Bellum omnium contra omnes. Dum spiro, spero. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Сенека). Хроника текущих событий. Target Generation. Docendo discimus. Жизнь в Дании. Esse quam videri. Dixi et animam levavi.
Все нации и народы, на нашей горемычной планете, имеют человеческие характеры, что определяет их дальнейшую судьбу. Достаточно изучить карту Европы, чтоб согласиться, что я на все сто процентов прав. Если человек убийца, патологический враль, бабник, снохарь (снохач) и матершинник - у него, как правило, плохая коммуналка; поселился (скорее всего выселили когда-то) где-то на отшибе цивилизации; на северной стороне общественного барака, где довольно-таки холодно и некомфортно жить; по ночам воют волки и бродят разноцветные медведи; он - девиантная личность, гопник, время проводит в ожидании случайной жертвы в подворотне; достает соседей; его жизнь - зависит от случайного фарта; авось повезет и можно который раз поживиться за чужой счет, веря в свою призрачную удачу. Социальное поведение этого эмпирического негодяя на исторической сцене, напоминает поведение пьяного подростка на районе. Я даже не называю эту страну. Но многие сразу обидятся узнав в ней отражения своего кумира. Как это похоже на те, огромные неухоженные, запущенные территории, которые я в юности наблюдал в Коми АССР, в городе Усинске. Да и не только. Сейчас, во время войны, я могу быть слишком необъективным. После этого, я, с социальной, перевожу в политическую плоскость. К сожалению, Украина, это то немногое, что этой стране, удалось в далеком прошлом умыкнуть у цивилизованной Европы. Оторвать самым беспардонным способом, опираясь на подкупы старшины и воинственного, но продажного гетмана, который не сумел вовремя распознать то, что было очевидным с самого начала. Когда он увидел весь тот негативный массив, было уже поздно - его, скорее всего, отравили свои же, тоже подкупленные звери в человеческом подобии (исполняющие нынче роли сексотов и диверсантов). Украина стала тем, чем она стала, и пережила очень много колониальных трансформаций, чтоб стать удобоваримой для восприятия в роли раба. Автохтонное население рассеивалось по необжитым территориям целой империи, уничтожалось в бесконечных войнах; ее территория планомерно засорялась бомжами, всяким отребьям, изгоями собранными по подворотням; в жилища, с еще не выветрившимся духом от умелых хозяев, убитых в войне или замученными голодоморами, заселялись те, кто должен был ассимилировать население. Это гнилое семя поработителей, на обильных харчах, вывело определенный психотип раба. Гены украинцев, естественно, улучшали породу безродного мутанта. Он научился трудиться; воевал за батюшку царя; вырождал потомство исконного народа. Украине не меньше трех веков потребовалось, чтоб довести массу имбецилов до 73 %. Когда дело доходит до выбора между свободой и колбасой, население уже буквально разделяется чуть ли не на равные половины и начинает завоевывать друг друга, так, что только кровавое перья летят во все стороны. И вот, наконец-то, Бог смиловался над этой территорией, и его, благими намерениями, вложившего в голову очередного императора в Москве, который, в очередной раз в истории, во время “реформирования” и “переформатирования империи”, создал украинцам идеальную ситуацию: вырваться из имперских лап, чтоб обрести, наконец-то, долгожданную свободу на собственной земле и начать путь к процветанию в единой Европе. Конечно, что без исторического провозглашения в 1918 году и кровавой “гражданской” войны в двадцатом столетии, этой ситуации не возникло бы. Это поступательное движение страны в будущее. Украина всегда будет стремиться в Европу, откуда ее насильно вынули когда-то. Из-за этого выбора, началась нынешняя война. Настоящая война. Что сразу же превратилась в экзистенциальную войну двух миров.
Однако, я пока отложу этот кровавый спор. Вернусь к народам и расам, которые так не похожи друг на друга и, тем не менее, ищут в себе те качества, которые они хотят показать другим, чтоб мир их принял. Украине надо теперь показывать все, что у нее есть, чтоб стать крайне полезным европейцам. А там живут разные и всякие. Надо учиться с ними уживаться. Надо учиться реагировать на все провокации их правительств. Есть лояльные к Украине, народы, такие как: викинги (датчане, шведы, норвежцы, исландцы), соуми, немцы, англосаксы, литовцы, эстонцы, латыши, поляки, португальцы, чехи; есть с умеренной к нам позицией - ирландцы, испанцы, итальянцы, греки, румыны (молдаване), хорваты, голландцы, болгары, словенцы, бельгийцы, люксембуржцы; со слабой доверительностью относятся к нам - словаки, французы, австрийцы, швейцарцы; со скрытой враждебностью смотрятся: венгры, сербы, ну и уже полностью откровенные враги, это: россияне и белорусы (то, что осталось от исторических литвинов). К народам, которые держат камень за пазухой, можно отнести, также и Израиль. Евреи не признали Голодомор, как геноцид украинцев, и этим все сказано, что надо знать украинцам об этой нации. Это говорит о том, что они раскаиваться не могут по отношении к нашей стране, а хотят, чтоб украинцы забыли об этом преступлении: о Кагановиче и его компании, которого послали из Москвы проводить карательную акцию по умиротворению украинцев.
Россияне задумали эту войну, как новый геноцид, и выдают очередную глупость свою, за “специальную операцию”. Пытались проводить это устрашающими методами. В 21 веке, то! Им подсказала так поступать, историческая память. Об этом, украинцам, стоит помнить всегда, иначе все это будет повторяться с завидным постоянством. Они приходят убивать. Эта война должна продолжаться не на жизнь, а на смерть. Это видно, что украинцы знают уроки истории. Современным убийцам, не удалось повторить то, что сотворили их мерзкие деды в 1933 году. Закончу это тем, что в то время, проплаченный “журнашлюх” Вальтер Дюранти, отрицал наличие голода в Украине. Как и теперь пишут во всех этих “Вашингтон пост” о моей стране. Всякая газетная ахинея, которую пишут в таких изданиях, на кровавые деньги имперцев.
Империя вцепилась в Украину, не пускает в Европу. Европа должна помнить, что в мире существует блочная система. Страны, по отдельности, долго не могут существовать нейтрально, если они - как Швейцария, например, - не окружены демократиями. США, Китай со своими сателлитами, это огромные галактики, которые могут сами по себе. Украина с отчаяния, попыталась - это сразу же стало ее исторической ошибкой, за которую она расплачивается по Гамбургскому счету.
Европе, чтоб стать на уровень этих миров, должна вступить в симбиоз с Украиной - лишь тогда она станет наибольшим и мощнейшим супер государственным образованием на планете. Это надо понимать Европейскому сообществу уже сейчас. Тем более, что это ничего ей не стоит. Украина, когда то была в Европе; это записано в исторической и ментальной памяти ее. Она сможет сделать Европу гегемоном. Это все сошло когда-то на нет, с монгольским нашествием. Потом сделала могущественной Речь Посполитую, остановившую нашествие на Европу османов. Украина делала великой и Россию, шибко поплатившись за это. Которая своими глупостями, доводила ее до кровавых войн и геноцидов, тупо удерживая ее в своем лоне.
Европа должна пойти на риск. Это уже рутинная работа по сближению позиций. Сейчас, это военная всеохватная помощь, как слаживание. Украина показала себя, как очень жизнеспособный организм. Война это показывает и доказывает в очередной раз. Европа, со своей стороны, должна утвердить в ней свою экономическую модель, после выигранной войны. Это приведет к тому, что два таких монументальных сообщества, как США и Европейские штаты, смогут быть будущим всего цивилизованного мира. Иначе, весь мир уйдет, под диктаторский хвост. Человечеству, тогда не позавидуешь. Москва в свое время пошла на Медный бунт, чтоб только удержать в зубах Украину. Рискнет ли Европа выйти на уровень мирового лидерства? Огромная ответственность ляжет на ее плечи. На подходе, неустроенный социально, глобальный юг. США, в одиночку, не сможет справиться с цивилизационными проблемами. Там, населения в разы больше. С их рабским менталитетом…
Во время войны, россияне, как баран рогами о новые ворота, кидаются на штурмы, на юго-востоке Украины. Бахмут, Авдеевка… Тысячи ложат на подступах, лишь бы захватить руины. Крупные города им уже давно не по зубам. Я не вижу в этом никакой тактической выгоды, хотя, кой-какая стратегия о этом безрассудстве все-таки просматривается. Геополитическая стратегия. Лишь бы не вывалиться с цивилизационной колеи. Ухватиться за вожделенную роль мирового игрока, иначе: смерть, помойка, развал и запустение. В ход пускают генетические отбросы из тюрем; попытка их “размена” на поле боя на патриотов Украины. Это: не от большого ума россиян. Я могу представить атмосферу в этих подразделениях. Да и по возвращению домой, такое отребье став героями, как правило, отправят на тот свет и за решетку еще не одну тысячу своих жертв. С этим все предельно ясно. На восточном фронте, без изменений. В ежедневных сводках российских потерь, как правило: не меньше батальона живой силы, несколько танков и остального - по мелочам... Создается картина военного краха захватчиков. Хотя, у войны, пока, не видно конца. Украинцы ждут самолетов F-16 Fighting Falcon ( «Файтінг Фелкон», укр.) и немецких ракет “Taurus KEPD 350”.
Украинские пилоты уже начали ознакомительные полеты на F-16, здесь, в Дании. Я, представляю их над полем боя. На добротных западных самолетах. Кто б мог подумать, что украинцы так быстро смогли адаптироваться до высокого уровня технологий. Это как с российской “Лады”, пересесть на “Мерседес”. Не было счастья, так несчастье помогло. Без этой глупой затеи россиян, Украина долго бы маялась в подворотне. Быстро складываются пазлы будущего мирового устройства. Это еще не так зримо, как хотелось бы, - но тем не менее...
Приезжая в Нюкёбинг (дат. Nykоbing), я окунаюсь в этот мир. Западный мир. Город известный своим названием со второй половины ХIII века; в 1443 году, стал собственно городом. Чистым, ухоженным, как и все в Дании. Здесь все населенные пункты имеют признаки города, даже если в них живет несколько сот жителей и нет ни одного продовольственного магазина. Таким был Балдерслев, в котором я оказался впервые в том году. Нас, несколько человек, поселили в бывшем хостеле. Уютные комнатки по несколько человек. Мы ждали вид на жительство. Мы, это я, айтишник из Северодонецка, который добирался с России через эстонскую границу, где, таких, унижали, ставили на колени, какой-то слесарь с интеллигентной бородкой (с каких мест Украины не знаю, но по всей видимости: “уклонист”), еще один, его кореш, похож на уголовника, говорил что с Одессы, но сидел очевидно на Донбассе, откуда его выпустили российские военные еще в начале оккупации в 2014 году. Как он пробрался в Данию, мне не ведомо. Все знакомы между собою еще с фильтрационного лагеря Сандхольм, что недалеко от Копенгагена. Это бывшие казармы. Меня поселили в одной комнате с айтишником. Он говорил, что он любит Будду. У него имелась маленькая статуэтка, которую он ставил себе на ноутбук. Он постоянно его включал. Потом, уже в Балдерслеве, я увидел этого Будду закатившимся под койку, стоявшим раком. Слесарь начал интриговать. Айтишник старался быть к нему лояльным. История накалялась. Они пили, уже не так, как в России (в какой-то комнате прятались). Я не о том. На самом деле не ощущалось в атмосфере того размаха, заканчивающегося всегда сутолокой в подворотне и мордобоем. Не как процесс слаживания в один танковый экипаж, как в Советском Союзе. Скоро слесарь попросил, чтоб нас расселили по разным комнатам. Я смог выбрать себе комнату получше. Побольше объемом, да и кухня была отделена. Коллектив устоялся, без всяких доминаторов. Затихли звуки российских сериальчиков и вопли украинских военнопленных из смартфонов ватников. Пошли занятия в школе. Я смог по утрам заниматься своими творческими делами, пока все еще продолжали дрыхнуть. Житель Мариуполя, А., (имя не помню), занимался рыбалкой. Ловил форелей в озере. Это продолжалось еще целый месяц. Ежедневные пешие прогулки вокруг Балдерслева; велосипедные - по 20-30 километров. Чаще всего - в Тинглев, за продуктами. Я наслаждался окружающим порядком в Дании; отличными дорогами. Только через месяц пришло направление на “постоянное” жительство в коммуну.
К вокзалу в Тинглев меня довезла на своем красивом авто эффектная брюнетка, Мия. За это красивое имя, я не могу настаивать. Я могу ошибаться в датских именах. Здесь, обычно, женщины, носят белые волосы. У Мии, были - черные, похоже, что естественного цвета. Высокая, в облегающих черных одеждах, - она выглядела восхитительно, и была не совсем похожа на блондинистых датчанок, и, вместе с тем, она стала для меня олицетворением стильной, западной женщины. У нее была дочка школьница, с которой они приезжали вместе к нам. Рядом с этим приютом, находилась школа. Спокойное и тихое место. Как и многие подобные места в Дании. Двухэтажные домики, брусчатка, асфальт на дорогах. Подстриженные газоны с грибами. Возле каждого домика, высится мачта и роскошный флаг. Зеленые изгороди, образцово подстрижены. Все дворики ухожены, с прекрасными цветниками. Окна всегда без занавесок. Я переехал, оттуда, в Нюкёбинг. Весной я возвращался домой, в Украину…
И, вот, я снова здесь. Сандхольм. Потом, Аугустенборг. Это хорошее место: рядом роскошный парк, протока. Скамейки на берегу, дорожки в парке. В том году, я мало занимался в Дании литературой. Привыкал к западной жизни. Оказалось, не все так просто в этом мире. Главное для меня - возможность реализовывать себя в творчестве. Этот процесс удалось наладить только в этом году.
Я намеревался начать этот роман с детских лет. Но, потом, не раз вносил корректировки в свои заготовки. Никак не мог подступиться к роману. Писал поделку, нервно списывая ее с детско-юношеского опыта. В это время, 2021 году, в декабре месяце, я еще сотрудничал с каким-то заграничным сайтом - готовил им прозу, за небольшие деньги. Пахал впопыхах на этой ниве. Время было уже напряженное. На границе, в это время, враг уже накапливал свои железные легионы, и мне приходилось отвлекаться на тревожные мысли. Стихи, правда, шли тогда очень неплохо. Но они, никем не оплачивались. Я старался поспеть со своей прозой к середине января. Обширная повесть, тогда, не пошла. Короче, на ней и закончилось это сотрудничество. Эту повесть, я, конечно же, доработаю, уже в более-менее спокойной обстановке. Таким образом, детство выпало из этого романа. Это останется в повести.
В продолжение еще одной - обязательной - сюжетной линии этого романа.
Собственно для меня, как автора, важен сам разговор с читателем о развитии литературных способностей. Как слова сплетаются в рифмы и строфы, как происходят коммуникации с метафорами и разными сравнениями, переплетаясь с разными вариациями на темы инверсий и тому подобных прибамбасов; приобретая законченные виды строф из всяких анапестов и анфибрахиев. Все это действительно присутствует в поэтических упражнениях (желательно ежедневных). Термины заучивать специально не надо; это придет потом, само, свалившись на голову, как созревший плод. Это актуально для всяких ученых литературоведов и филологов, чтоб казаться мудрее чем они есть на самом деле. Молодой человек, если у него получается стихосложение, должен насыщаться своим, стихотворным опытом. Он постоянно должен нащупывать связи между словами и предложениями; развивать соответствующие центры в мозгу, постоянно нагружая их; напрягая их; это как ношение тяжестей, занятия в спортзале; стихотворные мускулы должны укрепляться, в натруженных местах, должны появляться кровавые “мозоли”, которые будут сходить, а на том месте появляться новая - творческая - ткань. Боксеры это знают, как на сбитых костяшках, на кисти ударной руки, нарастает более плотная кожа. Без этого нельзя: невозможно перейти на более высокий уровень. В конце концов закаляется характер, приучает организм к жестким, творческим условиям, - очень спартанским, на самом начале пути, - учит творческой логике выживания, привлекает организм к поискам и наработкам сюжетов, дисциплинирует время работы; выбор места для ежедневных планеров. Окукливаясь в этом домике, под надежной крышей, - станет уютно думать (медитировать). Обживаться надо капитально, комфортно, где никто не видит и не мешает сосредоточиться; не лезет в творческие дела, когда ты беззащитен и наблюдаешь жизнь внутри себя; видишь внутренний мир, любуешься своею мечтою. Это все происходит наедине со своими мыслями, во время медитаций. Это развивает видения. Отсюда, потом, приходят стихи. Проза еще долго не будет получаться. И это надо будет учиться видеть. В это время, человек много читает. Обязательное изучение чужого опыта. Только идеальные образцы. Только гениальные вещи. Переболеть этим всем; взять максимально и закрепить это: попытками воспроизведения в собственном интеллектуальном соку. Это все не дается так просто. Это сопряжено с тратой огромного количества энергии, времени. Долго будет казаться, что это впустую. Об этом не раз напомнят тебе твои враги. Это могут пройти единицы, готовясь к новому рывку. Можно предпринимать попытку перехода на прозу. Пока внутри не застыло все. Инфантильность будет преследовать не один год. Надо искать место где эти процессы идут быстрее. Война, очень подойдет для этого. Со стороны эти все инициации выглядят не очень приятно. Человек и гордыней страдает, считая себя чересчур гениальным, - это все нормально, - приблизительно, до 25 лет, талантливый человек, и должен выглядеть таким, каким он возможно станет выглядеть в творчестве, как в пятьдесят и более лет, только не будет считать себя таковым, потому что узнает цену всего этого. Жизнь пройдет перед его глазами. Если он правильно развивается, так и будет.
Когда я понял что со стихами мне не пробиться, а писать прозу негде. Не будешь же ты писать в общежитии или в палатке, в тайге? Я ушел из геологии.
Я вернулся в Конотоп. Электромеханический завод. Это не самое лучшее время для воспоминаний. Снова общежитие. Нет никаких возможностей творить. Это все сказывается самыми жуткими неприятностями. Познакомился с Наташей. Ушел с завода. Снял комнату. Продолжал писать рассказ. Ничего не выходило. Устроился на другой завод. Свояк помог с работой. Слесарем. День/ночь/сорок восемь. День дежурю, а потом выхожу в ночь, а после, - сорок восемь часов, - дома. Ушел к Наташке жить, чтоб не зависеть не от кого. Наташка на мои творческие дела смотрела сквозь пальцы. У нее была дочь семь лет. Поселились в оборудованной летней кухне. Она работала на Электромеханическом заводе, а потом перешла в торговлю. У нас все было. Лет пять продолжалось это счастье. Потом я ушел. Все рухнуло, вместе с Советским Союзом. Сначала назад в общежитие а потом и в село, где я продолжал инициироваться в литературу. Я уже писал сносную прозу. Пару раз ездил в Москву. Сдавал в Литературную Россию. Что-то получалось. Я купил печатную машинку. Однажды с этой редакции мне дали открыто понять в письме, что все идет как надо, в правильном направлении, и можно подготовить что-то к печати. Потом, внутри редакции, как-то все резко поменялось. К власти пришли, те: шибко патриотические силы. На этом все закончилось - как, для меня, так и для СССР. Параллельно я бывал в посольстве Индии - стремясь выехать в Ауровиль. Таких поездок было пять, и все это время, кормил рукописями и редакции. Все тщетно. Передо мной окончательно закрылись все двери. Рассказ “Дембельские сапоги”, стал украшением всего моего творчества уже спустя многие годы. О Байконуре на время пришлось забыть.
Я попытался перейти на украинский язык. Еще советская версия российского языка не застыла внутри, как матрица, - а мне уже приходилось переводить себя в другое измерение, в другую плоскость, на другую галактику. Это было такое потрясение. В украинских редакциях, несмотря на стрессы с печатанием продукции местных авторов, наверное, много смеялись с непонятных слов. Это был не суржик. У меня не было словарей. Я делал наборы с двух языков. Этот процесс во мне кипел! В конце концов, я отказался от Байконура, который никому был здесь не нужен, - не в каком виде, не под каким, национальным соусом, - и перешел на местные мотивы и сюжеты. И скоро, в одной патриотической, киевской “Народной газете”, стали регулярно появляться мои рассказики. Это случилось в 1994 году, в марте месяце. Помню, мне пришлось добираться от Конотопа в село пешком. А это 42 километра. Шесть часов добирался! Транспорт уже не ходил; не было бензина. Так я отвозил в Киев свой первый будущий, напечатанный рассказ. Только через год-полтора я закончил с этими экспериментами с собственной творческой необходимостью. Я перестал видеть свое будущее в этом сегменте творчества. Были попытки перейти на новый уровень: попытался проталкивать в “Літературну Украиїну”. Это уже было лишнее. Для меня, это было уже опускание на дно океана. Я видел себя выше этого. Я вернулся в лоно русского языка, прекратив эксперименты, после некоторого скандала. Я попросил знакомую журналистку промониторить ситуацию с одной рукописью, - и мне открылись новые перспективы. Я будто сбросил с себя тяжелую ношу.
С этого момента я занимался исключительно советской версией российского языка. Благо я прекрасно чувствовал себя в его стихии. Как рыба в воде. Мне не надо было заискивать с тупыми чиновниками и филологами, которые смыслят намного меньше в литературе, но могут рассусоливать на общие темы, больше меня. Я запретил себе с ними общаться, вообще.
Мне прекрасно жилось в творческом коконе. Я много писал. Занялся выращиванием клубники, чтоб не зависеть от гонораров. Это был прекрасный ход, который кормит меня до сих пор. Даже в этом году, я ездил с Дании на родину, чтоб поддержать свои грядки с превосходной клубникой. Где-то около пяти-шести соток теперь у меня в пользовании. Это не те, что я выращивал в Сумской области, - те пришлось бросить, после поспешного бегства в Киев. Это были уже повторные грядки, в Черниговской области, где я купил себе домик, с окнами в сад. Где у меня имеется прекрасное место для медитаций.
25. 11. 2023
Первые публикации в прессе.
Мясник, бабуся та двоє реберець
М'ясник - дебелий гевал з вибалушеними, мов у тухлого окуня, очима старанно витирає лезо важкої сокири.
Уздовж бар'єра, за яким горою височить м'ясник, рухається помаленьку бабуся.
М'ясник краєм,ока спостерігає за нею, наче кіт за мишею.
На дерев'яному прилавку, крім вагів, лише невеличкий шматок телятини -двоє нерозрубаних реберець.
Бабуся боязко торкає реберця пальчиком і шамкотить:
- Шкілько?
- Скілько й учора, - іронічно відказує м'ясник. - Каждий день ти, бабко, сюда приходиш допитуєшся: "Не подешевшало?" Тепер нічого не дешевшає, токо дорожчає. - 3 почуттям своєї зверхності над старою він обводить поглядом м'ясний павільйон, де, крім нас трьох, уже ні душі. Очі його сяють, ніби знамена перемоги.
На той заряд іронії бабуся й вухом не веде, всю її увагу заполонили реберця.
- Ну що, береш? - питає м'ясник.
- Відріж одне, - просить бабуся, показуючи сухеньким пальчиком.
- Мені аби шупець зварити, - виправдовується, поки той розбатовує телятину. Перед дверима вона довго обмотує реберце цупким папером, кладе в обшмульгану сумку і виходитьз павільйону на мороз. М'ясник задумливо дивиться їй услід.
- Вимерзнуть! - каже він таким голосом, що треба вірити.
Але не хочеться. Хочеться вірити що життя все ж милосердніше за нього.
Газета «Народна газета», березень 1994 р
Зубри
- Ньо! - стьобає Іван лозиною гнідого мерина. - Який аж ти ледачий... Ньо-ньо!
Боян трохи пробіг і вкотре вже збився иа повільну ходу, плентаючись узбіччям лісової дороги.
Іван скочив на дорогу й пішов поруч, немовби демонструючи Романові свого дбайливо випрасуваного піджачка з акуратно накладеною біля петельок латкою.
Роман скоса, роздратовано подивлявся на супутника, з саней.
Обличчя у Івана невиразне, сіре, обтягнуте тонкою шкірою, крізь яку випинають дрібні кісточки. Брови стрішкою. Роман багато молодший, чорноокий та чорнобровий, їдуть ремонтувати лінію: будівельники копали траншею й пошкодили підземний кабель.
Трохи розім'явшись, Іван знову падає в сани, на грубенький шар сіна, від яким лежить їхнє причандалля - лопати, монтерська сумка.
- За Брежнєва добре жили, - верта він до перерваної розмови. - У лавці все було: вино разне, канцерва...
- Крали за Брежнєва добре, - перебиває Роман. - Я зроду селюк, знаю. Бо, як сам не прихопиш, ніхто тобі й жмутка сіна не дасть.
- А я й тепер беру, - без ніяковості зізнається Іван. - От восени два воза буряків з поля притіг.
- То ж бо й є! Колись казали, що весняний динь рік годує. А тепер, виходить, осіння ніч.
Супутник мовчки усміхається, розмова на цьому згасає.
Переїхали ліс, обабіч потяглася їжакувата, ледь припорошена снігом стерня, над нею з галасом кружляло гайвороння.
- Диви, зубри! - гукнув раптом Іван. - Хоч би Боян не сполохався.
Неподалік дороги, біля скирти, з'юрмився гурт могутніх, укритих довгою темнобрунатною вовною тварин: одні лежали на соломі, інші стояли, ліниво пережовуючи колгоспні харчі. Навіть на відстані від них віяло дикою, грубою силою.
Боян, проте, й далі чвалав поволечки, здавалося, що й поява тигра не примусила б його бігти.
- Скільки мняса пропадає! - зітхнув Іван, коли поминули зубрів. - Це б одного завалити, надовго хватить.
- То, може, вернемось? - тамуючи посмішку, спитав Роман.
- Нє-е, - лякливо озирнувся Іван. - Паганяймо, ну їх до біса...
1994
«Котяче золото»
Того разу мені із щойно зарахованим у бригаду копачем Левіним доручили розчистити старі шурфи на річці Вертлаї. Це в тайзі, на відстані притуленої до мапи долоні від Красноярська.
- Золота за комунізму не буде! - патетично заявив Левін першого ж дня нашої роботи. Тобто я неточно висловився: буде, але з нього будуватимуть туалети.
- Добре, хоч туалети залишаться, - відказав я. Він блимнув спідлоба оком, замовк на цілий день і лише ввечері, лаштуючись до сну на пахучому ялиновому лапнику, мовив у темну пащу тайги:
- У мене немає партквитка, але я знаю, що таке комунізм. Це коли прокинешся вранці, а -на тебе вже чекає твоя пайка! - І, змірявши мою .особу поглядом, багатозначно додав: - Ось так, молодий чоловіче!
Сумніву не залишалося: переді мною один з тих, кому офіційна ідеологія геть скаламутила здоровий глузд.
Ранком я приніс до багаття харіуса, яких у прозорій воді Вертлаї ходили цілі табуни, і щоб спіймати майже кілограмову рибину, вистачало спритності рук.
- А от, - кинув жартома, - й наша пайка. Не кожен патентований комуніст має таке на сніданок.
- Не блюзнірствуй, - огризнувся Левін. -Комунізм - це світла мета всього людства, за нього люди кров проливали!
Після сніданку він поліз у шурф, і через кілька хвилин звідти почувся збуджений крик:
-Шурику! Тут золото! багато золота!..
У солом'яно-жовтому мінералі з металевим блиском неважко було впізнати пірит. Шукачі звуть його ще "котячим золотом". Але початківці часто сприймають за справжнє.
- Гм, знахідка віку, черкнув я ребром молотка по розкішній друзі, и вона приснула іскрами Туалет будуватимеш?
- Та ти що, Шурику? Це ж золото! Нам страшенно пощастило!
- Ну, гаразд, прикрий його хмизом, пізніше сюди вернемося. - Пояснювати Левіну, що він помиляється, мені чомусь не хотілося.
Другого дня, зібравши зразки з шурфів, ми вирушили назад. Вузькою евенкською стежкою, що ледь проглядалась у траві, йти було легше, ніж нетрями, та однаково згодом притомилися, сіли відпочити.
- Давай пожуємо, - запропонував я. - Що у нас є?
Супутник мовчав.
- Діставай гречану кашу, і згущонка теж не завадить.
- Я їх там покинув, - озвався нарешті Левін. -Не влізло. І то ще скільки золота залишилося..
Більш як десять кілометрів він тягнув на собі в рюкзаку, крім належних зразків, кілограмів зо двадцять піриту.
- Ага, - склеїв я щось на кшталт посмішки, - з таким вантажем довго тьопати до комунізму.
1994