Глава 13 Франция под знаком Корби
Ходить на оптовый рынок, отвоевала право у мужа. Он быстро убедился, что у меня получатся закупать те же объемы товара в полтора раза дешевле. Упрямо торгуясь, ошалев от шума и толкотни, постоянно проверяя на месте ли кошелек, воров то кругом довольно, зато возвращались домой с корзинами полными почти дармовыми продуктами. Первое время Планше сопровождал нас и только головой качал от удивления.
Снабдив прислугу корзинами, направлялись на самый главный рынок на острове Сите, неподалеку от моста Сен-Мишель. Второй вариант, - позади Ратуши у кладбища Святого Иоанна тоже неплохой рынок. Здесь то преимущество, что на обратном пути через Гревскую площадь на самом берегу Сены, где кончается Винный путь, можно прикупить самые свежие товары, доставленные по воде. «Торговля с воды» кипела как законная, так и не законная, и последняя превосходно сбивала цены.
Здесь кроме товаров для кондитерского дела можно купить съестные припасы для семьи. Причем, поразительно дешево. Прекрасно помню цены в Менге, да и в Бражелоне, пусть это не входило в мои обязанности, всегда интересовалась ценами на закупаемую снедь. Понятно, что в столицу бурно стекается всё для свободного обмена, но мы не принцы крови, чтобы покупать мясо павлина или лебедя, а пышущее изобилие рядовой и здоровой пищи заставляло многочисленных торговцев сбавлять и сбавлять свой запрос на монету. Баснословно низкие цены радуют и одновременно удивляют. Фунт говядины всегда не более чем за 2 су 6 денье, а фунт баранины 3 су 6 денье. Фунт парной свинины дешевле – 3 су, а если заявить, что возьмешь много, то до цены говядины можно сторговать. В дни поста питаемся рыбой, а тут свежая макрель или скумбрия по 5 су за штуку. Не хочешь мелочи? – покупай хариуса иль сига, эти деликатесные рыбы швейцарских озер, несмотря на трудности доставки, продаются по 8 су за штуку*.
В Париже цветы продают чуть ли не на каждом углу, и я приносила веселый букет с каждой прогулки. Планше поначалу только косился, но однажды предложил: может тебе разводить цветы в горшочках дома? Всё дешевле будет.
- Разводить буду непременно, как только определюсь в каких местах их размещать, но и срезанные букеты покупать не перестану, - сказала твердо.
- Это парижская традиция, - улыбнулся примирительно муж, но довольно кисло.
С широкой горловиной глиняный горшок я подвесила недалеко от входа. Именно там размещались букеты с улиц. Я взяла мужа за руку и подвела к благоухающему кашпо на уровне лица.
- Смотри, это вчерашний букет, но в воде он еще постоит. А, как он меня отблагодарил за легкое окропление утром!? Вчера в серединке были маленькие зеленые кулачки, а сейчас они распушились белоснежными бутонами! Их не было, не было, а сейчас есть! А запах? Да, заройся носом в заросли стеблей, - я слегка подтолкнула голову мужа.
- Не обращал внимания, куда направляюсь, встав с постели? - Первым делом бегу проведать, как мои цветочки. Они мне дарят радость. Да и тебе, жаль не обращаешь внимание. Покупателям тоже нравится, я замечала.
Победоносно вскинув носик, чуток крутанула горшок, и букет послушно стал показывать то один, то другой бок.
В лавке на улице Курталон мне приглянулась саржа с фоном бледно-бледно морской волны, на котором плясали розовые цветочки, оттененные фиолетовым крапом. Все, хватит терпеть дома цвета безвкусного гарнитура. Покупаю рулон с запасом и, бухнув его дома на стол, весело объявляю мужу, что завтра же вызовем мастера и перетянем этой саржей мебель.
Новое хозяйство, новые хлопоты, да и обстановка в Париже поменялась. К удивлению всех бурную деятельность развил король. Перед лицом павшего духом кардинала Людовик XIII проявил неожиданное мужество, разъезжал по улицам, а глашатаи на всех углах кричали о наборе нового войска, чтобы победить заклятого врага. Видя короля постоянно, слыша воинственные призывы, настроение населения переменилось. Люди кричали: с нашим королем идем на Корби, отобьем Корби у врага. Пока конечно, речь шла не о Корби, отряды испанцев видели уже под Понтуазом и Компьеном. Нужно было оборонять саму столицу.
Парижанам представили быструю сдачу крепостей Пикардии, как предательство. В городках Ля-Капель, Шатле и Корби для того и держали гарнизоны, что они должны задержать врага на границе по замыслам стратегов королевства «на многие месяцы». А они продержались едва ли неделю, причем сдача испанцам проходила на почетных условиях, - отряды с оружием и имуществом покидали нетронутые врагом бастионы. Не ожидая суда истории, король и Его Высокопреосвященство несколько дней были заняты обвинением в оскорблении Его Величества Рене де Бека, так быстро сдавшего Ля-Капель, и барона де Сен-Леже, губернатора Катле. Во второй половине августа при скоплении толпы парижан предателей растянули на четырех лошадях. Их леденящие душу крики недели две слышались мне по ночам; и зачем только пошла на Гревскую площадь?
Теперь барабанная дробь раздавалась каждый день. Прямо на улицах Парижа формировались войска, шел набор ополчения. Обстановка чуть прояснилась. Испанцы медлили. Похоже, они совсем не планировали нападать на столицу, их отряды разбрелись по Пикардии, нещадно грабя население. Оттого набор армии на пикардийской земле шел стремительно. Под ружье в Санлисе, чуть севернее Парижа встало 35 тысяч человек. Формально эту армию возглавил брат короля, но Гастон по сведениям кардинала так долго сносился с испанским двором, что в придачу к нему добавили графа Суассона, представителя младшей ветви королевской фамилии.
О всех наиважнейших событиях меня просвещала Николь. Столица жила судьбоносными делами, кои творились здесь и сейчас, ну а народу чудилось, что Франция на волоске. Людовик XIII был недоволен всем и обвинял всех в некомпетентности, в том числе и кардинала. Свою резиденцию, отделанную лучше Лувра, Пале-Кардиналь Ришелье тут же передает в дар королю, который милостиво разрешил ему там по-прежнему находиться. Своим ордонансом король требует «пересчитать в гильдиях мужчин, способных держать оружие». Парижское ополчение набирается отдельно. Вторая половина 1636 года проходила под знаком Корби, у всех на устах было название этой крепости. В глазах врага и самих французов имя Корби вдруг стало символическим ключом Франции.
Тех же лавочников охватил патриотический энтузиазм, и я боялась, что мой муж поддастся воинственным настроениям соседей и опять пойдет воевать, оставив меня одну. Мы быстро перезнакомились со всеми хозяевами заведений на Ломбардской улице и у этих почтенных буржуа в чуланах оказались латы и протазаны. Вовсю формировалось ополчение горожан, причем каждый квартал формировал свой отряд.
Планше оказался хитрее, чем я думала. Он привязал к ноге замаскированную палку, чтобы нога не сгибалась, охотно поддерживал воинственные разговоры, говорил о своих битвах в Артуа и Пикардии, но вот рана, кивал он на ногу, не позволяет ему сейчас защищать отечество. В армии очень важно, тут он поднимал палец вверх, шагать в ногу, а как тут пошагаешь, не говоря уже о том, чтобы быстро идти в атаку.
Муж оказался мастак при подготовке такого важного действа, как отход ко сну. В нашей местности на Луаре такого не практиковали и я с интересом наблюдала за непривычным ритуалом.
Крупный гладкий камень, - мне не поднять, Планше клал в камин, чтобы он хорошенько прогрелся, затем с помощью каминных щипцов и еще одного приспособления доставал с кряхтением оттуда. Оборачивал в мешковину, так его легче взять в руки, не обжегшись, да и простыни не запачкаются, мешковина-то много стиранная, и клал около подушки, на то место, куда приходятся плечи, а когда ложились сдвигал еще горячий на край к пяткам. Теплое дыхание постели манило, притягивало к себе.
В юности по части платьев меня прижимала скаредность отца. Думала, став замужней дамой, да в столице, обрету наряды, подчеркивающие совсем не рядовое положение в обществе. И вот тебе на, – король выпустил два закона, запрещавшие носить одежду с кружевом, роскошной вышивкой, драгоценными камнями всем кроме высшего дворянства. Ограничивалось даже использование лент, рюшей и прочих украшений.
Пришлось не выходить из образа мещанки. В новом наряде нижнюю юбку чередовали вертикальные полосы шириной в дюйм бледно-серое серебро и вторая полоса цвета увядшей розы. Две рюши всё ж себе позволила для верхней юбки палевого цвета, чтобы она приоткрывала спереди юбку нижнюю.
Памятуя о вкусах его величества, запахнула почти всё декольте пелериной, но полностью прозрачной. Зато отыгралась на рукавах, широкую баллонообразную форму которой поддерживали выше локтя жесткие, но невидимые прокладки. Николь одобрила. Она тоже одевалась, подстраиваясь под вкусы Рошфора, достаточно скромно.
Уже к концу года я почувствовала себя беременной и хотя дела в лавке шли туго, сердце наполнялось счастьем. Получалась интересная вещь, беременность наступила примерно в тоже время, что и первый раз, правда роды должны быть чуть позже. Уж сейчас-то доношу плод все девять месяцев.
Лавка лавкой, город бурлит, но в моем положении должны быть и прогулки, а куда ходить, как не в церковь. Самая красивая церковь Парижа на мой вкус Сент-Эсташ. На паперти сидел какой-то нищий. Что-то заставило обратить на него взор. Ба, так это же Бонасье. Вот уж не буду к нему подходить, подумала я и повернула обратно. В конце концов наша приходская церковь Сен-Мерри пусть и поменьше, но по красоте мало в чем уступает самым известным храмам Парижа. Построенная в стиле пламенеющей готики, внутри во всем смахивает на Нотр-Дам.
Обычно после церкви я приходила умиротворенная, но сейчас меня распирало от информации, полученной от прихожан, и обратилась к мужу: я только что из церкви Сен-Жак-де-ля-Бушери**.
Глянув на меня и сразу угадав причину возбуждения, Планше посмотрел на такой оборот скептически.
- А-а, наслышалась легенд, - протянул он.
- В Менге я знала все местные легенды, теперь я парижанка. А что пересуды про пустую могилу Николя Фламеля только легенда? Об этом рассказывают очевидцы, бывшие при вскрытие могилы алхимика, похороненного 200 лет назад.
- Я в Париже довольно давно и, представь, был в тот день, когда вскрывали могилу моего земляка Николя Фламеля, он ведь тоже из бедной пикардийской семьи. Сначала его адепты и последователи много кричали о его бессмертии, мол, видели его в секретной лаборатории и еще где-то, а затем уговорили церковные власти вскрыть могилу. Не исключено, что сами предварительно умыкнули останки учителя, чтобы тайно им поклоняться, а затем создали эту шумиху.
- Ты ничему не веришь? Что он открыл философский камень, что обрел бессмертие, коль видели его живым недавно в Индии, что превращал разные металлы в золото?
- Торговцы – люди практичные. Мы верим в то, что видим, что можно потрогать. Мистика и всякие волшебства далеки от нас.
- На это я тебе замечу, что Николя Фламель был тоже торговец, только книгами. Ты бы хотел, как он иметь кучу золота?
- Я торгую затем, чтобы иметь кучу золота, только от торговли эта куча растет понемногу и всякий рост приносит порцию радости, а быстрое превращение металла в золото принесло ли счастье Фламелю? Чтобы не быть сожженным за колдовство он все золото употребил на постройки часовен и больниц. Сам жил скромно, без детей и все монеты в доме завещал единственной служанке. Так вот – ей досталось, увы, не много. Это счастливая жизнь? Обладать несметными сокровищами и держать дома горсть серебра, не имея смелости открыто удовлетворить потребность выше средней.
Я задумалась.
- Пожалуй ты прав. Пусть у нас будет много детей, и золото прирастает понемногу, но каждодневно, и тогда жизнь будет счастливой.
Вечером, ко мне прибежала Николь вся в слезах.
- Граф Рошфор в тюрьме.
- Ришелье вытащит его из любой тюрьмы.
- Он его туда и упрятал.
- За что же?
- Из-за меня.
- Ты с ума сошла! Где ты стала поперек кардиналу?
- Ему взбрело на ум женить графа, подобрал невесту, а Рошфор сказал решительное «нет».
- Из-за этого в тюрьму не сажают. Николь, попробуй что-нибудь разузнать для начала. У тебя есть к кому обратиться?
- У Рошфора есть хороший приятель Ла Удиньер.
- Прибегни к его помощи. Он тоже из окружения его преосвященства?
- Да.
- Тогда ему будет не трудно все узнать и может даже помочь, коли друг настоящий. Сейчас поздно, парижские улицы в темноте небезопасны, так что оставайся ночевать у меня. Тем более, что до Пале-Кардиналь от нас ближе, чем от улицы Монторгейль. Завтра с утра выловишь Ла Удиньера, а там посмотрим.
Через три дня Николь рассказывала: собственно инициатива исходила от барона Купе, который враждует с графом Суассоном известным противником кардинала. Решив выдать замуж свою племянницу, он подумал, что найдет полную поддержку кардинала и не прогадал. Он обо всем сговорился с его высокопреосвященством и обрушил эту новость на Рошфора, как о свершившемся факте. Получив отказ, тут же нашептал Ришелье, что граф Суассон отговорил Рошфора от свадьбы и зовет к себе. Суассон в последнее время развил бурную деятельность с надеждой выпросить себе в военной кампании пост главнокомандующего. Чтобы преуспеть, пошел на жуткие траты, накрыл двенадцать столов по двадцать пять приборов на каждом, многим предлагал деньги. Действительно звал к себе на службу и графа Рошфора. Только тот ему сразу отказал. Подозрительный Ришелье решил, что Рошфор его предал и бросил в тюрьму. Ла Удиньер сказал кардиналу, что знает Рошфора, как честного человека. Есть свидетели, что Рошфор отклонил немедленно предложение графа Суассона перейти к нему на службу. Кардинал вызвал барона Купе, стал спрашивать действительно ли Суассон отговорил от помолвки Рошфора. Тот стал отвечать уклончиво, Ришелье нажал. Купе бросился в ноги кардиналу, упирая на то, что племянница беременна, потому он был принужден преувеличивать некоторые обстоятельства, но в результате поменялся местами с Рошфором. Теперь тот обласкан Ришелье, как никогда.
- Хорошо, ради тебя Рошфор не женился на другой, так может он женится на тебе?
- Я бы не возражала, но Шарль-Сезар де Рошфор целиком ушел в службу его преосвященству. То он переносит огромные суммы золотом неизвестно кому и зачем; то сидит сутками обрядившись в тряпье нищего на мостовой, карауля темную личность; то скачет без передышки в отдаленный уголок Франции; бывают заграничные миссии и непонятно сразу сколько они продляться. Все это мне давно сказано им с комментарием, что такая судьба не сочетается с жизнью семейной.
- Тебя это устраивает?
- Нет, разумеется, но всё надеюсь на что-то, неизвестно почему.
Мне захотелось как-то утешить и поддержать подругу, но слов не находилось.
Планше, как и я не любил долго спать, но в этот раз мы оба встали удивительно рано.
- Пойдем погуляем, - предложила я мужу.
- Ну, куда сейчас идти, город спит, дел у нас нет, и будем нелепо выглядеть на пустынных улицах, - возражал супруг.
- Я все равно пойду, мне нужны прогулки.
Планше явно не хотелось переступать порог дома так рано, тогда я добавила: пустынные улицы небезопасны.
- Я сейчас маскируюсь под хромого, ходить быстро не смогу, - муж сделал еще одну попытку отговориться.
- Мне, как раз требуется неторопливый моцион, - я весело обозревала, как вышколенный благоверный засовывает под штаны и привязывает к левой ноге батог.
- Куда направимся?
- К Лувру, но не прямо, а сначала выйдем на набережную.
- У воды сыро, ты можешь простыть.
- Я захвачу пелерину. Выросла у реки «сада Франции» и теперь хочу привыкнуть к Сене. Потому сначала вывернули на набережную Железного лома.
Впереди взгляд выхватил, пробиваясь сквозь мглистое утро, башенки Консьержери, а за ним на нашем берегу и контуры самого Лувра.
- Гляди, - я достала из кошелька не монету, а гладкий камешек, - как талисман прежней жизни, ношу находку с берега Луары. Теперь я парижанка, мой якорь здесь, и пусть его теперь полируют воды Сены.
Я бросила камешек в воду.
- Может зря? – казалось Планше был не прочь ещё полюбоваться гладким, цветным камешком.
- Так надо, я давно задумала бросить его в Сену.
Мне почему-то показалось, что мужу очень понравилась эта прогулка. Планше, хоть и поеживался от речного тумана, оценил неожиданную тишь шумного города. Я вдыхала насыщенную влагой атмосферу и толковала супругу: свежий воздух дает здоровье мне и нашему ребенку.
Новая армия не только отбросила испанцев от Парижа, но подступила к прежним рубежам и принялась отбивать пограничные бастионы один за другим. Противник крепко держался за самую мощную крепость, ее окружили и яростно штурмовали. У всех на устах было опять Корби, Корби. Испанцы очень рассчитывали на ее мощные стены держали там штаб и, как оказалось позже, секретный архив. Когда в конце года французская армия взяла-таки Корби, с быстротой молнии распространилась весть, - в архиве испанского штаба нашли ворох писем нашей королевы Анны Австрийской.
Конечно, письма королевы доставили быстро кардиналу, но были люди, которые не только держали их в руках, но и читали. В Париже широко заговорили об измене. Все помнили, как четвертовали де Бека и де Сен-Леже.
Тем более что монарх, набрав воинственный пыл, бушевал. Как только испанская угроза миновала, король продолжил отыгрываться за августовские страхи. В Амьене, куда вышел гарнизон Корби и, где укрылись многие его жители, были повешены те командиры, кого удалось схватить. Товары мещан, вступивших в сделку с врагом были конфискованы. Двигаясь от границы с победой в столицу и не доезжая до нее, в Шантийи король вдогонку к казням издал ордонанс, которым оставил город Корби без иммунитетов, престижное аббатство Корби было лишено всех привилегий. По сути, в опустевшей местности незачем стало жить и через два года Людовику XIII пришлось новым ордонансом согласовать привилегии городу, чтобы привлечь в Корби хоть какое-то население.
После взятия Корби в столицу приехали его герои. Всех их принимала королевская чета и от глаз придворных не ускользнуло, как благожелательно Анна Австрийская встретила молодого герцога Франсуа де Бофора. Внук короля Генриха IV по боковой линии бастардов обладал красивой внешностью, быстро воодушевлялся и, как знаменитый дед, легко находил поддержку простого люда. Правда за ним ходила слава великого путаника слов, но косноязычие храбреца и бахвала одновременно придавали даже некий шарм этой яркой, но ограниченной личности.
Его отец Сезар де Бурбон герцог Вандомский внебрачный сын Генриха IV и Габриэль д’Эстре, которая, будь не отравлена, была бы королевой Франции. Оттого у Сезара де Бурбона всегда жило чувство, - он не король Франции только по стечению обстоятельств. Людовику XIII не раз намекали, что горячо любимый ими обоими отец-король Габриэль д’Эстре любил, а вот Марию Медичи нет. Любовная история чуть не стала воплотившейся сказкой: король Генрих IV с первого взгляда влюбился в придворную красавицу, долго ее добивался и вопреки всем канонам готов был жениться на ней. Потому герцог Вандомский с удовольствием втягивался в заговоры против царственного брата и с малолетства подключил к этому своего второго сына, многообещающего Франсуа. Неожиданная благосклонность к нему Анны Австрийской рождала новые комбинации на путях к трону.
Кардинал Ришелье, присмотревшись, дал молодому герцогу Бофору меткую характеристику: он воображает себя хитрецом, однако в делах идет напролом. Вся хитрость бахвала не идет дальше мелкого плутовства, ему недостает смысла, чтобы быть коварным. Он неподдельно храбр лишь на публике, оттого доблесть не стойка. Ведет разговор как простолюдин, а неотесанный ум постоянно сворачивает к жуткому косноязычию. Орфографическими ошибками страдает письмо, оговорками и ляпами речь. Такой может увлечь за собой чернь, но ему не под силу возглавить дворянство. Кровь Генриха IV вот все его истинные достоинства. Рошфор оказывается с удовольствием записывает разные высказывания кардинала и Николь доводилось заглядывать в его записки.
Мы, как и венценосная чета, тоже принимали героя Корби, правда, был это не сиятельный герцог, а бывший сослуживец Планше, потерявший ногу инвалид. Муж встретил его на подходе к Отель-Дьё де Пари и привел к нам.
- Нельзя теряться, Кретьен, вспомни, как нам доставалось прежде от врага и выходили из положения, - говорил Планше, показывая мне рукой, чтобы быстро организовала стол.
- В моем положении, податься, кроме Отель-Дьё, некуда, - горестно ответствовал тот.
- Ты расскажи о нашей победе, из первых рук получить такие сведения и приятней и полезней, - скороговоркой произнес муж, желая переключить собеседника с ран собственных на тему общественную.
- Задали испанцам перцу, - вскинул тот голову и, хотя до этого охал, говоря о постоянных болях, в глазах сверкнул горделивый огонек.
Планше между тем быстро наполнил бокалы и предложил выпить за славную победу, ярче которой давно не знала Франция.
- Каков был дух в войсках? - напыщенно спросил он.
- Только за счет его и победили. Ты же помнишь, Жан, в каком беспорядке мы отступали, какая была путаница в приказах? Представь, бардака стало еще больше! Ополчение, - армия совсем не регулярная, и организация в ней хромает на обе ноги, но ярость наших атак испанцев ввергла в ужас. Видел бы ты каким строем вышагивали в атаку парижские суконщики, упал бы от смеха. Как ни крути, кадровым военным пришлось выправлять все эти огрехи.
Тут он пустился в длинный рассказ об атаке, приведшей к тяжким ранам и ампутации ноги. Пропустив еще три бокала вина, Планше вновь попробовал перевести разговор на масштабность события в целом.
- Что сказать? Грандиозная битва. Особенно взятие Корби. Испанцы засели в неповрежденной крепости, а ее стены славились на всю Европу. Потому пришлось организовать длительную осаду, оттеснив главные силы противника в Артуа. В Артуа просто зверствовал де Жюссак. Испанцы его прозвали «железная голова» и, как ни пытались прийти на помощь осажденному нами Корби, ничего у них не вышло.
Вот тут пригодились инженеры Антуан де Виль, Пьер де Конти д’Арженкур, дю Валлон. Они возвели напротив стен Корби деревянные бастионы не меньшей высоты, и оттуда пошла такая бомбардировка артиллерией, что враг не выдержал.
- Подождите, подождите, что это за инженер дю Валлон? - вмешалась я.
- Это тоже из присоединившихся, совсем не кадровый, но бывший военный, а сейчас владелец пикардийского поместья, превративший свой замок в неприступную крепость на подступах к Парижу. Он сказал, что у него в этих делах накоплен опыт и рьяно взялся за фортификационные работы, но когда получил какую-то бумагу от графа Суассона, быстро сдал руководство работами де Вилю.
- Славный ополченец был без сопровождения? - спросил Планше.
- Это знатный господин и его все время сопровождал неутомимый слуга, хотя казалось тому невозможно иметь прыть из-за чрезмерной полноты, но иногда характер и преданность пересиливают телесные оковы из жира.
- С ними ранений не было? - с беспокойством спросил Планше.
- Откуда, в атаку они не хаживали.
Мы с мужем переглянулись, - обоим было радостно получить нежданную и добрую весть о старых друзьях. Планше обещал Кретьену содействие в помощи розыска родственников, но тот настроился исключительно на Отель-Дьё и после застолья поковылял к мосту Нотр-Дам.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
* - Главная особенность старой денежной системы Франции состояла в том, что она не была метрической и поэтому является странной для современного человека. В 16–17 веках во Франции для того, чтобы сходить в магазин, нужно было обладать недюжинными математическими способностями.
• Самая мелкая французская монета - Денье,
• Один Лиар = три Денье
• Один Су = 4 лиара = 12 Денье
• Один Ливр = 20 Су = 80 Лиаров = 240 Денье
• Один Экю = 3 Ливра = 60 Су = 240 Лиаров = 720 Денье
• Один Пистоль = 10 Ливров = 200 Су = 800 Лиаров = 2400 Денье
• Один Луидор = 2 Пистоля = 20 Ливров = 400 Су = 1600 Лиаров = 4800 Денье
** - Церковь Сен-Жак-де-ла-Бушери, около которой формировалась толпа французских паломников в Сантьяго де Компостела, была разрушена во время Великой французской революции. Сейчас от нее осталась только башня Сен-Жак.