Золотой и Серебряный век русской литературы сошлись на стыке конца 1880-х и начала 1890-х годов. Ярчайшими их представителями являются М.Е.Салтыков - Щедрин (1826 - 1889) и Сергей Антонович Клычков (1889 - 1937).
Оба - из тверской глубинки, родились на границе нескольких губерний: трёх - Щедрин ( в селе Спас - Угол) и двух (Московской и Тверской) Клычков (в д.Дубровки). Это, возможно, и способствовало пробуждению их творческих сил в таких местах духовной мощи на северных просторах будущего Подмосковья...
Оба литератора - веры христианской - крестЪьянской, за что и пострадали невинно от госчиновников и доносчиков, так как они "не давали в обиду мужика".
Один (Щедрин) передал эстафету другому (Клычкову) в 1889 году, почти 135 лет тому назад (если учитывать день зачатия Сергея Клычкова примерно в октябре 1888-го года, почти во время крушения императорского поезда на станции Борки - 17.10. Царь Александр 3 и его семейство чудом уцелели...Это чудо дало толчок к строительству на Руси храмов в честь небесного покровителя царя - св.блгв.князя Александра Невского. Один из таких храмов ( а затем монастырь Александро - Невский в селе Маклаково)был построен и на земле тверской, ныне Талдомской и московской...Об этом Клычков напишет в своих романах из жизни российского крестьянства ( планировалось создать девятикнижие "Живот и Смерть").
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ВЫСТУПЛЕНИЯ В РДК Г.ТАЛДОМА НА ВЕЧЕРЕ С.А.КЛЫЧКОВА в 1986 Г.
ЧЛЕН КОРР. АН СССР ПРАВНУК Л.Н.ТОЛСТОГО НИКИТА ИЛЬИЧ ТОЛСТОЙ.
Судьба сложилась так, что ещё в юности я, как всегда мы знакомимся с хорошим, случайно познакомился со стихами и некоторыми прозаическими произведениями Сергея Клычкова. На мою тогда неопытную юношескую душу это произвело очень большое впечатление. Сейчас, оказавшись в зрелых и уходящих годах, я также любовно, но, может быть, серьезнее и глубже воспринимаю Клычкова. Читая Клычкова и думая о нем, вспоминаю очень хорошо известную фразу, ставшую для многих из нас аксиомой, что народ, забывший свою историю, не может строить своего будущего. Точно так же народ или интеллигенция, не знающие свою литературу, или вырвавшие из литературы одну страницу, не могут дальше продолжать литературу.
Вот такой совершенно необходимой страницей в истории русской литературы была страница Сергея Клычкова.
Здесь уже говорилось о глубоких крестьянских корнях Клычкова, но дело не только в происхождении. Упоминался здесь Лев Николаевич. Его тоже можно назвать крестьянским писателем. Дело в той исконно русской землепашеской совести, ответственности перед небом и землей, которую использовал и продолжает использовать русский крестьянин независимо от того, пашет он сохой, плугом или сидит за трактором…Вот если это не утрачено, не утрачены этические основы, значит, есть и настоящее, и будущее. Настоящее как бы некий миг, как вот сейчас этот вечер. Мы с вами сидим, а потом его не будет. Будет память об этом вечере и мысль о том, как жить дальше.
Вот это всё было у Клычкова. И если взять всю традицию русской литературы, и сейчас самое интересное направление, которое мы наблюдаем в русской советской литературе, то мы находим это и у Клычкова.
Не секрет, что сейчас лучшие писатели – деревенщики. По-разному к ним относятся. Не все гладко, но литература – это вообще не гладкая дорога. Но сейчас не читать деревенщиков – Белова, Распутина, Астафьева и так далее – это значит не знать современную литературу.
А эту тему и этот подход – глубокой совести мы находим уже у Клычкова.
У него мы находим такие удивительные темы как темы мифологии, казалось бы, чертовщины. Не ради шутки, а чтобы задуматься об очень серьезных вещах.
Вы все знаете, что это было и у Гоголя. Но у Гоголя была украинская мифология. Он прекрасно её знал, он не только её использовал, но, скажем, Сухово - Кобылин, «Смерть Тарелкина», написаны на мифологических основах, которые были рассказаны Гоголем Сухово – Кобылину.
Я должен сказать, что Клычков был необычайно точен во всех описаниях русских мифологических представлений. По его романам, в особенности по «Чертухинскому балакирю», можно писать научное сочинение. Может быть, кто-то и напишет. Но это не самое главное, а главное в подходе мифологическом, который мы потом нашли у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Но «Мастер и Маргарита» - это нечто городское, нечто западное, нечто придуманное. Я не хочу сказать, что это плохо, что в литературе нельзя придумывать, необходимо придумывать, но ещё важнее и ещё нужнее просто видеть. И Клычков это всё видел в природе. И это видение ему нужно было для того, чтобы увидеть и в жизни, и в литературе, и в совести, увидеть в трудный момент, когда даже Фадеев позволял себе говорить: «Долой Пушкина с парохода современности».
Этого не делал Клычков, потому что Клычков жил не только в современности, но и в будущем. И вот наступает это первое будущее, которое видел Клычков, и потому с такой радостью, с таким трепетом мы воспринимаем переизданные книги Клычкова.
Мне кажется, что Клычков ещё не прочитан, хорошо, что мало написано сейчас о нем досужими литературоведами и журналистами – борзописцами. Мы будем воспринимать его спокойно и не торопясь, как воспринимают его как глубокую или сакральную книгу.
(орфография и пунктуация оригинала).
Перепечатано Т.А. Хлебянкиной.
Отрывок из стенограммы был опубликован в газете «Заря» № 84 от 12.07.1986, стр.4 под заглавием «На родине помнят Сергея Клычкова» и начинался со слов: «Читая Клычкова и думая о нём…».
Позволив сделать себе такой экскурс в недалёкое прошлое (37 лет тому назад!)автор объясняет это тем, что в то время именно академик Никита Ильич Толстой возглавлял комиссию по литературному наследию С.А.Клычкова, решение о чём было принято Правлением Союза писателей РСФСР 23.01.1987 года, протокол 3, за подписью Сергея Михалкова- председателя Правления.
И всё это не случайно...
Щедрин передал творческую эстафету земляку Сергею Клычкову, сыну своему духовному...Талдомская земля - матушка и природа нашего края, как бы не потерпев скорого ухода, невосполнимой утраты и пустоты без Щедрина, почти через 68 дней подарила нам ещё одного Гения, Сергея Клычкова...
Если первый был крещён с именем Михаил ("Кто как Бог"), то второй с именем Сергий ("высокочтимый" - а самый наиболее чтимый всеми народами - Бог!!) и покровителями своими они имели Архистратига Михаила ( в городе Талдоме храм Архангела Михаила, ведёт свою историю примерно с 1680-го года, как и село Спасское). Неподалёку от Талдома и д.Дубровки - Сергиевский храм в с.Зятьково, посвященный игумену земли русской св.прп. Сергию Радонежскому...
Интересно, что этот знаменательный год закреплен даже в надписи на фресках храма в Спас - Углу его иконописцем "писал А.М.Стрельников 1889 год", где есть изображение в рост свв.прпп.Кирилла и Мефодия, учителей словенских.
Символично, что 16 сентября 2001 года, почти в день выхода в свет сборника духовной поэзии Талдомского благочиния "В начале было Слово", произошло чудо обновления фресок и икон Преображенского храма, о чём был подан рапорт священноначалию...В этом сборнике рядом Щедрин (стихотворение "Лира") и Сергей Клычков...
Хотелось бы упомянуть и о том, что многие знаменитости, связанные с нашими героями и их окружением, носили имена, отчества, фамилии, производные от имен наших литераторов и главных святынь края...
К примеру: Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Юрьевич Лермонтов,
Иван Сергеевич Тургенев, Фёдор Михайлович Достоевский;
Сергей Есенин, Сергей Конёнков, Михаил Пришвин,Михаил Булгаков...
Сергей Михалков, Александр Иванович Михайлов, Мишель Никё...
Михаил Петрович Седов (1882 - 1938), Иван Сергеевич Романов (1888 - 1965)
Сергей Макашин (1906 - 1889),Дмитрий Сергеевич Лихачёв , Андрей Михайлович Турков (1924 - 2016)
Сергей Кошечкин,Сергей Субботин, Наталья Михайловна Солнцева, Сергей Куняев, Сергей Дмитренко
режиссёры Сергей Овчаров, Сергей Князев, Сергей Алимов
фотохудожник Виктор Сергеевич Молчанов...
В заключении обратимся к "Мелочам жизни" Щедрина:
"Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок. Чего со мною не делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я — вредный, вредный, вредный. Трудно поверить, а в провинции власть имущие делали гримасы, встретив где-нибудь мою книгу. «Каким образом этот „вредный“ писатель попал сюда?» — вот вопрос, который считался самым натуральным относительно моих сочинений, встреченных где-нибудь в библиотеке или в клубе. Один газетчик, которому я немало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем. Мало того: в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. Стоял-стоял этот бюст год или два благополучно — и вдруг его куда-то вынесли. Оказалось, что я — вредный…"
В «Завещании моим детям» Щедрин пишет сыну Константину: «…Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому…»…
Поэт, прозаик, публицист, переводчик Сергей Клычков мечтал выпустить 4-х томник своих произведений....
Его завещанием можно считать и эти замечательные стихи:
До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.
В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век,
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.
С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья
Да синий взор свой, да топор.
Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
По вечеру нахмурясь в высь.
В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.
В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.
И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,
И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!
Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!
А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?.
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна...
И мир давно бы стал пустыней,
Когда б невидимо для нас
Не слит был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!
И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.
И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.
Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!
(1930г.)
Вторит как бы поэту Клычкову и
Салтыков - Щедрин - в эпиграфе к раннему своему произведению
КАПЛУНЫ
Последнее сказание.
"Кастраты все бранили
Меня за песнь мою
И жалобно твердили,
Что грубо я пою.
И нежно все запели;
Их дисканты неслись...
И, как кристаллы, трели
Так тонко в них лились.
Начиная говорить о каплунах, я ощущаю некоторую робость. Каплун птица нешуточная. Будучи досыта накормлен, он тихо курлыкает и чувствует себя совершенно довольным, — качество, как известно, слишком редко встречающееся в наше тревожное и тяжелое время. Отсюда всегдашняя ровность и ясность духа, отсюда — самоуверенная законченность видов и соображений, отсюда — текучесть и плавность речи, отсюда, наконец, — права на всеобщее уважение..."
«Сумрачный лицеист» — эти слова точно отражают состояние души Салтыкова в годы учения в Царском Селе. И если для Пушкина воспоминания о Лицее — это прежде всего теплые воспоминания о друзьях и преподавателях («...И вижу вновь семью друзей»), то в памяти Салтыкова Лицей остался казенным учебным заведением, в котором он не нашел ни одного близкого друга, где «педагогика была во всех смыслах мрачная: и в смысле физическом, и в смысле умственном», где он терпел «всевозможные преследования» и проходил испытания карцером за своё сочинительство. Несмотря на это, своё первое опубликованное в журнале «Библиотека для чтения» стихотворение «Лира» (1841) Михаил Салтыков посвятил Пушкину и Державину:
На русском Парнасе есть лира;
Странами ей - солнца лучи,
Их звукам внимает полмира:
Пред ними сам гром замолчи!
И в черную тучу главою
Небрежно уперлась она;
Могучий утес - под стопою,
У ног его стонет волна.
Два мужа на лире гремели,
Гремели могучей рукой;
К ним звуки от неба слетели
И приняли образ земной.
Один был старик величавый:
Он мощно на лире бряцал.
Венцом немерцающей славы
Поэта мир хладный венчал.
Другой был любимый сын Феба:
Он песни допеть не успел,
И в светлой обители неба
Уж исповедь сердца допел.
Певец тот был славен и молод.
Он песнею смертных увлек,
И мира безжизненный холод
В волшебные звуки облек
Угасли! В святые селенья
Умчавшись, с собой унесли
И лиру, одно утешенье
Средь бурь и волнений земли!..
Всего до нас дошло 11 стихотворений Салтыкова (в том числе переводы из Байрона, В.Гюго и Гейне) и по ним можно судить, что не зря в своём курсе Михаила Салтыкова называли «воспреемником Пушкина»… В годы учёбы М.Салтыков часто бывал в литературном салоне Языкова-друга Панаева и Белинского…Его тяготение к демократическим кругам продолжилось и после: М.Салтыков знакомится с друзьями Герцена, ходит на собрания петрашевцев, а затем увлекается утопическим социализмом. За первые свои прозаические произведения сатирик оказался в ссылке в далекой Вятке. Оттуда ему удалось выбраться только через 7 лет благодаря хлопотам бывшей жены Пушкина Натальи Николаевны Ланской и её второго мужа. И ещё одна пушкинская скрепа: известный щедриновед С.Макашин в книге «Салтыков-Щедрин.Последние годы. 1975-1889» писал: «в начале мая 1880 года, всвязи с предстоящим открытием памятника Пушкину в Москве, Салтыков выступил с инициативой «Пушкинского капитала» Литературного фонда. Написанный им проект соответствующего постановления был… утвержден 25 мая 1880 года…».
С талдомской землёй был связан и знаменитый знакомец Пушкина. В межевом описании 1855 года: «село Семеновское. Константиново тож с каменной церковью принадлежит генерал-адьютанту светлому князю Михаилу Семеновичу Воронцову (см. Межевое описание Тверской губернии Калязинского уезда. СПб.,1855, с. 1664, № 639). Именно этот представитель рода Воронцовых (род. 1781 г.), по-видимому, и являлся заказчиком существующей церкви Богоявления, освященной в 1843-м году. Имя этого вельможи хорошо известно из-за взаимоотношений с А.С.Пушкиным. Интересно, что именно эти две церкви Богоявления в с. Свято-Семёновское и с. Глебово, связанные с именами Пушкиных и Салтыковых, не были закрыты в годы гонений.
Пушкин становится главной опорой и для другого нашего земляка Сергея Клычкова:
"Чувство влечения к Пушкину, любви к его поэзии - как чувство голода, жажды: почти физическое чувство. В разгар футуризма и поэтического атеизма, Пушкин для меня всегда был образом утешения, успокоения и надежды (...)" – Анкета о Пушкине.-«Книга о книгах», 1924, № 5/6, стр. 18).
В 1824 году, за сто лет до выхода первого романа Сергея Клычкова, П. А. Вяземский сетовал, что "мы не имеем русского покроя в литературе". Следуя гоголевским традициям, но оставаясь при том самим собой, Клычков своей прозой явил ярчайший образец именно "русского покроя", который не мог стать незамеченным и не мог быть не наказан… В библиотеке Клычкова были и Пушкин, и Щедрин. В своем романе «Сахарный немец» Клычков обращается к Щедрину, также, как и в своей публицистике, статьях «Лысая гора» и др.: «Сказано: а душу можно ль рассказать? Не потому ли Пушкин истину называл «низкой»… Истины нет, есть одна большая обобщающая ложь. «обман возвышающий»… И далее: «Вот почему Пушкин и обмолвился как-то: из мелкой сволочи вербую рать!». И почти в завершении: «В нужный час необходимый размер, ритм придет сам без кокарды и без бляхи: рифма, говорит Пушкин, приведет рифму…» («Красная новь», № 5. 1923 г.). Из ответа на анкету «Пушкин и современность» Клычкова: «Пушкин говорил, что гений прост и простодушен. Гения определяет сердце. Наше время бессердечно в искусстве. Поэтому Пушкин был сброшен в свое время с «корабля современности», корабль плыл в бурю, буря эта была в стакане воды. Потому-то снова спрашиваем изумленно друг друга, что Вы думаете о Пушкине?»..
В начале статьи «О зайце, зажигающем спички» («Литературная газета», 30 сентября 1929 г.) Клычков опять обращается к Пушкину: «По мудрому изречению Пушкина, критика современников – слепая и близорукая старуха… И в третьей статье «Свирепый недуг» Клычков не может обойтись без Пушкина: «Вот как Пушкин мыслил «о роли расстояния» в творчестве: «Я ещё не мог доселе постичь и обнять вдруг умом этого исполина: он слишком огромен для нас, близоруких, и мы стоим ещё к нему близко – надо отодвинуться на два века. Не надо торопиться!» Если Пушкин с его огромнейшим даром творческого провидения не надо было торопиться с эпохой Петра… нам не подобает излишне махать подчас пустыми рукавами, ведь по сравнению с Пушкиным мы все не больше, как… огородные чучела! Недаром же он все же написал-таки «Полтаву», а вот что мы оставим о современности?».. («Литературная газета», 21 апреля 1930 г.). В своих «Неспешных записях» Клычков подмечает: «На Пушкина был Фадюха Булгарин… я не Пушкин, но и на меня есть Бескин»... «Бескин… Бальзак где-то говорит, что фамилия у людей не созря… По этой формуле Бескин – бес… черт… дьявол… Бес - моя основная философская тема: все имеет, выходит, предреченную связь и зависимость».
А нам бы хотелось, чтобы традиции любви к русской литературе, к произведениям Салтыкова-Щедрина и Сергея Клычкова, щедринолюбие и клычковолюбие его земляков и любителей российской словесности не кончалось, а продолжалось и далее, в 21-м и 22-м веке, чему порука намечающиеся преобразования на родине писателей: Салтыкова-Щедрина- возрождение усадьбы Салтыковых и господского дома-колыбели великого русского писателя-сатирика, святого источника Иорданка...Ждёт своего часа и усадьба Клычковых. Есть проекты и креативные начинания...
И сегодня как никогда актуально звучит обращённый к нам призыв писателя Щедрина: «Люби Бога – ибо Он жизнодавец и Человеколюбец, ибо в Нём источник добра, нравственной красоты и истины. В Нём – Правда».
Настоящий Поэт и Писатель, как правило, имеет две ипостаси: если он в творчестве - писатель, то в душе всё равно Поэт... и наоборот...
Кажется, у литераторов Щедрина и Клычкова было именно так. И оба они были готовы "положить жизнь свою за други своя", за правду...