Есть такой зверек – гнус. Вернее было бы назвать его насекомым. Хотя Генрих Манн в свое время вывел образ двуногого гнуса – тирана. В нашем случае это зверек.
В судьбе Анны с дочерью он появился давно, еще задолго до рождения Анютки.
Анна Березина была дитя первого послевоенного поколения.. Коричневое платьице из штапеля. Чернильница в мешочке. И украдкой – на «нелюбимых» уроках – переписывание своих и чужих стихов в блокнотики. Нинка Силантьева – авторитет среди девчонок – сидит всегда на «галерке», ближе к пропахшим «Беломорканалом» парням – переросткам. У Нинки начес – бабетта на голове и немигающий взгляд из-под шлема копеечной черной туши. Самое большое удовольствие для нее – подговорить одного из дружков подкрасться сзади и вырвать у Аньки блокнотик… Блокнотик ходит по рукам, а по склоненному вниз лицу Нинки сбегает, как ручеек из канализационной трубы, улыбка. Гнус…
Спустя много лет…
Пьяную беременную женщину перерезало на железной дороге пополам. Обезноженную, ее привезли в больницу, где она, говорят, долго и грязно ругалась, пока наконец ее угасающее тело не исторгло из себя живого младенца.
Так появилась на свет Наташа Елькина.
Впервые старшая воспитательница Березина Анна Калистратовна увидела ее в стайке детдомовских ребятишек, которых привезли в загородный пионерский лагерь «Дрозды». Из стайки торчала ее худенькая шейка…
Вечером, делая обход, Анна поймала пристально-ожидающий взгляд девочки и ладонью коснулась ее стриженой головки. Та мгновенно прильнула к ней. При этом улыбалась она как-то странно: не успев зародиться, ее улыбка тут же стекала куда-то к подбородку, сужая лицо и делая его похожим на комариную «мордашечку».
В «Дроздах» было две Анны. Так как у старшей Анны было трудное отчество, ребята ее стали звать просто «Большой Анной», а ее дочь – «Маленькой Анной». К тому же они были очень похожи друг на друга. Все ребята хотели быть ближе к Большой Анне, потому что она затеяла кукольный театр – и весь лагерь теперь шил кукол, надевал их на руки и разыгрывал разные спектакли.
Наташа оказалась очень живой и способной девочкой. За лето она выросла, округлилась.
Черный августовский вечер. Две Анны обходят спальные корпуса. Где- то в кустах допевают цикады. Ночная бабочка бьется о стекло веранды. Скоро осень.
Глядя на притворяющуюся спящей Наташу, Большая Анна с болью думает, что никто и никогда, обняв ее на ночь, не скажет: «Какие же у тебя длинные ножки стали, доченька.»
Она гладит отросшие и выгоревшие пряди на голове девочки.
Потом две Анны, как две тени, на цыпочках выходят из корпуса. И не видят, как не по-детски холодно блеснул наташин глаз в спинку Анютки.
А осенью стараниями Большой Анны 5а, где классной была она, пополнился новой ученицей. Наташей Елькиной. Нашлось место Наташе и в маленькой комнатушке Березиных, куда она частенько забегала на чай.
Страна готовилась сделать прыжок в другую эпоху и доживала на продуктовые талоны.
По странным обстоятельствам талоны Березиных оказались в квартире Нинки Силантьевой, о чем украдкой сообщила Анне соседка. Анна спустилась на первый этаж. В проеме разбитой двери возникло то, что осталось от прежней Нинки: испитое бесполое существо в сальном тряпье. Только из-под зажатой изъедено- черными зубами папиросы сочилась все та же улыбка-гнус: «А-а, Анька…. Дура! Ты же всегда была дурой! Чего ты добилась в жизни?...Ха! конуры…Вот ты и завидуешь мне.»
Талоны, конечно же, не вернули. Но с того часа грязные выкрики и угрозы неслись вслед Березиным каждое утро из силантьевских форточек, и две Анны спешили пробежать мимо.
Силантьевы жили в огромной трехкомнатной квартире. Они нигде не работали, но, как говорится, жили, били и веселились сутками. Окна их были заткнуты кусками фанеры или тряпьем. Нинка аккуратно каждый год поставляла в начальные классы детей- токсикоманов, а в старших классах эти дети уже неизменно превращались в наркоманов и воров-рецидивистов. Самый старший из них, Константин, был трижды судим, затем бежал и находился, кажется, в розыске. Второй, Антон, приобрел машину, собранную, очевидно, по частям. Вся пятиэтажная хрущовка просыпалась на рассвете от шума «тарахтелки», на которой Антон привозил очередную веселую компанию. В этой квартире обретали «крылья» для веселой жизни еще семеро маленьких Силантьевых. И никто из жителей дома не смел сказать им и слова. В определенном смысле Силантьевы держали в руках не только дом, но и весь городок, потому что к ним тянулись связи из зон. Все видели, как какие-то темные фигуры с авоськами, в которых болтались банки с совковой «разливухой», ныряли в силантьевский чад.
Туда же подпадали и заходящие – «по должности» - участковые милиционеры.
Между тем время шло. 5а класс перевалил в 6а, и в конце первой четверти, когда прошуршала и затихла в городских скверах листва и пришли зимние холода, Наташа Елькина вдруг исчезла. В интернате ее тоже потеряли, и городская милиция не могла найти беглянку. Сердце Большой Анны заходилось, когда по вечерам, кидая взгляд на черные и гудящие от ветра окна, она представляла девочку, прячущуюся от холода в подъзде.
Через месяц Наташу нашли и привели в школу. Услышав об этом, Анна бегом спустилась в вестибюль. Увидела Наташу с опущенной головой, схватила красные ледяные пальцы девочки и, растирая их, говорила: «Наташа, где же ты была?.. Ну ничего, главное – ты вернулась к нам. Пойдем, твоя кукла Принцесса ждет тебя на репетиции…»
И в это самое мгновение девочка подняла на секунду голову и тут же опустила ее, и Большая Анна успела увидеть, как судорогой пробежала у ней по лицу знакомая улыбка-гнус. Но увы, - перед ней было дитя, и Анна не посмела поверить в то, что почувствовало ее сердце.
К весне Наташа перегнала ростом и Анюту, и других девочек. Как-то Анна заметила ее завороженно-недобрый взгляд на выходящую из раздевалки Анюту в новом плаще. Точно такой же плащ женщина купила было и себе.
В день рождения Наташи две Анны пригласили ее на чай с домашним тортом. После чая Большая Анна распахнула шкаф и сняла с плечиков серебристо-велюровый плащ. Он был сделан в стиле очень модной в те годы кокетливой «разлетайки». Анна накинула его на плечи именинницы, ошеломив обеих девочек.
В следующие годы, в седьмом, восьмом классах, Наташа так же периодически исчезала куда-то. И, возвращаясь, на все расспросы отвечала своей неизменной улыбкой. Большая Анна говорила себе: вот закончит школу, а там станет взрослой, поумнеет….
Стоял необычайно жаркий май. Проводив Большую Анну до остановки и, вернувшись в комнату, Анюта внезапно решилась вымыть окна. И так увлеклась мытьем, что почувствовала присутствие Наташи только тогда, когда та уже стояла за ее спиной и улыбалась. «Второе окно мое!» - заявила гостья и, легко вскочив на подоконник, распахнула раму, схватила тряпку…
Маленькая Анна убежала на кухню готовить чай, а вернулась – нет Наташи, и окно не домыто, и отвертки какие-то валяются на подоконнике…
Маленькая Анна всем телом ощутила, как дрогнула рама у ней под руками, но было уже поздно, потому что рама вместе с обнявшей ее девочкой уже отделилась от проема и летела вниз, и с ужасающей скоростью летели к ней навстречу мелко-зеленые тополя, юные травы и клумба – еще пустая, черная, рыхлая. Клумба приняла девочку и уберегла ее, испачканную от порезов кровью, уберегла ее косточки, тело…
Две Анны, обнявшись, замерли на диване в своей крошечной комнатке в коммуналке. Зверек-гнус обманул их. Он и Наташу обманул. Только она об этом никогда не узнает…
Прошел еще год. Уже без Наташи. Ученики 9а получили аттестаты и, потанцевав в школьном зале, разошлись по домам.
Майская ночь как-то незаметно перетекла в раннее утро. Березины еще не успели сомкнуть глаз, как услышали знакомое тарахтение под окнами. «Мать, позови Натаху!»- окликнул повелительно мужской голос. Натаху? Какую Натаху? Большая Анна приблизилась к окну, выглянула. У знакомой «тарахтелки» стоял, подбоченившись, Константин. Анна не сразу узнала его иссушенное многолетней жизнью в бегах лицо. Длинноногая девичья фигурка, выпрыгнув, очевидно, из окон Силантьевых, метнулась к нему, и, забираясь во внутрь «тарахтелки», игриво спросила: «Костик, а это правда, что ты мой папик?».
Да, это была Наташа Елькина. И только в то раннее майское утро для Анны все встало на свои места. Все эти годы Наташа время от времени ныряла в этот омут, куда ее неудержимо влекло, тянуло в этот мир нравственного смрада и разгула. Кровь тянула. Вполне вероятно, что Константин, которому не было еще и тридцати лет, являлся ее отцом. Ведь мама Елькина, очевидно, тоже здесь бывала и совратила четырнадцатилетнего подростка Костю…
11а заканчивал школу уже в другой стране. У Березиных неожиданно появилась возможность уехать из этого города.
Был теплый августовский вечер, когда две Анны, ставшие еще более похожими друг на друга, выкатили из подъезда свою поклажу на колесиках под привычный свист и улюлюканье Силантьевых. Не исключено, что за грязной ситцевой занавеской пряталась и Наташа.
Лет десять спустя Большая Анна проездом снова оказалась в родном городишке. На привокзальной площади развернулся ряд новых магазинов. Среди них Анна увидела маленькую закусочную с надписью: «Трактир. И.п Силантьев К». Знакомая фамилия заставила Анну замедлить шаг. Из трактира вышел раздобревший Константин, пошел к машине,и тут же следом выскочила Наташа, тугая, сочная, кинулась, смеясь, к нему. Он что-то сказал и шлепнул ее с супружеской бесцеремонностью по ягодицам.
Анна поспешила уйти. Что ж, по-разному складываются человеческие судьбы. Но меньше всего на свете ей хотелось бы сейчас встретиться с улыбкой Наташи Елькиной.
Он ведь очень живуч, этот зверек-гнус…