Глава 195
Маршал де Граммон как-то раз в присутствии виконта де Тюренна высказался об одном военачальнике, который, прознав, что его офицер имел амурные дела с его супругой, отправил его на передовую, где тот и нашёл свою смерть.
— Напрасно было бы искать в этом событии следы преступления против чести офицера, — сказал виконт. — Суть любого военачалия в полном распоряжении жизнью и смертью всех вверенных его командованию воинов. Как бы и что бы ни говорили, а он всегда имеет возможность кого-то отправить на верную гибель, а кого-то наверняка спасти, направив его, напротив того, с важною депешею в тыл, или же поручив ему такое поручение, которое хотя бы с виду и было опасным, на деле вовсе безопасное. Так что нет суда над полководцем, кроме суда Короля, и нет судьи над его поступками в отношении судеб его офицеров, кроме суда собственной совести.
— Так значит, суд всё-таки есть, — возразил маршал де Граммон. — Хотя бы тот, о котором вы сказали, суд совести.
— Есть также суд Божий, — сказал я, и все мы перекрестились.
Я припомнил этот эпизод в связи с тем, что Фуке по своему усмотрению ходатайствовал о раздаче различных должностей в сфере финансовой и судейской, хотя и не сам решал вопрос окончательно, однако же делалось многое с его ведома. Это позволило расставить где требуется своих людей, но также позволило и в иных случаях подставить людей не своих в такую ситуацию, где они были без вины виноваты и осуждены. В этом смысле Фуке был полководец своих гражданских войск, хотя и не занятых на поприще военном, но порой вовлечённых в дела ничуть не менее опасные.
Дела его велись столь хитроумно, что, например, из совокупно собранных налогов 1651–1652 годов, сумма, составившая сорок миллионов ливров, распределилась так, что только лишь двадцать три миллиона ушло в казну, а семнадцать миллионов было потрачено на то, чтобы собрать эти самые сорок миллионов. Но в ту пору никто не задумывался об эффективности деятельности финансовых служб, соотнеся исходящие из этих служб суммы с затратами на поддержание их деятельности, главным было то, что эти службы достаточно ритмично снабжают казну требуемыми суммами, а цена этой ритмичности никого не интересовала.
Не схождение планируемых расходов с фактическими тогда ещё не могло озаботить юного Короля, который мало что понимал в этом. Если размещение войск по зимним квартирам оценивалось в сумму в восемь миллионов ливров, а обошлось, в действительности, втрое больше, то есть в двадцать четыре миллиона ливров, то главным было то, что эти деньги откуда-то появились, и размещение войска было выполнено. В следующем году налогов собрано было на сумму сто десять миллионов ливров, из которых только чуть менее девятнадцати миллионов дошло до казны. Откуп сбора налогов стал наиболее эффективной деятельностью в королевстве. Выгодней было быть суперинтендантом финансов, нежели Королём Франции!
Известно, что как-то Александр Македонский предложил Диогену, чтобы он просил у него всего, что захочет. Диоген ответил: «Отойди в сторонку, а то ты заслоняешь мне Солнце». После этого Александр сказал: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном!»
Фуке мог бы сказать: «Если бы я не был Фуке, я хотел бы стать Людовиком XIV». Но и Король мог бы сказать: «Если бы я не был Королём, я хотел бы стать Фуке». Франция номинально принадлежала Королю, но хозяином её финансов всё более явно становился Никола Фуке. В компетенцию суперинтенданта финансов входил поиск источников дохода, а затем санкционирование его распределения. Но непосредственно с деньгами он дела не имел.
Все собранные средства размещались в центральном казначействе. Королевские казначеи выдавали их по соответствующим ордерам от суперинтенданта. Первоначально Никола Фуке и Абель Сервьен, два суперинтенданта финансов, располагали одинаковыми полномочиями. С декабря 1654 года их функции разделились. Отныне Сервьен отвечал за проверку и утверждение расходов и платежей, а Фуке должен был добывать средства.
До принятия этого официального решения между двумя суперинтендантами время от времени возникали противоречия, который могли бы перерасти в стойкую ненависть и противостояние, но принятое решение устранило причину этих трений между двумя суперинтендантами. Один из личных банкиров и деловых партнеров Мазарини, Бартелеми Эрвар, стал финансовым контролером, ему было поручено отвечать за средства на оплату векселей и кредитов. Такое разделение обязанностей предложено было самим Фуке на основании моих соображений.
Фуке разъяснил Мазарини, что занимать у своих граждан суммы до тридцати миллионов ливров в год, которые ежегодно необходимы для обеспечения военных расходов, государство сможет лишь при условии, что кредиторы будут ему доверять, то есть понимать возможность не попросить, а потребовать свои средства с накопившимся процентами в заранее согласованные сроки. Кредиторы не могли бы потребовать возврата средств с первого министра или с Короля, поэтому обязательства заключались от имени Фуке, который был бы обязан выплатить необходимые суммы даже в том случае, если бы в казне не было средств, и даже в том случае, если бы он был снят с должности суперинтенданта финансов. Лишь такая схема могла убедить кредиторов, что ни при каких обстоятельствах государство не сможет отказаться от долговых обязательств в одностороннем порядке, или потребовать пересмотра условий возвращения займа, как это произошло в 1648 году.
Сложилась ситуация, при которой кредиторам не пришлось доверять Королю, поскольку они теперь доверяли персонально Никола Фуке, понимая, что обеспечение возврата займов обеспечивает Король, но требовать они смогут непосредственно с Фуке, так что только он, персонально Фуке, является гарантом возвращения средств с набежавшими на заём процентами. Они тогда ещё не подозревали, что с человека, заключённого в тюрьму, требовать возврата займа столь же невозможно, как с Короля, им ещё только предстояло это узнать в недалёком будущем.
А пока что доверие к слову Фуке возрастало с каждым месяцем. Наступила пора, когда простое слово Фуке обрело силу денег, не говоря уже о его подписи. Фуке выстроил целую сеть заимодавцев, среди которых были и его родственники по второму браку. В этот финансовый круг входили Клод де Буалев, братья Грюн и Франсуа Жаке. Другие финансисты, такие как Никола Жанен де Кастий или Эрвар, занимали должности в королевской финансовой администрации. Это позволяло им выгодно манипулировать транзакциями и счетами.
Фуке, опираясь на своих старших клерков, создал кредитный синдикат, в который входили, прежде всего, Шарль Бернар, Жак Делорме и Луи Брюан. Туда же входили люди Мазарини: братья Клод и Пьер Жирарден, Робер Грюн дю Буше, братья Никола и Пьер Монеро, Клод де Буалев и Франсуа Жаке. В причудливых хитросплетениях финансовых сделок мог разобраться только лишь сам Фуке.
За 1653–1661 годы совокупный королевский долг достиг 216 миллионов ливров, а контрактов на налоговые откупа было заключено примерно на 208 миллионов ливров. Пока Фуке занимал свой пост, финансисты предоставили государству всего около 424 миллионов ливров до вычетов и льгот.
Фуке был не только полноправным участником этого жонглирования долговыми обязательствами и реальными деньгами, но и кукловодом, держащим в руках все тайные пружины и нити. Собственный карман он не отличал от государственной казны. Вместе с тем, опасаясь потерять свою должность, он стремился выполнять все свои обязательства, вследствие чего он заложил имущество жены на два миллиона ливров, чтобы восполнить недостачу в казне на сумму 1,2 миллиона. В другой момент он продал для этих целей одно из своих поместий. Но также он использовал государственные средства для покупки земель на своё имя, включая Во и Бель-Иль. За всё время своего суперинтендантства Никола Фуке занял под личную ответственность в общей сложности более 30 миллионов ливров, чтобы затем ссудить их короне. К моменту ареста в 1661 году, о чём я расскажу далее, долг Фуке составлял двенадцать миллионов ливров, треть этой суммы он занял лично как частное лицо, две трети – как государственный чиновник от имени Короля. Количество кредиторов, которые одолжили ему различные суммы, превышало пятьсот человек.
Мазарини прекрасно понимал суть схем, приносящих казне немедленные деньги, но это его не слишком беспокоило, поскольку он понимал, что деньги нужны немедленно для укрепления королевской власти, а если власть Короля будет крепкой, то долги Короля не будут иметь никакого значения. Кардинал сделал ставку на победу абсолютизма, и его расчёт оправдался. Когда в ноябре 1655 года маршал Окинкур пригрозил, что сдаст находящиеся под его губернаторским началом города Эма и Пероны испанским войскам или принцу Конде, Фуке в одну ночь собрал шестьсот тысяч ливров для того, чтобы его эмиссары передали их маршалу вместе с королевским прощением. Должен признать, что если бы Окинкур исполнил своё предательское намерение, это обошлось бы казне намного дороже, и, к тому же, многие десятки тысяч людей заплатили бы за это своими жизнями. Таких примеров множество.
В свою очередь сам Мазарини также пользовался казной для своих политических интриг, подкупа, замирения и задабривания, не забывая при этом личных интересов и потребностей своей многочисленной семьи.
На следующий год, в июле 1656 года, от Фуке снова потребовалось умение быстро находить огромные средства. События развивались неподалёку от вотчины Атоса.
Виконт де Тюренн и маршал де ла Ферте осаждали Валансьен, удерживаемый принцем Конде в союзе с испанцами, чьи войска он возглавлял. Конде атаковал ла Ферте и захватил его в плен. Штаб-квартира Мазарини находилась в Ла-Фер, где Атос предоставил кардиналу великолепные апартаменты. Среди солдат началось брожение, поскольку жалованье долго не выплачивалось. Мазарини, не обладавший талантами Юлия Цезаря, не мог воодушевить солдат одними лишь речами, но он прекрасно помнил, чем окончилась для Карла Английского невыплата шотландским солдатам их жалованья: долги Карла I оплатил парламент, за что и получил самого Короля. Опасаясь подобного развития событий, Мазарини в отчаянии обратился к Фуке, потребовав у него девятьсот тысяч ливров. Именно тогда Фуке и заложил имение своей жены. Деньги были доставлены в каретах под надёжной охраной, которую организовал также Фуке.
Это было спасением для Мазарини, который, не скрывая радости и облегчения, написал благодарственное письмо Фуке, где уведомил его, что сообщил Королю и Королеве-матери об этой великой услуге, и они велели передать свою признательность и обещают не забыть, как он помог им в час нужды.
Ощутив себя благодетелем самого Короля и Королевы-матери, Фуке решил, что теперь он стал своим человеком в королевской семье.
Мазарини не скупился на похвальные слова, но не возвращал Фуке никаких сумм, объясняя это тем, что суммы переданы Королевской семье, которая не возвращает их даже по номиналу, не говоря уже о процентах. Верный себе, Мазарини подчас рисовал такие жалостливые картины своего финансового состояния, что почти был убедителен в своих сетованиях. Так он говори, что не знает никаких иных интересов, кроме интересов Его Королевского Величества и Её Величества Королевы-матери, а также на голубом глазу уверял. Что не знает, что такое получить хотя бы пенни прибыли. Для общения с Фуке кардинал прибегал к своему доверенному слуге, Жану Батисту Кольберу. Этот пройдоха вёл все дела кардинала, Мазарини чрезвычайно доверял ему. Если Фуке помогал кардиналу грабить собственную страну, то Кольбер помогал ему даже и в том, чтобы перехитрить самого Фуке.
Вскоре Мазарини запросил у Фуке ещё триста тысяч ливров. Фуке ответил, что казна пуста. Мазарини удивился, напомнив, что, дескать, кое-какие средства он уже возвратил, имея в виду новые расписки, которые он направил Фуке взамен старых обязательств.
— Монсеньор, — возразил Фуке. — На ваши запросы я высылал вам в карете под надёжной охраной требуемые суммы. Когда я говорю о возвращении этих средств, я имею в виду не замену старых расписок новыми, а возвращение тех реальных сумм, которые я мог бы возвратить кредиторам, дабы и в будущем они доверяли мне в подобных экстраординарных случаях. Если я вместо денег дам им ваши расписки, тогда в следующий раз, когда я попрошу у них деньги, они вернут мне эти расписки.
— Но долговое обязательство первого министра – это те же деньги! — возразил Мазарини. — Чем принципиально отличаются эти ценные бумаги от золота?
— Монсеньор, бумагу не посылают в каретах, — ответил Фуке.
— Бриллианты – тоже, — ответил Мазарини.
— Если монсеньору угодно возвратить долг бриллиантами, я приму его, — ответил Фуке с поклоном.
Услышав это язвительное замечание, Мазарини мягко улыбнулся, показав всем своим видом, что оценил шутку.
Этот небольшой конфликт, про который сам Фуке забыл на следующий день, Мазарини не забыл до конца своих дней. Именно поэтому впоследствии перед самой своей смертью Мазарини не стал напоминать Королю о заслугах Фуке, и даже вовсе не упомянул о нём, однако горячо рекомендовал юному Людовику XIV Жана Батиста Кольбера, как человека, на которого Король мог бы полностью положиться в вопросах финансов. Это означало, что со временем Никола Фуке следует отстранить от должности суперинтенданта финансов, доверив управление финансами Кольберу. Людовик понял этот совет и запомнил.
Тем не менее, Мазарини продолжал требовать от Фуке всё новых и новых сумм, и Фуке продолжал свою деятельность на этом поприще. В конце осени 1657 года Мазарини потребовал одиннадцать миллионов восемьсот тысяч ливров для нужд армии, Фуке раздобыл десять миллионов двести тысяч ливров и в счёт недостающих миллиона шестисот тысяч предложил свои соображения о том, где и на чём можно сэкономить.
Фуке ловко обменивал через подставных лиц старые и ничего не стоящие долговые обязательства на новые, надёжные по номиналу, его клиенты составляли расписки, векселя, документы о сделках с ценными бумагами, которые затем поступали на рассмотрение совету, который сам же Фуке и возглавлял. Финансовый совет в лице Фуке, Сервьена и Пьера Сегье утверждал подобные транзакции как действительные, по документам получалось, что в казну внесены реальные денежные средства, тогда как на самом деле в неё вносились лишь бумаги, и при этом только один Фуке мог бы отличить бумаги, по которым можно надёжно получить реальные деньги, от бумаг, годных только на растопку камина.
(Продолжение следует)