Наступил декабрь, а с ним и сумасшедшая гонка - подготовка к Новому Году. Ослушаться жену я не мог и безропотно поплелся в торговый центр за подарками. Список родственников и друзей, которым наши подарки были до крайности необходимы для счастливой жизни в следующем году, был впечатляющим. Поэтому вполне приличный кусок времени я должен был вычеркнуть из своего любимого времяпровождения за компьютером, где ваял очередной опус, и провести его в поисках подходящих подарков. Далеко не каждая вещь, по-моему, вполне подходящая, удовлетворяла жену. Та была слишком блеклой, эта широкой, а эта вообще древняя, как мамонт. Однако объемные пакеты потихоньку наполнялись закупками. Я, как тягловая сила, сопровождающая центр принятия решений, радовался. Чем тяжелее ноша, тем ближе конец списка и свобода.
Наконец, дошли до главного блюда - подарка для жены. Чтобы не мешаться под ногами, я был оставлен на лавке в сопровождении двух объемных пакетов, из которых пока ничего не вываливалось, но которые уже просили пощады, угрожая развалиться у меня в руках, если в них втиснуть что-нибудь еще. Вытирая пот, сидел на лавке и наблюдал окружение. А окружение было таким же активным, как я несколько минут назад. Активничали жены, преследуемые мужьями, исправно исполнявшими роль тягла. Активничали мамочки, таская за руку детей от одной торговой точки к другой. Детям было легче, чем мужьям. Иногда они канючили и получали то шоколадку, то мороженое, то газировку, которая хранилась в материнских запасниках. Это, конечно, скрашивало им броуновское движение, называемое подготовкой к Новому Году.
Глядя на детей, накатили воспоминания из собственного детства. В те времена такого повального ажиотажа с участием детей, конечно же, не было. Естественно, все ждали Новый Год, и по многим причинам. Но не припоминаю, чтобы родители сходили с ума в поисках подарков родне и нам – ненаглядным чадам. Для нас – детей, ожидание Нового Года, конечно, было связано с началом зимних каникул. Сами понимаете, даже если любишь школу, как прирожденный ботаник, все равно каникулы есть каникулы.
Мои родители заботились о культурном досуге во время каникул. Поэтому покупали на все десять дней абонементы в кино и театр, и я каждый день приобщался к искусству. В кино, как правило, крутили мультики или детские фильмы, и это было два часа безграничного счастья. Мультик по телику в то время было редким событием. Чаще говорящая голова рассказывала про происки американской военщины, которой противостоит наше социалистическое отечество. Или, что советский народ под руководством партии в едином порыве совершает чудеса трудовой доблести и новый 19… год встречает замечательными трудовыми успехами. Нам были до лампочки и американская военщина и трудовые успехи под руководством. Мы радовались этим двум часам счастья. А потом пересказывали во дворе какие мультики видели. Конечно, привирали, но нельзя же осуждать детей за желание продлить мгновения счастья и поделиться ими с близкими.
В театр каждый день ходить не удавалось, но раза три – четыре за каникулы я там бывал. Именно с тех пор я стал театралом. И потом, когда учился в институте регулярно чередовал посещения пивного бара под негласным названием «Аптека», что рядом с Павелецким вокзалом, с друзьями, и театра с подругами. С друзьями, после третьей кружки, было весело и интересно, с подругами приятно. Друзья были постоянные, подруги постоянством не отличались. Друзей помню до сих пор, хотя уже давно разбежались по разным углам нашей необъятной. Подруги почему-то из памяти стерлись. Не хочу делать глубокомысленных выводов, но какие-то сравнения приходят на ум.
Но вернемся к предмету. Второй причиной моего ожидания Нового Года была елка. Для моих родителей никогда не было вопроса – ставить елку или не ставить. Конечно, ставить. Наверное, им самим нужен был этот праздник, может быть, хотелось воспоминаний детства, елового запаха, новогодних угощений. Елка доставалась безо всякого труда. Обычно за несколько дней до Нового Года во двор въезжала машина от предприятия, где работали родители, нагруженная доверху елками. И каждый работник выбирал себе понравившуюся. Отец относил ее в сарай, на холод, чтобы не обсыпалась. Там она ждала своего времени, когда вся семья: отец, мать и мы с братом начнем ее украшать. Я заглядывал в сарай, и накатывала волна счастья от предвкушения праздника.
Наступало время, елка переносилась в большую комнату и устанавливалась на крестовине. Затем начиналось украшение. Откуда-то из шкафа доставались коробки к немногочисленными елочными игрушками. Сами эти коробки уже были праздником, и начинались суета и споры куда повесить то или иное. Не заполненные игрушками места заполнялись конфетами, хлопушками, мишурой, ватой. Под елкой обязательно помешался Дед Мороз. Был ли он одинок, или со Снегуркой, сейчас не помню. На елку вешалась гирлянда, которая зажигалась не с первого раза. Надо было подкрутить лампочки, и тогда она оживала. После этого, в комнате гасился свет и праздник вступал в свои права. К тому времени я был уже на каникулах, а брат еще не учился. При горящей гирлянде и выключенном свете мы с ним сидели в полумраке на диване, и каждый ждал, что вот сейчас, еще немного, и Дед Мороз под елкой окажется живым и с подарками. Даже подарки нас не особенно волновали, мы в те времена не особенно были избалованы ими. Но настоящий Дед Мороз – это была вера, которая даже во взрослом человеке не исчезла окончательно, каким бы Фомой неверующим он ни был. Что ни говори, но в жизни много чудес, и почему бы часть из них не приписать Деду Морозу. Ну самые приятные. Вы понимаете, о чем я.
Потом начиналось хождение к друзьям, каждый гордо демонстрировал свою елку. Я говорил: «Ух-ты!», но в душе-то знал наверняка, что моя елка – самая лучшая. Так украшенная она стояла все школьные каникулы и еще с неделю. Потом как-то буднично ее разбирали, игрушки клали в традиционные коробки. Стеклянные игрушки заворачивали в вату, чтобы они дожили до следующей елки. Бумажные просто клали навалом. С каждой игрушкой я был хорошо знаком. За те немного лет, которые я уже удосужился прожить, я держал их в руках уже несколько раз, и они были как старинные друзья, с которыми вот так встретился накоротке и опять разбегаешься в разные стороны. Дела зовут, понимаешь.
Когда я уже учился в институте и приезжал домой на каникулы, елку не разбирали до моего приезда. Получается, что она стояла в комнате почти месяц. Для брата это было замечательно, ведь теперь, когда у всех елки уже убраны, у него она стояла, символизируя собой продолжение праздника. К нему приходили его друзья, чтобы вспомнить этот праздник. Я же, взрослый студент, относился к ней достаточно равнодушно. Про Деда Мороза не размышлял, просто отходил после сессии.
Особая тема в детстве – это новогодние подарки. Не припоминаю, чтобы дарили что-то серьезное, какие-нибудь игрушки, спортивный инвентарь или из одежды. Дело ограничивалось кулечками со сладостями. Они были регулярными, об этом заботился профсоюз на родительской работе. И когда ходил в театр по каникулярному абонементу, всегда в фойе за отдельным столом стояла тетечка, которая по моему билету выдавала тот же заветный кулек. Тетечка была наряжена Снегуркой, рядом стоял мешок, из которого она доставала подарки. Иногда веселая и молодая, тогда получать подарок от нее было радостно. Иногда скучная и, как сейчас понимаю, после новогоднего возлияния, она даже ничего не говорила по причине затруднений со здоровьем. Тогда получение подарка принимало характер официоза – дошла очередь, получил, отошел в сторону, чтобы не мешать другим.
Больше всего в этих кулечках меня интересовал вопрос: «Есть ли в нем мандарины. И если есть, то сколько». Как правило, их там были два, редко три. И это было единственное время в году, когда мне доставался этот заветный новогодний фрукт. В остальное время не припоминаю. Сейчас, начиная с ноября, мандаринами завалены все магазины. И люди уже, наверное, никогда не поймут, что один этот фрукт из бумажного новогоднего кулечка может быть олицетворением детского представления об изобильной жизни, когда у тебя все есть, даже мандарины. Все детство – это сплошное счастье, но не всегда детское счастье подразумевает изобилие того, что так хочешь.
Получив свой кулек, я торопился в зрительный зал, чтобы усесться в красное, бархатное кресло и ждать, когда прозвенит третий звонок. Потом громадная люстра начинала меркнуть и шум в зале стихал. Занавес раздвигался и на сцене был бал в дворянской усадьбе, где танцевали усатые гусары с очаровательными дамами, или густой лес с партизанским лагерем, или еще что-то такое же завораживающее. О новогоднем кульке забывалось, все внимание было приковано к гусарской дуэли или подвигу мальчика-партизана. Рядом сидели такие же мальчики и девочки, некоторые с родителями, большинство без, родители работали. И все переживали за наших и ненавидели врагов. Наши всегда побеждали. И это тоже было частью новогоднего праздника.
Спустя много лет, я вновь хожу в тот же театр, сижу в тех же бархатных креслах и, слава Богу, переживаю такие же эмоции, которые переживал в те новогодние каникулы. Но уже без новогоднего кулька.