Ехал Я тут из оттуда в Питер поездом дорогим на дорогих местах, ехал прям как Некрасов, не меньше. Мне, по правде, этот Некрасов ваще не нравится, и стихи его Тьфу и сам и улица. Но говорят на воды сквозь родину ездил он классно, бывало, наберет авансов по издательствам и в Баден-Баден. В одном окошке снеги и березки, в другом Лев Николаевич луга косит. Ложечка в чае позвякивает, проводницы русые, свежие. Эх хороша Русь из окна литерного. Но в другой раз непременно поеду Маяковским.
Место волшебное, по правде, досталось мне случаем, отказное, а вот теплому пассажиру с виолончелью, впыхтевшемуся в мой литературный круиз на полустанке, было видать куплено заслуженно. Пассажир как зашел, немедля потребовал коньяку, коньяку не дали, не дали даже пива. Пришлось его виолончельному величию пить кофе. Пассажир шумно дремал, часто ходил сквозь меня в уборную, пытался читать, после нашел себя в телефонных разговорах. Долго хвастал в NOKIA как он не остался на фуршет, хотя его не то, что просили, умоляли, царицами соблазняли, но не поддался он, да куда он теперь денется из электрички, нет встречать не надо – ВОЗЬМЁТ ТАКСИ! Очередной раз отлучившись, пассажир прихватил с собой пальто, поезд как раз притормозил передохнуть, передохнул и застучал колесами дальше. А пассажир всё не идет, чую не ладное. И не один чую. Смотрит на меня красивая проводница, Я смотрю на красивую проводницу, вместе смотрим на виолончель. Вот бывает же любовь с первого взгляда, когда синхронизируются дыхания и мысли. Так было и с нами. Протерялся в Луге пассажир – подумали хором, Я , красивая проводница и виолончель. Чаю? Пожалуйста. Присмотрите? Ложечка позвякивает, за окном летит моя прекрасная Родина. Еду как Некрасов в Питер – сторожу виолончель.