Как- то утром, взглянув на себя в зеркало, она обмерла: исчезла та несимметричность лица, которая с юности была предметом ее досады. Сейчас из сверкающей глади зеркала смотрело совершенно пропорциональное лицо с ровными плоскими контурами и расширившимися от ужаса зрачками.
Полгода назад Дэля прочла сенсационную статью ученых о том, что утрата обычной диспропорции лица - знак скорой смерти.
Так. Несколько минут она просидела в полном оцепенении. Что-то пожевала на своей крошечной кухоньке, не ощущая вкуса. Потом начала механически одеваться. Надо было что-то делать, куда-то идти. На работу, конечно. Так же механически, ни за что не цепляясь сознанием, она пересекла центральный парк Горького и села в трамвай. Обнаружив в руках мобильник, она набрала номер подруги и чужим голосом сказала:
- Галя, мне кажется, я скоро умру…
- Дэлик, приезжай! Сегодня же, сейчас же, слышишь? - приказывала, как всегда, Галина, ни о чем не расспрашивая заранее
Отвернувшись к окну, Дэля мучительно обдумывала одно очень важное обстоятельство, с которого, собственно, и началась ее внутренняя мука. С того самого сна:
…она бродит по какому-то экзотическому саду и вдруг видит огромный зеленый аквариум, из которого, прижавшись крошечными лбами и носиками к стеклу, смотрят на нее младенцы…
И этот сон-кошмар разбудил ее. Он отнял у нее покой и ночи.
От рождения у нее было редкое и тяжелое имя: Аделина. Но и мать, и друзья ее звали просто «Дэля». Высокая и смуглая, Аделина Дымоева была первой красавицей среди беркутовских старшеклассниц, и потому на нее обратил внимание самый лучший из ее ровесников - комсорг Валерка Туманов. Так и звали их: Туман и Дымка. Их видели обнимающимися за углом школы, на автобусных остановках, на мосту у Заречного парка. «Эй, Аделина, береги себя, девочка. Грех рожать без мужа», - умоляла и наставляла ее мать. Но после школы Туман оказался в Афганистане. Через два месяца после его отъезда Дымка, страшась скорбных глаз матери, первый раз корчилась над тазиком, наполняющимся теплой живой кровью… Природа отомстила ей: Туман не вернулся из Афганистана.
Пока Дэля, выйдя из трамвая, спустилась в подземный переход и шла среди сотен людей, в ней оживало прошлое…
…Южный город раскинулся на обрыве, над самым морем. Каждый вечер она переправлялась на пароме через залив, где он с цветами встречал ее на Графской пристани. Один из многих советских морских офицеров в белом с золотом кителе.
На дальнем мысе тень горы прятала их в своей прохладе. Дэле казалось, что никогда это счастье не кончится. Но однажды утром голубоглазый капитан неожиданно признался, что он женат. И так же синело море и чернели скалы, когда вечером Дэля, задыхаясь от слез, бежала из южного города, унося в себе крохотный росточек, обреченный на гибель.
Время шло. Она работала в центральной городской библиотеке и в нее влюблялись читатели: студенты, художники, аспиранты… И, как это часто бывает в молодости, Дэля снова пребывала в состоянии постоянной биологической радости: ожиданий, встреч, объятий.
Но семья не получалась. Каждый роман ее заканчивался одним и тем же: сгустками теплой и страшной крови, застывшей в стеклянном больничном тазике. Дух дремал.
Дух дремал в ту эпоху у целого народа, «выскабливающего» из себя вместе с естеством и сознание, и Бога…
Как всегда, молодые люди равнодушно скользили мимо длинных рядов замолчавших в последние годы классиков в компьютерный салон. Дэля прошла в дальний угол пустого читального зала, открыла старенький томик Библии на той странице, номер которой отчетливо врезался в память, и снова, как и в прошлый раз, поразили ее смыслом и простотой слова давидова псалма: «Буду ходить пред лицем Господним на земле живых». Живых? А те, те, кого она распяла собственными руками? Искромсала их крошечные тельца… Им не ступать по земле живых. Не расти их ножкам. Ушли в смерть, не родившись. Как страшен был этот контраст. Нет, лучше не думать об этом. Дэля закрыла книгу. Напрасны эти терзания. Поздно. Да и не успеть, видно…
Не успеть прийти к Богу, но – к какому Богу?
Еще одно обстоятельство терзало теперь душу женщины. Отца она не знала, мать ее была из другого народа, другой веры…
Она лишь помнила тот далекий горный аул, куда в летние каникулы привозила ее мать, помнила коричневые и жесткие от трудов руки тетушек Наваль и Джамал, до сих пор слышала треск выкинутой вперед руки, когда одна из них, соединив ладони перед собой,начинала шептать молитву на незнакомом языке… И стоило Дэле представить на шее православный крест, она вздрагивала всем существом своим. Ей казалось, что где-то за плечами ее поднимают из могил головы и мама, и тетушки, и с молчаливым укором смотрят на нее…И не было в ней ни капли набожности, а лишь страх. Страх совершить еще одно непоправимое. Она и Библию-то открыла бездумно, но первая же прочитанная строка поразила ее: «Буду ходить пред лицем Господним…» Она звучала теперь как приговор.
Беркутов был маленький городишко, где прошло детство Дэли. Но за последние годы он разросся и почти вплотную придвинулся к областному центру, откуда Дэля электричкой поехала к подруге. Стояли седые предрождественские дни. Рано вечерело. Ехать было не более получаса. Дэля дремала, уткнувшись в мех полушубка…
…на одной из пролетающих мимо станций без названий входят молодые люди. Садятся неподалеку от Дэли, о чем-то переговариваются вполголоса. Тот, что сидит лицом к ней, страшно напоминает ей кого-то… Боже! Да это же Туман! Сердце Дэли колотится от ужаса. Не может быть! Туман погиб четверть века тому назад. Дэля перестает дышать, она не может шевельнуться… Тот, что помоложе, с ярко-голубыми глазами, на мгновение оглядывается на Дэлю… И он, совсем еще подросток, тоже знаком ей лицом. Кого же он напоминает? А там три девочки, сидят спинами к ней. Лиц их она не видит, но тянет и тянет шею, чтобы заглянуть в них. И когда они выросли?. В проходе на полу брошено в беспорядке много обуви.Зачем они разулись, - недоумевает Дэля. Но вот электричка встала и ребята, босые, идут к выходу. «Эй, вы забыли обуться! Куда же вы?» - беззвучно кричит им Дэля. У ней нет голоса. Она бежит за ними, а они, не оборачиваясь, уходят вперед, по туманным улицам знакомого ей городка и и она, с подламывающимися ногами, пытается догнать их и не может. Наконец они растворяются в черноте арки большого многоэтажного дома…
Дэля открыла глаза. Горечь жгла сердце. Она узнала их. Они давно поселились в ней и живут, разрывая ее на части.
Пять пар обуви должно было стоять в ее маленькой прихожей.
И, находясь еще как бы под гипнозом сна, Дэля двинулась знакомыми улицами, прошла под той аркой и, пересеча дворик детства, постояла под окнами трехэтажной «сталинки».
Вон из того окна на третьем этаже она в детстве ждала маму, которую всегда любила и оберегала ценой лжи… И вдруг она поняла, что не пойдет к Галине И поспешила обратно на электричку. Она бежала от слов и участия. От новой лжи.
Дэля ехала в безлюдном вагоне. За окнами, не отставая, скакала холодная седая ночь. Мелькнули пару раз меж голых ветвей маленькие придорожные часовенки. Их не было прежде. Новая эпоха принесла отторжение общества от книги и в то же время какое-то всеобщее устремление в сторону храмов.Застывшими глазами смотрела Дэля в черные окна, и ей вдруг представилась картина встречи и всеобщего покаяния - и тех, кто ушел, и кто должен был родиться, и живущих ныне… Здесь, на земле живых. Пред лицем Господним. И задохнулась в слезах.
А рядом в сумочке вспыхивал и пел мобильник. Ее не дождалась подруга в Беркутове.
Вечером из глубины зеркала на нее глянула сухопарая женщина с погасшими глазами… От уголков рта змеились глубокие черные тени. Лицо было совершенно симметрично.
Февраль шел на убыль, но зима еще держалась, метель и ветер, крепко обнявшись, еще носились над городом. Окна в храме были освещены и дверь приоткрыта. Шла служба. Дэля поднялась по ступенькам и хотела войти, но дверь с силой захлопнулась прямо перед лицом женщины.
Страшно.