...Куды прёти анчихристы окоянные! - голосила беззубым ртом набожная старуха - Дусечка - понавылазили на божий свет головастики - спасу нет от вас ироды!
Пашка ловко крутил ручку колодца то опуская пустое ведро, то поднимая полное. На двух длинных лавочках, недобро позыркивая глазами, сидели, поставив стоя, как винтовки, коромысла, соседи, которым приходилось по долгу ждать своей очереди. - Известное дело: в семье ЛогвИновых пять детишек и из них всего одна - девочка, крепкие(даже с самого детства!), выносливые её четыре брата исполняли завсегдашний свой атракцион: один на разливе, трое на износе и отец с мачехой на поливе, на самом огороде... Весна - время полива огородов и очередь у колодца это совсем обыкновенное дело. Прибежал запыхавшись, самый мелкий из братьев - Лёнька: "Хорош Павка! Батя сказал эти мои два ведра и будя". Пашка наполнил вёдра и, легко их подхватив за натёртые до блеска прутья ручек, шустро пошёл к своей калитке. Очередь загудела, снова заволновалась и началось движение. Толстая Верка - соседка ЛогвИновых опустила ведро и оно звонко ударилось о камни дна. - Вот же ведь сорванцы! Снова всю воду из колодца вытянули! - Тьфу! Показательно плюнула на землю Дусечка и, гремя пустыми вёдрами, поплелась к себе во двор! Но ворчали не долго - снова кто то закинул интересную тему для разговора и потекла беседа...
"А Надькин то Вовка, как есть рыжий! Серёга её, когда на фронт уходил, так чернявенький был, как смоль... А ентот рыжий, хоть подкуривай от него! - зычно пробасила Валентина, жившая посередине между двумя колодцами по улице и, по ситуации, приходя то к этому колодцу, а то к другому. - Да что там говорить? Сплюнув шелуху от семечек, сказала, чуть подсипшим от ругани с мужем-инвалидом Светлана Степановна - бывшая учительница начальных классов, на пенсии - вон Пушкин, русский поэт, так и тот на мавра был похож! Наверное в поколениях предков чёрненькие были... И у Надьки, али у Серёги, наверное кто то в родах был рыжим...
- Ага, ага! - прогудела Валентина! - Как есть в роду... Хорошо, сто Серёга не вернулся... А то бы он Надьке надрал бы зад!
- Да за что это? - спросил, только подошедший с двумя вёдрами к невольному коллективу Григорий - муж толстой Верки - ветеран, орденоносец и спивающийся пенсионер.
- Да за то же! За рыжего то! Ведь, когда немцы стояли тут, в её хате фельфебель жил ууух какой рыжий! Вот в сорок четвёртом то и родила она Владимира Сергеича! А откель он, Сергеич то? От плесени?
Бабы заголдели... Свежи были воспоминания о той войне. Прокатилась она по стране, по семьям, по старикам и деткам... Никто не остался без её внимания. Всем довелось хватить Лиха. Похоронки сыпались на Пушкарное, как первый, крупный, холодный снег - гибли пушкари, сиротели дома, чернели от горя жёны, в глазах детей появлялась чёрная искорка невосполнимой Утраты и возжигалось пламя неутолимого желания отомстить за смерть отца или брата..
Григорий долго смотрел на раскрасневшееся, худое лицо Валентины, потом плюнул ей под ноги и сказал гнусная ты дура Валька и ушёл через ограду из дикой чёрной смородины до своей хаты.
А я то? Я то чего? Я, что ли вы**ядка немчурного выкатила на свет божий? Бабы? Вот алкаш то! Ты гляди - ветеран! Ещё не известно как он ордена свои там зарабатывал! Кто то ей возразил из очереди и начался обычный утренний разбор: кто рьяно защищал Надьку - ведь делилась она тушёнкою немецкой со всеми соседями и дровишек зимою то одной, то другой соседке подкинет... А что под немцем была - так кто ж её спрашивал? Баба и есть баба - ей сила мужская, защита нужна, а Серёгины медали ей в райвоенкомате ещё в сорок первом вместе с похоронкой торжественно вручили.. И что ей, на радость балаболам удавиться было?
Вода поднялась, скрыв дореволлюционный сруб и Верка, как бы очнувшись, быстро накрутила барабан, вылила воду в ведро и крикнув Григорию, что бы нёс вёдра, вытащила второе ведро. Но Григорий так и не вышел в этот утренний бабий гвалт.
Пашка не понёс оба ведра на огород - одно оставил около карачика - очень старого дерева у самого забора, возле калитки. Оно было уже, как три года сухое и только скворечник, сбитый неумелыми детскими руками, придавал этому мёртвому дереву эффект жизни - молодая семья скворцов, вот уже, как месяц весело чирикают, гомонят, занимаясь продолжением своего скворцового рода. Быстро вылив в запасное корыто ведро, Пашка сорвал три подросших редиски, ополоснул тут же, в корыте и звонко хрустя, сбежал к карачику. Возле ведра, щурясь от утреннего солнца, стоял старший брат - Гришка - Чего ведро тут бросил, братуха? - Да вот нужно потренироваться ещё. Дурная у тебя тренировка какая то! Ну что за понт выпить стакан одним глотком? Тоже мне нашёл невидаль! - Ну так выпей - зачерпнув из ведра, сказал Пашка. - Да ну тебя! Пойду лучше в речке пискарей подёргаю.
- Ну и иди себе - сказал Пашка и,рывком опрокинув голову влил стакан в рот. Влить то он влил, но глотка в очередной раз не хватило и, поперхнувшись, он выплеснул содержимое рта под куст смородины. За последнюю неделю, как Пашка вбил себе в голову такую идею, единственный кто был полностью за Пашку - этот самый куст... Он заметно от остальных кустов ограды Веркиного подворья, стал зеленее, ветки припустились расти быстрее своих соседей зелёные горошины ягод, как бы лучше налились. Ещё прошёл полив от неудачной попытки. Пашка закашлялся, согнувшись попалам. - Что ты, Павка дурью то тут маешься? Сгоняй лучше на посадку и хворосту подсобери с Женькой... Керосин кончился а завтрак мамке готовить надо. - Не мамка она мне - глухо рыкнул Пашка. Снова защемило сердце шестнадцатилетнего парня. В глазах потемнело, затряслись колени и он, как то кособоко завалился в сторону карачика, перевернув ведро и не почувствовав, как лопнул под его голым плечом его тренировочный стакан.
За хворостом уныло сходили младшие Женька и Лёнька. В молодом, посаженном в сорок шестом году, лесу, что сажался, поливался и охранялся всем колхозом, не сказать бы, что было много сушняка - его там практически не было и поэтому добыча топлива была не очень простой, а учитывая, что вся улица растапливала печи для готовки еды, - так даже трудной задачей. Но малым повезло - не подалёку от посадки, на дне лога они увидели не распустившийся куст тёрна. Он находился в непролазной гуще своих собратьев и поэтому не был замечен ранее. Изрядно оцарапавшись, братья наломали две вязанки хвороста и было выбрались из лога, как были замечены и остановлены лесником - тот верхом на колхозном мерине объезжал посадку. После нудного допроса и верчения ушей, убедившись, что народному хозяйству не был причинён ущерб, лесник, назидательно пробасив очередное предупреждение, поддал пятками по бокам мерину и нескоро, степенно удалился, внимательно разглядывая среди рядов подросших его питомцев возможных нарушителей.
Пашка очнулся и ощутил какое то неудобство - он лежал бедром на погнутом ведре, а в плече что то нудно щипало. Парень, взявшись за голову руками, сел спиной к карачику и безучастно смотрел, как мачеха, стоя к нему спиной, отжимает выполосканное в большой оцинкованной ванне какое то бельё... Мама. Как мне тебя не хватает, моя мама! - Кружились в голове Пашки слова, которые он так никогда и не сказал своей так горячо любимой им маме. Он был третьим ребёнком в семье - старшая Валя родилась в сороковом - отца комисовали и не взяли на фронт - у него не было три четверти желудка. Шустрая болтушка двухлетка, высунувшись в окно просила у проходящих мимо фрицев сигаретку папке и те, хохоча, постоянно угощали её то шоколадками, то галетами. ..Но в сорок третьем Валя умерла от золотухи... В сорок пятом родился Гришка и после, в сорок шестом -Пашка.. Пашка и новый лес, посаженный колхозом на прежних наделах жителей деревни, были ровесниками. Мама его, казалось, почему то недолюбливала... Всегда ласково говорила со всеми детьми, особенно с близнецами: Лёнечка, Надечка! Гришенька - часто слышал Пашка, Женечка, а он всегда был зван мамой - Павка, в самый лучшие разы - Пашка!... Несправедливость колола и щипала за душу. Так хотелось материнского тепла, ведь мама была на него так способна и щедра со всеми своими детьми, кроме него... Но ни одного раза, даже, когда, лёжа перед смертью и прощаясь с детьми, сквозь слёзы невосполнимой грядущей, как огромный, страшный танк, утраты, она прижала его голову своими непослушными руками к своим губам, жадно втянула запах сына и сказала "Прощай Павка!, продолжая тот несрастаемый порез на его ранимой, детской душе. Ему тогда было девять Лет... Сзади , в кусте смородины послышался шорох. Пашка сидел и безучастно смотрел, как Настя(так звали мачеху)складывает отжатое бельё в таз. Вдруг он услышал чуть позади себя: "Получи сука!" и немецкий штык-нож, просвистев, воткнулся в полотно двери, над резко склонившейся к тазу с бельём, Настей... Выскочив из-за Пашкиной спины, Лёнька быстро подбежал к остолбеневшей мачехе и раскачав, вытащил, глубоко вошедшее в крепкую дубовую дверь лезвие штыка. На шум выскочил Отец и не сумев поймать шустрого Лёньку, накинулся на Пашку : зачем ты ему разрешил брать свой нож? Пашка сам ошалел от увиденного, молча сорвался с места и, тряся, как корова головой, спотыкаясь ринулся за меньшим братом в потайное их место.
Лёньку он застал в одной из излучин лога, где они укрывались от всех в старом немецком окопе, прикрыв его ветками и забросав травою. Только Пашка отнял у двенадцатилетнего брата штык-нож, прибежал, запыхавшейся Гришка и с ходу дал Лёньке увесистую оплеуху - ты что совсем дурак?! Прокричал в сердцах старший - а вдруг бы попал, а вдруг бы убил??!! - Ну и пусть - глухо, срывающимся голосом ответил Лёнька... Потом посидел насупившись и добавил, переходя на вой: за мамкууууу. Слёзы сами выкатились и у Гришки и у Пашки и старшие братья, обняв младшего горестно замычали, не обращая на лившиеся ручьями горькие, горючие слёзы.
Ойёй-ой-ой ооой! А кто это тут так расплакался? Ты погляди, Кольша! Не эти ли тут грозные братья, что ими пугают всю округу? Резкий удар черенком по голове заставил Пашку сильно пошатнуться и пока, сориентировавшийся Гришка перехватывал у нападавшего свежий, недавно выточенный гладкий черенок для лопаты, Пашка одним хлёстким ударом снизу в челюсть(как учили на боксе) уложил на бруствер бывшего окопа, приличного роста детину. Их было двое - оба с противоположенного берега - ПЕски назывался район окрестности города. Между ПЕсками и Пушкарным велась постоянная борьба и как очередной штрих к этой борьбе, звонко захрустел, только что выточенный черенок из так охраняемого леса, на голове того, кто первым его и использовал. Их связали, привязав к дереву спиной к спине, используя добротные кожанные ремни, снятые с их же. Вскоре они стали приходить в себя и недоумённо глядя на братьев стали угрожать и всячески запугивать, но вскоре, осознав, что фактически попали в плен, стали просить, а потом умолять их отпустить. Гришка было повёлся на их жалостливые просьбы, но Пашка спросил: Мы вас сюда звали? Вы сюда пришли - ладно, вредите в нашем лесу - у вас есть свой - ладно... Но вы же ещё не только не проявили уважение к тем, к кому вы пришли, но вы же на нас напали и голову мне разбили! Вас нужно пощадить? Вас нужно отпустить к маме? Что бы вы и завтра сюда пришли? Так? Нет ребята. Так не будет. А будет вот как. Вы считаете нас врагами - я не понимаю за что и про что. Если мы живём на другом берегу реки - то значит мы враги? Ну раз именно вы так считаете, то мы поступим с вами так как вы считаете. Пока вы переночуете у нас в гостях, а там видно будет. Прибежал Лёнька, тайком утащивший из сарая крепкую верёвку и гости было дополнительно спелёнуты. Они проорали так три ночи. Правда голоса их с каждой ночью становились всё слабее и тише. Утром на третий день их развязали и Пашка подойдя к ним очень близко, глядя по очереди каждому в глаза, спросил : Ребята вы понимаете, что мы вас не трогали? Вы понимаете, что именно вы виноваты в своем нынешнем положении? Вы хотите что нибудь ещё от нас? Парни отвечали правильно и на этом важная для обоих окраин города, встреча закончилась.
Прошёл год и Гришку забрали в армию, провожая его, Лёнька, малость перебравший с самогоном стал куролесить на вокзале, чем и привлёк внимание милиционеров из ЛОМа и пока те пробирались к нему сквозь толпы провожающих, Пашка смог его вытолкать и сказав Женьке нестись домой, подставил подножку одному, а потом через тело упавшего, уронил и второго и ушёл бы, да появился третий и он то закрутил Пашке руки. Потом была "клетка" в линейном отделе. Били качественно. Не калечили - даже зубы все остались на месте. Потом суд - пятнадцать суток от души! И началось знакомство Пашки с неволей не по наслышке, а, что ни наесть - по натуральному "букварю". Камеру держал авторитетный в блатных кругах вор, дожидавшийся приговора суда. Увидев молодого парня, он позвал его к себе и спросил как , что и по чём... Сказал: Паша! Вот ты хорошенечко подумай, а надо ли тебе это? Ты работаешь бетонщиком, учишься на шофёра, за тобой два младших брата и сестричка. Надо тебе тут быть и налаживать совсем другую жизнь? - Нет, ответил Пашка. Вот и молодец, вот и правильно! Туда..всегда успеешь - ты научись жить правильно тут и постарайся стать человеком. Вскоре, через пару суток Рябой - так звали его из-за порватой дробью щеки, уехал на севера, сказав камере, что бы слушались Пашку и остальные десять дней, благодаря знакомству и поручительству Рябого, Пашка почти и не заметил, что был в тюрьме...
Возле кинотеатра "Победа", где была городская толкучка, где собирался разного рода люд, произошёл внезапный инцидент между другом Пашки и какими то хмырями. Пашка всего лишь, отошёл к автомату газированной воды, а когда вернулся, то вместо купленных билетов на сеанс, увидел разбитую рожу Колки - друга и надменно ухмыляющихся троих лосей. Проверив штык-нож в поле пиджака, Пашка без страха подошёл к ним и спросил, а не вы ли, уважаемые, так избили друга моего? И пока надменно те начали цедить заковыристые фразы, одного за другим, Пашка ловко их разложил по ступенькам крыльца кинотеатра. - Надо быстро уходить, Коля - сказал он и ещё, не оттёрший кровь с лица Колян, заспешил в форваторе Пашкиной спины, но оказалось их было пятеро и друзья не успели далеко уйти. Их настигли через сто метров, возле гастронома. Толково взяли в кольцо и в процессе разговора, отправили Колю, как нормально получившего, а вот к Пашке у центровых, городских были вопросы. Пашка, придерживая полу, соображал как и кого первым, если придётся.... Но вдруг он вспомнил слова Рябого. Он услышал их прямо, как на яву:"А оно тебе надо? Тюрьма - это не твоё. Ты работаешь - ну и работай.Запомни - вход туда рупь, а выход - два,Паша."
Ребята, вот скажите мне - я стою перед вами и у вас сейчас вроде как победа... Вы ни за что напали на моего друга, я за него заступился - разве я не прав? А кто ты? Мы тебя не знаем и друга твоего тоже...КТО ты? А я - Паша... У Рябого можете спросить - он не даст обмануть. - Рябого?...знаешь? - стушевавшись спросил один из центровых. - Знаю. И он меня знает. Общались мы с ним, когда он приговора ждал... Ситуация менялась прямо на глазах: в гастроном был послан парняга, со свёрнутым на бок Пашкой, носом. Уединились всей компанией в детском саду и разговор уже шёл в нормальных тонах и походил на человеческое общение. Пашке начали наливать в принесённый из автомата газводы, стакан. Пашка попросил подождать и пояснил: Ребята! Я пью только один раз, но полный стакан. Если мы пьём мировую, то я выпиваю и ухожу. Так? - Так - ответил старший городских парней.
Налит полный стакан и перед глазами Пашки встаёт тот самый день... Водка одним огромным глотком проскочила горло, Пашка, кашлянув, пожал всем руки и попрощавшись, ушёл. По дороге домой ему встретился Колька с ватагою разгорячённых парней, спешащих спасти Пашку, но ничего не понадобилось и Колька - один из тех ПесчАнских давних гостей, ставший Пашке лучшим другом, с радостью и лёгким сердцем, развернул свою "конницу" назад.
Жизнь пыталась бросать Пашку по всякому, но он никогда не терял самообладания и головы. Была потом жена, семья, свой дом, машина, квартира и так далее и далее, но могилку мамы он постоянно поправлял, чистил, красил и конечно же на пасху ежегодно её посещал с начала с отцом, потом с сыном, потом с внуками и правнуками...и в последнем его взгляде, в спокойном взгляде сильного Человека запечатлелась та, чистая и непорочная Любовь к маме.
30.11.7523 Л.С.М.З.Х. 2023 гот их эры.