ВЫРУЧАЙ
байка
1.
У нас, бывших одноклассников, возник свой чат в мессенджере. Треплются там обычно наши тетки. Я бы сказал вежливей, что они «наши девушки», но всем участникам далеко за пятьдесят. Далече. И круг интересов подписных дам предсказуем – у кого розы пышнее, кто дочку замуж выдал, где отпуска провели и прочее. Учились мы в двухэтажной средней школе на задворках Тянь-Шаня, а теперь большая часть народа раскидана от северо-американского континента, с остановками в западной и центральной европах, ну а кое-кто в россию перебрался. Мужики в этом чате как бы в спячке, выныривая, чтобы поздравить с днюхами и принять такие же поздравления. Я лет с двадцати уехал, раньше прочих, и обстоятельств биографий своих соседей по чату и в той школе не знаю. Выпытывать подробности неудобно, потому что, опять же, если всерьез – они мне очевидно малознакомы. Все из школьников с перепуганными лицами и мятыми красными галстуками во что-то, совершенно неведомое, превратились. Даже когда кто-то вспоминает случаи из общей жизни, обязательно перевирает события на свой лад. И как-то я повесил вопрос – А кто расскажет, что там с нашим одноклассником Вовкой Поляковым? И ни одного ответа. А люди то в целом вежливые, странно это.
Можно догадаться, что про Полякова я не случайно вспомнил. Был у меня приятель тут, в северном российском городе, который в гранитах, реках и с вонючими выгородками коммунальных отнорков. Летом мы с ним шашлыка поели, выпили, а через сутки он помер. И я волей-неволей, глядя, как его в красном ящике сжигают, а потом коробку с пеплом пытаются засунуть в могилку, где уже две похожие коробки стоят, припоминал разного рода наши беседы и споры. Как-то он и его жена завели разговор о волках. Прочитали книгу канадского энтузиаста биолога, который в заполярных широтах наблюдал за их северными волчарами. Биолог, конечно, слегка помешан был, хотел стать новым членом стаи. И восторгался их скромностью, взаимовыручкой, и очень старался развеять лживые россказни про беспощадных и опасных даже человеку хищников и бандитов. Мне эту книжку пересказали с восторгом и огнем в четырех зраках. Я на зраки с огоньками смотрел и сопел. Но мы были выпимши, и я равнодушно возражал, что не бывает вот таких расчудесных скромных хищников, которые на самом-то деле смирно жрут одни только ягодки да мышкуют, спасая из любви к экосистеме тундры и леса от переизбытка грызунов.
Собеседники у меня были чисто городского воспитания, даром что последние двадцать лет прожили в коттедже и весь летний сезон промышляли грибами-ягодами-рыбалкой. Один день в неделю они собирали в лесах мусор в большие белые мешки и волокли потом мешки на поселковую помойку. Кстати припомнить, имелась у них веселая шумная такса, и одним летом пропала, заблудилась в лесочке. Либо за какой-нибудь лисой долго гналась, либо просто она дура была – в болоте увязла или юг с севером не различила, либо ее кто-нибудь съел...
Я вот тогда впервые припомнил про нелепые подробности нашей с Вовкой Поляковым прогулки. Начал было приятелю с его женой рассказывать, вижу, ни слову не верят. Все им незнакомо и противоестественно – южная страна и нравы и мотивы, которые излагаю. Объясните холеному москвичу, какие вот обычны тяготы при добыче икры на Сахалине. И возможно ли самому за двести метров учуять там запах медведя, все бросить и бежать сломя голову – невозможно, но вдруг учуешь, потому что медведь не просто воняет, а твоей смертью попахивает.
Нда. Бег сломя голову ошалевшего от страха человека – особое, я бы сказал, трансцендентальное состояние индивидуума, из некой кошмарной звучанием и сюжетом оперы. Москвич будет кивает, но не сумеет поверить – многое в жизни нужно испытывать шкурой, чтобы поверить. Проверять на себе, спасая свою собственную эту самую. Попу.
2.
А с Вовкой мы начали общаться более-менее плотно в седьмом классе. Поводом стало каратэ, да-да, оба мы чего-то насмотрелись и наслышались, и воспламенились желанием стать похожими на Брюса нашего Ли. Помню у себя в руках захватанную брошюрку перепечаток с оттисками фигурки Каратэка, беглым перечислением Кат и прочими прелестями Маваши-гири и других звучных штуковин. Вообще-то Поляков любил играть в футбол, играл получше меня, но физически был слабее. Я даже советовал ему бегать по утрам, пару раз вдвоем пробежались – но он не смог изо дня в день рано вставать и все такое, и я плюнул на это дело. Его трудности.
Основная трудность у Вовы проистекала из места проживания – двор был неудачный, по причине того, что несколько парней во дворе его регулярно били-гоняли, это терзало ему как здоровье, так и чувства. Пару раз шмотки отнимали. Надо сказать, парень он был очень романтичный.
И у него была просторная комната. И магнитофон. Они жили с мамой и сестренкой с глазами-васильками, смешной и любопытной, а на бобинах имелись записи концертов Высоцкого – впервые в таком количестве концертный репертуар Владимира Высоцкого я прослушал благодаря Полякову. Недели две-три мы учились каратэ. Разминка, прыжки, судорожные, я бы сказал, брыкливые удары и толчки ногами в разные стороны. Мучения с растяжками. Я сделал и повесил у себя дома макивару – квадрат толстой фанеры с наклеенной в несколько слоев кожей - для отработки ударов руками. По правилам из брошюры надо было все подряд долбить руками-ногами, чтобы ладони и стопы стали твердыми – каменными.
Из плюсов – сам Вовка был смешной. Ему нравилась наша одноклассница, даже признаваясь вслух мне с глазу на глаз, он покрывался горящим румянцем, закатывал от смущения глаза. Прикрывал ладонью курносое лицо. Я попытался устроить ему свиданку с признанием, вполне вероятно, зря это затеял. У них не заладилось.
Мне понравилась его мать – сколько, и сорока ей не было – ладная, приветливая, с правильным глазастым лицом, не без шумности и взвинченности, характерных для одинокой мамаши, она работала где-то в столовой и в доме водилась еда, да и в целом достаток был выше, чем в моем семействе, разве что бестолковости тоже было больше. Но первый таз с салатом оливье, и неплохим салатом, я увидел у них на кухне. Целый тазик салата – ешь от пуза...
Кажется, после того как я в великолепном прыжке ногой разбил стеклянную дверцу шкафа, или нет, когда в живот Вовке попал пяткой с разворота, мы занятия прекратили.
После восьмого класса он ушел в мореходку, рассказывал, что потом начнет бороздить моря на огромных пароходах, а я слегка завидовал. У меня было поганое зрение, и я знал, что во многие области труда мне хода нет. Нет так нет, что-нибудь придумается и наладится. Я его встречал в микрорайоне спустя пару лет, и про мореходку в городке Вологда он говорил мало, клещами подробностей не вытянешь, запомнилось лишь, что первый год проходит под девизом – приказано выжить, а второй – обратной дороги нет, то есть старшие курсанты сильно доставали младших, а Вовка с одной стороны оставался душевно ранимым, с другой – терпеть или очень активно сражаться за свое самомнение не умел. Еще пару лет спустя, когда и я отчалил из родных мест, и вернулся на побывку после зимней сессии, мы снова пересеклись. Не уверен, что он звонил, скорее, опять случайно столкнулись. Парень окреп, самую малость расправил плечи, но хвалить свою мореходку и тогда не начал. Кажется, именно в том году он ее бросил. А при встрече зимой вдруг поведал трогательную историю. Влюбился, и не в Вологде, а тут на родине, сходил на днях на дискотеку.
Вспомнил присказку про третий курс мореходки вологодской, его девизом было, если верить Полякову – говно в воде не тонет!
3.
Она что надо, вот как я себе раньше представлял нормальную девчонку, она такая.
Это какая такая?– заинтересовался я.
Веселая, что бы ей ни говорил, похохатывала. А некоторые сразу козлиную морду строят, вроде как ты для них дурак и пустое место...
Вовка, ты сколько с ней общался? И как твою подругу зовут?
Ну почему подруга, никакая еще она совсем... Зовут Надя. И не подруга она, просто веселая девчонка и в гости позвала. Да еще с намеком.
Какой-такой намек?– я насторожился, так как сомневался, чтобы Вовка умел женские шуточки распознавать.
Приезжай в гости, если не испугаешься. Вот примерно так сказала. И ехать завтра. У нее день рождения будет завтра. Ты со мной?
Не каждый поймет, зачем я согласился. Даже когда узнал, что та хохотушка Надя учится в ПТУ, а в гости к ней ехать надо за город, в ее село. Всего-то час с мелочью на автобусе, так сказал Вовка, который успел разузнать, как добраться до места обитания понравившейся крали.
Я не мог забыть, как слушал у него в квартире песенки «В далеком созвездии Тау-Кита» и «Я бегу-бегу-бегу по гаревой дорожке», и что оливье у его мамы был крупно нарезан, сам так режу, а таких синих глаз, как у его сестренки, не видел больше. Я сестренке тогда на лбу что-то нарисовал фломастером – не непотребство, как некоторые подумают, а то ли дал ей прозвище, то ли зверушку нарисовал, и она радовалась, а не смыть! и потом уже ревела, тогда я украл у их мамы бутылку спиртного и оттирал...Нормальные шуточки подростка.
Теперь я должен был поддержать парня в трудную минуту. Его от чувств, как новые придурки выражаются, колбасило. Если колбаса хороша, можно поколбаситься – кто помнит Черкизовскую телячью в натуральной оболочке... В синюге?
Самое важное в этой истории – с каждым днем крепчал мороз. Город южный, но иногда стужа случается, трещат сугробы и деревья не по-детски. Лед черный колется на тротуарах.И я хоть как-то утеплился в поездку, лишний свитерок напялил, а Вовка на автовокзал приехал в элегантном полупальто, типа «я с Монмартра», новых полуботинках и без головного убора. Зато с куцым букетиком в ворохе газет, чтобы не промерзли. И тортик. А мне доверил бутылку какого-то габаритного вермута. Мы сели в автобус и поехали за город. Село имело обычное, псевдо-ласковое название – Майское или Комсомольское, уже не вспомню.
Автобус вез почти два часа и высадил нас на повороте – он укатил с вонючими выхлопами дальше по асфальтовой трассе, прямиком куда-то к восточным предгорьям, за городок Талгар, а мы очутились у грунтовой дороге с плохо прибитым снегом, и вокруг бескрайняя такая снежно-пухлая степь с частыми лесополосами, оврагами, едва различимыми зарослями кустарника... И голубизна вывернутого неба, по краям подернутого белесой дымкой. Мелкий окатыш золотого холодного солнца – затрепетал ледяной ветерок, как без него. В жарком автобусе мы вздремнули и взопрели, а теперь приятно холодило ветерком. Мы шли и шли, по снежной сыпучке и глубокой каше, иногда видимая по следам машин дорога превращалась в две дороги, и мы стояли и думали, а потом старались держаться большака. Все-таки село тут было одно такое, большое. И довольно поздно, сильно после обеда, мы нашли село Майское.
4.
Он потерял бумажку с ее адресом. Забыл в другом пальто, или из кармана выронил, уже стало неважно, потому что мне заранее номер дома не озвучивал, сам тоже не зафиксировал в голове, и мы застопились в начале центральной улицы села. Все дома здоровенные, с хорошими двухметровыми заботами. Что характерно, за заборами слышен рык и лай. Все заметено снегом, но центральная улица колхозными машинами кое-как раскатана, мы шли и шли, как я предложил, и попали на центральный перекресток с магазином и каким-то административным зданием. Там и там заперто. Магазин на бумажке написал, что работает до двух, администрация просто оставила огромный навесной замок на крепкой железной двери. Кстати, было слишком безлюдно. День рабочий, возможно, тут все население впахивает с рассвета до заката. Но какую-то бабушку в переулке я увидел, добежал до нее – она была укутана в тулуп и пять платков, на ногах большие серые валенки, я давай спрашивать про девушку Надю, у которой день рождения.
Врешь ты все,– убежденно бабка отвечала и пятилась.– У нас нет никаких девок, ни Нади нет, ни дня рождения.
Возможно, она на другой улице живет,– предположил я.
Какой еще другой? Я всех тутошних знаю, мелких и стариков, всех. Ворье приезжает, расспрашивает, потому что они пришлые, а я тутошняя!
Бабка, вы поглядите на него, он в плащике, синий от холода, с цветочками. А у меня бутылка с вермутом грузинским. Такие воры разве приезжают? Нас на день рождения позвали, а вы ругаетесь.
Вот и проваливай,– сказала старуха.
Сама бодро прочь по сугробам ушамкала, а из какого-то забора другая тетка, собой помоложе, высунулась и говорит, сквозь лай своего пса, который тоже хотел высунуться:
Эй, женихи, вы старую не слушайте. Есть такая девка Надежда, и в городе она учится, а живет на другом краю. Дом два по Рассветному переулку.
Спасибо, радость то какая, найдем!– сказал я. Она еще рукой потыкала, куда нам свалить, и захлопнула калитку. Пес затих, мы пошли искать тот переулок и его дом два.
Где-то через час к такому дому вышли. На самом краю улицы, за ним сразу овраг и на дне оврага понатыканы колючие сухие кусты и обрубки – облепиха, акация, чертополох. Дальше снежная целина, мутная от метелицы и близких сумерек. Опять высокий забор из шиферных листов и железа, глухая калитка. Мы помялись – а долго не посомневаешься, оба сильно подмерзли, и я стал в калитку стучать.
Поляков к этому времени духом совсем пал, и очень вяло пытался мои решительные действия пресечь. Я замерз, в своей искусственной, но все же плотной и с мехом внутрь, дубленке, да в шапчонке вязаной, да в добротных сапогах зимних. Бывают добротнее, но в сравнении с обувью и пальто ухажера моя амуниция имела антарктический уровень теплозащиты. С другой стороны, все люди мерзлявые по разному, может быть, мне было холоднее, чем Вовке? Без экспертизы не разберешься.
Я стал бить и пинать в калитку. С той стороны залаяли сразу две-три собачьи глотки. Псы, наверняка, проснулись в теплых будках и вылезли на мороз, их свирепость была объяснима. Но вот кто-то прикрикнул на псов, подошел, хрустя снегом, приоткрыл калитку. Дядька лет пятидесяти, в телогрейке и ушанке, небритый и мрачный.
Чего надо?
Надежда здесь живет?– максимально вежливо спросил я.
Какая Надежда?
Нас в гости позвали. На день рождения. Мы даже торт и цветы привезли.
Я с трудом вырвал коробку с мерзлым тортиком из скрюченных рук Вовки, затем сверток с гвоздиками и сунул мужику, чтобы задобрить это мрачное и неприветливое лицо.
Он коробку и сверток с цветочками принял, а потом захлопнул калитку. Гулко гавкали псы.
И сзади загавкали, да так зло, что поверх уже существующего холода дрожь по телу пробежала. И у меня, и у Вовки. Он дернулся, обернулся и невнятно замычал. К нам по середине переулка бежало несколько псов, пасти ощерены, клыки на морозе блестят и дымят паром. А уж шуму-лаю от них!
Я же говорил! Сожрут! Нас собаки сожрут!– отчаянно закричал приятель и побежал в другую сторону, к оврагу.
А там снега по пояс. Мы выскочили на крутой склон и прыгнули вниз одновременно. Самое ужасное я заметил в полете – из-под низкого тына из жердей два мощных пса дома два тоже выскочили на охоту. Нас жрать.
В овраге снега было нам по грудь, да еще кусты везде торчали как щетина, но страх великая сила, минут за пять мы с воплями пробурились к другому склону и вскарабкались наверх. А все псы остались в овраге, иногда подпрыгивая с фонтанами снега, снова ныряя вглубь месива, и одни еще гавкали, а другие отчаянно визжали. А мы молча повернули и зашагали прочь. Озираясь.
А Надю больше не будем искать,– спустя пару минут спросил сзади Вовка.
Не будем. В городе на дискотеке ее поищи.– посоветовал я.
А она спросит, почему не приехал, хоть и обещал.
Так и скажешь, что собак на тебя тут натравили,– огрызнулся я.– Вовка, ты глаза протри, солнце у горизонта. Скоро темно станет, а нам еще до шоссе дойти надо.
– А куда мы сейчас идем?– вполне разумно спросил он.
И мы встали. Где-то на границе снега и крыш еще гавкали собаки. Мы от оврага отошли метров на пятьсот.
Если село обойти, попадем на дорогу к шоссе,– сказал я.– Верно?
- Ага.
И мы зашагали по целине. Из-за ровных пластов снега она казалась аккуратной гладью, а снизу были борозды, ямы, пучки стерни и кустиков, даже камни. Спасибо ветрам, снега тут налегло не по колено, а выше щиколотки. Но наст тонкий и хрупкий, он обламывался и драл ноги, когда мы вышагивали, вскоре щиколотки начали саднить и ныть от этой корки и буераков. Худо-бедно село мы обогнули, и даже увидели, где проложена дорога, потому что от села к шоссе пропылила снегом из-под колес легковушка. И снова донесся лай – у последних домов перед дорогой суетилось несколько собак – они нас увидели первыми и снова глотками песни наяривали, как если бы им груду костей пообещали. Не любят чужаков на селе. А мы, понятно, остановились.
Дорога туда и трасса там,– предположил Вовка.– Напрямки пойдем.
- Вперед,- согласился я, решив не думать про его голую головешку, плащ и туфельки.
Я сам к текущему моменту как суслик без норы окоченел, и по-всякому надо было двигаться.
А солнышко тю-тю, резко и волшебно накрыло степь чернотой, засвистал как из-под мерзлой земли злой ветер. А мы спотыкались, чертыхались, иногда поочередно жалуясь и возмущаясь. Когда Вова упомянул мифическую Надю, которая его ждет и не дождется, я хрипло и нехорошо заругался. Потом извинился и уточнил, что не вправе ее во всем обвинять. Может быть, в ее семье так женихов проверяют на вшивость.
Я знал, что надо терпеть и толкать вперед ноги. В спину ледяной напор ветра, а по лицу пот течет, иногда поглядываешь, не пропал ли из вида товарищ. Товарищ шагал, отставал и нагонял, потом раза три что-то крикнул.
Ну, чего встал?– рявкнул я.
Ты от холода глухой,– объяснил Вовка.– Они рядом уже воют.
Ветер выл. Мы хрипло дышали. Мелкие редкие звезды потрескивали, будто перегретые лампочки. И потом я разобрал еще чей-то вой. Послушал, озирался. Темно и никого, смешно кучерявятся поземки, как девичьи завитушки . Вовка куда-то дергано тыкал рукой. Тогда и я что-то заметил – сперва мелкие и быстрые огоньки – но вместе с ними сзади и сбоку шныряли серые узкие тени.
Это волки, что ли?– спросил я.– Да ни фига себе!
Нам точно конец,– ответил Вовка.
Дорога где-то рядом, пошли,– сказал я и зашагал, а он оказался удальцом, тоже резво так пошел, даже меня обогнал.
И вой уже не пропадал, но слишком близко не раздавался. Раз мне показалось, что сбоку метнулись светящиеся огоньки, и я отпрыгнул, но они не приблизились ко мне, а все так же шныряли рядом. И мы сами хрипели все сильнее, шли и шли, и минут через десять я увидел, и Вовка увидел и закричал, когда впереди проехал по шоссе автобус. В салоне свет, сидят и дремлют люди в тепле и счастье. Метров двести нам до их счастья не хватило. И мы уже без отчаяния, но со страшной усталостью добрели до трассы.
5.
Не вспомнить, кидались ли мы под колеса, или сам пустой автобус остановился, из жалости. Туристический Икарус с креслами в чехлах. Какие времена, какие люди – ночью взмыленных и заиндевелых парней на пустом шоссе в салон запустить! Я от холода говорил плохо, но про волков зачем-то предупредил, мало ли - на Икарус нападут, еще подарил шоферу авоську с бутылкой вермута, наверняка замороженного, и пошел в зад салона. Там мотор и теплее. А то ведь сильно колотило. Я содрал пару чехлов с кресел, закутался и вырубился. С автовокзала в свой микрорайон мы на такси доехали – наскребли кое-как сумму. Дома бабуля запричитала, а я лег в ванну и пустил горячую воду. С полчаса отмокал и наконец прогрелся. Потом стопка водки с красным перцем. Спал до обеда. Встал огурчиком с жидкими соплями. Позвонил, Вовка трубку взял.
Ты живой?– говорю.
Ага, но болею,– страшно прохрипел он.– И мамаша сильно злая. Если что, ты не обижайся, но она решила, что ты нарочно меня заморозить пытался.
Я совершенно не обиделся, но больше мы с Володей Поляковым ни разу не встречались. А ведь есть что вспомнить. Сестренка белобрысая с глазами-васильками!
1.12.23г.