Часть II, Глава 1.9
Вишневый сад Сугробовых и квартира с секретом
Согласно моему детскому разумению, лучшей и отчего-то самой загадочной квартирой в нашем старом доме являлась квартира Сугробовых. Она не отличалась ни метражом, ни планировкой, но имела лишь одно преимущество, зато какое! От того, что вход в их квартиру находился в дальнем торце дома, в непроходной и обособленной его части, земельный участок в три-четыре сотки перед их крыльцом оказался в полном и единоличном распоряжении членов их семейства. Расположенный в дворовом закутке, этот клочок земли являлся вовсе бесполезным для нужд других жильцов. Разве что иногда, за редкой надобностью, жильцы наведывались в свои сараи, стоящие метров в пятнадцати от их крыльца, и в которых, покрытый полувековой пылью, хранился всяческий никому не нужный хлам.
Тем «невостребованным» куском дворовой земли Сугробовы распорядились давным-давно, умно и по-хозяйски. Маленький пустырь, стихийно образовавшийся между крыльцом и строем полуразвалившихся сараев был благополучно освоен ими еще в начале века – на нем раскинулся прекрасный вишневый сад. Не каждый придомовой участок в нашем переулке обладал такой роскошью.
Бывшие хозяева
Каждое лето вишневый сад бесстрашно благоухал в глубине нашего двора. Когда-то он принадлежал его создателям единолично и на законных основаниях. Принадлежал им также и наш дом, и двор, и оба ряда дворовых сараев, и земля, на которой все это располагалось. До 1917 года Сугробовы являлись единоличными владельцами нашего лубяного благополучия.
Когда-то представители этого семейства планировали дальнейшее развитие своего доходного бизнеса. Преобрели еще один участок земли по соседству и планировали строительство как минимум еще одного дома под сдачу внаем. Революция перечеркнула все планы и мечты. Историю их домовладения и землевладения поведали и подтвердили архивные документы и дореволюционные планы нашей части Москвы. Прежний статус их семьи наверняка не являлся секретом ни для кого из жильцов дома. В Справочной книге города Москвы последних предреволюционных лет можно было с легкостью в списках домовладельцев обнаружить и их фамилию, и адрес нашего дома. Справочники того далекого времени в 60-е годы ХХ века все еще находились в личном пользовании граждан, а не только в Публичной библиотеке, как сейчас.
С годами сад стал для Сугробовых не только местом, отделяющим их придомовое пространство от хозяйственной части двора, ставшей все более неприглядной, но и памятью. Воплощением прошлой благополучной жизни их предков, миропорядка, давно ушедшего в небытие. Кто знает, возможно, на заре прошедшего века в этом уютном уголке двора, в душистом весеннем саду под свист соловья, безжалостно и нервно обламывая рукой молодые цветущие веточки вишневого дерева, юноша из их семейства, волнуясь, признавался в любви своей избраннице. А к тому времени, о котором идет речь, саду насчитывалось уже не менее шестидесяти лет, и иметь такой сад под своими окнами казалось мне, маленькой девочке, большим счастьем. Как говорится, бойтесь своих желаний - они сбываются! Как минимум, иногда.
Изначально заведенный порядок поддерживался Сугробовыми на этом клочке дворовой земли до самого «конца». На свободном пространстве раскинулись вишневый сад, цветочные клумбы и овощные грядки. В саду ухитрились уместиться даже детские качели и большой гамак для взрослых, закрепленный на стволах старых вишен. Между стеной дома и садом пролегала узенькая дорожка из кирпичей темно-бордового, от старости, цвета. Дорожка эта, смотрелась непривычно-расточительно, на фоне скудной и даже убогой панорамы нашего двора. Кроме куста жасмина, трех кустов жирной сирени и старого тополя ничто больше не радовало глаз случайно забредшего в наш двор посетителя, да и то в летнее время.
Вишневый сад
На дореволюционном плане города Москвы все сады, посаженные в окрестных дворах, были отмечены буквами «Ф.» и «С.», что означало «Фруктовый сад». Сады произрастали во дворах именно в тех местах, что были указаны на старом плане. Свой «ФС» Сугробовы холили и лелеяли и, ввиду его расположения в дальнем уголке двора, наслаждались им в завидном одиночестве. Это было справедливо. Возможность создать свой «райский уголок» - садик или хотя бы клумбу имелась у каждого из жильцов. Свободной земли для того во дворе было предостаточно. Но даже Косыревы, имеющие, как и Сугробовы, под своими окнами палисад, не воспользовались предоставленной им возможностью. Их жалкий цветник каждое лето хирел на глазах, борясь за жизнь в тени, падающей от старого тополя.
Свой же сад Сугробовы содержали в идеальном порядке до самого последнего своего дня проживания в нашем доме. Заслуга в том, несомненно, принадлежала матери семейства тете Шуре. Она и хозяйством занималась, и внука-молчуна Максимку нянчила, и за садом следила. Ее я хорошо запомнила, будто сложенную вдвое, с опущенной до земли головой, копающую весной грядки, Однажды в конце лета, вернувшись в наш московский двор из пионерского лагеря, я увидела тетю Шуру, развешивающую во дворе белье. Ее лицо поразило меня. Она показалась мне очень постаревшей и утомленной за тот небольшой временной отрезок моего отсутствия во дворе. Седая старость как-то молниеносно наступила на нее всего лишь за один летний жаркий месяц. Это сразу бросилось мне в глаза и поразило меня. Стоял жаркий июль и первая мысль, пришедшая в мою детскую головку была о том, что это случилось от чрезмерной жары и после наверняка пройдет. Но это уже не прошло, тетя Шура не момолодела вновь, а эпизод с измученной жизнью пожилой соседкой, развешивающей белье, врезался в память и остался где-то на поверхности бесчисленных кладовых мозга, так и не стершись за прошедшие десятилетия. Зачем мне эта картинка с малознакомой, почти чужой тетей Шурой, непонятно и неисповедимо? В детстве все казалось особенно стабильным, нерушимым и даже вечным - и вдруг так…
Пока еще у тети Шуры оставались силы, она копалась в своем вишневом саду. В ответ на ее старания сад цвел без перерыва. Начинал он цвести ранней весной и заканчивал поздней осенью. В саду росло небольшое количество вишневых деревьев, плодоносящих каждое лето, две-три грядки какой-то зелени и множество различных цветов. Первыми весной прорезались из-под земли изумительные садовые подснежники и крокусы. За ними следом вспыхивали яркие огоньки тюльпанов. Чуть позже - очаровательные и душистые розовые пионы и гордые нарциссы. В разгар весны по двору с трех сторон разливался густой аромат сирени. А так как их квартира была угловой, то по периметру ее опоясывал еще и палисад, через загородку которого склонялись тяжелые соцветия золотых шаров и разноцветные веселые космеи. Куст жасмина под окнами Сугробовых благоухал на весь двор подобно аромату французских духов. Подхватывали и продолжали эстафету цветения разномастные розы. На исходе лета, аккурат под первое сентября, подходила очередь высоких бордовых георгинов, а ближе к осени - астр и гладиолусов. Этих цветов я никогда от них не получала, но с удовольствие любовалась на расстоянии. На остальной территории двора, кроме унылой растительности в палисаднике Косыревых и еще двух кустов сирени, садовых растений не наблюдалось. Кусты сирени были неприхотливы, не требовали к себе особого внимания, но щедро цвели каждую весну, радуя жильцов жирными соцветиями. Каждую же весну эти самые соцветия кем-то беспощадно обламывались, что не мешало им расцветать буйным цветом в слудующую весну, вселяя оптимизм в души жильцов.
Спрятанный в глубине двора, вишневый сад Сугробовых не просматривался с переулка. По периметру, окруженный безродными деревьями и кустарниками, он был скрыт от посторонних глаз. Необычайно густая поросль высотой в человеческий рост напоминала одновременно и лопухи, и бамбук. В ее почти непролазных зарослях из толстых цилиндрических полых стеблей, росло множество шампиньонов. Жители дома относились к этим грибам с брезгливой опаской и считали их погаными. Ни о каком употреблении в пищу не могло быть и речи - такие деликатесы в те годы были не в ходу.
За зарослями прятался еще один, дальний, ряд дворовых подсобных строений, а попросту старых полуразвалившихся сараев. В их ряду находились только две достопримечательности: голубятня третьего мужа моей бабушки, поляка Юлиана Галько, и жилище Андрона-сапожника, изгнанного из дома своей полоумной женой Машкой-кошатницей.
Шестидесятые бодро шагали навстречу чему-то новому и неизведанному, манящему, как огни Нового Арбата. Наш же дом как старый корабль, давший течь, не подлежал капитальному ремонту. Он отчего-то быстро состарился, накренился на бок и начал гибнуть не смотря на многочисленные заплаты в виде водоснабжения и канализации в каждой отдельно взятой квартире. И лишь вишневый сад, который с каждым годом становился все краше и краше, заставлял задуматься о бренности всего земного, и прекрасного, и убогого. Сроки обоим, и дому, и саду, были уже отмерены. Часики, висевшие на стене в нашей квартире, тикали, с каждой минутой приближая неминуемый конец прежней жизни.
Их семья
Жили Сугробовы как-то обособленнно от всех остальных жильцов дома. Это происходило то ли от территориальной обособленности их жилья, то ли по другим причинам. С соседями по дому они общались только в случае крайней необходимости, дружбы ни с кем не водили. Женщины их семейства никогда не сплетничали и не судачили с соседками. К другим в душу не заглядывали, но и к себе никого не пускали. Возможно благодаря именно этому им удалось не испортить отношений ни с кем из соседей.
Семья их состояла из трех человек. Незаметной и вечно усталой тети Шуры, ее, для меня безымянного, деловитого, энергичного мужа - отца семейства, их дочери Риты - студентки медицинского института. Дочка вскоре вышла замуж, привела своего мужа в дом и родила мальчика по имена Максимка. До трех лет Максимка молчал, не проронив ни слова, что совсем не мешало ему вредничать. По поводу его безмолвия семья очень беспокоилась. Когда мальчонке минуло три года, он вдруг заговорил и, выдал им все, о чем узнал за годы молчания. Его родственники облегченно вздохнули и принялись его перевоспитывать.
И все же судьба благоволила их семейству. Так бывает. Как задастся лет так двести-триста назад у предков, так и идет по накатанной. Да и сами они «не лыком были шиты», не на печи все это время пролежали, а трудились. Вся наша жизнь происходила на глазах соседей. Вишневый сад и палисад под окнами их квартиры были единственными цветущими оазисами нашего двора. Уважение к семье Сугробовых росло с каждым годом.
В дореволюционные времена лучшие квартиры в домах всегда принадлежали семьям домовладельцев, что было вполне естественно. Но и после революции, что было уже удивительно, бывшие домовладельцы в наших переулках остались жить в своих квартирах, не подвергаясь уплотнению или какой-либо другой напасти. Бывшим владельцам нашего дома крупно повезло - после революции новая власть оставила их проживать в семейном гнезде, том, которое свили для них родители. Но в чем им точно повезло так повезло, это в том, что волна репрессий, прокатившаяся по всей стране, не затронула никого из членов их семейства. В списках репрессированных их фамилия и их адрес не значились.
Отъезд Сугробовых
Когда начался снос домов, одними из первых съехали Сугробовы. Они будто бежали с национализированной у них белее пол века назад земли и частной собственности. Побыстрее и подальше от дома, где все напоминало о свершившейся давным-давно несправедливости. Бросив на погибель свой прекрасный сад, куст жасмина, сирень и все, что нельзя было забрать с собой. Но все, что было возможно, они забрали не раздумывая, беспощадно и по- хозяйски.
Съезжая, Сугробовы проявили небывалую рачительность, не дав пропасть даже малому добру. Старый, истертый за многие годы линолеум был содран во всех комнатах их бывшего жилища, на что они, конечно, имели полное право. После их отъезда, часть нашего многочисленного семейства перешла жить в их освободившуюся квартиру и нам пришлось покрывать полы заново. Ведь жить в их квартире нам предстояло еще как минимум два-три года до окончательного расселения и слома нашего теремка. Но, были для меня и две хорошие новости. Первая, это то, что моя мечта о саде под окнами тогда сбылась, хотя и не надолго. Сад, хоть и порядком одичавший без своих прежних хозяев, стал моим. Становилось похоже, что мечты имеют особенность сбываться. К сожаленью, подчас это происходит слишком поздно и несвоевременно.
Говорят же, что важно не только загадать желание, но и загадать его «правильно». Возможно я допустила ошибку и надо было просто загадать дачу. Второй приятной новостью было то, что в их бывшей квартире у меня появилась своя, отдельная комната, чему я была бесконечно рада.
Клад
После того, как последние жильцы покинули наш дом, и в нем вовсю развернулись собиратели антиквариата и бесхозных стройматериалов, до нас дошло «радостное» известие. Оказалось, что под полом квартиры, в которой проживали Сугробовы, и в которой мы жили последние два года, обнаружили целых три ведра серебряных монет. Кем точно и когда был устроен этот схрон, можно было только предположить. Вероятно, припрятали его представители старшего поколения Сугробовых, давно ушедшие в мир иной. Опускание ведер в подполье произошло, скорее всего где-то между 1912 (год постройки дома) и 1918 годом, когда ближайшее уже было предопределено. Несомненно, что они держали, как говорится, «нос по ветру». Все сделали вовремя и спрятали надежно. А сын их, тот самый отец семейства – Сугробов, что сдирал линолеум, был на тот момент мал и потому ничего не знал о богатстве, что лежало у него под ногами. Да и после времена были такие, что и сын на отца мог донести. Так и остался безымянный клад в подполе на долгие пол века. А потому, что известие о находке дошло до нас, можно было сделать вывод, что добычу все же передали государству. Помню, что никто из моей семьи особо не возбудился в связи с этой новостью. Нумизматов среди моих родственников не водилось, да и податься советскому человеку с таким богатством было совсем некуда. Никто даже не предполагал, что нас ждет через десяток-другой лет. Тогда не то, что теперь. Но любопытнее всего было бы увидеть лицо главы семейства Сугробовых в тот момент, когда он услышал о трех ведрах серебра, припрятанных у него в подполье. Лицо того самого рачительного хозяина, который сдирал старый линолеум в своей бывшей квартире, не потрудившись заглянуть в свое собственное подполье. Возможно, это было его наказание за жадность!
Когда моя прабабушка на досуге погружалась в ностальгические воспоминания о прежней жизни вообще и на Гучках в частности, то непременно вспоминала семью домовладельцев Сугробовых, и воспоминания ее были наполнены глубоким уважением и сочувствием к ним.
Конец
Снесли дом, сломали сад, выкорчевали старый тополь. Сейчас то место где все это находилось кажется совсем маленьким по сравнению с возведенными рядом многоэтажными домами и зданием Московского городского суда. Участок земли, на котором стоял наш старый дом, находился двор, рос старый тополь и благоухал сад Сугробовых, покрыт мелкой растительностью и пуст. Хорошо, что есть место, куда можно положить купленный неподалеку на Преображенском рынке букетик веселых садовых цветиков.