Посвящается Александру Дюрису
В связи со стремительным разрушением Аргентины снова подумала о художественном методе Борхеса. Он был парадоксален в своей попытке синтезировать рациональный способ мышления и магический. Наверное, лучше сказать, это была система взаимоисключающих методов. Мировоззрение Борхеса не было цельным. Там был явный шов, и он не мог рассосаться. Но мог погубить мировоззрение аргентинцев.
Было бы несправедливо обвинять Борхеса, ставшего для Аргентины тем же, кем и Лев Толстой с романом «Воскресение» для русского народа. То есть отражающим противоречие не только своего времени, но и самой аргентинской реальности.
С одной стороны, Борхес использовал магический реализм для того, чтобы оживить миф, дух предков, сражавшихся за независимость страны. А с другой стороны, брал рациональный инструментарий и создавал умозрительные миры, работая в жанре эссе-фикция или используя средневековый опыт интерполяции, а это и есть один из главных методов разрушения знания (оригинала) и черта постмодернизма.
Как сказал один поэт: «Достаточно поменять одну черту, чтобы ландшафт перестал быть узнаваем». Это и произошло в новом искусстве. Этим пользовались и ФЭКСы, когда брали те же элементы, что и в реалистическом искусстве, но при этом собирали их в новой логике абсурда.
Поначалу я не понимала, о чем Борхес же пишет в рассказе «Книга Песка». Я даже написала свое продолжение «Книга Песка. Эпизод II», но оно ошибочно. Хотя весьма занимательно: мужчина, приобретя у книгоноши Книгу Песка, меняет ее на молчание. На весах была либо избыточность слов, либо абсолютная тишина. Чтобы спастись, он выбрал второе. Я сделала упор только на теме бесконечности, которая изводит человека, ведет его к гибели, перегружая его. Почему он гибнет, я так до конца и не поняла, хотя мысль лежала на поверхности. Борхес же пишет о том, что всякая копия уже уничтожает оригинал. То есть герой Борхеса гибнет не потому что втянут в бесконечность, а потому что лишается опоры и ориентиров.
Любая интерполяция, маргиналия на полях или перевод уже разрушает оригинал. Так, Бомбейское Писание по сути уничтожает саму Библию. А1 уничтожает А. Борхес не может говорить об этом прямо, это бы вызвало шквал критики со стороны христианского мира. Но вывод этот очевиден. Если в мире уже есть Книга Песка- Бомбейское Писание, значит, рождается Хаос. А он и разрушает, как взбесившаяся стихия или книжный червь, по настроению, само учение Христа. Копия всегда будет стремиться разрушить Оригинал, это ее сущность. И она не успокоится, пока не разрушит его окончательно. Оригинал должен быть сильнее и уничтожить копию, любое альбигойство. Но это почти всегда невозможно. Потому что оригиналы стареют и дряхлеют, теряют силу. И было хорошо, если бы на смену им приходили другие оригиналы. Но не тут то было, и мир начинает взрываться и наполняться симулякрами. Это и есть идея Борхеса, которую подхватил потом тот же Брэдбери в том же рассказе «Дом Эшера 2».
Именно о Хаосе рассказ и «Синие тигры», а вовсе не о том, что в мироздании есть некие боковые пространства, где перестают работать физические законы. В самой метафоре тигров есть уже хаос. Камни не могут быть тиграми, но являются ими, чтобы путать нас. Речь не о синих дырах, не о сингулярности, а вот именно что о том, что стоит появиться лишнему камню или песчинке, и Хаос начинает свое черное дело. А если дело его синее, человек может вообще принять его за космический или божественный промысел.
Сам Борхес нарисовал, как легко можно сбить даже вечную трансцендентальную парадигму в рассказе о египетской пустыне, когда он зачерпывает горсть песка и переносит его в другое место. И это уже другая пустыня. Она изменилась навсегда. Борхес не может быть полностью отнесен к авторам магического реализма, потому что он бьет по нему своей же рациональностью, схоластикой и комбинаторикой. И не случайно то, что из Аргентины он перемещается в Швейцарию и там умирает. Его младший соотечественник Кортасар (которому Борхес же дал путевку в большую литературу) большую часть жизни провел в Париже, включился в эксперименты, «новый роман», хотя его «Выигрыши» («Счастливчики»), написанные на аргентинском материале, уже в полной мере являют нам состоявшегося писателя. Кортасар не стал Роб-Грийе с его полным нравственным нулем именно потому что его вытянули из деконструкции латиноамериканские метафизические реки.
Оба аргентинца, вышедших из знойного двойничества Буэнос-Айреса, принадлежавшие к разным политическим лагерям (Кортасар был леваком, но разочаровавшимся в Кубинской революции), предпочитают жить на излете рациональной Европы, в постПросвещении. И Перон тут совершенно не причем. То есть он при чем как причина. Да, покидать Аргентину, скатывающуюся в фашизм, было необходимо для физического выживания, но оба писателя могли найти для проживания те страны, которые бы продолжали в их жизни и творчестве магический реализм, среди бедуинов, на островах. Да мало ли… Однако оба сделали прагматичный рациональный выбор. Они поехали туда, где фашизм и зарождался. Любая латиноамериканская хунта вторична по отношению к европейскому фашизму. Вот почему латиноамериканские диктаторы с их буфонными театрализованными мундирами так смешны. Потому что они вторичны. Этой же участи не избежал и Каддафи, скатившийся в постмодерн.
В довольно подробном эссе «Борхес и Слепота» я пишу о том, что Борхес предпочел создавать свой миф об аргентинском Юге, Буэнос-Айресе, где мужчине пройти инициацию уже не возможно, пренебрегая живой историей. Именно поэтому он одобрил фашизм. Он его «не просмотрел» сослепу. Пиночет уложился в его представления о мачизме. Тут нельзя ни в коем случае путать мифотворчество и магический реализм. Магический реализм в утверждении фашизма вряд ли может быть повинен, а вот мифотворчество – да.
Зачем бежать от Перона, если ты, в конце концов, жмешь руку Пиночету?
***
Тут дело даже не в Борхесе, Кортасаре, Касаресе, а в том, что сам аргентинский конструкт, впрочем, возможно, самый органичный из всех возможных конструктов, стал разваливаться потому что в какой-то момент европейскость в нем перевесила. Произошла разбалансировка тонко созданной аргентинской лоскутной ментальности. В современном мире никакое танго, гаучо и традиционное поедание бычка в ресторане семьей ничего не может гарантировать. И потом в Аргентине всегда было сильным противопоставление Севера и Юга. И я нахожу некий исторический оптимизм в том, что русский Юг и Север – это одна духовная парадигма. Речь не о Российской Федерации, а именно о России.
Так, аргентинцы тратили духовность индейских культур, христианство хоть было живо, но деградировало до того уровня, что Папа Римский из Аргентины позже встал на путь либерального фашизма. Аргентинцы, которые и в самом самоназвании имели иллюзию серебра, которого у них никогда не было, стали возвращаться в страны Европы (Италию, Францию, Германию) как свою историческую родину. Второй «колыбелью» у них, конечно, была доколумбова Америка, но вернуться туда было уже не возможно. Так называемый индейский Ренессанс имеет все черты капиталистического мира. Индейцы скупают свои сакральные земли на деньги, которые крутятся в банках и порой их дети одеты лучше, чем американцы. Тут еще работает архаика рода и вождя. Маркеры, почти полностью утраченные белым человеком. ***
Континентальный рационализм в аргентинцах победил и они стали разрушаться вместе с Европой, выбрав и «страну, и погост», но с некоторым отрывом, потому что все еще продолжали работать затухающие индейские дрожжи. Кстати, латиноамериканского бума избежала Боливия и только сейчас начинает создавать романы в духе магического реализма. То есть опыт аргентинцев, колумбийцев и других народов перешел в их «общественную (социально-художественную) парадигму».
Мысль о том, что все состояния мира, как людей, так и животных, рыб, насекомых никуда не исчезают, а архивируются, принадлежит моему другу, мыслителю, актеру Александру Дюрису. По его представлению, Вселенная – это и есть Библиотека Состояний. И вся эта накопленная тысячелетиями масса состояний имеет способность перемещаться, перезаливаться в новые общественные парадигмы. И питать, наполнять, давать им смысл. Так, Дюрис уничтожает подход Борхеса, для которого многообразие мира зачастую сводилось к комбинаторным операциям и полной бессмыслице, в том числе и к теореме про обезьян, которые сидя за пишущими машинками рано или поздно случайно напечатают «Войну и Мир» («Пьер Менар, автор «Дон-Кихота»), потому что его Вавилонская Библиотека – это, в сущности, самоуничтожающийся механизированный организм.
Почти все книги в Вавилонской Библиотеке бессмысленны. В Библиотеке Борхеса нет двух одинаковых книг. Но практика жизни доказала, какую бы комбинацию букв вы сегодня не забили бы в браузер, на нее вылетит ссылка с соответствующим содержанием. Абсурд размножается с куда большей скоростью, чем истинная мысль.
***
Идея о Вселенной как Библиотеке Состояний бьет также и по мысли поэта Евтушенко, который написал:
И если умирает человек.
С ним умирает первый его снег.
И первый поцелуй, и первый бой
Все это забирает он с собой.
...
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Дюрис без всякой эзотерики, а рациональным способом доказывает в статье «Прогнозирование парадигмами», что никто и ничто никуда не исчезает. Все остается (как я понимаю, на уровне энергии или клетки), архивируется и со временем перезаливается в новую форму. Именно поэтому так важна археология, которая достает из исторических слоев не столько артефакты прошлого, сколько наполнение для будущего.
С точки зрения того же Шпенглера все культуры замкнуты и не наследуются. Дюрис опровергает и его. Ведь можно допустить, что элементы культур могут потом попадать и прорастать в других культурах. В конце концов, есть универсальные законы Бытия и бродячие сюжеты. Они вспыхивают то здесь, то там в разных интерпретациях. Наверное, не только элементы культур как зерна могут прорастать в других частях мира, но и в целом потенциально переноситься даже пучком родовых черт культур. Воспроизводя старую несущую конструкцию, которая обрастает новым живым мясом.
Правда, нельзя влить жизнь в уже умирающую культуру, цивилизацию (тот же Шпенглер писал о том, что цивилизация это и есть смерть культуры, расцвет которой уже прошел) используя элементы чужих культур. Скажем, Доминик Веннер в книге «Самурай Запада» считал, что опыт самураев мог бы возродить дух Европы. Это не работает. Но может сработать в зарождающихся культурах.
Для Дюриса общественная парадигма и есть некая гигантская емкость-хранилище. Поэтому Библиотека по Дюрису – это не только книги. Довольно интересно было бы визуализировать эту идею. Это не так просто, согласитесь. В таком варианте Вселенную можно условно изобразить как планету, в ландшафте которой есть и выемки как ложбины или овраги, и полки с книгами, и много чего еще. Вселенная может быть изображена одновременно и как природа, и как дом человека. Борхес тоже иногда видел подобное. Например, он рисует в рассказе «Юг» улицы Буэнос-Айреса как коридоры, а площади как патио. Но в целом эта линза ему не свойственна. Для него Вселенная – это Схема. Для Дюриса – Живой Организм.
Библиотеку Борхеса художнику легко изобразить, она описана как в учебнике алгебры. Она имеет жесткую структуру. Это комбинаторный перебор всех возможных вариантов двадцати пяти знаков. Эти книги уже посчитаны. Именно в это число и войдут те книги, которые еще будут написаны, или же туда (я домысливаю) войдут не книги, а только их названия (автобиографии архангелов, гностическое Евангелие Василида, правдивый рассказ о твоей собственной смерти и т.п). В такой интерпретации эйдосы Платона тоже могут сработать неожиданно как названия книг. По сути ее даже можно не иллюстрировать художественными образами (на мой взгляд лучше всего Вавилонскую Библиотеку иллюстрирует М. Эшер, возможно, сам того не подозревая). Там речь идет о структурах, уровнях и переходах. Но там, повторяю, нет органики, живого.
Зачатки идеи Вселенной как Библиотеки состояний можно найти и в Книге Стефана Малларме. В ней собирается все, что когда-то было написано, создано. Но не происходило как факт Бытия или не было прочувствовано. Дюрис видит Библиотеку шире. Но тут лично мне совсем не понятно, если Библиотека Состояний включает Все, как в ней сосуществуют Порядок и Хаос?
Очевидно, что это разные «емкости», которые рано или поздно будут сливаться, бороться, отделяться, снова перезаливаться в свои «лакуны».
Не исключено, что однажды аргентинский миф может вспыхнуть и на руинах Европы, слиться с арабо-африканским франкофонным субстратом и дать какую-то новую культуру.
«Ничто не Земле не проходит бесследно…»
Комментарий Александра Дюриса
Благодарю, Валерия, за посвящение! Неожиданно.
А теперь о главном.
Хаоса нет. Вселенная-Пространство выращивает интеллектуальные зеркала (не путать с зеркалами в наших домах))) – это другое название Библиотеки Состояний. Пространство охраняет свои достижения, и смена состояний, смена парадигм, кому-то могущие показаться бессмысленными, хаотичными – это все то же Выращивание и Охранение. Хаос – это взгляд со стороны человека. Но человек – всего лишь производное Вселенной-Пространства. Следовательно, надо посмотреть на человека (с его Хаосом) со стороны Вселенной-Пространства, со стороны фундаментальных интеллектуальных зеркал. Но об этом я писал в статье "Брахман моего Атмана".
Я всегда старался писать максимально просто и лаконично. Но оказывается, что лаконично получалось, а вот просто – нет. К тому же я считал, что это все равно никому не нужно (кроме меня самого). Поэтому спасибо, Лера, за нашу НЕ-ПРОСТОТУ, которая встретилась и взаимообогатилась.