Всякий раз ближе к полуночи Мэй, я зову её Мэй, прижималась ко мне, затолкав между ног конец горячей сатиновой мягкой простыни, прокрутившись уже тысячу раз на правый и на левый бок, всё казалось неудобным, положив сначала правую щеку на плоскую, как блин, почти неосязаемую подушку, потом левую, пытаясь спастись от тропической жары в нашем дешевеньком номерке небольшой гостинички на берегу моря. Жалкий вентилятор с деревянными лопастями, символ нашей бедности, не помогал.
-Обними меня, я никак не могу заснуть.
Я вскакивал, отлипал от себя потную жаркую плоть, и шел в туалет, запирал на крючок шаткую дверцу. И сидел там на толчке, разглядывая шкурки отколупанной временем блеклой краски на стене, капельки воды, спускающиеся по водопроводной трубе, обгоняя друг друга, до тех пор, пока Мэй не засыпала чутким тревожным сном, вздрагивая и мыча что-то, не размыкая потресканных губ. Решив, что теперь-то она точно уснула, я крался к кровати, тащил на себя конец простыни и лежал неподвижно на спине, прислушиваясь к металлическим ударам барж бортами, шелесту волн, жужжанию двух упитанных мух вокруг вентилятора. Потом медленно отплывал к небытие, то выныривая из него на поверхность сна, то снова утопая.
Сны мне снились какие-то сладкие, утром не хотелось просыпаться- ещё побыть чуточку в том дымном мареве, где я бежал по вагонам старинного поезда с бархатными диванами. Проскакивал вагон-ресторан, ухитрившись на ходу что-нибудь ухватить и сжевать, какой-нибудь ломоть красной маслянистой рыбы, глотнуть шампанского из хрустального бокала, закусив продолговатой длинной прозрачной виноградиной.
Утром я сквозь ресницы разглядывал Мэй, стоящую перед зеркалом в короткой ночнушке с кружевом на тонких бретельках, смотрел, как она расчесывает гребнем длинные рыжеватые волосы и думал, хочу ли я её. За всё время, что они здесь, он переспал с ней только раз, торопливо и почти грубо. Нет, не хочу.
Мы думали, где достать денег, пока ждали перевода от моего отца через мадам Вонг- мать молодого парня, гоняющего через Сингапур контейнеры в Россию. Каждый день я звонил ей, и слышал- пока нет. Потом я проходил мимо каменного серого забора ромбами и зеленью за ними перед её домом, если бы это что-то решало. Будто бы за каждый проход мне обламывалась какая-то долларовая купюрка или пачечка обтрепанных мелких донгов, перетянутых резинкой. Пропускал мимо себя торговцев рисовым хлебом, легким и пустым внутри, которым невозможно насытиться, и раздумывал- потратить последнее на этот вот пустой батончик и с жадностью заглотить его, запихать в себя, или подождать до завтра.
Деньги пришли- наши мытарства закончились. Я переселил Мэй в среднего уровня частную гостиничку на тихой полутемной эвкалиптовой улочке, параллельной центральной солнечной, где тропическое солнце выжигало асфальт, и заторможенные таксисты ждали пассажиров, развалившись в салоне с открытыми окнами без кондиционера. Зато при пассажире они включали кондиционер так, что на переднем сиденье устраивали ему сквозняковую арктическую зиму.
Я снимал номер в пятизвездочной гостинице в центре, в небоскребе, и занимался любовью прямо на столе с русской девочкой, почти ребенком, секретаршей одного знакомого парня бизнесмена, который жил здесь больше восьми лет и таскал русских по местным фабрикам. Измучив друг друга и расцепившись, мы с моей девочкой вставали у высокого панорамного окна и любовались с высоты на ночной город, усыпанный огнями. Потом шли в бассейн под открытым небом на уровне второго этажа с пальмами вокруг, и лежали там на воде, уставившись в чужое, почти черное, звездное восточное небо. Роскошный ресторан в этом же отеле, шведский стол- без сил ковырялись в устрицах, ломали щипчиками клешни крабов и гремели крышками никелированных квадратных подносов с разными мясами в соусе, рыбами. Есть не хотелось- ничего, кроме как сплести пальцы и просто сидеть, замерев, не хотелось.
Возвращался я к Мэй заполночь- жаловался на завал работы, деньги нужно отрабатывать. На раскалывающуюся на куски голову, сами закрывающиеся глаза, и нырял в постель, чтобы притвориться мертвым. Мертвым от тяжких трудов. Глотнув кофе, я ранним утром ехал к своей девочке- её хозяин, наверно наркоман уехал на неделю в Камбоджу. Мы медленно раздевались, я терзал худенькое полудетское тельце, считая дни, потерявшись в оргазме, когда вернется ее хозяин из далекой Камбоджи. Мечтая, чтобы он задержался там, хотя бы на денек.
Он вернулся вовремя, день в день, и пригласил меня в ресторанчик в переулочке с французской кухней. Мы сидели там в обеденную жару под кондиционером, гремя красивыми большими мельхиоровыми ложками по тонкостенным полупрозрачным фарфоровым тарелкам, гоняли бульон от края и до края, а моя девочка в это время томилась в душном офисе на восьмом этаже. Камбоджа закончилась.