ко мне?..
В ответ же послышалось:
«В жизни каждого есть свой Жорж, помогающий забывать, а потом вспоминать то, о чём мы хотели забыть. И планета, которая появляется рано поздно ли в помощь этому...»
Конец фразы как будто взвился и растаял среди облаков, или лун, или звёзд, показавшихся к тому времени в вышине.
Андре снова, и с новым вниманием, начинает разглядывать разгорающиеся небеса, и ему начинает казаться, что там и действительно, его ждут миллионы Земель с миллионами совершённых когда-то грехов.
9
Неожиданно за спиной у него раздаётся испуганный детский крик. Андре вздрагивает, и какое-то время глядит на летящих по воздуху Глеба с Викой. Те испуганны, беспорядочно машут ручонками и визжат, словно вдруг угодили в подводные заросли. С этим визгом и криком они проплывают на уровне головы Андре, и с испугом глядят на него. А затем, ускоряя движение, устремляются на скалу среди озера. Вслед за ними летит ярко-красная бабочка – бант, отставший от Вики и догоняющий её самостоятельно.
Возле выхода из горы появляется Жорж. Он несёт в руках банку с красивенькой этикеткой, с которой на мир смотрит улыбающийся поросёнок. А из верха жестянки торчит длинный нож.
– Что случилось? – кричит Андре.
– А чего бы могло и случиться? – плачет Жорж. – Я хотел покормить их тушёнкой, вот и всё что случилось... Они, что, здесь ни разу не видели настоящей тушёнки?
И он чуть ли не к носу Андре суёт банку с пронзённым насквозь поросёнком – наверное, убедить Андре в том, что это действительно свиная тушёнка. Однако, заметив, с каким напряжением смотрит Андре на пугающее сочетание ножа с розовым тельцем, говорит:
– Мне кажется, что они испугались ножа.
Андре тоже так кажется. Он взбешён этим Жоржем с его постоянной привычкой пугать людей то ружьём, то откуда-то взявшейся идиотской тушёнкой, то своим идиотским ножом. Ещё больше того он взбешён идиотским потоком слёз, беспрерывно бегущим из Жоржа.
– Ну, вот чего, – говорит он, чуть сдерживаясь от желания схватить банку и стукнуть ею Жоржа по голове.
– Да, – с готовностью отвечает Жорж.
– Помнишь, дети, что были у вас с той женщиной! Глеб и Вика, как ты говорил… Где они?
– Они у нас умерли...– отвечает Жорж.
– Это ясно, что умерли. Но что именно у вас с ними случилось? – настойчиво повторяет Андре.
– Ты не хуже меня должен знать, что у нас тогда с ними случилось, и как это всё называется, – отвечает Жорж, вытирая платочком глаза.
– Я?.. – таращится на него Андре. – Но ведь это же ты был в то время с той женщиной, это ты был Георгием-Победителем!.. А не я.
– Я не помню, когда им был, или стал, – сознается Жорж, – может быть, я лишь только мечтал им стать...
– Но зачем?.. – не поймет ничего Андре.
– Ну... чтоб быть... победителем… – пожимает плечами Жорж.
– Но тогда кто же ты? – в раздраженье кричит Андре.
– Я не помню... А может, я вправду тот голос… ну… внутренний?.. Или оба мы... как два глаза через переносицу, о которых ты говорил... – Жорж глядит на Андре, словно ждёт подтверждения своих слов, но приводит его ещё в большее раздражение.
– Нет, ты снова пытаешься убедить меня, что мы оба Андре и два призрака? – возмущённо кричит Андре. – В таком случае, кто же эти Глеб с Викой? И чьи они?
– Наши, – снова рыдает Жорж, – только нами забытые...
Андре кажется, что он сходит с ума.
– Но такого не может быть, я не мог бы забыть своих детей. Это всё твои выдумки, – говорит он Жоржу. – У меня таких, как эти Глеб с Викой, не было...
– Были, – вновь повторяет Жорж. – Были, как и тот дом... Помнишь, как мы с тобой в нём играли, и ты наступил на лужайке на что-то живое?.. По-моему, там была черепаха. И мы с тобой сильно плакали...
И Андре вдруг стихает.
– Да, может быть, – соглашается он, хотя вовсе не помнит про случай, рассказанный Жоржем. И сразу же добавляет:
– Только, кажется, это ты, а не я, наступил там на что-то живое...
– Ну вот, мы с тобой всё и вспомнили, – говорит ему Жорж. – Там ещё на фронтоне была странная надпись – таких не бывает в действительности – но там была. Ты не помнишь ту надпись?
Андре молчит. Он не помнит той надписи на фронтоне, хотя, кажется, недавно ещё помнил о ней, и поэтому он молчит. И Жорж – тоже...
Потом они, так же молча, глядят на скалу, на которой сидят Глеб и Вика. Их чёрные силуэты отчетливо выделяются на малиновом небе и напоминают собою двух грустных птиц. Жорж шагает к скале. Андре следом за ним.
10
Под ногами у них чуть похрустывают песок и ракушки, отставшие от воды.
Андре пробует подсчитать, сколько времени должно было пройти, чтобы Солнце могло превратить океан, укрывавший когда-то планету, в подобную лужицу...
«И как всё-таки оказались здесь дети? – опять рассуждает он. – Если только они не два призрака?»
Жорж тем временем подбирает с песка раковину с испечённым на солнце моллюском. Поморщившись от противного запаха, он вытаскивает свой огромный нож и, засунув его между створок, ворочает лезвием.
Андре вздрагивает.
– Брось свой нож, – просит он.
– Там внутри иногда попадают жемчужины, – отвечает Жорж. Но бросает жемчужницу в сторону. – Они испортили мое шариковое ружьё, – говорит он, секунду спустя.
– Брось свой нож и ружьё, чтобы я их не видел, – опять повторяет Андре.
– А вдруг зверь? – возражает Жорж.
– Да какой тут ещё тебе зверь! – с раздражением отмахивается от него Андре.
– А вот тот рыжий лев. – И Жорж пальцем показывает за плечо на идущего сзади льва.
– Нет, ну это какая-то Фата-Моргана, – не выдерживает и хохочет Андре. – Ну откуда взялось это чучело? И чем, собственно, собирается оно здесь питаться? Твоими консервами?
– Может быть, и консервами. Но я думаю, для начала он всё же сожрёт нас с тобой, – отвечает Жорж.
Лев, минуту назад равнодушно шагающий по песку и лишь изредка поднимающий ногу на камушки, при последних словах издает оглушительный рёв и бросается на обидчиков.
Он несётся по жёлтой пустыне большими прыжками, а расстояние между ним и людьми сокращается на глазах.
– Папы. Папы! Бегите к нам!.. – звенит в воздухе детский крик. Дети снова готовы помочь незадачливым родителям и машут им ручками, приглашая к себе на скалу. Она рядышком, а воды, в окружающей её лужице, будет разве что по щиколотку. Разбрызгивая во все стороны грязь с ракушками, Андре с Жоржем бегут к спасительному возвышению и пытаются влезть наверх.
Между тем зверь всё ближе, а чёрная, неприятная даже с виду скала сплошь покрыта липкой слизью и всё время выскальзывает из-под рук. И пока Андре лезет вверх по какой-то расщелине, Жорж пытается зарядить ружье. Но оно, как живое, выскальзывает у него из рук и летит ему под ноги. Жорж хватается за кинжал.
– Папа!.. Папа!.. Не надо. Не убивай! – раздаётся вверху раздирающий детский крик. И так, не прекращаясь, висит нескончаемой и звенящей струной, как и этот сверкающий нож, над всем миром и этой скалой.
У Андре холодеет в груди. Ему кажется, что он где-то уже слышал этот, или очень похожий крик. Или сам он когда-то кричал: «Папа, папа, не убивай!» Он опять вспоминает слова летунца о спасении. У него холодеет в груди. Андре чувствует, что не в силах так дальше висеть на скале и спасать свою жизнь, когда послан спасать других.
Он глядит на Георгия и на льва, приготовившегося к нападению, пальцы рук у него разжимаются, и Андре отделяется от скалы. Даже не представляя, чем это поможет Георгию, детям иль тому же льву...
Лев, уже изготовился для прыжка, и на левом боку его Андре видит заплатку, пришитую к шкуре белыми нитками, словно пятник на валенок, и весьма отличающуюся от всего остального льва.
– Жорж! Брось нож! Брось свой нож! Лев игрушечный! – кричит он уже радостно.
Но Георгий и сам уже видит заплатку и что лев игрушечный. Он бросает в раскрытую львиную пасть нож и банку с тушёнкой, которую сохранял до сих пор, и, схватившись за ноги Андре, словно белка по дереву, забирается на скалу. После этого помогает залезть и товарищу.
– Они просто играют здесь в сказки, – как будто бы виновато бормочет Жорж и глядит на Андре... Тот молчит...
Он припомнил и этого львёнка, пронзённого им когда-то из детского лука, и заплатку, пришитую в спешке белыми нитками, и сейчас понимает, что львёнок простил его и пришёл с ним проститься. Возможно, уже навсегда. Он был только игрушкой на прежней Земле этот львёнок, поэтому и прощание с ним было лёгким. В отличие от того, что им с Жоржем ещё предстояло пройти…
Они долго глядят на детей. Глеб и Вика сидят на каком-то чешуйчатом выступе, чуть похожем на гребень раскормленного индюка, и глядят на двух пап с нескрываемым любопытством.
Гряда, на которой устроились дети, чуть вытянута, сплошь покрыта чешуйками, напоминающими кровельную черепицу, а длинный конец её скрыт под толщей воды. Андре пробует дотянуться руками до края площадки, которую оседлали детишки.
Жорж тем временем достаёт из кармана огромное долото и пытается отломить с его помощью одну из черепиц, – вероятно, для будущего изучения.
Гряда дёргается, её гребень приходит в движение, его дальний конец, до сих пор укрывающийся под водой, вдруг взвивается вверх и оказывается длинным гибким хвостом наподобие змеиного. Его кончик хватает Андре с Жоржем за ноги, и пока они успевают вскричать: «Дети, дети, немедленно прекратите свое безобразие!» – одним мощным толчком отправляет Андре с Жоржем под облака.
11
И отсюда они наконец узнают огнедышащего дракона, лежащего среди озера. Его хвост всё ещё продолжает подрагивать, а из пасти летят клубы дыма и пламени.
Рядом с ним рыжий лев. Он огромными лапами плющит банку с тушёнкой, потом оставляет её и бросается к черепахе, которая, перестав притворятся холмом, продолжает путь к озеру.
– Да, конечно же, – кричит Жорж, – они просто играют здесь в сказки, забытые нами дети, и всё у них здесь одна выдумка!
– И похоже, что мы с тобой тоже, – бормочет Андре.
Он глядит на окрестности, различает сиреневый холм, что казался когда-то им остовом корабля. Тот оказывается головой в медном шлеме, украшенном перьями, больше напоминающими собой целую рощу пальм. И на эту дурацкую голову наезжает огромнейший всадник с огромным, в обхват пальмы, копьём.
– Да, конечно же, – повторяет за Жоржем Андре, – они просто играют здесь в сказки, забытые нами дети.
В подтверждение его слов, из лилового облачка вдруг вываливается Змей Горыныч о трёх головах. И похоже, что он брат дракона, лежащего среди озера. Он пытается напугать Андре с Жоржем, пуская на них столбы дыма и пламени, но закашливается и, смущенный, вновь прячется в облако.
12
Возле белых берёз над землёй поднимается белый дом и пускается в плаванье. Постепенно он весь превращается в белоснежный корабль и от дома в нём только печная труба, из которой валят клубы чёрного дыма.
Детишки, смеясь, пробираются к огнедышащей пасти дракона, лежащего среди озера, и скрываются в его пламени. Вслед за ними туда же вплывает корабль с беспрестанно дымящей трубой. После этого всё пространство над странной планетой, давно уже окруженное чернотой, начинает вращаться со всё нарастающей скоростью, превращаясь в огромный смерч, уходящий своим концом в пасть дракона.
Ближайшее окружение вместе с львом, черепахой и почвой, сдираемой до базальтового основания, стремительно увлекается внутрь воронки, крутящейся с бешеной скоростью, поток воздуха тянет в пасть Андре с Жоржем.
Вслед за ними туда же затягивается и крылатый Змей Горыныч. Он яростно сопротивляется, машет крыльями и пускает дым из всех своих ртов как заядлый курильщик. Но вскоре смиряется с происходящим и участливо прикрывает людей крыльями от обломков деревьев и скал. Не в силах что-нибудь предпринять, они все вместе с мусором и обломками увлекаются в это общее коловращение.
Перед тем, как уже окончательно оказаться в огне, Андре видит внутри его двух высоких седых стариков, глядящих из-под ладоней вверх. В этот миг в пасть влетает и стайка светящихся летунцов.
Андре слышит знакомый ему голосок:
– Конец Света ещё не таков. У тебя ещё будет время припомнить то, о чём ты позабыл.
Часть II. Змеи
1
– Они возвращаются, – говорит один старец, разглядывая из-под ладони двух змеев, спустившихся с неба. – А ты говорил, что они не вернуться.
Другой соглашается:
– Я ошибся. Но, видишь: они без верёвочек, и мой змей вроде несколько постарел.
– Мой змей тоже: они долго летали.
– Да. Ты прав: они долго летали, пока не вернулись.
– Я знал, что они возвратятся, – сказал первый. – Раздавленная черепаха лежала вчера на тропинке: поэтому мы пошли их встречать.
– В таком случае я пойду, разбужу сейчас львенка, – сказал второй. – Пускай он здесь попрыгает, пока мы закопаем с тобой черепаху. – Он задумчиво смотрит на двух опустившихся с неба змеев и бормочет под нос:
– Они будут сейчас возвращаться, пока не вернутся все, – и тогда, по преданию, в небе вспыхнет большая звезда. – А затем уже громко, чтоб слышал и первый старик, добавляет:
– Говорят, раньше в небе светило огромное Солнце...
– Да? – слегка удивляется первый.
Второй продолжает:
– Ещё говорят, будто змеи умеют предсказывать прошлое, и что раньше Земля была переполнена множеством жителей; хотя в этом нет здравого смысла – слетаться со всех Земель на одну…
– Мир ударился в детство – поэтому с неба падают змеи, – сказал тот, что собрался за львёнком. И тут же добавил:
– Смотри, этот змей нам пытается что-то сказать...
Второй старец глядит на воздушного змея и говорит:
– Они все на одно лицо, и все здорово обгоревшие... Может быть, там вверху и действительно есть какое-то Солнце... – Вновь спрашивает:
– Так мы будем закапывать черепаху? А то к вечеру собирается дождь... Видишь, как расшумелись в ракитнике летунцы? Так всегда когда надо идти дождю.
– Да. Сейчас я схожу за лопатой и, может быть, приведу с собой львёнка. А ты этим временем повесь змеев на эту черёмуху. Мне кажется, что они нас боятся! Хотя этого и не может быть: ведь они возвратились к нам сами. Но всё-таки ты привяжи их покрепче пока я хожу, – добавляет он.
2
Только-только ещё оперившийся летунец поднялся над ракитником в первый в жизни полёт, но захлопал не в такт ветру крыльями и свалился на ветви черёмухи, за которую был привязан воздушный змей.
– Как зовут тебя? – спросил маленький летунец, оглядев обгоревшее сооружение из бумаги и палочек.
– Я – Андре, – отозвался змей.
– Что ты делаешь здесь на черёмухе? – вновь спросил любопытный малыш.
– Я ищу здесь детей, – прошептал обожжённый змей.
– Чьих? – спросил летунец, оглянувшись для всякого случая на родное дупло.
– Своих, – отозвался змей.
– А кто прячется у тебя за спиной?
– Это Жорж, – Мы с ним вместе одно существо.
– Да? – задумался летунец. – Вы похожи на нас: у вас крылья и хвостики... Я пожалуй ещё позову сюда дедушку!
И молоденький летунец, замахав неумелыми крыльями, полетел к дуплу.
– С кем ты там разговаривал? – спросил Жорж, чуть выглядывая из-за ствола. Его привязь запуталась средь ветвей, и Жорж вынужден, что есть силы, тянуть за веревочку, чтоб увидеть Андре...
– С летунцом. Он ещё молодой и не знает о нас... – объяснил Андре.
– Словно старые могут это знать, – снова дёрнулся на верёвочке Жорж.
– Мы их выдумка... Разве можно забыть тех, кого ты сам выдумал? – сказал Андре.
Жорж добавил:
– Или тех, кого ты породил... Или, может, убил.
– Ты сказал то же самое лишь другими словами, – заметил Андре.
– Да. Но где же твой друг?
«Здесь», – послышался уж знакомый Андре голосок. И на ветке черёмухи появилось крылатое существо.
«Ты слегка изменился, Андре», – произнёс летунец.
– У меня было много хлопот, – отозвался Андре.
«А кто это с тобой?»
– Это Жорж. Он теперь тоже змей.
– Ты не знаешь, зачем мы здесь? – спросил Жорж летунца, вновь просунувшись сквозь листву. И тем самым уже совершенно запутав верёвочку вокруг собственной шеи.
Летунец посмотрел на него и сказал:
«Как мне кажется, вы в плену!..»
– У кого? – спросил Жорж.
«У себя».
– Ты опять отвечаешь загадками, но я рад, что ты здесь, – сказал Андре. – Но смотри, вон идёт тот старик. И несёт с собой нож... Как ты думаешь, для чего он ему?
– Наверное, чтобы вырыть в земле ямку, – сказал Жорж.
– Для кого? – переспросил Андре.
– Это ты спроси у той клумбы с цветастыми крыльями, что сидит у тебя за спиной, – недовольно ответил Жорж.
Андре глянул на ветку, где только что был летунец, но того уже не было: то ль успел улететь, то ли спрятался.
Старец, вместо лопаты принёсший из дома нож, посмотрел на черёмуху и успевшего задремать под ней старца, спросил:
– Ты не знаешь, откуда взялись эти змеи?
– Не знаю... – ответил, проснувшись, старик. – Их, наверное, кто-нибудь здесь повесил, а после забыл. Надо их унести. Скоро будет дождь... они могут вымокнуть.
– Да, – сказал первый старец, – размокший змей ни на что не годится. Поэтому надо их унести.
– Мы с тобой унесём их к столбу, что появится у тропинки, когда мы пойдём к реке, – сказал второй старец.
– Да. И, может быть, они что-нибудь вспомнят из прошлого и расскажут нам. Может быть, это правда, что змеи умеют предсказывать прошлое?
– Может быть. А потом мы привяжем их к перекладинке, что появится нынче вечером наверху столба, – продолжал второй.
– Перекладинка не для них, – возразил ему первый.
– Но мы всё же привяжем их к ней. Пускай там повисят.
Жоржу вовсе не нравиться перспектива висеть на какой-то там перекладинке, и он пробует возразить против плана двух старцев, но только сильнее затягивает на верёвочке узел.
Не в силах его развязать, старец взмахом ножа отрезает верёвочку от черёмухи.
– Перережь тогда затянувшуюся пуповину и у моего, – предлагает второй.
– Я с утра ещё знал, что нам нынче понадобится этот нож, и поэтому наточил его, – говорит первый старец и взмахивает ножом…
При этих словах Андре морщится как от приступа зубной боли и сильно дрожит.
– Он пытается что-то сказать, – говорит старик, проводя острым лезвием по верёвочке.
Андре вскрикивает и теряет сознание. Для людей это выглядит так, будто змей потерял поток воздуха и поэтому падает под ноги.
Они запросто волокут Андре, словно он не воздушный змей, а обычная тряпка. От подобного обращения тот приходит в себя и опять поднимается в воздух. Он вовсё плох, и всё время клюет носом вниз. И Жорж вынужден своим хвостиком то и дело поддерживать его рядом с собой.
Ветерок парусит их над кронами отцветающих тополей и черёмух, и воздух так горек и сладок от их аромата, что Андре и Георгию кажется, что они возвратились домой. Но на небе нет солнышка, а подслушанный разговор стариков заставляет предположить, что на этой Земле нет каких-либо жителей, кроме этих двоих.
– Слушай, Жорж, ведь, ты, кажется, прежде был звездолетчиком? – говорит Андре.
– Точно так же, как ты, – отвечает Жорж.
– А тебе приходилось бывать на планетах, где жителей всего два человека?
– Мир настолько велик, а планет в нём такое количество, что их хватит на всех, даже если все люди придумают жить на них в одиночестве, а не только что по двое, – отвечает Жорж.
– Но не странно ли это?.. К тому же, они живут здесь по времени, что идёт не в ту сторону... Да и с памятью у них тоже, мне кажется, не совсем всё в порядке, – продолжает Андре.
– Ну, с памятью есть проблемы у всех, – отвечает Жорж.
И Андре замолкает, чтоб лишний раз не ввязываться в спор о памяти...
– Ну, вот мы и пришли, – говорит один старец.
Они на холме: впереди них в широкой долине бежит голубая река. На другой стороне её видны груды деревьев и крыши домов.
Холм, с которого люди смотрят на всё это, скучен, порос клочьями лебеды, над которой торчат штук с десяток крестов, обнесённых когда-то забором. Сейчас уже рухнувшим. Да и сами кресты еле живы, стоят вкривь и вкось, на них нет ни табличек, ни надписей, а могилы заброшены. И лишь с краю, у самой тропинки, виднеется свежий холм с только что установленным деревянным крестом.
Старцы несколько времени изучают надгробья, и первый опять говорит:
– Придётся привязывать их обоих к одной перекладинке: остальные настолько прогнившие, что не выдержат даже веса верёвочек.
– Может быть, подождём, пока завтра здесь вырастет ещё столб? Тогда мы их привяжем обоих в отдельности, – предлагает второй.
– Пусть висят на одном. Может быть, им не так будет страшно тут ночью одним. Поднимайся на холмик, а я тебе подам змеев, – говорит первый старец.
Второй их принимает и тут же привязывает.
– Всё. Пойдём-ка быстрее домой, – говорит он.– Скоро ночь; и гроза. Видишь, там, в небе молнии? Так всегда перед сильной грозой. Летунцы своим шумом наводят её на наш мир. Нам пора уходить.
3
– Смотри, Жорж, они позабыли на этой могиле свой нож, – говорит Андре.
– Помолчи, – отвечает Жорж, – пусть уходят. Ты видел, какие у них стали лысины? Они сильно уменьшились, пока мы шли сюда, эти лысины у стариков!
– Да. Они словно помолодели во время пути – вероятно, они движутся в прошлое, и поэтому молодеют, – ответил Андре.
– Мне это не нравится. Ты знаешь их прошлое?.. Я так нет... И кто знает, где мы с тобой этой ночью окажемся? И молодеем ли мы с тобой?
– По-моему нет. Мы такие же как и были, – сказал Андре. – Как ты думаешь, ночью с нами здесь не случиться плохого?
– Не знаю... Мне прежде ещё не приходилось бывать по ночам на таких вот заброшенных кладбищах. А тебе?
– Ну откуда мне знать? Я не помню, но вроде бы нет, – неуверенно отвечает Андре.
– А мне приходилось, – с обычной своей непоследовательностью продолжает Жорж. – Помнишь, ты меня спрашивал про детей? Так вот, я схоронил их в такую же жуткую ночь на заброшенном кладбище, чтоб никто не подглядывал и не знал, что я делаю.
– Ты же мне говорил, что те дети у вас не родились? – заметил Андре.
– Да, они не родились. Но я их похоронил. Вот такою же ночью, – опять повторяет Жорж.
– Прекрати эти ужасы. У меня и без этого уже что-то шевелиться на спине.
– Это ветер. Ведь ты же змей – у тебя нет спины.
– Всё равно на ней сзади что-то шевелится. Посмотри вон в ту сторону... Сюда кто-то идут... И мне кажется, с факелами... Они могут поджечь нас!
– Зачем им поджигать нас? – спросил его Жорж.
– Ну откуда мне знать?.. Может быть, чтобы мы не подглядывали, что они будут делать здесь?..
4
Пришло утро. Но только совсем не такое, какое бывает в местах, где есть солнышко – с ярким светом и яркими, словно радуга, росами, – а бесцветное, выцветшее, словно старое одеяло. Потом пришёл мутный день. Вместе с ним пришли старцы.
– Ты видишь: они оба здесь, – сказал первый.
– Но здесь что-то происходило, – сказал второй. – Посмотри, земля словно взрыта, а вокруг на могилах видны следы драки... А может быть, битвы!
– Да, видимо, им пришлось здесь не сладко двум змеям в прошедшую ночь…
– Поэтому мы с тобой и пришли их проверить. Вон видишь, один из них лежит в луже, оставшейся от дождя.
– Я всегда говорил, что крылатые летунцы своим шумом наводят грозу.
– А другой выставляется из открытой могилы, – не слушая собеседника, продолжает второй. – Наверно, этой ночью он здорово испугался и спрятался в ней. Надо будет подёргать его за верёвочку и узнать – жив ли он?
– Хорошо. Ты подергай, а я этим временем вытащу утонувшего в луже. Он, кажется, ещё жив, но в грязи, – говорит второй.
– Ну тогда я пойду за лопатой, чтоб выровнять эти могилы. А ты вытащи и повесь этих змеев сушиться, – сказал первый старик. И тут же ушёл.
Второй старец, бурча что-то в адрес слишком уж участившихся за последнее время гроз и могил, которые раскрываются после каждой грозы, стал с кряхтением вытаскивать из воды угодившего в неё змея.
– Наверное, здешним жителям полюбилось вставать и гулять при грозе и при молниях, – бубнит он, очищая со змея грязь.
Жорж слегка приоткрыл один глаз и увидел, что ночь изменила вчерашнего старца до неузнаваемости! Судя по молодой, завивающейся смолянистыми кольцами бороде, ему было сейчас лет тридцать, а может и меньше.
«Да, он здорово помолодел!» – удивлённо подумал Жорж и нашёл своим взглядом Андре. Тот уже был привязан к кресту и имел ещё более жалкий вид, чем сам Жорж. Посмотрев на Георгия, Андре слабо махнул ему хвостиком и опять опустил свою голову.
Когда старец, ходивший домой, возвратился обратно, Андре с Жоржем увидели, что он превратился в весёлого молодца с белокурыми, ниспадающими волосами и вьющейся, как руно, белокурой же бородой.
– Слушай, Жорж, – произнёс Андре, – до того как стать змеем ты всегда прятал голову под колпаком, называемым шлемом. Теперь я догадываюсь: у тебя были светлые волосы?
– Да, – ответил Жорж.
– А я чёрный как уголь и, думаю, что совсем не похож на тебя.
– Ты похож на того, что привязывал нас на крест.
– Ну а ты на того, что всё время с лопатой или же с ножом, – рассердился Андре. – Ты всегда любил разные железяки, Жорж.
– Но теперь я обычный змей.
– Ты похож на могильщика.
– А ты напоминаешь ночного разбойника, – отвечал ему Жорж.
– Как же это случилось, что мы с тобой раздвоились в Конце Света на змеев и на стариков? – спросил в недоумении Андре.
– Не думай об этом, – ответил Жорж. – Конец Света на то он и есть Конец Света, что соседствует с тьмой и вытаскивает из неё столько нам неизвестного, что нам лучше молчать и смотреть на всё это со стороны. Так что лучше молчи, пока нас не оставили здесь ещё на такую же ночь с грозой.
– Лучше пусть эти старцы убьют меня своим жутким ножом, чем я снова останусь здесь! – испугался Андре. – Но они собираются нести нас с собой дальше. Вон белый закончил с могилами и идёт сюда?
– Замолчи! – прошептал ему Жорж.
– Эти змеи не слишком-то разговорчивы. Я надеялся, что они нам расскажут о прошлом! – сказал белый старик. Он взял в руки верёвку, к которой привязан был Жорж, и начал спускаться к реке.
– Зачем тебе прошлое? – возразил ему чернобородый. – Мы сами идём в него: видишь, как мы с тобой оба помолодели?
– Да. А всё потому, что мы раньше не заходили за этот холм с могилами, а теперь зашли, – заметил блондин.
– Да, теперь зашли, потому что нельзя начать жить не пройдя этот холм. Поэтому мы зашли и сейчас знаем, что было с нами вчера… А до этого знали лишь то что у нас ещё будет! Хотя мы сегодня не знаем, что будет уже через час.
– Я думаю, что-нибудь интересное. Впереди всегда что-нибудь интересное, потому что оно не известно нам, – сказал чернобородый. – Поэтому там всегда всё прекрасно. Пойдем же вперед! Видишь, там под горой белый дом?
– Вижу! Он в сплошном белом цвету!
– Там весна. Это самое лучшее время жизни!.. – сказал чернобородый. – Пойдём же быстрей. И оставь, наконец, этих змеев! К чему они нам?.. Пусть летят, куда вздумают... Отпускай своего... Ну, вот видишь, как им стало весело?..
5
– Андре, видишь ли ты этот белый дом? – спросил Жорж, зацепившись за ветки берёзы, которая преградила им путь.
– Да.
– А надпись на нём? Видишь надпись? Ведь это же тот самый дом и лужайка с берёзами, под которыми мы играли с тобой, когда были маленькими!.. Ты помнишь это?..
– Но это не тот дом. Ты видишь, какая здесь надпись? «Роддом». Таких надписей не бывает. Я прежде бывал в тех домах, где рождают детей.
– И я тоже, – ответил Жорж, – и я был как раз в этом. И бывшие старики, для чего они притащили с собою лопаты?..
– Ну хватит, Жорж, скажи прямо... Те дети?.. Вы убили их здесь, в этом доме?..
«Постой, Андре, – раздался неожиданно голосок летунца. – Пускай Жорж отдохнёт. У него там чего-то с глазами – пусть он отдохнёт. Хочешь, я побеседую с тобой вместо него?»
– Да, – немедленно соглашается Андре. – Жорж – он слишком жесток, чтобы с ним разговаривать.
«Ты, я вижу, не слишком-то любишь Жоржа?» – спросил летунец.
– Он всегда был таким. Я не думал, что в будущем из-за этого будет так тяжело!
– А ты сам? – отозвался Жорж. – Ты однажды хотел пристрелить меня… А однажды ты взялся за кнут, чтоб ударить им сына! Он был совсем маленьким и потом целый день от всех прятался… то ль в овсах, то ль во ржи. Ты убил в нём любовь. И потом убивал её всю свою жизнь!..
«Мы всю жизнь убиваем кого-то или же чего-то», – сказал летунец.
Но Андре возразил:
– Это он собирался меня пристрелить! И с кнутом тогда тоже был он. Я не помню про кнут!
«Ничего, – успокоил его летунец, – у тебя впереди ещё много времени, чтобы вспомнить о нём! Видишь там внизу старцев, идущих из белого дома со свертками? Ты уже догадался о том, что они несут в свёртках и кто они?»
– Да! Но это не я! – возмутился Андре.
«В таком случае тебя ждут этой ночью ещё одни похороны и ещё одна ночь на том кладбище».
– Нет!!! – вскричал Андре. – Я не выдержу больше этого!!! Они там оживают и лезут наружу из детских могил и из свёртков, и их надо снова и снова закапывать!.. И так целую ночь. Лучше пусть я сейчас окажусь в одном из этих свёртков! – взмолился Андре. – Это легче, чем снова висеть на кресте и смотреть на всё происходящее!
«Хорошо...» – отвечал летунец.
Часть III. ЛЕТУНЦЫ
1
Чёрный столб возносился под самые облака, словно ось, вкруг которой вращается мир. Андре плюхнулся рядом с этим столбом. Ось слегка отодвинулась, чтобы он не ударился о неё при падении. Андре вскрикнул. Табун лошадей, находящихся метрах в ста от столба, вскинул головы. Молодая кобылка раскатисто заржала, показав белоснежные зубы.
Андре с недоумением огляделся, ища взглядом белый дом и берёзу, с которой свалился вниз. Но лишь жёлтая степь да пасущийся табунок красно-белых коней, да вознесшийся в небо столб оказались в его поле зрения.
«Где же я?» – вновь попробовал он узнать местность вкруг столба. – И куда делись Жорж с летунцом?..»
«Ты, Андре, снова не узнаешь меня?» – раздался в голове его тоненький голосок.
– Нет, – ответил Андре. – Я не вижу, где ты.
«А лошадку, которая ржёт и глядит на тебя, тоже не узнаешь?»
– Нет… Но где ты, в конце концов?
«Я на самом верху столба…»
– У него разве есть где-то верх?
«Нет. И всё же я в нём!..»
– Я догадываюсь: этот столб – наша память?
«Скорее, что столб – твоё «я». Ты всегда считал себя центром вселенной…»
– Но это не так, – возмутился Андре. – Я совсем не считал себя центром… Может быть, это Жорж… И, мне кажется, столб не может быть центром вселенной – ведь это же линия, а не точка… И где нынче сам Жорж?
«Он пока ещё маленький. Но он скоро появится. Ты уже догадался когда?»
– Да… Я понял и больше не выдержу!!! – закричал Андре.
Табунок лошадей, испугавшись взлетевшего к небу крика, помчался по жёлтой траве вокруг столба по спирали, всё более уходящей в степь. Вот уже не видать их самих, лишь одни лошадиные головы ещё чёрными точками мельтешат вдалеке. Да и то уж не головы и не лошади, а зелёные волны!
Сверкающий бликами бело-розовый океан отступил. Среди хлопьев на тёмной, оставшейся после воды, полосе распрямлялись зелёные водоросли. Вместе с ними тянулись вверх и отряхивались от воды тонконогие и почти что прозрачные сиреневые грибы.
Когда пена осела на камни, Андре с Жоржем увидели их.
Это были голубоглазые существа, с сильно вытянутыми кверху туловищами-ножками. Но, в отличие от грибов, у них эта вытянутость не казалась чрезмерной, и даже почти не бросалась в глаза. Появившиеся существа были дружной, веселой компанией. Их головки, возможно, и были похожи на шляпки поднявшихся из воды грибов. Но они были явно живыми.
Смех хрустальными колокольчиками разлетелся по берегу, вспугнул пару ворон, стаю чаек… взлетел к скалам и тут же рассыпался и опал вместе с брызгами убегающих волн.
Жорж присел у воды и нагнулся к неведомым существам.
– Это чьи же такие весёлые ребятишки? – спросил он.
– Ваши! – радостно закричали в ответ голоса.
– Наши? – ахнул Жорж, и сел от удивления на песок.
– Да! – с восторгом ответил ему звонкий хор неизвестных существ.
Андре с Жоржем задумались. Дети были красивыми, и совсем не похожими на детей. Они в каждый миг делались то грибами, то вновь превращались пусть в странных, но всё же живых существ.
– И что нам с вами делать? – смущенно спросил Жорж, склонившись к сиреневым собеседникам. – Может, сделать грибовницу, да и съесть?
– Ой-ой-ой!!! Мама, мама! Скорей! Папа хочет нас съесть!!! – закричали сиреневые существа, повернув свои шляпки-головы к морю.
Лёгонький ветерок закрутил-закрутил, поднял пену с волн и, вращаясь на тонкой ноге, вихорьком пошёл к берегу, брызнул Жоржу в лицо горсть песка, чуть не сбил Андре с ног и, взъерошил сиреневые грибы, словно пересчитал их – а может быть, успокоил. И снова не стало его.
Жорж вскочил, перепуганный нападением, посмотрел на Андре, тот в ответ назидательно поднял вверх указательный палец, сказал:
– Они маленькие и ещё не умеют шутит. Я однажды сказал своей дочери: «Я сейчас тебя съем!» – и она целый день сторонилась меня, и весь день не каталась на мне верхом. А ведь это тогда у неё было самым любимым занятием – кататься на мне как на лошадке!..
И вновь с моря пошёл вихорек. Но Андре не стал ждать нападения, а зажмурил глаза, и для большей надёжности защитил их руками. Но, не чувствуя ничего, кроме ласкового дуновения, вновь открыл их – и снова увидел табун лошадей.
Красно-белые кони вытаптывали в степи что-то геометрическое. В небе плыли три солнца. Одно яркое и огромное – на полмира, и два маленьких – по бокам от него.
Вскоре множество треугольничков и квадратиков, вытоптанных во ржи сложились в огромное очертание жеребёнка, задравшего в небо голову и глядящего на Андре.
Жеребёнок заржал и помчался по ржи, смешно вскидывая треугольные ноги и хвост.
Тьма сгустилась. Три солнца пылали слепящими пятнами и казались чернее чем тьма, окружившая их. А потом слились с ней. И тогда тьма окутала Андре окончательно.
Иногда тьма рассеивалась, превращаясь в забытый им день, и Андре вспоминал его. И опять наступала тьма…
Каждый раз день становился короче, а тьма и нахождение в ней удлинялись, пока свет не пропал совсем. Тьма укутала мысли Андре окончательно.
2
Через сотню веков до него долетел голос Жоржа:
– Ты жив, Андре?
– Да, – чуть слышно ответил Андре. – Где сейчас мы находимся?
– На краю земли, – отвечал Жорж.
– Я себя плохо чувствую, – произнёс Андре.
– И я тоже, – сказал Жорж.
– Конец Света ещё не пришёл?
– Я не знаю. Здесь край Земли... Видишь Солнце – такое огромное, во весь мир?
– Да, я вижу. Оно слишком большое, чтоб быть настоящим...
– Поэтому мы с тобой и так выгорели, – сказал Жорж. – И ещё оттого, что мы целую бесконечность плутаем по этим планетам.
– Какая она длинная – бесконечность! – вздохнул Андре.
– Да, она слишком длинная. Но теперь, наконец, мы прошли её и сейчас знаем, что с нами было и будет. Теперь мы с тобой на краю Земли...
– А кто это шуршит у нас над головами? – спросил Андре.
– Летунцы, хотя, может быть, там вверху и воздушные змеи.
– Мы, что, с тобой до сих пор за них держимся?
– Мы так высохли, что не можем уже без их помощи.
– Может быть, и они без нас тоже... – сказал Андре.
– Они спрашивали, откуда брались те молочные смеси, которые находили они в стеблях скошенной на ночь ржи?
– И что ты им сказал?
– Я сказал, что в стеблях этих было не выпитое молоко молодых кобылиц, что кружились во ржи по подлунным полям. И теряли его, не найдя своих маленьких жеребят... Или, может, детей…
– Но ведь там, на планете, где встретили мы летунцов, а затем и детей, вовсе не было лошадей… Там бродили лишь стаи волков! – чуть подумав заметил Андре. – И лишь после, уже у столба, мы видели небольшой табунок… Ты соврал им, Жорж?..
– Нет, – ответил Жорж. – Они были всегда рядом с нами, те лошади. Просто мы их не видели... Помнишь белый корабль и трубу, из которой валил чёрный дым, словно там кто-то спешно готовился к празднику или встрече с детьми?
– Да.
– Они были там.
– Почему же тогда мы не видели их?
– Я не знаю… Наверное, ещё было не время.
– Может быть, мы забыли их? Как и тех двух детей?..
– Может быть, – согласился Жорж.
– Но, смотри, Жорж, что это такое? Те змеи, или летунцы, улетают? Ты, что, отпустил их, Жорж?.. Но зачем? Нам же не удержаться! Смотри – меня сносит и с этой, последней Земли!
– Меня тоже!.. Наверное, это всё же конец, Андре!..
– Да… Прощай, Жорж!..
– Прощай, Андре...
Тьма опять обхватила Андре теплом и сонливостью, словно мамино одеяло, которым она укрывала его маленького.
Эта мысль, промелькнула, как искра, в сознании и пропала. Андре было некогда вдумываться ни в неё, ни в чужие, летящие рядом с ним мысли. Он очень спешил, его ждали. Он чувствовал ожидание, и спешил, чтобы не опоздать.
Вот и звёзды! Со всех сторон! Или это в глазах. Или, может, он вновь вернулся на Землю. Но где этот Жорж? Андре всё собирался спросить, в каком виде являлись тому летунцы? Тоже с крыльями и цветастые, словно радуги? Или Жорж видел их как-то иначе, по-своему?
И какой он сейчас сам – Андре? Не видать ничего. И наощупь не чувствуется, – словно только одни его мысли куда-то торопятся! Но – куда? И как долго он странствует? Он, наверное, пролетел все Вселенные, сколько их только есть, и летит сквозь Безвременье? Хотя, нет: если в небе есть звёзды, то время ещё существует.
Наконец-то и дом. Изменился за долгое путешествие сквозь Вселенные. И, вообще, тот ли дом? Иль другой? Нет, похож на тот, прежний. И надпись всё та же. Видать, что-то забыл, если снова вернулся сюда!
А ещё через миг с первым криком ребенка, пришедшего в новый мир, Андре разом и вспомнил, и понял всё. И ещё не увидев рождённого малыша, он уже знал его до последней малюсенькой складки на ножках, малюсенькой родинки на его слабом тельце, уже представлял всю дальнейшую жизнь его… И сейчас только ждал, как его назовут? Как и раньше – Андре или…
И вдруг мирную тишину разорвал жуткий скрежет и звон, а во тьме появился пугающе ослепительный свет, и Андре забил в ужасе ножками.