Ева вернулась в театр, где оркестр и давал свой первый концерт. На лестнице она встретила Николая Николаевича, которого удостоила лишь случайным взглядом, и быстро поднялась в гримёрку...
В зале погасили свет. Только приглушённое сияние, окружавшее сцену, создавало таинственную атмосферу предстоящего действа. Дирижёр взмахнул палочкой и...
Первые звуки пробуждённых струн вздохнули в атмосфере старого театра. И медленно повлекли за собой. Музыка взяла за руку, взглянув своими прекрасными глазами, как сказочное видение, и повела за собой лесной тропой, шелестя по траве тюлевым шлейфом серебристого платья. Ветви склонялись, приветствуя идущих. Солнце пробивалось сквозь верхушки деревьев в тайны поэтических душ. Нежность скрипичных струн раскрывала птичьи крылья, поднимая их в полёт. И вдруг...
Платина далёких звёзд сменила солнечный свет, и голос невиданного мира ворвался в шёпот ветра. Верхушки деверьев закачались, заскрипели от резкого дуновения и вспугнули птиц. Их крик прорезал пространство полночного неба...
И снова всё стихло вокруг. Ветер унял своё волнение, пробежал по хвойным веткам и скрылся в чаще леса. Полёт сорванных принесённых издали лепестков медленно закружился в поэтическом танце. Выглянула из-за облаков бледная луна. Запела скрипка, рассказывая идущим по лесному миру о далёких землях, где цветут фиалки и танцуют над ними бабочки прохладного дня. История завершалась. И музыка вывела пришлеца из леса, оставив его на перепутье несколько дорог, чтобы тот смог выбрать, куда ему теперь идти, когда он постиг тайны звука и ветра с ней...
Полтора часа музыкального путешествия завершились, кажется, так неожиданно, что слушатели едва успели выдохуть. И раздались аплодисменты. Оркестр благодарили бурными овациями и восторгом. После занавес скрыл за собой и скрипки, и виолончели, и дуэт флейт, как и другие звучные инструменты, какие вел за собой гениальный дирижёр их.
После концерта к Еве подошёл Николай Николаевич:
— Я обидел Вас?
— Давайте оставим всю эту историю в прошлом, пожалуйста... — не глядя на Грекова, ответила Бунина.
— Хорошо... — странным образом согласился он.
Ева подняла на него глаза. И просто ушла.
По дороге в отель снова прозвучал звонок от Даля...
— Да, Егор...
— Привет, моя прекрасная скрипачка!
— Привет, — она улыбалась.
— Ну как всё прошло?
— Прекрасно! Публика просто восхитительная. Нас очень хорошо приняли здесь. Если честно, то даже жалко, что выступление тут только одно. На рассвете снова в путь.
— Зато смена обстановки и новые впечатления.
— Это верно...
Они разговаривали всю дорогу, пока Ева шла до отеля. Скрипачка шла по узкой мощённой улице, над которой светили нежные звёзды...
Добравшись до номера отеля, Бунина распахнула окно в звёздную ночь и постояла так пару минут, глядя на низкие черепичные крыши домов.
А когда она уже собралась спать, от Маруси пришло сообщение: «Привет сестрёнка, не могла до тебя дозвониться, ты, похоже, с кем-то слишком долго беседовала. И, кажется, я даже знаю с кем это. Если есть время, набери меня. Если нет, то добрых снов. И хочу в любом случае поделиться с тобой таким письмом. По договорённости с нашим братом, я начала переписываться с Евгением»...
Электронное послание от Евгения для Марии:
«В каких-то лесных чащах всегда есть цветочные поляны. Такой изумрудной поляной, что украшают нежные белые цветочки, явился мне мир Вашей поэзии, Мария. Нет, не волнуйтесь, я немного знаю странную историю взглядов прекрасной поэтессы, поэтому не пытаюсь таким образом ухаживать за Вами. Но восхищаться творчеством несравненной Марии Буниной не может мне запретить даже она сама.
Строки Ваших туманных стихов открыли для меня непознанный мир смыслов и символов. Поэзию нужно чувствовать. И я чувствую совершенно естественно ноты Вашей души. Они поэтичны. И задевают какие-то струны души моей, о которых я даже не знал. И сам себе удивляюсь, что испытываю не влюблённость, а что-то иное. Но инаковость сия столь воздушна, что расправляет мои, неведомо откуда возникшие, крылья для полёта.
Благодарен тому, что Вы возникли на моём жизненном пути, как поэтесса.
Евгений Петров».
Ева отложила смартфон, поднялась с кровати и снова подошла к незатворённому окну... Вдохнула аромат тёплой ночи. И задумалась...
Ей виделся прекрасный танцовщик, она снова вспомнила свой сон. Балет, музыка, сны и строки только что прочтённого письма превращались в её воображении в космический калейдоскоп. Бунина забыла обо всём вокруг. Были только звёзды и она в тот момент...
Из задумчивости скрипачку вырвали чьи-то весёлые голоса, доносящиеся с улицы. Она невольно взглянула вниз. И в свете фонаря различила идущую мимо парочку. Девушка негромко смеялась и, улыбаясь, о чём-то увлечённо говорила парню, который держал её за руку. Они на мгновение остановились как раз под фонарём. Расслышать сам разговор было невозможно, к счастью. А потом парень нежно коснулся её и поцеловал... Ева улыбнулась и смущённо отошла от окна.
Часы пробили два часа ночи. Бунина послала сообщение сестре. И легла наконец спать.
На рассвете поезд снова увёз гастролирующий оркестр вдаль...
На этот раз в купе скрипачка ехала вместе ещё с двумя музыкантами помимо флейтиски Оли, которая снова оказалась рядом. Поэтому звонить сёстрам или кому-то ещё при всех она не хотела. И всё время переписывалась то с братом, то с близнецами и, конечно, с Егором. Родителям и бабуле Ева позвонила ещё из отеля.
А дома Данте продолжал работать над портретом Розы...
— Сколько нам ещё осталось? — поинтересовалась натурщица-художница.
— Я тебе надоел? — выглянул из-за холста Данте.
— Вовсе нет... — таинственно отозвалась она.
— Тогда я хотел бы заниматься этой картиной, как можно дольше.
— Ясно... — нежно засмеялась она.
— Ваня, Роза! Я ушла! — прозвучал голос Анны.
— Хорошо! — отозвался брат.
— Пока! — вторила ему Роза.
Анна вышла из дома и направилась к автобусной астоновке. Они с Вороном договорились встретиться и прогуляться по городу. Погода стояла отличная, как и настроение, в котором пребывала библиотекарь.
К моменту новой встречи с писателем Бунина уже успела познакомиться с некоторыми его произведениями. И они оказались такими же поэтично странными, как их автор...
«Лилии»
Платья чёрный бархат в сиянии полном луны. Изящная нитка жемчуга спускается по нему с её тонкой шеи. Из раскрытой двери террасы вырывается в ночной сад яркий свет. А в тени шепчется летняя листва.
Белые лилии во тьме ночи. И таинственный взор луны. Что там на этом небесном теле? Почему его не называют планетой? А её тёмная сторона? Все эти вопросы-бусины собирались в нитку жемчуга, сияющую перламутром на чёрном бархате летнего неба, в воображении той, что стояла на крыльце в сиянии из раскрытой террасы.
К этой даме подошёл незнакомец:
— Доброго времени... — обратился он к ней.
Она медленно повернула голову в его сторону. И не сразу ответила:
— Доброго. А Вы кто? И как здесь оказались?
— Вы не поверите мне, если я скажу правду, — ответил высокий брюнет и устремил взгляд на луну.
— Почему? — невозмутимо поинтересовалась она.
— Так прозвучит.
— Понятно...
Запах белых лилий и лунный свет в бархатной ночи зелёного сада. Тонкие длинные изящные пальцы дамы украшены кольцами.
— Вы любите стихи Цветаевой...
— Верно.
— И спокойно реагируете на странные вещи.
— Да.
— Тогда, возможно...
— Возможно, я поверю тому, что Вы скажите.
— Согласен.
— Так откуда Вы здесь?
— Спустился с луны...
— Ясно...
— Жемчугов Валерий Яковлевич...
— Поэтично звучит.
— Благодарю.
— И каким же образом удалось Вам посетить нас? — взглянула она на него.
— Вы слишком много думаете о моём доме. И призвали меня.
— Это аромат лилий так вскружил мне голову, или?..
— Неужели такая умная и утончённая женщина не верит мне? — с промелькнувшим на мгновение во взгляде удивлением посмотрел он на собеседницу.
— Нет, я Вам верю, конечно, просто от сильного запаха лилий тут немного душно, и мне уже пора... Приходите завтра, — предложила дама.
— Лилечка! — позвал её мужской голос.
— Простите... — обратилась она к Жемчугову и медленно удалилась.
Силуэт дамы в чёрном бархатном платье словно в межвременном портале рассеяло свечение террасы.
— А вот и наша прекрасная пианистка! — произнёс тот самый мужской голос, принадлежащий мужу Лилечки, двухметровому блондину во фраке.
Присутвующие зааплодировали. А дама села за рояль и коснулась пальцами в кольцах музыкальных клавиш...
***
— Анна?! — наверное, опасаясь вновь заговорить с какой-то другой девушкой, произнёс с удивлением её имя Пётр.
— Да, Пётр, это я, — улыбнулась библиотекарь, подходя ближе.
— Рад тебя видеть, — выдохнул писатель.
— И я...
Он поцеловал Анну в щёку.
— Пойдём?
— Да.
И они пошли, взявшись за руки...
Аллея, ведущая в сторону студенческого квартала, отдыхала в кружевной тени ветвей. Пётр и Анна беседовали о книгах, живописи и, наверное, обо всём на свете, проходя эту аллею туда и обратно несколько раз. Затем прошли в сторону по узкой дорожке к небольшой круглой площади, на которой решили отдохнуть. Для этого на площади имелись аккуратные лавочки, а вид простой...
— Не знаю почему, но когда я прихожу сюда, чтобы просто посидеть, глядя на жизнь вокруг, на ветви этих древних вязов, меня посещают идеи новых рассказов, — поделился Ворон.
— Кстати, о рассказах...
— Присаживайся, — со вниманием глядя на Анну, предложил Пётр.
— Я прочла несколько твоих произведений на сайте. Они очень необычны. И просто завораживают.
— Спасибо, — смущённо опустил он взгляд и опять своим нервным движением поправил шейный платок.
— Не смущайся. Это нормально, естественно принимать похвалу за то, что делаешь с душой.
— Спасибо... — поднял он вдруг на Анну свои таинственные глаза, во взгляде которых загорелся почти детский восторг.
Этот восторг, отразившийся в глубине его глаз, как-то особенно поэтично контрастировал с внешней вдруг возникающей медлительностью, сродни меланхолии, странного парня. Такая реакция на сказанное Анной проявилась в нём, потому что он почувствовал искренность в её словах.
— Что с тобой, Петя? — немного обескураженно отозвалась она. — Тебе разве не часто говорят подобное?
— Нет, — искренне вздохнул он.
— Может, я покажусь тебе чудачкой. Но меня это совершенно возмущает. Правда. Даже шторм зарождается в глубине души.
Ворон искренне улыбнулся и склонил голову ей на плечо.
***
Гастроли оркестра перемещались из города в город, из концертного зала в оперные театры. И обыкновенно возникала в это время в коллективе иная дорожная жизнь. Вихрь сменяющихся пейзажей, диафильм архитектур и фейерверк впечатлений. День сменялся днём, вечер выступления ранним утром. И Ева постепенно забылась, погрузившись в гармоничный музыкальный мир, поэтому все эти романтические перипетии улетучились сами собой.
В одном из городов, в одиночестве прогуливаясь по улице, когда лишь только ещё восходил рассвет, она поймала себя на мысли, что не совсем теперь уверена, что влюблена в Даля.
А танцовщик готовился к премьере нового спектакля. Но мысли о Еве не покидали его ни на минуту...
— Егор!
— Да? — замер он, оборвав танец.
— Что с тобой сегодня? Ты сам на себя не похож! Мне не стоит пожалеть о том, что я отказался от второго состава для твоей партии? — обратился к нему хореограф Никифор Петрович Аистов, слишком эмоциональный и порой безосновательно выдающий скорополительные яркие ремарки.
— Ни в коем случае, — поспешил успокоить его артист, — просто задумался на мгновение. Между прочим как раз о танце, мне кажется, в третьем подходе стоит немного изменить ритм... — тут же нашёлся с ответом Даль, пытаясь выкрутиться из неловкого положения, и намерено заговорил Аистова, выводя его на неявный спор, в таком случае тот обычно тут же погружался в увлечённое обсуждение.
— Думаешь? Ну-ка давай посмотрим...
А время шло и у каждого участника нашей запутанной истории жизненные события развивались в своём собственном ритме. Прекрасные сёстры Данте оживляли невероятные эскизы поворотами только им ясных смыслов и глубинных тайн, к примеру, Маруся неожиданно оказывалась в многогранном витке возможностей...
— Привет, Маша! — прислал сообщение Евгений.
— Привет! — ответила Бунина.
— Может быть, мы всё-таки встретимся? Это ведь ничего такого не значит. Но просто нам, вроде, интересно общаться... И почему бы не попробовать сделать это «наяву»?
— Мне кажется, что мы, действительно, понимаем друг друга, — ответила Маша, — поэтому не вижу причин, которые могут помешать нам встретиться.
— Ура!!!
— Где увидимся?
— В парке? Мне кажется, что приятно побеседовать, сидя на скамейке, это поэтично. Напоминает старинные романы. Как?
— Хорошо. Ой, а какой именно парк-то?
— Точно, я же не назвал! Театральный.
— Договорились.
— Спасибо, Маша...
Бунина в ответ отправила Петрову милый крошечный смайлик.
— Иван! — позвала она брата, спустившись вниз.
— Да?! — откликнулся тот из мастерской.
— Может быть чаю?!
— Не откажусь! — согласился художник и вышел ей навстречу.
Маруся неожиданно бросилась к нему и обняла. А он подхватил её и закружил, как иногда делал в детстве:
— Что это с тобой? — рассмеялся он и поставил сестру обратно.
— Не знаю, просто настроение какое-то! — ответила Маша и умчалась вперёд. — Пойдём! — махнула она Данте.
И они пошли пить чай.