Отец

- Маришка, держись крепче!
Ольга потерла замерзший нос варежкой, и вытянула руки, страхуя дочку. Маринка была настолько бесстрашной, что приходилось ходить за ней хвостом по площадке, не позволяя себе отвлечься ни на секунду.
Руки девочки все-таки соскользнули с перекладины, и Оля, рассмеявшись, приняла в объятия дочь:
- Почти получилось!
- Мам, я сама!
- А кто тебе мешает? Вперед!
Ольга подсадила дочь, позволив снова уцепиться за перекладины детского комплекса, и тут услышала за спиной тихое:
- Оленька…
Голос был совершенно не знакомый, но в этом тихом зове было столько странного, что Ольга вздрогнула, крепче вцепившись в комбинезон дочери, прижала к себе брыкнувшуюся Маришку, и только после этого обернулась.
Человек, стоявший в нескольких шагах от детского комплекса, был Ольге незнаком так же, как и его голос.
- Вы это мне?
Оля вдруг испугалась. Чего, сама не знала. Противные мурашки табунчиками разбежались от макушки до кончиков пальцев, как когда-то в детстве. Ольга всегда до чертиков боялась выходить к доске или выступать на публике, предпочитая отсиживаться в уголке и наблюдать за другими. И, когда выпадала ее очередь отвечать урок или рассказывать стихотворение на празднике, веселая компания тем самых мурашек тут же напоминала ей: «Ага! Порезвимся! Держись! Сейчас будет щекотно и страшненько!».
Вот и сейчас Ольга было щекотно и, нет, не страшненько, а по-настоящему страшно.
Человек, который разглядывал ее так пристально и жадно, был очень странным.
Настолько, что Ольга поставила дочь на землю и закрыла собой, сама не ведая, зачем ей это понадобилось.
- Ты Оля? Ольга Евгеньевна Самойлова?
- Титова.
Ольга удивленно подняла брови. Девичьей фамилией матери ее не называли никогда. Она носила фамилию отца. При замужестве сменила, конечно, но до сих пор по привычке на прямой вопрос называла сначала прежнюю фамилию.
- Значит, мама твоя вышла все-таки замуж?
И только тут Ольга чуть успокоилась.
Что это она? Это просто какой-то мужчина. Возможно, знакомый мамы, который разыскивает ее.
- Конечно. Очень давно. Я не очень понимаю. А вы кто?
- Я – твой отец, Оленька…
Слова упали между ними, и Ольга потеряла на миг дыхание.
Кто?!
- Да. Твой отец. Ты прости меня, что я так поздно появился в твоей жизни. Для этого были свои причины. История моя долгая, но я постараюсь тебе все объяснить. Ты только дослушай меня, пожалуйста. Не убегай. Мы с твоей мамой любили друг друга. Но знаешь, как это бывает… Поссорились, разбежались на время, а потом она сказала, что ждет ребенка. Я не поверил ей тогда сразу. А мама твоя обиделась. У меня были веские причины сомневаться в своем отцовстве. Мы жили в разных городах. Встречались лишь изредка. У каждого была своя жизнь. Работа, друзья… Мы никак не могли решить, где будем вить свое гнездо. Спорили, прикидывали, как будет лучше. У меня была хорошая работа, а у твоей мамы – больные родители, за которыми нужен был уход. Мы были связаны по рукам и ногам нашими обязательствами, хотя и хотели быть вместе. Я приезжал, когда мог. И потому, точно знал, что по срокам что-то не совпадает. Мама моя, которая тогда еще была жива, посчитав, подтвердила мои опасения. Не могло быть так, чтобы мама родила тебя на неделю позже срока! Бабушка твоя, моя мать, была гинекологом, а потому, знала, о чем говорит. Я ей поверил. И верил бы дальше, если бы не увидел твое фото. Ты так на нее похожа… На мою маму… Одно лицо просто! Не нужна никакая экспертиза и прочие глупости… Как же жаль, что я раньше не догадался поискать информацию о вас с мамой в социальных сетях… Зато, теперь я здесь! Понимаю, что поздно объявился. Знаешь, пришло, наверное, мое время подводить итоги. А жизнь сложилась совсем не так, как я хотел. Дважды я был женат, но детей так и не нажил. И теперь страшно шагнуть за порог. Ведь понимаю, что ничего после себя хорошего не оставил. Только ты в этом мире мое продолжение. Оленька! Вот… Но что же ты молчишь? Ты не рада меня видеть?
Ольга словно застыла в этом мгновении, которое длилось и длилось, несмотря на ее желание заорать как можно громче, чтобы разорвать тот полог тишины, который повис сейчас над детской площадкой. Она не слышала ни детский голосов, ни переклички знакомым мамочек, которые, минуя калитку в ограде детской площадки, здоровались с подругами, отпускали ладошки своих малышей и напутствовали их неизменным:
- Не балуйся!
Не слышала и голоса своей дочери, которая теребила ее за штанину теплого комбинезона:
- Мам! Пойдем! На качели пойдем!
Зато Ольга вдруг очень хорошо поняла сейчас смысл выражения: «ударили пыльным мешком по голове». Она почувствовала всю тяжесть этого удара, и даже увидела пылинки, которые разлетались сейчас вокруг нее, насмешливо поблескивая на солнышке и соперничая со снежинками, что кружили вокруг в тихом танце.
Единственная мысль, которая билась сейчас у нее в голове, была по-детски простой и незамысловатой: «Только бы мама с папой не узнали!»
С тех пор, как Ольга с мужем достроили дом, родители жили с ними, помогая с внуками.
Правда, теперь приходилось нянчить только Маришку, ведь остальные уже подросли и в няньках не нуждались.
Ольга невольно улыбнулась. Да уж! Странно выглядело бы, если бы семнадцатилетний Вадим или пятнадцатилетняя Вероника вдруг топнули бы ножкой, как Маришка, требуя маминого внимания и попросились бы на качели.
Старших детей Ольга видела теперь только вечерами, когда у тех заканчивался забег по спортивным секциями и репетиторам. Они вваливались в прихожую, шумные, румяные с мороза и наполненные желанием поделиться сразу всеми новостями дня.
И Оля спроваживала Маришку к бабушке и деду, чтобы уделить время старшим.
Номер этот проходил не всегда, ведь нахальная девица с именем, данным ей дедом, была так похожа на море, в честь которого оно было получено. Такая же капризная, сильная, непредсказуемая. Она могла быть тише воды ниже травы, плющом обвившись вокруг матери, и слушая, о чем рассказывают брат и сестра. А могла залезть на колени к Вадиму, ухватить его за уши, заставив смотреть только на нее, и целовать в нос до тех пор, пока с превеликой любовью обслюнявленный братец, не начинал со смехом отбиваться от этого урагана страстей.
С Вероникой этот номер не проходил, но Маришка и не пыталась его повторить, зная суровый нрав своей сестры. К Нике она пристраивалась «под крылышко», усаживаясь рядом на маленьком диванчике, стоявшем на просторной Ольгиной кухне.
- Обнять! – Маришка тянула к себе руку сестры и тут же получала то, чего так желала.
- Что, солнце? Соскучилась? – Ника целовала растрепанную макушку. – Я тоже! Неси расческу!
Только сестре Маришка позволяла делать себе прически и терпеливо сносила даже ненавистные разноцветные резиночки, которыми Ника перехватывала кончики крошечных пока косичек.
- Смотри, какая ты красивая!
Маленькое зеркальце, врученное сестрой, занимало Маришку на какое-то время, и Ольга получала долгожданную возможность поговорить со старшей дочерью.
Единственный, на кого Маришка была готова сменять общение с братом и сестрой, был дед.
Отца своего Ольга, как и все ее домочадцы, любила так, что описать это чувство словами не смогла бы, даже если бы захотела.
Не было на свете человека, который был бы ей настолько близок, кроме, разумеется, мамы.
- Ольча! Я тебе банку малинового варенья заныкал! Маменька сегодня наварила. Сказала, что на зиму, и убрала все в кладовку. Говорит, что это детям. А ты не дети, что ли?
- Пап! Спасибо! – Ольга шмыгала носом, пытаясь не расплакаться.
Что еще надо сорокапятилетней женщине, обремененной тремя детьми, большим просторным домом, юридической фирмой, поднятой ею с нуля, и двумя котами?
Ничего особенного.
Просто, чтобы кто-то назвал ее маленькой, выдал бы банку любимого варенья и большую ложку. А потом сидел бы рядом, слушая о том, как прошел день, и балдел от того, что ты ешь это самое варенье…
Сколько Ольга себя помнила, так было всегда.
Руки отца в детстве, теплые и надежные… Когда летишь под потолок, счастливо визжа, и даже не зажмуриваясь от страха, потому, что точно знаешь, что тебя поймают.
Его укоризненный взгляд, когда ты тихонько, стараясь не звякнуть ключами и шепотом уговаривая замок щелкать потише, открываешь входную дверь, возвращаясь со свидания, и подпрыгиваешь от страха, обнаружив отца, сидящим в прихожей на низенькой скамеечке, которую он сделал когда-то для тебя.
- Оль, позвонить-то можно было? Мама с ума сходит…
И его утешающее ворчание, когда он уводил маму, готовую ругать тебя до утра, в спальню, напоминая:
- Сама молодая была? Была! Ну и чего ты теперь? Все хорошо с ней! Она умная девочка! Бед не натворит!
И первый опыт за рулем, когда ты, вылупив глаза, жмешь на педаль, и где-то далеко, краешком сознания, ловишь отцовский насмешливый вопль:
- Ольча, забор!
И испуганный крик мамы… И хохот отца, который, отстегнув ремень, вываливается из машины:
- Лучший водитель Юга России! Олька, с тебя новая фара! Мать, борща нам! И покрепче! Стресс надо снять!
И сияющие от радости глаза, когда ты потрясаешь перед носом родителей первым полученным дипломом.
- Папка! Мы справились!
- Ты справилась, умница наша! Ты…
И скупые слезы, когда ты стоишь в свадебном платье перед ним, спрашивая, все ли в порядке, и подпрыгивая от волнения.
- Доча, лучше всех! Разве может быть кто-то красивее моей Ольчи? Нет! Тише ты! Не скачи и не реви! Тушь потечет…
И добродушное:
- Дайте деду внука! Вот оно – мое счастье! Третье…
- Пап!
- А что? Первое – мама, второе – ты, а третье – вот оно! Счастливый я человек, Ольча!
И нежность у кроватки внучки:
- Малюсенькая такая… Оль, а мне страшно…
- Пап, чего ты боишься?
- Я буду хорошим дедом?
- Лучшим! Можешь у Вадима спросить, какой ты.
- Он – парень! С ним проще…
И восторженный вопль подросшей Вероники:
- Дед! Смотри, какая рыба!
И крошечный пескарь, бьющийся в детских ладошках, превращается чуть ли не в акулу.
- Ничего себе! Вадим, смотри, какую рыбищу твоя сестрица поймала! Да еще и вытащила сама! Ай, молодец!
И крупная ссора с мужем из-за чьего-то глупого злого звонка. Непонятного и наполненного таким ядом, что жить не хотелось.
И снова отцовское:
- Не руби с плеча! Разберись сначала! Мало что ли завистников по миру ходит? Слишком лакомый вы кусок для таких, дочь. Семья хорошая, дети, благополучие. Кому-то это поперек горла, видимо. Вот и накапали тебе. А ты душу-то прибери. Да подумай головой, а не сердцем. Кому это надо и зачем. А потом сядь с мужем спокойно и поговори по-человечески. Если виноват – скажет. Такое не утаишь. А если – нет… Дочь, ты столько лет с ним прожила! Разве можно вот так сразу взять и поверить навету? Самой-то не стыдно? То-то же! Разберись. А если все так и есть, как тебе сказали, тогда я сам с ним поговорю.
- Пап, а может ты…
- Нет! – жестко и наотрез. – Вы между собой для начала должны сами разобраться. Так надо! Так правильно, дочь. Ведь, вы поругаетесь, потом помиритесь, а заноза в сердце у нас с мамой останется. А как жить дальше с таким грузом? В этом вопросе, чем меньше знают родители, тем крепче спят. Обиду, нанесенную ребенку, простить всегда сложнее, чем ту, что тебе самому нанесли. Понимаешь? Вот и действуй сама для начала. А я рядом. Не одна, ты, Ольча! Даже не думай!
И страшная ночь под палатой реанимации, где еле дышал Вадим, борясь с пневмонией.
- Пап, я боюсь…
И снова крепкие руки, дарящие надежду на то, что не улетишь ты в ту пропасть отчаяния, что разверзлась под твоими ногами.
- Не смей! Все будет хорошо! Даже не думай о плохом! Он все чувствует! Держи его, дочка! Держи! Молитвой своей держи! Нет ее сильнее, материнской-то…
И счастливые, полные нежности, глаза мамы:
- Леня, ну куда столько роз?!
- Так юбилей же!
- Никогда мне таких букетов не дарили… Роскошный!
- Виноват! Исправлюсь!
И тихий стук в дверь, почти неслышный из-за плача Маришки:
- Давай ее мне!
- Пап…
- Иди спать, Ольча! Я сам! Мы справимся с этой барышней. Подумаешь, зуб!
И затихает на руках деда горланящая полночи напролет малышка.
- Папка, ты – волшебник! Как ты это делаешь?
- Не знаю. А это важно? Иди! Спокойной ночи, девочка моя…
И Маришкино первое протяжное:
- Деда!
И счастье, солнечным зайчиком скачущее по дому, вслед за гордым:
- Заговорила!
И разрисованные под хохот мамы разноцветными красками усы, которые Маришка не даст деду смыть сразу, а потом будет легонько трогать пальчиком так и не отмывшуюся на краешках седых волосков бирюзу.
- Красиво…
И лежащая на папином плече голова мамы, уснувшей с Маришкой на руках у тихо бормочущего телевизора.
- Тише, дочка! Не буди их! Я потом доставлю по местам этих сонь. Посмотри, какие они красивые…
И неохотное:
- Ольча, что-то мотор у меня шалит. Надо бы показаться кому-нибудь. Кардиолог нужен. Только матери не говори! Волноваться будет!
И ворчливое:
- Да пью я ваши таблетки! Что я глупый что ли? У меня еще вон сколько дел! Маришку замуж выдам, правнуков дождусь, а потом можно и итоги подводить…
Итоги…
Ольга словно очнулась.
Кто этот человек, стоявший перед ней и так настойчиво требующий ответа?!
- Извините, но вы ошиблись! У меня есть отец.
- Но, Оленька…
- Вы плохо слышите? Простите, я не знала. Могу и громче. У меня есть отец! А вы ошиблись. Я не ваша дочь! 
Подруги Ольги удивленно обернутся, Маришка захлопает в ладоши, услышав, как мама кричит на всю площадку, а потом потянет ее за руку:
- Пойдем, мам! Скоро деда придет! Он меня на качелях покатает! Высоко!
И Ольга кивнет:
- Пойдем!
И день снова станет светлым.
А эпизод со странным мужчиной, который укоризненно покачает головой, глядя ей вслед, останется в прошлом, уже не волнуя Ольгу.
Ерунда какая! Отец…
Есть у нее папа! И всегда был. И имя его Ольга носит с гордостью, потому, что нельзя не гордится тем, кто так тебя любит…
А что там у мамы по молодости случилось – так это ее дело. И спрашивать Ольга у нее ни о чем не будет. Зачем? Все точки в этом романе уже давно расставлены по своим местам, а для волнений найдутся другие поводы.
И барышня, которая раскинув руки, рванет навстречу невысокому крепкому мужчине с седыми, припорошенными снежинками, усами, будет самым весомым из них:
- Деда!
- Ольча, а чего у нее шапка набекрень и ухо торчит куда не надо? А ты почему без варежек? Непорядок! На минуту вас оставить нельзя, девицы! Маришка, айда на качели!
Отец покачает головой, натянет капюшон Маринке, поправив шапку, и погрозит пальцем Ольге.
- Варежки надень! Вот так! И чего ты стоишь? Тебе особое приглашение нужно? Пойдем! Я и тебя покатаю!
- Пап!
- Я за него! Кто сказал, что большим девочкам нельзя на качели? Еще как можно! Да ладно тебе! Не оглядывайся! Живи, Ольча! И радуйся жизни! Ведь, когда ты рада, то и мне хорошо! Айда!
И Ольга подожмет ноги, взлетит над землей, и завизжит, совсем как Маришка:
- Выше! Еще выше, папка!
- Страшно тебе?
- Нет!