«Как всё надоело!» – думал Алексей, разглядывая в зеркале собственное отражение, потускневшее от ночного бдения за компьютером. Очередная заказная статья не складывалась не потому, что он не мог её написать. Статья не писалась потому, что он не хотел её писать. Не мог сосредоточиться, не мог заставить себя делать нелюбимую работу. Его мысли разлетались, как птицы, а некоторые из них, будто пёрышки, падали с горы и парили в глубину житейской расщелины – в прошлые годы…
В детстве он взрослел с радостью! Но случилось непредвиденное: он повзрослел… не туда. Стал тем, кем вовсе не хотел быть, а вернуться и снова взрослеть, но уже правильно – невозможно. Да и сил таких, наверное, нету…
– Ну, здравствуй!
Молодая, красивая женщина в греческой тунике и с оранжевой лентой в волосах вошла в комнату, минуя закрытую наглухо дверь.
– В-вы кто будете? – озадаченно произнёс Лёша.
Гостья недовольно повела плечиками и присела на подлокотник кресла в дальнем углу комнаты.
– Я муза, малыш.
– Оч-чень приятно!..
– Приятно?! Ах, ваше филологическое сиятельство! Вам оказывается приятно… – Муза нахмурила бровки и перешла «на ты». – Выбирай фонемы, малыш! Сам Пушкин бегал за мной, как мальчик, а алкаш Рембо мог не пить сутками, только б я стояла рядом. Так-то.
Высокомерный тон гостьи встряхнул Лёшкино самосознание. В нём проснулась порода. Он взял со стола зубочистку и небрежно выдохнул:
– И чё?
Муза встрепенулась.
– Узнаю... Вылитый Митрофан!
* * *
Отец Алексея, Митрофан Денисович Волгин, значился в реестре творческих людей как крутой писатель-почвенник. Сам Валентин Распутин говаривал: «Я за Россию стоять буду с Митрофаном!» От Ольги Анисимовны (искусствоведа в третьем поколении) Денисыч «родил» сына Алексея. Лёша с детства мечтал быть футболистом. Кумиром его детского воображения был гений советского футбола Эдуард Стрельцов. Всё, что печаталось о Стрельцове в советской спортивной прессе, Лёша бережно вырезал и вклеивал в самодельный альбом, сшитый из ученических тетрадей.
Родители видели в Алексее интеллектуального творца, водили в Консерваторию, а мяч прятали в гардероб или закрывали на ключ в кабинете Митрофана. Лёша, как мог, сопротивлялся, но, уступив воле родителей, сдал экзамены в МГУ на филологический факультет и даже защитил диплом, выпорхнув в жизнь филологом с специализацией «Древне-византийское искусство рукописной книги».
* * *
– Может, прогуляемся? – гостья улыбнулась и пальчиком повела над головой, изображая то ли невидимую корону, то ли зонтик. – На улице, так сказать, звездопад снега!
Алексей кивнул в знак согласия и потянулся ка свитеру.
– Э, нет, мы не полярники! – ласково возмутилась муза и направилась к двери. Лёша попытался на ходу надеть хотя бы тапочки, но услышал: «Нет-нет-нет!»
Одолев несколько дверных проёмов (закрытых, но совершенно прозрачных), они вышли... на поле летнего футбольного стадиона. Во всю ширь сверкал на солнце огромный изумрудный газон. Белоснежные штанги ворот обрамляла новая светло-розовая сетка.
– Иди, – муза отпустила Лешину руку, – иди же!
Ёжась от удовольствия, Алексей побежал вразвалочку через поле к угловому флажку, у которого вырос, как гриб, белый с чёрными ромбами настоящий футбольный мяч. Подцепив его подъёмом стопы, Лёша принял мяч на грудь, сбросил вниз, почеканил коленями, перебросил через голову, развернулся, снова поймал на стопу и выкатил под удар...
Пока Алексей упражнялся с мячом, муза расположилась на тренерской скамье и, сложив ладони рупором, поминутно выкрикивала через поле: «У нас только пятнадцать минут. Бей!» Её голос дробился на сотни сверкающих салютинок, высвечивая годы принудительного филологического труда в мёртвой тишине библиотек и пыльных запасниках музеев мира. То, что все эти унылые сакральные учреждения были, как теперь говорят, в шаговой доступности от великого Уэмбли и восхитительного Сантьяго Бернабеу, ровным счётом ничего не значило. Футбольное счастье с некоторых пор стало недоступно молодому филологу.
Но сегодня всё было иначе! Каждая секунда, проведённая Алексеем на поле, напоминала процесс деления радиоактивного урана с высвобождением запредельного множества нереализованной жизненной энергии! И если на атомных станциях это процесс происходит управляемо (за редкими Чернобыльскими исключениями), то Лешино «деление» было абсолютно свободно и походило на пиршество духа! Да-да, именно пиршество духа он обрёл в эти пятнадцать минут.
…Эффектным дриблингом протаранив виртуальную защиту противника, Лёша обработал мяч под правую ногу и прицельно ударил по воротам.
– Гол! – воскликнула Муза, перекрикивая тысячеголосый рёв виртуальных болельщиков Сантьяго Бернабеу. – Он забил, он сделал это!
– ;Bien hecho! ;Bien hecho!* – скандировали трибуны.
Муза стёрла пёрышком набежавшую слёзку и повторила в умилении:
– ;Oh, Dios m;o!** Он сделал это – вылитый отец!
Затем она подцепила ноготком тончайшую полупрозрачную вуаль телесного цвета и аккуратно стянула с лица маску великолепной женщины, обнажив морщины пожилой, видавшей виды житейской кариатиды.
– Как же много надо иметь свободных сил, чтобы вернуть хоть на время утраченную справедливость! – улыбнулась она, складывая за спиной крылья.
*;Bien hecho! – Молодец! (исп.)
**;Oh, Dios m;o! – О, мой Бог! (исп.)