В связи с растущей актуальностью некоторых моих старых работ, начинаю выкладывать их снова. Но уже не в серии "записки спятившего библиотекаря", а в рубрике "хроники ржавой империи".
(новая редакция)
- Жутко тут, - сказал Люся, озираясь по сторонам.
- И мне не по себе, - поддержала подругу Рита.
- В такие места надо брать с собой Юру? – Люся продолжала тревожно оглядываться. - С ним спокойней.
- Юра всегда со мной, - Рита похлопала рукой по дамской сумочке. – Я без него никуда не выхожу.
- Если в начале пьесы в дамской сумочке лежит обрез, - Люся попыталась улыбнуться, - то в конце обязательно запахнет порохом.
- Пока я чувствую только запах плесени, - Рита оставалась серьезной. – И от него у меня кружится голова.
Подруги шли на закате дня по заброшенным дачным участкам, утонувшим в тумане счастливого прошлого. Когда-то дачи были словно ордена, полученные за жизненные успехи. Ими гордились в кругу коллег и хвастались перед родней на подпольных крестинах. Но потом у гордости закончился срок годности. Ее законсервировали и отправили на дальние полки памяти, где уже стояли брошенные в дачных погребах компоты и детское желание стать героем космического труда. Все вокруг покрылось бурьяном грустных перемен. Дух радостных дачников развеялся без следа, остались лишь мрачные тени от сломанных качелей и портреты Гагарина. А еще дырявые гнезда железных червей, похожие на сеточные заборы, пугала, созданные по образу и подобию ненавистного соседа, неповоротливые флюгеры, что изображали передовика-молотобойца и тощие фанерные домики. Они смотрели на редких прохожих выбитыми окнами и жаловались, что во всем виноваты забытые календари на стенах. Что они как сторожа застывшего времени не дают сдвинуться с мертвой точки, что они как проповедники топтания на месте, не позволяют идти вперед. Везде, действительно, царило обреченность пустыря. Даже молотобойцы на флюгерах давно поссорились с ветром и теперь замерли в капканах ржавчины, указывая всегда на север.
- Ты уверена, что мы правильно идем? Так и заблудится недолго.
Рита с беспокойством смотрела на узкую дорожку от которой отходило множество петляющих тропинок.
- Мне председатель карту нарисовал, - Люся вынула из кармана сложенный вчетверо листок.
- Иннокентию Валерьевичу только план эвакуации с Титаника рисовать, - Рита взглянула на кривой, равный в нескольких местах чертеж.
- Нормальная карта, - Люся встала на защиту председателя. – Лично мне все понятно. Надо добраться до вершины холма и найти третий дом справа.
- И ты ему веришь?
- Как же можно Иннокентию Валерьевичу не поверить?
- Еще как можно! Вся эта история с Чеховым, что прячется тут от мобилизации подозрительна. Я думаю, что он давно уже доброволец.
Где-то вдали послышалась бензопила. Она старалась как аккордеон и пела песню ушлого дровосека. О том, что новая жизнь непременно придет, но лишь туда, где все срезано под корень. Подруги с тревогой переглянулись.
- Зачем же ты о нашем любимом писателе так плохо думаешь? - Люся нахмурил брови. – Не надо подозревать его в «патриотизме». По моим сведениям, Антон Павлович поселился тут, вдали, вместе с домработницей. Подальше от безграмотных военкомов. Выращивает абрикосы, собирает в лесу грибы, ловит рыбу в маленьком озере. В рабочие часы активно пишет, а в нерабочие – все рукописи закапывает. На всякий случай.
- Откуда ты знаешь?
- Иннокентий Васильевич по секрету рассказал. Как самой активной участнице чеховского комитета при швейной фабрике имени Паустовского.
- А я все равно сомневаюсь, - объяснения подруги Риту не убедили.
- Тогда зачем со мной пошла?
- Черт его знает. Чем председатель не шутит? Может действительно - тут. Но только я тебя прошу, давай все сделаем быстро. Заходим, берем автографы и сразу же назад, пока не стемнело. А то в этих дачных лабиринтах я себя чувствую, как на свидании с патологоанатомом. Один раз мы с ним пообедали, больше не желаю.
На вершину холма подруги поднялись уже в сумерках. Как раз в тот момент, когда, по выражению участницы чеховского комитета, Белинский уходил за горизонт, уступая место Чернышевскому.
- Ну и где? – спросила Рита.
- Желтый домик с флигелем за зеленым забором, - Люся отсчитала третье строение с правой стороны.
Дом действительно выглядел жилым. В саду толпились голые абрикосовые деревья после осеннего стриптиза. Землю на участке покрывали многочисленные норы кротов. В окнах горел свет керосиновой лампы, а на крыше красовалась телевизионная антенна. Домработницы не было видно. Зато подруги сразу заметили хозяина дома. Одетый в старомодное шерстяное пальто, он пытался разрубить непокорное полено, утяжеляя каждый удар не литературными выражениями. Рядом, на сложенных в башенки кирпичах, стояла железная бочка полная кипящей смолы.
Люся, с волнением подошла к калитке и позвонила в колокольчик на цепочке. Хозяин дома обернулся. В обманчивых сумерках подругам показалось, что перед ними Федор Михайлович с топором. Но потом блеснувшее на носу пенсне развеяло все сомнения. Во дворе стоял Антон Павлович Чехов. Заросший до неприличия, давно нечесаный, с выпавшими передними зубами. Увидев непрошеных гостей, писатель приложил грязный палец к губам и пригласил подруг войти.
Внутри дома было сыро. Везде валялся хлам, поломанная мебель, каракулевые шубы вместо ковра. Стены украшали натюрморты, вырезанные из книги о вкусной и здоровой пище. На полках лежали чеховские биографии разной степени вранья. В углу пылилось старое механическое пианино. Там же расположился черно-белый телевизор, экран которого кто-то прикрыл высоковольтной табличкой – Не влезай! Убьет!
Антон Павлович усадил гостей за кухонный стол с прибитой к столешнице клеенкой, а сам вернулся во двор. Подруги посмотрели на фруктовою вазу полную абрикосовых косточек и нервно вздохнули. У обеих появилось нехорошее предчувствие.
За окном, тем временем, мелькнула фигура живого классика. Рита отодвинула штору с олимпийскими мишками и стала наблюдать, как Чехов черпает ковшом смолу из бочки. А потом заливает ее в кротовьи норы. В ответ земля реагировала ощутимой дрожью. Из нор доносился робкий писк, переходящий в злобное рычание. Поднималась в воздух падшая листва, голые деревья трясли ветками. У ног писателя вздувались свежие земляные холмы, а одна из кирпичных башенок под бочкой заметно просела. Вскоре дрожь земли докатилась до дома и подарила его стенам внушительный толчок. От толчка свалился с вешалки рюкзак из которого посыпались обглоданные кости. Рита, работающая в свободное от чтения время медсестрой, сразу определила, что кости человеческие. Люся испуганного прижала руки к груди.
Заполнив все норы смолой, Антон Павлович вернулся в дом. Закрыл массивную дверь на засов, придвинул к ней комод без одной ножки. После чего сел на каракулевую шубу и закурил самокрутку. Помещение заполнилось неприятным запахом. Помесью вонючего самосада и горелых еловых шишек.
- Теперь главное ночь продержаться, - сказал писатель. – А завтра мои знакомые обещали пригнать бетономешалку.
- Зачем? – поинтересовались хором подруги.
- Для сражения с кровожадными кротами, - пояснил Чехов.
- Разве такие бывают? – подруги не смогли поверить в услышанное.
- Бывают, - кивнул головой Антон Павлович. - Я с ними второй год воюю, но они все равно выползают каждую ночь в поисках обеда. Домработницу мою уже сожрали, - Чехов кивнул на рюкзак с костями, - теперь подбираются ко мне.
Оценив утомленное, постаревшее от затянувшихся боев лицо классика, поклонницы его таланта поняли, что про новую пьесу спрашивать не имеет смысла. И автографы в такой момент просить не вежливо. От осознания, что они не вовремя, подруги испытали чувство вины. А ощущения, что у великих писателей тоже есть свои повседневные хлопоты, как у простых людей, подарило им теплое чувство родства. Чехов, тем временем, докурил самокрутку, свернулся на шубе калачиком и устало спросил:
- Вы верите, что души классиков попадают на вечное хранение в небесную библиотеку?
- Верим, - Люся ответила и за себя, и за подругу. – Потом их могут брать на прокат для задушевных бесед. Но только владельцы райского читательского билета.
- Ну и ладно, - пробормотал равнодушно Антон Павлович и сразу же заснул. Судя по всему, отдыхать в боевых условиях стало уже для писателя делом привычным.
К полуночи керосин в лампе почти закончился и подруги со страхом уставились в окно. Там, в свете затухающего костра рыскали в поисках съестного кровожадные животные. Черные от смолы, размером с английского бульдога. Сначала кроты водили хороводы вокруг абрикосовых стволов, а потом начали подбираться к дому. И вскоре окружили его со всех сторон, учуяв нюхом хищника свежее угощение. Кроты пищали под стенами, забирались на подоконники, смотрели сквозь стекла слепыми глазами и царапали лакированные рамы. Порой они вытягивали вперед когтистые лапки, будто с плакатным вопросом – «Ты уже записался добровольцем?», а порой грызли все подряд, как взбесившиеся бобры. Особо отчаянные животные кидались с разбега на дверь. Дверь трещала натужно, но не поддавалась.
Вдали снова послышалась тоскливая песня бензопилы. И пока она нарезала очередное дерево куплетами, кроты подобрались совсем близко. Когда устрашающий писк послышался в подполье, прямо под досками, Люся забралась на стол с ногами. А когда затрещали половицы в углу рядом с механическим пианино, Рита достала из сумочки обрез, что ласково называла «Юрой» и взвела решительно курки.