Этот художник арендовал половину подвала в нашем доме. Как-то летом, он выставил во двор своё обширное полотно, взял табуретку, кисти, палитру и стал писать. Разумеется, что большую часть времени он не писал, а одухотворённо общался с зеваками.
Я спустился во двор, сел на дальнюю скамейку и стал смотреть сквозь листву, на его огромную картину и на то как он важно вышагивает возле неё с большой кистью в руке. Это было монументальное полотно. Метра три на два. Там были изображены радостные рабочие, стоящие возле расплавленного металла. Часть рабочих была тщательно прописана, а часть только едва намечена нервными орхрянными мазками. И лишь текущий по жёлобу металл, был воплощён в максимальной детализации...
Но вот в конце лета, грузовик привез большой мусорный контейнер и сгрузил его возле дверей художникового подвала. Потом пришли таджики в оранжевых жилетах и принялись вытаскивать из подвала всякий мусор. Два заляпанных матраца, деревянные бруски, торшер, старый ковёр, древнюю люстру, какие то рулоны, диапроектор, старые куртки и драные штаны, двери с замками, растресканные подрамники, засохшие палитры, детский велосипед и множество, разнокалиберных бутылок...
Уже настала зима, когда я случайно увидел этого художника. По случаю курил на балконе и посмотрев вниз увидел, как он там стоит. Торчит чёрным, неподвижным пятном возле своих бывших дверей и не взирая на то, что было ещё утро, художник уже основательно покачивался. И бородища его седая, вызывающе торчала в морозное пространство неопрятным веером. Он так стоял целую мою сигарету, а потом, видимо на что-то решившись, стал копаться у себя в сумке. Ступени в подвал были заметены чистым снегом и он, чтобы не оставлять следов, прошёл к двери по самому краю.
А потом достал из сумки связку ключей...