История, услышанная на исповеди.
В молодости своей я одно время сильно интересовался вопросами
Религии. И так как я тогда жил в православной державе, то постарался
завести дружбу
с духовенством именно этой концессии. Вначале я
приятельствовал лишь с рядовыми монахами, но однажды мне удалось
познакомиться с иеромонахом, брат которого и вовсе был настоятелем
церкви. Я сумел настолько сдружиться с этим человеком, что он не
погнушился познакомить меня лично со своим братом священником,
что было для меня делом немаловажным. Ибо, с помощью данного
слуги божьего я надеялся значительно повысить свою
осведомлённость в основах веры. Больше всего
меня интересовало то, как сами священнослужители относятся к
тому, что тайна исповеди священна и что нельзя даже под угрозой
предания тебя анафеме разглашать то, что тебе поведал грешник в
исповедальной.
Как-то во время одной из наших совместных бесед между мной,
иеромонахом и его братом зашёл спор о том, какое из нынешних
религиозных течений ближе всего подходит для души современного
человека. Я убеждал братьев, что это Буддизм, ибо, только в нём есть
то, что отражает истинную сущность живого. А именно, воздержание
от всяких излишеств. Ведь тебе на самом деле нужно лишь то, что в
данный момент необходимо. Остальное же пусть ждёт своего часа.
На что братья дуэтом упрямо заявляли: - Спору нет, эта религия
хороша потому, что в основном учит лишь добру. Но всё же
Православие лучше. Оно не только учит, а ещё и объясняет, почему
поступать нужно именно так. К тому же в Буддизме отсутствует такое
понятие, как исповедование в грехах. Ведь истинный буддист, по их
догмам, не способен грешить.
- Так вы, стало быть, господа, слуги Божьи, подтверждаете
суждение о том, что ради неразглашения тайны исповеди можно и
живот положить,- сказал я, осознав всю бесперспективность нашего
спора. Видно не зря говорится:
- Всякий сверчок хвалит лишь свой шесток,- подумал я про себя.
- Несомненно,- утвердительно кивнув, промолвил мой друг
иеромонах.
- Почему бы и нет. Тем более, если это самому Господу угодно,-
поддакнул его брат.
- Пантелеймон Дмитриевич,- обратился я к священнику по его
мирскому имени,- не могли бы вы мне позволить послушать, что
говорят люди у вас на исповеди.
- Как можно, это же кощунство! Да за кого вы меня принимаете?
- А если серьезно??
- Брат, да уважь ты его блаж. Уверен, он правильно оценит твой
поступок.
- Да-да, заплачу сколько необходимо!
Повисла долгая пауза. Затем Пантелеймон Дмитриевич, он же в
служении отец Изидор, тяжело вздохнув, согласно кивнул и сказал
немного дрожавшим сиплым басом :
- Но, дары принесёшь не мне, а отдашь в казну Церкви.
- Согласен!– заорал я и разлил оставшуюся в бутылке старку по
стаканам.
После чего, выпив и закусив солёными огурчиками, мы
договорились о конкретной дате моего тайного визита в исповедную
комнату. А ведь я до этого момента предполагал, что тайно
исповедуются лишь у католиков.
Мне было назначено на воскресение. Когда я вошёл в церковь, то
долго не мог понять, какая она. Вроде Православная, а, похоже, и нет.
Потом выяснилось, что она Греческая. Отец Изидор, оказывается,
подрабатывал и тут, замещая часто хворавшего местного священника.
- Ну-с, милый мой, пройдёмте, пока вас не заметили, куда нам
следует.
- С удовольствием,- сказал я и засеменил вслед за тучным святым
отцом, куда-то по узким коридорам.
- Вот мы и на месте,– сказал Изидор, впуская меня через какую-то
дверь в стене в небольшую комнатку с окном, полностью прикрытым
светонепроницаемыми шторами.
- Так Вы, стало быть, не можете видеть того, с кем говорите,-
грустным тоном спросил я у священника?
- Не положено,- ответил тот,– хотя иногда так хочется плюнуть
некоторым из них в рожу.
- Неужели за их такие тяжкие грехи?
- Сомневаетесь? Ничего, скоро в этом убедитесь сами.
Вначале я не услышал от исповедующихся ничего такого, чтобы
вывело меня из себя, но, в конце концов, уже перед самым закрытием
данной услуги мне довелось узнать такое, что повергло меня в полный
ступор. Я потом, примерно с неделю, не мог опомниться.
Вот эта история. Я поведаю её от первого лица. Так будет вернее.
Иначе я могу кое-что упустить, а мне бы этого не хотелось.
Я родился в мусульманской стране. В семье очень богатого
человека.
Будучи младшим сыном, я не мог рассчитывать на большое
состояние. Понимая это, я ещё с ранней юности стремился добиться
положения в обществе благодаря своим личным качествам. Но под
присмотром строгого отца и ревнивого старшего брата мне делать
подобное было крайне трудно.
Тогда, долго не думая, я решил уйти из отчего дома. У меня были
кое-какие сбережения, в основном доходы от игры в нарды. Ибо уже с
четырнадцати лет я играл в силу мастера. Первое время я откровенно
скрывался, так как боялся возмездия за мой поступок со стороны
родных, но вскоре я понял, что они, похоже, и не собираются искать
меня. Мне это показалось настолько диким и странным, что я решил
обидеться на них окончательно. И впредь уже никогда не возвращаться
в их негостеприимный дом. Я устроился матросом на небольшое
торговое судно, развозившее грузы по побережью и проплавал на нём
целых десять лет, дослужившись в итоге до должности боцмана. После
чего расторгнул контракт с пароходной кампанией и вышел в отставку.
К этому времени я уже накопил достаточно средств для того, чтобы
попробовать открыть и собственное дело. Я вернулся в родной город,
полагая, что в нынешнем моём виде меня вряд ли кто узнает, ведь я
сильно изменился за прошедшие годы. Мне удалось недорого
арендовать помещение, и я открыл в нём школу европейских танцев,
которым научился за время своих странствий на корабле. Там я и узнал
от одного из своих учеников о том, что отец мой недавно умер, а
старший брат только что женился, причём не на богатой наследнице, а
на какой-то никчёмной певичке, прежде солировавшей в
третьеразрядном варьете. Не надо быть ясновидцем, чтобы догадаться
о том, что это известие обрадовало меня чрезвычайно. И тогда я
придумал план, как мне отомстить своему брату. Ведь в том, что отец
не жаловал меня в основном именно его заслуга. Он постоянно
доносил на меня родителю, когда, как ему казалось, я совершаю что-
либо недостойное.
План мой был вкратце таков: я должен постараться втереться в
доверие к его супруге и с её помощью осуществить задуманное.
Сделать, это оказалось, даже проще, чем я предполагал. Она была
настолько ветреной особой, что строила глазки любому из тех , кто
проявлял к ней явный интерес. Поэтому примерно через неделю мы
были с ней уже любовниками. А примерно спустя месяц после начала
наших отношений, она и вовсе поделилась со мной мыслью о том, что
хочет избавиться от мужа раз и навсегда, так он опостылел ей своей
жадностью.
- Тогда выходи за меня сказал я.
-Но она лишь посмеялась над моим предложением, намекнув на
то, что я слишком беден для неё.
- Так, как же ты тогда от него хочешь избавиться?- спросил я,
сделав вид, что до сих всё ещё не понял хода её мыслей.
- Ну, ты даёшь, дорогой. А с виду вроде понятливый. Хорошо,
скажу проще. Я очень бы хотела стать его вдовой. Тогда бы мы зажили
с тобой на широкую ногу.
- Ты предлагаешь мне убить его?
-Можно постараться выдать это за самоубийство. К примеру, на
почве ревности. Я уже кое-что для этого подготовила,- сказав это, она
раскрыла свою сумочку и достала оттуда несколько фотографий, на
которых была запечатлена в обнимку с каким-то незнакомым мне
мужчиной.
- С кем это ты?- с деланным удивлением спросил я, будто и не
подозревал о том, что она способна на такое?
- О, это всего лишь, мой троюродный брат. О его существовании,
даже супруг не знает.
- Понятно. И что ты от меня хочешь?
-Отнеси фотографии моему мужу, да скажи, что за их
достоверность ручаешься собственной головой. Посмотрим, что он
сделает.
- Думаешь, он из-за этого застрелится? Как же жди! Да он лучше
сам убьёт тебя.
- Не успеет, ибо ему помешаешь ты.
- Однако! И как же я смогу это сделать?
- С помощью его же пистолета.
- Так у меня его нет.
- Считай, уже есть?
- Не понял??
- Вот, на, - сказала она и сунула мне в руку какой-то тяжёлый
предмет, плотно завёрнутый в бумагу.
Когда я посмотрел, что это, то в ужасе содрогнулся. Ибо это был
именной пистолет марки браунинг. Тот самый, что мой отец подарил
брату на совершеннолетие. И в этот момент в моей голове словно
перемкнуло что-то, скорее всего от обиды, потому что мне вдруг стало
жалко своего брата.
Да и как могло быть иначе, если какая-то подлая девица хочет
столь беззастенчиво погубить родное мне по крови существо. Тогда я и
совершил тот проступок, за который проклинаю себя до сих пор. В
внезапно нахлынувшем на меня аффекте я не сдержался и выстрелил в
любовницу.
Когда же я всё-таки опомнился, было уже слишком поздно. Ибо я
попал ей точно в сердце. Осознав, что я стал убийцей, пусть даже и
случайным, я расстроился так, как никогда прежде. Но потом я всё же
сумел взять себя в руки и решил довести начатое дело отмщения до
конца.
Я пришёл в наш дом, где не был более десяти лет и встретился с
моим братом. Он, похоже, совсем не узнал меня, чему я, впрочем, не
очень удивился.
Когда я выложил перед ним на стол те самые фотографии, он
долго внимательно разглядывал их, видно, надеялся, что это всего
лишь ловкий фотомонтаж. Затем внимательно взглянул мне прямо в
глаза и спросил.
- Что Вы за них хотите?
- Неужели ты действительно не узнал меня?
- Кто вы?– уже, явно, нервничая, спросил он.
- Твой младший брат.
- Это может сказать каждый. А где доказательства?- уже с
откровенной злобой процедил сквозь зубы мой брат.
-Вот, одно из них,- сказал я и достал из кармана пиджака тот
самый браунинг, которым я и застрелил его супругу.
- Откуда он у Вас, то есть у тебя?- казалось, что он только теперь
понял, кто я такой.
- Жена ваша дала. Чтобы я тебя пристрелил, гадёныш, и оформил
это, как самоубийство,- сказав это, я наставил пистолет прямо на его
лоб и положил палец на спусковой крючок.- Так что, дорогой, я тебя
убью сейчас так же, как погубил её, выстрелом в упор из этого
пистолета.
Он так перепугался, увидев мои действия, что упал в обморок. И
тогда я захотел пощадить его, чтобы он так и мучился до конца своих
дней сознанием того, что это именно я, а не он отомстил за его
бесчестие.
После того, как я совершил свою месть, я возненавидел себя
настолько, что решил переменить вероисповедание, чтобы своим
недостойным видом не осквернять очи Всевышнего. Тогда-то я и
принял православие.
Окончив свой рассказ, говоривший спросил у исповедника,
согласен ли тот отпустить ему все его грехи?
На что отец Изидор ласково ответил. – Увы, сын мой, ношу такого
тяжкого греха с твоих плеч может снять лишь сам Господь. Но
обещаю, я буду лично его молить об этом.
-И на том спасибо, святой отец,- сказал каявшийся и, рыдая,
покинул место покаяния.
-Послушайте, отче,- сказал я Изидору,- почему вы не отпустили
ему грехи? Ведь имели полное на то право.
- Как ты ещё наивен Барс Сергеевич. Да я еле удержался от того,
чтобы не плюнуть ему в физиономию.
Тогда-то я и понял то, что иногда и священники кривят душой,
если это крайне необходимо сделать.
Вот и всё. На этом месте я, пожалуй, окончу свою историю, ибо
уже сказал всё, что хотел.
21-22 января 2013 года.