***

                Мои женщины

                (Некролог)
               
                Вступление

     Моя последняя жена, с которой мы до сих пор общаемся с удовольствием на расстоянии предложила мне заняться серьёзным делом – начать писать книгу, основанную на событиях своей собственном жизни.
     Сегодня, это виртуальная книга - результат совместного труда ныне живущих близких мне людей, участвующих в корректировке не только забытых мною событий моей жизни, но и самого текста, за что я им всем чрезвычайно благодарен!
     Предполагаю, что она кому-нибудь будет интересна, поскольку люди нуждаются в опыте себе подобных и на этом опыте, чувственном опыте основана вся литература и тем она и важна, и интересна, живущим в этом мире, где во главе угла ещё не стало только бабло.
     Пример этой литературы - австриец Стефан Цвейг, успевший изобразить в своей не длинной жизни несколько книг увлекающих своим текстом в себя и не отпускающих творческую часть нашего общества, к коей я пытаюсь причислить и себя.
     Кстати, Моцарт тоже оставил своё творческое наследие в этих же чистых альпийских местах, где я никогда не бывал.
 
     Чужая жизнь всегда манит...
     Сегодня жизнь выставляется напоказ и кто-то от такого бесстыдного выставления подробностей своей жизни получает не только "лайки", но и реальные  суммы на свой счёт, но для этого нужно сначала стать "медийным".
     Это один из способов получения пассивного дохода без особого каждодневного труда, который получают писатели, музыканты, живописцы или учёные, которые предварительно вкладывают много труда, чтобы выделиться в общей восьмимиллиардной массе народа.   
     В основе же литературы лежит внутреннее переживание или увлекательный или захватывающий сюжет. Внутреннее же переживание всегда индивидуально, но, зачастую, подобно переживаниям других и тем оно ценно. Если оно трогает кого-то, то эти люди, уже твои или живут на одной волне с Вами и их может быть много и такие люди могут стать читателями или даже почитателями.
     Хотелось бы части этой книги направлять своим детям, а если от них будет отзывы, то делится этими написанными частями с другими людьми уже в печатном издании. В идеале мне бы хотелось, чтобы мои мысли и суждения стали кормить меня и мою в конце жизни разрастающуюся семью.

     Люди нуждаются в общении, а главное хотят, чтобы их слушали и по возможности  сопереживали бы. Именно на этом основана вся методика «охмурения» Дейла Карнеги, когда незнакомый человек может стать тебе «другом», пользуясь нехитрым набором слов, но главное он станет тебе симпатичным, только  потому, что будет смотреть тебе в глаза, и слушать именно тебя.
     Именно такому человеку мы готовы отдать почти всё или купить у него всё что угодно. В счастье важно, чтобы "тебя понимали", как сказано в известном фильме с участием Вячеслава Тихонова.
     Дефицит общения – главный дефицит урбанизированного общества.
     Я же нуждаюсь в передаче своих мыслей и эмоций, и надеюсь на уважение ко мне со стороны внимающих меня людей, поскольку уважение – это и есть та неоценимая награда, которую хочет заслужить каждый человек. Это же относится к моему желанию писать, пусть даже это будет просто моей графоманией.
     Язык, изложения моих мыслей и суждений неважен для меня, так как любой язык изложения доставит мне удовольствие, именно поэтому я совершенствуя себя в английском и, одновременно осваиваю немецкий, японский, итальянский и испанский, а недавно приступил к китайскому.
     Сам же язык сродни краскам для художника. Если художник может пользоваться другим языком, то тонкости этого языка только украшают изложение и донесение Ваших мыслей.
     Как художник оттачивает своё мастерство путём смешивания красок, так и я хочу создавать словесные (вербальные) картины, которые как минимум украсят Мой Большой Дом.


                Янгиабад


     Итак …
     Я никогда не нуждался в женщинах, но они всё время присутствовали в моей жизни.
     Естественно первой женщиной в моей жизни была моя мама, правда я смутно помню её в детстве, особенно в городке Янгиабаде, в котором я родился.
     Янгиабад основан по распоряжению Лаврентия Берия в 1951 году для разработки урановых шахт, где и стал работать мой отец после выпуска из горного техникума.

                Отступление.

     В то время именно тогда, ещё товарищ Берия был во главе стратегического направления по обороне страны, победившей самого страшного врага человечества.
     Впоследствии Берия, как и сегодняшние руководители-предатели перешли полностью и с потрохами на сторону Запада и стали "своими" буржуйские и наворованные в стране деньги, в страну не стали вкладывать, чтобы богатеть не вместе со своей страной, а вкладывали эти деньги в тех местах куда у страны руки не дотягивались и стало это называться иезуитским словом - "налоговым планированием", которое отменило плановое социалистическое планирование, направленное на распределение накопленных средств в сторону ЧЕЛОВЕКА на просто укрывательство доходов для себя любимого.
     Меня с детств учили, что врать нехорошо, но сейчас появился целый слой населения, которые не считают враньё вообще грехом и эти люди всё множатся, несмотря на то что уже разрушена почти вся страна, которая уже себя даже прокормить не может.

     Почти на пустом месте в горах Узбекистана был построен для этого новый городок, который был заселён примерно десятью тысячами человек, в основном ссыльными немцами с Поволжья и крымскими татарами. Первыми строителями городка были заключённые (всевозможные «враги народа», бывшие военнопленные и депортированные на работу в Германию мирное население, которые по возвращению на Родину были направлены в лагеря как предатели Родины) и спецпереселенцы, то есть крымские татары, корейцы и иные депортированные со своей малой родины.

     Моя мама жила в Узбекистане в Ферганской долине практически всю войну, где её отец работал начальником мельницы. Мы знаем, что Ташкент был город хлебный, а для моей мамы Фергана была, кроме того, ещё и фруктовый. Основное меню на её обеды были арбузы с хлебом и того другого  у неё всего было всегда в достатке, я уже не говорю о фруктах. Любимые фрукты моей мамы были персики и дыни, которые в наши районы почти не привозят.
     Практически до самой смерти у неё почти не было вставных зубов, в отличие от меня. Мой отец закончил свою жизнь полностью без зубов, поскольку в своём детстве во время войны он жил в оккупации на территории Курской области, где поесть хоть что-нибудь было уже большой удачей.
     Кстати, и я и мои старшие дети не могут похвастать полным ртом зубов. У меня уже зубы стали острыми, поскольку постоянно ломаются и торчат в моём рту, как одинокие острые скалы в море.
     Несмотря на то, что я родился в Янгиабаде, я не был удостоен записи об этом событии этом в моём паспорте. Такой записи была удостоена только моя сестра, которая родилась там же через пять лет.
     По-видимому, на момент моего рождения в Янгиабаде ещё не было ЗАГСа. ЗАГС же находился в соседнем городе – Ангрен, который был в двадцати километрах от Янгиабада.
     Ангрен был образован в 1946 на базе посёлков, выросших в горах и связан был с разработками угля в Ангренском угольном бассейне. Сам же Ангрен - конечная железнодорожная станция на ветке от Ташкента.
     Ныне Янгиабад — опустевший городок, население которого составляет 10-15 % от населения советского периода. На выборах 2009 года в списках избирательной комиссии было чуть более 400 избирателей, в основном, пенсионного возраста.
     Странно смотреть в интернете на эти умные интеллигентные лица с  потухшими  глазами, от которых  отказалось государство, из-за того, что урановые рудники уже были истощены и разработка их стала нецелесообразна для государства, впрочем, таких градообразующих городков и даже крупных городов на севере нашей страны было и есть ещё достаточное количество.
     На сегодняшний день пока единственная точка по добыче урана в нашей стране - это город Краснокаменск, в который нас тоже занесла судьба.
     Кстати, килограмм урана добывается из десятков тонн добываемой породы, в отличие от добычи железа, где всё замеряется сравнимыми тоннами.

                Память детства.


     Я сам слабо помню городок Янгиабад.
     Из ярких впечатлений детства у меня перед глазами медленные чёрные скорпионы и несравненно более быстрые громадные мохнатые тарантулы. 
     Кроме того, был мост, по которому мы ходили на футбол через ущелье, и как мне казалось тогда, мост был качающимся. Вокруг было много народа, который плотной, но неразборчивой стеной продвигался в сторону стадиона, а мы шли почти с краю, с которого можно было увидеть поток бурной воды под нами.
     От этого потока и подпиравшей толпы было несколько жутковато и хотелось к чему-нибудь прижаться и постоять. Мне даже казалось, что самое безопасное место на мосту это перила, за которыми уже была бушующая речная бездна...
     Такое же чувство я испытал уже через десятки лет, когда проезжал по длинному автомобильному мосту через уже не полноводную реку Амур, уже будучи инвалидом третьей группы. Первый раз я этот мост переезжал с включёнными аварийными сигналами, потому что не знал смогу ли я его преодолеть без них. С включёнными  аварийными сигналами я мог бы остановиться. Правда, минимальная скорость по мосту была 60 км/час, что "подстёгивает" каждого водителя (скорость же установленная в городе Биробиджане составляет 40 км/час).
     Позже я увидел фотографии янгиабадского моста в интернете. В интернете  он был достаточно мощным и надёжным и никак не качающимся, а ущелье было просто пологой долиной, а не мощным ущельем в горах с отвесными склонами. В детстве он на меня навёл ужаса, а, оказалось, всё было гораздо проще и прозаичнее. Жизнь сама по себе вообще прозаична и в этом её прелесть, поскольку спокойствие и проза жизни - основа хорошей жизни, "шопеновские" волнения и страсти нужны лишь изредка, когда переходишь на другой уровень жизни.
   
                Единственная  сестра.

     Помню еще, как к нам домой принесли белый большой кулёк из шерстяного верблюжьего одеяла и назвали этот кулёк моей сестрой. Внутрь кулька мне заглядывать вовсе не хотелось. В следующий раз я столкнулся с верблюжьей шерстью только тогда, когда мне стало 67 лет, когда я купил у китайца на рынке в Биробиджане лосины из верблюжьей шерсти больше напоминающими кальсоны. Они действительно были тёплыми и толстыми.
     Помню, мы ещё с бабушкой Гелей (Геленой Исидоровной), матерью моего отца поднимались в гору на продуктовый рынок с огромными воротами. Впрочем, вероятно, - это была и не гора, как мне тогда казалось.
     В детстве я был очень болезненным мальчиком и всё мне казалось почти непреодолимым...
     Сейчас история повторилась, после того как я стал инвалидом...
     Сегодня какие-то энтузиасты основали туристический сайт "Янгиабад". Оказывается сейчас Янгиабад почти что центр горного туризма в Узбекистане. Возможно, я что-то не понимаю в этой жизни, но для меня горный туризм странная экзотика, напоминающая кадры из "Кавказской пленницы", где Наталья Варлей, которая родилась в один день с моей младшей внучкой - 22 июня гуляет вместе с осликом. В чём прелесть такой прогулки в горах, мне неясно.
     Впрочем, на вкус и цвет товарищей нет.
     Вот, пожалуй, и всё, что я помню, и мы покинули эти края в поисках лучшей жизни в направлении городка Aue, что в Германии, где в то время тоже добывали уран на тогда дружественной нам территории Восточной Германии.

     Перед этим мы поехали в Ташкент, где сели на тогда ещё современный самолёт  ТУ-104, который я впоследствии видел на ВДНХ. Он оказался довольно маленьким и узким всего с четырьмя рядами кресел.
     Благодаря моему отцу мы попали в систему, которая, кормит и заботится о своих сотрудниках и об их семьях и мы жили в Советском Союзе особой жизнью далеко не так как остальные члены нашего советского общества.


                Aue

     Почти не помню маму и в Aue. Возможно, потому, что она была настолько хорошей мамой, что не мешала нам с сестрой жить, несмотря на то, что она в Германии не работала. Она была естественной частью моей жизни, которая была, есть и будет и потому её внезапный уход в 78 лет до сих пор мною до конца не осознан, хотя я сам приложил к этому свою руку, поскольку отнёсся презрительно к "Дню Матери" в октябре и не спешил на встречу с ней на карасей, которые она приготовила для меня и моей жены, живя уже давно в Биробиджане. У меня были какие-то проблемы с машиной и моя жена поехала на встречу с ней первой на автобусе, а я уже догнал её, когда маму уже положили в больницу.
     Жена осталась в Биробиджане, а я уехал домой, поскольку мне нужно было рано утром выходить на работу в детский дом сторожем. Часов в девять утра, когда я уже давно был на своём посту, я почувствовал, что её уже нет. Жена узнала об этом только часов в двенадцать, сидя в больнице. Её последние слова, перед тем, как её забрали в палату были к моей жене:
      - Как я выгляжу?
     Для мамы всегда было важно быть достойной и красивой и в этом ей не откажешь. У неё почти не было морщин, а голос до самой смерти был красивым и женственным.
     В гроб мы уже положили старуху, какой она стала практически мгновенно.

     Я помню, мама довольно часто выступала на местных и общегерманских соревнованиях в системе жителей от группы советских войск в Германии и имела большое количество спортивных призов и медалей.
     Она занималась волейболом, бамбингтоном, называемом в Германии фидербалем, стрельбой из воздушной винтовки, плаванием, поскольку она неплохо плавала, чему обучилась ещё в детстве в бурной реке Аму-Дарья, кроме того пела в хоре и выступала с ним по германским городам. Мне особенно нравилось произведение "Люди мира на минут встаньте...". Песня про Бухенвальд, в который мы выезжали как-то на экскурсию. Этих выездных экскурсий за время нашей жизни в Германии было довольно много.
     Отец же в отличие от неё, плавал в стиле аля-Чапаев, то есть, загребая только одной рукой. Эта же привычка на долгое время по наследству передалась мне, пока я не переучился плавать не боком, а кролем, а затем и брасом.
     В конце своей жизни я ловлю себя на том, что я стал почти копией своего отца по стилю жизни и манере поведения. Не передался мне только его ужасающий храп. Сестра сейчас говорит, что и походка у меня стала с возрастом как у отца, я уже не говорю о манере говорить громким голосом.
     Иногда мама нас покидала, когда уезжала в Ташкент на свою учёбу, где она училась на заочном отделении в Ташкентском институте народного хозяйства на экономиста, тогда в период её отъезда за мной по части обедов присматривала официантка Урсула в роговых очках, таких же какие носила впоследствии моя первая жена Галина Петровна Рогозина, поскольку у неё было зрение - 6.
     Я должен был заказывать у Урсулы неё в нашей поселковой столовой полноценный обед и второе, но я заказывал обычно только фруктовый суп с хлебом, на что она жаловалась моему отцу.

                Природа Германии.

     Мама гордилась тем, что у неё есть такой сын, который до четвёртого класса учился на круглые пятёрки, кроме того, я был её полной копией. Мне же эти пятёрки доставались без всяких усилий. Я носился по окрестностям русского городка из пяти зданий, лазил по оврагам, ходил через дорогу в лес, где нередко встречался с лесными косулями, а уж, сколько я перетаскал ужей и ежей в нашу квартиру на третьем этаже …

     Близлежащий лес – это вообще отдельная тема моего повествования в период нашего проживания в Германии, где у нас был почти настоящий, рай за всю нашу жизнь, если бы не напряжённые отношения между отцом и матерью, которые я чувствовал особенно остро. Сестра из-за своего возраста особо «не заморачивалась» на эту тему.
     Никогда я больше не встречал такого чистого леса с оборудованными  дорожками и тропинками в разные стороны. Подобный лес я увидел, когда рассматривал фотографии своего друга из Америки, Валерия Шкуренко проживавшего в штате Нью-Джерси до момента выхода на американскую пенсию.
     Сегодня он переселился на юг Америки.
     Совсем недавно узнал, что Нью -Джерси - это штат садов. В этом германском лесу нельзя было заблудиться. Хотя лес был довольно густым, в нём было масса полян или открытого пространства, откуда можно было обозревать "кусочки" Германии, в которой в своё время учился Михайло Ломоносов. Поскольку место, где мы жили, было предгорьем чешских гор Татр. Временами в лесу попадались косули, которые вели себя почти как хозяйки, потому что они не убегали после встречи с нами, а просто медленно уходили, уступая нам дорогу.
     Перед самым лесом, рядом с нашим посёлком были крошечные дачные домики с такими же крошечными участками обработанной земли с внутренними аккуратными тропинками, где немцы выращивали только цветы. На этих участках они всё лето наводили красоту и свой идеальный немецкий порядок.
     Проходя мимо этих участков, попадаешь на плотную грунтовую дорогу, которая вела  по пологому склону наверх. Дальше дорога продолжалась, но уже в горизонтальной измерении, а рядом с дорогой появлялся ручеёк типа холодной горной речки, но уже со слабым течением. Ширина речки была не больше трёх метров, но в неё заходили небольшие речные рыбы и даже угри, которых я сам видел и даже ловил на свою удочку. Кроме угрей я ловил каких-то карасиков, которых приносил домой, но сам, как правило, не ел их, потому, что рыбная пища мне не нравилась из-за её костистости, совсем другое дело угри. Эта пища сравнима с пельменями, которые мы готовили довольно часто. До сих помню, как мы соревновались друг с другом по количеству вылепленных пельменей, которые довольно быстро не умещались на столе. Я за один присест мог съесть не меньше 50-70  пельменей.
     Нет ничего лучше к пельменям, чем уксус, который готовила нам мама. Довольно мягкий уксус, которого я впоследствии уже не видел, так как в дальнейшем я стал просто наливать уксусную эссенцию прямо на пельмень, отчего пельмень становился мало съедобным, но это был пельмень, и потому его надо было съесть...

                Так вот о лесе.

     Мы иногда ходили туда всей семьёй, причём первое время с коляской в которой лежала женщина, производная от моей первой женщины, мамы - моя сестра Оля.
     Маленькая Оля была довольно шустрым ребёнком, и потому у нас иногда были конфликты без всякого повода, в которых я всегда терпел поражение, потому что, во-первых, нельзя обижать младших, а, во-вторых, устами ребёнка гласит истина, которую мы взрослые часто забываем практически напрочь, усложняя, тем самым  свою и чужие жизни. Правда к чести Оли, я не могу припомнить случая, чтобы она ломала когда-либо мою игрушечную железную дорогу серии ТТТ, которая, зачастую, приносила главное удовольствие в моей жизни.
     Серия ТТТ – это дорога с  мелкими и, возможно, с более дешёвыми вагончиками, на которые «разорялся» мой отец, как единственный наш кормилец в Германии. Почти каждый месяц он мне покупал новый аксессуар к железной дороге, и, в результате, когда я её раскладывал, я занимал практически весь наш небольшой зал, где иногда собирались гости моего отца. На сегодняшний эту дорогу привёз к нам мой старший сын Максим из Владивостока, где он выживал какое-то время без всякой моей поддержки.
     Я, как немец, был с нею очень аккуратен и содержал её в полном порядке в коробочках. Когда я начинал готовить свой железнодорожный путь, я полностью отключался от этого мира и уже жил в мире игрушечном. Впоследствии я увидел американский мультфильм из мира игрушек, где основными действующими лицами были ковбой и космонавт. Мне это кажется, очень похоже из мира моего детства, где живут рядом мир игрушечный и мир реальный.
     Пассажирами у меня были латунные гильзы от патронов очень мелкого калибра, которых у меня было больше килограмма. Это же была моя армия более тысячи «штыков», которая выходила в походный порядок на игрушечных индейцев численностью до тридцати «воинов». Гильзы у меня были от воздушных винтовок, а их мы собирали в тире нашего поселкового клуба, который регулярно посещала мама. Индейцы были сделаны из мягкого пластика и очень с качественным исполнением всех мелких деталей одежды и аксессуаров.
     Немцы, как правило, всё делали с немецким совершенством, только их машины, как мне казалось, оставляли желать лучшего. На памяти у меня осталась, действительно красивая иностранная машина, чешская легковая округлая «татра» чёрного цвета уровня нашей «волги», но она была больше и красивее. А все эти местные мелкие «трабанты»  не заслуживали моего мальчишеского уважения, хотя потом у нас был «запорожец» с пологими  боками и воздухозаборниками, как у «татры», и размером чуть больше «трабанта» и я убедился, что ему сноса нет, а кроме того в его систему охлаждения не надо заливать воду.
     Нельзя не упомянуть ещё об одной особенности немецкого характера, который вошёл в меня с годами – это порядочность и щепетильность. Сами немцы по своей природе очень порядочные и честные люди, как  и все европейцы и вообще люди западного мира, в который можно включить и японцев и корейцев.
     Поскольку по воскресеньям у немцев не работали продуктовые магазины, то специально для русских по утрам привозили несколько сеток с молоком и иными съестными продуктами. Рядом с сеткой ставили пустую бутылку с мелкими деньгами для сдачи покупателям. Каждый желающий подходил к сетке и бросал в бутылку ровно столько монет насколько он накупил себе продуктов, а если надо самостоятельно брал себе сдачу из бутылки. Ближе к обеду пустая сетка и бутылка с выручкой забиралась.
     Был у нас ещё один случай, когда мы выехали как-то на пляж, недалеко от нашего городка, где было озеро, вокруг которого существовал целый развлекательный комплекс, где немцы играли в кегли, стояли игровые настольные аппараты для футбола и хоккея, и, возвращаясь с пляжа, только в автобусе мы вспомнили, что оставили на нём новенькую советскую "спидолу". Через неделю мы её обнаружили на том же месте, где её оставили.
     Но у немцев в крови не только порядочность, но и щепетильность. Если кто-то из немцев попросил у вас закурить, то просящий обязательно даст за принятую им сигарету несколько пфеннигов.
 
                Путешествия по Германии.               

     Продолжаю писать о лесе...
     Лес был всегда свежий, прохладный и слегка волнующий.
     Мы часто с семьёй наших друзей Ольховских ходили в лес в первой половине дня. Обычно мы выбирали симпатичную полянку в центре, которой стояло дерево. Мы располагались рядом на поляне в густой и душистой траве. Каждый отдыхал, как хотел: кто-то играл в фидербаль, кто-то просто отдыхал в густой траве, наслаждаясь её чистым запахом. Я обычно собирал кузнечиков или улиток, которых я набирал довольно много, как и слизняков. Улитки были большие, как  виноградные. Из леса я приносил нескольких их, затем уже выбрасывал их дома в мусорное ведро.
     Мы довольно часто выезжали и в другие природные места Германии. Особое удовольствие мы получали, когда выезжали в чешские Татры, километрах пятидесяти от нашего городка прямо на границе с Чехословакией. Отец мне как-то показывал её с невысокой горы, когда мы были как-то летом в месте, оборудованном вышкой для прыжков с трамплина.
    Мы забрались на эту вышку, которая была и в летний период готова для прыжков с трамлина, её поверхность для прыжков была покрыта искусственным серо-белым покрытием состоящим из тонких полосок пластика. С этой вышки отец мне показал в сторону густого леса хребет, который был уже чехословацкий. И хотя мы и сами были и так за границей я с удивлением смотрел на иную землю, где, как мне казалось, была совсем другая жизнь. Впоследствии я узнал, что у них была действительно другая жизнь и главным лидер этой другой жизни Александр Дубчек против которого в 1968 году впоследствии были направлены советские танки.
     На "нашей" же территории глава был Вальтер Ульбрихт, похожий на доктора Айболита со своей бородкой, но прошедший, в своё время, гитлеровский концлагерь в качестве узника. Так вот, из ГДР были посланы танки для купирования чехословатского мятежа, которые пожгло "мирное" население Чехословакии.

                Татры

     В Татрах мы всегда останавливались в небольшой старинной гостинице с крутыми скрипучими деревянными лестницами.
     Чем-то эта маленькая гостиница напоминала гостиницы Швейцарии из культового сериала "Семнадцать мгновений весны".
     Сам же номер был, как и все помещения гостиницы украшен картинами. В нашем номере была одна картина - сцена охоты на оленя, где возбуждённые псы травили красавца оленя с огромными рогами, не давая ему убежать, а вторая картина, висела прямо перед кроватью - бородатый молодой красавец, следящий своим взглядом за всем, что происходило перед ним. Этот молодой человек также не давал спать и мне, пронизывая своим взглядом всю мою душу. Что у него было на уме мне было неясно и, потому меня не покидало чувство тревоги граничащие со страхом.
     Эти поездки у нас были как в летне-осенний период, так и в зимний, когда мы катались на лыжах и санках. В зимний период меня одевали согласно погоде в тёплый свитер, который связала моя мама. Свитер был бордовый плотной вязки, смешанной с белым пухом. Он был настолько тёплым, что я спускался на своих лыжах с гор практически целый день. Больше всего мне нравилось ощущение защищённости перед ветром, который я же сам создавал при спуске с гор. Свитер выполнял функцию брони, которая не пропускал внутрь встречное потоки воздуха, то есть встречного ветра.
     Мама тоже каталась с гор, но на санках, а отец просто стоял недалеко от нас и ждал когда мы накатаемся.



     Другим местом куда мы выезжали летом были каменные столбы, по типу красноярских столбов, но у немцев эти столбы были для всех, а не для избранных и подготовленных туристов, как в Красноярске.
     На столбы вели железные лестницы и между столбами такие же железные переходы. Перед столбами мы приобрели походные трости для удобства передвижения, причём, у отца был трость была из цельной ветки дерева, лакированная и даже с естественными сучками, а у меня декоративная тонкая красная с жёлтой каёмкой внизу, ну, в общем детская.
     После подъёма на столбы мы спустились по винтовой лестнице вниз, где и перекусывали в специально подготовленном для этого месте. Как правило - это были толстые сосиски - обычное блюдо немцев на все случаи жизни. Может быть поэтому их и называют колбасники, а французов лягушатниками по любимой пище в этой стране.

                Наш домашний лес.

     Кроме «дикого» леса через дорогу у нас в черте посёлка был парк бывшего немецкого барона, которого уже давно не было Германии. В центре парка на склоне располагалось двух-трёх этажное здание нашего клуба, думаю бывший дом этого барона.
     В парке росли фруктовые деревья, каштаны и дубы. Когда наступала осень, мы лакомились прямо с деревьев яблоками, грушами, черешнями и вишнями, сливами  и, даже мелкими абрикосами. Специально их никто не собирал, и потому нам мальчишкам было полное раздолье, и мы лазили по мощным деревьям в месте очень напоминающим лес, но чтобы зайти в него, не надо было переходить дорогу и потому родители относились к этим нашим гуляньям вполне благосклонно.
     Там же мы начали игру в индейцев. Вождём «делаваров» - Чингачгуком избрали меня. Я приступил к своим обязанностям по обороне нашей земли от «немцев-гуронов»  организуя пешие и велосипедные дозоры. Сам же я принимал доклады в своём вигваме, который больше напоминал фигвам, так как это был просто шалаш, сооружённый из жердей и покрытый ветками. Мы изредка воевали с агрессорами, немецкими пацанами, которые заходили на нашу территорию путём «обстрела» с помощью каштанов, яблок или груш. Как правило, немцы достаточно быстро покидали нашу территорию после нашего отпора. Надо сказать, что у наших войн были строгие военные правила, суть которых – «война до первой крови». Правда, крови никогда не было, но, возможно, попадание яблоком, от которого кто-то заплакал.
     Вся наша война была направлена только на соседских немцев, а с немцами из города Aue и иных городов мы дружили на официальных встречах-приёмах, которые устраивали нам наши родители, где мы совместно поглощали пирожное и запивали их из толстых бутылок лимонада, напоминающих спелые толстые груши. Обязательным ритуалом этой дружбы был обмен галстуками. Нам для этих встреч выдавали наши красные шёлковые галстуки, а немцы их меняли на свои матерчатые синие галстуки, которых у нас дома скопилось так  много, что я стал применять их в своём домашнем хозяйстве для вытирания пыли, что и стало  моей обязанностью по дому.

     Центром культурной жизни нашего посёлка был, как и полагается клуб.
     В клубе был кинозал и телевизор. Телевизор, естественно, был чёрно-белый в просторном фойе, по которому мы смотрели немецкие фильмы на немецком же языке. В первый раз я смотрел Квазимодо Виктора Гюго именно на немецком языке, и насколько я помню, абсолютно всё там понял, в чём я убедился после просмотра этого же фильма уже на русском.
     Этот просмотр был исключением, потому что нам детям разрешалось смотреть только детские передачи и мультфильмы про мультяшного «песочного человечка» в программе "ихиной", как всегда говорил мой отец  «спокойной ночи малыши», иногда там «прогоняли» пустые мультфильмы про польских Болека и Волека, а иногда про французского пса Пифа. Сейчас что-то подобное на на нашем телевидении идёт про свинку Пепе. Насколько я помню, эта передача начиналась часов в восемь вечера. Дома же у нас был довольно массивный радиоприёмник по которому мы слушали Москву, где по утрам были детские передачи, по вечерам и в обед радиоспектакли.
     В этот же клуб мы с сестрой по выходным дням ходили под зонтиком потому, что в Германии дождь был далеко не редкость. По выходным дням там показывали советские мультфильмы, а на взрослые фильмы нас не пускали, поскольку прокат их был после восьми часов вечера. Мы не могли, с этим смириться и смотрели взрослые фильмы с обратной стороны полупрозрачного экрана всего в дырочках, лёжа так, чтобы нас не было видно зрителям в зале.
     Так я посмотрел «Войну и мир», в частности Бородинскую битву  и одну из версий Спартака, когда Спартак снимает грубую тунику со своей любимой и прижимается к её обнажённому телу. Чтобы пробраться за экран, мы вынуждены были сначала пробираться по пыльным узким проходам - деревянным туннелям, которые и выводили нас под сцену, а только потом ползком мы влазили на сцену и занимали свои лежачие места с обратной стороны экрана для просмотра фильма.
     Дома у нас был свой кинопроектор на восьми-миллиметровой киноплёнке, на которым мы смотрели мультфильмы в беззвучном исполнении. Некоторые из мультфильмов были даже цветные. На этом же аппарате мы просматривали произведения нашего отца, когда он снимал на своей кинокамере "Аврора" эпизоды из нашей жизни. Кроме того, у меня был диапроектор, где мы также смотрели диафильмы.

     В клубе был также тир и небольшой спортивный зал, где я некоторое время занимался боксом в огромных боксёрских перчатках, которые на сегодняшний день находились у моего старшего сына Максима и ныне он отдал  их своему своему ученику по кик-боксингу. Мы часто посещали тир, так как он был бесплатный, как и всё остальное, что было тогда у нас.
     В клубе были организованы различные секции:
     мальчики занимались вырезанием фигурок из липы очень острыми ножами напоминающими скальпели только с толстой деревянной ручкой под руководством немецкого мастера;
     девочки же занимались вышиванием и вязанием и чем-то ещё, возможно, аппликациями и гербариями, благо зелени в нашем детстве было всегда с избытком.

     Все дети в советском посёлке занимались музыкой - играли на пианино.
     В посёлке было два преподавателя музыки - грузинка тётя Китина, которая жила в нашем доме на втором этаже и местный немец Шеффер, который довольно плохо говорил по-русски. Он каждое занятие курил отвратительные и вонючие сигары, от дыма которых мне было не по себе...
     Вообще я был довольно слабый мальчик и у меня часто болел желудок из-за гастрита. Я занимался у Шеффера в общежитии на четвёртом этаже, а моя сестра у тёти Китины на её квартире. Тётя Китина увидала в моей сестре музыкальные способности, которые она, в конце концов, развила и реализовала, поступив в Гнесинское училище в Москве, которое успешно кончила и была распределена в Хабаровский институт искусств и культуры. Сегодня она уже стала почётным профессором этого института.
     В четыре года сестра дала свой первый концерт со сцены клуба, что я делал каждый год в течение трёх лет, как и все дети нашего посёлка. После трёх лет обучения я вдруг категорически отказался учиться музыки. Мама говорила, что я, в конце концов, об этом пожалею, но я был неумолим. Кроме того, меня поддержал мой отец, который всё что не было не связано с его работой: спорт, пение, игру на музыкальных инструментах считал просто потерей драгоценного времени, которое нужно тратить только на работу.
     Особенно он не любил спортсменов, которых  называл лентяями, хотя сам был довольно спортивного сложения, и как говорил он сам в молодости крутил «солнышко» на турнике. Я же никогда не крутил «солнышко», а максимум чего я достиг на турнике – это «выход силой» подряд раз десять. Он был довольно странным человеком со своими устоями, которые отстаивал «с пеной у рта» очень громким голосом, но никогда я от него не слышал мата. Его странности бирюка сыграла с ним злую шутку, и, когда пришло время окончания срока жизни в Германии, ему не было предложено остаться на второй срок, что было предложено почти всем его остальным сослуживцам, и мы вынуждены были покинуть Германию, отбыв только один пятилетний срок.

                Отношения

     Ну да, об этом позже.
     С мамой у него были довольно часто размолвки, и тогда в доме наступала гнетущая тишина. Мы, будучи детьми, в этом  не участвовали и старались бывать  больше на улице.
     Один из  серьёзных конфликтов у отца был с матерью, когда он поднял на турнике мою сестру и оставил её висеть, говоря, что «у детей есть врождённый хватательный инстинкт» который не позволит ей расцепить руки, но внезапно сестра расцепила руки, и он еле успел её подхватить. Всё это было прямо на глазах у матери, которая восприняла этот инцидент, как трагедию, хотя минутой раньше у неё было отличное настроение, что бывало довольно редко.
     Теперь я отчасти понимаю все их размолвки, которые по большей части были из-за ревности отца, потому что моя мама  была красавица «Элизабет Тейлор» и пользовалась всеобщим вниманием. У  неё была своя внешняя женская красота отличная от красоты Элизабет Тейлор, но физические параметры её тела были близки именно к параметрам Элизабет, которая привлекала внимание мужчин.
    Отец просто умирал от ревности, но мать ему спуску не давала, а участвовала во всех проводимых в посёлке мероприятиях, чтобы быть всегда на виду, подтверждая свой «тельцовский» боевой характер, хотя и сам мой отец был телец по знаку зодиака.

     Я был постоянно занят игрой в индейцев, а в свободное от игры время играл в городки и в фидербаль на местной игровой площадке. Иными словами я был тот самый лентяй, которых мой отец не любил.
     В игру про индейцев мы играли почти до самой зимы.
     Зима в Германии была довольно мягкая с частыми оттепелями и необходимой обувью во время зимы были скорее резиновые сапоги, а не тёплые ботинки. Тёплые лыжные ботинки мы одевали, когда выезжали в горы, в Татры, недалеко от границы с Чехословакией. Там я и научился вполне сносно кататься на лыжах. А когда выпадал снег, весь посёлок старался вдосталь насладится этим снегом, катаясь по дороге на санках и лыжах по короткому пути внутри посёлка от первого до третьего дома, где ездили машины, а мы пацаны катались по длинному пути до бурной реки Мульде. Путь этот был в тёмном ущелье ручья, который спускался в реку Мульде. Ущелье густо заросло большими лиственными деревьями и папоротником. Этот путь уже занимал около километра.
     Кроме того на фидербальной площадке заливался каток и на нём мы катались до самого последнего ни-хо-чу, благо вечером каток освещался. На катке я катался на фигурных белых коньках до чувства голода, которое мне подсказывал мой больной желудок. Помню я приходил домой весь в снегу и довольно грязный. Правда, это было ненадолго, потому, что ходить в посёлке грязным, было не принято, а, потому большую часть своей жизни я был аккуратно и чисто одет благодаря маме.
     Река Мульде была довольно полноводная с сильным горным течением среди огромных валунов, окаймляющих её. Невдалеке от нашего посёлка через неё проходил внушительный каменный старинный мост, по которому я ездил всякий раз на скорой помощи, когда меня надо было пойти на  профилактический приём к врачу. В этой больнице все процедуры были настолько нежные, что даже, когда мне надо было проколоть чирей, выскочивший и набухший у меня на пальце, то прокалывали его под общим наркозом с моим обратным подсчётом цифр, до полного моего отключения, поэтому момент «операции» я не почувствовал.
     Так же мне незаметно и лечили зубы, которые у меня очень рано стали портиться. Кроме того, специалист пояснил, что мне надо вырвать несколько молочных зубов, чтобы впоследствии мои зубы были ровные и красивые, что и было сделано. Правда, я до конца жизни так и не приобрёл голливудских ровных зубов, хотя это мне не помешало жить.

     За этим мостом был также стационарный небольшой зоопарк, где были лисы, волки, орлы, медведи и какие-то гады ползучие, в том числе и небольшой крокодил. Зоопарк был расположен на горном естественном плато среди выпирающих из земли округлых скал, а между ними опять же аккуратные немецкие тропинки со скамейками для посетителей. И это заметьте для городка с населением чуть больше тридцати тысяч человек. Мы посещали зоопарк не очень часто, потому что всегда находились другие мероприятия, на которых мы должны были быть по укреплению советско-немецкой дружбы.
     Река Мульде для нас была настоящей стихией, поскольку поток её впечатлял не только полноводностью, но и шумом, сопровождающим его. У этой реки мы собирались довольно часто летом-осенью под кронами огромных сказочных дубов, заслоняющих нас от хилых солнечных лучей Германии. Мульде проходила рядом с заводом, на который каждый день приезжали один-два грузовика с отходами. Всё это находилось в тёмном глубоком овраге, и, потому вечером туда не было смельчаков спуститься.
     Вокруг был грозный и тяжёлый лес, как из старых немецких сказок. К реке подходил узкий горный ручей, который, тем не менее, размыл широкий овраг, поросший тяжёлыми деревьями, папоротниками и мхами. Возможно, там в самом низу этого ручья и жила нечистая сила, с которой шутки были плохи, да мы и не пытались шутить.
     Там внизу меня часто просили рассказать жуткие истории про чёрную руку, которые пока я  рассказывал и сам боялся во время своего рассказа, потому что я никогда не знал, чем моя история закончится. Среди этих мощных валунов и под сенью вековых дубов моя история была довольно убедительна. Такие же истории я рассказывал в другом месте нашего парка - на большой деревянной верандой в центре парка, где мы считали водится ласка, которую мы никогда не видели но боялись её до смерти.
     Позже я узнал, что ласка – это род куниц, а не крыс, которые действительно опасны, но только для людей, у которых пониженная двигательная активность.
             
                Aue – исход

     Рассказ о моём раннем детстве можно было бы вполне закончить, но надо ещё упомянуть о моей полу женщине моего детства - Наташе Мисюркеевой.
     Я был одним из самых маленьких детей в нашем русском посёлке. Ниже меня были только Костя Ольховский, мой друг и Наташа Мисюркеева.
     Мои родители дружили, как с теми, так и с другими.
     Отец у Кости был жилистый худощавый мужчина несколько меньше моего отца с чёрными прямыми волосами, зачёсанными назад, как и у моего отца. Он, по-видимому, был каких-то кавказских кровей, возможно осетин. Он также как и мой отец не занимался спортом, но иногда выезжал на охоту.
    Странно, что маленькой густо-населённой Германии, где между поселениями почти не было места природе были места для охотничьих угодий.
     В настоящее время численность диких зверей в Европе уже даже увеличилась, что говорит об улучшении общей экологии. Его жена была довольно невзрачная на вид добрая несколько полноватая тёмная особа, по-видимому, тоже кавказских кровей.
     Обе семьи жили в нижней части нашего посёлка в двух домах, причём в разных. В ближнем доме жили родители Наташи, которые были несколько внешне ярче и симпатичнее с русскими чертами лица.
     Мать Наташи была довольно красивая женщина с небольшими лучащимися красивыми глазами, которые и придавали ей особую красоту, претендующую на второе место после явной красавицы нашего посёлка с большими тёмными и томными глазами и с причёской из пышных закрученных каштановых волнистых волос, кажется жены Плотникова.
    Отец же Наташи был рослым брюнетом с глазами побитой и доброй собаки. Насколько я помню, он достаточно часто находился «под шафе». У нас в посёлке для этого была возможность, поскольку всегда можно было зайти в ресторан-столовую и в баре пропустить водочный «допель». Может быть, поэтому у него всегда был такой виноватый вид, готовый всегда получить  «взбучку»  от своей красавицы жены, которая в Союзе работала учительницей.
    Так вот благодаря моему росту и моим результатам по учёбе меня в шутку всё время сватали к Наташе при ней же.
     Я воспринимал это за «чистую монету» и особо не возражал, а позднее у меня перехватывало дыхание, когда я находился рядом с ней или видел её издалека. После начала моей учёбы в средней школе Карл-Маркс-Штадта Наташа практически отошла на второй план, потому что она была на год младше меня, и она уже не ездила в среднюю школу в Карл-Маркс-штадт, до которого было 40 км только по автобану, а до него ещё нужно было добраться немецким просёлочным "горным" дорогам.
     Кстати, за время поездки до школы автобус для меня не редко останавливался, поскольку у меня возникала потребность "вырвать" из-за укачивания в процессе движения.
     Вот, пожалуй, и всё, что я мог вспомнить о Германии …

                Больницы, как стиль жизни.

     Да, ещё были больницы.
     Я в своём детстве опробовал почти все больницы, которые можно было опробовать, что страшно раздражало моего отца, детство, которого прошло в деревне Ровеньки в Курcкой области при немецкой оккупации, и он вообще никогда не знал что такое больницы. По больницам меня таскала моя мама и ей за это от него «попадало».
     Сестра в отличие от меня была просто здоровым и весёлым ребёнком. Единственное, что её беспокоило - это диатез, - чисто косметическая болезнь.
     В городе была только поликлиника, которую мы с мамой посещали не менее одного раза в неделю по разным поводам. Поликлиника находилась сразу за зоопарком, и мы ходили туда всегда пешком, поскольку общественного общегородского транспорта в городе не было. Довольно часто, во время похода в поликлинику, сразу после входа в город мы заходили в кондитерскую, которая была за тёмным туннелем под мостом, по которому проходил железнодорожный путь. В этой кондитерской мы покупали огромные вафли, начинённые густым слоем белого сливочно-воздушного крема, которые я больше никогда в своей жизни не видел. Кажется, это имело название бельгийских вафель.
     Кроме того, чуть дальше находился опять же частный магазинчик с аксессуарами для моей железной дороги, в котором отец покупал новые дополнения к моему "железнодорожному комплексу".
     Вход в город был почти волшебным местом. Он начинался туннелем под железнодорожным мостом и им же продолжался старыми плотно сомкнутыми домами вдоль дороги из гранитных булыжников, так, что между ними никогда не бывало прямого солнечного света. Сырость и сумерки не покидали это волшебное место.
     Затем туннель сразу выходил на ратушную городскую площадь площадь, где как-то мы смотрели, привезённого 28-ми метрового кита. Рот его был открыт брёвнами, которые не давали ему сомкнуться, и через него мы наблюдали его высушенные внутренности. Отдельно в банке лежал его глаз, занимавший двухлитровую банку.

     Поликлиника была вновь отстроенным после войны трёхэтажным зданием на склоне небольшой горы. Там осуществлялись только амбулаторные процедуры: мне ставили уколы, лечили зубы и изредка накладывали повязки на мои многочисленные чирьи. Чирьи сопровождали всё моё детство и уже были для меня довольно обыденным явлением, но особенно было с ними тяжело, когда они выскакивали в районе сердца. Спать было крайне затруднительно.
    
     Иногда мы ходили в больницу на предмет моих простудных заболеваний, которые иногда заканчивались воспалением лёгких, когда я по нескольку дней бредил в поту в своей постели.
     Поскольку меня часто «хватал» желудок из-за гастрита, я даже не понял, как у меня "схватил" аппендицит. В результате я весь день терпел нарастающую боль, а потом согнулся прямо перед домом, я не сумел подняться к себе на этаж.
     Мама пришла мне на помощь и вызвала скорую помощь, в которую села и договорилась с немецким полицейским на мотоцикле, чтобы он нас сопровождал, "расчищая" нам путь. В результате я оказался в нашем военном госпитале, который был в соседнем городе, кажется Гера.
     Вечером того же дня мне сделали операцию. Отец мне сказал, что если бы ещё чуть-чуть, то я бы уже не писал эти строки.

     Выздоровление проходило в госпитальном дворе, где мне подарили много военных аксессуаров, лечившиеся там солдаты. У меня появился старый, но отличный солдатский ремень, много разных звёздочек и лычек, а главное мне подарили солдатскую пилотку, в которой я потом ездил в город-порт Росток, и она спасала меня от пронизывающего морского ветра, после того, как я её вывернул её и надвинул на уши. Отец говорил мне, что я стал похож на  «немца под Москвой».
     Помню, мы выезжали на экскурсию в пригород Ростока, город Грайсвальд, где мы грелись от сырого ветра в подвальном кабачке около церкви «толстой Марии» толстыми же сардельками-боквурствами в людской тесноте среди подвыпивших немцев. Интересно, что сегодня именно в этот город подведена одна из веток Северного Газового потока. Отец, выпил в этом кабачке пару водочных допелей и потом поглощал своё пиво, а я наслаждался горячими и сочными боквурстами.
     Грайсвальд же был славен тем, что его комендант сдал это город без боя советским войскам, чем спас его от американских бомбардировок. Мы слушали его  рассказ о его же подвиге, из его же уст на площади церкви «толстой Марии».
     Позже я увидел, как страшны были эти бомбардировки, когда мы были в Дрездене. Даже через двадцать лет после войны большая часть города состояла из руин в виде почерневших стен, не связанных друг с другом. Это был не город, а останки города. Насколько я знал у нас в Союзе, уже давно всё было отстроено, даже в Волгограде и это опять же стало предметом моей гордости за свою Родину.
     Уже гораздо позже я был в длинном городе Волгограде, где дом Павлова ещё поискать надо было.
     Кстати, кроме Ростока мы как-то летом выезжали на Балтийское море на  кратковременный отдых в летний период, правда в какое место я уже не помню и спросить уже некого, поскольку мы с сестрой стали уже давно сиротами, то есть лишились и отца, который в последние годы своей жизни сам уже ничего не помнил и матери, умершей гораздо раньше его.
     Сам же я хорошо помню песчаные огромные пляжи с большими соломенными кабинками на берегу, где можно было оставлять свои вещи, когда уходишь плавать в море.
     А это был действительно уход, так как довольно долго нужно было пройти, чтобы дойти до того места, где можно было начать плавать и я терпеливо шёл до места, где я мог лечь в довольно прохладное море на свой надувной спасательный круг.
     На берегу ходить было довольно затруднительно из-за мелкого песка, который набивался во все складки и поры моей обуви и даже одежды.
     Чуть поодаль от моря в крупных дюнах росли сосны и там власть песка уже кончалась и можно было уже полностью отряхнувшись от него выходить к строениям.
 
                Неопределённость.

 
     Помню, что когда мы уезжали в Германию, то почему-то остановились в Москве на квартире у родителей знакомого моего отца Плотникова довольно полного мужика с большими отвислыми губами, такие губы часто бывают у евреев.
     Такие же губы в своей жизни я видел только у "Крауха", так мы называли Сашу Рудковского, который учился со мной в ДВВИМУ. Сегодня он адвокат со своей клиентурой во Владивостоке.
     Родители Плотникова жили на улице Тверской недалеко от площади Маяковского в старом доме с лифтом, где хлопают железные двери, как в доме на 25-го Октября, где я жил много лет во Владивостоке.
     Оттуда мы с отцом и Плотниковым поехали на ВДНХ, где я и потерялся.
     Когда я это понял, и не знал, куда мне теперь идти, то опасение остаться здесь на всю жизнь очень расстроило меня, и я тихонечко расплакался, но  интуитивно пошёл на выход, где меня и встретил мой отец, который уже через местную радиостанцию искал меня. Он просто был какое-то  время отвлечён кружкой, другой пива, которое он выпивал с Плотниковым, а я стал бродить по незнакомому мне месту, и потерял его из виду. Мама всю жизнь попрекала отца этим инцидентом.
     Этот инцидент и инцидент с моей сестрой на турнике не оставляли маму в покое на всё время проживания в Германии. Кроме того у них были постоянные скандалы по поводу неуживчивости моего отца в коллективе. Именно по этой причине мы покинули Германию, а наши друзья Ольховские и Мисюркеевы остались на второй пятилетний срок, а мы потом искали место в "системе", где нам жить в Союзе: в городе Шевченко на Каспийском море или в центре Казахстана.
     Верх одержал центр Казахстана.
     Мама, зная его неуживчивость и зная о его конфликтах плакала, а отец угрюмо молчал, считая себя правым.
     В конечном итоге отец, в конце концов, стал доктором геологических наук, но уже, став пенсионером. У него замечательная теория поиска рудных месторождений без использования экспедиций.
     А в то время это был крайне «колючий»  и несговорчивый человек, с которым у него были конфликты не только с «дураками», как он выражался, с работы, но и с его родной женой, которая как-то решила поговорить со мной серьёзно. Она сказала, что хочет расстаться с моим отцом и жить от него отдельно вместе со мной и сестрой. Такое известие приковало меня к полу, и я искренне и безутешно расплакался.
     В голове моей были разные мысли, сопровождаемые тиканьем часов, которые меня пугали, когда на моих глазах хоронили курскую старушку соседку. Я испугался, потому что не смог это её желание предотвратить, а у меня больше не будет отца. Расставание моих родителей для меня было равносильно смерти одного них, с чем я никак не мог согласиться. С Олей никто совет не держал, и, не мешал ей жить полноценной жизнью ребёнка.
     Мама, увидев мою реакцию, отложила вопрос о разводе на долгие годы.

                Отъезд

     Между тем мы стали собираться обратно в Союз.
     Поскольку вся мебель в нашей квартире была казённая, то собирать было особенно нечего, кроме моей железной дороги, моего велосипеда, отличного пианино торговой марки "Zimmermann", которое производили в ГДР после второй мировой войны и превосходной фарфоровой посуды, купленной на ярмарке в Лейпциге, торговавшей Майсенским фарфором. Сегодня пианино, как ему и положено находится в квартире моей музыкальной сестры, проректора Хабаровского института искусств и культуры, в моей же квартире в Валдгейме стоит "уворованное" мной из большой пенсии моего отца электронное пианино Casio довольно неплохого качества.
     Meissen – центр фарфоровой промышленности Германии, который находился на реке Эльба, в Саксонии недалеко от города Дрездена.
     Мы были в этом городе, инфраструктура, которого была настроена на приём туристов. Этому способствовала и старинная готическая архитектура и небольшой замок в городской черте. В Майсене туристам показывают весь процесс изготовления такого нежного продукта, как тончайший фарфор, издающий «чистейший» камертоновый звук, который гораздо нежнее, чем звук от японского фарфора, я уже не говорю про "дубовый" звук нашего грубого фаянса. Кроме того на территории фабрики есть огромный музей фарфора, часть экспозиции которого была размещена прямо на улице в виде мощных фарфоровых слонов и носорогов посреди зелени постриженных кустов под разных животных.
     Там я впервые увидел наших соотечественников, довольно мрачных тёток, деловито, расхаживающих по чужой территории. Я встречался и раньше с соотечественниками, например в Берлине или Потсдаме при осмотре дворцов Сан-Су Си, но тогда они практически не сохранились в моей детской памяти, потому, что они быстро проходили мимо нас, а в Майсене я имел возможность увидеть их лица. Надо сказать вовсе не приятные толстые лица хабалок, которых я в Союзе уже видел достаточно много.
     Сам же музей, несмотря на красоту фарфора, не произвёл на меня особого впечатления, в отличие от моей мамы, которая «задыхалась» от восторга и обилия красивейшей посуды и множества статуэток и статуй различного размера, как в самом музее, так и на территории музейного комплекса.
     Из Германии мы вывезли большой ящик фарфоровой посуды. Поскольку наше путешествие по Союзу ещё не было закончено, то мы перевозили посуду из города в город, где она по правилу естественной убыли потихоньку исчезала. В конечном итоге, фарфор был разделён между мной и моей единственной сестрой. Свою долю фарфора я сохранил почти всю, кроме разбитой фарфоровой супницы, которой воспользовалась моя большая квартирантка, бывшая заключённая сидевшая за убийство своего мужа в посёлке Угловом, когда я жил там до отъезда в Шкотово. На тот момент времени мне не хватало средств на содержание своей большой квартиры и поэтому был вынужден сдавать часть площади своим квартирантам, с которыми жил под одной крышей.

     Отец отдал в мои руки переписку моего прадеда-приказчика, жившего в Москве до революции, но я не смог сохранить этой переписки, меняя впоследствии жён. Я успел почитать столетние строки и хотел даже их издать, но первая жена, у которой и оставалась эта переписка оставила эту ценную переписку в старой квартире, в доме "серой лошади" после её переезда в новую трёхкомнатную квартиру, которую я ей подарил. Тем не менее, я считаю эту потерю своей виной.
    Я также слышал от отца, что у меня был ещё один двоюродный дед, который во время войны был генерал-лейтенантом, но только недавно я узнал, что генерал-лейтенант Пшенников Пётр Степанович командовал армией и даже фронтом. Генерал армии Пётр Степанович был похож на меня внешне. Мемориал его памяти установлен в Воронеже.
    Где-то рядом в Обояне жил ещё один значимый человек из нашего рода - писатель Михаил Исидорович Козловский, брат моей бабушки - довольно неплохой писатель.
     Для меня он стал идеалом письма, правда сейчас мастером письма для меня стал Павел Загребельный, который открыл мне глаза на Османскую империю, уничтожавшую иные культуры, как культуры неверных.
     Моего родственника дядю Мишу связывала крепкая дружба с поэтом Михаилом Светловым. Светлов был довольно частым гостем в доме моего двоюродного дяди и нелюбимым гостем его жены, поскольку при встрече они "гуляли" чисто по-русски.

                Курск

     Я пошел в первый класс в Курске в школу, которая находилась в километрах двух от нашего дома в старом здании сталинской постройки с архитектурными излишествами в виде барельефов с пионерами и колоннами на входе в школу. Меня провожала в школу вся моя семья, а поскольку первый урок обычно бывает самый короткий, то потом вместе со своей семьей я шёл домой в своём сером школьном костюмчике и с тёмно-синей береткой на голове. За руку я вёл свою сестру, а отец всё это фиксировал на любительскую кинокамеру «Аврора» с механическим заводом, как у большого будильника. Кроме того он ещё успел сделать много снимков этого знаменательного для меня момента моей жизни. Позже я старался, по мере своей возможности, такие снимки семейного архива создавать для всех своих детей.
     В Курске жила моя бабушка по отцу, бабушка Геля (Гелена Исидоровна), которую я всю жизнь считал полячкой, но гораздо позже у меня оказался  документ, из которого стало ясно,  что её отцом был литовец, а она сама крестилась в католическом соборе города Курска. Бабушка после того как у неё умер муж, который работал в партийном аппарате Ровенского района на должности «смотрящего» нквэдэшника по Ровенскому району выиграла в лотерею крупную сумму денег на которые она и  купила  дом в Курске. В этом доме одно время жили её старший сын Феля вместе со своей женой и двумя детьми Галей и сыном Валерой и, кроме того, жила ещё её дочь Роза. Все дети, как и положено, было у партийных  работников, были названы революционными именами. Феля в честь Дзержинского, Владлен в честь Ленина (Владимир Ленин), а Роза в честь Розы Люксембург.
     К ней была определена наша бабушка Аня, мать Аллы Ивановны, то есть моей мамы на время пока мы покинули свою  Родину. Последняя работала всю жизнь в колхозе, а потом верхом её карьеры была должность уборщицы. В результате, когда надо было оформить ей пенсию, то ей не хватило документов для её оформления, и потому пенсию она не получала и была всю жизнь на иждивении сначала моего отца, а потом и матери, когда она развелась с моим отцом.
     Дядя Феля – старший брат моего отца был самым талантливым из всех детей, хотя у него за плечами был только техникум. Он работал всю жизнь по своей специальности мастера на курском заводе «Счётмаш», который выпускал арифмометр «феликс». А талант его заключался в том, что он превосходно разбирался в радиоэлектронике и даже сопротивление и напряжение замерял руками. Этот свой талант он сохранил на всю жизнь и был яростным радиолюбителем, который был на связи  с такими же фанатами своего дела до последнего момента своей жизни. Роза работала на этом же заводе "Счётмаш" простой монтажницей.
     В Курске я увидел первые в своей жизни похороны. Хоронили бабушку-соседку, у которой дом был гораздо больше бабушкиного. К ней приехало много родственников. Бабушку вынесли на последнее прощание перед домом, и я увидел её сине-зелёное, как у Фантомаса лицо, которое так врезалось мне в память, что я не смог даже этой ночью спать, слушая свои часы с кукушкой, которые собрал сам по игрушечному набору, подаренному мне бабушкой Гелей. Как только я попытался «провалиться» в сон кукушка напоминала своим «ку-ку» о пережитом мной днём событии похорон, как бы говоря memento mori. Только под утро я «провалился» в сон и наутро увидел, что ничего страшного так и не произошло.
     С бабушкой вместе жила семья дяди Фели в отдельной маленькой комнате, которая оказалась настолько маленькой, что в ней умещалась всего лишь одна железная большая кровать, а рядом был лишь небольшой проход. Мне в детстве, «когда деревья были большие» казалось, что бабушка живет, чуть ли не в хоромах, потому ещё рядом с домом был огромный яблоневый сад, а в конце сада стояла беседка, где мы часто обедали и ужинали на свежем воздухе. В ней я впервые попробовал свой первый алкогольный напиток – рябиновку, настойку которую готовила моя бабушка для аппетита. Я с удовольствием выпивал её для аппетита, но заметил, что сразу после этого кушать совсем не хотелось. Когда приехала мама, то она картинно ужаснулась, но от стола меня не отлучили.
     На задниках этого «огромного дома» я впервые почувствовал, что такое поцелуй. Мы с Галей, моей двоюродной сестрой, оказались вместе одни, и она попросила меня поцеловать её. Жар обдал меня, и у меня перехватило дыхание. Я прислонил губы к её гладкой щеке, а потом обнял её. Так мы сидели до тех пор, пока не услышали, что нас зовёт бабушка. Стало страшно, что мы сделали что-то не то, но мы уже выходили с задворок уже другими, и кажется стали действительно родными, несмотря на нашу двоюродность.
     Сегодня она уже давно вдова и живёт в большой трёхкомнатной квартире почти в центре Курска, но связи уже почти утеряны.

     Мы жили на улице Первая Щигровская, которая была практически окраиной города. Недалеко от нас в часе ходьбы был аэродром, в который несколько раз в неделю прилетал самолёт Ан-24, на котором я как-то и прилетел в Курск. Сразу за аэродромом начинался лес, в который очень любила ходить бабушка Геля, где она собирала не только грибы и ягоды, но и различные целебные травы, особенно зверобой, который она считала лекарством от всех болезней. Курский лес в отличие от германского был густым и дремучим изредка прерываемым  берёзовыми рощами и полянами, где мы, как правило, отдыхали, а бабушка собирала подберёзовики и подосиновики, как говорил Андрей Мягков из культового фильма.
     Бабушка Геля до самой своей смерти была очень активна, и даже тогда, когда во избежание гангрены ей отрезали одну ногу, она была постоянно чем-то занята, то приготовлением вкусностей, то чтением книг и газет, которых у неё было великое множество, поскольку всю свою жизнь она работала учителем начальных классов. Учительская привычка повторять пройденный материал была у неё просто неискоренима. Моя мама относилась к этому со снисходительностью, как впоследствии стал относиться и я. Именно бабушка Геля научила читать и писать нашу бабушку Аню, от которой мы потом получали письма в Германии, написанные её корявым почерком, но это был её почерк, который был нам всем дорог.
     С бабушкой Аней я ходил в магазин лишь однажды, но мы с ней купили шоколадное масло, сладковатый запах которого меня просто опьянял. Бабушка Геля носилась по магазинам всегда сама, чтобы обеспечить свою огромную семью продуктами, то на обед, то на ужин.
     Кроме улицы Первой Щигровской мы иногда ходили в гости к родителям Зои, жены дяди Фели на улицу Стрелецкую. Этот район находился на другом конце Курска. В отличие от нашей полупромышленной окраины, этот старинный район Курска был весь в зелени. Там было очень тихо, но временами из дворов доносились выкрики пьяных «разборок» и пьяных песен. Меня там встречали, как дорого гостя, но мне всё равно там не нравилось, во-первых, потому, что, идти туда надо было довольно долго и мне это было тяжело, а во-вторых, всё там для меня было чужое. Возможно, в старые времена там действительно жили стрельцы, когда-то служившие при царе. Вообще Курск очень старинный город со своей славной историей. Он был основан раньше Москвы племенами вятичей. В Курске есть превосходный краеведческий музей в центре города, где экспонаты рассказывают как о древних стоянках людей, так и развитии города, которое увенчалось курской магнитной аномалией.
     Чтобы пройти в центр, надо было пройти через железнодорожный вокзал, на котором раньше стояли бетонные статуи на крыше вокзала.  Говорят, что  у одной из статуй отвалилась рука и не убила солдата, находившегося под ней. В Курске стали говорить «солдат солдата убил».

                Возврат

     Ну, так вот мы поехали обратно на Родину.
     Маршрут выезда для меня уже был знаком, потому что меня уже вывозили в Союз, но я стал смотреть на него уже глазами почти взрослого человека.
      Мы выезжали из Германии через город Франкфурт-на-Майне. В душе моей было радостное волнение и удовлетворение, что покидаем «фашистскую» Германию. Теперь меня ожидала встреча с Родиной, которая, как я предполагал, принесёт мне новую счастливую жизнь. Ожидания оправдались только в одном – это была действительно новая жизнь, в которой надо было ещё научиться жить.
      На паровозе мы въехали в вечернюю Варшаву, где вышли подышать свежим воздухом. Последний раз посмотрели на тянущий нас паровоз, такие же я потом видел только на станции Сковородино в Амурской области, где сотни паровозов стояли на отдельных путях на случай ведения военных действий. Это был резерв страны, и хотя паровозы были на консервации, внешне это напоминало просто паровозное кладбище, впрочем, я в этом не специалист. Потом уже в движении мы смотрели на искры из трубы паровоза, которые мы видели в окно и они сопровождали нас до того момента, пока к нам прицепили электровоз.
      Электровоз был опять же гордостью за нашу страну, хотя вся Европа после войны передвигалась только на паровозах.
      Утром показались деревенские избы и дома Брестской области. Все строения были серые и мрачные…
      А вот и Брест, в котором фашисты «обломали свои зубы».
      Поезд остановился на вокзале, а я стал смотреть жадными глазами на своих соотечественников.
      Каждый занимался свои делами, кто грыз семечки, кто курил папиросы, бабы громко разговаривали с употреблением слов ненормативной лексики. У вагонов стояли бабки, продающие пирожки, молоко и кефир. Основной формой одежды были фуфайки и грязные платки, напоминающие своим цветом мешки. И на женщинах и на мужчинах  были кирзовые мятые сапоги. Там же я впервые увидел инвалида на повозке с колёсами из шарикоподшипников. Он был без ног, передвигался с помощью палок, но не вызывал у меня сочувствия, а только интерес, как сделаны его колёса.
      Отец сходил и купил газеты, какие-то продукты, и мы двинулись дальше в Москву.
      
      В Москве мы опять остановились у Плотниковых на улице Тверской.
      Прежде, чем продолжить движение дальше, мама настояла, чтобы мне сделали операцию по удалению гланд, и я опять попал в больницу, где находился в палате с пожилым высоким седовласым сухощавым человеком в очках, который лежал в больнице, но по удалению полипов наросших у него за всю жизнь где в носовой части. Эти полипы мешали ему дышать, и он также как и я часто болел простудными заболеваниями. Как он мне объяснил для удаления этих полипов,  ему должны были с помощью молотка и зубила  пробить носовую перегородку, где-то внутри носа. Он был, тем не менее, весел и не о чём не переживал. Чтобы как-то отвлечься, он гадал кроссворды, которые научил гадать и меня. С тех пор я стал неравнодушен к кроссвордам, по которым я, фактически изучаю жизнь.
      Кажется, оперировались мы с ним и в одной операционной палате в один день.
      Его увезли раньше, а меня увели позже, меня посадили в кресло, привязали за руки и ввели куда-то в горло очень длинной иглой новокаин для «заморозки». Сам прокол был быстрым и практически безболезненным, только слышно было как у меня что-то внутри слегка сломали. Затем, когда горло моё «заморозилось» мне сказали держать рот максимально открытым, и я так увлёкся этим делом, что у меня долго после проведения операции болели скулы. А пока я открывал свой рот, врачи мне совали в горло длинные ножницы и отрезали кусочки гланд с характерным звуком, как будто они ножницами резали толстые куски материи. Иногда у меня в горле оставался зажим, который торчал у меня из горла. Это показалось мне забавным, и я стал мотать этим зажимом, торчащим у меня их горла, пока врач мне не сказал:
      - Не балуйся.
      Операция длилась не больше двадцати минут.
      После операции я мог только пить. И первую манную кашу мне дали только через пару дней.
      Сосед же мой по палате находился в более плачевном состоянии и даже перестал гадать кроссворды.
      К сожалению, удаление гланд не дало должного эффекта, потому что глубинной причиной моих заболеваний был ревмокардит, что напрямую связано с моим слабым сердцем. Этот ревмокардит  мешал мне жить через ноющую боль в ногах, особенно в сыром климате Германии. Боль была особенно сильна по вечерам и даже иногда мне не давала спать по ночам, когда от голеней она распространялась практически на всю ногу, тогда я только под утро «проваливался» в сон, замучившись стонать от боли.
      У сестры таких проблем было меньше, но основная её проблема был диатез, который уродовал её руки практически всю её жизнь, что для неё, как для пианиста было, не очень приятно, но она смогла не заострять на этом внимания и всю жизнь прожила в культуре.
      В Москве был окончательно назван город, где мы теперь будем жить – это город Степногорск в Целиноградской области.

                Степногорск

      На новом месте нашей жизни у нас опять не было проблем с жильём. Мы сразу въехали в новую трёхкомнатную квартиру на первом этаже, почти построенного микрорайона. Как–то сразу у нас появилась машина ЗАЗ-966, что в простонародье называлось просто «запорожец» новой модели в отличие от «горбатого запорожца». Мой отец называл свою машину «жопорожец».
      Я сравнивал нашу машину с «Жигулями»  и «москвичами» и практически не находил разницы по размеру с ними. Мама же была недовольна этим приобретением, потому что она хотела «волгу» или, в крайнем случае «москвич». Но я практически сразу «влюбился» в нашу новую машину, звук которой, напоминающий мотоцикл, был мне даже приятен. Он был достаточно мал, но, несмотря на, то, что он был больше «трабанта», однако, он имел всего две двери, хотя у «трабанта» было четыре.

      Меня также устроило место нашего нового проживания на окраине городка, за которым почти сразу начиналась степь.
      В один из первых дней нашего проживания я решил ознакомиться с городом и пошёл за молоком в дальний магазин в четвёртый микрорайон.
      Я купил молоко в двухэтажном гастрономе недалеко от  больничного комплекса и уже стал возвращаться обратно, но был остановлен группой пацанов.
      - Что новенький.  – сказал один из них.
      Трое других встали так, чтобы у меня не было возможности для отступления.
      - Да, приехал недавно, - сказал я, старясь быть миролюбивым, хотя в душе возникла тревога, граничащая со страхом.
      - Дай попить молока, - сказал тёмный крепкий пацан чуть ниже меня ростом.
      - На, попей.
      Пацан открыл мой трёхлитровый бидон, отпил их него и дал отпить своим товарищам.
      Затем я сказал:
      - Может, хватит?
      Тот, кто пил первым ткнул меня кулаком, правда не больно, но обидно, и я заученным движением ответил правым «джебом» ему в солнечное сплетение. Он скрючился и загнулся, а  я вырвался из «кольца» и с остатками молока побежал в сторону своего дома.
      Молоко сильно расплескалось в процессе моего удирания,  и я решил его пополнить бидон. Я добежал до второго микрорайона и зашёл в магазин.
      Когда я вышел из магазина мои обидчики были уже рядом с магазином.
      Пацан, которого я подцепил «джебом», сказал угрожающе:
      - Ты сейчас пожалеешь!
      Я понял, что попал в крайне неприятную ситуацию, и попытался пойти на попятную, пытаясь откупиться, но пацаны решили «размяться».
      Они сшибли меня с ног, применив приёмом  удар кулаком через подставку в виде стоящего сзади меня на карачках пацана. Затем они стали «месить» меня ногами по лицу и корпусу. Я даже не подставлял руки к лицу, чтобы защитить себя. Били меня сразу же за магазином.
      Затем они запросили деньги, которые я им с облегчением дал, потому что молоко уже было куплено, и пошёл домой.
      Они узнали, где я живу и предупредили, чтобы меня больше не было в четвёртом микрорайоне.
      Так закончился мой первый самостоятельный выход в Союзе.
      Когда я пришёл, то меня повстречали моя мама и бабушка. Прямо с порога у меня брызнули слёзы, которые позволили мне расслабиться. Не могу сказать, что я плакал от горя, скорее от обиды и страха.
      Мама сразу же хотела пойти и разобраться, но мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отговорить её от этого, поскольку я действительно испугался.
      Когда пришёл с работы отец, то мама напала на него с требованием разобраться в этом инциденте, но он сказал:
      - Обычные мальчишеские драки, - и не стал ничего делать, в чём я ему был втайне благодарен, поскольку в моей душе поселился страх перед пацанами из четвёртого микрорайона. Больше я в четвёртый микрорайон не ходил, потому что в нашем микрорайоне было абсолютно всё для жизни.

      Наш город строили "зэки", которых я каждый день видел, когда их вели на работу в степи недалеко от нашего дома. Чёрная колонна "зэков" составляла массу, по крайней мере, в пять тысяч человек под охраной автоматчиков и собак по периметру. Эта масса и собаки составляли вместе мрачный молчаливый конгломерат. Немецкие овчарки, охранявшие их, не лаяли, потому что не было даже попыток выбежать из строя. Овчарки вообще очень умные собаки с уравновешенной психикой, в отличие от всяких шавок, которые всегда до крайности  возбуждены от собственного же страха.
      Весь город был построен одним способом: предварительно строили загон с вышками для охраны, огороженной территории, а затем в эти загоны уже нагоняли зэков, которые одновременно с нуля сразу строили до шести домов. Через полгода или чуть больше загон открывался и уже построенные дома начинали обслуживаться гражданскими людьми, которые разбивали  газоны и высаживали деревья.
      Деревья в городе росли очень медленно и только в четвёртом микрорайоне были действительно настоящие деревья толщиной 10-15 сантиметров, а в других микрорайонах просто отростки, которые, слава богу, переживали суровую ветреную казахстанскую зиму.
      Ветер и мороз по зиме создавал идеальные условия против побега заключённых и даже в летний период можно было просто сдохнуть от жары и отсутствия воды на многие десятки километров.
      За всё время нашей жизни в Степногорске я видел сам только один "зэковский" побег, когда недалеко от меня самосвал ЗИЛ проломал забор рядом с охранной вышкой, но там, же и остался. Застучал автомат с вышки. Два зэка выскочили из кабины и скрылись сразу через дорогу в соседних домах ближайшего микрорайона.
      Позже уже по радиоточке я услышал, что один из них был пойман почти сразу, а второй уже значительно позже был пойман в четвёртом микрорайоне у кого-то на квартире.
      К слову сказать – это был, чуть ли не единственный побег за всю нашу жизнь в Степногорске.
      Бежать в нашей степи было просто бессмысленно, потому, что ближайшая железная дорога была пригородная электричка, конечный пункт которой был посёлок Аксу, что в двадцати километрах от нас. Летом бежать было сложно из-за жары под сорок градусов, а зимой стоял такой же минус. Транссибирская магистраль находилась гораздо севернее наших степных районов. Кроме того сама электричка постоянно патрулировалась совместным военно-гражданским патрулём.

                Первая школа в Союзе.

      Через несколько дней я пошёл в школу, которая находилась в соседнем с нами доме.
      Меня встретила классная руководительница, которая и представила меня классу. Она была учителем русского языка и литературы.
     Это была стройная женщина среднего роста и приятной наружности со светлыми волнистыми волосами. У неё были крупные роговые очки, которые подчёркивали её красивые, серые глаза. Звали её Валентина Михайловна. Позднее я женился на своей первой жене в таких же очках.
     После первого урока меня позвали в туалет.
     В туалете меня ждало несколько пацанов, настроенных весьма решительно.
     Я спокойно зашёл в туалет и получил сильный удар в челюсть от рыжего веснушчатого пацана, который уступал мне в росте. Затем ещё несколько несильных ударов от других пацанов.
     Я полез в драку с рыжим, но меня остановил «качок», уступающий мне в росте, но очень крупный и мускулистый и кажется старше меня, по крайней мере, на год, а может на два пацан.
     Он сказал:
     - Теперь ты прописан, а если кто на тебя руку поднимет, то скажи мне.
     Я проникся к нему чувством благодарности, и даже захотел его приобнять, но он просто протянул мне свою мясистую руку, которую я с готовностью сразу пожал.
     «Рыжий»  смотрел на меня с ненавистью и кажется, хотел продолжать.
     Я пару слов рассказал о себе и пошёл в класс со слегка побитым лицом.
     В классе никто ровным счётом ничего не заметил, кроме мелкой девочки с первой парты Светы.
     Так прошёл мой первый день в новой советской школе, в которой был обычай прописывать подобным образом. До Степногорска я краткое время учился в двух школах города Курска, но подобного обычая там не было. Позднее я узнал, что такой обычай есть в камерах заключённых, а Степногорск строили именно они, и основная масса оставалась там же жить, поскольку иные приличные места в Союзе для них были закрыты. В самом Курске были просто драки, но по поводу, поскольку я там был краткое время, то и повода по которому я бы вступил в драку, у меня просто не было. Хотя я и видел, как пьяные дядьки на улице иногда дрались, особенно на улице Стрелецкой, но это меня никогда не касалось.
     Я до сих пор слабо представляю, как бить человека по лицу.
     Можно ткнуть в корпус, но бить человека по лицу – это табу!
     Бить можно только в мягких боксёрских перчатках, но бить кулаком – зверство какое-то!..
     Дома мама сразу увидела мой «боевой раскрас» и потребовала назвать имена обидчиков.
     Я уже был морально сломлен, и рассказал, всё как было.
     Почему-то я даже знал фамилию рыжего пацана, и даже класс.
     Пришёл отец, и мама опять потребовала от него устроить «разборки», но опять отмахнулся.
     Мама ещё не  устроилась на работу в Степногорске, и она пошла на следующий день «наводить разборки» сама.
     Она пошла в школу, вызвала рыжего пацана с урока и в коридоре школы схватила его за ухо и больно потрясла его.
     - Никогда больше не трогай моего сына, а то я просто убью тебя!
     Пацан сильно перепугался, потому что потом, когда в нашем районе возникала какая-нибудь нестандартная ситуация и кто-то косо смотрел на меня, то рыжий говорил своим товарищам:
     - Не трогайте его. У него мать не в себе.
     Так я стал жить «под крышей» своей мамы в казахстанском городке Степногорск.

                Ревмокардит.

     Там же я опять стал постоянным клиентом медицинских учреждений.
     Меня стали лечить от ревмокардита прямо в медпункте школы, где я получал серию уколов, которые прокалывали курсами весной и осенью.
     Особенно болезненным был почти двухмесячный курс бецилина. Сразу после укола, которого «отнималась» половина ноги, и ноющая боль от укола не покидала меня почти до второго укола, который был уже через несколько дней. На моём мягком месте не было практически живого места и медицинские сёстры каждый раз искали нетронутый кусочек моей кожи, чтобы испоганить и его. Когда мне кололи бецилин, я старался не орать, но не стонать не мог. Вся это процедура напоминала мне гестаповскую пытку, которая сопровождала меня несколько лет. После укола я дня два ходил с трудом, а кроме того после каждого укола у меня страшно «тянуло» ноги.
     Естественно я был отлучён от физкультуры, но врачи мне говорили, что мне надо больше двигаться. И я стал двигаться. Благо наш дом был на окраине города, и я стал выходить в степь, сначала в летне-осенний период, а потом и зимой, в том числе и на лыжах, проходя десяток километров. Обычно я доходил до ближайшей берёзовой рощи в виде оазиса, где росли так называемые танцующие берёзы. В роще по периметру не было не одного ровного ствола. Все стволы, как бы исполняли «предсмертный танец святого Витта», что было связано с тем, что в степи дули постоянные и сильные ветра. В летне-осенний период в этих рощах можно было собрать большой урожай грибов. Одновременно я стал подтягиваться в квартире на рундуке, держась за край встроенной ниши в нашей прихожей. В чём я сильно преуспел и дошёл до двадцати потягиваний. Кроме того в нашем доме были гантели и пружинный  эспандер, которые я тоже не оставлял без внимания.
     Мама заметила мои успехи и решила закрепить их тем, что завела дачу, о которой она стала мечтать, когда увидела дачи немцев, где они выращивают цветы.
     Как-то у нас появился щенок маленький дворняги бело-серого цвета и похожий на очень маленького белого медвежонка, которого мы назвали Белок. Когда тот подрос, то мама решила поселить его на даче, а я должен был его проведывать на своём велосипеде, который был куплен специально для этого. На даче Белок не прижился, поскольку он не раз запутывался в своей же собственной цепи, так что он не мог даже подойти к своей кормушке. Мы решили его вернуть в дом, где он стал жить на коврике прямо рядом со  входом, и никогда своё места не покидал, кроме как, когда выходил на утреннюю прогулку. После того,  как он делал свои дела на улице, то тактично тявкал один раз под кухонным окном и я открывал ему как входную дверь в подъезде, так и в квартире.
     Я стал кататься на велосипеде по степи в сопровождении Белка, где «наматывал» по два-три десятка километров, изучая все окрестные холмы, вплоть до Аксу.
     Просторы степи мне всегда нравились, особенно весной, когда степь была вся в цветах до самого горизонта и красные  маками своей «кровью»  придавали ей особенную живость, а, кроме того, все грунтовые степные дороги были очень гладкие, округлые  и без рытвин, потому что в степи очень редко бывали размывающие эти дороги дожди.
     Но степь бывала и унылая особенно летом и осенью, когда вся зелень разнотравья уже выгорела, и до самого горизонта оставался цвести только ковыль, отвечающий своим волнами белых волосиков постоянному ветру. Ветер снижал свой напор, только зимой при температуре свыше 30-ти градусов мороза, а весна начиналась, когда температура повышалась  до двадцати градусов мороза.
     В городе ветра были не такие сильные, как в степи. После 35-ти градусов  бывали даже безветренные дни, которые позволяли мне выходить на лыжные прогулки в ближайший березовый оазис, которых в степи было довольно много. Внутри этих оазисов иногда находился даже водоём. Крайне мало было безветренных дней в степи даже летом.
     В десяти километрах от нашего городка протекала полноводная по казахстанским меркам речка Аксу, которая была излюбленным местом отдыха и даже со слегка оборудованным пляжем в виде кабинок для переодевания. Мы часто ездили туда купаться пацанами на своих велосипедах.
     Там я как-то встретился с «хранителем» моей прописки, который сзади больно ударил меня по плечу, и я ответил ему угрожающим размахом, но быстро сообразил, что всё надо перевести в шутку, так как я увидел его раздетое  накачанное короткое красивое тело. Он мог бы меня просто «размазать» одним движением своей  руки. Впрочем, эта наша встреча была мимолётной на глазах у рыжего пацана. При нём было, как бы показано, что я теперь тут свой. 

                Свой

     У меня началась самостоятельная жизнь в Степногорске.
     Недалеко от нас был построен комплекс девятиэтажных кирпичных домов, в котором у меня появились первые друзья. Первым из них был Серёга Грязнов худощавый смазливый мальчик  флегматичного типа. Его главным увлечением была музыка на магнитофонных кассетах. У него был крутой по тем временам четырёхдорожечный  магнитофон «Комета»  и даже стерео колонки, что по тем временам было вообще роскошью. У меня же был дребезжащий магнитофон «Романтик», с которым можно было выезжать на природу, поскольку он питался от больших батареек типа «марс», утяжеляющими его  сразу, по крайней мере, на килограмм. Само это устройство весило в сборе килограмм пять. Звук «Романтика» сопровождал меня всю мою раннюю юность.
     Эти совместные увлечения сблизили нас и мы, как правило, собирались в его квартире прослушивать музыку вместе с девочками.
     «Коньком» наших прослушиваний был ансамбль «Beatles», который всегда создавал неповторимую атмосферу, когда мы получали удовольствие от нами же созданной ситуации интима. Параллельно мы рассматривали наши «сокровища» в виде чёрно-белых фотографий, переснятых из музыкальных журналов, которых мы никогда не видели. Там же мы иногда делились свои «драгоценностями».
     Девочкам нравился Грязнов, который всегда был очень аккуратно одет и даже носил костюм «тройка», а в домашней обстановке на нём был очень приличный полушерстяной пуловер мягких серых тонов. Других достоинств у него не было, и даже учился он на стабильные трояки, в отличие от меня вечного хорошиста. У меня была стабильная тройка только по русскому языку, потому что я не мог одновременно писать и думать о правилах написания. По моим классным сочинениям у меня всегда стояли оценки пять за сочинение, а два или три за грамоту. Это очень беспокоило мою классную руководительницу Валентину Михайловну, которая даже стала заниматься со мной дополнительно.
     В квартире Грязнова я был лишь приложением к нему, и это доставляло мне некоторые неудобство, поскольку после выпитого сока я думала только о том, как мне отлить излишки, но терпел до самого прихода домой, потому, что при девочках воспользоваться туалетом в доме мне было неудобно.
     Не исключено, что я не мог освоить хорошо русский язык, только потому, что меня волновало присутствие Валентины Михайловны, и я думаю, что она это сама чувствовала. 
     Кроме Валентины Михайловны у меня была ещё одна платоническая любовь – это худенькая Света с первой парты, которая была дочерью уборщицы и училась чрезвычайно слабо. А я целыми днями смотрел на неё со своей задней парты иногда почти пристально, что заметила моя другая платоническая любовь Валентина Михайловна, о чём она даже пыталась говорить с моей мамой. Она обратила её внимание на мой недостойный выбор. Она считала, что я достоин большего.
     А мне ничего другого было не надо, так я просто «западал» на Свету без всякой надежды даже поговорить с ней.
     Мне больше нравилось читать книги о животных, о минералогии и геологии. Художественные книги я читал в основном только по учебной программе, а из остальных я выделил бы фантастику Станислава Лема, землю Санникова геолога Обручева, ряд книг Яна о татаро-монгольском вторжении, возможно, кое-что ещё. Основными же настольными книгами у меня были книги из серии «хочу всё знать» и «эрудит», а любимыми журналами были «техника молодёжи» и «юный техник».
     Вообще я жил своей автономной жизнью, потому, что я знал, что никому не нужен, даже соседке со второго этажа, которая была дочерью заместителя директора горно-обогатительного комбината градообразующего предприятия нашего города. Девочка была с такими же волосами, как и у Валентины Михайловны и даже чем-то на неё была похожа. Но поскольку я весь период моего проживания был освобождён от физкультуры, то у меня не было, ни единого шанса «завязать» с ней отношения, хотя её отец явно желал, чтобы мы начали дружить. В отличие от моего отца, который изначально относился к нему как к врагу, поскольку последний занимал в нашем городе высокий пост заместителя директора комбината, а кроме того был ещё и кандидатом наук.
     Поскольку я был хорошистом, то мне прикрепили в качестве общественной работы шефство над слабыми учеником Сашей Диким, чёрным и действительно диковатым, кажется евреем. Пацан был худощав, но с крепкими мышцами. Я должен был ходить к нему через дорогу и заниматься географией, которая ему никак не давалась. Мне было странно, что он не понимал географию, которую я вообще не считал предметом для изучения, поскольку география сродни естественной ориентации в пространстве и она должна быть частью каждого человека. Правда, впоследствии я ещё раз столкнулся с географическим кретинизмом, когда второй женился на своей второй жене Людмиле. Она ничего не понимала в географии и всегда говорила, что будет её изучать, путешествуя по миру, что она, в конце концов, и осуществила по мере своих финансовых возможностей.
     Сам же Дикий был чрезвычайно добрым и внимательным человеком и сыном, который называл свою мать на Вы. В школе его понукали, а он только напряжённо улыбался, хотя вполне мог бы за себя постоять. Его мама относилась тоже ко мне с глубоким уважением и называла меня исключительно на Вы, потому что я был учителем его сына. Меня часто приглашали выпить у них чаю, но я не мог там пить чай из-за странного и чрезвычайно неприятного запаха, который умудряются производить евреи, несмотря на внешнюю чистоту в их доме. Сразу после окончания занятий я старался выйти на свежий воздух, где вдыхал с наслаждением глоток свежего воздуха.

                Очереди.

     Город постепенно менялся в лучшую сторону. В нём появились аллеи из вновь посаженных деревьев. Во дворе установили качели и маленькие карусели. Днём наш двор наполнялся детскими голосами. За молоком и другими продуктами теперь не надо было ходить в соседний второй микрорайон. Продуктовый магазин открыли на первом этаже близстоящего  дома, на краю  нашего микрорайона за которым уже начиналась степь, и в нём по утрам стала формироваться очередь  за привезёнными свежими продуктами.
     Обычно меня туда посылала бабушка:
     - Алик, - говорила она – сходи за молоком и сметаной. Я блинчиков напеку.
     Мне все эти хождения не доставляли  удовольствия, но я собирался и шёл в очередь, где обычно стояли только бабки и женщины, а иногда в очереди стояла девочка, соседка сверху.
     Моя бабушка не могла ходить за молоком, потому что она ходила крайне медленно, как впоследствии стала ходить моя мама в возрасте 78 лет. Дойти до магазина для неё было целое путешествие, а уж тем более нести с собой покупку в несколько килограмм…
     Я же в очереди стоял мёртво в отличие от остальных женщин, которые одновременно занимали очереди во все ближайшие магазины. Иногда подходя уже к прилавку, силы покидали меня, и я слышал звон в ушах, после которого если я не успевал выйти на воздух, то сразу после произнесения своего заказа продавцу уходил в небытие.
     Приходил в себя я уже позже, весь в холодном поту в окружении разволновавшихся женщин. Затем я вставал, брал свою сдачу и продукты и покидал магазин.
     На улице я садился на лавочку, или просто  прислонялся к стене, а потом шёл домой.
     Постепенно я стал крепчать и смог уже отстаивать очередь, если она была размером не больше чем на половину магазина.
     Бабушка стала много читать, но все, же всё своё основное время она проводила перед экраном телевизора, когда не готовила пищу на кухне.
     Насколько я знаю в Курске она даже прочитала всего Герберта Уэльса, и мы даже обсуждали с ней прочитанное. Значительно позже я прочитал его и не нашёл там ничего интересного, но тогда всё необычное при хроническом дефиците информации за «железным занавесом» и это была настоящая литература, которую можно было приобрести только по подписке.
     Иногда она мне рассказывал про свою сытую дореволюционную жизнь, а из революционных времён вспоминала только голод. В это время она и отказалась от Бога, как она говорила:
     - Как только есть стало нечего, я крестик свой нательный и выбросила.
     Вообще  обе мои бабушки были неверующие. Одна по идейным соображениям, а вторая по практическим. Моей бабушке нравились удобства цивилизации, особенно телевизор, по которому она смотрела «клуб кинопутешествий» сначала с ведущим Владимиром Шнейдеровым, а потом с Юрием Сенкевичем. В какой-то момент времени она перестала получать удовольствия от просмотра телепрограмм, и мы опытным путём мы выяснили, что ей надо смотреть телевизор в тёмных очках. Мама ей выделили большие женские очки, в которых она выглядела очень комично. Как она сама говорила:
     - Я как старая обезьяна.
     Телевизор она обычно сама не включала.
     Сам телевизор был чёрно-белым, но мы приставили целлулоидный трёхцветной экран и жизнь животных мы уже смотрели почти с комфортом и почти в цвете.

                Полевое воспитание.

     В связи с тем, что я немного окреп, отец стал брать меня с собой в экспедиции, то есть «в поле», как говорят сами геологи. Мы останавливались в какой-нибудь казахской деревне, а по утрам выходили на работу «в поле».
     Моей обязанностью было таскать за отцом мешок с образцами породы, которую он собирал по степи.
     В степи обычно была жара, от которой отец спасался, съедая перед выходом в степь кусок соли, а мне доставалась почти вся алюминиевая фляжка с водой, потому, что отец «в поле» не пил. Под вечер мы шли на водоём смыть с себя налипшую за день грязь. Там я проводил время с местной шпаной, среди которых были настоящие казахи.
     Мы по-пацански часто боролись. Я особо не уступал никому, но не мог перебороть худющего казаха, который остался на всю жизнь в моей памяти, как представитель несгибаемого казахского народа. Его образ преследовал меня всю жизнь, и я увидел подобный тип человека в фильме «Тень завоевателя», повествующего о нашествии Чингисхана (Темуджина) на Азию. Главный герой казах-кипчак хотел предупредить среднеазиатских эмиров о жестоком завоевателе, с которым цивилизованный мир ещё не сталкивался, но попадает за провокационные слухи почти на дыбу, и, тем не менее, от своих слов не отказывается и затем становится товарищем эмира. Так вот только казах может выдержать такие пытки на дыбе, казах, который вырос в степи в условиях голода и холода.
     Добирались мы до «поля» на бортовом «уазике», причём я обычно добирался в кузове. Из всего «поля» мне нравился  только момент доставки. Затем сначала наступала просто жара, а потом и изнуряющая жара, когда ноги становятся непослушными, а каждое движение уже совершаешь с трудом. Хотелось пить, но вода только на миг прибавляла сил. Вокруг нас было масса ящериц, сусликов и других мелких животных, иногда попадались и змеи, но у меня против них были кирзовые сапоги с настоящими портянками.
     Мы поднимались и спускались с небольших холмов, а отец откалывал куски от камней, которые и давал мне.
     Вечером он что-то писал в своих блокнотах, которых у него было множество.
     Так я выезжал с ним вместе года два или три.
     Самое драгоценное в степи – это вода, качество которой нас не волновало. Мы могли с удовольствием искупаться просто в яме, а купание в реке было просто праздником. В самом же посёлке мы ходили купаться в большую яму, а моей мечтой было искупаться в той части Балхаша, где из-за его солёности можно было просто лежать на воде без движения. И однажды мы с отцом поехали в том направлении на своём «запорожце». По пути следования мы оценили преимущество нашей машины по сравнению с другими машинами с двигателями на водяном охлаждении, которые время от времени вынуждены были останавливаться, чтобы дать двигателю охладиться. Наш же «запорожец» охлаждался в движении воздухозаборниками, и мы двигались беспрерывно.
     Мы собирались доехать с ним до Алма-Аты, где жила его двоюродная тётка, сестра генерала-лейтенанта Петра Степановича Пшенникова, который похоронен в Воронеже, где и стоит ему памятный обелиск, как герою.
     Впоследствии я прочитал в интернете, что генерал-лейтенант Пшенников почти всю жизнь был профессиональным военным, начиная с царских времён, где он был поручиком.
     Ещё в Первую Мировую получил три ранения, после чего был списан по здоровью из армии, в которую он вернулся уже после революции на стороне большевиков и там его карьера стремительно довела его до генерала-лейтенанта.
     Он даже успел повоевать в Финскую и, к сожалению, при перемещении   на новое место назначения, командующего фронтом во время Великой Отечественной подорвался в своей машине на мине.

                Путешествие по Казахстану.

     Мы доехали до современного и красивого Темиртау и посмотрели издалека на мрачную Караганду.
     Темиртау был довольно крупный город металлургов весь в зелени, но в магазинах там был довольно бедный ассортимент, в сравнении с нашим Степногорском, где, казалось, было всё. Дальше ехать мы не решились, поскольку начиналась пустыня, которая послала нам предупреждение сразу после выезда из Темиртау, забросив нас на солончак. Мы практически потеряли на солончаке контакт с землёй, и если бы наша машина не была такой лёгкой, то мы бы остались на этом солончаке на всю жизнь. Но я сел за руль, и отец потихоньку вытолкал машину на твёрдое покрытие. Ясно что в пустыне было бы ещё сложнее, а кроме того, жара там была бы ещё жёстче.

     Так бесславно закончилось наше путешествие на юг, но было ещё путешествие на северо-запад на озеро Боровое, где в сосновом оазисе располагался туберкулёзный курорт. Движение в сторону Борового было интересно ещё и тем, что на  пути встречались крупные, с собаку ростом суслики–табарганы. Жир табарганов полезен для здоровья, особенно для туберкулёзников. Но пристрелить, а тем более поймать табаргана было практически невозможно, поскольку он свистел прямо рядом со своей норой, а в случае попадания в него пулей, он автоматически падал в свою нору, из которой вытащить его было крайне затруднительно.
     Подошло время, и мне разрешили посещать физкультуру на ограниченной основе, то есть я мог отказаться выполнять упражнения, если чувствовал себя нехорошо. Правом этим я никогда не пользовался. Я делал все, что и остальные, но очень посредственно, и потому физкультура всегда была моим самым нелюбимым предметом, хотя и к остальным предметам я относился без должного уважения. Единственное упражнение, которое я всегда делал с удовольствием – это лазание по канату, но это упражнение не входило в норму по сдачи ГТО. Я мог легко подняться по канату до самого потолка несколько раз, а по нормативам  ГТО я был просто никакой, потому что надо было бегать и прыгать, что я делал плохо. Естественно я не мог нравиться девочкам, тем более, что внешне я был крайне невзрачен, как я сам о себе думал.
     Тем не менее, я стал постепенно чувствовать себя человеком, таким как все, что в моём возрасте было очень важно – быть таким как все.
     После школы я шёл сразу домой, а не гулять, как все мои ровесники. Какой-то червячок точил меня, когда я дома смотрел телевизор с бабушкой или выводил Белка на улицу после того как выносил мусор.
     Мусор весь микрорайон выносил по вечерам, когда подъезжала  мусорная машина, и поэтому в нашем городе мусорных баков не было. Пропустить мусорную машину для каждой семье было нежелательно, потому следующий «мусорка» будет только на следующий день вечером. У «мусорки»  собирался весь квартал и потому именно там мы видели все друг друга. Это было моей святой обязанностью, но иногда ходила бабушка, чтобы прогуляться до конца нашего дома, что она в силах была сделать.
     Кстати, подобным же образом мы выносили мусор и в Германии.
     В погоне за чистотой в  городе часто проводились облавы на бродячих собак. Белок у нас всегда бегал без ошейника, и когда приехали «живодёры», они просто пристрелили Белка, несмотря на протесты, рядом стоящих детей и бросили его в кузов грузовика с натянутым тентом. Было очень горько, тем более всё это произошло на глазах моей сестры.
     Вспомнилось, как однажды Белок уже терялся, когда он жил на даче. Как-то я пришёл на дачу, а Белка там не оказалось. Верёвка, на которой он был привязан, была перекушена и вся пища съедена, Белка – нет.
     Я пришёл весь в слезах домой, думая, что больше его не увижу, но как-то раз отец пошёл за машиной в гаражи, которые были более километра от нашего дома и он вернулся на машине вместе с Белком.
     - После того как я вывез машину из гаража и стал её прогревать у моих ног появился радостный Белок, - пояснил он.
     Белок несколько раз видел нашу машину и запомнил её, другими словами он нашёлся по машине. Мы перестали его водить на дачу, и он с тех пор стал ночевать дома, но и тут мы его не уберегли из-за своей беспечности, привитой нам ещё в Германии…

                Первый опыт.

     Ну, так вот, опять о девочках.
     Я превосходно понимал, что никому не интересен, потому что ничего не умел и ничем не увлекался и мои внешние данные оставляли желать лучшего. Вокруг меня были всё крепкие ребята, которые играли в баскетбол, футбол, волейбол, а мне в лучшем случае доставалась роль подавальщика мяча. Но меня всё-таки тянуло в мир, который был недоступен мне, и когда как-то одна из девочек с нашего двора сказала мне:
     - Мы собираемся на пару дней съездить в Боровое. Ты поедешь с нами?
     - Конечно, поеду, - сказал я волнуясь.
     Девочка была очень симпатичная с полными губами, сейчас говорят с подкачанными, она была похожа на американскую Анджелу  Дэвис или на Чунга-Чангу из мультфильма. У неё была смуглая кожа, для которой загар был просто не нужен. Откуда в степном городе африканский метис мне неизвестно, но говорила она по-русски лучше любого русского.
     Родители мои не возражали, и я сел в специальный автобус и отправился в Кокчетавскую область в детский лагерь под городом  Щучинск, что находится рядом  с курортом Боровое. Сам курорт был разделён на зоны для больных туберкулёзом и здоровых людей. Кстати, было время, у меня было затемнение в лёгких, что могло развиться в туберкулёз. Это затемнение у меня развилось ещё в сырой Германии, где солнце было всегда праздником. На территории больных людей были самые лучшие чистые сосновые леса с чистейшим воздухом, которым хочется дышать в отличие от степного жаркого и пыльного воздуха. Когда мы приезжали на своей машине на это курорт, то мы заехали на территорию больных и были поражены красотой природы, которой наградил Бог Казахстан. Вокруг была голая казахстанская степь, а Боровое  был оазис, живущий своей отдельной жизнью. Огромные «корабельные» сосны поддерживали чистоту не только воздуха, но и поверхности под ними. Под ногами по мягкой земле, устланной хвоей, бесшумно ползали разные большие и маленькие жучки и паучки. То тут, то там возвышались муравьиные холмы. Грибы и мхи с папоротником заполнили всё пространство. Стояла оглушающая тишина, где любой звук сразу тонет, не доходя до слушающего.
     Мы приехали с полным набором плавательного оборудования и расположились на одном из озёр, где стоял каменный сфинкс.
     В озере была довольно тёплая и мягкая вода, которую сначала попробовал мой отец, надев маску и трубку и занырнув в воду. Поскольку плавать он мог только по-чапаевски, загребая одной рукой, то поплыв в этом оборудовании, он быстро нахлебался воды и стремглав вылетел из неё.
     Настала моя очередь.
     Я давно уже научился плавать с маской и трубкой, еще, будучи на Чёрном море и потому медленно пошёл задом в воду, а затем лёг на живот и стал медленно передвигать ластами, направляясь к середине озера, где и стоял каменный сфинкс.
     Подо мной была прозрачная вода, подёрнутая люрексом кремниевых блёсток. Рядом проплывали большие и маленькие рыбы, которых я мог бы подстрелить из своего подводного ружья на «резиновом ходу», но я просто наслаждался видами подводного царства. Временами я заплывал в подводные заросли, сопровождавшие  маленькие скалы вокруг которых они росли. Щуки, достойной трезубца моего подводного ружья не было, и я добрался до острова-скалы сфинкса, не сделав ни одного  выстрела.
     Там я посидел, отдохнул и уже без удовольствия, потому что слегка замерз, добрался обратно, где меня  ожидал лёгкий "закусь" в виде куска ветчины и хлеба.

     Так вот о моей коллективной поездке под город Щучинск.
     Мы остановились в каком-то детском спортивном лагере в бараках.
     Днём мы слонялись по нему, а вечером все пошли на костёр. Там я впервые увидел, как незаменима гитара на природе. Сидя вокруг костра, мы пели песни слов, которых я не знал, а потому выдавливал из себя нечто вроде мелодичного мычания. Играл и пел смазливый пацан с руками-маслами. Он, конечно, был в центре внимания наших девочек. Несомненно, всё это было только благодаря семиструнной гитаре, которою он не выпускал из своих маслистых рук. Он показал мне несколько аккордов, благодаря которым он стал неотразим и я загорелся мыслью приобрести гитару. Позже я попросил своих родителей купить мне гитару, и они мне сделали подарок на мой очередной день рождения. Я научился исполнять довольно много песен из репертуара Владимира Высоцкого, который сам играл на семиструнной гитаре, где вся музыкальная линейка умещается в семь аккордов. Я даже купил самоучитель игры на семиструнной гитаре, но мало с него что почерпнул, потому что само обучение, – это регулярный труд, и он требовал усидчивости.

     Постепенно темень сгущалась, и мы стали расходиться от костра.
     Я оказался рядом с красавицей Чунга-Чанга по имени Света.
     - Расскажи мне что-нибудь, - сказала она.
     Ей богу не помню о чём,  я рассказывал ей, пытаясь, справится с своим волнением, но она кажется, меня слушала.
     Потом мы как-то незаметно обнялись и в таком положении просидели и проходили несколько часов почти до самого утра, а утром мы тихо и мирно попрощались.
     Вот и всё о моём первом романтическом свидании, которое меня настигло где-то лет в 12-13.

                Евпатория

     По ходу описания моей жизни я вспомнил ещё один момент из своей жизни, который заслуживает внимания.
     Поскольку я был довольно неплохим учеником, а кроме того мне нужно было поправлять своё здоровье мне дали путёвку во всесоюзный лагерь «Орлёнок», что находился в Крыму рядом с городом Евпатория. По курортному статусу этот лагерь был чуть ниже «Артека», который находился рядом с  городом Ялта. Я там был проездом, когда возвращался из «Орлёнка» к себе в свои казахстанские степи. Отличие лагерей было в том, что один находился на песчаном берегу крымской степи, а другой был на каменистом южного берега Крыма, где была идеально прозрачная  вода.
     Мой лагерь был круглогодичный и всесоюзный, а я попал в него ранней весной. Море было пока холодное, и к нему я выходил только когда хотел посмотреть раскопки древнегреческого поселения, что было в принципе запрещено, так как передвигаться по лагерю и тем более вне его можно было только в коллективе, то есть в группе под руководством старших. Само по себе море не произвело на мальчика из казахстанских степей никакого особого впечатления.
     В лагере все дети получали свои медицинские процедуры, учились, проживая в общих палатах человек на пятнадцать. Я получал свою заключительную дозу бецилина, которая для меня уже стала довольно привычной. После лагеря меня  уже перестали колоть. 
     Весь лагерь был разделён на отряды и дружины. Приём пищи проходил строго по расписанию и по командам вожатых, которых было несколько в зависимости от их ранга. Мы передвигались только группами. У каждого отряда была своя «речёвка» и своя строевая песня. По утрам мы ходили в учебный корпус на занятия, а по вечерам иногда смотрели кино. Как-то раз нас собрали на митинг, чтобы осудить агрессию Израиля на Египет. Мы были серьёзны,  и казалось,  нам объявляют нападение не на Египет, а на нашу страну.
     Сегодня я не помню ни одного лица, которые окружали меня тогда круглосуточно, а, значит, и этот лагерь просто отнимал у меня время. Как не служивший срочную службу я понимаю новобранцев, которые хотят «откосить» от армии. Даже, когда меня отправляли в подобные лагеря в Германии, мне хотелось уехать их них в первый же день приезда туда. Поскольку обычно лагеря всегда находились в благодатных местах, то я получал удовольствие, осматривая окрестные места, короче, я всегда был нарушителем правил. 
     Почему-то считалось, что дети должны жить в лагерях и не видеть взрослой жизни, в которой они потом будут вынуждены жить. Единственное место, куда мы выезжали из лагеря -  был город Евпатория, где мы играли в гаишников под руководством милиции, где мы приставали к прохожим с просьбой соблюдать правила дорожного движения и вручали им памятки правил дорожного движения на листках. Взрослые люди относились к нашим замечаниям спокойно, а евпаторийская шпана - по-хамски, иногда угрожая «дать в рыло». Тем не менее, это была действительно интересная игра на весь день. После окончания этой игры мы пошли в местный исторический музей, в котором я узнал, что раньше в Крыму было много греческих колоний, которые оставили после себя руины из ракушечника. Ракушечник, по-прежнему, в Крыму самый «ходовой»  стройматериал. Строить из ракушечника можно только строения не выше двух этажей. Из таких невысоких домов и отстроен  весь маленький центр Евпатории, тихий провинциальный города, населённый русскими, евреями и украинцами.
     В конце мая мой срок «отсидки» заканчивался, и я с большим нетерпением стал ждать приезда своей мамы, которая приехала неожиданно вместе с нашими соседями по Янгиабаду тётей Машей и дядей Васей, которые и привезли маму на своём старом скруглённом «москвиче». Это была довольно крепкая по виду машина, гораздо крепче нашего «запорожца», а кроме того у него было четыре двери. Я был очень рад маминому приезду, и мы начали путешествовать по Крыму, где решили обосноваться наши соседи после того, как Брежнев дал крымским  татарам свободу передвижения.

                Крым с севера на юг.
 
     Сначала мы поехали на место их будущего проживания в какой-то совхоз в степи. В этой степи, как и в Казахстане стояли переселенческие дома, которых я уже много насмотрелся у себя на новой родине. Там мы пробыли всего лишь сутки и поехали на юг Крыма. Природа менялась по мере нашего продвижения прямо на глазах. От сухой степной равнины мы подъехали к предгорьям Балаклавы, где по краям дороги уже не стояли сиротливые типовые переселенческие дома, а появились приличные хозяйства все в зелени и цветах. Вдоль дороги стали расти стройные кипарисы, а по краям дороги местные жители продавали фрукты и овощи.
     Перед нами появился хребет Крымских гор, по которому мы забрались и, перевалив его подъехали к ресторану «Ласточкино Гнездо», в котором мы ненадолго остановились, чтобы перекусить. Ресторан действительно напоминал ласточкино гнездо, потому что стоял почти на самом краю огромной скалы, под которой простиралось синее Чёрное море. «Ласточкино Гнездо», как бы висело на этой скале.
     От этого ресторана у нас было два альтернативных пути до Ялты: либо по широкому шоссе, по которому ходили троллейбусы, либо по узкой дороге, где на протяжении пяти километров нас ожидало 72 поворота. Поскольку дядя Вася работал водителем самосвала в узбекских горах, то был выбран второй путь.
     Повороты были очень крутые, и временами было даже жутко. Слева был субтропический лес со всеми его прелестями, а справа было тёмно-синее прозрачное море со скалистыми берегами.
     Мама всё время меня спрашивала:
     - Алик, у тебя всё в порядке?
     Я кивал головой и напряжённо молчал, так как за одним поворотом следовал другой, и расслабиться, просто не было времени. Через полчаса «аттракцион» закончился, и мы вышли на широкую дорогу, по которой ходят троллейбусы. Эта дорога и привела нас в Ялту.
     Так мы, благодаря нашим бывшим соседям мы приехали отдыхать на Чёрное море.
     Тётя Маша была крымская татарка и потому во время войны была депортирована в Среднюю Азию, где она и познакомилась с украинцем дядей Васей. Брежнев разрешил крымским татарам вернуться на свою историческую родину, и они с дядей Васей приехали осваивать эти благодатные места, но уже не в город, а во вновь созданный переселенческий совхоз.
     Позднее я узнал, что крымские татары – это прямые потомки татаро-монголов. Это тех татаро-монголов, которые стояли осадой под Курском и Козельском. Вот такой жизненный винегрет сопровождал меня в жизни.
     Основание для выселения крымских татар было, - предательство, поскольку они встречали фашистов с широко распростёртыми руками, в отличие от курян, которые партизанили в тылу врага. У тёти Маши от немцев остались только хорошие воспоминания. При немцах она ходила в рестораны и вела себя очень свободно. Мы же прожили вместе с ними в одной коммунальной квартире душа в душу до самого отъезда в Германию, а затем мама до самой смерти переписывалась с тётей Машей, которая возможно ещё жива. Насколько я помню, мама говорила мне, что дядя Вася уже давно помер.
     Жили мы немного по-разному. В комнате наших соседей были большие ковры, которых в нашей комнате не было, как и звонкого хрусталя. У нас была достаточно маленькая общая кухня, на которой между нами никогда не было скандалов. Их не было, даже когда отец приходил домой пьяным.
     Дядя Вася высадил нас на троллейбусном кольце, где мы сразу нашли хозяйку своего временного жилья в Ялте.
     Её дом с приставными железными наружными лестницами находился в самом центре Ялты. В остальном же – это была обычная тёмная квартира, в которую мы приходили, к концу дня, когда мы уже собирались на покой.
     В первый же день приезда мы пошли на городской пляж в центре города…
     Гайдай был прав, когда снимал на плёнку лежбище людей, забивших каждый квадратный метр солнечного пространства, которое покидать было нельзя, поскольку можно было его сразу лишиться. Там мы провели наш первый день отдыха и поняли, что так можно окончательно устать, находясь уже на отдыхе. Единственным светлым воспоминанием от этого отдыха были пельмени в столовой и сливочное  мороженное в стаканчиках. Вода в море была тёплая и мутная и маска с трубкой в этой воде просто были ненужным реквизитом.
     Мама выяснила у хозяйки, что отдыхать надо не в самой Ялте, а уезжать на Золотые пляжи в двадцати километрах от Ялты, куда регулярно ходил катер. Так мы и сделали, и все последующие дни проводили там. Катер шёл туда около часа. Мы выезжали рано утром, пока солнце только вставало, а позже, когда солнце начинало припекать, меня уже в катере укачивало, и я дышал и про себя думал:
     - Только бы не вырвать.
     Рейс обычно проходил без этих крайних мер с моей стороны, а на Золотом пляже я уже начинал радоваться жизни.
     Золотой пляж – это та же Ялта по части туристического сервиса, но без огромного количества народа.
     Кроме того, на Золотом пляже не было песка, а были серые валуны, из которых и был сформирован весь пляж, позднее я увидел такой пляж из валунов уже в бухте Патрокл во Владивостоке. Мы с мамой обычно брали один  лежак, а я беспрерывно  чем-то занимался, не желая лежать  и загорать, тем более,  что на меня загар просто «не лип», в отличие от нашей соседки, а позднее и подружки мамы тети Тамары, цвет кожи которой был просто коричневый. Она была гораздо младше моей мамы, но уже довольно полноватая, но не уродливой полнотой, а полнотой «пышки», только коричневого цвета, с каштановыми короткими волосами и вечной улыбкой на устах. Она приехала отдыхать из Краснодара. Мама тоже слегка потемнела, от загара, но достичь шоколадного цвета тёти Тамары, ни ей, ни мне было  не суждено.
    Ездить на пляж нам очень нравилось. Мы проводили на нём весь день. Ели пельмени, пирожки, пили какие-то соки, то есть проводили весь день с пользой для своего здоровья. Иногда женщины запивали свои радости шампанским прямо на пляже. Так шли дни за днями.
    Я научился плавать под водой с маской и трубкой и заныривал на глубину до пяти-шести метров, где сигналом к всплытию были мои уши, которые  закладывало. Море на пляже было в отличие от городского пляжа очень прозрачное, и я до дрожи в теле всё нырял и нырял, рассматривая незнакомый мне мир подводных растений и животных.
    Пару раз я даже видел проплывавших рядом со мной акул-катранов, а в основном это были медузы и морские коньки с мелкими рыбёшками. Я даже пробовал охотиться из морского ружья на резиновом ходу. Но это было не очень удобно, потому, что после каждого выстрела я должен был выходить на берег для перезарядки своего гарпуна, который был привязан синтетическим линём к основе ружья. Целкость у меня была недостаточная, и я обычно попадал в пустоту. Постепенно я перестал брать с собой в воду ружьё, и стал исследовать морские окрестности без последнего, и получал удовольствия гораздо больше, раздвигая водоросли и мешая жить своими руками обитателям дна. С моря я обычно приносил крабов, ракушек и раковин типа «рапан». Мои исследования продолжались до дрожи в теле и стучания зубами, от которых я избавлялся только на берегу под тёплым солнцем Чёрного моря, которое меня сразу размаривало на сон.
    Когда мы находились в Ялте приезжал на гастроли Николай Сличенко, от которого мама была просто без ума, и она хотела, чтобы я разделил её интерес, но мне цыганское пение никогда не нравилось, хотя я признаю, что сами цыгане не без таланта. Когда у меня появилась гитара, я выучил песню Николая Сличенко «Милая ты услышь меня» и позже довольно часто повторял её маме и, хотя у меня это получалось неплохо, но мама во мне не увидела Николая Сличенко.
    Как-то мы выезжали в Никитский Ботанический сад, где меня поразило, как сказал экскурсовод про казнь в Китае, когда сажали преступника на бурно растущий бамбук, который снизу впивался в его зад и наказуемый погибал. Не знаю насколько это правда, но я был поражён травой значительно выше человеческого роста. Впоследствии я такую же видел только на Сахалине, где через заросли бамбука без подручных средств нельзя было продвинуться.
    Вот, пожалуй, и всё, что можно было написать про Чёрное море – обычный курорт, на которых моя мама была ещё неоднократно, а я больше на курортах не был никогда, кроме пары недель под Владивостоком вместе с моей второй женой Людмилой, с которого я сбежал, потому нужно было работать.

                Мат.-образование

    Постепенно я окончил восьмой класс, и моя мама решила меня перевести в другую школу с углублённым знанием математики, которая находилась в центре нашего городка в четвёртом микрорайоне, где я когда-то получил свою первую прописку от местной шпаны. Выпускники этого класса, как правило, всегда поступали в престижные вузы нашей страны, а лучшие поступали в Бауманское Высшее Техническое Училище в Москве. Позднее я увидел не реализованную мной мечту моей мамы, которая была расположена недалеко от Елоховской церкви, главной церкви нашего государства, до постройки Храма Христа Спасителя. В этом же районе работала и моя третья жена Лена в банке предпринимателя Владимира Довганя, который был буквально в одном квартале от Елоховской церкви и Бауманского училища. Для того, чтобы попасть в этот класс надо было пройти какое-то тестирование, которое я прошёл с лёгкостью
    Я стал учиться в восьмом классе в новой для меня школе, которая находилась довольно далеко от нашего дома по меркам нашего города. Напротив школы был кинотеатр, единственный в городе, возможно, его название было «Родина». Здание кинотеатра было построено в стиле пятидесятых годов с архитектурными излишествами и с широким многоступенчатым крыльцом и украшенным колоннами с абстрактными выпуклостями. В нём шли фильмы, на которые попасть было практически невозможно. Через дорогу стоял Дом Быта, в котором была парикмахерская и ателье пошива, которым я стал пользоваться довольно рано. Поскольку вопрос денег меня не касался, то мне нравилось заказывать в ателье не только костюмы, но и рубашки, которых в магазинах купить было просто невозможно.
    Директором школы и одновременно учителем математики был высокий сухощавый седовласый энергичный человек с копной мягких волнистых седых волос. Это был общительный человек спортивного сложения. Он пользовался заслуженным авторитетом в городе.
     Многих своих учеников он называл по именам, а кого не знал по имени, то никогда не называл по фамилии, пока сам лично не узнавал имя. Такого же правила придерживался и весь преподавательский состав. В школе была создана обстановка взаимоуважения, что только способствовало процессу обучения, хотелось бы даже сказать лицеистов, хотя тогда были советские времена и эти никто не кичился.
   Обучение было основной целью школы, где кроме напряжённой учебной программы в школе работали различные факультативы для любых внеклассных занятий. Были созданы факультативы по физике, химии и самый не уважаемый факультатив среди учеников – факультатив по литературе. К последнему предмету ученики относились почти презрительно, а основными разговорами среди учеников были разговоры по нерешённым задачам из детского математического журнала «Квант».
     Задачи в «Кванте» было довольно сложны, а все учителя кроме основного школьного задания всегда в обязательном порядке предлагали решить 2-3 задачи из «Кванта», причём это могли быть, как задачи по математике, так и по физике и химии. В этом журнале я мог освоить только задачи по физике, а математика для меня была почти недоступна. При всей кажущейся серьёзности этого журнала, у него была страничка юмора, где для разрядки публиковались анекдоты для «высоколобых», которым не требовалось пояснения по  сути опубликованного.   
    Первые месяца два у меня не было ничего кроме учёбы, которая заполнила весь мой досуг и не досуг тоже. Учёба давалась мне с большим трудом. Я не «вылазил» из троек и был всегда «на грани фола». По программе я должен был решить 5-10 задач, программа требовала ещё и решение задач из «Кванта», для получения хорошей отметки. Вот я и стал учиться посредственно, как мой друг Грязнов Серёга. Получилось, что мы с ним сравнялись в отметках.
    Кроме учёбы в школе была создана команда для игры в КВН, в который меня почему-то привлекли. В то время я считал, что остроумно и умно говорить – это неоспоримое преимущество молодого человека, и я был рад, что меня заметили на этом поприще. Моими кумирами из литературы тогда были Базаров Тургенева и Печорин  Лермонтова, кроме того я почти серьёзно занимался фотографией и любительской киносъёмкой. На этом основании я вошёл в круг клуба кино- и фото- любителей, а впоследствии школьная лаборатория стала моим вторым домом.
    Мы неплохо фотографировали друг друга в редкие для нашего города праздники. Руки наши вечно пахли проявителем и закрепителем, запах, которых для меня был просто ароматом амброзии, которая впоследствии "раздула" моё лицо до невероятных размеров во время "колхозной" командировки от Дальневосточного пароходства.
    Лидером среди нас был ученик десятого класса Белявский, высокий брюнет с красивыми глазами небольшими тёмными глазами, любимец всех девочек. Он играл хорошо на гитаре и так же хорошо пел, а я только освоил семиструнную гитару на примитивном уровне. Тем не менее, меня включили запасным игроком в школьный оркестр, где я иногда дёргал струны, так чтобы не портить всю мелодию. Кроме того, я был привлечён к внешкольному неофициальному факультативу для тех кто пользуется школьной фотолабораторией. Там меня опять же прописали, но уже по-своему.
    Белявский составил  устав членов клуба кино- и фотолюбителей, из которого было ясно, что всякий кто был согласен с уставом, мог стать действительным членом клуба. Основной обязанностью действительного члена клуба было участие в ста заседаний клуба. Заседанием клуба считалось то время, когда на нём присутствовало не менее трёх действительных членов клуба и выпивалось не менее одной бутылки крепостью не менее 40 градусов. Член клуба имел право участвовать в иных заседаниях с иными товарищами и иными напитками, но эти заседания не шли в зачёт членства.
     Мои первые «заседания» проходили в помещении лаборатории путём поглощения не разведённого спирта, который я запивал сразу же водой из-под крана. До сих пор помню, как у меня продрало  всё горло, а затем перехватило дыхание, когда я выпил свои первые пятьдесят грамм, а затем запил их и пошёл на урок. В голове сразу стало шумно и весело. После школы я повторил «заседание», и так спокойно потянулись дни, которые почему-то наполнились смыслом.
     Подошло время, когда мне захотелось носить двубортный костюм аля-Beatles и мой запрос был тут же удовлетворён моими родителями. Я переплюнул своих кумиров и сшил костюм тройка. С тех пор мне всегда нравилась практичная тройка, которую можно было носить без верхней одежды и не мёрзнуть особенно, когда под жилетку надеваешь галстук.
      Первый мой костюм тройка был тоже аля, но аля-Грязнов. Я стал отращивать свои волосы, чтобы хоть как-то напоминать своих кумиров, правда, столкнулся с проблемой чистоты волос. Оказывается длинные волосы, чтобы они неплохо смотрелись надо мыть чуть ли не каждый день, и потому я зажил жизнью персонажа Андрея Миронова из «Бриллиантовой руки», которому по утрам надо «принять ванну и выпить чашечку кофе», благо и то и другое у нас было в доме.
     Пока я был юн, я вряд ли был похож хоть на кого-то из своих кумиров. Значительно позже уже в возрасте тридцати лет, когда я работал председателем МЖК, меня сфотографировали, где я был почти копией Харрисона, правда тогда меня уже это не волновало, потому что я стал развиваться сам и уже не нуждался в кумирах.
     Учёба постепенно отходила на задний план. Я стал ходить на танцы, которые проходили в некоторых приспособленных для этой цели помещениях, в основном это были спортзалы. Одновременно я стал членом школьной команды КВН. Начались отборочные соревнования по нашему городу среди школ. После школы я ходил на репетиции КВН и школьного оркестра и после отборочных соревнований мы стали собираться, как чемпионы города на областные соревнования в Целиноград (ныне Астана). Мы стали оттачивать своё выступление, свои шутки и песни почти до совершенства.
     Для того, чтобы наше выступление было действительно хорошим, мы приняли в команду несколько девочек, которые занимались у танцевального станка. Одной из этих девочек была Люба Ослина, которая училась в нашей  школе, но в другом обычном классе. У неё была крепкая танцевальная фигура, пышные волнистые тёмные волосы и большие серо-голубые глаза. Иногда мы с ней встречались на танцах, как школьных, так и городских.

                Целиноград

     Когда наша команда была готова к выступлению, мы сели вечером в поезд и утром приехали в Целиноград. Так получилось, что я сел в один плацкартный вагон вместе с Любой. Мы сели рядом на одной нижней полке. Наступила ночь и она присела совсем рядом и прислонила свою голову на моё плечо и мирно уснула. Всё это увидел крупный парень из нашей команды и указал мне глазами на эту интимную ситуацию.
     Когда мы вышли утром в Целинограде, то сказал мне с доброй ухмылкой:
     - Что выспалась она на тебе.
     Я почему-то был на вершине счастья, и его замечание ничуть не покоробило меня.
     В Целинограде начались опять репетиции, а потом и генеральная репетиция в костюмах на сцене  областного дома культуры. У мальчиков были чёрные жилетки, чёрный низ и начищенные до блеска туфли. У всей команды были качественные чёрные бабочки.
     С тех пор как я стал носить костюм,  я стал уделять пристальное внимание своему внешнему виду. Брюки у меня всегда были тщательно отглажены, а туфли не только чистые, но и блестящие обработанные превосходным чешским кремом, чем я особенно гордился.
     Формы не было только у группы девочек, которых мы взяли на подтанцовку, но у них была особая задача.
     В Целинограде наш приезд и само выступление было записано на телевидении и про нас печатали местные газеты. В какой-то мере мы стали частью культурной жизни области. Нам противостояла достойная команда – победителя местных школ, которых в Целинограде было больше десятка. Мы недобрали пару очков, не стали победителями и  вернулись к себе.

     В Степногорске был единственный кинотеатр, но и он не был широкоформатным. Поэтому мы не могли упустить возможности посетить широкоформатное кино в областном центре. В это время на экранах шёл недавно выпущенный фильм-эпопея «Освобождение».
     Мы купили билеты на большой балкон, на котором у нас с Любой на последнем ряду были соседние места.
     Когда погас свет, она привычно положила свою голову мне на плечо.
     Так я и смотрел, как комбат Алялин громил фашистов и боялся потревожить  её голову с пышными волосами, которые волновали своей мягкостью меня весь фильм.
     Это было опять же замечено тем же здоровым парнем, который уже видел нас поезде. После окончания фильма он не поленился отпустить своё колкое замечание, но мне уже было всё равно, так как я чувствовал себя счастливым,  и моего счастья уже ничто не могло испортить. После возвращения в Степногорск я думал только о ней.
     Она занималась в танцевальной студии одного из культурных центров нашего городка. Я узнал расписание её занятий и стал по вечерам ходить туда, чтобы посмотреть на неё, благо её занятия проходили в фойе со стеклянными окнами. Она заметила меня и попросила не ходить, но я её почти не слышал и время от времени появлялся в конце её тренировки, чтобы проводить её до дому, а точнее просто побыть рядом пока она шла домой. Я пытался острить и что-то рассказывать, а она, молча, и как мне казалось, благожелательно меня слушала. Позже я понял, что она просто не знала как от меня отделаться. Она жила глубоко внутри четвёртого микрорайона в старом трёхэтажном доме со своими родителями и сестрой. Отец её был шофёр, а мать продавец продуктового магазина.
     Как-то она мне сказала, чтобы я её больше не провожал, потому что она полюбила другого.
     Для меня это было горестное событие, которое я залил внештатным заседанием, на котором мы потребляли «солнцедар», купленный в гастрономе, рядом с которым меня первый раз «прописывали». После употребления «солнцедара» я с новыми своими товарищами отправился в Аксу покататься на коньках, где была большая замёрзшая лужа, на которой местные и катались. Там же я столкнулся с местными казахами, которые немного с нами помахались, но «жёсткой разборки» не было. 
     Домой я пришёл в зверски пьяном состоянии.
     Мне открыл отец, и тут же подошла мать.
     Я ввалился к себе в комнату и лёг на свою раскладушку, заряженную  снизу кернами урановой руды. Через некоторое время я встал и пошёл на кухню за графином с водой.
     Когда я вновь лёг, отец пришёл уже с ремнём в руках.
     Мама встала между нами.
     - Не смей! – вскричала она.
     - Напился, а ещё знает, что ночью пить захочет. Откуда опыт такой?! – возмущался отец.
     Мама стала гладить меня по голове, а отец был вынужден ретироваться в большую комнату, где бабушка смотрела «клуб кино-путешественников».
     Вода мне так и не понадобилась, и я спокойно заснул в своей комнате.
     Перед сном я почти ничего не рассказал маме о своём личном горе, а сестра Оля только с испугом и жалостью смотрела на меня.
     Так я пережил свой первый любовный шок в своей жизни.
     Я пошёл в школу, отсидел на уроках и естественно  не поднимал руку, потому что не был готов, увидев Любу на перемене, опять разволновался.
     Ко мне подошла девочка из её класса и сказала:
     - У Любки появился парень из первого микрорайона, который уже работает шофёром.
     Как-то я в своём микрорайоне увидел Любу в соседнем дворе.
     Я вышел на улицу и соседнего дома увидел парня, который положил руку на Любино плечо, а она просто млела от этого.
     Я подошёл к ним, еле сдерживая дыхание. Парень был крупнее меня с добродушным взглядом.
     Я подошёл к нему вплотную и сказал:
     - Давай драться! – слегка толкнул его рукой, как бы призывая на первый удар, но он недоумевающе улыбнулся в ответ и отошёл в сторону.
     - Что же ты?! Бей меня! – распалял я себя. – Я ведь люблю её, а ты?!
     - Я тоже люблю её, - спокойно сказал он.
     Я ткнул его в живот, но он не ответил мне.
     - Пойдём отсюда, - сказала Люба.
     И они пошли из нашего двора, не, оглядываясь.
     Теперь всё окончательно стало и мне. Меня не любят!!!..

     Тут я только пожалел, что проявил нерешительность по отношению к моей первой любви, которую даже не попытался поцеловать, и она отвернулась от меня без всякого сожаления.
     Вот такой я был неприспособленный к жизни в Союзе, в который я так стремился.
     В школе ко мне пыталась «приставать» её подружка, которая мне сообщила о Любином парне, но она мне была не нужна, а одноклассницы на меня не обращали никакого внимания, потому сами были заняты учёбой, и у них не было места для мальчиков. Все интенсивно готовились к поступлению в Бауманку. Правда староста нашего класса Садыкова проявляла внимание ко мне, но возможно потому, что я был самый плохой ученик в классе. Жизнь для меня кончилась, потому что у меня больше не было цели и смысла жизни.

                Предразводное время.

     В один их дней наша мама не пришла ночевать домой, что я узнал только утром, когда отец мне сказал:
     - Пойдём за мамой.
     - Куда? – спросил я.
     - В дом напротив.
     Мы вошли в соседний дом, поднялись на четвёртый этаж и отец позвонил в дверь, которую открыл высокий статный мужчина в майке.
     Мама сидела на кухне.
     - Зачем ты его привёл? – сказала она.
     - Пусть видит, какая у него мать, с волнением произнёс отец.
     - Мама, пойдём домой, - сказал я.
     - Сейчас приду моя радость, - со слезами на глазах произнесла она.
     И мы вернулись с отцом домой, где сидела перепуганная бабушка, которая понимала, что если мать уйдёт, то и от неё могут избавиться.
     Позже подошла заплаканная мама. Она прижалась ко мне и пыталась что-то мне объяснить:
     - Ведь я полюбила его, а твоего отца я никогда не любила.
     - Алла, зачем тебе какой-то шофёр,  причитала бабушка.
     - Хватит мама, - сквозь слёзы тихо говорила мама. – Ты и так всю жизнь мне испортила.
     Постепенно всё утряслось, и родители решили переехать в другой город.
     Отец поехал обосновываться вместе с матерью на новом месте жительства,  а я пока остался один вместе с бабушкой. Поскольку сидеть дома я уже не мог я целыми днями проводил в квартире Грязнова. Появлялся я дома только для того, чтобы принести бабушке продукты и временами пропылесосить квартиру. Выступлений у нас уже не было, а учиться я стал из рук вон плохо, но до откровенных двоек не скатывался. К Грязнову, по-прежнему, приходили девочки, но мне это было уже неинтересно.
     Неожиданно приехал отец, который мне сказал, что мне пора собираться и переезжать в другой город. На что я ему сказал, что «никуда не поеду».
     - Где же ты будешь здесь жить?
     - Я буду жить у Сергея Грязнова, у которого есть своя квартира, и он уже работает.
     Отец мне дал время подумать, а я пришёл к Грязнову и попросил его сходить вместе со мной к Любе, чтобы получить окончательный ответ от неё о моей судьбе.
     Он пригласил её выйти на улицу.
     Она вышла в коротеньком домашнем халатике.
     - За мной приехал отец, - сказал я.
     - Ну и что? – ответила она.
     - Он хочет забрать меня в другой город.
     - Ну и уезжай.
     - Но мы с тобой больше не увидимся.
     - И хорошо, там ты найдёшь новую любовь, а меня забудь.
     Слёзы горечи подступили к моему горлу, но я не зарыдал. Мы пошли на квартиру к Серёге, где вместе с вермутом я приступил к забвению своей первой любви, а на следующий день мы с отцом улетели в новый город нашего проживания.

                Краснокаменск

      Жизнь в Краснокаменске с первых дней нашего пребывания была несколько хуже, чем во всех предыдущих городах, потому у нас первое время не было даже квартиры, и мы какое-то время жили в общежитии, пока ещё не была готова для нас квартира. Я был непривычен к такой «экзотике» и поэтому почти не выходил из дому, где всё вокруг казалось мне чужим. Более того вокруг города была практически мёртвая высушенная степь почти без единой травинки. Сам же город выглядел крайне неухоженным.
      К началу учебного года мы всё-таки вселились в новую квартиру во вновь построенном доме на окраине города, за которым сразу же начиналась никому не нужная степь, перерытая глубокими траншеями, в которых были уложены какие-то огромные трубы.
      Нам опять выделили квартиру на первом этаже, что для нас уже было вполне привычно, поскольку на третьем этаже мы жили в Германии и только один раз. Квартиру с балконом, но уже на предпоследнем этаже девятиэтажного дома, я уже значительно позже купил её себе сам, уже, будучи директором банка. Я даже оборудовал в ней свой балкон-лоджию под свой личный кабинет, поскольку в доме для меня места не нашлось, да, он был и не нужно мне, поскольку большую часть своего времени я проводил на работе. На балконе я оборудовал полки под книги и накрыл поверхность балкона  фанерой для тепла.
      А в этой квартире после переезда в новую трёхкомнатную квартиру я пошёл в новую для себя школу, где меня ждал сюрприз. В этой же школе училась моя детская любовь – Наташа Мисюркеева. Я поступил в девятый класс, а она училась в восьмом. Мы поприветствовали друг друга взглядами, и я зашёл в свой класс, в котором меня представила классный руководитель похожая на бабушку.
      Она была настолько осторожной, что никогда не повышала голос, а уж  тем более не вмешивалась в наши детские конфликты.
      На первой же перемене меня опять вызвали для прописки в туалет.
      Процедура мне уже была знакома, но в отличие от Степногорска, каждую перемену подходили новые «прописчики», которые даже не учились в нашей школе. За целый день моё лицо превратилось просто в побитую пухлую морду, но до крови меня не избили. Всё это видели учителя и моя новая классная руководитель, которая не смотрела мне в глаза, но вмешиваться в это избиение никто не желал. Сочувственно на меня смотрела только Наташа Мисюркеева.
      Дома уже не было никакой трагедии, и я стал ходить в новую школу без всякого «прикрытия».
      Учился я как обычно неплохо. До конца года я не интересовался делами класса, как и класс равнодушно смотрел на меня.

                Этыка               

       В конце учебного года я попросил отца устроить меня на лето на работу в экспедицию. Он помог мне устроиться в геологоразведку в посёлок Этыка, где, был брошенный рудник редкоземельных металлов.
       Этыка была километров в двухстах от нашего города в забайкальской тайге. Забайкальская тайга – это довольно бедная тайга, где нередко редколесье соседствовало крупными кедрами, на которых росли самые вкусные и нежные кедровые орехи. Позже я узнал, что существуют ещё и приморские более крупные кедровые орехи, которые зачастую зубами можно не разгрызть. Даже это редколесье часто страдало от пожаров и поэтому залысинами стояли поляны остовов выгоревших деревьев, лишённых веток. Летом в этой тайге летало масса слепней, которых там назвали паутами, а по ночам нас «жучили» комары, от которых не было спасения. И к тому  и к другому я потом вполне  привык. От паутов спасением был белый цвет, на который пауты не садились. Поэтому я работал в нейлоновой просторной отцовской белой рубашке, а мои плечи защищали длинные густые волосы. Ноги же защищали кирзовые сапоги и брезентовые штаны.
       Мы работали с напарником, местным жителем, который тоже пришёл подработать на время летних каникул, в карьере, забуривая шурфы под взрывчатку, которую потом мы  и закладывали. Затем приходил взрывник или начальник экспедиции, происходил мощный взрыв, который наполнял карьер отработанным материалом. Этот материал потом изучался начальником экспедиции.
       Как-то с инспекцией на своей машине к нам приехал мой отец.
       Мне очень хотелось показать ему, как и где я работаю. Я так торопился, что потерял чувство осторожности. Я носился по всем местам, где мы производили отработку и сам не заметил, как забрёл на территорию, подготовленную к взрыву. Неожиданно раздался грохот и вокруг меня стали падать камни. Не испытав ничего кроме досады я появился в карьере сразу после взрыва начальник экспедиции увидел меня и стал в присутствии моего отца отчитывать меня за нарушение техники безопасности. Потом всё улеглось, и я остался в экспедиции. Утром отец покинул наши места, а у нас продолжилась всё та же жизнь, к которой мы уже привыкли.
       Посёлок Этыка месторождение редкоземельных металлов был населён всего несколькими людьми, которые не могли или не хотели никуда переезжать после того, как рудник истощился. В посёлке стояло всего несколько домов, где жили настоящие коротконогие гураны, так назывались местные жители. Они там жили натуральным хозяйством, и только изредка в посёлок приезжала автолавка, которая привозила водку и необходимые продукты, которых в тайге нельзя добыть. Я жил в лагере рядом с этими людьми, но меня не касались их тревоги и заботы о хлебе насущном. Это было счастливое время юношеской беззаботности. В посёлке в основном были мужички, но было несколько женщин неопределённого возраста. Одна из женщин была просто с лошадиной мордой лица, но она чувствовала себя женщиной и потому заигрывала со всеми включая и меня.
       По утрам мы собирались в столовой, которая на улице под навесом, а потом мы расходились по рабочим местам, которые нам определял наш молодой чернобородый начальник с лицом настоящего геолога. Вечером откуда-то появлялся самогон, и мы перед сном пропускали по стаканчику этого напитка и ложились спать.
       Утром всё повторялось, и все дни был похожи друг на друга.
       Иногда начальник устраивал нам выходной, и я как-то раз воспользовался этим, решив посмотреть окрестности, а точнее сходить в гости к деду леснику, внук которого работал со мной напарником. К нему надо было идти километров десять, а  я собрался в путь после обеда. Я взял с собой на плечо старый одноствольный «иж», у которого заедал боёк  после выстрела, и его надо было освобождать ножом. Как только я вышел за деревню за мной увязался козёл, который стал идти от меня метров в пяти. Я пытался его отогнать сначала камнями, потом ногами и палкой, но он всё ближе подходил ко мне и я решил оставить его в покое. Когда я бил козла моя палка натыкалась на что-то твёрдое, но, по-видимому, не причиняла ему боли, потому что её удары он переносил безропотно и даже не отбегал.
       Мы пошли с ним по грунтовой дороге в пологую гору, вокруг которой стояли густые леса большого кедрача. Чем выше мы забирались, тем темнее становилось от густого леса вокруг меня. Я услышал странные звуки урчащие животные звуки где-то рядом, а козёл просто прижался к моим ногам.
       Так мы и шли, ведомые друг другом почти  до самой верхней точки перевала, где и находилась «сторожка» деда. Дед принял нас почти равнодушно и сказал, что его внук его сейчас ушёл ставить силки. Я отдал гостинцы от нашей экспедиции и поинтересовался, не беспокоит ли его кто-либо здесь. Он сказал, что прошлой ночью приходил медведь и поломал и порвал всё в его палатке.
       - Да он и сейчас где-то рядом, - сказал он.
       Мне показалось, что мне пора уходить и я, пожелав ему удачи, заторопился в обратную дорогу.
       - Ты смотри, здесь ещё где-то рысь бродит, но она нападает только сзади.
       Тут я понял легкомысленность своего поступка – идти почти безоружным с одним патроном при моей способности к охотницкой стрельбе из ружья, которое приспособлено только для одного выстрела.
       Между тем козёл не отходил от моих ног. Он как будто слышал все, что сказал дед и понимал, что только я его не трону.
       Так мы и пошли обратно в паре в надежде, что кого-то из нас съедят первым, а второй вернётся домой.
       Домой мы уже шли под гору и временами я ускорял шаг, прислушиваясь к звукам вокруг себя. Козёл вёл себя точно так же, не отставая от меня почти не на шаг. Ближе к основанию горного хребта я перешёл на «лёгкую рысь», в надежде, что настоящая рысь на меня сзади всё-таки не нападёт.
       Солнце стало опускаться к горизонту, и мы пришли на окраину селения. Пройдя несколько метров по селению,  я обнаружил, что козла рядом уже не было. В дальнейшем он сопровождал меня довольно часто на работу в карьер, а после окончания работы он возвращался с нами обратно.

                Последние дни

       Незаметно летние дни закончились, и я вернулся опять в город, где мне предстояло учиться ещё последний год.
       Учёба мне давалась, как обычно легко и у меня появилось много времени для личных дел, которых у меня пока было немного, потому, что я не занимался спортом, а основное своё время проводил  у себя дома.
       У меня появился новый друг Гусев Слава, крупный накачанный парень высокого роста, который занимался штангой в одном из спортивных подвалов города. Мы учились с ним в одном классе и оба заметили, что  у нас близкие интересы, которые нас, в конце концов, и сблизили. Чаще у него бывал я, чем он, возможно, потому, что у него была отдельная уютная маленькая комната, с закрывающейся дверью, а у меня было три зальных комнаты, каждой из которых было для нас слишком много.
       Мы всегда находили с ним, о чём можно поговорить. Нас интересовало всё от музыки, до учёбы. Не редко мы с ним говорили об отношениях полов. Как раз в этот период в городе «ходила» самиздатовская польская книга об интимных отношениях. Книга по тем временам была настолько смелой, что у нас с ним просто «рвало  крышу». Там не было иллюстраций, но всё там описывалось настолько подробно, что иллюстраций нашему гормональному воображению уже было не нужно.
       Классный руководитель, "бабушка" по указанию директора решила создать школьную команду КВН из учащихся старших классов. В моём личном деле уже лежали данные, что я уже играл в него несколько лет назад и меня решили назначить капитаном команды. Я, конечно, не был в восторге от этого, но деваться было некуда, и опять начались  бесконечные репетиции. Кое-как составили программу выступления. У меня появились новые друзья-знакомые, из которых бы я выделил Володю Александрова (Тяжа), как действительно остроумного человека, но «коней на переправе не меняют», и я вынужден был выехать на капитанском коне. Тяж занимался в одном подвале с Гусевым, но весовая категория у него была солиднее.
       Так «без фанатизма» мы добрались до городских соревнований в КВН, которые проходили в кинотеатре «Горизонт», большом металлическом бывшем авиационном ангаре, где у нас «крутили» фильмы. На эти фильмы попасть было так же невозможно, как и на фильмы в городе Степногорске, но я подружился с одноклассницей Галей и она могла иногда доставать билеты на фильмы, потому что у неё мама работала продавцом в продуктовом гастрономе самообслуживания. Так я посмотрел с ней жутко популярный в те времена индийский фильм «Танцор диско». Кстати, единственный, который мне понравился из длинной линейки индийских фильмов.

        Итак, мы отыграли своё выступление. Счёт был почти рваный. Пришло время конкурса капитанов. Я ждал конца  нашего представления и ничего толкового на конкурсе не выдал. Но, несмотря на это, всё-таки мы выиграли. Наградой в этом турнире была поездка в Читу.    
         Мы поехали в Читу на пару дней. Ночевали мы в какой-то центральной  гостинице. Центр Читы, несомненно, напоминает Петербург. Как позднее я узнал, что это заслуга декабристов, которые после каторги и ссылки остались жить в этих местах и стали их преображать под себя. Есть в Чите кроме питерских домов ещё и деревянные, мощные срубленные из кедрача, иными словами просто вечные, как в Иркутске. Сам центр довольно помпезный со смешением строений XIX века и века сталинского коммунизма, усаженный вдоль дорог огромными деревьями.
        В этом городе у меня было задание, встретится с родственниками той самой Гали, с которой я начал дружить. У неё в Чите жила тётя Мила, бывшая телефонистка очень плохо видящая, но бесконечно говорящая по телефону со своими бывшими подружками по работе. Самое странное у неё было очки, которых я больше никогда в жизни не видел. Стекло её очков было настолько выпуклое, что глаз под ними было не видно. Но даже в этих очках она видела нечётко. Меня никогда эта проблема не касалась, и мне было странно видеть, как с такой проблемой живут люди. Впоследствии, тогда когда у нас с Галей отношения завязались на более крепкий узел, то я увидел, что у Гали была приблизительно такая же проблема со зрением. Во всяком случае, у неё был минус шесть. Когда она смотрела без очков, то зачастую не узнавала человека, даже если он ей хорошо был знаком.

                Я настоящий!
      
      Когда я получал приписное свидетельство в селе Атамановка, где был расположен областной военкомат и ещё раз как-то, мы с отцом ради спортивного интереса ради проехали на своей машине до Читы, дабы узнать, сколько времени такое путешествие займёт у нас времени. Кстати, когда я получал приписное свидетельство, то рассчитывал, что мне дадут как минимум отсрочку от службы, но я был признан - годным в гражданскую авиацию и на морской флот. Это стало для меня приятной неожиданностью. Я вдруг сразу почувствовал себя полноценным человеком и решил для себя не останавливаться на достигнутом результате.
      Наше путешествие было довольно интересное, и я увидел, что кроме степи есть ещё в Забайкалье достойные места и для отдыха и для жизни. Забайкальская степь в отличие от казахстанской более суровая и голая. Степь, зачастую проходит среди отдельно торчащих скал. Дороги же в основном грунтовки, по которым ехать   нашей машине было крайне затруднительно. Дребезжащая дорога очень умотала нас, и мы были очень рады увидеть асфальтовую дорогу в районе села Атамановка, что расположилась вдоль реки Ингоды. Рядом с дорогой стояли кедры и сосны, которые принесли  отдых нам утомлённым путешественникам. Мы добирались до Читы практически весь день и въехали в неё глубоким вечером.
      Поскольку в своём городе мало кто смотрел на выполнение правил дорожного движения, то было боязнь заезжать в большой город, где эти все правила действуют и тем более их надо соблюдать тут обязательно. Отец мне на въезде в город сказал:
       - Следи за светофорами.
       И я стал, как штурман предупреждать отца обо всех светофорах.
       Мы оба были так напряжены в своём внимании, что на одном из светофоров мы остановились и стали за «мусоркой», которая тоже стала рядом со светофором.
       Но светофор все мигал своим проблесковым огнём и «мусорка» так и  не двигалась. Вдруг огибая нас на светофор, проехала машина, и только тогда отец увидел, что «мусорка» своими бортовыми проблесковыми огнями сигнализируя, что  нам, но что она неисправна.
       - Чёрт ти что, а мы стоим за ней, а светофор никогда не позеленеет, потому что он просто указывает на наличие перекрёстка, - в возмущении на себя выпалил мой отец.
       Мы стронулись с места, а потом долго смеялись, над тем как две деревенщины выехали в большой город.
       Обратная дорога была более спокойная, и я даже попросил отца давать мне руль, когда на дороге не было постов ГАИ. Я в основном ехал на грунтовой дороге, но когда я сидел за рулём, то был просто счастлив. 
      Так мы, меняясь друг с другом, и  доехали в наши дикие районы, где даже гаишник не появляется. Основное управление машиной взял на себя я. Было уже довольно поздно, и вдруг я увидел, как передо мной пробежала лиса. Я поехал медленнее среди больших деревьев, которые обступали дорогу. Где-то справа я увидел волчьи глаза.
       - Пап, смотри, волк.
       - Где волк?
       - Там.
       - Там нет никаких волков, это же Борзя.
       И тут я увидел, что и леса нет, а есть посёлок, по которому я еду.
       Я понял, что меня от усталости стало глючить, и я передал руль своему отцу, который и довёз нас благополучно до гаража, а потом мы пошли домой спать.

      Дома я уже стал ходить не только к Гусеву в гости, но к Гале, которая меня принимала в основном в подъезде. Она же выходила ко мне в подъезд, где я вместе с Лесковым, её соседом снизу развлекали её всеми нам известными нам способами, причём Лесков старался больше меня, а я почему-то сразу для себя решил, что Галя будет моя. Оказалась и она смотрела на меня так же. Лесков, как её подружка Низова Наташа, которая тоже часто присутствовала с нами, были нам нужны, потому что у нас ещё не было опыта тесного совместного общения, а общий фон всегда успокаивает, как говорящее радио, которое не обязательно надо было слушать. Так соревнуясь в остроумии, где я брал на себя роль остроумного резюмёра, заканчивающего любые шутки мы шли беззаботной жизнью выпускника. Глядя на всё это ее мама стала нас приглашать в дом под предлогом холода в подъезде.
      Дома наши посиделки были гораздо короче под присмотром двух её братьев, один из которых был художник-оформитель, а другой шофёр-бульдозерист. Как-то на спор с Лесковым я решил показать себя молодцом и ночью, возвращаясь к себе, домой залез к Гале на балкон четвёртого этажа, пользуясь водосточноё трубой и парой соседних балконов. После этого случая Лесков перестал претендовать на её сердце, и оно было безусловно отдано мне.   
      Мы стали чаще бывать вместе, но я ещё успел поведать о своём нежданном счастье своему другу Гусеву. На что он сказал, что это надо решать только тебе.

      Начались  выпускные экзамены. Между экзаменами всегда был, по крайней мере, два-три  дня подготовки к следующему. Этот период мы с Галей стали использовать по-своему. Мы стали уходить в степь, чтобы готовиться к экзаменам в степи. На первом же привале, вдали от города,  мы потянулись друг, и губы наши сплелись вместе с руками, которые смогло развести только то, что мы находились на слишком открытом пространстве в степи, в которой, как известно, когда сядешь и далеко видать!...
      Все экзамены были сданы, и предстоял выпускной вечер, после которого основная масса собиралась разъезжаться кто куда.
      Мы с Тяжем собрались в квартире Гусева, чтобы обсудить план выпускного вечера, на котором у всех «чесались руки» на наших обидчиков, которые прописывали всякого вновь прибывшего, в том силе и нас. Сила «прописчиков» была в том, что они нападали на каждого из нас в отдельности, а на выпускном, когда мы будем вместе нам с нами будет не справиться. Фокус заключался в том, что на следующий день почти у каждого из нас уже был куплен билет на руках, а значит, мы не дали бы им возможности отомстить.
       Предварительно мы «зарядились» портвейном в школьном туалете, а потом нам уже стало «море по колено»  и мы даже обрадовались, что на выпускной пришла почти вся команда «прописчиков». После полуночи в драку ввязался Тяж. Мы тут же подскочили и команда «прописчиков» побежала от нас с грязными матами, но бежали они очень быстро. Кинув вдогонку им камнями, мы удовлетворили свои многолетние обиды и стали со своими девушками гулять по городу до самого рассвета.
       Я закончил школу хорошо, но мой бал был всего лишь 4,2, а этого было крайне недостаточно для поступления в целый ряд ведущих вузов страны, а уж тем более про Бауманку можно было давно уже и не мечтать. Предварительно я послал запросы на поступление: в Воронежский институт гражданской авиации, в Новосибирский университет, в Читинский университет, в Рязанское высшее командное училище, в ДВГУ города Владивостока и в ДВВИМУ. От всех вузов пришёл формальный ответ, а только из ДВВИМУ пришёл ответ из комитета комсомола, который буквально обращался лично ко мне  с просьбой приехать для поступления.   
      Мы с мамой решили не рисковать и не мотаться слишком далеко, а попробовать «убить сразу двух зайцев». Во Владивостоке меня устраивали сразу две специальности, на которые я хотел поступать - океанология в ДВГУ и  судовождение в ДВВИМУ. Направление полёта было выбрано. Мама решила ехать со мной и пожить вместе в гостинице до момента моего поступления. К нам же в компанию его родители "навязали" нам ещё и Тяжа.
      На следующий день я увидел, что основная масса наших товарищей покинула наш город. Мы с мамой решили пойти на прощальный обед в квартиру Мисюркеевых. Они жили рядом со школой, в которой и работала мать Наташи. Прощание было достаточно прохладным, все понимали, что больше мы уже никогда не увидимся. У них в серванте стояли пивные немецкие бокалы и какие-то безделушки, напоминающие о Германии. Когда мы стали выходить, то увидели наших давних обидчиков, которые стояли специально у подъезда, чтобы ответить мне за вчерашнее. Обстановка была почти взрывоопасная и на выручку пришла мама Наташи, которая будучи учительницей была уверена, что при ней не произойдёт никаких драк и вызвалась нас проводить до дому. Так и произошло.
      На следующий день утром мы поехали на наш аэродром, который своей будкой – залом ожидания очень напомнил   мне Курск.

                Владивосток

       Из Краснокаменска, мы попали в Читу, где многие из моих одноклассников стали получать своё высшее образование.
       Я же полетел в свою неизвестность дальше. Эта неизвестность станет мне почти родной на многие десятилетия.
       А пока мы сами не знали, куда и зачем мы летим.
       Мама тоже решила начать строить свою новую жизнь и забрала с собой свою маму, бабушку Аню (Анну Васильевну). Естественно с нами была и моя сестра Оля.
       Мама всю жизнь хотела «затолкать»  меня под военную портупею, будучи в далёкой молодости работником милиции сама. Больше всего ей нравилось там  – казённое обмундирование, а также продуктовый паёк. И то и другое для меня было ничем, потому что я в своей жизни никогда не сталкивался с нуждой. Всё это мне казалось таким мелким, что не заслуживает никакого внимания. Так же думала и моя будущая жена Галя, которая тоже всю жизнь пользовалась дефицитами, как дочь продавца гастронома и пайками, которые раз в месяц получал её майор отец. Размер пайка ежемесячно составлял всегда более десятки килограммов  различных продуктов. Кроме пищевого довольствия он получал ещё и отрезы на форменную одежду, которую шили в специальных мастерских за казённый же счёт. Мама же мечтала чистить мне на  моём кителе медные пуговицы, смотреть на меня – и холить. Она всю жизнь считала меня своей копией и поэтому она считала, что мы друг друга понимаем очень хорошо.
               
      Ну, так вот мы стали подлетать к Владивостоку.
      Вместо моря я увидел под собой невысокие  почти голые сопки, несмотря на весенний период.
      Это был Артём, а до Владивостока надо было ехать ещё час. До города ходил рейсовый автобус, но мы решили сесть в такси, чтобы не путаться по незнакомому городу, естественно платила моя мама.

      Сам город долго не появлялся. Мы продвигались по ухоженным районам Приморского края, которые расположились вдоль густого леса смешанного типа.
      Город появился неожиданно из-за поворота дороги по краям, которой были частные дома и сады. Сам город начинался с шумного проспекта Столетия Владивостока. Входом в город начинался своеобразным  туннелем  из декорированных подпорных стенок, которых в этом городе оказалось великое множество, из-за холмистого рельефа самой местности. Эти холмы в Приморье назывались сопками. Мы сказали таксисту, что нам надо добраться до ТОВВМУ, а затем поехать в гостиницу в центр города. 
 
      К ТОВВМУ мы подъехали снизу со стороны проходной училища.    
      "Тяж" зашёл туда, а затем уже пошёл в строю абитуриентов наверх мыться в баню. Таким образом, первый свой этап своего сопровождения  мама достойно выполнила.

      Затем мы доехали до самого центра города и устроились  в гостиницу «Приморье», по тем временам это была самая хорошая гостиница.    
      В городе было душно и жарко. Пот с нас тёк градом, и мы довольно скоро перестали обращать на это внимание.
      В этот же день мы пошли устраиваться на подготовительные курсы в моё училище, для того чтобы поступить наверняка.
      Училище "Тяжа" носило гордо название военного адмирала Степана Осиповича Макарова, а моё училище носило тоже звание адмирала Геннадия  Ивановича Невельского, исследователя Дальнего Востока. Геннадий Иванович был приближён к графу Муравьёву-Амурскому, с которым связано основание самого Владивостока, правда похоронен последний был в Петербурге.
      Отток людей с Дальнего Востока был всегда, несмотря на благоприятный почти субтропический климат Приморья.
      Я устроился на подготовительные курсы в ДВВИМУ.
      Общежитие мне обещали выделить через неделю и, поэтому на первое время мы остались жить с мамой в гостинице .
      Мы немного походили по незнакомому городу, посетили все его достопримечательности, которых оказалось немного, может потому что город был относительно молодой, но сам город от этого не страдал. Город жил своей отдельной своеобразной жизнью, которой не живут другие города. Авторитеты и традиции были не в чести у этого портового города. Мы ходили по этому городу и не казались ему чужими, возможно потому что сам город–это город переселенцев. Мы сходили на пляж и даже искупались там. Пляж в центре города не был забит, как ялтинский пляж и, потому это нам даже доставило удовольствие. Сам город был довольно большой и разнообразный и самое главное своеобразный и непохожий на другие города России. Эта особенность города привела к тому, что он мне сразу понравился. Из-за рельефа местности в нём нельзя было потеряться. В принципе меня всё устраивало в этом городе и я решил, что со временем я смогу здесь жить.

                Первые "потери".

      Неожиданно к "Тяжу" приехала из Читы его девушка Цирельникова Валя. Мы решили проведать нашего будущего офицера военно-морского флота "Тяжа" в его экипаже. Все вместе пришли к той же проходной, где мы его и оставили и попросили вызвать его на ворота, но его долго не вызывали и мне какой-то моряк подсказал, что можно зайти на территорию минуя проходную. Он показал мне путь, которым я незамедлительно воспользовался.
      После того как я уже перелез через каменный забор на ту сторону  и уже увидел выходящего из одного из корпусов Тяжа, то  я был остановлен окриком:
      - Стой! Стрелять буду!
      Передо мной стоял  невысокого роста матрос азиатской внешности с карабином наперевес, направленным на меня.
      Судя по его напряжённому выражению лица, я понял, что он не шутит.
      Я остановился и последовал за перед ним обратно на проходную.
      Там меня ждал безусый лейтенант, который учинил мне допрос.
      Подошла моя мама, Валя, а затем подошёл изнутри и "Тяж".
      Лейтенанту всё стало ясно, но он сделал нам всем внушение и предупредил, что дни посещения строго ограничены.
      Нам было выделено десять минут, в которые "Тяж" поведал о своей тяжёлой жизни:
      - Я ведь ещё пока не курсант, а только абитуриент, а меня уже во всём ограничивают! А что же меня ждёт дальше?! – возмущённо говорил он моей маме.
      - Ничего, Володенька надо всё это перетерпеть, зато потом у тебя больше не будет в жизни проблем.
      Я пока не понимал, о чём говорит Тяж, потому что находился на свободе и был волен делать то, что мне захочется. Валя слушала его и только подавала ему гостинцы, которые он тут же поедал на наших глазах...
 
      В конце концов, мне выделили место в общежитии.
      Мама уехала из гостиницы подыскивать места своего дальнейшего проживания в Приморье, потому что во Владивостоке без прописки было нельзя получить работу. А я стал, по-прежнему, ходить на свои подготовительные курсы, а по вечерам стал встречаться с Валей, с которой мы гуляли и ходили в кино.
      У нас было полное совпадение вкусов по части тех фильмов, на которые мы хотели ходить. Обычно мы гуляли часов до десяти вечера, и я слушал, как она изливала мне свои обиды на "Тяжа", который стал к ней относиться  не очень хорошо. Тем не менее, она тоже поступила на подготовительные курсы, но в ДВГУ.
 
      Неожиданно "Тяж" решил не поступать в своё училище и забрал свои документы.
      Уехать он решил на поезде, а перед тем, как уехать он зашёл ко мне и предложил «обмыть»  свой отъезд. Я согласился, и мы вечером пришли на вокзал, взяли два "танковых" вермута  и пошли на лавочку в детский садик, который был сразу за памятником Ленина на ж/д вокзале. Тяж жаловался на свою полу- армейскую жизнь. Я пытался ему втолковать, что Валя его любит, но он меня не слушал. Незаметно мы пригубили одну "гранату", и когда мы приступили к другой, то перед нами вырос милицейский патруль.
       "Тяж" стал очень вежливо объяснять патрульным, что происходит прощание двух друзей возможно навсегда и патруль сказал, что надо очистить дворик детского садика вместе с бутылками. Мы незамедлительно всё так и сделали, тем более, что уже приближалось время отхода его поезда. У вагона мы простились и больше никогда в этой жизни не встречались. Затем я долго вспоминал его фамилию и только моя тогда уже бывшая первая жена сказала, что его звали Володя, а фамилия Александров. Мне же в наследство осталась только Валя, которая ещё пока была на подготовительных курсах. Мы с ней встретились ещё  пару-тройку раз. Как-то я даже ходил к ней в общежитие на фуникулёр.
       Добравшись пешком  до вершины фуникулера, я сильно употел и уже шёл к общежитию вполне расслаблено, как мне навстречу вышли несколько агрессивно настроенных парней.
       - Что студент, - сказал мне один из них и тут же стукнул меня в челюсть кулаком, я ответил ровно так, как когда-то ответил много лет назад в Степногорске, то есть дал ему в поддых.
       Парень загнулся, а я развернулся и побежал все, ускоряя шаг обратно в  сторону фуникулёра, по мере своего продвижения я всё увеличил скорость и уже дальше бежал по лестнице фуникулёра через одну - две ступеньки. За мной никто даже не попытался гнаться, но скорость была уже набрана. Сам я не заметил, как я слетел с этой горы, которую одолел вверх употевая с большим трудом. Только внизу перед трамваями около ДВПИ я перевёл дыхание. Позже я узнал, что район, где меня «прописали» назывался в простонародье «голубинка». Это считался в то время криминальным районом, так же как и «корейка»  в районе улице Хабаровской. Оба этих района были застроены в основном одноэтажными строениями частного сектора. Чем-то он напоминал район улицы Стрелецкой в Курске, где люди жили своей отдельной жизнью от остального города.

                Обучение жизни

       Начались экзамены,  и я стал успешно их сдавать. После моего первого экзамена ко мне пришла Валя и сказала, что провалила свой экзамен на поступление в ДВГУ и уже купила билет на обратный путь. Я её проводил на поезд, так же как и "Тяжа". Больше мы не виделись.

       Неожиданно во Владивосток приехала Галя, которая тоже решила поступать в институт во Владивостоке. Она приехала вместе со своей мамой, которая пробыла с ней совсем недолго и покинула город «нашенский», предварительно встретившись с моей мамой, которая всё ещё пыталась устроиться на работу в Приморье. Я был в принципе ошарашен приездом  Гали, но совсем не возражал против её присутствия, тем более, что я её уже кажется стал любить. Ещё до её приезда у нас завязалась бурная переписка, когда почти каждый свой день я заканчивал каким-то отчётом за прожитое сегодня, но в основном мы писали  о своих  чувствах. Уж очень хотелось нам жить на одной волне, которая накрывала нас полностью и в нашей неустроенности и закрывала глаза на эту неустроенность. Короче, я  был искренне рад её приезду. Я верил, что никто кроме неё так не понимает меня. 

       Как-то незаметно закончились вступительные и экзамены, и я был зачислен в курсанты ДВВИМУ. Нам выдали простую рабочую форму курсанта и отправили в совхоз Синиловка, что находился в Черниговском районе. Впоследствии я буду в этом совхозе ещё раз, но уже в качестве управленца будучи бригадиром нескольких  полевых бригад пароходства.
       Начались мои нудные 40 дней полевых работ, когда мы все жили в бараках, и единственной радостью у нас было – покупка банки сгущёнки, которая как-то скрашивала нашу суровую жизнь. Как правило, всем присылали деньги на эту сгущёнку, кому-то даже хватало на вино и закуску. Мне это было не нужно, и я развлекался тем, что читал какие-то книги, которых на сегодняшний день я даже не помню ни содержания, ни названий, а основное время я уделял письмам к Гале. Было такое впечатление, что мы не расстались, а незримо присутствовали ежедневно рядом, как бы советуясь и сверяясь с ней по каждому своему прожитому  шагу.
       Я был записан в первую группу третьей роты, которой командовал капитан третьего ранга Орленко - очень худощавый человек с пожелтевшим лицом желчного человека, который временами срывался на крик. Он по своей армейской привычке прежде всего, создал круг приближённых к себе людей из числа отслуживших в армии, чтобы поддерживать порядок в роте. В этот круг вошёл только один не отслуживший свой срок -  Вася Самошкин, который занимался кашевариванием. Его действия  действительно можно назвать именно таким термином, потому что каждый день в меню была варёная картошка и помидоры, а по утрам какая-нибудь каша. После завтрака каждый брал своё ведро и шёл в поле собирать картошку.
       Иногда, когда с утра был дождь, мы оставались в бараках. В бараке особенно выделялись три человека: Саша Тутубалин, Лёня Неуструев и Олег Ловцов, которые  держались всегда вместе и в своём «котле» постоянно подшучивали над Олегом Ловцовым, «разводя» его постоянно то на сгущёнку то прочие сладости. Было не очень приятно смотреть за всем этим, но так им нравилось жить.
       Нашим старшиной группы был назначен чуваш Владимир Борисов, который все время  подчёркивал свою национальность чуваша. Казалось, что он знал всё и обо всём, потому что от него кроме распоряжений я ничего не слышал до самого начала учёбы. Нас всех он считал желторотыми юнцами, которых надо было воспитывать, а воспитывать его уже научили ещё в армии. Надо сказать, что во многом он действительно был прав, но с ним совсем не хотелось продолжать разговор свыше уставных рамок, впрочем, он и сам этого не хотел.
       Каждый наш день в точности напоминал предыдущий. Нас кормили в основном картошкой и помидорами, то есть тем, что мы сами собирали. Иногда по воскресеньям давали селёдку.
       Дней за десять до окончания срока меня перевели с поля на ток, где я мог даже расслабиться. На току старшим у нас был Миша Сладков, стройный и очень фигуристый бывший хоккеист из Красноярска с фигурой  атлета. Работа там была не такая однообразная, и она даже кончалась раньше, чем на поле. Со мной в паре работал Коля Игнатьев, бывший гимнаст из шахтёрского Ленинск-Кузнецкого, из которого начал свой карьерный путь банкир Тиньков, который затем стал брендом "Тинькофф". Коля показывал нам там, на току чудеса владения собственным телом.
 
       В один из последних дней нас построили и сказали, мы в совхозе, заработали так  много денег, что нам хватит не только на телевизоры в роту, но и на свой эстрадный оркестр, который действительно купили и сложили  в баталерку, в которой он и пребывал до конца срока нашего обучения. Мы же также получили усиленный паёк в последние дни, который включал в себя по утрам сгущёнку и огромный кусок масла, сравнимый с куском хлеба, на который это масло должно быть намазано. Все стали  довольны, что наш колхозный срок закончился. Мы сели на Черниговский поезд и вернулись обратно в город.

                ДВВИМУ

       Началась моя учёба и настоящая служба, которая растянулась на долгие шесть лет, но не у всех эта служба завершилась в стенах «бурсы». В итоге из поступивших 185-ти человек выпустилось не больше ста.
       Буквально в первый же день нашего прибытия в город ко мне приехала Галя, которая устроилась на постой к своей новой подруге Оле Кириленко, познакомившись с ней на подготовительных курсах в университет.
       Мы сдали свою грязную колхозную робу и получили комплект новой одежды как парадной, так и рабочей, в которой мы и стали ходить на занятия. К парадной одежде прилагалось два металлических шеврона на рукав с гордым названием ДВВИМУ. У курсантов ТОВВМУ форма была тоже красивая, но таких шевронов, как у нас у них не было. В той нашей серости жизни мы были ярче.
       По моему мнению самый качественный атрибут нашей одежды были "коры", то есть парадная обувь из хорошей качественной скрипучей кожи, в которой мы почти не ходили, потому что по территории училища мы ходили практически в кирзовых "гадах", отчего особенно в летний период мои ноги страшно потели и я к концу окончания училища подхватил грибок, который сопровождал меня всю жизнь зудом между пальцами, правда сегодня уже давно зуда у меня нет.
       Из верхней одежды нам выдали по форме № 2 удобные мягкие бушлаты и по форме № 3 чёрные грубые шинели с мелкой сединой, как свиной щетиной и они  продувались насквозь на нашем Эгершельде. И то и другое мы обязаны были оставлять в раздевалках учебных корпусов, но поскольку они никак не охранялись и не сдавались по номерам, они довольно нередко "заимствовались" безвозвратно.
       Меня Бог миловал на бушлат, но шинели пару раз я лишался. Пока я был на территории училища это было для меня не критично, поскольку перебегать из корпуса в корпус можно и без верхней одежды, но когда я выезжал в увольнение я тоже у кого-то тоже "заимствовал". Причём, вся наша одежда была промаркирована хлоркой, но и это не спасало от "заимствования". Насколько я помню все случаи "заимствования" в училище не расследовались и это давало простор такой вольности, как "заимствование". Мне даже кажется, что я закончил училище в чужой шинели)))

       Учёба в училище принципиально отличалась от учёбы в школе, где мы ходили в класс. Здесь в основном были лекции и семинары, напоминающие школьные уроки, но подразумевалось, что большую работу над собой мы должны были вести самостоятельно, для чего у нас были библиотеки и аудитории, в которых можно было засиживаться до самого поздна, что я и делал довольно часто. Лекции, как правило, проходили в больших аудиториях, где можно было иногда после обеда расслабиться и не писать всё то, что вещал нам преподаватель, зачастую некоторые из нас, в том числе и я просто спали сидя, положив голову на руки. Преподаватели относились к этому с пониманием, потому что, зачастую мы шли на лекции после ночного наряда. Мы вели себя точно так же, как армейские новобранцы, которые используют каждую минуту для своего сна.
       Месяца два я не мог вырваться на волю, занятый учёбой и нарядами. Ко мне в гости довольно часто приходила только Галя, которую уже знала вся рота. Мы, как правило, садились с ней на лавочку, она иногда приносила мне съедобные  гостинцы, а затем она уходила, а я шёл  на самоподготовку куда-нибудь в учебный корпус или в библиотеку. Весь семестр мы учились без выставления оценок. Единственным предметом, в котором  мы могли себя оценить был английский язык, где сразу выявились лидеры и отстающие. Лидеров было довольно много, а вот однозначным "тупицей" в нашей группе был только один человек – это Шура Рудковский по кличке "Краух". На первой же сессии, у него по всем предметам было много пятёрок, а вот английский ему был недоступен до самого конца учёбы. На первом курсе все мы жили только в роте, несмотря на то, что часть курсантов были местные Владивостокские жители. Это относилось и к Крауху и к Сергею Чуйко (Чуку), потомственному моряку, чей отец был капитаном дальнего плавания. Оба жили в районе Столетия Владивостока, в  Моргородке, где жило в  то время довольно много работников пароходства.
       После приезда из совхоза я приступил к своим спортивным занятиям, с которых у меня начинался каждый день. Вставал я по своему наручному будильнику «электроника» в шесть часов. Выбегал на берег моря, где был турник и ещё какие-то спортивные сооружения и возвращался в роту к семи часам, чтобы теперь уже вместе с ротой идти на утреннюю прогулку. Моя зарядка была не в счёт, поскольку основа жизни в коллективе – не отрываться от него, как говорил наш старшина Борисов. Неудобств в таком утреннем режиме я не ощущал. Было время, когда я с огромным удовольствием получал неограниченные физические нагрузки и от этого только чувствовал себя более уверенным и даже счастливым.
       Преподаватель Владимир Каргин привлёк к участию в морском многоборье несколько курсантов из нашей группы. Морское многоборье включало в себя плавание, греблю на каноэ, греблю на шлюпке, стрельбу в тире, бег. Мне не предложили присоединиться, потому что я не умел плавать. У ребят была насыщенная спортивная жизнь, которой я «по-белому»  завидовал.
       Но, поскольку это было не моё, я занимался по своему комплексу упражнений не только по утрам, но и, находясь один в аудитории, будучи на самоподготовке и в результате достиг довольно приличных спортивных результатов. Я стал менять свои гири в течение всего курса обучения с шестнадцати килограмм, через двадцать четыре килограмма до тридцати двух, последняя   сегодня находится у меня в моём доме. Надо сказать, пёр я её с самого проспекта Столетия до ДВВИМУ, пересаживаясь с автобуса на автобус, а потом ещё по длиной «потёмкинской» лестнице, ведущей к нашему парадному фасаду. В этот же день я сдал свою кровь в объёме двухсот пятидесяти грамм на станции переливания крови, к которой я был приписан до окончания училища, что вызывало постоянное неудовольствие моей мамы. Только один такой проход сегодня меня бы «выключил» на неделю из жизни, но тогда я восстанавливался очень быстро, кроме того, я мог подолгу не спать и в этом тоже находил какой-то свой кайф, зато, спал я всегда без единого сна до самого выхода из больницы, в которую попал в конце своей жизни и, в конце концов, получил пожизненную инвалидность.
 
                Полу-семейственность
 
       Галя переехала жить к моей маме, которая, всё-таки нашла себе работу в городе Уссурийске в одном из строительных управлений после того как поработала в каком-то совхозе в Приморском  крае. На этом этапе своей жизни мама приезжала ко мне и я ей сказал, что её как деревенского жителя будут теперь называть просто по отчеству Ивановной. Это её не порадовало, поскольку она всю свою жизнь требовала к себе уважения, будучи тельцом по знаку зодиака. Я же сейчас живу в селе и мне эта жизнь нравится. Во всяком случае почти с первых лет моего проживания меня все знали и всегда ко мне относились почему-то с уважением.
       Для меня Галин приезд в Уссурийск был с одной стороны радостное событие, а с другой у нас появились напряжённые отношения с моей матерью, потому что моя мама довольно скоро «раскусила» основную черту Галиного характера – зажимистость по отношению к чужим людям, а мою маму и всех остальных моих родных, она считала чужими людьми, несмотря на то, на первой нашей квартире на Агеева первое время жила вместе с моей мамой, моей бабушкой и моей сестрой в одной комнате площадью не больше десяти квадратных метров, а по-моему, даже семь кв. метров.
      Кажется, это первое жильё она получила от свое СМУ. Кроме того это жильё на улице Агеева было ещё и неблагоустроенным. Приходилось таскать на второй этаж воду из колонки и таким же образом избавлял их от помоев и мусора. Я приезжал на побывку к ним пару раз или больше и оставался там же ночевать. Обычно мама к моему приезду готовила курицу, которую мы все дружно съедали, запивая лёгким сухим вином. Мама попыталась мне сказать, что Галя не тот человек, который мне нужен, но, несмотря на то, что у нас ещё не было близких отношений, я был под впечатлением её писем, которые она мне когда-то написала, и не представлял нашего разрыва. Кстати, мама предупреждала меня о моём, по её мнению неправильном выборе ещё в Краснокаменске, желая чтобы я возобновил свои детские отношения с с Наташей Мисюркеевой, но согласно поговорке "любовь зла" и не слушал её и продолжал свою дружбу с симпатичной Галей в крупных и идущих ей роговых очках.
      Было время, когда я не видел никого кроме Гали и первая поняла это Наташа Мисюркеева. Мне даже казалось, что я её искренне любил. Я уверял свою маму, что это любовь, которую нельзя разрушать. В этом я неоднократно пытался убедить её, несмотря на то, что Галя даже не считала нужным «скидываться» на жильё и продукты, хотя её собственная мать всегда присылала ей деньги именно на эти цели. Я говорил, что это бытовые  мелочи, которые к жизни мало относятся. Мой немецкий идеализм глубоко проник в меня и не позволял мне смотреть жёсткой правде прямо в глаза. Я попытался поговорить на эту тему с Галей, когда она приезжала ко мне в училище, но наталкивался на такое жёсткое неприятие, что больше уже не поднимал с ней эту тему, дабы сохранить нашу любовь.
       Тем временем Галя поступила в Уссурийске в железнодорожный техникум на факультет промышленного и гражданского строительства. Она поселилась в общежитии рядом с техникумом, который находился  на вокзальной площади.
       Моя мама работала экономистом-плановиком, а, значит, её СМУ было довольно большим, раз оно могло себе позволить нанимать такого рода специалиста. Мама всегда подчёркивала, что она непростой бухгалтер, а человек, который занимается стратегическим планирован предприятия. Поэтому после комнатёнки на Агеева, где нужно было носить не только воду, но и топить печь, ей была выделена квартира на первом этаже в фонде СМУ на МРО. Мои родные поселились в новой типовой девятиэтажке, облицованной белым силикатным кирпичом.
     В этой промзоне девятиэтажка была чуть ли не единственным жилым зданием.
Там даже не было магазинов. Доехать до МРО с вокзала можно минут за сорок. Преимущество этой квартиры было в том, что там было подведено водоснабжение и канализация, а, это, значит, что за водой уже ходить было уже не нужно.
     На этой квартире они прожили непродолжительное время летне-осеннего периода.
     Само место проживания было далеко на отшибе города и автобус ходил туда раз в час.


        Затем родные переехали на улицу Тельмана, где стали снимать жильё у одной довольно крепкой старушки, которая прожила всю свою жизнь в Уссурийске и никогда не выезжала во Владивосток. С такими людьми мы никогда не сталкивались и не понимали, как можно, находясь в часе езды от Владивостока даже из любопытства не побывать в единственном огромном городе на всём Дальнем Востоке, тем более, что проезд тогда обходился не больше пяти рублей в обе стороны.
     Наше место проживания было недалеко от Уссурийского СИЗО, с кирпичной толстой стеной и колючкой по верхнему периметру стены оштукатуренной толстым слоем строительной глины, и окрашенной в белый цвет.
     Каждый раз когда я приезжал из Владивостока я выходил на остановке с противоположной стороны от этого "зловещего" СИЗО, которое совершенно не мешало нам жить своим соседством. Кстати, за водой мы ходили под самые стены этого СИЗО, на колонку, которая в зимний период времени была полностью покрыта толстой ледяной коркой и воду набирать было не очень удобно, балансируя на ледяной горке.
     Уже гораздо позже я столкнулся ещё с подобными людьми уже моложе меня лет на двадцать, которые вообще всю свою жизнь прожили в железнодорожном посёлке Смоляниново и не выезжали никуда из него дальше посёлка Речица, что пятнадцати километров от посёлка Смоляниново. Ничего плохого сказать против них я не могу, но для меня и всей моей семьи – это просто дикость, какая-то.
      Собственно они и были людьми дикими и ограниченными, чем-то напоминающими дикарей Амазонки, знающими в своём ореоле проживания все, что им было нужно и не завидующими никому и ни чему. Просто они так жили и были довольны своей жизнью. Где-то к этой стабильности подспудно стремимся и мы. По крайней мере, я сейчас готов жить в своей деревне всю жизнь, но заниматься все же даже сейчас я хотел работой, которая бы приносила мне удовлетворение, а удовлетворение, как правило, приносит общественное признание.
       Гораздо позже я узнал, что таким же оседлым способом вели себя неандертальцы, которые, в конечном итоге, вымерли как вид человека, а человек разумный пошёл осваивать мир двигаясь из Африки через Берингов пролив в Америку.
       Не так давно я прочитал, что есть гипотеза, что американские индейцы произошли от Приморских народов. Во всяком случае весь их быт и внешняя наружность это доказывает. Это из исследований Владимира Клавдиевича Арсеньева, с чем согласны американские учёные. Кстати, его книгу "Дерсу Узала я прочитал по крайней мере дважды, поскольку её простой слог направляет нас прямо в Приморскую тайгу, которая за время жизни в в Приморье стала близка мне, в отличие от Забайкальской тайги, которая показалась мне почти враждебной.       
       В те времена, когда я учился, мне было интересно почти всё, и поэтому я страстно читал всю периодическую литературу, которая мне была доступна. В этой моей страсти меня поддерживала моя Галя (как из известного фильма), которая с удовольствием разделяла моё чтиво. Мама относилась к моему увлечению более чем холодно и потому мы считали себя истинно влюблёнными, а маму мы относили, как человеку со странностями. Вообще мама уважала читающих, но сама почти ничего не читала и после её смерти осталось несколько книжек и комплект журналов "Роман-газета", где я прочитал одно из произведений Павла Загребельного, отчего он мне понравился ещё больше. Галя всегда находила время приехать ко мне в любую свободную для неё минуту, и поэтому вся рота уже знала её, стоящую на улице около роты и ждущую меня.
       Я стал бегать в самоволки вместе с ней и научился обманывать патрули, которые иногда попадались в городе. К счастью мне были страшны только патрули из нашего училища, которые сопровождались всегда одним из командиров роты, которых мы все зрительно знали.
       Около училища высоко над морем проходила «бизонья тропа» - идеальное место для побега. После преодоления этой тропы город уже находился во власти "беглеца", но и на ней иногда дежурили командир роты механиков капитан третьего ранга Черепок или командир роты эксплуатационников, напоминающий своей фигурой квадратный шкаф. Его кличка была «кабан». По этой же тропе ходил на работу командир ОРСО полковник Константин Пивоваров, поскольку он жил в этом районе, на которого я как-то, раз нарвался и получил своё первое максимально возможное наказание в пять нарядов. От остальных командиров я получал довольно часто от двух до трёх нарядов за свои самоволки к Гале, которые потом я многократно отрабатывал на «общественных» работах в виде камбуза, кочегарки, дневальства или иных работах для подобного рода «рабов».

                Мой конфликт.
 
       Особенно тяжела была работа в кочегарке: она была в зимнее время, где нам выдавали грязную рваную робу, которая ничуть не спасала от пронизывающего зимнего ветра. В кочегарке мы менялись на подаче угля из бункера и отправкой этого угля в топку лопатами внизу кочегарки. Как-то в один из своих суточных нарядов меня не сменили, и я отправился за справедливостью к старшине роты Николаю Пищальникову, который мне сказал, что у него смены для меня нет. Тогда я сказал, что ухожу с кочегарки, что впоследствии и сделал, подбросив последние лопаты в топку, и пошёл спать в роту. После того как я уже переоделся в кубрик вошёл курсант третьей группы Гусев, который впоследствии принимал у меня зачёт по плаванию на станции Санаторная. Гусев вызвал меня на разборки в бытовку. За мной пошли Валера Калинин и Коля Акимов, которые решили подстраховать меня в будущей "бойне". Гусев агрессивно спросил меня, почему я ушёл, а когда услышал, что я уже отработал в кочегарке значительно больше суток, агрессивность у него ушла, и он оставил меня на попечение моих товарищей.
       Первый занимался боксом также как и Гусев, а второй был просто лихой парень по жизни, который вёл разгульную жизнь, где было место и выпивке и женщинам, но, несмотря на это учился практически на одни пятёрки. Из-за своей разгульности он был вынужден отчислиться и поступить на такой же факультет в Дальрыбвтуз, где к подобным фокусам относились более мягко. У рыбаков, несмотря на подобную форму, как у нас всегда было значительно больше свободы. Впоследствии он закончил ДВВИМУ.
 
       В нашем же училище в первый год нашего обучения накрывали даже официантки, которые довольно быстро были убраны и офицерская «белая кость» стала накрывать и обслуживать себя сама. Мама мечтала о таком кадетском воспитании, которое довольно быстро прервалось. Она считала, что у нас должны были быть даже званые балы, которых в реальности не было, а очень редко были танцы, куда мы приглашали своих девушек.

       У нас сменился командир роты – ушёл капитан третьего ранга Орленко, а командиром роты стал старший лейтенант Владимир Воротников, который ещё помнил свои студенческие годы и поэтому относился к нам вполне либерально, понимая, что попал не в армию, а всё-таки, просто в режимное заведение. Все видели его мягкость и особо не пользовались ею, хотя бы, потому что он был действительно справедлив.

                Романтика риска

       Однажды, накануне празднования Октябрьской Революции нас направили на тренировку на центральную площадь, а когда она закончились нам дали увольнительную. Мы с Галей решили воспользоваться ею для ознакомления с городом, в который нас забросила  судьба.
       Мы решили освоить поездку на водном трамвайчике, которые беспрерывно подходили к причалу в центре города. Путь выбрали на Диомид, который был для нас совершенно незнаком и, кроме того был вне нашей видимости. Решили посмотреть, где это. Купили билет за пять копеек (стоимость билета в автобусе), сели на катер и поехали в свой познавательный путь. Катер должен был обогнуть мыс, за которым и был Диомид, но он миновал мыс и пошёл дальше в открытое море. Прошли Токаревские створы и вошли в Амурский залив, а потом, обогнув Русский остров, пошли опять дальше, где волнение было уже довольно чувствительно. Мы поняли, что попали куда-то не туда. Шли по морю часа три и пришли в порт пункт Славянка.
       В конце путешествия нас встретил простой пирс, рядом с которым не было даже будки  морского вокзала. Мы поинтересовались у матроса:
       - Когда катер пойдёт обратно?
       - Завтра утром, - сказал он.
       И тут я понял, что, возможно, пятью нарядами я даже не отделаюсь, дело моё запахло отчислением из училища.
       Настроение стало скверное  и о любви говорить уже не хотелось.
       - А как можно добраться отсюда другим способом? – спросил я.
       - Тут где-то в километрах пяти есть железнодорожная станция, но от неё можно добраться только до Уссурийска, - ответил мне тот, же матрос.
       Узнав направление движения, мы отправились в путь в сторону тонущего в сопках заходящего солнца. Дорога, ведущая к станции, была грунтовая между увядающих вдоль дороги осенних растений. На закатных лучах солнца мы достигли полустанка, в котором был даже маленький зал ожидания в виде небольшой комнаты. Купив билет, мы уже часа в три ночи сели на поезд, который и довёз нас до Уссурийска. Галя с поезда сразу пошла к себе на занятия, а я купил билет на электричку и поехал обратно в столицу Приморья.

       Воротникову я рассказал всю правду, и он даже посочувствовал мне, но потом всё равно отправил к кабинету начальника ОРСО получать свои внеочередные пять нарядов. Таким образом, учёба моя опять прерывалась. Эта процедура эта была мне уже знакома. 

       В Славянке я больше во время учёбы больше не был, но зато в один из весенних морских походов мы всем ротой ходили на веслах и под парусами на катерах и ялах под Славянку. Поскольку я уже знал, что это далеко, то понимал, что такой поход займёт у нас целый день. Моё место было на баночке гребца в четырнадцати вёсельном катере, где кормчим был старшина Борисов. Вечно не унывающий старшина, который так и не окончил училище, из-за своей  низкой успеваемости. Не помог ему даже его типа друг Слава Кривенок, которого он как старшина "припахал" к себе в качестве шефа по своей учёбе. Последний был такой же неунывающий оптимист, но буквально сразу после окончания стал работать на Лучегорской ТЭЦ,  поскольку его маленькая "тёмная" жена не желала гробить свою молодость в ожидании мужа из рейса.

       Приближался Новый Год и в училище решили его отпраздновать танцевальным вечером. Галя собралась приехать на этот вечер и переночевать в квартире своей подруги Оли, с которой она была на подготовительных курсах в ДВГУ.
       Это было время фильма Рязанова "С лёгким паром" и Галя оделась на новогодний вечер, как главная его героиня Барбара Брыльска в персиковое платье. Галя в этом платье была просто превосходна и очень напоминала Барбару. Подруга Оля жила рядом с мостом по путепроводу, ведущему со Столетия в центр города в двухэтажном старом доме почти без коммунальных услуг (сейчас в этом месте арендуют дома различного рода коммунальные структуры). Эту квартиру получил её муж, который был значительно старше её и работал супервайзером в порту. Кроме мужа у неё была дочь Света с врождённым пороком сердца. С ними также жила и её мать, прожившая до этого всю свою жизнь в порт-пункте Проведении, что на Чукотке. Она работала уборщицей, а в настоящее время была уже на пенсии. От Проведения у неё остались самые лучшие воспоминания. Позже я несколько раз заходил в этот порт пункт, но ничего кроме голых камней и узкой бухты я там не увидел. Проведение было перевалочной базой между Большой Землёй и местными поселенцами, в основном русскими людьми, которые себе зарабатывали досрочную пенсию. По рассказам матери Оли, будучи жителем этих мест, она почти каждый год летала отдыхать в Крым на отдых. Так в своё время жили много людей, зарабатывая себе досрочную пенсию, а затем большая часть уезжала жить в места с приличным климатом, где и покупали себе квартиры или дома.

       Сразу после Нового Года я решил выразить свою любовь, чтобы она была видна всем. Я решил залезть на трубу в нашей кочегарке и написать одно только слово «Галя». Я приготовил краску, валик и кисть и ночью после десяти полез осуществлять своё "преступление". Была довольно тихая погода, что благоприятствовало моему предприятию, но когда я стал подниматься на трубу, то с каждым метром подъёма воздух пришел в движение, а уже на высоте метров пяти подул неприятный ветер, который стал рождать во мне страх. Тем не менее, я перебирал своими ногами и руками по железным скобам, у которых даже не было перил. Так медленно я добрался до своей цели и, держась одной рукой,  стал малевать крупными, как мне казалось святое слово. Труба была страшно ржавая, как и железные балясины. Руки хватало на очень на небольшое расстояние от балясин, тем не менее слово было написано, а холод заставлял меня как можно быстрее спуститься.

       После Нового Года мы уехали на каникулы в Уссурийск на улицу Тельмана, где жили моя сестра, бабушка и конечно хозяйка съёмного жилья моя мама. Галя решила отказаться от проживания в своём общежитии и с согласия моей мамы переехала жить к моим родным.
       Весной Галя стала приезжать ко мне чаще, и мы неоднократно  стали выезжать на отдых за город. Больше всего нам нравилось выезжать в Ботанический сад, где кроме цивилизованных мест отдыха был доступ к дикому приморскому лесу, в котором не было ни души. В один из таких посещений Галя сказала мне:
       - Возьми меня.
       И я по своему волнению понял, что она захотела...
       Всё произошло довольно быстро.
       Я ничего не понял, но между нами произошло единение, от которого мы теперь никуда уже уйти не могли.
       Теперь мы стали единым целым, где в моей жизни моей матери уже явно места не было. Думаю именно поэтому существует женская материнская ревность.

                Галя

       Я стал бегать теперь уже в мини-самоволки ограничиваясь географией  полуостровом Эгершельд, где и стояло наше училище. Самым популярным местом у нас был кинотеатр «Вымпел», в котором мы выбирали для просмотра фильмы, без просмотра которых жизнь, по нашему мнению, могла бы стать беднее в духовном смысле. Сегодня на его месте стоит православный храм, который воспользовался его помещением. Кстати, в глубине района проспекта Столетия Владивостока в районе улицы Гамарника тоже на месте бывшего кинотеатра, кажется "Родина" тоже храм. "Духовная" преемственность соблюдается, как сказал В.И. Ленин "кино-величайшее искусство для масс".
       После окончания первого курса мы все получили первое в своей жизни высшее образование, сдав экзамен по органической химии, которую я совсем не понимал и не понимаю до сих пор, но у меня появился первый «удов», который подтверждал, что я теперь стал уже настоящим курсантом и, скорее всего, пронесу это звание до конца своего обучения.

                Начало морской жизни.

       Летом после краткого шлюпочного похода на Славянку нас посадили на учебное судно «Меридиан», на котором я вышел в свой первый рейс на Петропавлоск-Камчатский. Судно было довольно маленьким (105 метров), но оно вмещало почти весь наш курс, так как для размещения были использованы огромные кубрики без всяких перегородок. Иными словами кубрики барачного типа, где находились двухъярусные железные койки без всяких просветов между ними.
       На этом судне наша задача была получить удостоверение матроса второго класса. Мы вышли в открытое и спокойное Охотское море, где увидели, как японцы в массовом порядке добывают нашего кальмара, пользуясь мощными осветительными люстрами, которые в Охотском море не оставляли ни одного неосвещённого уголка. Японцы брали нашего кальмара. По ночам мы шли по освещённому морю. Справа от нас до самого Сангарского пролива была такая же освещённая Япония, а слева был тёмный российский Сахалин, где кроме маяков ничего не блистало. Днём мы занимались очисткой судна с помощью кирок, жёстких металлических щёток и краски, а вечером ходили на занятия в аудитории, которые находились там же на судне.

       Авачинская бухта равнодушно приняла нас, и мы были поставлены в порту, где затерялись среди огромных судов недалеко от морского вокзала.
       В городе было только одно учебное заведение по морскому профилю – рыбный техникум, который был почему-то к нам агрессивно настроен. Нам не рекомендовали ходить по городу по одному и поэтому мы осматривали город, разбившись по трое. Но даже такие меры предосторожности не смогли нас уберечь от конфликта, который произошёл буквально на второй день нашего прихода. На одну из наших «ячеек» напали местные «рыбаки» и мы тут же поспешили на выручку, перебросив через руку свои ремни, чтобы наносить удары латунными бляхами. Нас собралось настолько много, что сражения не состоялось. «Рыбаки» ретировались, а мы в последующие дни ходили по городу уже спокойно. Странно, что таких стычек между «рыбаками» из Дальрыбвтуза у нас никогда не было, зато были стычки между нами и гражданскими в малом парке Владивостока с колесом обозрения, который раньше находился сразу за памятником подводной лодки около кинотеатра «Комсомолец». В стычках с «гражданскими»  победа всегда была на нашей стороне. К нам иногда подключались курсанты ТОВВМУ.
       Вообще морская братия всегда была в те годы единой. Думаю, что это связано с тем, что образ жизни «бурсачей» был один, и каждый понимал каждого. Каким-то образом это относилось и к языку, который сильно резал слух "водоплавающего", когда судно называли кораблём, что является грубейшей ошибкой простительной только «сухопутному». В бескомпромиссной молодости любая ошибка больно резало слух молодому человеку, который ещё сам не проникся всей сложностью своей профессии и самим духом «мореманства».
 
                Морская жизнь

       На следующий год мы уже пошли на индивидуальную практику уже матросами второго класса по разным направлениям. Счастливчики даже пошли даже за границу. В основном  это были дети крупных чинов морского флота. Один из них был Юрий Немчинов. Его поставили на японскую линию, а мне самому досталась тоже линия, но Петропавловская. Меня направили на теплоход «Ильич», который регулярно перевозил грузы и пассажиров в Петропавловск-Камчатский, который мною уже был обследован ещё в прошлом году. В качестве матроса я стал ходить по этой линии как свободный человек, связанный лишь одной обязанностью - стоять свою вахту у трапа или на мостике. Всё остальное время было исключительно моё.
       Там я познакомился с несколькими парнями, проживающими со мной одном кубрике на восемь человек один из которых только что закончил «шмоньку», школу морского обучения для матросов. Вторым был ученик матроса из этой же "шмоньки", который путём «полевого обучения» должен был получить корочки матроса второго класса прямо на пароходе, а третьим был парнишка из восточных национальностей, возможно киргиз. Первый был яркий блондин с манерами денди.
       "Денди" был одет в костюм тройка светлого цвета. Он  был яркий блондин и очень высокого мнения о себе. Я был к нему приближён им же по неизвестной мне причине. Он, казалось, был довольно грамотным. В отличие от второго Володи, который был просто обычным мужиком, похожим на главного героя фильма "Калина Красная", и на большее в своей жизни он и не рассчитывал. Он только что уволился из  армии, и работа  в пароходство для него было просто счастьем. Мы сходили с ними пару рейсов на  «Питер» и немного познакомились. Затем «Ильич» поставили на линию по заброске студенческих отрядов курильскую путину.
       Когда мы во Владивостоке загрузили груз для Курил вместе со студентами из студенческих отрядов, которых было порядка тысячи, то Володя с «денди» не находили себе места, пока не познакомились с несколькими студентками, которых они в конце концов привели в наш большой кубрик. Пока я между вахтами заходил к себе в кубрик они там выпивали за знакомство и ещё бог знает за что. 
       Всё это меня не прельщало, и я перед вахтой читал какие-то журналы, которыми заблаговременно запасся, благо в каждой койке была лампочка индивидуального освещения. Ближе к полуночи я погружался в сон, поскольку в 00-00 я должен заступать на «собачью» вахту. На трёх койках шло недвусмысленное пыхтение и шевеление за занавесками коек, что мне не давало спокойно спать.
       Практически «не спамши» я заступал на вахту, а уже под утро я провожал гостей из нашей каюты на остров Шокотан, где за ними приходи крупные баржи.
       Мои соседи посылали по кубрику своим «подружкам» последние воздушные  поцелуи и жизнь наша входила в привычное русло. С ежедневными вахтами на мостике, я, как правило, стоял «собачью вахту» со вторым помощником, которая заканчивалась каждый день и ночь в четыре часа. Надо сказать - это действительно "собачья" вахта потому что она вмещает в себя время суток, в которое хочется спать, как днём так и ночью. Меня спасало только кофе и крепкий чай типа чифирь. В то время я был здоровее и выносливее, а сейчас я просто бы такого режима в своей жизни просто бы не выдержал. Единственная радость этой вахты была жаренная картошка в конце вахты и с полным желудком сон приходил почти мгновенно, как, впрочем, он приходил ко мне всегда в моей жизни.

       Мы совершили ещё несколько рейсов в течение лета до «Питера» и я получил за эту плавательскую практику звание матроса первого класса, как мне кажется, вполне заслуженно, потому, что по матросской части я уже знал всё, а умел почти всё. Работа матросом мне даже понравилась.
 
                Училище

       После работы на индивидуальной практике я стал подрабатывать по ночам на хлебном заводе, куда ходил раз или два в неделю. Деньги там платили сразу после окончанию смены, что конечно нравилось нам с Галей. Кроме того, каждые два месяца я получал сначала 25 рублей, а потом 45 рублей за свою кровь на станции переливания крови. За смену мы получали больше, чем стипендию за месяц (моя стипендия была сначала 12,50, а потом 14 рублей уже повышенная). На хлебозавод ходило регулярно несколько человек, в том числе Миша Сладков, Коля Акимов, Шура Анисимов и другие ребята из соседних групп, в том числе Валера Шкуренко, который учился тогда в четвёртой группе. Заработанные мной деньги шли в основном на наши развлечения с Галей. Никакого официального устройства не было, а только в конце смены мы получали свою зарплату в кассе хлебозавода. Как-то раз со мной сдала кровь и Галя. Кроме того Галя, ещё проживая на квартире своей подруги Оли решила тоже зарабатывать и устроилась также как и я, но на ликёроводочный завод. Она отстояла одну смену, получила вполне приличные деньги и больше решила туда не ходить...

                Первая трагедия

       Бабушка умерла осенью в возрасте 73-х лет на улице Уссурийской, куда мы переехали с улицы Тельмана. Накануне её смерти приехал я, и бабушка уже мало что могла говорить, её понимала только моя мама по движению губ, но её последними словами, обращёнными ко мне:
       - Алик, я постирала тебе твою рубашку...
       Мама сказала, что ей стало немного лучше, и мы сели рядом с комнатой в кухню и стали отмечать мой приезд. За столом была по-прежнему варёная курица и бутылка полусухого вина. Бабушка лежала в соседней комнате. Временами мы заходили к ней и смотрели всё ли у неё в порядке. Потом она уснула, и мы пошли тоже спать, а утром она уже лежала бездыханной.
       Она сразу уменьшилась в размерах, как позже уменьшился моей отец, сбросив сразу сантиметров десять-пятнадцать, и стал очень маленькой и щуплый.   
       Мама немного поплакала и стала хлопотать по могиле для неё.
       Поскольку в то время она работала в строительном управлении, то помогать ей в этом стал один из рабочих её строительного управления, который взял на себя копку могилы, которую вырыл в один день. К сожалению имени его я до сих пор не вспомнил. Надо сказать, что он всё делал всегда добросовестно и работал настолько много, что ему не знали как закрывать табеля, потому что по закону столько работать было нельзя. В своё время он сидел по какой-то уголовной статье, но по сути человек он был суровый, но очень добрый, который почти нежно относился к нашей семье благодаря маме, которую очень уважали на работе. Вся его жизнь прошла в тюрьме и, поэтому, когда в общежитии как-то, кто-то из молодых порезал другого, то он принял его вину на себя, чтобы молодой остался на воле. Через некоторое время он лишил себя жизни в этой тюрьме.
       Бабушку на время поместили в морг, а затем уже из морга её привезли в гробу на кладбище на транспорте строительной организации, в которой работала моя мать.
       На могилу мы её везли в автобусе, а она маленькая в своём огромном гробу подпрыгивала и перекатывалась на каждой кочке. Мы всю дорогу горько плакали. Когда гроб поставили около могилы, мама кинулась с рыданиями к ней. Её оттащили посторонние люди и бабушку закопали.
       На могиле  даже установили небольшой сварной памятник из арматурного железа. К памятнику прикрутили на проволоку памятную латунную табличку с датой рождения и смерти, которая произошла в 73-м году, значит, бабушка прожила 73 года. Мама пережила её по возрасту на пять лет.
       Мы похоронили бабушку, и я ходил на её могилу потом каждый год. Причём, в первый год я еле нашёл её могилу, потому что Уссурийское кладбище сильно разрослось. Один год я сходил на кладбище со своей мамой, которая сильно боялась бывать на кладбище одна. Тогда, я уже уверенно вывел прямо к могиле.
 
       Бабушку мы хоронили, когда проживали на улице Уссурийской, где мы жили доме на четыре хозяина, и мама подружилась с ближними нашими соседями супругами Кабанчиковыми. У пожилых родителей была юная дочь Ирина, в которую её родители вкладывали всё, что у них есть. Дочь была довольно болезненным полноватым ребёнком с тихим вкрадчивым голосом. За всё время нашего знакомства я от неё не слышал никаких слов кроме междометий, без которых нельзя был обойтись в общении. Она была действительно хорошая, но очень скромная и тихая девушка. Сегодня она часто общается по телефону с моей старшей дочерью и разговаривает чуть ли не часами.
       Галя тоже сдружилась с ней, но мама всячески отвращала свою соседку от дружбы с Галей, рассказами о её непорядочности.
       Тем не менее, видимых конфликтов в нашем доме никогда не было. А как-то летом мы остались с Галей жить на какое-то время одни, потому что мама уехала в  дом отдыха по профсоюзной путёвке. Через месяц у Гали появились признаки беременности, и я подал с ней заявление в ЗАГС. По истечению обязательного срока обдумывания Галя захотела сыграть настоящую свадьбу, на что у мамы денег не было, и к ней приехала её мать с деньгами на свадьбу.
       Галя решила отметить свадьбу в ресторане.
       Я пригласил туда всю свою группу в Уссурийск. Приехала значительная часть группы, в том числе и курсант Анатолий Батютин, который там же познакомился с женщиной значительно старше его но с квартирой в центре Уссурийска и с ребёнком. Впоследствии они расписались и поэтому он получил распределение в Дальневосточное пароходство.
       Но это было позже, а пока мы гуляли мою свадьбу. Мы заказали такси и поехали на могилу Виталия Бонивура, который якобы погиб в топке паровоза в этих местах. Было выпито довольно много шампанского вместе с нашими свидетелями Колей Игнатьевым и сокурсницей Гали по техникуму свидетельницей Людой.
       Разгорячённые мы прибыли в ресторан «Уссурийск», который располагался в гостинице с таким же названием. Мы все были одеты по парадному в форму № 3. Стол, который вмещал человек пятьдесят, «почернел» по кромке от нашей формы.
       После краткого тоста и призыва исполнить ритуал «горько» у Гали кто-то внизу снял белую осеннюю  туфлю, которую доверху наполнили водкой и заставили меня выпить до дна в качестве ритуала для выкупа невесты…
       Дальше я уже ничего не помню, а помню только как я в ванной, снятого нами номера я на карачках передвигался по большому помещению ванной комнаты, «облегчаясь»  временами около унитаза. 
       Когда мне под утро стало уже вполне сносно, я прилёг рядом со своей молодой женой на кровати.
       - Ну, ты даёшь. Если бы у нас это была бы первая брачная ночь, я бы получила тяжёлую моральную травму, - сказала мне Галя.

       Мы покинули номер уже как официальные муж и жена.
       Взяли такси и приехали на улицу Уссурийскую продолжать свой законный свадебный отпуск.
       После женитьбы меня уже не устраивали случайные заработки на хлебозаводе я решил устроиться на постоянные заработки в порт, в швартовую команду, где можно было получить до стопятидесяти рублей в месяц. Я выходил в ночную смену раза два или три в неделю и уже стал сдавать часть своего заработка маме, как глава новой семьи, живущей под одной крышей. Жизнь стала «устаканиваться».

                Расслоение в рядах.

       Поскольку мы были гражданами Страны Советов, то и нести своё высокое звание, мы обязаны были очень высоко. Это Юра Немчинов был достоин заграницы практически сразу после поступления, а мы должны были ещё завоевать высокое звание советского моряка. На третьем курсе мы, наконец-то, удостоились комиссии по получению такого звания, то есть комиссии по открытию заграничной визы. Первым получил такое звание Витя Коротков, будучи членом комитета комсомола ДВВИММУ. Впоследствии он так и остался в "духе" и стал протестантским священником, финансируемым корейской церковью. Серая масса, к которой примыкал, и я проходила «допрос» в комитете комсомола, где было очень важно ответить на все политические вопросы текущей современности. Знание Анджелы Дэвис и Луиса Корвалана тогда было обязательно.
       Я успешно прошёл этот «допрос» и заслужил визу и загранпаспорт, который и позволил мне в очередную плавательскую практику пойти на учебном судне «Профессор Ющенко» пойти на юг, а кто не прошёл этого "чистилища" собрались, по-прежнему, на север нашей страны на УПС «Меридиан».

       Мы сначала загрузили на Сахалине огромные рулоны с бумагой, которые полностью заполнили наше судно, а потом отправились на юг, где я ещё не разу не был. Зачем-то перед большим путешествием мы зашли в Японию, где руководитель практики Александр Николаевич Рвачёв настоял, чтобы мы сошли в порту Японии в полной форме №3. Мы, конечно, подчинились этому приказу, но поскольку никто из нас никогда не был в Японии, то  первое место, куда подошёл весь курс был японский газетный киоск, где продавался журнал «Play Boy», который приковал наше внимание. Денег на него у нас не было, но смотреть его было можно, и мы с интересом группами рассматривали  его содержание, тыкая пальцами на понравившиеся места. Рвачёв решил, что это уже лишне и на другой день мы пошли уже на берег в гражданской одежде, которая уже была у каждого от предыдущих индивидуальных практик.
       УПС «Ющенко» был гораздо удобнее как для жизни на нем, так и для учёбы. На судне была даже оборудована учебная штурманская рубка, в которой мы проводили большую часть своего времени, занимаясь астрономическими измерениями и вычислениями. Мы входили в рубку на рассвете, в полдень и на закате, проверяя по своим измерениям правильность курса нашего судна. Между курсантами и преподавателями развернулось соревнование по лучшей точке по СКО (средне квадратическая ошибка). Лучшим астрономом среди нас был признан Сергей Личманюк, который определялся в открытом море даже лучше, чем руководитель астрономической части нашей практики Александр Панасенко.
       Спускаясь вниз мы наблюдали, как меняются широты и с ними меняется облачность всех типов, которых невозможно наблюдать в средних широтах. Так мы дошли до Сингапура, где была кратковременная остановка без выхода на берег на огромном рейде Сингапура, где стояло не меньше пары сотен различных судов под всеми флагами. Залившись питьевой водой и топливом, мы отправились дальше осваивать Индийский океан. Безбрежность серой воды и тишина, нарушаемая только шумом двигателя нашего судна встретила нас после прохода проливов. И там и тут нас сопровождали дельфины, путающиеся под форштевнем судна, как кошки перед хозяином. Кстати, есть такое мнение, что дельфины это те же собаки только морские и у них те же собачьи привычки стайности и живут они по законам стаи, где нет место жалости, а есть лишь одна целесообразность выживания.

                Пришли в  Мадрас.

       На момент нашего прихода в порту была объявлена забастовка  и поэтому нас поставили на рейде, где мы и простояли сорок дней. Жизнь стала более чем однообразная, а поскольку практику надо было отрабатывать, то мы, по-прежнему проводили астрономические вычисления, пользуясь своими секстантами. По-прежнему, лидером был Сергей Личманюк. Солнце каждый день двигалось по одному и тому же пути, как и звезды, которые просто «пригвоздились» на поверхности неба. Я, по-прежнему, занимался своим  физическим развитием, которое и принесло мне неожиданный результат. Когда на судне решили провести спартакиаду среди курсантов. Неожиданно для себя и для других я стал лидером по всем  упражнениям, которые надо было исполнить. Выше меня по физическому развитию был только Петя Киселев, который был к тому же ещё и больше и тяжелее меня. В результате благодаря мне вся наша группа завоевала первое место. Я, по-прежнему, не сбавлял темп по занятиям спортом по своей методике. На судне я легко мог подтянуться на турнике не менее тридцати раз (впоследствии уже будучи третьим помощником мой рекорд был уже 50 раз).
       В конце концов, нас поставили к узкому причалу, вдоль которого медленно и тихо передвигались чёрные маленькие портовые краны, работающие на гидравлике. К каждому крану был подведён источник воды в виде труб для приведения в движение всех крановых механизмов с помощью гидравлики. Краны были построены ещё сто лет назад британскими колонизаторами, но действовали они до сих пор исправно. Выйти на эти узкие причалы в ночное время суток, которое начиналось сразу после захода Солнца, никому не хотелось, потому что по причалу бродили в разные стороны огромные тараканы размером, напоминающие наших майских жуков. Тем не менее, местные докеры ходили среди них босиком. И я не разу не видел, чтобы кто-то хоть раз раздавил этих мерзких тварей, которые как-то умудрялись пробегать между ногами проходящих рабочих. Довольно часто я стоял ночную вахту вместе с местным вачманом, то есть наблюдающим человеком (watch man), который сказал мне, что он индусский коммунист. Для меня это было очень приятно. Я видел, как живут люди в Индии и всей душой желал им перестроить свою жизнь так, чтобы никогда больше они не знали нужды, как живём мы (а ведь мы жили неплохо, считал я).
       После постановки к причалу нас выпустили в город, который поразил нас масштабом своей нищеты, которая просто лезла в глаза повсюду. Нам выдали наши командировочные гроши. Сразу после выхода за портовые ворота за нами стали увязываться нищие слезливые мальчики, протягивающие к нам руки. Помполит предупредил нас, что ничего подавать им было нельзя. Этим предупреждением  пренебрег Шура Анисимов и, поэтому весь его выход в город сопровождался плачущим нищим мальчиком, требующим от него ещё и ещё...
       Я отмахивался от нищих, как от дворовых собак и ко мне они не приставали. Но выданные нам деньги жгли наши карманы, и мы пошли на рынок «спустить» их. Рынок был таким же нищенским, как и всё тут. Ничего не привлекало нашего внимания. Я, в конце концов, решил купить что-то чисто индуское и выбрал маленького медного Будду. Спросил торговца, сколько он хочет за фигурку, и получил ответ сто рупий, то есть почти все, что нам дали на выход в город. Я в возмущении отшатнулся и пошёл прочь. В этой жаре ходить не было никакого удовольствия, и мы, в конце концов, пошли обратно на судно, но торговец, который продавал Будду, последовал за нами. Торговец по мере нашего продвижения всё уменьшал цену на Будду, выкрикивал  всё уменьшающиеся цифры. Мне он уже стал просто неприятен и, когда уже перед воротами он произнёс десять рупий, то я, минуя его, быстро зашёл в портовые ворота, в которые он уже не смог войти.
       Пока мы гуляли по Мадрасу, мы зашли в его «спальный район», где прямо на улице в картонных коробках жили семьи вдоль проезжей части. Они спали и ели там и, по-видимому, там же и делали своих уродливых детей, поскольку других мест для этого в этом районе не было предусмотрено. Рядом передвигались в полном  беспорядке яркие разрисованные грузовики, которые постоянно сигналили. Этот шум надоедливых индусов быстро надоел и нам всем.
       Судно встретило нас мерным шумом кондиционера, где индусская реальность уже не мешает жить, кроме кормы, на которой индусы развернули свою кухню. В этой кухне они всё время готовили только одно блюдо – рис в большом широком казане, обильно сдобренный кари. Там же около кухни был сооружён импровизированный туалет, висящие с кормы доски и прикрытый брезентовыми рогожами. После каждого посещения туалета индусы обмывали свои функциональные органы из бутылки водой. Мне казалось это диким, но с возрастом я понял, что это самая гигиеничная процедура со своим телом. Более того я узнал, что так делают все мусульмане. Сегодня практически во всех гостиницах в туалетных комнатах присутствует биде.

                Бангкок.

       В Мадрасе после выгрузки бумаги мы загрузились рогами и копытами, которые были предназначены для Таиланда. Впереди был цивильный Бангкок, к которому помполит нас готовил, как криминальному городу.
       В Бангкоке мы встали на рейде реки Чао-Пхрая, где вокруг нас носились мощные и быстроходные длинные лодки, на которых местные пираты промышляли воровством с судов стоящих на рейде. Говорят даже, что они воровали швартовые концы, особенно синтетические, из которых потом уже делали поделки, которые нам же и продавали.
       Как и положено, перед каждым портом мы получили инструктаж от нашего помполита о правилах поведения  в незнакомом порту. Нам было предписано ни в коем случае не отделяться от своих групп, и мы пошли в этот "страшный город".
       Целью нашего посещения были дешёвые джинсы, которые мы, в конце концов, нашли в одном из закоулков Бангкока. Самыми дешёвыми джинсами были синие расклешённые «траузера», которые мы понакупили буквально все, тем более что нам их отдавали почти по оптовой цене. Побродив по этим «бандитским» районам ещё немного мы отправились на узкий быстроходный катер, который и доставил нас на судно, уже заканчивающее разгрузку на реке Чао-Пхрая.

                Сингапур

       Следующий порт был Сингапур.
       В Сингапуре мы все уже сошли на берег в своих новых «траузерах»  и эта одежда на долгое время стала нашей форменной одеждой даже в стенах училища. Рейдовый катер доставил нас к маяку Рафлс сразу за которым уже начинался китайский торговый China-town  в котором каждая улица состояла из сплошных лавок, впрочем, как и в Японии. В отличие от грязной Индии и «бандитского» Бангкока  мы здесь столкнулись с восточной цивилизацией европейского типа, где даже торговаться было не принято. Здесь мы впервые истратили деньги на водянистое мороженное и кока-колу. Я, как и другие купил какие-то косметические наборы для продажи во Владивостоке и калькулятор, нужный для астрономических подсчётов.
       Комфорт чувствовался на всём протяжении нашего путешествия по Сингапуру. Китайцы промывали со щёткой и порошком каждый метр своей территории перед своими магазинчиками. Позже даже «жвачку» в Сингапуре купить было невозможно. Сама акватория Сингапура была голубая с примесью желтизны, но несколько мутноватая из-за различного рода тропических взвесей. В Сингапуре мы запаслись арбузами и другими фруктами, которые уже потом ели практически до самого подхода Корее.
        После выгрузки в Японии гранитных могильных плит мы отправились во Владивосток.

       Во Владивостоке меня на причале ждала вся моя семья, которая теперь уже состояла из моей мамы, моей сестры и моей жены Гали, которая привела на встречу ещё и свою подругу Олю Кириленко.
       После краткого захода в роту я был отпущен в город Уссурийск, ставший на какое-то время моей малой родиной.
       В Уссурийске под одной крышей жила моя семья и Галя, которая, по-прежнему, вела себя независимо по отношению к моей семье, однако, все вместе уже стали даже разговаривать друг с другом.
 
                Военка

       Приближалось время окончания нашего окончания училища. На рукаве у нас уже красовалось пять лычек и жить мы стали более свободно. Местные часто уезжали ночевать домой, среди них был уже и я. Впереди у нас была последняя военная практика на присвоение звания лейтенанта подводной лодки. Нас опять разделили по потокам, и я попал в поток, базой которого была бухта Ракушка, что в Ольгинском районе. Это было довольно далеко от Владивостока и занимало часов пять езды на автобусе. Приехали мы туда под вечер. Будучи уже почти офицерами мы подзарядились спиртными напитками, дабы скоротать столь длинный путь. Некоторые из нас приняли «на грудь» несколько выше нормы, и их приезд в гарнизон был отмечен возгласами «Эй военные!». Особенно в этом преуспел Игорь Петраченков, который сам уже когда-то служил. Его с трудом завели в мощное помещение казармы и уложили спать.
       Нас поселили вместе  с матросами срочной службы в одних казармах, где первый день мы даже не знали чем заняться. Чтобы убрать эту неловкую ситуацию командир гарнизона пустил нас на самотёк. Нас это вполне устроило и мы с утра брали только хлеб, который уже поедали, уходя на берег чистейшего моря и мелкого песчаного пляжа сравнимого только с пляжами Гавайских островов. Подходя к пляжу, мы собирали по пути грибы, а на самом пляже ловили рыбу и крабов, которых и употребляли в пищу. Обычно мы проводили там весь день и возвращались только на ужин. Мы купались в чистейшем море и нежились под Приморским мягким солнцем, занимаясь каждый своим делом.
       Я, как правило, брал из местной библиотеки книги, которые прочитывал уже, будучи на пляже. Как-то раз я решил побродить один  по местным окрестностям. После того как я обследовал лесные массивы я вышел к обрывистому берегу моря. Стоя на краю обрыва, я слушал шум воды, которая билась в скалу внизу метрах в десяти с лишним. Пока я стоял, решил, что было бы неплохо спуститься вниз, а потом по берегу пройти в то место, где берег был значительно положе. Я нашёл вполне приемлемый спуск к берегу моря и медленно спустился к самому морю. Море внизу уже не просто билось о скалы, но и сильно шумело. Я пошёл по берегу, но в процессе своего движения увидел, что вдоль берега было невозможно пройти из-за узкой полоски земли, за которой уже было глубокое чистое море. Пройдя, таким образом, некоторое время я понял, что выход у меня только один – подниматься почти по почти вертикальному откосу опять наверх.
       Короче, я понял, что «попал». Страх и волнение охватили меня, потому что помочь мне было некому. И я стал забираться на этот "клиф", боясь сорваться или потерять опору для рук или  ног. Мне было очень жарко, а ладони были мокрыми от пота. Слава Богу, подъём не подвёл меня, как не подвели меня мои руки и ноги и я добрался до края обрыва и перевалил своё почти изнеможённое тело на ровную  поверхность, где несколько минут полежал, чтобы набраться сил. Потом я понял, что поступил как безответственный дикарь в погоне за своими ощущениями.

       Это безделье привело к тому, что некоторым из нас захотелось более острых ощущений, благо деньги уже у всех водились. Алкоголь сделал своё дело, и одна наша группа после принятия спиртного устроила в посёлке небольшую заваруху, после которой  нас срочно собрали всех в гарнизон для отлова нарушителей порядка, которых мы вылавливали в местных лесах. В конце концов, все были пойманы, а злостных даже посадили на гауптвахту, которая находилась в соседнем селе Тимофеека. Среди отсидевших был мой друг - Валера Шкуренко. Они отсидели по десять суток, а нам было закрыто вольное передвижение и мы теперь должны были каждый день посещать места своей стажировки, то есть подводные лодки, на которые нас и привезли. Подводные лодки стояли прямо у пирса, где мы спускались в их огромные чрева, распределяясь уже внизу по командам. Мы все осваивали пост БЧ-1, который включал штурманскую рубку и гирокомпасную, в которой находилось сразу три гирокомпаса, а также три гироазимута и три гировертикали для ракетной стрельбы, поскольку наши подводные лодки были начинены баллистическими ракетами. Моя подводная лодка была нацелена на Шанхай. В тройном комплекте приборы были для обеспечения надёжности. Всё это хозяйство было в ведении старшины штурманской группы Ковалёва, усатого крепкого добродушного парня, который и поддерживал порядок на своём посту. Пост был довольно просторный в масштабах этой подводной лодки. Однако, старшина Ковалёв в основном он был занят подготовкой дембельского альбома, который был действительно хорош. Ему помогала вся команда поста.
       Иногда мы выходили в море, и тогда мы получали морской паёк в виде тараньки из больших жестяных банках и сгущёнку.
       На выходе в море мы должны были протирать спиртом все наши изделия, но поскольку для протирки спирта нам нужно было немного, то часть этого спирта улучшало нам настроение. Спирт был положен только старшинам и будущим офицерам, то есть нам. Благодаря пайку и спирту нам даже нравились эти выходы в море. В море мы все одевались в марлевые «разухи» и отличались друг о друга только по головным уборам. Естественно лучший головной убор был у нашего командира. В тот момент, когда мы стояли на рейде в надводном положении, мы пристрастились к рыбалке на камбалу, которую мы ловили прямо сидя на корпусе подводной лодки на леску с несколькими крючками. Обычно мы вытягивали сразу по нескольку камбал, на несколько крючков одна из которых тут же шла под наживку для лова новых камбал.
       Когда время военной практики было завершено, мы стали носить уже по шесть лычек на рукаве.
       Наступило время диплома и распределения на работу.


                Следующий этап

       Для мамы это было время тоже ответственное, поскольку согласно договору, подписанному с администрацией СМУ, она должна была получить квартиру в Уссурийске от своего строительного управления.
       Мы уже знали в каком доме она получит квартиру, но обстановка складывалась так, что кому-то квартир могло не хватить. Ей была предварительно распределена двухкомнатная квартира в центре города на третьем этаже. Её подруга Валя Зуйкова посоветовала вселиться в эту квартиру нелегально и внести туда свои вещи, которые должны простоять там не менее полугода, чтобы против неё уже возбуждали дело о её выселении. Я со своими шестью лычками решил ей в этом помочь. При наличии жилья в Уссурийске я мог рассчитывать на распределение во Владивостоке, так же как и и поженившийся на местной уссурийской женщине Батютин.   
       Вечером мы подошли к двери этой квартиры, я взломал замок и поставил в дверь свой. Мама осталась ночевать на новом месте жительства. Мы со своей женой Галей принесли ей всё необходимое, а сами вернулись к себе на Уссурийскую. Оба жилища были друг от друга всего в двух кварталах. Так началась наша осада, когда мама возвращалась с работы в своё новое жильё, а мы проживали по соседству. Я постоянно мотался во Владивосток, занимаясь дипломом и ГОСами, которые я успешно, в конце концов, сдал.
       Причём первый "ГОС" у меня был по научному коммунизму. Я в спешке сел на электричку и почти уже опоздал на "ГОС".
       В спешке зашёл в аудиторию.
       В спешке выбрал билет.
       По этому билету у меня не было шпор (на все экзамены я всегда готовил шпоры в виде рулончика бумаги, который можно перебирать в руке, правда я редко ими пользовался, но наличие шпор придавало мне уверенности).
       Я разволновался. Меня пригласили почти сразу к сдаче и я стал что-то нести, что не устроило моих преподавателей. Мне стали задавать дополнительные вопросы, которое только подтвердили мою несостоятельность. Я понял, что уже выхожу на неуд, но в главе комиссии сидела полная женщина еврейка Наталья Клебанова, которая неоднократно мне ставила пятёрки в течение семестра на семинарах. Она бросила мне спасительный круг:
       - Скажите, а какая столица в Белоруссии?
       - Минск, - ответил я, понимая, что надо мной просто издеваются.
       - Хорошо, - сказала она.
       Мне поставили тройку за "гос".

       Несмотря на то что я сдал успешно диплом о теме "Разработка конструкции одногироскопного компаса компаса с жидкостно-индукционным подвесом чувствительного элемента", я не смог получить свой диплом из-за недостатка плавательского стажа, поскольку одна из справок о стаже была со стороны военных, а там перепутали моё отчество перефразировав Владленович на Владимирович, а, значит, справка автоматически становилась недействительной. Как ещё в абитуре я не смог получить мамин денежный перевод на своё имя из-за отчества и в течение трёх суток жил на голодном пайке. Пришлось обратиться за помощью к начальнику военно-морской кафедры капитану первого ранга Веселку об исправлении  этого документа. И, хотя, ситуация была несколько смешная я всё равно купил виски "Black Label" в валютном магазине, чтобы ситуация разрешилась в мою пользу. С этой бутылкой я попёрся к нему домой по настоянию капитана первого ранга Плаксена. Толстый маленький и важный Веселок принял меня в своём доме на Некрасовоской напротив продуктового Первореченского рынка вполне доброжелательно и в течение месяца я, в конце концов, получил свой единственный диплом о высшем образовании, а вместе с плавательским дипломом.

                Жизнь

       Я так и остался вечным хорошистом и не смог перегнуть эту планку, да, и не хотел никогда, которая стала верхом в моей жизни.
       Примерно в те же сроки Галя защитила диплом в своём техникуме и получила распределение на работу во Владивосток. Одновременно она получила служебную квартиру, как техник–смотритель в ЖКО при железной дороге в «серой лошади», которую построили пленные японцы сразу после войны в самом центре Владивостока. Ей дали коммунальную комнату с потолками около четырёх метров, куда мы въехали с нашей родившейся дочерью, рождённой в Краснокаменске.
       Дочь Женя родилась весом 4100 грамм и изначально сразу стала самостоятельным ребёнком, который стал мешать нам спать только тогда, когда мы переехали во Владивосток. Мы с женой по очереди вставали к её постели и днём ходили уже как сонные мухи. Наша квартира во Владивостоке была на пять хозяев с общим входом и толстыми стенами, за которыми не было слышно лаже собственных соседей. Первого своего ребёнка Женю я заснял своей фотокамерой «Сменой-8» в разных ракурсах, где она выглядела вполне радостной и весёлой, какой  в принципе она в основном и была.

 

       Постоянной работой у нас стала стирать пелёнки и подгузники, которые с трудом сохли в сыром климате Владивостока, поэтому приходилось их ещё и отглаживать, чем занимался, в основном я.
       От мамы со временем отстали, и она оформила полученную квартиру в свою собственность. После юридического оформления квартиры, она уволилась со строительного управления и решила начать зарабатывать деньги в море, в качестве экономиста на плавбазе, потому что моя сестра поступила в Гнесинское училище в Москве и ей постоянно нужны были деньги, кроме того, она считала, что последние годы на приличной работе поднимут её будущую пенсию, в чём она,  ошиблась, так как государство равных возможностей никому не даёт выскользнуть из рамок равенства.

                Работа в море

       Я получил звание четвертого помощника капитана и пошёл в кадры, где меня распределили к инспектору по кадрам Рябову, с которым я провёл почти всю свою плавательскую жизнь. В группе судов инспектора Рябова были в основном только «повенцы» и «пионеры» основным направлением которых летом была «полярка», а зимой южные моря.
       Я приступил к работе летом, а значит,  первым моим рейсом был полярный завоз. Меня вызвали на судно под вечер. Благо моя квартира была рядом с отделом кадров, буквально в соседнем доме в одном дворе с отделом кадров плавсостава пароходства. Это было для меня очень неожиданный вызов, но поскольку мне предложили сразу приступить к должности третьего помощника капитана, минуя четвёртого, что, по крайней мере, по окладу было на тридцать или сорок рублей больше, то я с огромным удовольствием пошёл сразу на судно принимать дела.
       Моим первым судном было судно типа пионер «Пионерская Зорька» было под командованием капитана из легендарной династии Табакарей. Моё судно возглавлял капитан Константин Аркадьевич Табакарь, сын капитана Табакаря, героя социалистического труда.
       Дела я принимал у выпускника "средки" значительно старше меня с большими пшеничными усами и слегка нервного третьего помощника, который страшно рвался в отпуск. Он в своё время закончил "средку" и наконец дослужился до третьего помощника.
       Несмотря на то, что в теории я довольно много знал, но первым моим делом, которое я должен был сделать, было – это напечатать судовую роль на машинке, которую я видел первый раз в своей жизни. Судовую роль я печатал с ошибками, и потому мне пришлось её перепечатывать раза три или четыре, но, в конце концов, судовая роль была мною напечатана, и я пошёл уже под утро оформлять наш отход.
       Часть работы по отходу с пожарными и карантинными службами сделал мой сменщик, и я после того, как выполнил свою первую работу принялся исполнять свою первую командную должность на баке, в качестве командира швартовой команды. После отшвартовки я глубоко за полночь лёг спать в свою законную каюту на втором этаже судна.
       Утром я встал на свою первую вахту, где познакомился с капитаном, который много дал мне в жизни как капитан.
       Константин Табакарь был очень крупный мускулистый мужчина с огромными чёрными усами и громким голосом, которому не хотелось противоречить, потому что все, что он говорил, было истиной в последней инстанции. А требовал он только одного - исполнения устава морского флота. Довольно быстро я понял, что устав написан кровью и его неисполнение чревато...

       Мы вышли в Японское море, где нас тут же настигли дельфины, сопровождавшие нас до самого Сангарского пролива. Впоследствии я уже не обращал на этот факт никакого внимания, потому что это уже повторялся неоднократно. После того как мы зашли в Охотское море нас встретили японские рыбаки, промышлявшие наши рыбные ресурсы. Они по ночам включали свои мощные люстры и собирали на свет нашего кальмара. Люстры были настолько мощные, что они своим светом освещали пол моря, как свечение похожее на Северное Сияние, только гораздо мощнее.

       В отличие от моего первого рейса на учебном судне мы пошли вдоль побережья, минуя Питер, а я спешно корректировал карты и лоции, чтобы они соответствовали истинному положению дел. Мне приходилось этим заниматься всё свободное время после вахты. Так продолжалось до самого порт-пункта Провидения. Моей неотложной работой было обеспечивать безаварийный путь судна. Впоследствии я также научился на таком же принципе постепенности создавать учебный курс для студентов, когда уже работал преподавателем банковского дела в британском колледже в Москве.
      
       Бухта Провидения была очень обособленным участком моря с относительно узким входом в неё со стороны моря и с одной улицей, которая располагалась на одном из берегов этой бухты. Эта была единственная и центральная улица в этом посёлке, а с другой стороны бухты располагался небольшой аэродром, посещаемый небольшими самолётами типа Ан-2, которые я уже видел в Степногорске. Именно на таком самолёте мы везли мою бабушку, которая запаслась несколькими пакетами для благополучного перелёта. Прилетела она очень бледная, но счастливая, что всё уже позади и больше не будет воздушных провалов, которые вытаскивали из её хрупкого тела последние остатки пищи.
       Улица в Провидении состояла из двух десятков трёхэтажных  домов и деревянных помостов вдоль них, которые выполняли роль тротуаров. Здесь были небольшие продовольственные магазины, и даже двухэтажный универмаг, в котором было много товаров, которые невозможно было купить на «большой земле», например, шубы. Мы также привезли им продовольственные товары, и даже арбузы. Было довольно сыро и прохладно. Экскурсия по посёлку быстро наскучила, а забираться на каменистые  кручи, на которых произрастала голубика я не стал и спустился в маленький порт, рассчитанный максимум на три небольших судна и после оформления в портнадзоре прихода и отхода вернулся к себе в каюту. Начинался длинный полярный день, и мы отправились дальше развозить снабжение по всему северу.

       Мы вошли в Берингов пролив, миновав который отправились на запад. Сразу после прохода пролива показался лёд, который временами перерастал в плотный паковый, и мы некоторые участки смогли преодолевать только с помощью ледокола, сопровождавшего нас в этих суровых местах. Не редко мы шли "на усах", которые мы заводили через якорные клюзы и тогда мы сливались с ледоколом в единое целое. По пути мы подходили к порт-пунктам, которые мы и должны были снабжать.
       Поскольку я был третьим помощником, то я обязан быть ещё и старшиной баржи типа "северянка". Баржи мы везли с собой. Выгрузка барж осуществлялась в тихую погоду, которая в этот летний период времени была почти всегда. В мою "северянку" вмещалось около пятисот бочек с соляркой, которая была очень нужна жителям порт-пунктов. Технология выгрузки была следующая: сначала мы доставляли на берег трактор. Этот трактор и вытягивал потом бочки из баржи, связанные тросами по 12 штук. На берегу, мы уже расставляли эти бочки на свободных местах для выгрузки. Рядом поверхность пляжа была заполнена пустыми бочками, которые ещё не успели вывезти. Обратным рейсом мы заходили в эти же порт-пункты и собирали бочки в свои трюма.
       Так мы дошли до самого Певека. Поскольку Солнце не садилось никогда, то спать в принципе не хотелось, и усталости практически я не ощущал и поэтому между выездами в порт-пункты я заходил в штурманскую рубку, чтобы откорректировать теперь уже секретные карты на наш дальнейший уже северный путь. Для того чтобы отдохнуть я закрывал свою кровать специальной занавеской для придания иллюзии ночи. Мы работали по двенадцать часов через двенадцать, что в конечном итоге, было довольно утомительно. Табакарь всё время проводил на мостике и только временами спускался к себе в каюту, чтобы "размяться" с буфетчицей и тогда на мостике его заменял либо высокий и худощавый усатый второй помощник, либо старпом Кацман, маленький еврей с богатым опытом мореплавания. Он всё время хотел поделится своим опытом, а благодарными ушами были только мои уши и потому у нас установились добрые отношения. Он также хотел поиграть со мной в шахматы, но я так и не научился хорошо играть в шахматы, как впрочем, и в другие настольные игры и полной гармонии отношений у нас не получилось. Кацман при всей своей нарочитой старпомовской строгости был очень мягким человеком, который как настоящий еврей не хотел никому  докучать.

                Певек

       В Певеке я получил аванс для экипажа, после выдачи которого я обнаружил у себя излишки в размере тридцати рублей, что мне понравилось. Впоследствии, я всегда выдавал зарплату с излишками, которое появлялись в том числе из-за щедрого морского характера, где мелочь не брали. Экипаж немного «расслабился». (Гораздо позднее, когда я уже был женат на бухгалтере Лене она сказала, что любой излишек или недостача может "выйти боком" и она всю ночь сводила баланс, пока он не сводился его до копейки).
       Особенно «расслабился» один из наших трактористов короткий и жилистый бывший уголовник весь в наколках. У него был хищный злобный взгляд небольшого волка, ненавидящего весь мир. Несмотря на свою активность, он был неприятен всему экипажу. Табакарь запретил ему выходить на берег и он, будучи как-то страшно пьяным, пошёл в его каюту на разборки.
       Я застал этот момент, выйдя из своей каюты.
       Он вытащил нож и стал орать:
       - Табакарь, выходи! Счас порежу тебя!
       Чувствовалась, что от него действительно исходит опасность и подходить к нему не хотелось. Я стоял невдалеке и ждал развития дальнейших событий. Кацман позвал нескольких матросов с нижней палубы, а Табакарь тем временем вышел навстречу к страшно пьяному человеку и каким-то образом выбил у него нож, дав ему сильно в рожу. Нож упал, его поднял я, а подоспевшие матросы уже стали скручивать буяна верёвками.
       - Вызывайте милицию, - сказал Кацману Табакарь и зашёл к себе в каюту расслабиться.
       Кацман дал боцману распоряжение изолировать тракториста на баке и стал вызвать милицию.
       Милиция предложила нам самим доставить его в отделение, и я стал готовить свою баржу для его доставки.
       Со мной поехали ещё двое матроса и крепкий газоэлектросварщик, бывший десантник.
       Я доставил тракториста к причалу, где его забрала милиция и больше я его в своей жизни не видел.

       Следующий пункт нашего назначения был остров Врангель.
       Карты на Врангель у меня были уже давно готовы, и я уже приблизительно представлял то место, где располагался заповедник белых медведей. На острове была метеостанция, где жило десяток человек круглый год. Остров чем-то напоминал остров Буян из сказки Пушкина. Он был почти голый своей округлой голостью. 
       Причальная полоса для баржи была довольно узкая, и бочки приходилось катить почти сразу в горку и там же их оставлять. Хорошо, что причальная полоса была из небольшой  гальки, в которой бочки не «тонули» и не «зарывались», как в песке. Я нашёл там даже время походить по окрестностям, где и нашёл бивень моржа, который со временем потерялся в связи с моими переездами. На острове было ещё полярная станция с двумя десятками людей. По нему бегали пугливые песцы, а на скалах жили тупики с красными огромными попугайными носами.
       Остров Врангель мы покидали при тихой погоде и как бы даже с некоторым сожалением. Остров постепенно исчезал сначала из нашего вида, а потом и экрана радиолокатора "Дон".

       Последним пунктом нашего назначения в "полярке" был город Анадырь. Не зря он стал столицей Чукотского округа, так как из всех мест на севере он был самым городским местом в этом округе. В порту Анадырь было множество улиц выстроенных вокруг голых сопок из многоэтажных домов высотностью до пяти этажей. Там всё было как в настоящем городе и рестораны и школы и больницы. Сам порт был довольно большим с широкой причальной стенкой, вдоль которой умещался не один десяток судов. В нём была даже проходная в порт с всеми атрибутами охраны. Короче мы стали постепенно входить в цивилизацию, где местным жителям чукчам не было места. Их места – это порт-пункты на берегу, где можно сразу после выхода из чума сразу попасть в дикую природу и сесть на оленей, которых в Анадыре совсем не было. Говорят, что губернатор Чукотки, Роман Абрамович сделал  Анадырь ещё лучше.

                Возврат

       Была уже вторая половина лета, и времени на "полярку" у нас уже не было, и мы с полными трюмами пустых бочек отправились обратно во Владивосток.
       Во Владивостоке меня уже ждала служебная квартира моей жены с моей дочкой Женей, самостоятельным и вовсе не капризным ребёнком. Погулять во Владивостоке мне не пришлось. Если бы моя жена не приехала ко мне на судно, то я бы и не виделся с ней перед новым рейсом, но она приехала на рейдовом катере, оставив Женю на попечение своей подруги Оли Кириленко, у которой тоже была малолетняя дочь Света с врождённым пороком сердца. Она, по-прежнему, жила под мостом в неблагоустроенном двухэтажном доме с мужем Мишей, который работал в пароходстве на должности супервайзера.
       Впоследствии Оля для нашей семьи была не один раз палочкой-выручалочкой, поскольку далеко не каждый раз при заходе в родной порт я мог покинуть судно, а Галя почти всегда находила время приезжать ко мне на судно, как на рейд Владивостока, так и в ближайшие порты, куда наше судно заходило. Это был и порт Находка и порт Советская Гавань и порт-пункт Славянка. Для меня всё это было уже естественно, и мы в моей каюте делили узкую морскую койку на двоих.

       Как и положено для "пионеров" следующий наш рейс был расписан на юг.
       Первым южным местом для нас стал северокорейский порт Раджин, где мы стали грузить цемент в мешках, который утопил наше судно так, что борт его еле выглядывал из-за причала. После того как мы только что провезли пустые бочки, мы сами были как пустая гулкая бочка, а цемент на просто "утопил". Метацентрическая высота поднялась на максимум.
       Там я впервые пошёл в интерклуб, который я с внешней стороны видел и раньше в порту Находка, но туда советским морякам был вход воспрещён, как и многое другое, что было воспрещено в то стабильное, но непростое время.
       В Раджине нас привезли в интерлуб на маленьком автобусе и мы успели посмотреть на "демократическую" Корею, которая чрезвычайно напоминала наши города в Казахстане своими стандартными строениями.
       Естественно мы нигде не останавливались, а только наблюдали из окна автобуса за жизнью простого народа, обряженного в в телогрейки. На ногах их всех были тонкие резиновые кеды одной масти.
       Автобус подъехал непосредственно к входу в интерклуб, где уже была другая обстановка под золото.
       В клубе было довольно прохладно и корейские "товарищи" сразу пригласили за стол и предложили согреться "мягкой" корейской водкой.
       Затем нам подали "самовар", специальное блюдо для почётных гостей, состоящее из сотни ингредиентов но в основе, которого было собачье мясо. Мне данное сытное блюдо очень понравилось, кроме того, на столе было масса всяких салатов.
       Это был праздник желудка, который после "полярки" был нам очень кстати.
       Сытые и довольные мы отправились к себе на судно. Утром ни у кого из нас даже не болела голова. Вот такая она корейская водка на основе риса, в отличие от нашего "магаданского сучка", с пробкой козырьком, для удобного открывания, от которого у меня, как правило, болела голова, как от суррогатов, которые иногда попадаются и сейчас в наших магазинах.

       Константин Аркадьевич рассказал, как когда-то с его отцом произошёл курьёзный случай в этом же порту.
       Его судно также грузилось цементом неожиданно произошёл конфликт между нашим матросом-тальманом и местным докером-корейцем.
       Конфликт созрел до такой степени, что кореец стал громко доказывать свою правоту за что и получил от нашего матроса прямо в "дыню", отчего последний упал прямо на месте конфликта в трюме.
       Докеры были возмущены таким поведением "белого" и прекратили свою работу, требуя извинения от матроса.
       Конфликт дошёл до капитана.
       Корейцы стали требовать наказания тальмана и остановили работы.
       Капитан сказал, что накажет своего матроса.
       На вопрос, как он это сделает, капитан ответил, что вздёрнет его рее.
       Корейцы сильно задумались, созвали митинг и стали просить за своего обидчика.
       Капитан после сытного обеда вышел к на мостик и сказал, что он отменяет своё распоряжение о рее и извинился перед докерами за своего матроса и корейцы, прежде чем возобновить работу, отметили митингом победу рабочего класса, в число которого входит и опальный матрос.
       Как сказал сам Табакарь "они как дети, всё воспринимают за чистую монету".

       Вот такая она Корея, страна утренней свежести. Южная Корея несколько более прагматичная, хотя у неё есть свои странности по части евангельской религии, в которую они "вкачивают" довольно много денег. Об этом может более подробно рассказать мой однокашник Витя Коротков, который получил там религиозное образование.

       Покинув порт Раджин мы направились в порт Мадрас, где я уже был в студенчестве.
       Как обычно, был заход в Сингапур для пополнения запасов и затем уже Моллукский пролив, в котором, по сообщению наших руководящих органов процветало пиратство, но нас сопровождала только ночная музыка цикад.
       В порту Мадрас ничего нового я не увидел.
       Индия, по-прежнему, бедствовала и уже к этому совсем привыкла. Другой жизни у них пока ещё не было.
     Обратно нам загрузили гранитные плиты, которые были доставлены в Японию. Думаю, что это были могильные плиты и мы вернулись домой.

                Отпуск       
               
       Так я доработал до своего первого отпуска.
       В первом своём отпуске, который по продолжительности был чуть больше полугода. Я занялся семьёй в нашей «серой лошади», где мы тогда и проживали. Квартира в Уссурийске была просто забронирована, поскольку мама устроилась  на работу на плавбазу "Рыбак Камчатки" экономистом и находилась в рейсе, где-то в районе Камчатки.
       Как-то она приехала во время моего отпуска проверить состояние своей квартиры и заодно решила заскочить ко мне.
       Я с огромным удовольствием встретил её в помещении морского вокзала и предложил сходить в гости ко мне, где она могла бы встретиться с моей семьёй и со  своей внучкой, но она категорически отказалась это сделать из-за острой неприязни к моей жене. Я пытался выслушать её и понять, что же мне теперь делать в своей ситуации, когда у меня любящая меня жена и стала подрастать дочка, не без способностей, которая уже давно стала ходить в детский сад, расположенный на первом этаже нашего дома. Никакие аргументы в пользу посещения моей квартиры не действовали и мы, в конце концов, вынуждены были просто расстаться с мамой, где её последними словами были:
       - Живи счастливо, сын мой, если сможешь без меня.
       Мне такой подход не очень нравился, и я попытался перевесить свои проблемы на Галю, которая тоже имела свою непримиримую позицию.
       Она говорила:
       - Пусть приходит в гости, а сама я навстречу к ней не пойду.
       Так они и остались в состояние непримиримости долгие десять лет.

                Опять жизнь
 
       Тем не менее жизнь продолжалась сама собой и после длительного отпуска меня направили на т/х "Свирск", небольшое судно типа "Повенец", который был чуть ли не на тысячу регистровых тонн меньше "Пионера", на котором я работал, где капитаном был герой социалистического труда Козаков.
       Он был полной противоположностью капитана Табакаря.
       Козаков почти не имел вредных привычек.
       Ростом он был пониже меня и несколько худощав, но кофе, которое он пил также как и постоянное  курение делало его очень выносливым человеком, который почти не спал, особенно во время перехода. Как-то давно я читал Гончарова "Фрегат Паллада", где он описывал своё путешествие на этом фрегате в Японию. Гончаров был сугубо штатским человеком, но большим курильщиком и эта его привычка помогла ему справляться с морской болезнью к зависти остальных членов экипажа. Я после же каждого отпуска в первые пару дней чувствовал её до тех пор пока полностью не привыкал к качке.
       Поскольку он всё равно не спал, то всё время находился в рубке.
       Он носил грубый шерстяной толстой вязки серый свитер типа водолазного, выполненный мастерски, который он сменял на форму во время захода в порт.
       Козаков никому не доверял и, возможно, он был по-своему прав.

       С отцом Табакаря как-то произошёл случай, когда он на своём "либерти" шёл вдоль Сахалина в Татарском проливе и сильнейший ветер выбросил его судно с большой парусностью на берег. Поскольку ничего страшного уже не могло быть, то капитан приказал всем спать кроме вахты. Утром капитан проснулся от страшных ударов по корпусу.
       Капитан выглянул в иллюминатор и увидел, как пограничник на коне бьёт прикладом в борт судна.
       - Уходи отсюда, капитан! Здесь стоять не положено!

       Судно это до сих пор стоит в запретной пограничной зоне. Я его видел в бинокль, проходя вдоль Сахалина.
       Так вот Козаков считал, что только одно его присутствие не позволит его судну попасть в неприятную ситуацию. Сам же он не мешал штурманам выполнять свою работу.
       С ним я уже работал в качестве второго помощника.
       Первый рейс мы совершили по рыбному завозу, где снабжение мы получали для плавбаз, загружаясь в рыбном порту, который был расположен на противоположной стороне от торгового в заливе Золотой Рог.
       Я и раньше бывал в рыбном порту, но на выходе из залива, когда я в студенчестве работал швартовщиком. Меня туда забрасывали на буксире, где я должен был принять концы какого-то большого "либерти" которое долго не подходило, а мы мёрзли под пронизывающим морским ветром и завидовали швартовой команде, которая до момента швартовки сидела в столовой и пила горячий чай. Положение усугублялось ещё и тем, что мы ждали свои концы на каких-то огромных битенгах, не связанных с основной причальной линией.
       Эта и стала основной причиной, что я захотел подрабатывать по ночам в швартовой команде, что так и осталось у меня благим пожеланием, поскольку позднее была плавательская практика на юг и затем выпуск из училища.
       В этот раз мы были во внутренней части порта, где было много судов и причалы ничуть не уступающие причалам морского торгового порта.
       В рыбный порт пришла опять моя жена, что было для меня неприятно, потому что грузчики рыбного порта просто изощрялись в своих матах, что всегда коробило мне слух. Это были даже не докеры, как в торговом порту, а настоящие грузчики, которые других слов отродясь не употребляли.
       Поскольку я вышел не так давно с отпуска, то я направил жену домой, дабы она не портила себе здоровье прослушиванием грязных матов.
       Самое интересное, что и у меня когда-то в детстве была проблема избавиться от матов. В возрасте 7-8 лет мы собрались на веранде и сказали:
       - Мужики, нам надо перестать материться, а то мат выскакивает из нас произвольно.
       Постепенно всё это стало моим прошлым и я не хотел понимать, что для кого-то мат-это сегодняшняя реальность.

       Как бы то ни было мы снялись в рейс в Охотское море на первую плавбазу.
       Первой плавбазой была плавбаза "Рыбак Камчатки", на которой работала экономистом моя мама.
       Море было почти спокойное, волнение всего три-четыре балла.
       Пришвартовались мы практически без каких-либо проблем к огромным чёрным кранцам монстра, единственного на Дальнем Востоке огромного плавучего завода, на котором работало больше пятисот человек. К этому монстру постоянно швартовались сейнера для сдачи своей продукции. Эта продукция тут же перерабатывалась и в виде консервов выходила из "чрева" этого завода. Мы же привезли банко- и бочко- тару для дальнейшего производственного существования завода, а обратно погрузили в свои трюма сотни тонн консервов, уже готовых к немедленной реализации в магазинах.
       В первый же день я увидел свою маму, которую мне вызвали матросы плавбазы.
       Я попросил капитана сходить к ней в гости.
       Михаил Козаков сказал, что пока выгружают тару, то можно покинуть борт судна.
       С помощью наших грузовых стрел, я сел в железную твёрдую сетку, которую нам предоставила плавбаза и уже через минуту был уже на территории работы моей мамы.
       Мама провела к себе в каюту, которая в несколько раз больше, чем моя. В её каюте был круглый аквариум с рыбками и рабочий стол, который не был завален документами.
       Мама всё жалась ко мне, а я наблюдал и отмечал для себя особенности устройства плавбазы, которая в принципе мало отличалась от большого пассажирского судна. Говорить было особенно не о чем, потому что её мало интересовали события в моей семье и она просто стала знакомить меня со своими, как она говорила хорошими друзьями, среди которых были командиры плавбазы среднего звена, механики и электромеханики. Глаза её радовались и она получила удовлетворение от того, что она может похвастать своим сыном перед ними.
       После того, как мы выпили несколько рюмок коньяку мы завершили ритуал знакомства, я таким же способом вернулся на борт своего судна, которое было в несколько раз меньше этого "монстра".

       Волнение усилилось до устойчивых четырёх баллов и погрузку продукции стало производить уже сложнее. Приходилось иногда приостанавливать работы в целях обеспечения правил техники безопасности. Огромные кранцы плавбазы помогали нам в этом, они амортизировали все удары волн так мягко, что мы были как бы прикованы к монстру, которому было всё равно сколько к нему привязалось судов.
       Во время погрузки трюмов я постоянно считал остойчивость судна и докладывал об этом капитану. Выйдя на нормальную в данных обстоятельствах метацентрическую высоту, мы покинули "кусок" Охотского моря, где мы занимались грузовыми работами и отправились выгружаться в Находку.
       В Находке мы приняли груз для снабжения рыбных заводов на Курильских островах.
       Первым островом у нас был остров Итуруп, ко которому я будучи ещё в студенчестве подходил на пассажире т/х "Ильич", как мы его называли - б-воз, потому что на нём основная масса пассажиров были девчонки студентки и завербованные на период путины.
       Все эти воспоминания сохранились в моей голове и я был уже потенциально готов к знакомствам с новыми женщинами, но меня взяла в оборот полноватая приёмщица с накрученными короткими волосами и смазливым полным лицом. У неё были манеры сексуального агрессора. Мне она как-то сразу не понравилась, но она всем видом показывала, что именно от неё зависит, как я сдам груз. Вечером она принесла бутылку коньяку, которую мы выпили, как она сказала для примирения.
       Сразу же после этого она стал приставать ко мне совершенно наглым образом. В конце концов, заручившись тем, что она отстанет от меня после "этого" я сдался и мы совершили "это" в моей каюте.

       Груз я сдал "без сучка и задоринки" и с большим удовлетворением покинул гостеприимный Итуруп в пользу Сахалинского порта Корсаров.
       В Корсакове я тоже был раньше в студенчестве - это был первый порт, где мы сдавали "жвачку" по 30-50 рублей за блок.
       Там груз у меня принимала худенькая кореянка, которой я проникся тёплыми чувствами и желанием побывать у неё в гостях.
       После её смены я отправился к ней в гости в скромное двухэтажное здание, напоминающее общежитие.
       Для встречи с ней я купил ей цветы и какого-то сухого белого вина типа "старого монаха".
       У неё в доме было холодно и мы забрались в её холодную постель, где мне всё понравилось, но поскольку процесс довольно быстро был свершён, то я с чувством выполненного долга и с чувством угрызения своей совести перед своей женой направился к себе на судно.
       До самого Владивостока меня не покидало неприятное чувство измены перед своей женой и я решил, что она тут же уйдёт от меня если я ей всё расскажу.

       Я был уже к этому так подготовлен, что когда я по приходу просто молчал, то жена меня спросила:
       - Что у тебя случилось? Ты что изменил мне?
       - Да, в Корсакове.
       Остаток дня мы уже оба молчали.
       Я ушёл к себе на судно, а потом всё как-то забылось само собой и уже никогда никто не напоминал мне о моей измене.
       Позднее, я и сам оставил в своей памяти только тёплые чувства к этой кореянке с которой мы расстались тайными любовниками. Это осталось со мной на всю жизнь, а нас направили в последнюю каботажную экспедицию по работе с рыбаками.

                "Тревожный" рейс

       После работы в экспедиции нам дали возможность сходить на юг в Японию.
       Во время этого пути на судно пришло сообщение, что т/х "Комсомолец Находки" перевернулся с грузом металла в открытом море около Японии. Судно было загружено сортовым металлом, которое так увеличило метацентрическую высоту, что во время волнения судно, так резко "гуляло" с борта на борт, что  при очередном качке просто перевернулось.
       На мостике потонувшего судна стоял мой однокашник Серёжа Колесников, который в то время был третьим помощником. Он и радист единственные, кто остались жить. Их подобрала служба безопасности Японии. Впоследствии, я встречался с ним. Он не бросил море, а даже стал капитаном. В последние годы он работал "под флагом" на "диком западе". В своё время он в училище занимался боксом. В роте он был самый грузный и большой, но как все большие люди он был очень добрый и улыбчивый. Улыбка - была его естественное состояние. Буквально недавно я видел его в интернете, такого же симпатичного капитана океанского буксира, он работал уже по контракту.

       Теперь уже за таким же "проблемным" грузом направили нас.
       Капитан приказал мне сделать несколько вариантов загрузки, чтобы учесть всё что пока можно было учесть.
       Мы должны были грузиться во Внутреннем Японском море в порту Иокогама. Чтобы войти в это море надо было пройти по Симоносекскому проливу, в котором была обязательна лоцманская проводка. Впервые я увидел, что судном можно управлять как машиной на дороге, которую знает только лоцман. Определяться было просто бесполезно, поскольку не успеваешь даже наносить текущий курс судна. Несколько часов лоцман просто вёл по пути, который он знает как свои пять пальцев. На пути встречались огромные суда которые казалось еле умещались в проливе. Мы уворачивались от встречи с ними под командованием лоцмана, как маленький катерок.
       Я просто делал своё дело, а капитан несколько часов был в страшном нервном напряжении, поскольку по нашему закону за все ошибки лоцмана перед государством отвечал именно он!!!
       Наконец-то, мы стали на рейде и и капитан позвал меня в каюту показать свой грузовой план, по которому мы начнём грузить судно.
       В своём плане я рассчитал сепарацию и крепление исходя исходя шестикратного запаса прочности.
       Японцы сказали, что это слишком надёжно и дорого, но Козаков настоял, чтобы вся сепарация было доставлено к борту судна. Часть сепарации просто привезли для этого с соседнего порта, поскольку, в нашем таковой просто не оказалось.
       Трое суток японцы по нашему указанию пилили доски и брусья для укрепления металла и и бульдозеров типа Komatsu.

       Закончив погрузку, мы встали на якорь в ожидании лоцманской проводки по Внутреннему Японскому морю.
       На моей вахте к нам подошёл катер японского портнадзора, который привёз нам сообщение о возможном резком ухудшении погоды с 14:15 до 14:30.
       Я сообщил об этом капитану и он поднялся на мостик и мы весело посмеяться над этой японской точностью.
       Ровно в 14:15 ветер резко усилился.
       Наше судно вытянулось на якоре и к нам стал приближаться либерийский оранжевый автомобилевоз с огромным бортом, которого почти сорвало с якоря и несло прямо на на нас.
       Продвижение его было не быстрое, но неотвратимое.
       Буквально через пять минут мы уже оказались рядом.
       На баке и корме уже стояли наши матросы, которые по бортам вывешивали кранцы для смягчения удара.
       Произошло тяжёлое соприкосновение.
       Потом произошёл отрыв и автомобилевоз стал опять наваливаться на нас.
       Капитан дал команду привязаться к нему.
       Наши матросы стали бросать выброски, но борт судна, но он был очень высокий и выброски падали в воду, не достигнув высокого борта.
       Мы стали кричать им по-английски, чтобы они подавали свои выброски, но филиппинский экипаж на борту ролкера плохо знал английский и только после четвёртого удара они поняли нас и подали свои выброски за которые мы укрепили свои концы, которые они вытянули на свой борт и мы наконец-то стали единым монолитом.
       Буквально сразу после этого ветер закончился.
       Я спешно записывал все произошедшие события в судовой журнал, а капитан пошёл к своему коллеге на борт для оформления факта столкновения.
       Оказалось, что оба судна не получили никаких повреждений и по совместному решению капитанов мы продолжили своё движение, тем более, что к нам уже пришёл лоцман, который вывел нас прямо из Внутреннего Японского моря по направлению на порт Магадан.

       Капитан переселился жить на мостик, а к себе спускался, лишь в туалет.
       Он был довольно молчалив, но не мешал работе штурманов.
       Мы прошли место гибели "Комсомольца Находки" и вышли в открытое Охотское море, которое было уже довольно холодное и, как обычно, серое.
       Наконец, маленький "Свирск" пришёл в свой пункт назначения.
       В Магадане нас привязался к причалу.
       Я сходил в город, а когда вернулся к себе, то судно находилось метра на четыре ниже пока мы его не выгрузили, тогда борт судна был уже на уровне причала.

                Группа инспектора Корнеева

       После разгрузки в Магадане я списался во Владивостоке и меня перевели в группу инспектора Корнеева, где я получил назначение на т/х "Капитан Кремс".
       Мне показалось, что у меня открылись новые возможности, поскольку "Капитан Кремс" был котейнерововоз. Он был значительно больше "Свирска" и даже судов типа "Пионер". Внутри у меня пророс червячок тщеславия и мне захотелось осваивать суда повышенной грузоподъёмности. Поскольку, в группе Корнеева были суда типа "П", то, я подумал, что с начиная с "Капитна Кремса" перейду на суда чьими портами были в основном порты южных морей, а, возможно, и европейские порты.
        После погрузки во Владивостоке мы пошли на выгрузку в Петропавловск-Камчатский.
        Поскольку на контейнеровозе не требовалось особого контроля за остойчивостью судна, то за грузовыми работами наблюдали вахтенные помощники. Я узнал, что одновременно с нами в порту стояло судно моей мамы. И я отпросился у капитана и пошёл на встречу с ней.
        На её судне меня встретили те же её товарищи, которые посадили меня за стол, который был богато накрыт рыбной закуской, а на столе стоял "магаданский сучок", который было очень противно пить. От "магаданского сучка" я обычно быстро пьянел. После того, как я дошёл до кондиции мне было предложено сходить в судовую сауну.
        В сауне было очень жарко, а охлаждались мы в железном чане с забортной и очень холодной водой.
        После двух трёх комплексных подходов я окончательно протрезвел и вечером вернулся к себе на судно.
        На судне меня встретил вахтенный третий помощник Грац Сергей Валерьевич, с которым нам на долгие годы связала судьба.
        Грац по знаку зодиака был львом и поэтому выпускника Иркутской школы не очень устраивало его среднее морское образование, которое он получил в "средке", находящейся на общей территории рядом с ДВВИМУ. Учебная база "средки" размещалась в общежитиях, переоборудованных в учебные классы, в отличие от ДВВИМУ, в котором только учебных огромных корпусов было три. Позже Грац всё-таки получил высшее образование заочно, но после удовлетворения своих амбиций он перестал ходить в море, уволился, занявшись коммерцией.
        На флоте я его видел последний раз, когда я занимал уже место начальника коммерческого отдела в пароходстве, а он сдавал мне грузовые отчёты для проверки.

                "Дикий Запад"

        До моего ухода с флота было ещё много времени, а я получил очередной отпуск и занялся семьёй.
        Поскольку у нас были свободные деньги, то мы решили немного попутешествовать, как в то время путешествовали, обычные советские люди с помощью государственного туристического бюро путешествий "Приморье". Агентство находилось на набережной в живописном месте на склоне сопки рядом с новой гостиницей "Владивосток", отстроенной недавно на базе строительного проекта "гостинка". Из окна агентства открывался вид на Амурский залив самый популярный залив, где регулярно утраивались праздники по значительным датам и праздникам.
        Мы купили путёвку на "дикий" запад в сторону Прибалтики.
        Путешествие должно было начаться через Москву и первым местом нашего посещения был город Рига.
        Город произвёл на меня положительное впечатление. Что-то я хотел увидеть там от Германии, но не увидел ничего кроме некоторых зданий в готическом стиле.
        Мы ходили по улицам старой Риги, по её декоративным ухоженным улочкам.
        Встречались с со спокойными и вежливыми людьми и даже сходили на какой-то спектакль в "русский театр".
        Спустились даже в подвальный пивбар, где в тесном шуме громко говорящих людей тихо поглощали свои заказы.
        Мы ждали провокаций, поскольку считалось, что латыши не любят русских, но нас принимали за своих и покинули тесный пивбар без всяких приключений.
        Одним из обязательных пунктов нашего путешествия было посещение Домского Собора, где мы слушали знаменитый орган, который я слышал только на виниловой пластинке Гарри Гродберга, купленной мной в свободной продаже ещё во Владивостоке.
        Поскольку накануне я выпил пива, то на концерте мирно заснул и проснувшись так и не понял, что мне досталось счастье слышать орган Домского Собора.
        Раньше в Германии я уже слышал органы в немецких церквях и звуки органа из Риги не остались в моей памяти почти никак.
        Сама же Рига мне понравилась очень особенно их мягкий язык чем-то напоминающий английский язык. Я даже захотел выучить его.

        После Риги наш путь был в сторону Даугавпилса.
        Это был уже прорусский город, застроенный, как провинциальный губернский город на задворках России. Особенно, центральная площадь застроенная двух-трёхэтажными домами песочного цвета из мощного военного кирпича, как казармы в селе Раздольном в Приморском крае. Так и напрашивается строки из Гоголя, когда Чичиков приехал в такой же губернский город.
        Мы были в нём только проездом и после того как посмотрели последний пункт нашего путешествия "за границей" отправились обратно в Россию в Псковскую область на озеро Аллоль, что на реке Великой.
        Путешествуя на автобусе мы наслаждались видом из окна автобуса, аккуратными постройками и гладкой дорогой. Вдоль дороги стояли аккуратные деревья. Но так продолжалось не очень долго, потому что через время мы въехали в Россию. Сразу после знака Псковская область автобус стало трясти на почти что бездорожью. Пришлось снизить скорость и уже в более медленном темпе подъехать на живописные места озера Аллоль.
        Единственным развлечение этого озера была бревенчатая баня, расположенная прямо на берегу озера. Баня была небольшая, вмещающая не больше 5-6-ти человек.
        Вход в сауну был смежный, то есть мужчины и женщины парились вместе, а потому все находились в ней купальных принадлежностях, как на пляже.
        Температуру в бане поднимали дрова, которые разогревали её до 140-ка градусов. Вытерпеть её было почти невозможно, но именно там мне понравилось испытывать такие экстремальные нагрузки и позже стал регулярным посетителем саун и бань. Я выдержал сидение там всего семь минут. Причём самыми тяжёлыми минутами были первые минуты, когда жарило всё тело и оно покрывалось большими мурашками, но ещё не было защиты со стороны тела, то есть не выступал пот. А потом, когда пот начал появлялся мелкими каплями, а затем покрывал всё тело и уже позже лился полными потоками, как в своё время у меня лился пот на каратэ, когда стоял на планке. После стояния на планке я падал прямо в лужу из собственного пота и получал облегчение.
        На улице был март месяц и было довольно холодно, но не было ни ветерка. Выйдя из сауны мы могли по сходне мостка погрузиться или прыгнуть в воды холодного Аллоля, что я и сделал. Температура воды была градусов пять и она только взбадривала наши тела для нового захода в сауну.
        Пройдя эту процедуру ещё пару раз мы с женой удалились в свой уютный номер в маленькой гостинице.

        После Аллоля мы поехали в святые места поэта Пушкина, где было два соседних имений Михайловское имение Пушкина и Тригорское, место, где Пушкин в один из своих первых разов влюбился и воспел там каждый клочок поверхности своей любви, например: аллею Керн, искусственный грот, островок в небольшом пруду, а также саму природу, которая, как и на Аллоле была в этих местах просто уникально красива.
        Мы поселились в гостинице в соседнем городке и решили пойти на экскурсию сначала одни без экскурсовода.
        Встали мы рано утром и отправились в незнакомые пустынные места, поскольку кроме нас посетителей в экскурсионных местах ещё не было.
        Мы наслаждались тишиной, чистым воздухом и окружающей нас природой с птичьим гомоном. Вышли на край имения Михайловское и перед нами в пологой долине появилась небольшая река Великая. Впечатлились всем, что видели вокруг с некоторого возвышения в этих ровных местах.
        Теперь понятно, почему Пушкин в этой ссылке писал здесь стихи.
        На следующий день мы пошли уже в эти же места, но с экскурсоводом.
        На улице стало значительно теплее и поэтому в воздухе появились комары.
        Экскурсовод, худенький пожилой человек шёл медленно и у каждого объекта просмотра останавливался и читал стихи, связанные с этим местом.
        Мы вежливо слушали его, отбиваясь от комаров, которых экскурсовод просто не замечал. У него на щеки садились комары, и пили его кровь, но он даже не отгонял их и доносил до нас красоту пушкинского стиха.
        С ним мы попали внутрь имения Михайловское, которое оказалось длинным бараком со множеством комнат. Нам показали место, где Пушкин пил грог с помощью шпаги и другие бытовые подробности его жизни в этих  местах.
        Рядом с этим бараком стояла избушка Арины Родионовны Яковлевой, крепостной семьи Пушкиных и другие хозяйственные постройки.

        Обратно мы решили вернуться на поезде и стали медленно двигаться по Великому Транссибирскому пути от города к городу.
        Надо сказать, что мы удовлетворили своё любопытство и больше по этому пути нет желания проходить.
        За окнами вагона, как правило, была почти безлюдная степь с вкраплениями небольших городков. Было довольно жарко и неудобно. Питались мы, в основном, от приходящих официантов из ресторана и даже проезд Байкала нас не впечатлил, хотя в одном из мест мы проезжали почти рядом с Байкалом и Байкал был внизу, так же как и у нас, когда проезжаешь Амурский залив.
        Наконец-то мы добрались до наших красивых и зелёных мест и вошли в туннель перед железнодорожным вокзалом, а там и до родной "серой лошади" осталось пара шагов на ту сторону улицы. 

                Семья
         
        Дома в мои обязанности входило отводить дочь утром в садик, который находился на первом этаже. Дорогу до садика Женя знала и сама и поэтому иногда, когда ей становилось скучно в садике, она выходила из дверей садика и подымалась на седьмой этаж в нашу коммунальную квартиру, где ей дверь открывал обычно соседка Ханжиева, чья фамилия соответствовало её характеру.
        После этого к нам приходили испуганные воспитатели, заметив отсутствие Жени, мы с женой переговорили с дочкой и она перестала сама уходить из садика.
        Мы с женой сильно любили друг друга и у нас, как мне казалось, не было ничего что надо скрывать друг от друга, а соседка время от времени, особенно, когда выпивала рюмку другую старалась нас учить жизни. Её наставления были очень правильные, как и наставления нашего тогдашнего генсека Брежнева, но и там и там прослеживалась двойная мораль.
          Соседка всю свою жизнь работала на ж/д вокзале кассиршей, то есть в то время очень нужным человеком. В эпоху всеобщего дефицита нужные люди всегда находили друг друга. Мы, по-молодости, к этому относились к этому с неприязнью, но иногда пользовались услугами соседки, например, когда Гале надо было ездить в Хабаровск на сессии, где она училась на заочном отделении в институте железнодорожного транспорта на ПГС.
          Я часто встречал свою дочь во дворике, когда направлялся за покупкой молока, сметаны и творога, а иногда и толстой молочной колбасы, которую, ходили слухи, сделана была с добавкой туалетной бумаги, которой в те времена была очень много. Все эти продукты я покупал в длиннющих очередях среди скандальных и нервных женщин, которые следили за каждым очередником и не в коем случае нельзя было проникнуть в сомкнутый строй борцов за свой кусок колбасы, потому что в то время всё это было не шутки, а и колбаса. и творог и даже молоко могло закончится и в следующий раз их можно было увидеть только на следующий день.
         Более простые действия при покупке сопровождали меня для хлеба  и "молочки", которая почти гарантированно ждала меня в специальных окошках учреждений здравоохранения, занимающих места в подъездах жилых домов. Врачи считали, что  моя дочь плохо прибавляет в весе и потому я ходил за "молочкой", которую дочь ела без всякого удовольствия и я потом подъедал её "молочку" уже на следующий день. Сейчас с "молочкой" может сравниться лишь йогурт.
         Я внёс разнообразие её воспитания только по части утренних пробежек по набережной, на которой в отличие от всего Владивостока было обычно довольно тихо и безветренно. Поскольку эти пробежки происходили рано утром, то моя дочь к ним относилась без энтузиазма, но без всяких капризов. Обычно, только тогда когда мы возвращались назад, она сама начинала бежать впереди меня и я только и успевал поймать её перед самой дорогой...

         К нам приехала тёща. И я впервые почувствовал, что такое тёща.
         Мария Григорьевна всю жизнь проработавшая за прилавком продуктового магазина и была отяжелена своим весом и пухлыми ногами от вечного стояния. У неё сформировался тяжёлый взгляд на жизнь и на людей, которые вечно что-то хотели от неё. Это была настоящая старуха, которая не стеснялась звания бабушки, в отличие от моей мамы, которая выглядела моложе своих лет лет на двадцать. Моя мама впервые позволила называть себя бабушкой, тогда, когда её старшей внучке от моего рода Пшенниковых было уже лет пятнадцать, хотя от моей сестры у неё уже была внучка, которой было уже лет двадцать.
         Ну, так вот, тёща в какой-то из дней услышав тихое хныканье моей дочери, которая не хотела выходить на пробежку и решила поддержать её. Она и встала перед общей дверью нашей коммуналки со словами "только через мой труп". Мне стало это так противно и мы перестали бегать с дочерью, а я в дальнейшем бегал уже один независимо от погоды. Внутри у меня сохранилась неприязнь к этому человеку до самой её смерти. Жена уговаривала свою маму не препятствовать этим пробежкам, а я просто ждал, когда тёща укатит обратно в свой Краснокаменск.

         Отпуск продолжался, а денег я больше уже не получал, поскольку мои депоненты кончились. Я подрядился на работу на дому в качестве печатальщика каких-то таблиц для учёта лесных ресурсов Приморья. Эту работу предоставила мне подруга Гали Оля Кириленко, которая и предоставила для этого свою громоздкую печатную машинку "Ятрань" очень приличного веса. Но припереть эту машинку было только началом работы, за которую денег не платят, а потом начались изнурительное печатание, которое заняло у меня всё свободное время, включая поздние часы вечера. 
         Буквально в первый же день такого печатания я сорвал себе шейный нерв слева от неудобного сидения за машинкой, а последующие недели я подходил к выполнению этой работы, как в пыточную камеру, но я как мужчина планировал заработать не меньше пятисот рублей, что напрямую зависело от количества напечатанных мной страниц.
         В конце концов, работа была сделана и я с огромным удовольствием выполнил неоплачиваемую работу по доставке печатной машинки к её хозяйке.
         С Кириленками в нашей семье связано ещё и изготовление книжных полочек, которые я сам изготовил из сантиметровой фанеры, выдранной мной со списанного судна т/х "Советский Союз", которые стояло в нашем порту и ждало своего последнего перегона для резки на металлолом. Об этом знал муж Оли Миша, который, как я уже упоминал работал супервайзером в порту. Вся организация работ по поломке превосходных изделий из дерева, которыми был обделан т/х "Советский Союз", полученный нами по репатриации от немцев была и его инициативой и его же исполнение. Я ходил по шикарным коридорам "живого трупа" и восхищался тем, как же в своё время строили с размахом и вкусом всё, что строили. Даже в таком состоянии, в котором мы его застали, он был почти один к одному похож на "Титаник" из одноименного фильма.
         Поскольку в нашем доме был высокий потолок, то в  нашей квартире была огромная ниша, которую я и заполнил своими изделиями. Выполнил я эту работу на вполне приличном уровне, впрочем, эта была чуть ли не единственная работа по мужской части, которую я выполнил. После того, как у нас появился новоявленный книжный шкаф во всторенной нише, комната стала выглядеть вполне цивильно. Правда, я довольно неплохо научился ремонтировать сантехнику на мелком уровне, вот, впрочем и всё что делал по дому.
         Сам Кириленко, был небольшой чёрный жилистый хохол, с волосами зачесанными назад, как у моего отца или точнее как у друга отца Ольховского, который за время жизни во Владивостоке давно утратил свои связи со своей нацией. От хохла у него осталась только вредность, принципиальность и напористость, которую он надо и не надо постоянно отстаивал и был крайне неуживчив в коллективе. От конфликтов его спасало то, что сама его работа была связана с надзорной функцией в период погрузки-выгрузки судна. Фактически он работал индивидуально и от его профессионализма  зависело, то как будет погружено или разгружено судно.
         Поскольку, практически всю свою жизнь он прожил в не обустроенной квартире, то только тогда когда у него появилась дочь Света с четырьмя пороками сердца, а за ней вторая Аня, он обратился к начальнику пароходства с просьбой на улучшение жилищных условий. В советские времена такую просьба была обычным явлением и она осталась без ответа и это было таким же обычным явлением в нашей стране. Тогда он проявил свою хохловскую настырность и обратился напрямую к тогдашнему Курту Вальдхайму, бывшему генеральным секретарём ОНН в Нью-Йорк.
         Он попросил своего сослуживца, которого отправили в командировку в Москву сбросить там своё письмо в ООН в почтовый ящик и письмо дошло до Нью-Йорка...
         Не прошло и месяца, как его вызвали "на ковёр" к начальнику пароходства, где секретарь парткома пароходства, довольно долго укорял советского человека, который "вынес сор из избы" на уровень ООН. Когда выяснили, что наказать его, как не члена партии невозможно, поскольку был лимит на руководящий состав для приёма в члены партии и до него этот лимит не дошёл и в партию он не был принят, то в течение месяца были изысканы резервы и Миша Кириленко вместе со своей женой, двумя детьми и тёщей получили трёхкомнатную благоустроенную квартиру в новом доме на "баме", так называется один из районов Владивостока, в котором тогда вселялся почти весь штат пароходства.

                Соседи.

         Рядом с нами жили соседи, из плавсостава рыбного флота.
         Володя работал электромехаником, а Галя на том же судне работала обработчицей на плавбазе. У них комната была почти в два раза больше нашей, а, кроме того, у них был большой балкон, а не уродливый эркер, как в нашей комнате. В связи с тем, что нас условно связала вода, то мы довольно часто собирались у них, чтобы отметить то их приход, то какой-нибудь праздник. Эти посиделки были для обоих наших семей в удовольствие и воспоминания у меня от них остались самые приятные. Впоследствии после смерти своего мужа Галя ушла в монастырь и я теперь ничего не знаю о её судьбе.

         У Гали была дочь Люба.
         Эта дочь стала жить опять же вместе со своим мужем Алексеем после того, как Гали не стало рядом.
         У них был маленький пухло-крепкий пацан тоже Лёша.
         Как Люба, так и её муж Алексей были из разряда Владивостокских красавцев. У обоих был высокий рост, светлые волосы и большие красивые глаза.
         Таких людей во Владивостоке довольно много, но как и всех владивостокцев вся красота была крайне практична и они оба использовали её с целью достичь чего-то материального в этой жизни. Так же как и моя первая дочь чья красота валила с ног не одного мужчину, которые одаривали её подарками, а, в конечном итоге, она просто банально спилась и в этом видела свою правоту в жизни.
         В настоящее время она "вдарилась" в религию.
         Наша чета для них была довольно престижна, потому что я ходил в загранку и всегда имел в своём доме то, что не могли позволить себе другие люди.
         Мы с Галей это превосходно понимали, но по дружили с новой молодой четой, доставшейся нам по наследству.
         В другой половине квартиры жила совсем юная девочка-школьница, но по-владивостокски, была тоже рослая и красивая. Она относилась к нам с такой большой симпатией, что когда пришло её время и она решила выйти замуж, то лучшего свидетеля, чем я она даже не пыталась искать. В результате я участвовал на её свадьбе с рослой и довольно упитанной симпатичной свидетельницей, кажется Тамарой. В моей жизни это было первое, но не последнее подобное мероприятие.
         Поскольку все свадьбы крайне типичны, то останавливаться на подробностях её не вижу смысла.

                Последний пароход
       
         Так прошёл мой последний плавательский отпуск. Летом меня опять вызвали в кадры и направили на т/х "Пионерская Правда". Судно возглавлял обычный капитан Александр Петрович Торопов. Крепкий по виду человек чуть выше меня ростом. Третьим помощником на нашем судне был Николай Пирожков, потомственный моряк, у которого отец был стармехом.
         Пирожков со своей семьёй жил в центре города на Океанском проспекте в старых дореволюционных добротных домах. Отец его был сухощавый высокий седой человек, который всю жизнь приносил в свой дом деньги, на которые и откормилась его жена, довольно полная и невысокая особа. Впоследствии в этот внутренний двор меня привела судьба по странным обстоятельствам внештатного агента КГБ.
 
         Так вот, была ранняя весна и мы, вооружившись тракторами и баржами отправились в рейс, как обычно за полярный круг. Погода нам благоприятствовала и мы практически без приключений пошли тем же проторенным путём через знакомую нам бухту Провидения с её туманами и сыростью на ту сторону Земли. В отличие от своего первого рейса, когда я был ещё третьим помощником я весь рейс читал книги из судовой библиотеки, поскольку теперь обязанностью корректировать карты была у Пирожкова. Мы часто встречались с ним на верхней палубе около турника. Там в трубе у нас лежала 24-х килограммовая гиря, которой мы по очереди пользовались.
         Николай был Владивостокский гимнаст. Он был сухощав и может быть даже несколько худощав. Я показывал  ему чудеса подтягиваний на турнике, которые он не мог повторить. Он же показывал мне упражнения на том же турнике, только часть из которых была мне под силу. Так, коротая время на импровизированной спортивной площадке мы сдружились и уже довольно долго не могли жить друг без друга.
         Пока мы шли на север всё было и в этот раз также, как уже было раньше: стоял светлый день, который только вечером угасал, солнце доходило до кромки горизонта и только затем, отталкивалось от неё, чтобы подняться опять невысоко, но надолго. Мы выгружали груз из трюмов, а Пирожков доставлял его на берег на своей барже "северянке", теперь это уже была не моя работа. У меня были в подчинении тальмана из состава судового экипажа и я только контролировал их работу. У меня было довольно много свободного времени, которое я использовал для своего собственного саморазвития, занимаясь физическими упражнениями, и продолжая учить японский язык.
         С учётом того, что погода была опять хорошая "полярка" прошла довольно быстро и почти на ура. В этот раз мы даже не ходили под ледоколом "на усах", как в прошлой "полярке" было моей святой обязанностью - заводить усы через якорные клюзы, бак - это епархия третьего помощника и боцмана.
         Второй же помощник отвечает за корму. Мне всегда это казалось странным, потому что на баке обычно бывает больше приключений, чем на корме, которая не видна ни капитану ни лоцману. В общем мне понравилась работа второго помощника, который работает на судне меньше, а получает больше, впрочем чем выше должность, тем выше зарплата. Я хотел стать капитаном, но хотел стать им минуя должность старпома, который, как заместитель директора по АХЧ отвечает за всякие судовые мелочи, в том числе за женщин, которые, как известно, не могут жить ровно и спокойно, находя всегда и во всём изъяны, которые им надо "перемывать". Впрочем, за годы своего плавания я заметил, что и мужчины на судне становились такими же скандальными женщинами. Такова уж специфика замкнутого пространства, в которое все себя посадили добровольно.
         На обратном пути мы стали, как обычно, собирать пустые бочки по порт пунктам. Уже пройдя Берингов пролив было получено задание продолжить сбор бочек и в Охотском море.
 
                Охотск.

         Мы зашли в порт-пункт Охотск, который в старые времена был центром российской администрации на Дальнем Востоке и был начальным пунктом освоения всего Дальнего Востока. Именно с него начинались почти все великие географические экспедиции, в частности экспедиция по освоению русской Америки под руководством купца Баранова. Я ожидал хоть что-нибудь увидеть в этом месте значительное, а увидел беднейший посёлок, который даже самим жителям не нужен. По посёлку проходили тропы-направления для движения машин, которых здесь было немного.
         Рядом с Охотском была знаменитая Пенжинская губа, где амплитуда приливов достигают девяти метров. Подходы к Охотску "охраняют" любопытные нерпы, выглядывающие почти на корпус из воды и разглядывающие пришельцев на барже "северянка". Зрелище было подобно тому, ка дельфины идут рядом с судном и пытаются поиграть с ним. Несмотря на то что вода была спокойная чувствовалось мощное движение водных потоков, поскольку было постоянное приливно-отливное течение. Подходы же к самому Охотску преграждались лагунами, похожими на огромные лужи.
         В Охотске хозяевами были пограничники, которые отгородились от остального мира колючей проволокой, за которую гражданским лицам был вход воспрещён. Пользуясь этим законным способом ограждения они на своей территории ловили красную рыбу, которой питались даже рядовые солдаты. Начальник заставы пригласил к себе в гости несколько человек с нашего судна в том числе капитана, помполита и меня к себе на дружескую встречу, где мы пришли со своей водкой, а стол накрыл начальник заставы, который ломился от красной икры и прочих рыбных закусок на основе красной рыбы.
         Покинув Охотск мы пошли ниже по побережью в сторону Владивостока.

         На пути у нас были Шантарские острова.
         Там было уже не такое сильное приливно-отливное движение воды, но и оно было всё-таки значительное, по сравнению с Приморским краем, где во Владивостоке полная амплитуда составляет всего 30 см.
         Меня доставили на берег для оформления документов.
         Рядом с местом высадки находился рыбный завод, который перерабатывал селёдку.
         Я довольно долго оформлял все документы и начался отлив. Баржа была вынуждена отойти от берега и я остался один на незнакомом мне берегу.
         С собой у меня были только спички, поскольку тогда я ещё курил.
         Приближался вечер, а потом берег окутала ночь.
         Температура воздуха была около нуля, но ветра не было и поэтому на берегу было довольно комфортно.
         Захотелось есть и я пошёл в сторону рыбного завода, где со мной поделились несколькими уже слегка засоленными огромными селёдками. Селёдки были женского пола и потому я выпотрошил из них икру, которую с удовольствием поглотил.
         Желудок был уже полон и я стал готовиться ко сну. Для этого я нашёл на берегу бочки, в которых были остатки топлива, вылил их на гальку и поджёг эту поверхность. Стало тепло и когда топливо прогорело, то я лёг на тёплую поверхность в телогрейке и забылся...
         Мне в то время не снилось никаких снов и, поэтому, я стал безмятежно отдыхать под плеск прибрежной воды. В течение ночи несколько раз грел для себя поверхность. И только утром, когда я выспался я встретил рассвет, который мне всегда нравился.
         В своей жизни я их видел столько, что только за это можно благодарить Бога, что он подарил мне жизнь!
         Я всматривался в горизонт, но на нём не было баржи, доставившей меня на этот берег.
         Солнце уже встало довольно высоко, насколько возможно в этих широтах.
         Я стал ходить по берегу в поисках какой-нибудь лодчонки, чтобы добраться до парохода.
         На берегу лежало несколько "лодок-казанок" с мотором, задранным наверх.
         Вдруг на горизонте показался силуэт "северянки".
         Я стал ходить вокруг "казанки" и зачем-то стал её раскачивать на песке.
         Неожиданно я услышал звук выстрела, вслед за ним я увидел свистящий след пули в песке невдалеке от меня.
         "Северянка" стала приближаться ко мне.
         С неё Пирожков, что-то стал говорить мне, но я уже был в ожидании следующих выстрелов и просто послал Пирожкова на три буквы, на что он, конечно, обиделся.
         Только тогда, когда баржа подошла к берегу и мы встретились с Колей, которому я объяснил причину моего нервного состояния мы оба простили друг друга.

         После Шантарских островов мы собрались во Владивосток.
         Меня не покидало радостное волнение в ожидании встречи с женой и дочерью.
         Тем не менее у пароходства были другие планы по нашему счёту, потому что простой судна обходился дорого и буквально уже на подходе к Владивостоке мы получили задание отправиться в новую экспедицию с с военным грузом, который мы должны были собирать уже, в порту Советская Гавань. В этом порту я был первый и последний раз, но успел сообщить своей жене Гале о нашем приходе в Советскую Гавань радиограммой. Она немедленно решила приехать ко мне, опасаясь того что до зимы мы уже не увидимся.
         Она приехала в почти летней одежде, потому что во Владивостоке ещё купались в море, однако Советская Гавань встретила её прохладным сырым ветром, который уже был пока не пронизывающе холодным, но уже неприятно прохладным.
         Галя поселилась в моей каюте с разрешения капитана, а я занимался своей работой по погрузке различного военного оборудования в трюма нашего судна. Поскольку моя жена была женой офицера, то она питалась в кают-компании, будучи почти единственной женщиной в кают-компании, кроме судового доктора. Пришлось нашему командному составу следить за своим языком, который довольно часто ляпал маты по делу и без.
         Поскольку её присутствие в кают-компании было четырежды в день, то к ней мы все привыкли и уже не приходили в кают-компанию, одевшись кое-как. Я сам ходил на приём пищи строго в форме.
         Погрузка продолжалась довольно долго, поскольку все грузовые места должны были быть раскреплены стальными тросами во избежание срыва их со своих мест. Мы с боцманом Петровым постоянно спускались в трюма и проверяли, он крепление, а я натяжение и правильность растяжки, поскольку за подобным креплением я уже наблюдал, когда грузил груз в Японии в предыдущем рейсе.
         Наконец, суровая Советская Гавань, которая внешне была просто небольшой причальной линией на несколько судов отпустила нас и мы вышли под напором ветра на открытый рейд.

         Выйдя из Совгавани мы столкнулись с сильным встречным ветром и крупной встречной волной, которая и стала причиной слеминга.
        Судно медленно взбиралось на вершину крутой волны, а потом падало во впадину вод при этом сильно ударялось о воду и потом долго тряслось, как трясётся балка, закреплённая одним концом укреплённым стационарно, а второй был свободен. Всё было как почти по классике сопромата. Удары были настолько сильными, что приходилось слегка менять курс, чтобы они не дай бог не разрушили само судно. Мы двигались со средней скоростью не выше пяти узлов. Галя слегла из-за морской болезни в каюте, а для всех нас это было вполне нормальное положение дел и работа продолжалась в штатном режиме. Таким образом, мы продвигались до выхода из Татарского пролива около пяти суток.
        Наконец-то встречные удары прекратились и Галя вышла в кают-компанию. Впереди был тихий Владивостокский рейд, который был как обычно в тумане. Густой туман нарушался только звуками тифона и гудками проходящих судов. Я смотрел где-то в фильме про старые времена ещё тишина рейда нарушалась отбитием склянок...

         Как только судно встало на рейде, то с первым же рейдовым катером Галя покинула борт нашего судна, чтобы вернуться к нашей дочери, которая осталась на руках её подруги Оли Кириленко, а мы почти сразу приступили к погрузке следующей партии груза в бухте Новик на острове Русском. Никогда бы в жизни не подумал бы, что на Русском есть такие спрятанные от людей бухты, в которые надо входить как в узкие фиорды. В своё время остров Русский был действительно секретным островом со своими особенностями и уникальным климатом, который породил там массу эндемиков от флоры и фауны.
         Груз мы грузили в твиндеки, оставленные специально для этого после погрузки трюмного груза в порту Совгавань. В четырёх твиндеках, то есть на втором этаже трюмов размещали рогатые мины времён первой мировой войны. Погрузкой занимались матросы срочной службы и поэтому вся погрузка происходила в тихой и спокойной обстановке и в отличие от погрузки груза докерами, которая сопровождалась громкими матами.
         Наконец, судно было загружено и мы снялись в южном направлении в сторону вьетнамского порта Дананг.

                Переход с повышенной метацентрической высотой.

         Опять начались резкая смена климата, когда приходилось всё время ежедневно менять одежду от вахты к вахте постепенно снимая с себя всё лишнее.
         Мы прошли сине-лазурное Японское море и вошли в мутное Восточно-Китайское, которое нас встретило крупной попутной волной. Эта волна и специфическая загрузка судна с высокой метацентрической высотой способствовали тому, что судно стало двигаться, как кукла неваляшка, переваливаясь резко с борта на борт. В отличие от слеминга жить стало крайне затруднительно. Резкий крен судна достигал  20-35 градусов. Стоять на мостике было довольно сложно, но главное - есть было почти невозможно. Поварам было крайне затруднительно готовить жидкую пищу, да, и подавать её было почти невозможно. В кают-компании все столы были застелены мокрыми простынями, чтобы хоть как-то тарелки могли стоять на столе.
         Эта волна сопровождала нас и дальше, несмотря на то что море стало уже Южно-Китайским. Появилось постоянное чувство лёгкой тошноты, которая не находила себе выхода.
         Спать после вахты было почти невозможно и, поэтому сон был скорее временным непродолжительным забытьём. В этот период у меня была только одна радость - ночная порция жареного картофеля густо сдобренного луком, которую мы готовили каждую вахту в четыре часа утра. Зачастую, уже днём мы даже не ходили на обед, где надо было проявлять чудеса эквилибристики, чтобы пообедать за мокрым столом. Кроме того, механики, что-то напутали с цистернами и нам стали готовить суп и компот из подсолённой воды, которая полностью меняли вкус самого жидкого блюда и приходилось есть его через силу, стараясь не замечать противного привкуса. С супом это было ещё как-то сносно, а компот мы поглощали с чувством отвращения мелкими глотками. 
         Поскольку, мы были загружены военным грузом, то нас начиная с Японского моря стали сопровождать американские самолёты-разведчики типа "Орион". Это были красивые самолёты, которое медленно и практически каждый день облетали нас, делая несколько заходов над нами.
         Поскольку мы были загружены металлом, размещённым как в твиндеке, так и в трюмах, то такое расположение груза привело к излишней метацентрической высоте и резкому бортовому крену, который возникал каждые 15-20 секунд. Мы постоянно находились на гребне волны, с который как бы пытались упасть, стремительно переваливаясь с борта на борт.
         Жить на всём пути следования было затруднительно.
         На мостике можно было стоять только уцепившись за что-либо.
         Передвижение с борта на борт осуществлялось либо бегом, либо тяжёлым шагом, как бы взбираясь в гору.
         На кухне котлы привязывали к печам.
         "Аттракцион" продолжался и в Южно-Китайском море, которое подвело нас к нашему пункту назначения - порту Дананг.
         За сутки от Дананга от нас отстал американский "Орион", а уже на самом подходе волна спала и на рейде Дананга мы наконец-то почувствовали, что такое слабое волнение, которое не мешает жить!...

         Мы пришвартовались к выходящей стрелой из берега узкой причальной стенке, где уже было пришвартовано польское судно.
         Поляки сразу после оформления нашего судна стали с нами "браться".
         Это "братание" продолжилось и в интерклубе, до которого можно было дойти пешком.
         После этой болтанки душа требовала выхода в алкогольном опьянении.
         В отличие от корейских интерклубов, здесь всё было значительно скромнее и проще. Это скорее было некое большое бунгало не ограниченное какими-либо стенами. Сразу по выходу из интерклуба можно было охладить себя прямо в море. Вокруг было буйство растительности и дружелюбных улыбок со стороны обслуживающего персонала.
         Мы отводили душу вместе с братьями поляками, которые были гораздо более буйными и раскрепощёнными, чем мы, повязанными надзирателем - усатым помполитом, которого у поляков просто не было. Польша уже становилась на путь свободы.
         Сам Дананг был своеобразной границей между северным и южным Вьетнамом. Ему и от войны не сильно-то досталось. Это был почти капиталистический городок, где к американцам было очень ровное отношение, впрочем, и на всей территории Вьетнама ненависти я к американцам я не видел, несмотря на то, что десяток лет вся страна горела в огне под американским напалмом.
         В клуб пришли попить виски несколько здоровых американских парней.
         Мы отнесись к этому почти равнодушно, а они, узнав, что мы русские стали что-то говорить и показывать на нас пальцами.
         Нашему газоэлектросварщику это не понравилось, и он будучи бывшим десатником ВДВ подошёл к ним "на разборки".
         Уже будучи достаточно пьяным он что-то позволил себе чего-то лишнего и американцы двинули ему в лицо.
         На защиту тут же встали братья поляки, отодвинув нас от обидчиков американцев со словами:
         - Отойдите, вам это не можно.
         Довольно быстро они усмирили американцев и мы уже вместе с ними стали праздновать победу.

                Малайзия и Морма-Гоа

         После того как мы выгрузили военный груз мин, который ещё зачем-то был нужен братьям вьетнамцам, хотя война уже закончилась, мы продолжили свой путь в Малайзию, которая была чем-то сродни Индии, но Малайзия была  исламской страной, где люди одевались вполне прилично, а женщины носили длинные платки и красивое сари, которое подчёркивало их стройные женские фигуры.
         Здесь уже не было попрошаек и чувствовалось, что сами люди ценят своё человеческое достоинство.
         Мы погрузили там какой-то насыпной груз и отправились на восточное побережье Индии в порт Морма-Гоа.
         Этот порт в своё время был колонией Португалии, которые основали там крепость на берегу моря.
         Издалека вид её крепостных стен впечатлял, но когда мы пошли по самой крепости, то столкнулись почти в каждом углу с кучами человеческих экскрементов, разрушающих романтичность тёплого юга и самой крепости, а также и красивейших пальмовых лесов, кстати, были кокосовые и частные и каждая была в чьей-то собственности.
         Всё спас океан, который мощными и медленными волнами заливал песчаный пляж, накатываясь невысокими бурунами на берег, где мы и расположились недалеко от португальской разрушенной крепости, с помеченными  углами.
         На этот пляж и в крепость мы, как и у нас было принято пошли группой во главе с помполитом. В нашей группе была Галина Садыкова, дневальная, с которой я гораздо позже "стал другом" в ОДНОКЛАССНИКАХ, Коля Пирожков и "штатная" "любовь" капитана Торопова, да, ещё начальник рации.
         С помполитом мы ещё пару раз виделись после того как я ушёл с моря.
         Сам помполит произвёл на меня положительное впечатление. Он работал на этой должности для того чтобы не казнить, но понимать каждого. Такое встречалось мне не часто. В основном люди попадали на эту должность проводить политику партии, а люди для них были просто строительным материалом в их карьере, потому что сама политика партии относилась ко всем нам как строительному материалу для строительства коммунизма или развитого социализма, где сама личность была ничем. Лозунг самой страны был - общественное выше личного и незаменимых людей не бывает. Все мы были строительным материалом для счастливого будущего, а в пути кормить не обещали.   
         Недавно прочитал в книге про адмирала Нельсона, что моряки - это заключённые, которые добровольно заключили себя в тюрьму, потому что только в тюрьме люди ограничены в своей свободе и в своих действиях. По сути с этим высказыванием я согласен. У Нельсона было написано, что только за одно это добровольное заключение они должны получать соответствующую денежную компенсацию.
         Сколько я себя помню на флоте, все моряки были справедливо недовольны своим заработком, но поскольку, они жили на всём готовом, как детдомовцы, то от этой жизни они не могли и не хотели отрываться, поскольку на берегу за всем ещё надо было побегать, чтобы потом наслаждаться. В этом смысле моряки, как дети, у которых есть устав и капитан, а большего им и не надо.
         Когда я уже уходил с флота, то боцман Петров, провожая меня на трапе напутствовал такими словами:
         - Уходи на берег, чтобы не стать такими же лентяями, как мы.

                Вьетнам.

         После выгрузки в Индии мы отправились в бухту Халонг, что недалеко от настоящей столицы Вьетнама города Ханоя.
         Это была бухта тысячи живописных островов со всеми атрибутами тропиков, такими как обезьяны и всякая другая тропическая живность.
         Бухта была укрыта от моря и потому климат там был свой, почти райский. По утрам в тропической относительной прохладе вставало ласковое солнце, и только потом солнце начинало припекать, но не так нещадно, а тоже мягко, как бы не мешая существовать всему этому многообразию ландшафта и живности этой райской бухте.
         Мы же в этот райский климат пришли за углём, который добывали прямо при нас открытым способом, разрывая угольные сопки ковшами экскаваторов, состоящие из настоящего антрацита.
         Поскольку бухта был недалеко от Ханоя, бывшей северной столицей Вьетнама, то нам организовали экскурсию в город. Это тем более было интересно, тем более что накануне мы посетили южную столицу Хошимин (Сайгон).
         Сравнить было что.
         Если в южной столице мы видели массу улыбок и чем-то занятых людей, то в северной столице мы столкнулись с полной разрухой и нищетой. Нас вывезли на базар под открытым небом, где люди на обочине дороге продавали всякий хлам. Больше всего меня удивили сандалии сделанные из досок, в которые были вставлены велосипедные шины вырезанные таким образом, чтобы они могли сверху закрепить ногу будущего обладателя такой обуви. Таким образом, сделаны пляжные шлёпанцы, надеваемые на голую ногу, где нога держится посредством продевания пространства между большим пальцем и остальной стопой.
         Если в южной столице мы даже ездили в крупнейший зоопарк, в котором звери содержались прямо в загонах, то в северной столице пока не было ещё ничего подобного, а было много полуразрушенных домов, в которых, по-видимому, жили люди, не имеющие возможности отстроить для себя жильё.

                Опять Япония.
       
         Погрузившись в Халонге мы отправились на север разгружать уголь в Японию.
         Япония - это то место, где я бывал неоднократно.
         Япония не может не нравится.
         Японцы всё время чем-то заняты и я не видел не одного японца, который бы бесцельно сидел бы на лавочке, как делают это наши старушки.
         Японцы немногословны, в отличие от всех остальных азиатов, у которых всегда есть что сказать друг другу, от чего образуется человечий гомон на любых погрузо-разгрузочных работах.
         Когда японцы заняты погрузкой, то они обмениваются между собой условными свистками, которые дают ту исчерпывающую информацию, которая нужна  именно в этот момент.
         Такое же и искусство Японии в виде стихов танка или аскетичного изображения природы.
         Хотя у японцев есть около тропический климат, но они считают самой большой красотой в мире - цветение сакуры, которое бывает каждую весну.
         Именно сакура показывает всю красоту Создателя, как бы напоминая нам о вечном потоке времени.
         Я несколько раз выгружал в Японии лес, который выгружался на голый причал и тут же увозился в иное место складирования, а кора и мусор. которые образовались после выгрузки аккуратно собиралась в емкости и тоже вывозилась с территории причала.
         Эта рациональная бережливость роднит японцев с немцами, которые тоже стараются жить так, чтобы не мешать природе существовать.
         Самое интересное, что у японцев есть свой лес. Потребности в лесе на сорок процентов японцы используют за счёт своих внутренних ресурсов.
         Думаю, что в Японии есть и охота, как и в Германии и других европейских странах. В общем, весь мир как-то живёт, не убивая всё вокруг себя, а только Россия живёт на широкую ногу и не обращает внимания на сопутствующие потери: "лес рубят - щепки летят".

         Как-то, в одном из рейсов с лесом я сделал, что-то хорошее японской девочке. Ей Богу даже близко не помню что я сделал. В благодарность ко мне на борт приехала на своей машине японская семья и стала выгружать коробки с фруктами, клубникой и арбузами.
          Я конечно, пригласил их к себе в каюту, вскипятил чай и кофе, поставил на стол печенье, которое мне принёс наш артельщик и мы улыбались друг другу и пытались разговаривать о наших семьях. Мне тогда было чем похвастать, поскольку у меня была полноценная семья и даже фотографии оной.
         Но, поскольку я не знал никакого языка кроме английского встреча за чаем меня несколько напрягала и я понял, что надо учить японский, оказалось впоследствии, что этот язык довольно прост в его освоении, поскольку у него есть есть алфавит (катакана и хирагана), объясняющий любой иероглиф.
         Я предложил им экскурсию по судну, и хотя это судно было типа "Повенец", не самое большое и не самое современное судно, они с удовольствием прогулялись по судну и даже спустились в машинное отделение.
         Надеюсь они были довольны, хотя внешне они не выражали ничего, кроме улыбок и улыбающихся глаз.
 
                Ремонт.

         После этого южного рейса нас поставили в профилактический ремонт в сухой док во Владивостоке.
         Конечно, жаль, что ремонт был не заграницей, где мы могли бы получить неплохой валютный бонус, но ремонт во Владивостоке - это тоже хорошо с учётом моего постоянного проживания в шаговой доступности до моего дома.
         Я, конечно, жил на судне и стоял там свои стояночные суточные вахты при полной форме.
         В одну из своих вахт я начал обход судна со штурманской рубки.
         Неожиданно, глядя с правого крыла рубки я увидел чёрный дым под собой.
         Я дал сигнал пожарной тревоги и одновременно вызвал береговую пожарную команду.
         Решил спустится вниз, по внутреннему проходу, но это оказалось невозможным, поскольку на меня навалился густой чёрный дым и не было не видно передо мной ничего.
         Я стал спускаться по внешнему контуру судна и когда спустился, то увидел, как боцман и команда уже расправляли рукава и начали подавать в них воду.
         Каждый занимался своим делом и почти одновременно приехала пожарная команда и какой-то полный невысокий человек, который потребовал от меня отчёта, на что я сказал что-то вроде отстань, не до тебя.
         Оказывается это был начальник пароходства Вольмер, которого я не знал в лицо.
         Совместными усилиями очаг пожара был быстро ликвидирован и я, впоследствии после написания своего отчёта и внесения записей в судовой журнал не получил за него никаких взысканий.

         
                Берег

         Все мои мысли, а также нежелание идти по ступеням морской карьерной лестницы, поскольку следующая моя ступень должна быть-старпом привели меня к тому, что я как-то во время своего очередного отпуска, когда я делал мелкий косметический ремонт в квартире, получил предложение от своего однокашника Игоря Герасименко зайти в коммерческий отдел пароходства на предмет дальнейшего трудоустройства на береговую службу.
         Поскольку я уже был морально готов к береговой жизни, то с удовольствием прервал свою работу на флоте и пошёл на собеседование  к своему будущему начальнику Евгению Семёновичу Орлову.
         Он показался мне каким-то взбалмошным, но как впоследствии я увидел, он оказался грамотным специалистом, мнение которого в коммерческой службе пароходства часто было решающим. Худощавая внешность небольшой рост и большие очки сделали из него подростка-переростка, похожего на Гурвиника из весёлых человечков. Весь внешний вид очень подходил к его характеру.
         Это был глубоко порядочный и тактичный человек, который не сыпал лозунгами, но жил по этим лозунгам, причём не мешал жить каждому своими лозунгами.
         Поскольку я практически ничего не потерял в своей заработной плате, то жене моё новое положение тоже понравилось.
         Мы жили в "серой лошади" рядом с управлением пароходства я иногда летом я заходил в общий кабинет нашего отдела через окно, которое было на уровне лестницы, ведущей другие здания пароходства, в том числе и кадры плавсостава, к которым я был привязан почти пять лет.

                Жизнь с пополнением

         У меня началась принципиально новая жизнь.
         Вскоре появился наш второй ребёнок - сын Максим.
         Это был крепкий хороший малыш очень напоминающий Женю в грудном возрасте.
         Как-то так получилось, что мы его не сфотографировали в младенческом возрасте, а поставили на полку фотографию его сестры. Приходящие к нам гости всегда обращали на это фото со словами:
         - Молодцы, уже сфотографировали сына.
         Фото жизнерадостного крепкого ребёнка было отражением того что лежало в маленькой кроватке и мы даже не стали фотографировать сам оригинал.
         С Максимом, так же как и с Женей особых проблем не было. И у того и у другого было природное хорошее здоровье.
         Я по утрам регулярно осуществлял свои пробежки на городском пляже, принимал душ и шёл на свою новую работу суть которой была в проверке рейсовых отчётов вторых помощников капитана. Если меня что-то не устраивало в них, то я иногда вызывал капитанов для пояснений.
         В общем, - это была обычная инспекторская работа чиновника от пароходства за профессионализмом работников плавсостава.
         На моём столе постоянно лежала гора отчётов, которые я временами разгребал и мой стол был почти пуст.
         Кроме меня этими отчётами интересовались ещё три женщины, каждая по своему направлению отчётности. После того как отчёты были проверены всеми инспекторами, я складывал отчёты  сначала в предварительный архив непосредственно в комнате, а потом эти отчёты выносились в долговременный архив в отдельную кладовую, где они хранились по несколько лет.

                Сослуживцы.

         Самым уважаемым в нашей отделе был Володя Ченцов.
         Это был красавец-мужчина, как считают женщины, и потому он пользовался у них особым вниманием. Его рост ненамного превышал мой. Он был слегка худощав, у него были небольшие аккуратные усики. Чем -то он напоминал актёра Филатова из культового фильма "Экипаж". Как правило, с его лица не сходила улыбка, а из его уст источалась острота, иногда едкая, но особо не не ранящая никого. Володя не мог жить без чая и потому наши женщины наперебой предлагали ему его вместе со сладостями, которые они либо покупали в соседнем магазине, либо пекли сами. Он с благодарностью и благосклонностью принимал "подношения", чем осчастливливал женщин, особенно молодую Лилю, которая проверяла отчёты грузов иностранных фрахтователей, на которой работал Ченцов.
         Лиля считалась знатоком английского и сама в себе это ценила.
         Маленькая Лиля была уже переростком в части замужества и потому у неё было несколько таких же подружек, которые приходили к ней поболтать.
         Всё это делалось под чай, который любили все.
         Будучи инспектором таких "крутых" судов, как грузы иностранных фрахтователей, Ченцов не брезговал принимать подношения и от капитанов судов, чтобы отчёты были надлежаще приняты.
         В каком-то роде он был кормилец нашего отдела.
         Иногда ему приносили приличные спиртные напитки, которые мы довольно часто после работы распивали в кабинете начальника отдела Орлова, который был отделён фанерной перегородкой до самого потолка, окрашенной в благородный коричневые цвет. Правда коньячок мы потребляли почти всегда вместе с чаем, подливая ложечку благородного напитка прямо в чай.
         У Лили и у Ченцова в крови была некая принципиальность, может потому что они так хорошо знали английский...)))
         Если в комнате возникали конфликты, то именно эти два последних упомянутых человека становились арбитрами этих конфликтов.

         Рядом со мной работала добрая Галина Петровна, полная тёзка моей жены.
         Ей было уже далеко за сорок и поэтому она постоянно молодилась путём сверхактивной деятельности в пароходстве. Мало было в пароходстве людей, которые бы её не знали.
         Её линия проверки была уже десятки лет - Магадан и Петропавловск-Камчатский.
         Её рейсы были стандартные, как и отчёты, поэтому она с большим удовольствием ездила в командировку в совхоз Синиловский, в котором в своё время моего поступления был и я.
         Женщина чуть старше Галины Петровны - Вера Алексеевна приняла на себя негласную роль матери-Терезы отдела. Она улаживала все конфликты и даже иногда по-матерински жалела Лилю и Галину Петровну, которые иногда находили повод всплакнуть у неё на плече.

         "Мудрейшим" в нашей комнате был короткий и толстый Лев Ильич Богданов, который был хромой и даже ходил с костылём.
         Лев Ильич принимал участие в конце войны с японцами в качестве юнги на каком-то транспорте и за это получил какую-то медаль, которая потом уже стала дополнятся двумя юбилейными орденами победы. Иногда он ходил на мероприятия в школы, где рассказывал, как он "бил" фашистов.
         Саму травму ноги он получил не на войне, а когда работал на судне вторым помощником. Его ногу как-то придавило бревном и он просто выбил себе инвалидность третьей группы, которой очень  впоследствии дорожил. Ему даже был в своё время выделен транспорт в простонародье называемый инвалидкой. Гораздо позднее уже в Биробиджане такую же группу инвалидности установили и мне.

         Скромная Вера Алексеевна кроме английского знала ещё и японский, но не считала, что это её достоинство и просто вела жизнь, которая уготована всем хорошим женщинам бывшего Советского Союза. Она никуда не лезла, а когда её дочь вышла замуж и принесла ей внучку, то она стала просто счастливой.

         Лев Ильич был извечной "мишенью" Ченцова, который всегда находил, что ему сказать по поводу и без повода, на что последний иногда обижался и по-еврейски объяснял Ченцову, что "он не прав".

         И так всё это продолжалось пока Ченцова не забрали на повышение - линейным диспетчером в управление сухогрузного флота диспетчером судов группы типа "П", то есть судов, которые не ходили в каботаж.
         Естественно были алкогольные проводы в кабинете Орлова и Ченцов поднялся на два этажа выше, где происходила действительно реальная работа с флотом пароходства, который в то время достигал пятисот или более судов. На сегодня флота у пароходства почти не стало, хотя из моего Валдгейма там работает матросом сын бывшего библиотекаря детского дома Натальи Егоровны, которая на пару лет старше меня.
         
         На место Ченцова спустился некто Сергей Якубенко, которого "верх" почему-то не принял.
         Впоследствии я увидел, что принципиальность Якубенко была гораздо выше Ченцовской и она была чем-то сродни принципиальности Владимира Жириновского, который всегда отстаивал её громко и непримиримо.
         Лев Ильич опять стал мишенью нового "принципала" и он постарался быть незаметным, чтобы его не трогали. Сам же Якубенко чем-то внешне напоминал вора в законе своей хищной худощавостью и наверняка недюжинной силой.

                Совхоз Синиловский.

         Наступило лето, а с ним разнарядка на выезд в совхоз.
         Поскольку я был первогодгодком и самым молодым в отделе, то выбор пал на меня и я привычно стал собираться на работу в совхоз, до которого меня, как и всех довёз автобус пароходства.
         Дорога была дальняя.
         В совхозе меня поставили на грядки, где я как в свои юношеские времена должен был собирать овощи.
         По какой-то неизвестной для меня причине - это было для меня не долго и я довольно быстро был поставлен звеньевым, а потом уже сразу же бригадиром всех бригад всего пароходства, где в распоряжение мне было отдано порядка пятисот человек, сотрудников пароходства. Кроме сотрудников управления пароходство направляло сотрудников всех подразделений включая и порт Владивосток.
         Погода была жаркая.
         Мы ходили с самого утра полураздетыми.
         Полей было много.
         Транспорт мне как бригадиру не выделяли и мне приходилось целый день мотаться по полям на своих двоих, контролируя ход выполнение работ.
         Для меня в этом не существовало никаких проблем.
         Я раздевался до шорт и, как "сивый мерин" носился по полям, успевая всем и всё сказать и только под вечер мы возвращались в свой лагерь, где уже каждый был предоставлен самому себе.
         Ещё в автобусе на меня обратила внимание молоденькая чёрная брюнетка юрист из нашего пароходства, которая старалась быть всё время невдалеке от меня.
         Поскольку мы оба были связаны семейными узами, то рассчитывать на более тесные отношения мы не могли, но ей нравилось разговаривать со мной.
         Мы вели себя как настоящие интеллигентные люди и находили темы для разговоров, которые не касались работников пароходства.
         В какой-то мере мы даже привязались друг к другу и каждое утро ждали этих встреч.
         Звали её Наташа.
         Она была худенькая и очень симпатичная с чёрными небольшими глазами и нежными манерами.
         Я чувствовал себя с ней рыцарем без которого она здесь не выживет.
         Это чувство ответственности и постоянная нервная работа в качестве бригадира привели к тому, что я подцепил от цветущей амброзии аллергию, которая меня уложила в постель на сутки или двое.
         Ещё ночью я почувствовал, что моя голова стала распухать и раздуваться и во всём лице появился страшный зуд, который довольно быстро перешёл в голову. Всю ночь я не спал и даже днём мне не хотелось отдохнуть. Энергия деятельности распирала меня и я с большим трудом дождался, когда медсестра отпустила меня на работу.
         К утру зуд отступил, но голова разбухла в полтора раза.
         Всё было, как во французском кино "Неудачники" с участием Жерара Депардье, когда его компаньон Пьер Ришар распух во время местного перелёта в поисках своей дочери в Бразилии.
         Мне было смешно смотреть на себя в зеркало, потому что это был не я, а какой-то урод де-це-пешник.
         Голова прекрасно соображала и я стал интенсивно читать всё что мне попадалось на глаза.
         Как только голова приобрела нормальный вид я вернулся на поле.
         Я, по-прежнему, мотался по полям и временами переходил на бег.
         Моя новая пассия кокетливо смотрела на меня и выражала ко мне крайнюю благожелательность своими взглядами, когда я бывал на её участке.
         Но всё когда-то кончается.
         Кончился и наш "колхоз" и мы собрались домой.
         Обратно мы возвращались с Наташей в одном автобусе, находясь на соседних сиденьях.
         Я испытывал самые нежные чувства, в её присутствии.
         Автобус приехал во Владивосток и мы расстались. Она работала в соседнем здании пароходства, в которое я уже попадал только изредка, когда была нужда согласовать план действий на арбитражном суде.

         На меня почему-то обратили внимание и меня направили инспектировать порт Находка, которым управлял заместитель начальника порта Баранов, неудобный человек для управления пароходства, у которого было на всё своё производственное мнение, а раньше собственное мнение должно быть всегда согласовано с вышестоящими инстанциями.
         Меня разместили в гостинце на мысе Астафьева, который был одновременно оздоровительным комплексом для работников порта. Каждое утро за мной приезжала машина или катер, когда нужно было ехать в порт Восточный, где я впервые увидел мощный пилорамный комплекс обслуживаемый всего несколькими людьми.
         Всё это произвело на меня большое впечатление и после тщательного обследования грузовых работ я написал положительный отчёт о своей командировке по работе под руководством Баранова, возможно Анатолия.

                Карьера.

         На работе буквально сразу после моего прихода меня ждали изменения.
         Дело в том, что наш начальник не имел высшего образования и у него приближался заключительный этап образовательного процесса: дипломная работа. В случае его неполучении диплома он мог бы лишиться своей должности.
         Он решил взять длительный отпуск, а на время своего отсутствия и назначить исполняющим обязанности начальника отдела меня.
         Он представил меня начальнику коммерческой службы Виктору Ясинскому, который размещался на этом же этаже, но в соседнем помещении. В нём работало ещё больше людей, чем в нашей комнате, которые занимались всеми коммерческими делами и всего пароходства с его портами и судоремонтными заводами, я уже не говорю о сопутствующей инфраструктуре для полноценного существования пароходства, которая являлась вспомогательной службой, но без неё пароходство бы не существовало бы. Наш отдел был лишь частью всей коммерческой службы пароходства, а, кроме того, были ещё подобные отделы во всех крупных портах пароходства. Все они подчинялись единой коммерческой службе пароходства под руководством Виктора Ясинского.
         Ясинский был невысокого роста настоящий мужик с густым мужским голосом, которым он иногда пользовался, чтобы ускорить процесс выполнения своих распоряжений. Его непосредственный заместитель по службе Анатолий Авдеев был напротив человеком с очень мягким и с тихим нерешительным голосом, казалось, что он даже стесняется отдавать свои распоряжения. Кабинет у Ясинского был просторный и был изолирован от всех помещений в пароходстве. В его угловом кабинете было одно большое окно, выходящее на улицу 25Октября, напротив которого был продуктовый магазин. Казалось, что сам Ясинский был краеугольным камнем всего пароходства. Авторитет у него был чрезвычайно высок.
         Будучи настоящим мужиком он не брезговал временами с нами распивать бутылочку другую, но "всегда по поводу и после работы".
         Одним из поводов стал уход в отпуск Орлова,  моё назначение и.о. начальника отдела, которое проходило в кабинете Орлова. По этому поводу к нам даже спустился отправленный на повышение Ченцов, который с любопытством смотрел на меня. Мне и самому было любопытно смотреть на себя, ведь сам никогда не стремился быть самым первым и меня вполне устраивало, то что я просто не последний. На этой встрече я почувствовал к себе какое-то уважение со стороны людей, которые сделали карьеру основой своей жизни, а я благополучно завершил свой комсомольский возраст и даже не подавал заявления на вступление в партию, без которой дальнейшее продвижение по карьерной лестнице было просто невозможно.
        Ещё на флоте я хотел подать заявление в партию, но помполит сказал, что существует командирский лимит, а его было решено отдать моему другу Коле Пирожкову, который был на год старше меня. Я совсем не расстроился, а позже просто уволился и начал жить новой жизнью и на берегу.
        Хотя после ухода Орлова мне был выделен его кабинет, но я, по-прежнему, "тянул" свою линию и там работать мне было неудобно и я остался за своим столом, первым столом сразу по выходу из кабинета начальника, который стал отныне мой.

                Якобы литературный опыт.

        Это кадровое передвижение вдохновило меня на написание своего первого рассказа, который написал буквально за один выходной вечер.
        Рассказ был о любви моряка дальнего плавания к своей любимой, где прототипом любимой была моя жена Галя, по крайне мере, она у меня стояла перед глазами во время написания этого рассказа.
        Я знал что такое любовь, любовь настоящая со всеми неприятностями и неурядицами и, поэтому очень ценил свою писанину, но после того как я написал свой рассказ, изобилующий подробностями центра Владивостока, то он мне самому не понравился, однако, я всё-таки решил отправить его в журнал "Морской флот". Журнал печатался специально для торговых моряков нашей огромной страны, который, как правило печатал иногда творческие изыски своих читателей. Мне всегда казалось, что эти изыски написаны на очень среднем уровне, но я решил, что именно там меня напечатают.
        Получается, что я шёл в гарантированным путём и меня, действительно напечатали, и я даже получил гонорар в размере 177 рублей, который я решил благополучно пропить с сотрудниками своего отдела.
        Я дал им почитать свой рассказ и на удивление увидел, что он им даже понравился.
        Я знал, что это очень плохой рассказ и заслуживает только того, чтобы его пропить и забыть.
        Так мы и сделали теперь уже в моём кабинете, где я был во главе стола по праву.
        Мы даже пригласили на общий пир Ясинского вместе с его заместителем Анатолием Авдеевым, которые с уважением поздравляли меня с моим первым опусом.
        Своим кабинетом я пользовался только для того чтобы укрепить кадровый состав отдела.

                Кадровик.
   
        Мне были даны полномочия принимать на работу новых инженеров в наш отдел по коммерческой эксплуатации. Комната номер три, то есть наш отдел вообще поставляла кадры для управления всего пароходства. После прохождения этой комнаты большинство её "выпускников", в конце концов, занимали приличные должности в управлении пароходства.
        Первым мне на глаза у моего дома попался мой однокашник Серёжа Личманюк, который довольно быстро согласился поменять свою морскую биографию на береговую, потому что он был коренной владивостокчанин и имел трёхкомнатную квартиру в центре города на Уткинской в старом доме с высокими потолками, почти такими же, как у меня в моей коммуналке. Кроме того у него в то время единственного из нас была машина, старая голубая "волга", которая ему досталась по наследству. Была у него ещё и дача на Кипарисово.
        Впервые в своей жизни я встретился с миром автомобилистов, в лице Серёжи, который с удовольствием поддерживал любые разговоры об автомобилях, у которых как оказалось масса проблем, подлежащих беспрерывному решению. Он был очень доволен своей "волгой" с гордым оленем на капоте, потому что ей не требовался автосервис, а только знания машины и работа молотком и кувалдой. Её передний и задний диван в машине могли, казалось вместить не менее десяти человек. Кроме "волги" у него была ещё и жена и дочь, о которой он разговаривал только с Верой Алексеевной и Галиной Петровной, а я был занят на работе только работой и их разговоров не слышал. Наши мужские разговоры происходили, как правило, в курилке перед мужским туалетом, который был невдалеке от нашего кабинета, но несколько выше по уровню на несколько ступенек. В то время курили в основном только мужчины. Личманюк не курил и  вёл здоровый образ жизни, что не мешало ему выпивать в компании.
        Будучи начальником отдела я должен был ежедневно ходить на диспетчерские совещания в управление по эксплуатации сухогрузного флота  под руководством Валентина Жаравина, а иногда в его отсутствие его заместителя Эдуарда Банашкевича. Моей обязанностью было подготавливать ежедневную сводку по своему отделу.
        Я своими глазами видел как принимаются решения по движению судов по всему миру.
        Иногда решения были необдуманные, которые приносили бюджету пароходства существенный вред, но всегда эти совещания были быстрые и оперативные.
        После этих совещаний все расходились по своим местам, где самое важное было уйти с работы строго по расписанию. В нашем отделе время выхода негласно контролировала Лиля, которая всегда первая уходила с работы строго после истечения рабочего дня. Время прихода на работу тоже был святой обязанностью каждого работника пароходства. Когда к власти пришёл бывший кэгэбэшник Юрий Андропов, то нашим работникам был нанесён существенный ущерб в виде ограничений по выходу с работы в течение рабочего дня в соседний магазин, который был виден из кабинета Ясинского. Поскольку почти во всех магазинах были очереди, то выбежать и быстро что-нибудь купить было почти невозможно, а стоять в очередях опасно из-за милицейских патрулей.

                Внештатный агент КГБ.

        Неожиданно к нам пришёл мой однокашник Зуев Ваня. Мы все знали, что его забрали на работу в КГБ и я даже втайне завидовал ему белой завистью, а другой я так и не научился завидовать за всю свою жизнь.
        Он позвал меня в курилку, но сам он не курил. Там он предложил мне встретится с человеком из его конторы.
        Встреча была назначена в центре города, в доме, где жили родители Пирожкова, но на первом этаже.
        В "потаённой" квартире жила интеллигентная старушка, которая после того, как открыла мне дверь тут же удалилась в кухню, а мы с новым визави прошли в зал, где он стал меня расспрашивать о моей жизни.
        Удовлетворив своё любопытство он предложил мне сотрудничество со своей конторой.
        - Значит, вы хотите сделать из меня стукача?,- спросил я его.
        - Скорее информатора о нашей жизни. Ваше право сообщать что-либо нам, но общая информация о настроениях нам была бы интересна.
        Не долго думая я согласился иногда приходить в эту квартиру и рассказывать то, что считал нужным.
        Впоследствии, от него я почти не слышал уточняющих вопросов по конкретно каждому человеку, а поговорить мне всегда хотелось.
        Так началось моё сотрудничество с КГБ на безвозмездной основе.
   
        Следующим сотрудником, которого я принял на работу был мой однокашник Шура Чепурнов, которого, как и Личманюка я толком не знал, но как впоследствии выяснилось - это был тоже классный кампанейский, парень без особых претензий к жизни, с которым мы впоследствии строили и построили МЖК, единственное городе.
        Получается, что масса людей моих однокашников в принципе были вполне приличные люди, хотя в училище ни с кем из них я не поддерживал связи в основном из-за своего раннего "замужества", где не было места другим людям.
        Подошло время и одного из нашей комнаты, Герасименко Игоря, который позвал меня на берег в коммерческий отдел забрали в топливный отдел под руководством Владимира Далецкого, где он работал до сих пор. На его место надо было принять нового человека.
        Этим человеком стал Валера Шкуренко, который мне всегда нравился, хотя я с ним не был близко знаком.
        Валера дружил не только со словом, но и с юмором. Он во всём находил забавность ситуации и поэтому никогда не нервничал, по крайней мере, так выглядело внешне. Он был очень спокойный и доброжелательный человек, который в то же время поддерживал любые авантюры отдела. Не было дня, чтобы Валера не рассмешил чем-нибудь отдел, особенно Лилю, которая к нему относилась с особым вниманием.
        Прошло чуть больше полугода и дипломный отпуск у моего начальника закончился и он вернулся на работу и был удовлетворён новым составом, который я подобрал.

                Кадровый отбор.

        Меня стали часто привлекать на арбитражи, где я почему-то выигрывал все дела для пароходства. Особенно мне запомнились арбитражи, где моим оппонентом был бывший начальник Ингосстраха Владимир Шахов, который всегда эмоционально отстаивал свою правоту, а я только молча выкладывал свои письменные аргументы и решение выносилось в мою пользу. Однажды, я был явно не прав, но и тогда решение было вынесено в пользу пароходства. Шахов чуть не сорвался в арбитраже на отборные маты. Выйдя на улицу я только пожалел его, понимая, что мои аргументы были явно слабые. Думаю мой выигрыш был связан с тем, что я был всегда спокоен и где-то даже смазлив, что для арбитра, как правило, женщины, важный аргумент в мою пользу.
        Впоследствии, уже в годы перестройки Владимир Шахов основал свою страховую компанию ДальРоссо, в которую он сватал Ясинского, приходя к нему в кабинет, где тот яростно курил и думал о смене своего поста начальника коммерческой службы всего пароходства на должность в новой компании.
        В конце концов, он в своём почти шестидесяти-летнем возрасте он начал новую жизнь, лишившись своего огромного кабинета и переехав в подворотню старых домов на Ленинской, в районе бывшего китайского города, но это уже было без меня. В те годы у многих людей поменялась судьба в надежде на более лучшее будущее.
        Я в те времена был крайне нужным человеком в пароходстве, потому что был на расхват. Кроме своей полярной линии меня привлекали диспетчером грузов иностранных фрахтователей, где я руководил флотом с помощью телексов вышедшими судами из Дальневосточного района и оказавшихся на "диком западе" . В то же время я организовывал подписание контрактов с учётом сегодняшней конъюнктуры на перевозки грузов. Диспетчер этой группы был крайне болезненным человеком, а работы на его линии было не так много, чтобы ей заниматься в течение всего рабочего дня.
        В конце концов, меня заметил парторг пароходства Васильченко, который пригласил меня на беседу к себе в партком пароходства, чтобы прочувствовать мою партийную принадлежность. Принадлежности у меня не оказалось и, потому разговор у меня с ним был довольно напряжённым, но он сделал свои положительны выводы по мне и меня решили вводить в партию, теперь уже как молодого перспективного сотрудника, где лимит на интеллигенцию уже был  выбран. Первый раз я встречался с Васильченко, когда меня принимали на береговую работу. Я что-то сказал довольно вольное и поэтому парторг пароходства поставил меня на заметку, как неблагонадёжного.
        Для того, чтобы у меня появилась партийная принадлежность меня было решено ввести в комитет комсомола пароходства, но я уже вышел из комсомольского возраста и специальным решением комитета комсомола мне дали какую-то должность в этом комитете, что обязывало меня приходить ещё и на заседания комитета комсомола пароходства в соседнее уютное и красивое трёхэтажное здание. Все эти здания были, как говорят англичане in vicinity от моего дома и, поэтому меня не сильно напрягало. Правда семье я стал уделять значительно меньше внимания.
        Так шли мои благополучные и сытые дни, в которых даже "молочка", но теперь уже для сына ушла на какой-то второй план.
        Галя временами ездила, то на зачёты, то на сессию в Хабаровск, где она стала получать высшее образование экономиста ПГС.
        Всё это происходило как-то само собой. Все были счастливы и довольны. Дочь училась в 13-й школе с углублённым знанием английского языка на Набережной. Изредка, я в ней бывал в качестве родителя на родительских собраниях. Единственное, что я понял на этих собраниях - это, то что они нужны для "добровольного" сбора средств от родителей.
        Старое здание школы подразумевало и консервативность и порядок, чем и занималась моя жена.

                Село Вольно-Надежденское
 
        В какой-то момент времени у родителей Гали появилось желание переехать на жительство поближе к нам, поскольку они уже оба вышли на пенсию  и перспектив оставаться в Краснокаменске они уже не видели. Они попросили меня подобрать какое-нибудь место жительства недалеко от Владивостока для своего будущего проживания.
        Самым удобным местом я посчитал село Надежденское, что в часе езды на электричке от Владивостока. Село было довольно большое и благоустроенное.
        Поскольку, у них были накопления, то я подобрал небольшой дом в пятнадцати минутах ходьбы от станции.       
        К дому прилагалось десять соток земли, которую не нужно было даже корчевать. В общем, всем и всё понравилось.
       Была только одна проблема - Владивосток был режимный город и для поселения в такой близости рядом с ним требовалось особое разрешение от властей. К Уссурийску этот порядок не относился и поэтому, для того чтобы приехать во Владивосток, нужно было сначала добраться до Уссурийска, уже из него можно было добраться до Владивостока при предъявлении документов транспортным организациям. Именно, поэтому моя мама смогла сначала стать Приморским жителем, а уже после смогла посещать Владивосток.
        Я в очередную встречу с куратором от КГБ поделился своими "семейными" проблемами и попросил мне помочь в этом. Довольно быстро на следующей встрече мне предложили зайти к председателю сельсовета Вольно-Надежденское и, как и было принято в те времена, передать просьбу о прописке в выбранном нами доме в селе.
        Я зашёл к председателю, приятной невысокой женщине в теле и изложил свою просьбу со ссылкой на своего куратора, как протеже моей просьбы.
        Она стала причитать, что всё это не так просто и ответственность за удовлетворение этой просьбы ляжет только на неё.
        - Так, значит, для меня будет отказ?
        - "Стойте, куда же вы. Я этого не сказала.
        Вам легко распоряжаться, а  мне ещё тут жить.
        Давайте ваши документы".

        Через день родители Гали стали Приморскими жителями!
        Мы выезжали в Надежденское почти каждую неделю.
        Свои десять соток мы обработали лопатами, что тогда было для нас не очень сложно. Для начала практически всю землю засадили картошкой и только невдалеке от дома посадили овощи: стандартный набор в виде помидор, перца и иных овощей, которые выращивают соседи. Всё вызрело и у нас на столе в доме была "дармовая" продукция с нашего огорода. Кроме того, вдоль нашей земли рос крыжовник, и смородина двух видов. Ягоды мы сдавали прямо на рынке оптом для продажи.
        Таким образом, сельская наша жизнь нас не особенно утомляла и Пётр Емельянович предложил обзавестись  курицами, что мы и сделали, купив на рынке рядом со станцией полсотни цыплят. Мы рассчитывали ещё и собирать из под них яйца, этого, но этого не случилось, потому что часть цыплят просто сдохли, а остальные оказались петухами. Когда наша живность подросла мы решили пустить их под нож, но сначала их нужно было убить. Палачом стал я и уже во дворе лишал уже крупных цыплят их голов и вокруг меня бегало уже сорок туловищ.
       
        Её родители стали жить практически автономно и наши встречи были, в основном тогда, когда мы всей семьёй приезжали к ним, где Мария Григорьевна накрывала на стол, а мы перед этим обрабатывали тот кусок земли до самых тополей в конце участка.
        Шла спокойная стабильная жизнь, правда, во время нашего приезда мы замечали, что Пётр Емельянович временами повышал голос на свою жену, правда мы не думали, что это было так серьёзно, но в какой-то момент времени весной Мария Григорьевна заболела и тогда Пётр Емельянович выгнал её из дома.
        Она приехала к нам и стала жить в одной комнате с нами. Время шло и и ей становилось всё хуже и, в конечном итоге, на ночь глядя ей стало совсем плохо и я пошёл к телефону-автомату, чтобы вызвать скорую помощь. Последняя довольно долго не подъезжала, а, когда приехала, то медицинская бригада констатировала её смерть в районе полуночи накануне первого мая.
        Галя маленько заплакала, а я сказал:
        - Время позднее. Пора спать.
        И мы легли спать.
        Утром первого мая я добрался до морга в районе тысяче коечной больницы. В морге дежурил спортивный молодой парень с обнажённым торсом. Мне показалось, что он там занимался спортивными упражнениями. Рядом с ним были гантели. Он объяснил мне что мне нужно делать дальше с почившей Марией Григорьевной и я стал суетится по части её захоронения через морг. К сожалению - это было первое мая, когда все официальные органы не работали. Я успел только заказать копку могилы на кладбище.
         Я дал телеграммы её сыновьям и, конечно, уведомил Петра Емельяновича.
         Через пару дней они все приехали на похороны.

         Буквально, через неделю после отъезда братьев из Приморского края Пётр Емельянович в селе нашёл для себя новую вторую половину в виде Раисы, которая работала секретарём в коммерческой службе пароходства.
         На это моя жена сказала:
         - Вот такие у них нравы...
         Раиса была, что называется "в теле", значительно младше него, но старше меня. На работу она всегда ходила "бабьей" одежде и внимание к ней было только со стороны моего бывшего тестя. Связи с ними были были утрачены, вплоть до кончины Петра Емельяновича и мы даже не знаем, где он похоронен.

                Перестройка

        Новые времена внесли и новые формы развлечений. В газете появилось объявление об организации школы каратэ для тех, кому за тридцать, чем я и воспользовался и стал ходить в спортзал Динамо на третьем этаже, где и стал осваивать новые для себя термины и знания. Ещё давно, будучи в Японии я приобрёл японскую иллюстрированную книгу про каратэ, но пока она лежала у меня мёртвым грузом.
        Только сейчас приступив по вечерам в двадцать часов заниматься три раза в неделю каратэ, я понял ценность моего давнего приобретения.
        На каратэ стал ходить и мой сосед Лёха, который из-за своего высокого роста и холуйской потребности, стал заводить там друзей часть из которых ушли в криминальный мир. Наши Миры стали переплетаться.
        Я в зале стоял в последних шеренгах и просто с огромным напряжением пытался сделать то, что показывал нам тренер Игорь Ежов. Тем не менее к своему удивлению, я заметил, что стал значительно гибче и сильнее. После тридцати я даже сел на шпагат. Моё грубое кимоно всегда было мокрым от пота после каждой тренировки. Особенно пот вышибало одно из начальных упражнений - в планке на кулачках и стоять надо было не менее двадцати минут, после которого мы просто бухались лицом в свою лужу пота.
        Спал я, по-прежнему, мало и поэтому всегда находил время до полуночи почитать что-нибудь умное.

        Всё было бы хорошо, но жить вчетвером в одной комнате было уже не очень удобно.
        Пока у нас были маленькие дети, было вполне сносно, но мы стали задумываться о своей дальнейшей жизни.
        Я пошёл в профком пароходства и решил уточнить свою очередь на квартиру, которая резко снизилась в численном исчислении, против что-то более двух тысяч стала 136-й по очереди управления пароходства.
        Тогда я спросил насколько теперь быстро я могу ждать результата и получил ответ, что от 13-ти до 15-ти лет.
        За это время дети уже могут начать свою жизнь!...
        Как-то ранним воскресным утром мы собрались семьёй в кинотеатр "Уссури", а в это время по радио мы услышали призыв Молодёжного Жилого Комплекса вступать в ряды фактических строителей своей жизни.
        Мы подошли к внушительному зданию комитета комсомола, сейчас это здание занимает банк "Приморье", который, в конце концов, стал домашним банком краевой администрации.
        Семья осталась внизу, а я поднялся на второй этаж, где меня встретил бородатый Виктор Васильевич Марченко, который довольно быстро описал  возможные мои перспективы в МЖК - получить квартиру в течение года. Правда, для этого надо будет бросить работу и уволится в некое МЖК. После получения квартиры можно будет из него уволиться и продолжить жить, по-прежнему. К сожалению пароходство не было связано договором с МЖК и, поэтому возврат на прежнюю должность у меня был под сомнением.
        Короче - это был риск. Риск как в получении квартиры так и в возврате на свою работу, на которой, возможно, меня ждать не будут.
        После просмотра фильма в кинотеатре, я задумался о своей дальнейшей жизни и судьбе.
        Дела в пароходстве у меня обстояли не только не плохо, но и даже уже хорошо.
        Я стал кандидатом в члены партии, что означало попал в кадровый резерв пароходства. Ничто не мешало бы мне начать расти по карьерной лестнице в пароходстве вплоть до должности заместителя начальника пароходства.
        Только один недостаток мешал бы нашему счастью - жизнь в коммунальной коробке с соседями на седьмом этаже, где моим детям со временем понадобятся новые площади.
        Я решился подать заявление на увольнение из пароходства, которое, в конечном итоге, единственное принесло мне данные по моей работе для начисления пенсии.
        После подачи заявления я был вызван на беседу к начальнику пароходства Виктору Миськову, который пообещал что-нибудь подыскать из своего резерва для меня
        Ждать пришлось недолго и мне была предложена такая же коммунальная квартира, но из двух больших комнат в центре города на Ленинской в доме над бывшим магазином "Океан".
        Я поинтересовался:
        - А сохранится ли в этом случае моя очередь на отдельную квартиру?
        Я получил неопределённый ответ.
        Посоветовавшись с женой мы решили покинуть пароходство, о чём я сейчас только могу пожалеть...

                КПД

        Я тогда был молод и очень решительно настроен по жизни, тем более, что уже освоил какую-то базу по каратэ, которое мне дало стимул к жизни. По улицам я ходил вполне уверенно, потому что знал, что мало найдётся людей, которые смогут мне нанести какой-либо вред. На таком внутреннем душевном подъёме я бросил свою биографию, которую встраивал долгие годы в системе морского флота и взял из отдела кадров свою трудовую книжку, чтобы отнести её в кадры завода КПД-300, чтобы стать профессиональным строителем.
        Завод крупнопанельного домостроения, находящийся в Снеговой пади, где единственным местом жилья была "гостинка" в конце этой пади. Вся Снеговая падь была чисто промышленным районом с огромным количеством пыли, где кроме завода КПД были ещё подобного рода заводы  и склады. Кроме того, там же было расположение подразделение морской пехоты, которая стояла несколько в стороне от пади, являясь ответвлением этой пади в сторону леса.
        Чтобы добраться до завода КПД-300, нужно было сесть на остановке Фокина и довольно долго ехать почти до самого конца. Это расстояние было сравнимо с расстоянием в Уссурийске до МРО. Снеговая падь была самым грязным и пыльным местом в городе, кроме того, там часто был сильный ветер, как в трубе.
        Итак, я пришёл в отдел кадров, где меня встретила сухощавая женщина в возрасте, которая выдала мне листок для написания заявления о приёме в ученики формовщика.
        Я поинтересовался:
        - Могу ли я ознакомится с коллективным договором
        На что женщина, начальник отдела кадров, сказала:
        - Иди на работу, мжковец...
        И тут я понял, что теперь я не перспективный работник, а всего лишь "быдло", которому слово пока не давали.
        Это, конечно, был серьёзный удар по моему самолюбию, но игры были закончены и надо было начинать опять новую жизнь в новых же для меня условиях.
        Я встал на работу в две смены.
        Первая смена начиналась в семь утра, а вторая с 14 часов по семь часов в смену.
        Работа оказалась довольно тяжёлая. Приходя на смену я брал в руки тяжёлый лом, который мне был нужен практически постоянно и выпускал его из рук только на обед или по окончанию смены.
        Первое время я стал ходить на обед в столовую, где мне довольно быстро не понравилось из-за очереди, и я стал ходить на работу со своей едой баночке, а в столовой иногда только покупал молоко в треугольных "тетропаках". Как правило, молоко было очень холодное, но даже после того как ты его выпивал клонило на сон и я, сидя в лифтовом блоке на деревянной лавке позволял себе 3-5 минут сладкой дремоты.
        Когда я ходил в дневную смену, то по вечерам я, по-прежнему, ходил на каратэ, где мои навыки, по моему мнению, уже не знали границ, я даже сел на шпагат.
        Я уже стал сдавать по "ката" норму коричневого пояса. Довольно часто на тренировках у нас стали учебные бои - "кумитэ", позволяющие почувствовать противника. Со мной в паре чаще всего был темноволосый парень чуть ниже меня, напоминающий читинского "гурана". Он был довольно обидчив, но и отходчив. Впоследствии он занялся какой-то коммерцией в новой стране и пути наши уже почти разошлись, правда как-то раз он воспользовался услугами нашего банка, но для вопользования услугами ему уже не нужен был приход ко мне.
        Домой я приходил только для того чтобы поспать.
        В короткое время я на работе сдал на второй разряд формовщика, а потом и на повышенный четвёртый и уже мог не только лить панели, но заниматься сварочными работами.
        Каким-то образом я на КПД проявил свою активность и мне было предложено возглавить отряд мжковцев на КПД-300.
        Цель этого объединения была в том, чтобы лить внеплановые панели в выходные дни для своего дома.
        КПД-300 стремилось сменить своё название на КПД-600, но для этого нужно было отливать 600 тыс. кв. метров бетона.
        Я хотел получить квартиру, как можно быстрее и хотел вернуться обратно в пароходство и, поэтому, я приступил к общественной работе председателя группы на КПД-300. По выходным у меня по выходным у меня собиралась бригада из 177-ми человек.
        Все они работали в разных цехах и, в результате, по выходным весь заводской комплекс был задействован нами.
        В результате я научился многим смежным профессиям и, особенно одной - быть директором завода по выходным.
        Выходных у меня вообще не стало и я всю свою жизнь без остатка тратил на работе.
        Мы запускали все цеха, потому что во всех цехах у нас были люди, которые строили свой дом в МЖК.

                Коммерциализация в духе перестройки.

        Поскольку я практически всё своё время проводил на работе, то у меня родилась идея повышения своего заработка.
        У нас в цеху на втором этаже был полный седовласый человек, у которого была небольшая мастерская по изготовлению гипсовых плиток, к чему я, в конечном итоге, и пристроился в качестве подмастерья.
        Работа мне как-то сразу понравилась и я приступил к выполнению заказов, которые обеспечивал хозяин мастерской.
        Практически после каждой смены мы закладывали партию плиток, которые снимали уже утром на следующий день. Плитки мы готовили для "родного" завода и там же на стенах управления их размещали.
        Главный инженер за эту работу довольно неплохо платил через бухгалтерию.
        Когда весь завод был уже обделан плиткой, то я стал искать заказы на стороне с помощью нашего же мжковца Владимира Кабаева, который отрабатывал свою мжковскую нишу в качестве мастера цеха, то есть нашего начальника в цеху "добор".
        Владимир был инициативным человеком и мы достаточно скоро нашли заказы во многих местах города, куда мы стали поставлять свои изделия. Он же предложил основать кооператив по изготовлению плиток. Председателем кооператива он предложил меня, а главным бухгалтером стал он сам.
        Поскольку объёмы возросли, то нам потребовалось новое помещение на территории завода.
        Главный инженер предложил освоить заброшенное отдельно стоящее помещение на территории домостроительного комбината. Единственным плюсом этого помещения был только подведённый источник питания. Его мы уже вдвоём не могли освоить и, поэтому привлекли других наших товарищей из МЖК. Среди них были добродушный и полный Саня, работавшей вместе с женой на заводе, такой же полной и добродушной. С нами стал работать небольшой и амбициозный Алексей Груздев и добрый худенький обидчивый блондин с грустными глазами, а также красивый, спортивный блондин Андрей Токарев.
        Все они с энтузиазмом занялись освоением нового цеха, а мы с Владимиром Кабаевым занялись в цехе наружных стен изготовлением плитки для подъездов с элементами брекчии.
        Через неделю цех был готов, но по совету членов кооператива там же решили заняться изготовлением спортивных тренажёров и спортивного инвентаря.

        Это были короткие времена благоденствия для кооперативов, которые подарил нам наш тогдашний президент Михаил Горбачёв. Налог на кооперативы в первый год существования был всего лишь три процента на первые три года после создания кооператива. Мы, естественно эти налоги платили с лёгкостью, потому что процент нашей прибыли был от 100-та до двухсот. Как-то сразу появились деньги, а с ними появились и первые проблемы, поднятые нашим главным бухгалтером, который решил платить всем не поровну, а по паям в зависимости от вклада в общее дело.
        Так он предложил оплатить работу по восстановлению нового цеха, а львиную часть прибыли разделить между собой и мной, как председателем и бухгалтером кооператива. Сумма это была вполне приличная, но я не согласился так поступать и предложил разделить всю сумму поровну, потому что нельзя было выделить человека, который отлынивал от работы. Возник жёсткий конфликт, но мне уже было не до него потому что мне предложили покинуть завод и перейти в главное управление МЖК, которое находилось, по-прежнему, в краевом комитете комсомола.

                Чистое управление.

        Мне предложили возглавить объединение всех подразделений МЖК, которые не смогли зарегистрировать себя в качестве кооперативов. А, в основном, всё это было связано с льготой по налогам, которые давала формальная связь с комсомолом.
        Всего этих объединений было около пятисот. У нас были и производственники, и художники, и архитекторы, и психологи, и менеджеры по развлекательным услугам. В общем, была очень разношёрстная публика, которая хотела жить по-иному, правда, пока не знал что это такое - иное...
        При нас были зарегистрированы вполне уже не комсомольские мужики, которые занимались установкой кондиционеров, обогревателей и другой бытовой техники. Главным у них был Александр Иванович, крепкий всегда улыбчивый мужик, который знал свою выгоду в этой жизни. Подобных объединений было несколько, включая несколько компьютерных фирм. Все эти объединения были зарегистрированы на одном банковском счете, которым распоряжался я, как управляющий объединениями МЖК. Главным бухгалтером у меня был молодой выпускник политехнического института Олег Михайлович Соловьёв.
        Были и экзотические предприниматели вроде ТРИЗа (теории рационализаторства и изобретательства) во главе с коротким, но очень энергичным человеком с резкими манерами, которые только сдерживались его роговыми очками, мешавшими ему совершить "мировую" революцию. Он казалось бы, знал всё об этом мире и призывал постоянно нас управленцев МЖК участвовать в своих семинарах, потому что без них наша деятельность была не эффективна, но я был очень занят текущей работой, на которой проводил до 23 часов почти ежедневно и так не разобрался в методах эффективной работы, о чём, возможно, я сейчас и жалею.
        В общем - это было счастливое время, в которое пускали всех желающих.
        Все вопросы решались очень быстро и часто на ходу, хотя у нас были иногда и совещания для того, чтобы обсудить стратегические задачи МЖК - задачи, связанные со строительством самого комплекса компактного проживания жителей МЖК. Параллельно в других городах тоже были созданы подобные комплексы, например, комплекс в Екатеринбурге и в Москве на Якинанке. Для нас был примером комплекс в Находке, который был построен на болоте в Находке, где уже жили реальные люди в нескольких домах, показывающих нам новую жизнь. Там была даже заложена небольшая церковь. Комплекс построил и возглавлял невысокий крепкий Харченко, напоминающий внешне прораба.
        Поскольку на счету всегда были деньги, то мы приобрели пару машин для разъезда по своим делам. Это насторожило членов МЖК, которые увидели в этом нотки буржуйства. Особенно критически к нам были настроены мжковцы  от ВБТРФ, откуда, кстати, был и Кабаев Владимир.
        "Буфером" в отношениях с простыми мжковцами и работниками управления стал большой Миша Зайц, который пригласил членов МЖК на собрание в комитет комсомола. Значительно позднее я узнал, что у Миши есть немецкие корни, поэтому у него такая необычная фамилия.
        Был шум, но толком ничего сказать бунтари не могли, кроме того что у нас в офисе установлены кнопочные телефоны типа "электроника", бывшими тогда роскошью, но даже эти телефоны поставили нам  одно из наших обвинений нашей буржуазности.
        Лидеры-бунтари, не найдя никакого криминала были вынуждены покинуть "поле битвы" и больше мы их в нашем офисе не видели, а они сами начали осваивать коммерческое пространство своей страны для своей же выгоды.
        По тем временам, у меня была действительно приличная зарплата в районе четырехсот рублей, но некоторые из членов объединений получали до тысячи и больше, но я был доволен своим заработком практически полностью. Дом пока ещё не был построен и мы только подбирали место его строительства. За счёт средств МЖК был заказан проект строительства у архитектора Карепова в бухте Патрокл.
       Наши экзорцисты откуда-то узнали, что там очень положительная аура. Они даже говорили, что именно оттуда начнётся возрождение России.
       Макет строительства в такой рекреационной зоне Владивостока был впечатляющим. Кроме нескольких 3-х 5-ти этажных домов на живописном мысе запланирован был храм со шпилём, который бы связал место нашего проживания с Космосом.

                Великие задачи наши и России.

       К возрождению России надо был готовиться и мы стали проводить семинары, в том числе выездные с "полным погружением", чтобы самим генерировать креативные, прогрессивные мысли.
       На этих семинарах с помощью психологов создавалась особая атмосфера доброжелательности и спокойствия, где было место только для свободной мысли.
       Один из выездов был на базу дома отдыха завода "Дальприбор", возглавляемым тогда директор Павло.
       Я почувствовал, что что-то во мне стало меняться и сказал об этом своей жене Гале, которая тогда уже закончила свой институт. Я предложил ей войти в нашу "авантюру" для того чтобы в дальнейшем говорить на одном языке, но она "спустила мои предложения на тормозах". Её устраивала безбедная жизнь и спокойствие в её семье. Той романтики, которая нас объединяла у неё уже просто не было.
       Из-за большой загруженности на работе я перестал посещать тренировки по каратэ, но, по-прежнему, приходил каждый день поздно, чтобы только поспать.
       Времена были тогда не спокойные и бедовые, когда все "мафиози" отличались от обычных людей спортивными костюмами. Как-то к нам в комитет комсомола пришли три крепких парня с уверенными взглядами и они спросили старшего.
       Я вышел к ним навстречу в коридор и спросил:
       - Что вы хотите узнать.
       - Да, так поговорить.
       - Хорошо. Пройдёмте в кабинет.
       И я завёл их в кабинет второго секретаря горкома комсомола, который на данный момент отсутствовал и он разрешил пользоваться его кабинетом для своих надобностей, в том числе бунт мжковцев "подавлялся" именно в его кабинете.
       Кабинет был просторный.
       За мной в кабинет зашли ещё Миша Зайц и Олег Соловьёв.
       - Так что же вы хотели?, спросил я.
       - Да. так просто посмотреть в лицо тем кто будет в городе что-то значит. Мы слышали, что у вас неплохо идёт бизнес. Так вот мы хотели бы увидеть вас в лицо, чтобы не дай бог не столкнуться на скользкой дорожке...
       Парни были из "качков", судя по внешнему виду.
       Выглядели они вполне доброжелательно и у меня отлегло от сердца.
       Мы буквально посмотрели друг другу в глаза и они встали из-за стола и покинули помещение, пожав нам руки.

       Для меня их приход был как новый этап в моей жизни, который окончательно отвратил меня от мысли возвращаться в пароходство.
       Я почувствовал себя таким же крутым, как и они.

                Опять новый этап.

       Мои ощущения подтвердились скоро, когда меня пригласили к заместителю начальника Приморского Госбанка Сопьяниченко Валентине Васильевне, которая обратилась ко мне с просьбой помочь в организации первого кооперативного банка в Приморском крае, который так и назывался "Приморский Территориальный Кооперативный банк" (Примтеркообанк).
      Ей очень нравилось со мной беседовать, по-видимому, потому что я умел поддержать беседу на любую тему и встречаясь с ней мы расставались, не раньше, чем через полчаса.
      Сама Сопьяниченко была приблизительно такой же авантюристкой, как и я, потому что впоследствии она уволилась из Госбанка и возглавила филиал коммерческого банка название которого я сегодня даже не помню, потому что он существовал всего год или два и благополучно разорился. В него же же поступила работать невысокая симпатичная девочка Катя в роговых очках, которой я в своё время предлагал работать у меня в банке, когда она работала в операционном отделении Госбанка. Катя тогда от моего предложения отказалась и только позже она стала работать под руководством профессионала Сопьяниченко, которая удержала свой филиал на значительно меньший срок, чем наш филиал банка Восток.
      Суть её просьбы заключалась в том, чтобы мы внесли существенный вклад в уставной капитал  нового банка, потому что учредители банка, кооперативы не в состоянии найти такую сумму и банк мог бы не состоятся. По тем временам и деньгам это была довольно значительная сумма в двести тысяч рублей, которая бы позволила нам стать крупнейшим пайщиком банка, а значит, стать его сохозяином.
      Поскольку МЖК с лёгкостью зарабатывала разными путями и только одна партия компьютеров приносила нам единовременно по сорок тысяч рублей, то предложение стать почти что хозяином банка было соблазнительно. Правда, тогда в этой круговерти денежных средств и тотального дефицита мы не понимали до конца, что такое стать хозяином. Деньги, внесённые в уставной фонд просто замораживались в надежде на годовые дивиденды. Впрочем, кроме компьютеров и подобного рода программ мы занимались быстрыми деньгами от концертной и иной деятельности. Через наше агентство во Владивосток приезжали такие звёзды, как София Ротару, супруги Никитины, телеведущий Николаев и многие другие гастролёры, от реализации билетов на которые мы практически за неделю получали такие суммы, которые позволяли нам безболезненно выбросить требуемую сумму в уставной капитал нового банка.
      В общем, на Совете МЖК мне было нетрудно показать, что новый банк пожалуй поддержать было бы нетрудно.
      Тем временем, был решён окончательный вопрос о месте строительства МЖК.
      Краевой комитет партии в лице его тогдашнего главы Валерия Фёдоровича Луценко отказал нам в бухте Патрокл и предоставил место строительства высоко на сопке по улице Сабанеева, где невдалеке уже была построена "гостинка" для вьетнамцев, которые по идее приехали осваивать нашу швейную фабрику на проспекте Столетия Владивостока.
      Место, как я позже понял было уже не подарок.
      На этой сопке дули постоянные и сильные ветра, которые чередовались туманами в безветренные периоды.
      Впрочем, весь Владивосток построен не для жителей, которых разместили на сопках, а в долинах же разместили промышленные объекты. Профессор по экологии Владивостока Преображенский считал Владивосток создан не для людей, а для обороны города, который почти никогда не знал пушечных выстрелов.
      Это я сейчас пишу так, а тогда я даже не замечал таких неудобств жизни во Владивостоке, в котором прожил почти двадцать лет.

                Развитие МЖК.

      Поскольку до вселения оставалось уже полгода, то у нас стали появляться новые подразделения, зарабатывающие на потребностях людей в строительстве и ремонте. Это направление возглавил Александр Косяченко, который стал вместе с Михаилом Зайцем мотаться в Москву и Новосибирск на различные строительные выставки для поиска новых методов строительства. Одним из перспективных методов строительства было найдено монолитное домостроение, которое мы хотели осуществить на той же сопке по улице Сабанеева рядом с уже возводящимся нами десятиэтажным "крейсером" блочного чуда МЖК. Архитектор Карепов, как всегда даже подготовил проект этого строения за что исправно получил свой гонорар от МЖК.
      Подобное монолитное домостроение я вживую увидел уже, когда неоднократно приезжал в Хабаровск, где этим методом построено множество многоэтажек по всем районам Хабаровска. Жаль, что рядом с нашим домом, МЖК на Сабанеева, так и не был реализован проект Карепова, поскольку он чем-то по внутренней своей части и начинке напоминал бы московский дом недалеко от кинотеатра "Ударник", где ещё тогда был реализован проект коммунального жилья автономного проживания, из которого НКВД забирало время от времени его обитателей для поселения в места не столь отдалённые.
      Большое место в части финансового вклада в МЖК составляло подразделение по прокату и продаже видео кассет с зарегистрированном центре на улице Володарского с корейцем Дэном во главе.
      Это был невысокий и сухощаво-худощавый кореец с лицом не выражавшим эмоции, который практически стал создавать мини империю видео-проката в Приморье. Мне даже показалось, что он негласный крёстный отец мафии, по крайней мере, такое впечатление у меня было, когда я пришёл в его центр творчества, где основным средством заработка был большой зрительный зал для просмотра видеофильмов на большом экране с помощью лазерного проектора.
      Его вотчина была в "Доме Творчества", которое само по себе было памятником архитектуры в однообразном Владивостоке, застроенном бетонными коробками по всем сопкам.
      Позже недалеко от "его" дома творчества основали католический собор, в который поставили орган, но я его не слышал, но я уже якобы слышал орган в Домском Соборе Риги. Стало приходить время комфортного прослушивания и просмотра на дому на видеокассетах и мы тоже продавали их.
      Комитет комсомола после вселения МЖК стал очень живым местом, куда стала ходить не только молодёжь, которая в то время интересовалась только развлечениями, но и люди совершенно разных возрастов, которых прохожие с улицы могли бы причислить к сумасшедшим, поскольку все они одевались очень своеобразно и гордились своей своеобразностью, выставляя её на показ.
      Среди них был бард-поэт Булгаков и вся его команда, где-то там же стоял Машкин, который посвящал нас в тайные тайны бытия и мироздания, но будучи по гороскопу девой был довольно нудным и навязчивым и почти всегда обижался, когда от него отмахивались, как от надоедливой мухи. Он поддерживал тесные и почти семейные отношения с психологом Наташей, которая, в конечном итоге, и организовала выезд за город для полного погружения в наши идеи, для чего она пригласила платную команду игротеков из Екатеринбурга. Естественно всё было оплачено МЖК. Для формирования из идей программы действия мы отключились на неделю за городом на базе отдыха завода "Радиоприпор". 
      Этот выезд на природу кардинально изменил моё отношение ко всем странным людям, приходящим к нам, которых становилось всё больше и больше.
      По вечерам мы слушали песни Булгакова и всей его группы, а днём собирались в аудитории и дискутировали о предметах почти не имеющих отношение к жизни, но влияющих, в конечном итоге, на всю нашу жизнь. Мы рассуждали о душе и её применении в нашей бренной жизни, в которой кормиться тогда особо было нечем. Всё это сильно возбуждало, как меня так и всех участников конференции.

                Людмила

      Там я впервые увидел свою потом уже будущую жену, которая приехала из Семипалатинска завоёвывать Владивосток. Я не увидел в ней ничего кроме симпатичной мордашки и даже не выделил её среди всех участников конференции.
      Она работала в хозрасчётной группе Андрея Конопли, где бухгалтером был Евгений Гостомыслов. Эта группа занималась при нас детским творчеством, Людмила вела швейный курс в этой группе и зарабатывала там свои небольшие копейки, которых, впрочем, ей на жизнь хватало.
      В её подчинении была симпатичная Наташа, на которую я тогда обратил больше внимания. Это была по-женски полноватая невысокая мягкая девушка с постриженным волосами и мягким добрым взглядом. Она приехала на конференцию сама в отличие от Людмилы, которую доставил на конференцию наш водитель по просьбе Конопли. Он же в дальнейшем и опекал её на конференции, а я был полностью поглощён делами конференции, которую проводили спецы из Москвы и Екатеринбурга поэтому программа была настолько насыщенная, что даже спать было тогда некогда, а в голове постоянно "шевелились тараканы", как, в своё время, шевелились от возбуждения они у меня, когда в совхозе у меня была аллергия. Мне тогда совсем не хотелось спать, а только работать и читать всё подряд
      Затем мы вернулись в наш бренный мир и стали заниматься свои насущными делами, но ни для кого этот выезд за город не остался бесследным.
      Особенно для тех, кто был настроен по отношению к духовной программе МЖК скептически. Духовной частью у нас и раньше была, а теперь с ещё большим энтузиазмом этим занималась Наташа, негласная жена Машкина, как нам тогда казалось старика, хотя в то время ему было всего слегка за сорок.
      Работы у нас было, по-прежнему, много и в городе особо мы не могли расслабиться даже на семью, которая в то время жила своей особенной жизнью, о которой я даже не знал, потому что всё время был на работе.
      Каратэ я перестал заниматься и даже по утрам перестал бегать.
      У нас были деньги, чтобы жить так, как мы того хотели и некоторые подразделения стали даже вкладывать свой достаток в покупное жильё, в частности приобрели жильё Гостомыслов и Конопля, причём Гостомыслов в центральной части города, а Конопля же на бухте Тихой. Там же снимала свои семь квадратных метров и Людмила в общежитии морского училища.
      Мы все друг друга уважали, но кроме организованного выезда на базу внутри не поддерживали особо близких отношений. Однако то что устраивало всех мужчин не могло устроить женщин и Наташа воспользовалась своим днём рождения для того что "приблизиться" к председателю МЖК, то есть ко мне и пригласила меня в ресторан. Мне никогда не хотелось принимать участие в таких мероприятиях, но почему-то было неудобно отказаться и я согласился, предупредив о своей задержке свою жену, благо комитет комсомола был всего в квартале от моего дома.
      Поскольку я всегда ходил на работу в костюме, то мне даже не нужно было для ресторана переодеваться.
      Вечером мы на нескольких машинах подкатили в ресторан "Амурский залив" на берегу моря, который в то время был одним из самых крутых и его посещали наши нувориши и первые иностранцы, приехавшие в наш город. В основном это были китайцы, с которыми и у нас уже начались торговые связи. Мы, в частности, через хозрачётное подразделение Конопли стали продавать им бесхозный горбыль из рыбного порта.
      Нас всех усадили в большом зале и я оказался напротив Людмилы, которая, конечно, же знала меня по работе, а поскольку мы оказались рядом решила познакомиться вне работы, потому что на работе я был слишком официален и недоступен.
      Выглядела она очень неплохо.
      Она предложила для начал близкого знакомства выпить, причём выпивать каждый раз вместе, но я должен был выпивать, как мужчина раза в два больше неё.
      Я решил, что я действительно крутой и согласился на такую игру.
      Оказалось, что это были только мои мысли о себе и в течение часа выпив за всех и вся, я еле встал из-за стола, качаясь пошёл на выход и на выходе запнулся и упал лицом на мраморные ступени ресторана и покрылся кровью. С помощью двух молодых людей, одним из которых был водитель Конопли на маленькой Honda-Civic я сел в эту машину. Людмила почувствовала себя виновной в этой шалости и предложила везти меня не домой к жене, а забрать к себе на бухту Тихую, что на другом конце города.

      Так началась моя новая семейная жизнь.
      Меня привлекла хозяйка этой квартиры, которая, как потом выяснилась пользовалась большим спросом у противоположного пола. Кстати, она будучи львом по гороскопу, а большинство львов очень привлекательны, как и козерогов, но и те и другие очень тяжелы по своей внутренней сути.

      Первым претендентом на Людмилу появился третий секретарь комитета комсомола Большаков.
      Как и положено комсомольским работникам  - это был "вылизанный" молодой человек с русыми волосами зачёсанными назад, как в своё время носили причёску большинство мужчин пятидесятых годов. Он был довольно вежлив и обходителен.
      Как-то днём он пришёл в гости с бутылкой вина и цветами.
      За маленьким столиком в тесной комнате была тягостная атмосфера, в которой мы пытались развлекать себя.
      Он рассказывал что-то умное, а я пытался отпускать едкие шутки по поводу его рассказа.
      В конце концов, он предложил выйти на улицу, где мы встали прямо перед домом на дороге, выходившей прямо до уровня второго этажа общежития.
      - Что тебе здесь надо, - спросил он.
      - Я люблю её, - сказал я и сам себе поверил в это, хотя у нас до сих пор не было контакта.
      - Но ты же женат.
      - И что?..
      - Я ведь тоже люблю её.
      - Тогда давай биться.
      И я толкнул его слегка в плечо, на что он не стал реагировать и мы вернулись за столик, где нас ждала уже Людмила, которая с чувством недовольства сказала:
      - Я видела ваш разговор. Уходите отсюда оба.
      Мы, как два интеллигентных человека не заставили себе повторять дважды и я вернулся домой, где мне не были рады.

      Следующий соперник пришёл поздно вечером.
      Это был невысокий симпатичный цыган с длинными волосами, который пришёл с вином и даже с закуской.
      После того как мы попробовали его яства и питьё, он предложил мне выйти в подъезд.
      - Говорите здесь, сказала Людмила.
      - Нет у нас особый разговор, - и он властно потянул меня за собой.
      Он был значительно ниже меня и потому я не чувствовал для себя никакой опасности и с улыбкой, но с чувством напряжения последовал за ним следом.
      Мы спустились на первый этаж к выходу из подъезда.
      Неожиданно он вытащил нож.
      - Сейчас порежу тебя здесь!
      - Режь, - сказал я даже не имел намерения сопротивляться.
      - И что будет дальше?... Этим не вернёшь Людмилу.
      - Пойдём к ней и спросим её?
      Я несколько переволновался и мы поднялись обратно в комнату. 
      Там нас ждала Людмила, которая решила поставить все точки над и.
      Уходи отсюда, пожалуйста, - сказала она своему знакомому цыгану и мы остались на ночь вдвоём.
      Так началась моя новая семейная жизнь.
      В конце концов, я всё-таки вернулся домой, но застал на входе в коммунальную квартиру собранный пластиковый чемодан, который я взял и вернулся опять на бухту Тихая в маленькую комнату площадью семь квадратных метров.
               
      Я, по-прежнему, ходил в офис МЖК, где на меня наваливались какие-то проблемы, которые надо было постоянно решать.
      Однако жизнь "устаканилась" и я уже не приходил домой позже восьми вечера, тем более что мне теперь надо было ехать в другой дом на краю города в рабочем районе, где возможны были всякие инциденты с проживающей там публикой.
      Иногда мы с Людмилой приезжали из офиса вместе, пользуясь трамваем номер 7.
      Эти поездки доставляли нам большое удовольствие иногда в переполненном трамвае, который прижимал нас друг к другу и шёл до нашей остановки довольно долго.
      Больше мы уже не проводили корпоративных вечеринок в ресторане, а отмечали всё что нам хотелось отметить в маленькой комнате, в которую и гостей-то было пригласить некуда, потому что центральным местом этой комнатёнки был раскладной диван, превращаемый в двуспальное место по ночам.
      Иногда к нам приходили гости, двоюродная сестра Людмилы тоже Людмила с её будущим мужем Петей. Оба в то время учились в институте культуры. Она - будущая оперная певица, а он трубач. Встречи были достаточно скучные, как и принято на всех встречах родственников. Основной фишкой этих встреч было застолье, которое мы накрывали в лёгкую, потому что деньги на застолье у нас всегда были.
      У нас был кое-какой телевизор, который не пользовался у нас спросом.
      Заметив, что я получаю довольно много денег, но их на себя практически не трачу, Людмила решила меня приодеть:
      - Да с твоими деньгами ты можешь одеваться на барахолке, - и мы совершили несколько выездов в означенное место.
      Сначала в сопровождении её сестры мы поехали на самую шикарную "барахолку" тех времён - станцию Геологическая, где прямо в поле было отгорожено поле с людьми, занимающимися покупкой-продажей вещей разного назначения. Народ толкался по полевой грязи, но не замечал её, потому что у продавцов были импортные товары и люди знали зачем они здесь - для приобретения импортных товаров, как тогда казалось товаров высокого качества, хотя наши товары были более высокого качества, но не модными. Там мы для меня ничего подобрать не смогли и стали  ездить раз в две три недели на другую более мелкую барахолку в районе улицы Борисенко, где я приобрёл себе норковую шапку-формовку единственную за всю мою жизнь.
     Шапка была вполне приличная, но меня она не устраивала потому что за ней надо было ещё и следить и ухаживать.

     Поскольку, я был всегда к условиям жизни непритязателен, то мне даже нравилось место нашего проживания, находившееся на самом краю города, дальше за нами было только Морское Кладбище и бухта Патрокл, место, где мы собирались первоначально строить свой комплекс МЖК.
     Бухта Патрокл было, действительно, уникальным местом с реликтовыми растениями, которые растут только там. Этому способствовал  уникальный климат этой бухты. В тёплое время года там было аномально тепло, а холодное время года там практически не было ветра, что для Владивостока было просто удивительно. В этом месте на выступающем молу стоял институт военного назначения. С виду вполне приличное трёхэтажное сооружение, а на пути бухту по краям дороги стояли военные части различного назначения.
     От нашего дома до первой воды в бухте расстояние было не больше двух километров и мы с Людмилой часто ходили на прогулку в бухту, как зимой так и летом, благо военные построили дорогу к институту. Прогулки эти доставляли нам обоим большое удовольствие.
     Впоследствии эти прогулки нужны были для Людмилы, так как она готовилась родить Машу.
     Я во время этих прогулок я что-то говорил, как правило, - умное.
     Впоследствии эту привычку гулять мы перенесли на другие места нашего проживания во Владивостоке.

                Дом МЖК

     В конце концов, первый дом МЖК был построен на улице Сабанеева.
     Ещё, когда я работал на заводе КПД-300 я ходил несколько раз прямо с завода верх по  сопке к месту своего будущего проживания. Это был другой край города и конечный пункт улицы Сабанеева. Недалеко от нашего дома впоследствии обосновался автомобильный рынок "Зелёный угол", который стал барахолкой по покупке-продаже машин, которых в городе стало появляться довольно много.
     Дом был построен и мне вроде как в МЖК было делать уже нечего, но МЖК было бы не МЖК, если бы оно заканчивалось такой простой меркантильной целью.
     Не зря все наши эмиссары бороздили Россию вдоль и поперёк.
     Косяченко Александр "прирос" к строительному бизнесу и сформировал впоследствии строительную компанию "Косандра", что означало просто - Косяченко Александр и к Греции никакого отношения не имело. Михаил Адольфович Зайц стал главой мебельной шведской компании Ikea в Москве.
 
                Начало нового.

     Мне предложили попытать счастья в банковском бизнесе и я для этого должен был съездить в Уфу к председателю правления нового кооперативного банка "Восток" Рафизу Фаизовичу Кадырову.
     В командировку я поехал вместе с Олегом Соловьёвым и Эдуардом Мещаниновым.
     Первый был главным бухгалтером МЖК, а второй занимался некими общими вопросами, но чем он конкретно занимался было нам всем не совсем ясно, но его поддерживали наш глава-патриарх Марченко Виктор Васильевич и Зайц Михаил.
     Для меня проехать на край света не составляло труда и я через Москву отправился в Уфу ранней весной.
     Банк "Восток" уже находился в помещении бывшего двухэтажного садика, но там председателя правления не было. Нам было предложено пойти к нему на встречу в девятиэтажную больницу на окраине города, где мы в фойе встретились с крепким башкиром, говорящим быстро, но, довольно плохо, по-русски.
     Он сказал нам:
     - Сейчас у меня кончится смена и я приду в офис. Ждите меня там.
     После его ухода Мещанинов сказал:
     - Что-то странно, что председатель правления банка работает реаниматором. МММ какой-то получается...
     - Ничего, - сказал Олег Соловьёв, - вернёмся в офис и там разберёмся что делать нам дальше.
     До офиса было довольно далеко и мы передвигались на нескольких автобусах и, поэтому, Уфа на как-то сразу не понравилась.
     Видно было, что перестройка её не коснулась, а лозунги на красных полотнищах старых времён только подтверждали наше ощущение.
     После обеда пришел Рафиз Фаизович Кадыров, который пригласил нас к себе в кабинет, в котором кроме него никто не сидел.
     - Вы откуда ребята?
     - Из Владивостока, - сказал я.
     - Кто из вас будет главный?
     Мы были ошарашены таким вопросом, потому что не знали вообще куда и для чего мы вообще попали.
     - Вот он будет главным, - сказал Олег Соловьёв, показав на меня.
     - Как зовут? - спросил Кадыров.
     - Олег.
     - Ну вот и хорошо. Регион у тебя большой,.. осваивай...
     Он показал на карту на стене и провёл рукой по всему Дальнему Востоку.
     У меня что-то включилось в голове и мне показалось, что это действительно правда, всё что происходит со мной.
     - Пока оформляйтесь получайте суточные и оформляйте командировочные. Удачи вам ребята, - попрощался с нами Рафиз. - Документы на открытие филиала не забудьте.
     Мы вышли на улицу ошарашенные и стали собираться в обратную  дорогу.
     Сборы были недолгими, потому что нам всего лишь надо было взять свои носильные вещи из гостиницы.
     Уфа нам парням, прибывшим из Владивостока не понравилась своим советским порядком и своими же машинами парк которых в основном состоял из "жигулей" и "москвичей" и мы с лёгким чувством исполненного долга, поскольку поездка в Уфу нам была оплачена банком "Восток" отправились восвояси.

                Перепутье.

     МЖКовский Дом уже был построен, объединения работали самостоятельно и дальнейшая работа в МЖК теперь уже стала просто рутиной, к которой был готов любой и я задумался о своей дальнейшей жизни. Поскольку даже председатель правления банка работал на гос. службе, то есть в государственной больнице, я решил вернуться туда же, в пароходство.

      Пароходство, по-прежнему, работало, но там произошли большие изменения и появились новые лидеры, в частности мой бывший однокашник и сотрудник моего отдела Валера Шкуренко, который за это время продвинулся до должности начальника коммерческой службы всего пароходства. В то же время оттуда уволился бывший мой подчинённый Сергей Плохих, который стал начальником коммерческого отдела ТУРНИФ, конторы рыбного флота, занимающейся исследованиями рыбных ресурсов Дальнего Востока, аналогично такой же конторе у японцев, который даже разрешается бить китов в научных целях, хотя во всём мире забой китов был запрещён, согласно всемирной конвенции, отчего наши соседи по квартире на Алеутской практически остались без работы.
     Я подал заявление на увольнение из МЖК и на моё место пришёл Александр Табаченко, бывший в одном из подразделений МЖК, как оказалось впоследствии истинно профессиональный чиновник, который всю свою жизнь занимал "крутые" места в разных администрациях края и города, вплоть до заместителя по сельскому хозяйству в краевой администрации.

                Финляндия.

     После нашего приезда из Уфы через какое-то время мне пришёл вызов из банка Восток на прохождение стажировки в Финляндии, где собирались все первые полста директоров филиалов по стране.
     Я, конечно, не возражал и полетел в Москву, а оттуда в Хельсинки, бывший когда-то нашим Гельсингфорсом.
     Во время пребывания под российской короной в центре Хельсинки был сооружён огромный православный храм, являющийся значительным архитектурным сооружением, напоминанием присутствия России в Финляндии. Правда, недалеко от этого храма построена протестантская подземная церковь с деревянными дубовыми лавками, куда мы и ходили на экскурсию. 
     В процессе моего передвижения мне в аэропорту Хельсинки не вернули мой пластиковый чёрный чемодан и я оставил о себе все данные и поехал гостиницу.
     Началась учёба об общих принципах банковской системы и бухгалтерской системы расчётов в современном мире.
     Дня через два мои вещи в чемодане мне вернули. Оказывается, во время погрузки их отправили в Румынию. Для меня стало приятной неожиданностью, когда я вернулся с очередной лекции и в своём номере увидел свой чемодан.
     Место, где мы учились было за городом. Там было удивительно тихо и спокойно. Нас окружала чистота, продуманность и аккуратность самой финской жизни. Мы были вольны делать всё что угодно на те командировочные, которые нам выделили.
     В самом учебном центре мы посещали финскую сауну, которая была гораздо холодней сауны на озере Аллоль.
     Впрочем, сауны была обязательной частью всех наших экскурсий в Хельсинки и в другие места, куда нас вывозили по финской аккуратной трассе километров за две двести-триста. Трасса это не была похожа на немецкий автобан, который обычно, был широкий и прямой. Здесь же  была неширокая асфальтированная дорога с плавными поворотами, окаймлённая железной сеткой против осыпающихся камней и частыми знаками о переходе трассы дикими зверями в виде косуль.
     Маленькая Финляндия заботилась о себе сама, в том числе и по части производства молока и молочных продуктов, где я не разу не видел пасущихся коровьих стад. А она была крупнейший экспортёр сельскохозяйственной продукции, где не надо было стоять длинные очереди за молоком, как в наших гастрономах.
     С такими мыслями я вернулся к себе домой, в "серую лошадь" и когда глядел на наш серый и пыльный мир со своего этажа, то тоска посещала меня от серости нашей советской жизни, в которой даже одежда была серых и коричневых тонов.

                ТУРНИФ.

     После моего приезда домой у меня не было работы в пароходстве и я уволился из МЖК и меня, конечно, же отпустили и я пришёл в помещение на набережной, что было в двух минутах ходьбы от МЖК.
     В ТУРНИФе работал мой бывший подчинённый из коммерческого отдела пароходства Сергей Плохих, который и предложил мне место в коммерческом отделе ТУРНИФ, где он был уже начальником.
     Там я стал одним из четырёх человек коммерческого отдела в тесной маленькой комнате на втором этаже трёхэтажного особняка, который занимал ТУРНИФ.
     Началась опять рутина в госучреждении.
     Для меня всё это было давно знакомо и на душе стало вполне спокойно, но меня не покидали мысли о моей поездке в Уфу, из которой приехал, получив назначение директором Владивостокского филиала банка "Восток".
     Теперь мне предстояло открыть корреспондентский банковский свой самостоятельный счёт для привлечения на него будущих клиентов. На этот счёт я должен был принять первые средства от своей головной конторы, а, затем открывать счета своим клиентам и приступить к полному списку всех банковских операций.
     Для того чтобы открыть этот счёт я стал в своё обеденное время посещать Приморское отделение Центрального банка России, где меня стала принимать Валентина Сопьяниченко, будучи первым замом главы Приморского отделения Виктора Владимировича Рудько-Силиванова.
     Помещение Центрального банка было ненамного лучше нашей конторы ТУРНИФ, но оно находилось на центральной улице города Ленинской и занимало значительное место этой улицы, вызывая своим центральным расположением к себе невольное уважение.
     Валентина Сопьяниченко с удовольствием принимала меня, потому что я всегда находил темы для разговоров, интересные для её авантюристической натуры, поскольку сам много читая и впитывая в себя всю доступную для себя информацию. Как правило, наши встречи продолжались за чашкой чая, но вопрос об открытии корреспондентского счёта не продвигался ни на шаг несколько весенних месяцев. Основное решение должен был принять Рудько-Силиванов, а он  не подпускал к себе даже близко, переложив функцию исследования создания в Приморском крае нового банка на Сопьяниченко.
     Так я и ходил раз в две-три недели на приятные чаепития в кабинет Валентины Сопьяниченко и уже практически отчаялся в успехе своего нового авантюрного предприятия по открытию банка.

                ТУРНИФ стал зарабатывать.

     Тем временем, ТУРНИФ "жёстко" занялся коммерцией, в связи с новыми тенденциями сложившимися в стране, где государство поощряло самостоятельность и независимость своих предприятий.
     Ближайшим коммерческим партнёрами у ТУРНИФа были Китай и Корея.
     В Корею поехал наш глава Игорь Мицкевич для решения вопроса о создании производства сурими, а Китай направили меня с в группе с Сергеем Плохих и с принятым нам на время переводчиком с китайского. Наша задача была найти партнёра  по покупке, выловленного  минтая.
     Поездка в "социалистический" Китай оставила у меня глубокое впечатление.
     Поскольку ТУРНИФ уже обладал валютой, что по тем временам было круто, то в у него в гараже был настоящий "nissan - patrol", огромный по тем временам внедорожник с семью сидячими местами в салоне, где даже багажное отделение было предусмотрено для перевозки людей. Вот на нём мы и поехали в посёлок Пограничный, после которого начинался Китай.
     Дорога до Пограничного была неширокая, но ухоженная. Она петляла по сопкам узкой лентой и наш водитель установил на ней среднюю скорость 120-150 км/час. Самое интересное, что в машине чувствовалась такая надёжность, что она шла по этой дороге, как прикованная.
     В общем, эта машина стала моей мечтой, тем более что её внешний приземистый, "хищный" вид просто вызывал уважение.
     Сначала мы поехали в соседний город Суйфенхэ, где начали ведение переговоров с китайскими товарищами, которые происходили, как правило, в первой половине дня, а вечером все договаривающиеся стороны должны были присутствовать на торжественном ужине с превосходной пищей и водкой маотхай, считающийся в Китае одной из самых дорогих.
     Существовало два вида такой рисовой водки: водка которая подаётся на стол и водка, которая стоит во главе стола в превосходной золотисто-красной коробочке в непочатом состоянии. Та которая в непочатом состоянии стоит больше двух тысяч юаней бутылка.
     Все приглашенные в течение вечера пьют ту, что поставлена на столах и не претендуют на главную, которая открывается в исключительных случаях.
     Китайская водка довольно легко пьётся, несмотря на отвратительный запах, распространяемый ею. Независимо от того сколько бутылок было выпито накануне утром нет чувства похмелья, а наоборот, сопровождает весь день какая-то лёгкость и желание работать, как умственно так и физически.
     Китайцы нас принимали очень хорошо и всё время чем-то угощали и принимали эти угощения с нами за компанию.
     У нас создалось впечатление, что часть нищего китайского народа, то есть чиновники от народа "на шару" хоть с нами временно не будут голодать.
     Принимающих членов делегации было на порядок больше чем нас.
     Как-то нас даже вывезли на рыбалку, которая проходила в специально вырытых прудах  небольшого размера.
     Там было настолько много больших сазанов, что они цеплялись на голый крючок сразу после того, как мы забрасывали свои удочки в воду.
     Подобные места кишащие рыбой я в своей жизни видел ещё только, раз когда был в Таиланде и в пруду, в котором прохожие кормили рыб, крупные рыбы просто расталкивали друг друга в воде, пытаясь первыми добраться до падающего корма.
     Я вспомнил, как я ловил щуку и карасей в Германии, где надо было проявлять, усердие и даже умение, а здесь была просто игра в картонный аквариум, такая игра у меня была Германии, где рыба цеплялась на магнит опущенный в аквариум с высокими картонными бортами, чтобы нельзя было увидеть саму бумажную рыбку, к которой были прикреплены скрепки, за которые магнит и цеплял рыбок. Что-то подобное было и здесь, но с той лишь разницей, что не один заброс удочки с пустым крючком не остаётся без результата, всегда цепляется за крючок рыба.
     После этой рыбалки мы поехали на ужин отмечать "такой прекрасный день", где мы стали возливать в себя маотхай и Сергей Плохих сказал, что я кроме того, что работаю в ТУРНИФе возглавляю филиал банка.
     Наконец-то у нас появился повод открыть красивую бутылку дорогого маотхая и все с удовольствием выпили за меня, поскольку в Китае банкир - это очень уважаемый человек.
     Надо вообще сказать, что чиновники и банкиры в Китае самые уважаемые люди и с того дня слухи обо мне сопровождали меня всю нашу дальнейшую поездку по Китаю.

     Пришло время и подобное же мы переняли от Китая.
     Правда мы не учились у социалистического Китая и утратили свою страну распластав её под Запад и Америку и вынесли от каждой из их опыта самое худшее и сегодня сами же создали предреволюционную ситуацию путём чудовищного расслоения своего общества, как по уровню дохода, так и по возможностями потребляемого продукта. Создан новый класс чинушей, которые всегда будут на плаву. Наш же президент вешает нам лапшу на уши, что он вынужден платить такие сумасшедшие зарплаты из бюджета, чтобы люди работали честно, правда последний опыт с ЧВК не оставил камня на камне от его заблуждений, а, возможно, и не заблуждений, а простого предательства своего народа, к которому он относится, как к быдлу и которое сегодня даже лишено возможности голосовать за него.

     Принимающая сторона, сказала, что нам необходимо посетить ещё один важный город Китая, город Дацин.
     До него надо было ехать на поезде и мы почему-то поехали туда на пару дней.
     Особенно эта поездка важна была для меня, как для банкира из России, как говорили китайцы.
     Было любопытно проехать по Китаю на поезде и мы не отказались от этого маленького путешествия.
     В китайских поездах всё было достаточно комфортно, кроме цветочных горшков, где китайцы гасили свои сигареты и плевали, почему-то плевать у них было заведено везде.
     Сам город Дацин был интересен тем, что прямо среди аккуратных новостроек стояли аккуратные же качалки по добыче нефти, которые в общем-то не очень портили пейзаж современных невысоких построек бетонных коробок общественного жилья светлых тонов. Чем-то город напоминал новостройки Казахстана.
     Небольшая гостиница была очень комфортна для проживания.
     Как в первый так и во второй день нашего приезда мы были приглашены на ужин, а потом и на завтрак и обед с неизменной дорогой водкой, о количестве которой мне уже было трудно судить.
     Так мы путешествовали по Китаю, где нам всегда был предоставлен радушный приём. Незаметно мы вернулись к себе домой и я опять приступил к своей непосредственной работе в маленьком отделе на втором этаже особняка на набережной.

                Когда же?

     Сразу по приезду я наведался в Центральный банк, где меня опять ждали неутешительные результаты по регистрации филиала банка.
     К этому я уже привык и наведывался в Центробанк просто для очистки своей совести, поскольку в Уфу я "катался" за счёт банка "Восток".
     Объём же работы в ТУРНИФе был значительно меньше, чем в подобном отделе пароходства, где недельное моё отсутствие за рабочим столом могло создать неподъёмную кучу бумаг. Здесь же у меня практически не было такого объёма работы, которое завалило бы меня с ног до головы. Кроме меня и моего начальника с нами работала ещё одна женщина Нина Севрук, которая за время нашего отсутствия вполне справлялась с тем объёмом работ, который появлялся в отделе.
 
                Вилли Брант.

     Именно поэтому я был привлечён в скором времени к ещё одной работе вне отдела - встреча и сопровождение возможного партнёра ТУРНИФа из Голландии. Поскольку я был выпускник ДВВИМУ, что подразумевало знание мною английского, то в мою задачу была поставлена встреча его в порту Находка, сопровождение и устройство в гостиницу во Владивостоке. Причём я к нему был прикомандирован круглосуточно с соответствующими объёмом командировочных и своей материальной компенсацией.
     За Вилли Брантом мы поехали в Находку на "патроле", который очередной раз показал свои возможности и класс временами ускоряясь до 180 км/час.

     Каждое своё утро я стал начинать в гостинице "Владивосток", завтракая с Вилли.
     Поскольку я говорил на английском очень натянуто, то Вилли мне как-то после завтрака сказал:
     - Олег, ты знаешь неплохо английский, но не можешь говорить на нём свободно, потому что боишься сделать ошибки. Не не бойся ошибаться и просто говори. Я постараюсь всегда тебя понять. Мы занимаемся этим бизнесом по всему миру. Однажды, нашим партнёром был немецкий покупатель из ГДР. Мы общались с ним по телефону и я попросил его говорить со мной по-немецки медленно. Так я выучил немецкий язык.
    И я стал чувствовать английским своим языком.
    Иногда я не мог подобрать нужного слова и на выручку приходил ко мне Вилли.
    Мы стали настолько много общаться с ним на английском, который, кстати тоже не его родной, что люди смотрели на нас как на обычных иностранцев, которые приехали осматривать новый для них город.
    После завтрака мы с ним шли в ТУРНИФ, где обсуждали условия контракта на закупку  запасных частей для судов. Поскольку валюты в то время в ТУРНИФе хватило только на покупку "патрола", то в качестве платёжного товара обсуждалась сделка по продаже выловленного минтая, который Вилли со своим отцом мог продать, чтобы получить валюту за запасные части на суда, которые так были нужны ТУРНИФу.

    После обеда я придумывал культурную программу для Вилли.
    Мы ходили по городу, посещали музеи, которых в городе было немного и однажды мы зашли в картинную галерею в центре города, напротив моего бывшего дома, "серой лошади".
    Там мы осматривали картины приморских художников и привлекли внимание смотрительницы в зале своими разговорами на английском языке. Большое место на выставке занимали картины Ивана Рыбачука, но мне больше понравилась картина Александра Ткаченко, написанная в стиле грубых почти квадратных маслянных мазков, но при отходе на расстояние сливались они в единое художественное пространство, чем-то напоминающее по качеству полотна Куинджи с его Луной, освещающий ночной лес и с лунной дорожкой на пруду. У Александра Ткаченко был изображён кедр в окружении приморской тайги. Ощущение было такое, что находишься действительно в тайге и чистый воздух идёт из этого небольшого кусочка полотна.
    Мы настолько заговорились с Вилли, что смотрительница предложила нам познакомится с авторами обоих полотен, поскольку они в данный момент находились здесь на втором этаже галереи.
    Вилли спросил:
    - А это возможно?
    - Да, я сейчас проведу вас к ним.
    Мы поднялись по широкой лестнице в просторный зал мастерской Ивана Васильевича Рыбачука.
    Седой высокий старик радушно принял нас в своём зале, таком же большом, как и нижний выставочный зал.
    Его пышные седые волосы составляли причёску былинного русского сказочного молодца с причёской почти "под горшок". Сам он был очень энергичен и был рад нашему появлению.
    Рядом с ним был относительно молодой крупный человек с тёмными волосами, который чувствовал себя здесь гостем.
    - Заходите, смотрите, что я тут сейчас делаю, радушно пригласил Иван Рыбачук.
    Кругом в студии стояли незаконченные холсты.
    У меня было такое впечатление, что мы пришли в мастерскую Бога, поскольку Рыбачук со своей сединой чем-то его напоминал.
    Он предложил по русскому обычаю отметить наш приход в его студию и Александр Ткачук вытащил откуда-то из холодильника бутылку коньяка с палкой колбасы.
    Я стал делиться с ними о нашем впечатлении о выставке, переводя всё то что говорил Вилли.
    Временами мы с ним перекидывались парой фраз на английском, а затем снова просто общались, где я выполнял роль переводчика, поскольку коньяк дошёл до нас, то я позволял себе вольный перевод, не меняющий сути сказанного с применением вольного иногда матерного жаргона, когда мне не хватало слов выразить суть.
    Рыбачук вёл себя, как благосклонный Бог, а Александр Ткачук был просто в восторге от общения с нами.
    - Вы пришли совсем с другого мира, взволнованно говорил Ткачук.
    - Да, я такой же как и вы. Я местный, - сказал я.
    - Нет я никогда не видел таких людей.
    Думаю, так мы люди прожившие за "железным занавесом" так относились ко всем людям "из оттуда". Я к тому времени уже пять лет их видел своими глазами и понял, что они такие же люди с такими же проблемами.
    - Мне очень понравилась Ваша картина с кедром, - сказал я Ткачуку.
    - Так возьмите её.
    - Нет, это очень дорогой подарок, понимал я сравнивая это полотно с полотном Куинджи.
    - Возьмите, возьмите. Я сейчас сниму её и принесу вам.
    Передо мной был шанс получить уникальную картину, но я понимал, что не достоин её и я настойчиво перевёл разговор в другое русло. И мы стали пить за что-то ещё, смеясь и обнимая друг друга.
    Так в хорошем настроении, выпив и закусив мы направились продолжить это дело в ресторан "Амурский залив".
    Там мы задержались до самого вечера, когда стали приходить вечерние гости.
    Публика была в большей части своей однородная и представлена была молодыми людьми спортивного сложения и в таких же ярких спортивных костюмах. Со временем, к ним присоединились разнаряженные девушки, которые казалось не знали как перещеголять друг друга в иностранных, в основном китайских нарядах ярких попугаечных цветов. Но это их не портило, потому что девушки были молодые, длинноногие и  красивые, как и большинство девушек во Владивостоке. У Вилли загорелись его буржуазные глаза на них.
    В своё время эту особенность девушек Владивостока отметил Михаил Задорнов, который сравнил их с жрицами любви, чем вызвал благородное возмущение жительниц Владивостока. Надо отметить, что позже я понял в чём был "упрёк" Михаила Задорнова: москвички, а тем более рижанки  одеваются элегантно, а не вызывающе, я бы даже сказал со вкусом. Владивостокские женщины больше похожи на легко доступных женщин.
    Заиграла музыка и Вилли решил пригласить на танец одну из них.
    Он пошёл за соседний столик под пристальным взглядом местной братвы.
    Мне показалось, что это всё добром не кончится и решил его предупредить об этом.
    - Олег, я всё понимаю, но хочу пригласить эту девушку к себе в номер.
    - Пожалуйста, но возможно, она тебя ограбить вместе со своими спутниками, - сказал я.
    Вилли был непреклонен и твёрдым шагами пошёл приглашать её на очередной танец. Внешне Вилли напоминал мне современного артиста Кирилла Кяро такой же высокий и добродушный.
    Сам Вилли был худощав, но крепок, высокого роста с наивными и радостными глазами европейца, который смотрел на мир открытыми глазами и не хотел их зажмуривать при любых возможных неприятностях. Он действительно был свободным человеком, в отличие от меня, который всего опасался, как было долгие годы заведено у нас в стране.
    По этому опасливому, осторожному взгляду можно было в своё время отличить русского от любого иностранца при выезде "наших" за рубеж независимо от того как одевались русские или новые русские, приобретавшие шикарные наряды и пользующиеся умопомрачительными аксессуарами. Десятилетия "поработившие" наши поколения сыграли свою зловещую генетическую трагедию в нашей жизни, где основным чувством была нужда и чувство страха и неуверенности.
    Вилли был разгорячён и как возбуждённый бык всё вставал и приглашал, приглянувшуюся девушку на очередной танец.
    Я понимал, что у меня ответственность за него и находился в крайне напряжённом состоянии и только ждал конца развязки.
    К счастью это были ещё времена, когда к иностранцам у нас ещё относились уважительно.
    Вилли подошёл ко мне и сказал:
    - Олег, ты если хочешь можешь идти к себе домой, а я тут буду до самого конца.
    Я встал и отправился к себе ночевать, а рано утром я пришёл к Вилли, который спустился на завтрак в ресторан в благодушном настроении.

                Начало.
   
    Дела наши с Вилли были, в конце концов, закончены и я проводил его тем же путём в Находку, а сам занялся своими делами по открытию банка.
    Уже был май месяц, а именно 26, мой день рождения, и я думал, что мне никогда уже не быть банкиром, но я пришёл в последний раз в управление Центрального Банка России к Валентине Васильевне Сопьяниченко, скорее для отмазки, чем для результата. Она меня приняла радостно и с порога сообщила, что "добро" Рудько-Силиванова получено.
    Мне открыли корреспондентский счёт!..
    Новость меня шокировала, потому что сам не знал что мне делать дальше.
    В коммерческом отделе ТУРНИФа работало три человека вместе с его начальником. Мы были почти взаимозаменяемы и я буквально на следующий день пошёл опять в Центральный Банк оформлять свои юридические отношения с ним.
    Оформлением отношений занималась уже Валентина Пантелеева, которая попросила меня зайти к Рудько-Силиванову на приём, что я с волнением и сделал.
    Многие месяца я только и видел его спину при входе в свой кабинет.
    Его кабинет был просто огромным по сравнению с кабинетами его заместителей.
    В нём были крупные декоративные украшения, в том числе и огромная китайская красная жаба, привлекающая деньги.
    Сам он был добродушен и весел при встрече со мной.
    Он встал из-за стола, пожал мне руку.
    - Какой же ты молодой... Теперь ты можешь приступать к своему делу. Думаю, что тебе надо выписать пропуск в Банк, чтобы ты мог посещать его во внерабочее время.
    Я смотрел на него, как на маленького бога, который влияет на судьбы приближённых смертных.
    - Пропуск получишь у Пантелеевой.
    Встреча была закончена и я в радостном возбуждении покинул его кабинет.
    После получения пропуска я вернулся к себе в отдел, показал свой пропуск.
    Сказал об этом Сергею Плохих и он сказал:
    - Действуй.
    Потом я зашёл в МЖК, где меня радостно встретили мои попутчики в Уфу Мещанинов Эдуард Валентинович и Соловьёв Олег Михайлович. Я им показал свой пропуск в банк.
    - Теперь надо позвонить Кадырову, - сказал Мещанинов.
    Соловьёв набрал телефон приёмной Кадырова.
    - Здравствуйте, Рафиз Фаизович. Это Владивосток, Пшенников. Мне дали "добро" на открытие корреспондентского счёта, - сказал я.
    - Очень хорошо. Когда вы мне дадите его номер?
    - В течение пары дней, пока пройдут все формальности.
    - Как только вы мне дадите все реквизиты, я вам вышлю стартовые пятьдесят тысяч рублей. Делайте с ними что вам сейчас нужно. Можете начать кредитовать.
    - Хорошо, как только на руках будут реквизиты счёта, я отправлю их вам.
    Олег и Эдик были просто в восторге, потому что они хотели работать в новой структуре и уже давно хотели покинуть МЖК, которое теперь возглавлял Табаченко Александр, впоследствии сделавший свою карьеру в качестве чиновника различных уровней, вплоть до заместителя губернатора по сельскому хозяйству.

                Банк.

    С учётом того что у меня через пару дней на корреспондентском счету  должны были появится деньги, работать мне в ТУРНИФе уже не не было смысла, но у нас ещё не было помещения, в котором мы должны были принимать своих будущих клиентов.
    Мы вместе с Эдиком подали объявление в местную газету объявлений - "Дальпресс", в котором сообщили об открытии нового банка. Через какое-то время в ТУРНИФ пришёл наш первый клиент, который пожелал открыть свой счёт в нашем банке. Это было рыболовецкий кооператив, который из-за формальностей в других банков никак не мог открыть свой счёт, а ему уже надо было давно уезжать в свой район Большого Камня, где у него и было его рыболовецкое хозяйство. В самом Большом Камне был только Сбербанк со своими традициями, инструкциями и устоями.
    Мы вышли с усатым потенциальным клиентом в коридор.
    Я сообщил будущему клиенту, что мы только что открытый банк, у которого пока даже нет своего помещения, именно поэтому мы и встречаемся в помещении ТУРНИФа, а его чёт мы поедем открывать в помещение Центрального Банка на Ленинскую.
    Его всё это устраивало, потому что ему нужен был счёт на который он мог бы получать свои заработанные средства, которые он мог получить только безналичным путём.
    Я спросил у Сергея Плохих разрешения на свою отлучку и уже вместе с будущим клиентом на его машине поехал в Центральный Банк.
    Там я попросил его подождать внизу, а сам, пользуясь своим пропуском пошёл на второй этаж банка, где зашёл в служебное помещение операционного зала отгороженное переборкой от посетителей и громко прокричал на всё помещение:
    - Я директор Владивостокского кооперативного банка "Восток". Мне нужен главный бухгалтер. Кто мог бы стать им на условиях трудового договора?
    Откликнулись две молоденькие девушки.
    Одна маленькая и симпатичная в очках, а другая худенькая и болезненная около стойки приёма клиентов.
    Первая работала внутри помещения и сразу уступила инициативу второй.
    Я подошёл к ней и спросил:
    - Ты сможешь обслужить сейчас моего первого клиента?
    - Конечно, - уверенно сказала она.
    - Хорошо. Я сейчас его позову, а ты вежливо правильно сделай всё, что ему будет надо.
    И я спустился за клиентом и подвёл его к окну.
    Дальше всё было профессионально и без моего участия.
    В результате у меня на кор. счету появилась вторая запись, где был привлечён первый клиент, со своим бизнесом в Большом Камне.
    Я вернулся к себе в отдел и понял, что ТУРНИФ теперь мне будет мешать и мы должны были искать новое самостоятельное помещение для банка в городе.
   
    За первым клиентом, как-то незаметно появился и второй и третий клиент.
    Мы стали завсегдатаями центрального банка и стали снимать деньги и на свою первую зарплату и на канцелярские нужды.
    В центральной части города мы нашли помещение только на улице Шефнера, что рядом с домом творчества в котором был один из филиалов нашего близкого знакомого и коллеги по МЖК Дэна.
    Помещение было в деревянном двухэтажном старом доме, находящимся на ремонте, практически никак не благоустроенное, правда были в нём подведены коммуникации.
    Мы выбрали одну из комнат на первом этаже.
    Поставили там пару столов и несколько стульев и стали уже там принимать своих клиентов.
    Через некоторое время нам надо было сдавать баланс в Центральный банк, но выяснилось, что наш волонтёр не может его сделать, о чём она нас известила.
    Вместо себя предложила другую более солидную по возрасту девушку-экономиста в крупных роговых  очках. Её лицо было обезображено следами то ли оспы то ли ещё какого заболевания, но голос её был довольно бодрый и оптимистичный.
    Она уверенно принялась за дело, а наш волонтёр осталась на обслуживании клиентов на стойке центрального банка. Итого у нас появилось в штате уже два новых человека.
    Этим всё не ограничилось и Мещанинов предложил купить подержанную машину и нанять на неё водителя.
    Машину на "Зелёный Угол" он поехал выбирать с будущим новым водителем Сашей Соколовым, который до этого работал в МЖК. Саша был крепкий высокий парень, что называется настоящий самец, который нравился противоположной половине человечества. Он не блистал умом и знаниями, но у него была практическая жилка, которая перевешивала все его недостатки в образовании с лихвой, кроме того в нём была та уверенность в жизни, которая привлекает противоположный пол. В своём водительском деле он был очевидный мастер с безукоризненным знанием дорожных правил и внутреннего устройства машины.
    Был куплен старый, грязный красный "мираж", который был довольно резв и нас всех сразу устроил. Теперь требующиеся для своей жизни деньги мы уже доставляли на своей "новой" машине, а не на трамвае. Кроме поездок за деньгами в банк мы эксплуатировали машину для привлечения новых клиентов, для чего мы обычно по двое, - по трое ездили по Владивостоку и краю, напрашивались на приём к директорам различных предприятий и учреждений, привлекая их возможными кредитами при условии открытия счёта в нашем банке.
    Такая наша представительная делегация была связана, с тем, что, в основном, привлекаемые нами директора были значительно старше нас, а мы после этих встреч анализировали встречу с ними, чтобы исправлять свои ошибки допущенные нами во время разговора. По вечерам мы собирались в своём офисе и обсуждали прожитый день. Самое интересное, что в основном мы обсуждали не работу и собственные ошибки на встречах, а довольно быстро скатывались к обсуждению работы Саши Соколова: его опоздания на работу, его необязательность и некоторую расхлябанность, часто мы говорили о чистоте нашего офиса, которую мы в начале поддерживали сами, а потом наняли уборщицу, кроме того в обязанность Саши было вменено поддержание и снабжение нашего маленького хозяйства, с которым он не справлялся.
    Нам центральная контора выделила первые пять миллионов кредитных ресурсов, которые она приобрела на аукционе кредитных ресурсов в Центральном Банке. Каждый филиал получил это подкрепление. Мы стали выдавать первые кредиты, а даже стали получать первые возвраты. У нас появились первые заработанные нами деньги.
    Протеже нашего волонтёра-бухгалтера из Центробанка стала путаться в проводках и, в конце концов, заявила о своей несостоятельности в сфере бухгалтерии.
    Остро стал вопрос о новом главном бухгалтере, которого она же нам и предложила.

                Шиплюк Нина Петровна.

    Она сказала, что знает Шиплюк Нину Петровну, которая в данное время работает в Ленинском отделении милиции финансистом. Её она и посватала к нам в качестве кандидата на должность главного бухгалтера.
    Уговаривать её перейти к нам работать пошёл я.
    Пройти в Ленинское отделение милиции было довольно просто через проходную, назвав место своего посещения и я быстро поднялся на второй этаж местного отделения, которое располагалось в жилом жилом доме на первых двух этажах пятиэтажного здания на улице Махалина, где на противоположной стороне улицы обосновалось одно из наших подразделений по МЖК, занимающееся поставкой и постановкой кондиционеров. Выше по улице был пока ещё единственный православный храм города Владивостока.
    Нина Петровна была приятной полноты женщина с причёской-копной каштановых волос, какую тогда обычно носили педагоги и женщины, работой в официальных учреждениях. Поначалу это даже насторожило меня и даже чуть-чуть напрягло, но я довольно быстро перешёл "в атаку", потому что были переходные времена и место в милиции не было самым уважаемым, а я предлагал ей начать новую жизнь, где от неё будет зависеть её будущее. Я довольно много говорил глядя в её недоверчивые суженные глаза, расписывая её радужное будущее, полное радостных приключений и полного благополучия. Кстати, по жизни у неё почти так и получилось. Она после банка "Восток" стала главным бухгалтером сначала в филиале "Альфа-банка", а потом Азиатско-Тихоокеанского банка.
    По-видимому, она поверила в мои сказки, которые стали в её случае былью.
    В то время я был постоянно радостно возбуждён и этот мой нездоровый оптимизм дал мне кивок согласия с её стороны.
    - Вам даже не нужно будет увольняться с работы, - говорил я. - Вы, по-прежнему, будете сидеть в этом кабинете, а наши клиенты будут приходить к Вам, что оформить свои документы. Их пока немного, поэтому отвлечение от основной работы будет всего несколько раз в день.
    Так мы обзавелись главным бухгалтером, который стал работать у нас до самого конца банка.

    В одном я оказался не прав.
    Клиенты повалили в наш офис на Шефнера почти валом и довольно быстро всё Ленинское отделение милиции уже знало, где у них в милиции расположен банк, потому что в него в узком коридоре выстраивалась очередь предпринимателей среди которых был и наш сосед по улице Махалина Александр Иванович со своей командной, занимающихся реализацией кондиционеров по Владивостоку и Приморскому краю. 
    Пришли к нам за взятием кредита ещё одни наши бывшие МЖКовкцы Скляр и Губкин. Они строили свой бизнес, ориентируясь на Москву.
    Я был к ним не очень расположен и потому попросил разобраться с их вопросом Мещанинова Эдуарда, который был с ними в приятельских отношениях.
    После рассмотрения их бизнес-плана, суть которого состояла в перепродаже компьютеров мы поняли что возможен хороший "выхлоп", от которого хватит всем. До того мы уже поддерживали подобные сделки. Это было время, когда за "безнал" государственные учреждения приобретали большое количество компьютеров, потому что все вдруг захотели жить по-новому, по-перестроечному. Первый опыт подобных сделок мы получили с компанией "Аверс" под руководством Козленко Игоря и Зырянова, бывших наших Мжковцев.
    В общем втроём мы друг друга убедили и дали Скляру-Губкину два миллиона наличными.
    И они уехали в Москву за товаром с огромной спортивной сумкой денег.

                Пыстогов Александр Владимирович.

    Приблизительно в это время я повстречался на нашей главной площади Владивостока со своим знакомым, который учился в ДВВИМУ на курсе эксплуатации морского флота и волею судеб жил много лет на соседнем с нами этаже одного общежития Пыстоговым Александром Владимировичем.
    Мы с ним встречались и раньше там же, где я ему рассказал, что я делаю и что чего собираюсь достичь. Тогда нас в банке было всего трое и я тогда предлагал ему занять любое место в банке, но он саркастически посмеялся мне в лицо и сказал, что в сказки он не верит.
    Итак, мы опять повстречались на том же месте около памятника.
    - Как у вас дела?, - спросил он мягко улыбаясь.
    - Все в работе. Дел невпроворот.
    - Люди ещё нужны?
    - Теперь уже только на завхоза, - сказал я нисколько не издеваясь, но у нас действительно эта часть сильно страдала, потому что все мы занимались более глобальными делами, а наши тылы часто были оголены.
    - Я могу подойти вам? - спросил Саша почти затискиваясь. - В порту денег почти не платят, а мне надо кормить семью: мать и сестру.
    - Приходи на Шефнера. Решим.
    И он пришёл и написал заявление.
    На очередном вечернем заседании, где мы заседали я сказал:
    - Теперь у нас есть завхоз и больше никаких проблем по части наших мелких задач мы больше обсуждать не будем. Если он не справится, то на его место возьмём другого человека.
    С тех пор мы обсуждали только интересные программы нашего филиала и выделения необходимых для этого средств для его развития.

    Между тем приближался плановый платёж со стороны Скляра-Губкина.
    Срок оплаты пришёл, а платёж не поступил.
    Миша Зайц переехал жить в Москву, поскольку там открывались большие перспективы по деньгам. Впоследствии он стал главой мебельной финской компании IKEA.
    От него мы и узнали, что, скорее всего, компания из толстого Губкина и маленького худенького Скляра "кинула" нас по части возврата выделенных им средств.
    Это был для меня большой удар.
    Я понял, что только ещё начав свой бизнес, я своими руками его тут же порушил.
    Все пути назад были уже отрезаны, а впереди меня ожидал только судебный процесс по растрате выделенных мне средств и, скорее всего, место в камере после присуждения мне срока.
    Однако, реальные денежные средства пока ещё были в достаточном количестве и мы со всей энергией занялись привлечением клиентов и открытием им счетов.
    Этот напускной оптимизм принёс, в конце концов, свои плоды и мы вплотную перешли к необходимости поменять свой офис.

    Центр в то время был "оккупирован" госпредприятиями различного назначения, которые особо ничего особенно не делали, но и покидать свои насиженные места не хотели, потому что всё чем они обладали не влияло на их карман. Продолжались времена безвозмездного выделения, как помещений так и площадей.
    Было одно место на Ленинской, около помещения цирка, но оно было памятником культуры, а кроме того в его реконструкцию нужно было выделить приличное количество средств, в том числе и в коммуникацию, что нам, потерявшим на первой же крупной сделке значительную сумму этот проект был не под силу и мы стали искать помещения подальше от центра и, в конце концов, нашли его в районе Второй Речки за железнодорожной линией. Дальше было только море.

                ДОСААФ
               
    Это было здание, где размещался ДОСААФ со своей базой сопутствующей инфраструктуры.
    ДОСААФ готов был поделиться одной половиной своего пятого этажа.
    Мне помещение понравилось.
    Это был шаг вперёд в нашем развитии, против комнатёнки на Шефнера, где стало уже холодно в приближающейся зиме и мы сидели в этой комнате уже в зимней одежде.
    Фактически наше Шефнера стало похоже на помещение сельского совета, как в повести Михаила Шолохова "Поднятая целина", где председатель колхоза Нагульный принимал посетителей в дублёнке, а у меня тогда не было даже дублёнки. В этом помещении мы уже почти не принимали новых клиентов, а вся работа с ними практически переместилась в Ленинское отделение милиции, где они толкались в коридоре в очереди к финансисту этого отделения.

    Появились новые проблемы в нашем филиале.
    Нина Петровна сказала, что её начальник пригласил её к себе к кабинет на разговор.
    Она насторожилась, потому что поняла, что её могут уволить, однако, оказалось, что её начальник наоборот уговаривал её не покидать пост финансиста в милиции, даже при условии, что она будет подрабатывать в банке.
    Мне просто стало приятно, что со мной работает специалист такого класса. Но, поскольку, у нас число клиентов уже приближалось к пятидесяти и нам надо было осваивать новое по нашим понятиям уже просторное помещение и подошло время определяться "кто за наших, а кто за немцев". В итоге, с помощью нашего завхоза Пыстогова и его вновь сформированной команды мы переехали в новое помещение, где мне и Нине Петровне были выделены кабинет напротив моего кабинета. Договор аренды помещения был подписан с Владимиром Токмаковым и дальнейшая работа по обеспечению помещения ложилась на Пыстогова.
 
                Чисто банкир.
   
    Началась новая банковская жизнь, где мы уже стали поддерживать межбанковские личные связи, познакомившись с главами Востокинвестбанка Евгением Крупининым, главой Жилсоцбанка Тамарой Мансуровой и Ядвигой Добрянской, тесные связи с ними должен был поддерживать Соловьёв.
    Теперь утро начиналось с приёма клиентов, которым поставили в холлах банка кресла.
    Появилась необходимость в финансисте. По рекомендации Нины Петровны была принята высокая худощавая женщина, Нина Рубашенко, которая стала заниматься контролем по выдаче кредитов и самое главное оформлением отчётов перед центробанком, будучи в своё время бывшим работником центробанка. Одновременно и я стал осваивать более глубоко банковское дело.
    Жил я, по-прежнему, на улице Новожилова в семи квадратных метрах ведомственного общежития морского училища и поэтому добирался я на нескольких видах транспорта до своего места проживания, что, конечно, доставляло мне массу неудобств. Поскольку у нас уже зафиксировалась некоторая прибыль Нина Петровна предложила купить ещё одну машину в банк для меня. Выбор упал на старенький "москвич-412".
    Это была чисто железная машина, на которой я пока ещё не умел ездить.
    Машина практически не имела тормозов, кроме ручного тормоза и наш сосед по общежитию Володя стал помогать мне осваивать её. Он предложил перемещаться на ней по городу, используя переключение скоростей и, таким образом, я научился не только ездить, но и останавливаться с использованием ручного тормоза. Для тренировки мы с ним выезжали на наши крутые сопки и тренировались там, как на полигоне в мастерстве вождения. Эта езда чем-то напоминала выстрелы из ружья наполеоновских времён, где для того чтобы сделать выстрел надо было произвести предварительно восемь операций и на выстрел у опытного стрелка уходило по крайней мере двадцать секунд. Так и я стал ездить на своём бежевом "москвиче" от своего дома на Тихой до своей работы на Второй Речке.

    Галя с моими детьми переехала жить на Сабанеева в трёхкомнатную квартиру, которую я оставил ей в собственность, а я обратился к начальнику училища  с просьбой выделить Людмиле более просторную комнату для жизни. Он попросил у меня какие-то листы фанеры в качестве бонуса за комнату, а у нас появился уже в штате человек-снабженец Александр Семёнович, бывший военный майор, который быстро нашёл эту фанеру и доставил её начальнику училища и я переехал в комнату в другом подъезде на пятом этаже площадью уже 18 квадратных метров.
    Для нас это была уже шикарная квартира после многих месяцев проживания в семи квадратах. Людмила к тому времени была уже беременна моей дочерью Машей и мы стали её по мере возможности "выгуливать" её на бухту Патрокл, где она заряжалась положительными эмоциями. В конце концов, она уехала к своей маме в Семипалатинск для разрешения её единственной дочерью.
   
    Тем временем, дела в банке пошли в гору. У нас появилось много клиентов, часть из которых переходили из других банков.
    Как правило, все они занимались коммерцией и, поэтому, взяв у нас кредитные деньги они  их довольно быстро возвращали и никто не смущался высокими процентными ставками по кредитам, потому что деньги "отбивались" быстро, а клиенты кроме процентов предлагали нам ещё и "презенты" за выдачу кредитов. Сбором "презентов" занялся Пыстогов, который быстро освоился с этим делом и стал работать в паре с нашим финансистом, где она занималась оформлением кредитов, а Саша контролировал возврат и получение "презентов". "Презенты" делились на два потока: продуктовый и вещевой, первый распределял Семёнович, а вторым ведал Пыстогов.
    В банке появилась красная икра и иные дефицитные продукты, которых на прилавках магазинах было пока немного. Мы вместе с Соловёвым и Мещаниновым стали часто обедать в соседних кафе, куда приходила "спортивная братва" в своих спортивных костюмах.
    Для нас начались благостные времена "НЭПА".
    Когда в Китае появились козлиные шубы под норку, то нам Александр Доброжанский "подогнал" партию шуб в подарок, которыми мы одарили всех наших женщин, а когда он привёз ковры, то, последние появились и в домах нашего руководящего состава, который к тому времени уже расширился по мере необходимости выполнения текущих задач.
    У нас появилось два новых человека Яровой Дмитрий Борисович, друг по таёжному сплаву Соловьёва и Баранник Борис. И тот и другой занимались сопутствующими банку коммерческими задачами, что вызывало у Нины Петровны крайнее отторжение, но я всеми силами убеждал её, что так надо. Кроме этих новых управленцев её не устраивало присутствие в нашем банке Мещанинова Эдуарда, в чём я её поддерживал, но он был МЖКовец и поэтому мы его совместно с Соловьёвым терпели, потому  что мы уже могли себе позволить не жалеть денег на зарплату своим сотрудниками.

    Мы с Людмилой решили переселиться из общежития на всегда туманной бухте Тихой в бывший "гнилой угол" на улицу Луговую. Мне по случаю предложил для жизни свою квартиру председатель поселкового совета острова Попов Геннадий Фатеевич Подкорытов, с которым мы познакомились на одной из деловых встреч в помещении нашего банка. Мне было предложено только платить за квартиру и жить столько, сколько мне надо, а сам хозяин жил постоянно на острове Попов и там же строил себе дом.
     Кстати, мы впоследствии неоднократно приезжали к нему в гости на его остров, познакомились с его симпатичной женой-хозяйкой и даже застали его начальные строительные усилия по строительству большого дома на склоне сопки. Сам же он пока жил в небольшом доме невдалеке и занимался разведением морского гребешка, которого мы объелись на его острове выше крыши.
    Место куда мы переселись было на перекрёстке всех дорог, связывающих основной город с районами Чуркина, Голдобина и Диомида. Фактически - это были места Владивостокского "отшиба", где люди жили по нужде, поскольку других мест в городе для их жителей не нашлось. Место моего проживания было перекрёстком, где начиналась пыль и грязь сопровождавшая уже дальше и только бухта Тихая была в этих районах счастливым исключением, а сама бухта была просто экологически чистым районом, где отдыхали горожане, наслаждаясь чистой водой Японского моря. В этих районах жила "добрая"  масса жителей, которая каждое утро добиралась до остальной части Владивостока, где они и работали.
    Рядом с нашим домом был с/х рынок, а чуть поодаль пруды парка Минного городка. В общем район нам понравился.

                Ротвейлер Нэнси.

    Нам с Людмилой пришла в голову фантазия завести собаку и выбор упал на ротвейлера, как и подобает банкирам. В клубе собаководства нам указали квартиру, где мы можем приобрести породистую собаку и у нас появился первый совместный ребёнок - сучка Ненси, за которую мы отдали полторы тысячи американских денег.
    Первую ночь наш ребёнок себя вёл, как настоящий ребёнок: почти всю ночь скулил, а мы, как его родители всё ходили, укрывали и давали ему молочка.
    Нэнси очень быстро росла и, в конце концов, стала крупной упитанной собакой с плотным телосложением. Я по утрам бегал с ней как на спортивной площадке как рядом расположенной школы, так и в парке Минного городка, где вдоль парковой дороги  было несколько довольно крупных прудов. Там же я приучил её принимать водные процедуры кидая апорт в виде любой палки в ближайший пруд. Она с удовольствием доставала его и приносила мне.
     Мы с ней стали выезжать на собачьи выставки, где основная масса собак непрестанно лаяли, а моя Ненси вела себя очень спокойно и никогда я не слышал её голос. Мы стали получать на этих выставках сначала грамоты, а потом и жёлтую медаль за экстерьер от клуба служебное собаководства. На удивление, она хранится у меня до сих пор, несмотря на мои переезды по стране.
     Пришло время её вязки и клуб стал рекомендовать нам кобелей для вязки.
     Мы ездили по городу к претендентам, но она отворачивалась от всех них.
     И вот, нам дали очередного претендента недалеко от нашей квартиры сразу за территорией парка Минного городка. Мы постучали в дверь и не успели двери открыться, как кобель накрыл нашу сучку и мы, как счастливые родители стояли и ждали, когда закончится процесс вязки.
     Прошло время и настал процесс родов, которые принимала моя жена Людмила, а я был на работе, как всегда.
     Ненси родила не меньше восьми щенят и мы освободили большую часть зала для новой семьи.
     Семья оказалась довольно беспокойной, поскольку её дети постоянно выделяли продукты своей жизнедеятельности прямо на пол и даже постоянная уборка не наводила чистоту и дети её шлёпали по щиколотку в своих выделениях.
     Спасибо клубу собаководства, что мы, в конце концов, распродали всех её детей прямо на дому и теперь мы могли навести чистоту в зале, куда доступ нам был закрыт нашей "дочерью" практически неделю с небольшим.

                Центр   

    Перед отправкой Людмилы на её историческую родину для рождения дочери Маши мы покинули гостеприимное общежитие и переехали в старый кирпичный дом недалеко от площади Луговой. В обязанности Саши Соколова стало забирать меня по утрам из дома, правда машина у нас уже была другая и более представительная чем "мираж".
    Мы переехали в новое место своего арендуемого помещения - в центр Владивостока, в пристройку музея Арсеньева, где у нас был оборудован небольшой операционный зал, касса, пару кабинетов и два больших кабинета мой и моего заместителя Олега Соловьёва.
    Шло время и к нам стало приходить очень много народу, у которых было масса коммерческих быстрых проектов по всему краю. Проекты отрабатывали своё очень быстро, поскольку многие проекты были связаны с обналичиванием средств и доходная часть нашего бюджета росла как на дрожжах. Нина Петровна подсказала мне, что мы даже можем на свою доходы купить квартиру и предложила купить её для меня.

                Женитьба ради квартиры.

     Буквально, накануне к нам поступило предложение от Второреченской администрации об участии в долевом строительстве на территории района. Таким образом, я стал родоначальником закупки квартир в банке для своих сотрудников, которых, в конечном итоге, было куплено за счёт прибыли филиала около десятка. Для покупки квартир тогда было нужно получить "благословение" (добро) властей, и я должен был пойти на приём к главе администрации Второреченского района, но для того чтобы получить полновесную квартиру я должен был женат. С Людмилой мы жили как муж и жена, но ещё не были расписаны. Настала острая необходимость узаконить наши отношения, а её не было в городе. Я решил пойти на авантюру и подставить вместо неё суррогатную жену.
    В раздумьях я и сидел в своём маленьком кабинете, когда ко мне пришла подписывать кассовые документы наша кассир Шаймуратова Валентина Михайловна.
    Я поделился  с ней своими раздумьями и неожиданно вспомнил:
    - Так у тебя же здесь работает незамужняя дочь!... Зови её сюда.
    Пришла восемнадцатилетняя симпатичная дочь-блондинка.
    - Замуж за меня пойдёшь? - типа грозно спросил я.
    - Пойду, - тихо ответила она.
    Я был доволен её ответом, потому что был решён был решён мой вопрос с квартирой.
    - Наташа, мне надо получить квартиру, которую мне одному не дадут, поэтому нам надо с тобой сходить в ЗАГС и зарегистрироваться вместо Людмилы, а ты на неё малость похожа. Это займёт не так много времени. Иди, пожалуйста и готовься к замужеству.
    - Ну что "тёща"? Решён вопрос? - сказал я весело.
    На следующий день мы поехали во Второреченской ЗАГС, который был расположен на первом этаже пятиэтажного здания. Нас повёз туда наш новый водитель Володя, бывший мой сосед по Новожилова.
    Я пришёл туда сразу после обеда и поинтересовался:
    - Как можно вступить в законный брак?
    - Обычно вновь новобрачные заявления подают на пятницу или субботу, заказывают фото- и видео- съёмку.
    - Нам это не нужно. А можно в будни, когда никого нет. Лучше перед обедом, чтобы потом сходить пообедать.
    Служительница ЗАГСА была обескуражена поведением жениха.
    - Как же так, вы такие молодые и красивые?...
    - Да я уже не молод.
    - Всё равно молодо выглядите.
    - Ну ладно, давайте встретимся снова через два месяца во вторник.
    И мы покинули ЗАГС и направились отмечать помолвку в модное тогда кафе "Экспресс", где "спортсмены" обычно обедали.
    В таких заведениях ни Наташа ни Володя никогда не были и, особенно Володя ощущал себя здесь "крутым" парнем. Мы заказали много разных вкусностей и очень сытые и довольные покинули этот  крутой по тем временам вагончик недалеко от станции на Второй Речке. Это заведение пользовалось спросом ещё довольно долго, а потом аналогичное маленькое кафе было открыто азербайджанцами на перекрёстке улицы Русской и проспектом Столетия Владивостока, где подавали горячий холодец (хаш), который был просто неоценимой закуской под водочку, но об этом уже гораздо позже, потому что первый раз такой холодец я попробовал в Москве.

    Чтобы это сделать надо было доехать на метро до речного вокзала, а потом ещё приличное расстояние идти по пустырю, где и было отдельно стоящее кафе азербайджанцев. Мы ходили туда далеко не один раз вместе с Леной, которая, в конечном итоге, стала моей женой.

    Продолжилась банковская текучка, в которой мы выдавали кредиты, получали возвраты и презенты от благодарных клиентов. Женщины, как правило, выходили из банка с полными сумками от распределённых подарков.
    Тем временем, пришла бандероль с паспортом Людмилы и был назначен день свадьбы в будний день, как я и просил.
    Наташа пришла в светлом нарядном платье, подобрала себе свидетельницу и я с Володей приехал к её дому, чтобы забрать на свадебный обряд бракосочетания.
    Всё было так как и положено, у неё в руках были цветы, а я был в тёмном костюме.
    Подлога никто не обнаружил до того и я уверен был, что его не обнаружат и после.
    Служительнице мы опять очень понравились и она только сокрушалась:
    - Господи какие же вы молодые и красивые, почему же вы отказались от торжественного обряда с музыкой и фотосъёмкой?!..
    - Спасибо, нам этого не надо. Мы ещё хотим пообедать, поэтому сделайте, пожалуйста всё побыстрее, - сказал я улыбаясь.
    Она сравнила наши паспорта и фотографии в них и осталась удовлетворённой и предложила нам расписаться после того, как получила наше согласие на брак и мы с лёгким чувством исполненного долга отбыли.
    Была какая-то незаконченность и я решил завершить отметить этот ритуал за столом, который был накрыт на квартире на Луговой, где уже постарался Семёнович. Предварительно я поехал на железнодорожный почтамт и дал телеграмму Людмиле:
    "Поздравляю с замужеством! Муж"
    Затем, мы вместе со свидетелями и Бондарем Александром Семёновичем, который занимался в нашем банке хозяйственными делами, после Пыстогова, который стал заниматься клиентами, которые стали брать у нас кредиты сели за импровизированный стол, который ломился от фруктов и закусок и стали праздновать день бракосочетания.
    Наташа чувствовала себя полноценной невестой, а я вроде был, как жених и налегал на водочку.
    Затем, все гости ушли, а мы с Наташей остались вдвоём...

    На следующий день на работе Наташа пришла ко мне в кабинет, чтобы подписать бухгалтерские бумаги. Она выглядела счастливой....
    Как-то это вошло у неё в привычку и она стала регулярно подходить на подписание ко мне с бухгалтерскими бумагами и я стал чувствовать какую-то недосказанность в наших отношениях и временами приглашал её на обед в соседнее кафе. Все смотрели на это, как на должное.

                Спокойная жизнь

    После моей женитьбы жизнь стала вполне размеренной.
    Я приезжал на своём древнем "москвиче" каждое утро на работу, приходил на свой четвёртый этаж в новом офисе и, практически, целый день проводил в своём кабинете, принимая посетителей, если во мне была нужда, а в основном нужды во мне не было, потому что работал весь аппарат, находящийся на одном со мной этаже, за исключением самого утра, когда мне необходимо было подписать массу платёжек по нашему корреспондентскому счёту в банке.
    Остальную часть дня я проводил по своему усмотрению, рассматривая иные проекты, которые мне приносили мои сотрудники, которых становилось всё больше.
    Обедал я, обычно, в доме молодёжи, потому что в "экспрессе" стало нам довольно тесно, а в доме молодёжи открылось новое цивильное кафе, которое мы с Наташей довольно часто посещали.
    В новом офисе появился у нас новый авантюрист Борис Баранник, который всегда имел в запасе новые проекты, приносящие быструю прибыль, но требующие определённых начальных вложений. Баранник установил тесный контакт с Пыстоговым и они в паре действительно, стали приносить банку существенный доход. Была только одна проблема - с Баранником, Нина Петровна, наш главный бухгалтер, которая невзлюбила его с первых же дней по причине его, как ей казалось изворотливости, по-крайней мере, она говорила об этом сама, но я думаю всё было гораздо глубже.
    Сам же Пыстогов загорелся мыслью выдачи мне водительских прав, что было, наверно, вполне рационально, потому что до этого дня меня доставляли в банк на "казённой" машине Саша Соколов. Мне это было с одной стороны удобно, а с другой стороны я не хотел быть зависимым от кого бы то ни было.
    Я согласился устроится на курсы автовождения, тем более что наша территория была на территории ДОСААФ, где выдавали права на вождения всех категорий.
    Курсы у меня прошли как-то незаметно, так же незаметно для себя я сдал экзамен на права, но до сих пор для себя знаю, что я не мастер вождения по части вождения по правилам. Светочом для меня в этой части остался Александр Владимирович Соколов, мой многолетний водитель. Когда я сдавал на права, я всё время интересовался его мнением по части правил вождения и всякий раз от него получал практически академический исчерпывающий ответ. Создавалось впечатление, что он выучил длинный текст правил наизусть. Вообще он был очень интересный и глубокий человек со своим независимым взглядом на жизнь, но без особой претензий к жизни по части своего комфорта. Я бы с ним пошёл в разведку...
    В этой части своей жизни я могу признаться, что мне всегда везло на хороших людей, думаю, что продолжалась невидимая Германия, которая меня поддерживала и думаю продолжается до сих пор.
    Как-то незаметно я соединился с молодым архитектором Пименовым, выпускником ДВПИ именно с ним мы работали в цехе "Добор". Это был страшно худой парень со своей принципиальной позицией, несмотря на то что он был болен болезнью хрупкости костей, то есть любая травма в цеху могла привести его к трагическим последствиям, но он как мужчина в семье пошёл на эту опасную для него работу в цех.
    Его молодая темноволосая и красивая жена во всём поддерживала его.
    Ей Богу, не помню какой заказ я у него разместил, но остались довольны обе стороны.
    Барские привычки, которые я никогда не имел отложились у меня на всю жизнь, после того, как я понял, что жить надо для себя и не забывать остальной мир, который вечно голоден, как монголы-завоеватели не имеющие ничего.

                Расширение

    Первый Совет директоров банка Восток проходил в Москве на Лубянке, в знаменитом здании КГБ СССР. На нём присутствовало не больше десяти-пятнадцати директоров. Столько же было и филиалов по стране. К сожалению, я запомнил только московский и новосибирский филиалы, которые возглавлял Донцов, возможно, были ещё филиалы из Башкирии и Татарстана.
    Рафиз Фаизович Кадыров написал довольно крупный фолиант - книгу "Банк Восток", которая была выдана и мне, но по какой-то причине она у меня не сохранилась, поэтому за достоверность своих сведений я не не могу нести ответственность, с учётом того, после своей трагедии я почти на полгода потерял память.

     Итак, после заседания в здании КГБ был накрыт стол, который мне не запомнился.
     Следующим местом нашей встречи был уже город Ровно, поскольку, несмотря на то, что банк был кооперативный, но амбиции председателя правления распространялись на международную деятельность. И 12 мая 1991 года банк всё-таки был зарегистрирован как международный.
     В Ровно мы поехали вдвоём с Эдиком Мещаниновым.
     Это был аккуратный "сытый" и спокойный город с приятным и комфортным климатом для жизни.
     Из-за разницы во времени мы проснулись очень рано и Эдик решил прогуляться по городу. Гуляя по нему он проголодался и увидел какое-то помещение на первом этаже жилого дома, где над дверью была надпись - пирукарня.
     Он зашёл туда, где его встретили женщины в форме,  напоминающей работников кухни и он спросил:
     - Можно мне чего-нибудь поесть?
     Рядом стоящая женщина недоумённо поглядела на него.
     - Та, не знаю, може Зинка что-то принесла. Щас посмотрю в холодильнике.
     И тут он понял, что попал в парикмахерскую и тут же извинился и покинул гостеприимное помещение.
    
     Так мы провели спокойное время в этом городе и, кажется, открыли первый филиал за границей, которая была достаточно дружественная в те времена к нам.
     Некоторое время назад, ещё при Порошенко у меня установились по Фейсбуку связь с жительницей закарпатских районов и тоже мы общались очень дружественно. Это была женщина младше меня и она была достаточно обеспечена, имея в своём распоряжении небольшое кафе. Её сыновья уезжали за границу на заработки в Польшу. Общение было не "в напряг" и обоим доставляло удовольствие. Она как-то высказалась по своей инициативе по вопросу "чей Крым?"
     - Я там была и увидела, что основная масса там русские и что на эту тему бодаться...
     В момент нашей встречи она вышла замуж за человека младше неё и была, кажется этим очень довольна. Мы обменялись взаимными симпатиями, но после того как перестал работать у нас facebook связи прервались.

     Кстати, моя последняя жена Дегтярёва Ольга Павловна волею судьбы задержалась на Украине лет на пять или больше и сохранила о ней много хороших воспоминаний, работая в разных учреждениях и организациях из которых её даже увольняли, но она всегда отстаивала свои права и через суд даже получала компенсацию за своё неправомерное увольнение. Основной аргумент к её увольнению был - то, что она не желала говорить на мове, хотя она знает украинский неплохо.
     Во времена Ющенко всем необходимо было переходить на украинскую мову, которую знали только единицы. Основная часть украинцев смеялись над этим языком, который был близок к русскому, но напоминал шуточный язык комедий типа того, на котором общались артисты з паном атаманом Таврическим с участием Пуговкина.
     В качестве примера могу привести такое слово, как насильник - злыдень писюкавый.
     Когда людей собирали на собрание, то это было всегда весело, потому что официальные лица должны были говорить на мове и часто это было смешно. Сами по себе украинцы это люди незлобливые, а скорее юморные и оптимистичные, правда упрямства и настырности им не занимать, как и русским.
     Ольга Павловна часто ездила в Крым на электричке к своей родственнице и продавала там арбузы и другую с/х продукцию. В ходу на Украине был больше "суржик", напоминающий еврейский говор, который понимали все.
     В какой-то момент времени, когда ситуация постепенно стала накаляться ей пришлось покинуть эту благодатную страну и уже в  России ушло довольно много времени, чтобы получить российское гражданство.
     Сегодня она вместе со своими детьми живёт в Москве на полном иждивении последних.

                Центр города

     Мы все, конечно понимали, что место, которое мы занимаем в помещении ДОСААФ не очень удобно, как нам самим, так и клиентам обслуживаемых нами.
     Хотя это было неофициальным вторым центром города, но подъезд к банку, который был далеко не на проспекте Столетия, а скорее на задворках этого проспекта за железной дорогой, которую нужно было проезжать под железнодорожным мостом по отвратительной дороге, почти грунтовке. Во время дождей машины проезжали по глубоким лужам, которые напрямую стекали прямо в залив по сформированной дождевой  речке. Во время тайфуна, который во Владивостоке бывал практически каждый год вода во время такого подъезда к банку доходила до середины дверцы легковой машины и был риск заглохнуть прямо под мостом и вообще не доехать до банка.
     Мы постоянно были в поиске нового места своего размещения и неожиданно нам было предложено занять часть помещения музея имени Арсеньева.
     Само по себе место было очень удобно для всех, поскольку оно находилось рядом с помещением "белого зуба", где размещалась краевая администрация, а, значит, место для стоянки машин для нас было не так важно, так как машины можно было ставить, даже на площади Борцам за Власть Советов.
     Правда, само помещение было значительно меньше помещения в ДОСААФ.
     Ну это был уже центр, где и работали все банки и наш основной конкурент - Востокинвестбанк, который был создан на базе Промстройбанка и возглавлял его Крупинин Игорь Владимирович, бывший работник этого банка.
     У нас с ним установились достаточно слабые взаимоотношения. В основном мы контактировали с Жилсоцбанком и его руководителями Мансуровой Натальей Михайловной, как она себя сама себя называла, начальником отделения банка на Дальзаводе и Добрянской Ядвигой Михайловной. Этим занимался Соловьёв. Кроме того, у нас установились добрые отношения с руководством Сбербанка, когда его возглавлял Рябцев, которое в последствии поселилось в помещение на Некрасовской принадлежащее компании "Зелёные Листья", которая купила это помещение за ваучеры, купленные за наши кредитные ресурсы. Во всяком случае, основные межбанковские кредиты мы получали от них.
     Уже гораздо позже, именно в этом помещении, произошёл нашумевший на всю страну пожар, когда работники Сбербанка выпрыгивали из горящего помещения с седьмого этажа.
    
                Почти стабильность

     В страну почти в полную силу стал приходить капитализм с его благо состоянием.
     Мы уже перестали возить наличные для потребностей банка своими силами, а заключили договор с инкассаторской службой.
     В пристройке нового помещения на торце музея Арсеньева появились новые структуры такие как отдел ценных бумаг, который возглавила, не могу вспомнить фамилию девушки Татьяны с фамилией начинающейся на Е и её заместителя Смирнова Сергей Николаевича, с которым через время меня значительно позже опять соединила судьба. Через дорогу от нас была открыта Владивостокская фондовая биржа ценных бумаг, которую возглавил Виктор Сахаров,  и с ним мы только иногда встречались на официальных приёмах. Татьяна пыталась меня приобщить к этому бизнесу, бизнесу ценных бумаг, но я слабо учился и до меня он толком не дошёл, хотя весь мир включая домохозяек занимается этим бизнесом.
     Зато меня очень сильно заинтересовал Синельников Владислав своим смелым подходом к финансовому миру и я принял его к себе на работу в финансовый отдел аналитиком. Впоследствии судьба также как и Смирнова свела и с ним. Кстати, Синельников при относительно небольшом росте был богатырского сложения и на руках он перебарывал "штатного Нептуна", который каждый год на день военно-морского флота участвовал в этом празднике на набережной. Последний был по крайней мере на голову выше Влада, а внешне был как гора мяса.

     Кроме того, у клиентов появилась потребность валютных счетов и я пошёл на поклон в помещение Дальрыбы, куда я уже мог входить почти как равный для того чтобы предложить одному из его работников - Алёне Васильевне Барановой возглавить валютный отдел у меня. Она, как и Вера Перепечина кроме английского знала ещё и японский, к которому я и сам был неравнодушен.
     Она недолго "упиралась" и согласилась его возглавить отдел с условием, что не будет приходить слишком рано на работу. Работником в свой отдел она уже подбирала сама.

     Работы стало существенно больше и я вынужден был нанять для себя два секретаря.
     Первым моим секретарём стала Валентина Ивановна - красивая высокая женщина с улыбчивыми лучистыми красивыми глазами. Хотя она себя называла Валя, но я с первых дней её работы обозначил, как Валентину Ивановну и это имя гармонично "приклеилось" к ней.
     В аналогичном со мной кабинете Соловьёв подобрал к себе тоже красивую Катю, Екатерину Львовну, которую никто так не называл.
      Мы все работали на своих местах и только иногда по вечерам собирались в кабинете Олега Соловьёва расслабиться после работы. В этот кабинет приходили и Витя Марченко и полный Сергей Колобов, который был товарищем по сплаву Соловьёва и Марченко. Там же мы слушали вполне приличное пение под гитару, как самого хозяина кабинета, так и Колобова. У Олега очень хорошо получались казацкие песни, аля Розенбаум. В дуэте с Колобовым они были просто превосходны! К нам часто присоединялся и Дима Яровой.
      Не редким гостем этого кабинета стал и Грац Сергей Валерьевич, ставший почти монополистом в своей сфере во Владивостоке и нашим клиентом ещё с ДОСААФа по продаже воды во Владивостоке в крупную тару. Его точки разлива воды находились почти по всему городу и были тогда довольно актуальны до момента освоения краевой администрацией Пушкинской депрессии, которая наконец-то, стала приносить воду в дома, когда она оставалась в ванной прозрачной, а не жёлтой, к цвету которого мы уже все давно привыкли.
      Грац большую часть времени находился "под шафе" или, по крайней мере, с баночкой джин-тоника в руках. Этому он научил и нас и для нас слегка быть под шафе стало нормой жизни. ГАИ к этому тоже относилось с "пониманием" и после того как они ловили нарушителя достаточно было только "дать на лапу" и можно было дальше продолжать движение. Мне даже казалось, что "под шафе" у меня лучше реакция, поскольку становилось "море по колено". Возможно - это и так, поскольку не существовало практического эксперимента обнаруживающего истину.

                Приключение на дороге.

      Я сам уже сменил несколько машин под собой и у меня уже был Crown, правда с задним приводом, но на коробке. Ко мне стала приходить на подписание документов моя бывшая "невеста" Наташа и, как-то, она попросила меня научить её водить машину и я согласился не раздумывая. Мы выехали из города. Был июнь, шёл обычный моросящий дождь, обычный в это время года и мы довольно быстро добрались до пустой Шаморы, где она села за руль и довольно быстро освоила коробку. Мы поездили по нескольким просёлочным дорогам Шаморы и отправились домой.
      Петляя по узкой дороге Шаморы мы быстро добрались почти до поворота на город и Наташа несколько увеличила скорость. Как только я сказал ей, что скорость нужно бы сбавить и на очередном повороте нас занесло и машина под нами перевернулась. Мы оказались на крыше, но на тех же местах, а крышей для стал дно автомобиля. Я сначала выключил мотор, боясь взрыва, а потом мы выползли из машины и пошли по трассе к выходу на город. Было время, когда пристёгиваться было не обязательно и на это нарушение не налагали штрафов. Не знаю как бы было, если бы мы были пристёгнуты.
      Мы дошли до ближайшего дома, где во дворе были машины и попросили у хозяев машин помощи. Они сказали цену и вывезли мой Crownк себе во двор. Затем мы вызвали такси и добрались до города и не афишировали наше приключение ни для кого. Затем Пыстогов взял на себя вывоз и продажу этого автомобиля и приобретение "нового" взамен покорёженного бедолаги.

                Отец.

      Ещё до этого происшествия в город приехал мой отец по делам академии наук. Он в то время писал кандидатскую диссертацию по геологии.
      Он пришёл к нам в гости, познакомился с моей женой и своей внучкой.
      Мне особенно ему показать больше было нечего, несмотря на то что я стал директором банка и я решил показать свою очередную машину - Crown, чтобы он видел, что кроме "жопорожца", которого я всегда уважал есть ещё и другие автомобили, хотя и это не произвело на него должного впечатления. Мы оба жили в разных измерениях: он становился мастером в своём геологическом деле, а я развивал капитализм в отдельно взятой стране))) Он уехал и в следующий раз мы с ним уже увиделись только перед его смертью в квартире, которая осталась мне после смерти моей мамы.

                Первое отделение банка.

      Наша банковская деятельность процветала, но основным направлением деятельности была торговля, как в какой-то Англии или Голландии. Хотелось более серьёзных осязаемых дел и у нас установились неплохие отношения с директором завода Варяг Леоновым.
      У него был большой завод работающий на оборонку и потребность в кредитах, но наши кредиты были, во-первых дорогие, а во-вторых краткосрочные. Тем не менее он предложил основать нам отделение на Второй Речке в помещении какого-то заведения культуры, принадлежавшего заводу, рядом с кинотеатром, уже не помню его название.
      Требовалось незначительный ремонт под банк, с которым мы справились и в него вселился наш новый начальник отделения Яровой Дмитрий Борисович.
      Он был мастером какого-то цеха и с энергией принялся осваивать предоставленную ему площадь. В своё время он вместе с Соловьёвым, Марченко и Колобовым сплавлялся по горным рекам Приморья, где тестируются индекс "на вшивость" людей, которые занимаются таким странным развлечением, от которого не только погибают, но и становятся калеками. Кстати, он неплохой горнолыжник, где он показал себя, когда мы ездили в Арсеньев и спускались с со специально подготовленной для этого горы. Я же смог только спуститься, а подняться наверх с помощью гака я смог только с помощью Димы. Такие же неудачи преследовали меня и на водных лыжах, где я не смог проехать ни метра, возможно потому, что был пьян.

      После этого отделения мы приступили к освоению района на бухте Тихой, где жила значительная часть людей Владивостока - это был тихий район Владивостока, где, действительно было тихо. В районе стояли только бетонные дома, уже не помню какой серии, но не дома с завода директора Буленка, который был там же и был конкурентом КПД - 300.
      Так вот в одном из этих домов на первом этаже, на месте булочной мы открыли новое отделение и посадили туда начальником работника нашего банка бородатого молодого человека фамилия, которого у меня пока выпала из памяти. Надеюсь я его вспомню. Вспомнил - Андрей Фирсов! Семейный человек, проживающий там же на Тихой. Его отделение  находилось около автобусной остановки и недалеко от трамвайной, на Сахалинской.
      Наличие уже трёх отделений по городу подтолкунуло нас создавать единый баланс в реальном времени для предоставления отчётов в местный Центробанк и центральную контору сначала в Уфе, а потом уже и в Москве.
      Этим занялся Торопанов и привлёк к этому делу IT-специалистов, которые на базе Oracle создали  on-line сеть с привлечением действующей телефонной линии, хотя наша часть была уже оптоволокнистая.

                Jeep Cherokee.

      В связи с тем, что у нас уже был действующий валютный отдел мы решили купить новые Jeep Cherokee прямо из Америки.
      Зелёный достался мне, а Соловьёв взял для себя синий, который он достаточно быстро утопил в горных реках Приморья, правда он был восстановлен и отремонтирован. Больше всего меня поразили в них колёса сумасшедшей стоимости, но и сумасшедшей же надёжности. Мы по краю практически все ездили на подержанных машинах и на подержанных же колёсах. Только на "чероках" я понял, почему колёса у них были такие дорогие. А бывают  ещё колёса противопульные, но мы же не бандиты. Чтобы у нас не было проблем от всяких бандитов, мы взяли к себе в штат одного из "Алексеевских", то есть стали "под крыло" спортивной мафии через Селенина Анатолия Ивановича, с которым меня связала судьба до самого моего выезда из Владивостока.

      Мы стали "зарится " но соседние города.
      Были установлены хорошие отношения с Уссурийской администрацией.
      Мне было приятно это место, где у моей мамы была квартира на Горького.
      Решили съездить в Славянку и поехали на двух джипах вместе с Соловьёвым.
      Дорога тогда была почти грунтовая с вкраплениями цивилизации в виде асфальта и довольно длинная. Если бы под нами были не джипы, то мы бы могли угробить любого "японца"  проехав этот путь.
      Администрация с радушием приняла нас и показала возможное помещение нашего отделения, на которое, якобы, претендовал Сбербанк. Помещение было довольно среднего уровня, но было бы легкомысленно закрывать эту тему...
      По примеру Андрея Фирсова мы решили открыть своё отделение и в Находке, где жил Юрий Алексеевич Макаренко, бывший работник Приморского пароходства, обладавшего танкерным флотом, в том числе флотом ледового класса.
      Он давно уже покинул флот и искал прибыльное место для своего проживания.
      Я предложил ему организовать отделение банка в его городе, где он жил с семьёй в "гостинке".
      Он согласился, но почему-то предложил вместо себя молодого Александра.
      Мы выделили в будущее отделение наш старый москвич, на котором я в своё время осваивал вождение на сопках Владивостока.
      Время шло, но дело не двигалось с места.

      Кажется, в 1992 году мы с ним съездили в Москву на очередное заседание банка Восток. У меня эта поездка почти стёрлась из памяти, хотя у него сохранились все подробности этой поездки, оказывается мы с ним даже ходили на "Руслан и Людмилу".
      У меня в памяти поездка по тем же целям осталась с Пыстоговым Александром Владимировичем, потому что было очень много дел, которые нужно было сделать, а он стал канючить, что надо бы плотно перекусить, а я всё бежал и бежал по делам запивая свой бег бутылками с пивом. "Владленыч, что же мы не остановимся? Ты же ешь жидкий хлеб, а я уже давно бросил пить и хочу просто есть".
      И тут я с ним согласился и мы, в конце концов, где-то на Солянке сели в небольшом, но уютном кафе.

      Как-то мы решили выехать в Хасанский район на охоту.
      Из меня, конечно, охотник такой же как и горнолыжник, но нам предложили прокатится на охоту на вертолёте, на котором в своё время я уже летал, перелетая из аэропорта Домодедово во Внуково. Вертолёт был большой, уровня большой маршрутки. Поездка мне понравилась и расстояние, которое надо было преодолевать часами мы одолели за полчаса. Внутри него было ощущение полной стабильности, потому что не было воздушных ям и резких виражей.
      Эту же поездку Хасанский район я слабо помню, потому что перед этим мы выпили "на посошок" и взлетали откуда-то от военных. Её помнит мой сын Максим, для которого эта поездка была знаком моей значительности во Владивостоке.
      В поездке кроме всего мужского руководящего состава были Баранник, Семёнович и Пыстогов.
      Мы выехали на охоту пострелять козлов. Была практически уже ночь. Мы сидели в кузовах УАЗиков в руках у нас были автоматы и из них же мы ловили горящие зелёные глаза испуганных козлов. У козлов не не было шанса на выживание. Не знаю сколько мы их убили, но думаю не очень много, зато после охоты мы с удовольствием приступили к банному ритуалу в солдатской бане, где опять было успокаивающее душу возлияние.

                Бизнес- стабильность

      У нас пришло время за которое мы боролись - время стабильности на рынке Приморья в котором мы заняли свою нишу, войдя в первую пятёрку банков, из которой даже был "вычеркнут" кооперативный Примтеркообанк, принявший от МЖК в уставной фонд значительный финансовый вклад, чтобы его зарегистрировали.
      Естественно, было жаль этого пионера банковского бизнеса в Приморском крае, но бизнес есть бизнес и слово жалость в его лексиконе не существует, а есть только слово целесообразность. Жёсткое, но справедливое слово без сантиментов и "соплей".
      Наш филиал среди всех филиалов банка Восток также был в пятёрке по всем финансовым показателям, что, конечно, для нас всех было довольно приятно.
      Во Владивосток приехал Рафиз Фаизович Кадыров вместе со своими приближёнными, в числе которых была даже главный бухгалтер банка Восток, которая стала курироваться Макаренко Юрием Алексеевичем, отчего у него установились хорошие связи с банком, которые впоследствии принесли ему существенную пользу после очередной командировки в Москву.
      Рафиз Кадыров выразил желание навестить приморских пограничников, куда мы и сходили попариться в их бане. Поскольку сам председатель правления правления не потреблял никаких спиртных напитков, то этот выход был довольно "престным", но приятным для нашего тщеславия. Всё-таки с нами такой человек, который создал действительно международный банк!!!
      Всего нас в филиале стало уже где-то двести человек.
      После того, как мы выделили деньги на постройку квартир для наших сотрудников, большая часть из которых поселилась в новостройке на Нейбуда, мы приняли решение купить свой транспорт для доставки сотрудников к месту работы.
      Поскольку большая часть Владивостока была построена на сопках и, зачастую, на крытых и высоких ездить по нему было всегда затруднительно, особенно зимой, было принято решение приобрести вахтовый автобус на базе автомашины Урал, которому лёд и слякоть были нипочём. Конечно, - это был не самый эстетичный транспорт, но в те времена ещё не было удобных корейских автомобилей и наша "вахтовка" была очень к месту в нашем нестабильном климате.

      Подобно моей стажировке в Финляндию, я направил на подобную же в Японский банк Мещанинова Эдуарда Валентиновича против чего возражала только наши главный бухгалтер Нина Петровна. В конечном итоге, он "образовался" настолько, что эмигрировал в Новую Зеландию на постоянное место жительства со всей своей небольшой семьёй, где он и живёт в настоящее время.
      Несколько моих однокашников по училищу в настоящее время также устроились жить и работать за границей, правда, некоторые свою старость собираются провести в России, поскольку за границей всё достаточно дорого для людей пенсионного возраста, я уже не говорю про медицинском обслуживании, которое, хотя и стало частично платным, но не таким неподъёмным, как там. Лично я провёл на себе три или четыре операции из которых только две были платными. Кстати, питание в наших больницах, по-прежнему, бесплатное. Конечно там нет "разносолов", но оно вполне съедобное и главное полезное для любого организма.
      Этим пользуется моя старшая дочь, инвалид третьей группы и пару раз за год ложится в больницу на свою профилактику, как инвалид третьей группы, но даже это её не спасает и она довольно часто по любым поводам попадает в больницу и поэтому её мало кто хочет иметь в своём штате.

                Авторитет

      Поскольку наш банк стал довольно авторитетным во Владивостоке мне было предложено администрацией съездить в Америку для заключения договора о побратимстве между городами Такома и Владивосток при условии, что я должен был выделить спонсорскую помощь на часть этой поездки.
      Естественно, я согласился, тем более, что у меня уже были связи с американцами, которые в своё время проводили телевизионный прямой эфир с Америкой в помещении цирка, который организовывал сын миллионера Rick или Richard K.H. Freilinger, с кем у меня при посредстве Конопли Андрея Борисовича установились очень добрые отношения. Мы довольно часто посещали модный тогда ресторан Ниигата рядом с цирком.
      После того, как прямой эфир между нашими странами был проведён Rick оставил мне свою визитку со словами: "Будешь в Америке - заходи".
      Тогда это напоминало шутку из известного фильма "Бриллиантовая рука" только там упоминалась Колыма. Оказывается, никакое слово не выходит из уст бесцельно. Я помнил это приглашение и решил им воспользоваться, но сначала нужно было долететь до неё и мы полетели в Америку через "Русскую Америку", которую, в своё время, осваивал купец Баранов. Началось всё с Анкориджа, что на Аляске. Для нас это были восточные ворота в Америку, которые достаточно быстро закрылись, кажется после первого же нашего рейса туда. Все последующие рейсы мы уже совершали через Москву, то есть огибали всю планету, хотя путь до Америки был настолько коротким через пролив Дежнёва, что можно было добраться вплавь до ближайшей американской земли, где под Аляской были два рядом стоящих острова Диомида и один из них был американским. На меридиане этих островов менялась дата. Интересно, была ли бы эта дата перемен и дальше, если бы Русская Америка осталась бы русской?
      Там в аэропорту Анкориджа мы увидели русских староверов в национальных русских костюмах, которые для них была просто повседневная одежда, но это было экзотично для нас русских с России. Естественно между собой они разговаривали на русском. В основном это были женщины, но было и несколько бородатых мужиков в возрасте довольно молодом. Не было никаких контактов между нами, поэтому, особенно больше и сказать было нечего. Думаю, что они не собирались ехать в Россию, а передвигались по своим внутренним линиям, по которым я как-то пролетал из Нью-Йорка на восточное побережье Америки на небольшом самолёте по сравнению с Боингом 747 компании Luftganza, на котором я прилетел из Москвы с промежуточной посадкой во Франкфурте.
      Из Анкориджа мы перелетели в Сиэтл, а оттуда уже попали в Такому, не очень большой, но благоустроенный город штата Вашингтон, в котором присутствовали все атрибуты цивилизованных американских городов вплоть до большого концертного зала в старинном помещении с огромными фойе и большим зрительным залом, где мы слушали джазовый оркестр, в том числе и в нашу честь. Во всяком случае, когда мы присутствовали на концерте, то конферансье сообщил, что на концерте присутствует русская делегация и весь зал встал и стал приветствовать нас бурными аплодисментами.
      На сцене были практически старики, но они так хорошо исполняли свои произведения, что мне это запало глубоко в душу и я с этого концерта полюбил джаз. До этого я слушал русский джаз в виде диксиленда, но мне показалось это пародией на музыку, а здесь я видел, как негроидные старики вытворяли чудеса исполнения и после моего возврата на родину я даже записал к себе на комп. концерты Дюка Эллингтона, под который я нередко расслабляюсь.
      Всем в этот вечер было здорово, как говорит Елена Малышева которая практически каждый день и приносит нам с экрана бесплатное и квалифицированное здоровье. Думаю, что подобную же порцию здоровья получили и мы в Такоме.
      В целях укрепления побратимства нас разместили по квартирам волонтёров местных жителей. Мне достался Rei, который где-то учился в Такоме и жил в отдельном небольшом коттедже. Он был довольно неразговорчив и скромен. Я не стал ему особенно досаждать. Правда, я спросил его могу ли я позвонить своему другу с его домашнего телефона и, получив согласие позвонил по телефону с визитной карточки Рика.
      Я напомнил о себе Рику и он с большим удовольствием приветствовал меня и предложил мне встретиться на середине Америки на озере Tacho. Поскольку я должен был быть в Такоме ещё неделю или больше, то я с удовольствием согласился с его предложением и тогда он попросил передать трубку Рею.

                Невада.

      Рей о чём-то с ним поговорил и сказал, что уже завтра мы можем лететь. Я сообщил об этом своём решении руководителю нашей делегации и утром я уже сидел в грузовом пикапе Рея в направлении аэропорта. Там я подошёл к стойке регистрации, показал свои документы и сел на самолёт внутренних линий для полёта в штат Невада. Это сегодня это, возможно, и у нас, поскольку билет в бумажном виде в принципе уже не нужен. Тогда же для меня это было на уровне фантастики!
      Rick встретил меня в аэропорту на своей машине Luminia, правда он тут же предупредил, что эта машина не его, а его жены-китаянки. Мне машина очень понравилась: мини- или микро- автобус напоминающий инопланетную капсулу, как из фантастических фильмов. Автомобиль тихо урчал, а мы вбирались в гору всё выше и выше. Rick сказал, что в зимнее время здесь катаются на лыжах. Затем мы стали спускаться вниз и дальше двигались в мягком лесном массиве, пока не подъехали к огороженной территории со шлагбаумом. Въехав на территорию мы увидели чудесные озёра, окружённые лесами, какие я когда-то видел в культовом фильме "Телохранитель" с участием Кевина Костнера и Уитни Хьюстон. Не исключено, что фильм в этом районе и снимался.
      Мы подъехали к двух-трёх этажному деревянному дому с большими панорамными окнами. Нас встретили очень приятные пожилые родители Рика и его симпатичная китаянка жена. Встреча была  радушная, а потом мы зашли в большой зал, где был накрыт гостевой стол. На столе кроме еды стояло пара бутылок какого-то белого сухого вина.
      Я рассказал о себе и своей семье, а затем хозяева познакомили меня с собой. Мать его  никогда не работала, а отец уже вышел на пенсию и передавал свои дела своему сыну. Жена же Рика была настоящая китаянка из того самого "коммунистического" Китая, а её мать была личным врачом Мао-дзе-Дуна. В связи с тем, что мы с ней оба были из социалистической системы, то между нами практически сразу был налажен тёплый контакт и мы сравнивали наше житьё-бытьё и были друг другом довольны.
      После того, как первая бутылка была совместно распита, отец извинился и пошёл к себе спать. Его жена извинилась за него и сказала, что он совсем не пьёт и для него и это уже слишком много.
      Мы же остались за столом и вели добрую беседу и в основном я отвечал на вопросы хозяйки о своей жизни.
      Когда пришло время укладываться, то хозяева удалились по широким ступенькам в свои комнаты на втором этаже, который нависал по периметру над залом, и в котором остался я, где расстелил свою постель и лёг спать в огромном зале. Утром я вышел на прохладную свежую улицу с явно чистейшим воздухом. Кругом пели птицы и не было ни ветерка.

      После традиционного американского завтрака, хлопьев с молоком Рик предложил нам со своей женой совершить прогулку на катере по озеру.
      Судно стало курсировать по огромному озеру, а мы с Риком стали пить светлое пиво Miller на корме судна. К нам присоединилась его жена. Мы шутили и дурачились, а жена фотографировала нас. Первым снимком у нас был снимок нас с Риком за поглощением пива. Через время Рик предложил повторить, на что я сказал, что с пивом мы уже снимались, но Рик сказал, что это уже другой сорт "Миллера" и я с удовольствием стал с ним позировать на открытой корме.
 
      На следующий день Рик предложил съездить в Лас-Вегас, игровую столицу Америки.
      Вокруг была пустыня, а в ней нас встретил город, который никогда не спит. В нём стояли игровые зоны, размещённые в гостиницах на первых этажах которых стояли масса игровых автоматов вместе со игровыми столами, где можно было поиграть в рулетку, покер и другие игры на любой вкус.
      В своё время, в начале перестройки во Владивостоке в бывшем кинотеатре "Варяг" было аналогичное, но меньшем масштабе казино с рулеткой и покером. Я как-то посещал его и даже пару раз выиграл в рулетку, но будучи не азартным человеком мне такой способ проведения времени не особенно понравился, в отличие от одного из нашей компании - возрастного Панкратова, который буквально не выходил из него. Его молодая жена кое-как забирала его оттуда.
      Было там ещё одно развлечение - whrestling, где на небольшой арене-чаши полуобнажённые девицы бултыхались в грязи и воде пытаясь перебороть друг друга. Зрелище, конечно, было малоприятное, но вокруг их поддерживали зрители, которые стояли около надувных бассейнов, где девушки мутузили друг друга. Все эти развлечения были явно не по мне.

      Пришло время, когда я должен был отбыть в "свою" Такому.
      Перед моим отъездом Рик, по настоянию своей жены и своих родителей отвёз меня в огромный супермаркет, где они вместе с женой снарядили меня большой спортивной сумкой разных игрушек для моих детей.
      Я вернулся в Такому, где перед отъездом сходил ещё на окраину Такомы и посетил там какой-то маленький пивбар с "пуловским" столом, где я просто посидел за стойкой и вернулся в "лоно" нашей делегации, которая отправилась восвояси, поскольку основная часть своего вояжа была исполнена.

                На родину.
 
      В аэропорту я встретил тренера по восточным единоборства Игоря Ежова, который возвращался из Сан-Франциско после какого-то семинара по единоборствам. И, хотя мы с ним были только шапочно знакомы, поскольку я не блистал в его дисциплине по каратэ, мы радостно встретились и у же в самолёте сели рядом и провели весь рейс за распитием спиртных напитков, которые нам приносили стюардессы. Он рассказал о себе и я внёс лепту в наш разговор сведениями о себе.
      Будучи сыном педагога он нашёл свою нишу в жизни преподаванием восточных единоборств, которыми овладел он. Каратэ для него был прошедший этап освоения и он себя уже совершенствовался в УШУ и я сам видел, что для него не представляло трудностей бить ногой в плоскости параллельной телу как направо, так и налево, а также прямыми ударами из стойки дзэн-кутцу-дачи. В общем разговор у нас был насыщенный и интересный и мы долетели до Владивостока практически незаметно.

                Ошибочная стратегия

      Во Владивостоке банки подводя итоги своих балансов заметили, что несмотря на то, что в производство они, практически не вкладывали имели довольно существенную прибыль от своей деятельности, поскольку торговый капитал после нескольких сделок разрастается, как дрожжах.
      Так же в своё время деньгами стали ворочать и все морские страны, такие как Англия, стававшая Великобританией и Голландия или Нидерланды, чьи золотые запасы стали значительными. Кроме торговой деятельности они занимались ещё и работорговлей, что приносило ещё более "бешенные" деньги участникам  сделок и обслуживающим эти сделки банкам.
      У нас также начался "психоз" поднятия ставок на привлечённые ресурсы от населения. Ставка по привлечённым ресурсам в размере 100 процентов годовых была в то время нормой жизни. Я  получил приказ Кадырова привлекать под 130%.
      Я понимал, что пирамида строится не только в МММ, у Мавроди, но и в государстве и был к этому не расположен.
      Первым в Приморье пострадал от этой политики привлечения средств СВАК-банк (Северо-Восточный Акционерный Коммерческий), который размещался на двух этажах в помещении Приморскугля,  государственной компании рядом с кинотеатром "Океан". Они стали привлекать средства населения под 170%.
      В Приморье приехала жить моя мама, которая увидела, как у сына хорошо идут дела и захотела тоже вложить часть своих средства в наш банк, на что я сказал ей, что это риск, но она, пользуясь тем, что быстро установила дружеские связи в моём банке, втайне от меня всё-таки вложила свои "кровные" в моё предприятие.
      Она дружила с Валентиной Зуйковой сын который в Уссурийске стал авторитетом покруче, чем я. Там процветал откровенный бандитизм со всеми атрибутами кровавых разборок.
      Жажда наживы не  остановила мою маму и она вложила немалую сумму ещё и Продовольственный Фонд, который довольно быстро "прогорел" и деньги остались где-то в Уссурийске без адреса, поскольку на аренду помещения у этого фонда денег уже не было.
      Народ же нёс деньги в наш банк с большим удовольствием в надежде на призрачную прибыль обозначенную в договоре.

                Корреспондентский счёт.


      Было время быстрых денег и быстрого же убытка.
      У нас пользовался спросом обменный пункт, который себя полностью окупал и даже вносил свою лепту в общую прибыль банка, но у нас появились клиенты, проводящие внешнеторговые сделки безналичным путём и для них нам нужен был корреспондентский счёт в иностранном банке. Наш выбор пал на Сингапурский филиал Внешторгбанка, который в своё время возглавлял Виктор Геращенко, впоследствии главный российский банкир.
      Для установления корреспондентского отношений мы снарядили бригаду из пяти человек, каждый со своими задачами. И, где-то в зимний период отправились в Сингапур на несколько дней.
      Поехал туда и я, хотя во мне не было никакой необходимости, кроме подписания договора о корреспондентском обслуживании.
      Я решил эту поездку провести для своих частных целей и отдыха.

      Позже я как-то выезжал в Таиланд через Сингапур вместе с женой Людмилой и это уже была моя вторая поездка в этот мегаполис стабильности и спокойствия, где всё контролируется средствами видеонаблюдения и так же быстро пресекается в случае нарушения правил пребывания в Сингапуре.
      В Таиланде я был в одном из курортных районов Бангкока, где взял в аренду небольшой автомобиль, на котором мы женой Людмилой немного попутешествовали по стране.
      Пока мы двигались из города мы быстро обгоняли любой транспорт, в попутном с нами направлении.
      Тут я заметил, что нас стала догонять полицейская машина и остановился по её требованию.
      Я подошёл к полицейскому и спросил в чём суть моего нарушения, думая, что скорость была мною превышена, но полицейский сказал, что скорость 130 км/час - это норма для этой трассы, но после каждого обгона я должен был возвращаться на свою полосу движения. Я согласился, поскольку подобные правила есть и у нас и он стал заполнять протокол, но я предложил ему получить штраф без оформления протокола и он с удовольствием принял от меня указанную сумму в долларах.
      Мы доехали до сказочного городка моделей, имитирующих достопримечательности всего мира в уменьшенном масштабе и уже под вечер стали возвращаться обратно в город, но в городе мы столкнулись с проблемой движения, поскольку нам мешали встречные машины. Тут нас опять остановил полицейский, который сказал, что в городе действует реверсное движение в зависимости от времени суток, когда в первой половине дня движение в одну сторону меняется на движение в противоположную сторону во второй половине дня.
      В общем, поскольку тут без ста грамм не разберёшься, то мы решили сесть в придорожное кафе и убрать своё возбуждение за этот день.
      Затем я стал сдавать задним ходом и зацепил слегка скутер, который пристроился за нами. И тут вокруг нас собралось масса народу, которое возбуждённо что-то говорили. Я попросил разговаривать со мной по-английски и одна из женщин сказала, что знает его и мы с ней сторговались, что полиция нам не нужна и я расплатился за свои ошибки наличными деньгами.
      Наконец-то, мы сдали наш "источник повышенной опасности" арендодателю и пришли к себе в номер гостиницы. День полный разорительных приключений был, в конце концов, завершён.

                Последний этап жизни банка "Восток".

      Поскольку дела в банке развивались стабильно хорошо, то Грац предложил мне уделить недельку на поездку до Иркутска, где он в своё время жил.
      Мы с Людмилой решили, что это довольно неплохая мысль и стали собираться к дальней дороге.
      Грац взял в эту поездку длинноногую красавицу Лену Дубелеву отношения с которой у него так и не достигли логического женского конца, поскольку он женился впоследствии на Анжелике, познакомившись с ней в каком-то ресторане. С ней же он и въехал в своё поместье на Садгороде, напоминающее замок с башнями.
      За обладание этим поместьем они вдвоём бились вместе с Коноплёй.
      Наше время для поездки было выбрано не совсем удачно, поскольку только что прошёл ежегодный тайфун наполнивший приморские реки водой "выше крыши".
      Проехав Уссурийск мы столкнулись с первыми сложностями этого почти ежегодного стихийного бедствия Приморского края. Единственная дорога прервалась длинной очередью автомобилей, который выстроились перед разлившейся рекой. Поскольку проехать дальше было нельзя, то мы решили переночевать в ближайшем лесу, благо Грац запасся палатками, продуктами и выпивкой на возможную вынужденную остановку.
      Мы провели вынужденное время задержки с пользой и с удовольствием, а на утро вернулись опять на дорогу.
      Через брод пока ещё никто не проезжал и мы подъехали к самому броду и увидели, что какие-то "уралы" стали просовывать свои мощные корпуса на ту сторону.
      Создавалось впечатление, что брод не такой уж и глубокий и мы решили рискнуть на своих джипах "Rodeo" и "Cherokee" "просовывать" свою удачу.
      Вода была под нами совсем рядом, но в салон не проникала и мы потихоньку перебрались на ту сторону дороги, чтобы продолжить своё путешествие.

                Хабаровск.

      Дальше был Хабаровск, где жила и работала моя сестра со своим мужем, светилом театрального искусства Владимиром Игнатьевичем Павленко, который был доцентом в этом институте, куда он поступил работать после учёбы в Москве, впрочем, и моя сестра там же закончила Гнесинку, учась в училище вместе с популярной певицей Отиевой.
      Мы приехали к ним, а они пригласили поехать вместе с ними на свою дачу в Обор, откуда и происходил её муж. Там же жила вся его родня включая отца-пчеловода огромного размера мощного человека.
      Это было в пределах пятидесяти километров от Хабаровска, вглубь хабаровской тайги.
      Дача была небольшим домом с таким же небольшим огородом и глубоким
прудом в конце этого огорода. Мы сидели за столом до самой ночи, отгоняя от себя комаров, каких у нас в Приморье почти не было. Хабаровчане к ним уже давно привыкли, а мы, чтобы их не замечать поглощали крепкие привезённые с собой спиртные напитки.
      Утром, похмелившись мы продолжили свой путь на запад.
      Пока под нами была такая же дорога как в Приморье.
      Чтобы продолжать своё движение мы вынуждены были поставить свои машины на паром, который курсировал недалеко от железнодорожного моста, соединяющего "дикий Запад" с таким же действительно, пока ещё диким Востоком.
      Спасибо, хоть в царские времена железнодорожная связь была уже установлена с Владивостоком, где на конце пути от Москвы была сооружена почти копия Ярославского вокзала, правда в меньшем масштабе, но уже сразу на века.
      После того, как мы прошли Николаевку нас уже встретила превосходная асфальтовая дорога без единой выщерблины, по которой можно было двигаться со скоростью 130 и больше километров без опасения попасть в аварии по причине дорожного полотна.

                Биробиджан.

      Мы ехали вдоль железной дороги, а с другой стороны нас сопровождали лесостепные и болотистые места с множеством комаров, которых мы почти не замечали, потому что не останавливались и довольно быстро добрались до поворота на Биробиджан, где жила моя мама в однокомнатной квартире, в которую её вселила моя сестра вместе с мужем.
      Квартира ей досталась по весьма умеренной цене, поскольку там до неё было страшное убийство и стены пришлось отмывать и зашпаклёвывать от крови.
      Мы выбрали место своей очередной стоянки на берегу полноводной реки Биры в тайге, напротив губернаторской дачи с многими этажами и приступили к "маркировке" очередного места путешествия путём разведения костра и распивания напитков.
      Впоследствии, когда я приехал в 2010-м году жить в Еврейскую область я не увидел этой дачи, а место, где мы разбили свой лагерь было городским многоэтажным почтамтом. Правда уже через какое-то время я всё-таки нашёл уже развалины этой дачи, которую сносили на другом берегу Биры. Сегодня вместо тайги красуется только красивая и благоустроенная набережная, на которой в зимнее время происходит крещение народа.

      Утром Грац пошёл на местный рынок, который был практически рядом и купил молочные продукты вместе с овощами и фруктами.
      Затем мы сходили на квартиру к моей маме, которая была чрезвычайно рада нашему приходу. Мы вкратце рассказали о целях нашего мероприятия и отпив чаю с вином отправились в свой маленький лагерь.
      В первый же день нашего приезда мы были поражены на жителей Биробиджана, которые вместе с детьми гуляли по ночному городу и радовались жизни, что в те времена во Владивостоке было почти невозможно, поскольку в лихие девяностые можно было нарваться на любые неприятности от лихих же "татей"-людей. Жители казались нам непугаными идиотами, не знающими, что где-то есть другая капиталистическая жизнь с её капиталистическими угрозами и принципами выживания. Всё это так и осталось в этой "загранице", где все названия и вывески были написаны на двух языках: идише и русском.
      На следующее утро я решил искупаться в пресной, правда в довольно прохладной воде. В отличие от моей мамы, которая купалась в горных речках Узбекистана я не был готов, что река может меня нести и унести туда куда ей вздумается. Пришлось приложить довольно много усилий, чтобы вернуться обратно на берег.
      После лагерной жизни мы остановились в почти единственной гостинице в центре города гостинице "Центральной", где выше нас на соседнем этаже разместилась гастролирующая по Дальнему Востоку Лайма Вайкуле, которую мы увидели только на своём обратном пути на пароме в Хабаровск.
      
                Трудный путь

      После того, как мы проехали гостеприимный Биробиджан, который завершался какими-то военными частями, мы вышли на высокую грунтовую дорогу далеко не самого лучшего качества, которых я даже не встречал в Приморье.
      Поскольку "Rodeo" был на независимой подвеске, то он стал лидером в нашем совместном движении, где моя жёсткая рамная подвеска проигрывала в движении на грунтовке. Грац задавал темп движения в районе ста километров в час, а я бултыхался за ним, стараясь далеко не отставать. Машину кидало из стороны в сторону, верх и вниз, управлять было довольно сложно, но я старался как мог. Людмила чувствовала себя просто мешком с картошкой, а я был занят вождением автомобиля и напряжённо молчал.
      Мы ехали посреди мощной тайги, в основном хвойной довольно долго, почти до самого Благовещенска.

      Благовещенск оказался довольно аккуратным городом, кажется несколько больше Биробиджана, где мы устроились в гостинице на очередной постой. На противоположном берегу реки был виден китайский город несколько более скромный, чем Благовещенск (сегодня всё наоборот).
      В гостинице Людмила стала настаивать на обратном пути, поскольку грунтовая дорога выбила из неё все силы.
      Было известно, что после Благовещенска дорога до самой Читы будет ещё хуже, чем та которую мы одолели после Биробиджана и мы решили повернуть обратно, а Грац с Дубелевой решил продолжить свой опасный путь. Кстати, он так и не доехал до места своего назначения. Сегодня эту трассу освоил Путин на своей Ладе-Калине и и остался вполне доволен вновь построенной дорогой.

                Принятие решения

      Рискованная политика привлечения вкладов под большие проценты стала давать сбои, поскольку рынок товаров и услуг стал в стране насыщаться этими самими товарами, когда уже можно было выбирать товары по своему усмотрению, а услуги не приносили такого "выхлопа" от вложенных средств, но банки по-прежнему привлекали ресурсы населения под повышенные проценты.
      Чтобы как-то продержаться на финансовом рынке стал популярен межбанковский кредит от недели до нескольких дней.
      Мы понимали, что банковский конец уже не очень далеко, но у нас был сформирован большой штат грамотных работников банка по всем направлениям.
      От пенсионного фонда Приморского края к нам поступило предложение от стареющего Павла Назарова, главы пенсионного фонда Приморского края о создании банка на основе пенсионных ресурсов, которые можно было бы разместить на рынке для получения прибыли.
      На это направление мы делегировали Диму Ярового, моего ровесника.
      В результате был рождён Примсоцбанк, который существует и поныне. Правда, центральным офисом его стал заводоуправление инструментального завода на ул. Некрасовской, а не то отделение куда мы его поставили в помещении завода "Варяг".
      Кроме того, от администрации города было предложение о создании муниципального банка Владивостока, который в то время возглавлял Черепков.
      В этом проекте муниципального банка я находился в тесном контакте с его первым заместителем Владимиром Гильгенбергом, выпускником факультета эксплуатации флота из ДВВИМУ. Он был практически моим ровесником.
      Мы часто встречались с ним и обсуждали различные проблемы города Владивостока и пути их решения, однако большую часть времени мы проводили за обсуждением проблем взаимоотношений между ним и Черепковым. И тут я его довольно часто не понимал, поскольку у него были постоянные обиды и недовольства на Черепкова, который  не позволял никому другому, кроме себя влезать в дела города.
      Меня Черепков встретил с большим радушием и предложил серьёзно заняться муниципальным банком Владивостока.
      И тот и другой были очень приличными и честными людьми, что приходится констатировать уже после их смерти, причём Гильгенберг умер даже не дожив до нового пенсионного возраста 65-ти лет после операции по шунтированию сердца. Подобную операцию перенесла мой главный бухгалтер Шиплюк Нина Петровна, которая была значительно младше меня и, кажется, до сих пор работает в каком-то из банков.
      Таким образом, мы понимали, что наши тылы на всякий случай были обеспечены для нас и наших сотрудников. Однако, появились слухи, что не всё гладко в нашей центральной конторе, которая была уже зарегистрирована по городу Москва. Для того чтобы это достоверно выяснить я поехал непосредственно в Москву, куда подтянулись ещё несколько директоров из других филиалов.
                Неопределённость.
 
      Банк Восток тогда располагался в гостинице Ярославская, что недалеко от станции метро ВДНХ. Первым человеком, кого я там встретил была Елена Владимировна Муха, а точнее она сама нашла меня там с претензиями, что должен был ей дать какие-то бухгалтерские отчётные сведения из нашего филиала. Она была маленького роста, но очень симпатичная и энергичная. Поскольку, я был ростом такой же как был Киндинов, я посмотрел на неё сверху вниз и посоветовал по всем бухгалтерским вопросам обращаться к моему главному бухгалтеру, на что она почти фыркнула на мой наглый ответ.
      Поскольку по нам ещё не было принято решение о нашей ликвидации, я 01.04.1995 года остался работать в Москве на должность заместителя исполнительного директора по работе с валютными счетами и сохранил за собой свой прежний пост директора Владивостокского филиала. Я получил в своё распоряжение новую команду в свой валютный отдел, которая была сформирована из москвичей. Среди этих москвичей была некто Елизавета Молодая, дочь легендарного разведчика Молодого, о ком был создан фильм по обмену разведчиков на мосту. В общем я стал приближаться вплотную к московской элите, которая раньше не была элитой по расходным операциям на себя, а обладала исторической гордостью за свою страну.
      Кстати, там же в Москве я познакомился с правнуком княгини Волконской, книгу которой я читал, выпущенную в твёрдом синем переплёте Читинским издательством. Её книга произвела на меня положительное впечатление, где она опускалась до мелких деталей её жизни в ссылке, в которую она просто рвалась, чтобы быть рядом с мужем, которого толком никогда не знала, но она была венчана с ним и это для неё было свято, что позволило ей выдержать эту ссылку и написать о ней добрые строки.
      Правнук Волконской жил в одном из новых районов Москвы вместе с молодой любящей его девушкой, но основное своё время они проводил в Германии. В его же московском доме был портрет его прабабушки на которую он был чрезвычайно похож.

                Жизнь в "эмиграции".

     Беспокоясь о своём будущем в Москву стали подъезжать директора других филиалов.
     Часть из них подъезжали и уезжали, а меньшая часть осталась надолго в Москве.
     Сам же председатель правления Рафиз Фаизович Кадыров редко наведывался в помещение банка и жил и работал в Президент-отеле подбирая партнёров для дальнейшего существования банка. Он вынужден был платить за своё проживание в отеле больше тысячи долларов в сутки и мы относились к этому с пониманием.
     Я со своим отделом я занимался ведением депозитарных расписок и фьючерсных сделок. Сам же банк располагался на третьем этаже. Под нами располагался "Хопёр", как по их рекламе "ну вот мы и в Хопре"!
     На первом этаже была столовая, где мы питались согласно расписанию гостиницы.
     В одну из ночей Хопёр съехал в полной тишине ночи и оставил своё помещение пустым, чтобы вкладчики Хопра больше не могли найти концов этой всероссийской компании.
     Мы понимали, что такая же судьба возможно будет и у нас.
     Но, пока мы занимались минимальными банковскими операциями для минимального же количества клиентов, которые обслуживались в Москве. То же самое делали работники моего филиала во Владивостоке. Причём, слухи о нашем закрытии катились по стране и наши должники не видели смысла возвращать выданные кредиты, с чем поспорить было трудно. Настало время целесообразности, где закону и тем более совести не было выделено места.
     Жизнь наша в "эмиграции" протекала вполне спокойно, правда, по ночам иногда были слышны выстрелы, тем не менее днём мы спокойно передвигались и даже не редко посещали саму выставку ВДНХ, (кстати, именно там я купил самодельные кусачки для ногтей, которыми я пользуюсь до сих пор)которая всё больше стала коммерциализироваться.
     Весь трудный период времени филиала и возмущение вкладчиков банка принял на себя Соловьёв Олег Михайлович. Более того благодаря ему было введено новое центральное отделение филиала на Некрасовской, где кроме огромного операционного зала было мощное банковское хранилище с толстенными дверями.
     Напротив этого отделения осваивал свою новую работу председатель правления Примсоцбанка Яровой Дмитрий Борисович, который частично забрал к себе наши кадры.
     Моя же жизнь в Москве стабилизировалась так, что я даже стал возвращаться к своим старым студенческим привычкам - утренних пробежек в парк Сокольники, где также были пруды, как в парке Минного городка, в которых я иногда даже купался. В парк я бегал вместе с Нэнси, которая непременно купалась в одном из прудов парка Сокольники.
 
     Кадырову поступило предложение о покупке банка Восток от одного из иностранных инвесторов из Германии.
     Для того, чтобы банк встал на стабильные рельсы своего существования необходимо было инвестировать в него десять миллионов долларов.
     Инвестор был удивлён столь малой сумме инвестирования для банка и мы все ждали, что жизнь продолжится в прежнем русле.
     Тем временем, мы существовали в спокойном режиме работы и считали, что всё ещё наладится.
     По-видимому, с государственной поддержкой Жилсоцбанк всё-таки решил свои проблемы и Добрянская благополучно отметила свой жизненной юбилей, будучи председателем правления этого банка. Где-то мы тоже надеялись, что нечто подобное случится и с нами.
     Германский инвестор был согласен вложить это деньги в наш банк, но при условии, что этот вклад даст  владение банком в размере 51% от уставного капитала.
     И тут Рафиз Фаизович Кадыров сказал своё последнее слово, что 51% должен остаться за работниками банка.
     Таким образом, сделка спасения банка не состоялась.
     Остальные банки Владивостока получили государственную поддержку и, в результате постепенно улучшили своё финансовое положение.
     На новый год я собрался во Владивосток, чтобы сообщить о конце нашего существования работникам филиала.
     Я приехал уже в новое классное помещение банка и собрал в операционном зале всех работников и сообщил о конце нашей банковской эпохи.
     Все рассчитывали на положительные новости, но я огорошил всех новостями, к которым я сам уже привык, пока добирался до Владивостока.

                Ликвидационная комиссия

     Я вернулся в Москву, чтобы продолжить свою деятельность в банке в качестве работника ликвидационной комиссии, которую возглавил Борис Ким.
     Какое-то время я жил ещё в гостинице Ярославской, а потом переехал в арендованную мной квартиру в квартале от гостиницы Ярославская.
     Туда же приехала моя жена Людмила, для того чтобы подкупить швейные аксессуары для своей швейной мастерской вместе с моей дочерью Машей.
     Я вернулся и забрал с собой своего ротвейлера сучку Ненси, которая была очень спокойна и уравновешенна и реагировала на любое моё недовольство. Несмотря на то, что у неё был намордник, я им никогда не пользовался, поскольку её послушание было безукоризненным.
     Ещё тогда, когда я жил в гостинице Ярославской у нас сложились любовные отношения с Леной Мухой, которая стала мне очень дорога.
     Отношения с Людмилой сильно испортились, но мы пока ещё проживали вместе.
     Людмила же занималась своими снабженческими делами по своему швейному цеху на Гамарника. Все были заняты каждый своим делом и совместных посиделок вместе с Леной у нас не было.
     Людмила знакомила Машу с Москвой, а я ходил на свою работу по ликвидации банка.
     В один из дней, когда я пришёл на обед в свою съёмную квартиру я увидел, что она опустела и главное, там не было Маши.
     Это меня сильно взбудоражило и решил догнать её в аэропорту.
     В те времена улететь до Владивостока можно было только из одного аэропорта - Домодедово.
     Я взял такси и стремглав полетел в аэропорт, где я точно знал место её нахождения, поскольку она всегда любила комфорт и не могла остаться в обычном зале ожидания.
     Я быстро поднялся в ВИП зал, где и увидел её вместе с Машей.
     Разговор был короткий и я взял за руку Машу и мы отправились вместе на такси в место нашего дальнейшего проживания в район ВДНХ.
     Она знала, что у меня на Машу такие же права, как и у неё и даже не стала беспокоить милицию по поводу её похищения, правда уже с моей стороны.
     Мы стали жить вместе Леной в этой квартире и Маша вполне была довольна своим похищением в мою сторону.
     По мере своих тогда финансовых возможностей мы давали Маше всё, что ей было нужно.
     В этот период времени мы посещали различные праздничные мероприятия Москвы, среди которых был концерт в честь юбилея местного района с участием Людмилы Зыкиной, которая устраивала его прямо на площади этого района. Практически это был её уже последний концерт. Нам выпало счастье слышать её мощный и красивый голос "вживую". Для меня это было важное мероприятие, на котором Маша поглощала мороженое, запивая его тогда ещё настоящим лимонадом, которого впоследствии в стране не стало.
     31 июля 1996 года я был уволен в связи с сокращением штата и мы с Леной серьёзно задумались о судьбе Маши в чужом городе. Кроме того, несмотря на то что всех устраивала наша пока ещё безбедная жизнь в Москве, Лена увидела, что Маша скучает по своей маме, которая осталась жить одна в трёхкомнатной квартире на улице Чапаева, которую перед въездом в неё, я отремонтировал по своему вкусу и даже, оборудовал там свой кабинет на лоджии, которая выходила на не солнечную сторону нашего дома.
     В итоге я занимал должность директора филиала банка "Восток" с 01.11.89 года по 31.07.96 года.

                Безработица.

     И теперь я стал безработным.
     Приехала Людмила и забрала Машу к себе, а мы остались выживать в чужом для нас городе, правда, у Лены в Уфе жили её родители и множество родственников, но она предпочла остаться жить со мной в Москве.
     Лена даже ездила, когда числилась в ликвидационной комиссии банка в командировку по делам комиссии в Калининград вместе с нашим бывшим директором филиала из города Учалы Муратом Галимзяновым, который, как-то приезжал как-то ко мне во Владивосток и, кажется даже останавливался на моей квартире на ул. Луговой.
     Он был вполне компанейским и честным парнем, правда, несколько старше меня, но будучи татарином имел две разновозрастные жены, с которыми я познакомился, когда был в по каким-то делам в Казань, столичным городе по сути своей и с таким же кремлём, как в Москве, но белым и несколько меньше московского. Он обладал хорошей памятью и наизусть читал стихи Есенина, что я в принципе не могу. Есенин мне далеко не близок и я не могу считать себя полностью русским. Также мне не нравится русское народное творчество, правда некоторые песни я при случае подпеваю.
     С Леной была у нас была разница в возрасте - 14 лет, а с Людмилой эта разница составляла 7 лет.
     Естественно, что первая моя жена была моей ровесницей, поскольку мы закончили одну и ту же школу.
     Все мои жёны всегда знали о существовании друг друга и даже помимо меня созванивались друг с другом по любому поводу.

                FOREX

     Мы с Леной остались жить в Москве, но до этого момента я ещё раз приезжал во Владивосток.
     Пришёл в огромное, но бездействующее помещение уже не своего банка и познакомился с новым хозяином этого помещения Валентином Паком, который взял под себя всё моё огромное помещение и в этом помещении организовал торговые места для предпринимателей, с которых он стал брать регулярную арендную плату за площадь арендуемую ими. Пак Валентин Петрович был предпринимателем из села Вольно-Надежденское, в которое я когда организовал вселение родителей моей первой жены Рогозиной Галины Петровны. В его в натуре присутствовала крепкая купеческая хватка и после своего села он стал осваивать Владивосток и Артём.
     Он был одним из первых порядочных "купцов", которые могли себе со временем позволить многое в этой жизни, но, имея возможности он оставался жителем своего села. Кстати, климат в этом селе был одним из самых лучших в Приморье: не слишком холодным зимой и не таким знойным летом, в отличие от, например, Уссурийска, где экстремальная составляющая в климате присутствовала, как зимой, так и летом. В отличие от Владивостока там почти не было ветров, чем был славен каждый участок жизни  Владивостока.    
     Практически всё помещение операционного зала было разделено между предпринимателями, оплачивающими свои торговые квадратные метры.
     Почти не задействованы были только вторые этажи этого помещения и полу-подвальное помещения денежного хранилища.
     Валентин выкачивал из каждого метра превосходного помещения свой gecheft.
     Этим же бизнесом занялся и бывший председатель МЖК Виктор Васильевич Марченко, сдавая свою часть площади в аренду Краевому Сбербанку, а другие этажи остальным предпринимателям. В своё время с нашим участием он стал миллионером за приватизационные чеки, которые он купил с нашей помощью.
     Валентин Пак предложил мне забрать архив банка из пары комнат, но у меня тогда не было средств, чтобы объединить его с комсомольским архивом и я решил его уничтожить, на что у меня были мои скромные средства для исполнения этого. При моём непосредственном участии архив нашего филиала был уничтожен и Валентин Пак приобрёл ещё одно помещение для своего бизнеса по аренде  площадей.
     Вся история нашего филиала закончилась при моём непосредственном участии на заднем дворе помещения, в котором мы проработали считанные месяцы.

                Доход от аренды.

     Сам по себе этот бизнес, конечно имел право на жизнь, которым в своё время занимался сын миллиардера Трампа - Дональд Трамп в своей Башне Трампа.
     Кстати, гораздо позже я встретился со своим, тогда ещё начальником цеха "Добор" Владимиром Кабаевым, ушедшим работать "под флаг" и скопившим небольшие деньги, на которые он купил в Приморье несколько квартир, ставшими для него основным источником дохода после его выхода на пенсию. В одной из этих квартир я был в селе Покровка, в которой он сам проживал на втором этаже. Напротив его квартиры был небольшой магазин, в котором он затаривался продуктами.
     Он считал это оптимальным местом своего проживания для своего стареющего организма. Он, он конечно, был прав, но я считал, что это для меня слишком долгая перспектива, в которую я почти не верил.
     В те времена перспективным бизнесом для предпринимателей считался бизнес на торговой площадке Forex - покупка-продажа валюты на широком и рискованном плече фьючерсами, которого тогда не было во Владивостоке, но существовали, такие площадки в Москве, где я в то время и стал жить.
     Поскольку, считалось, что я как бывший финансист смогу освоить этот новый бизнес, то при посредстве Конопли мне были выделены средства в размере порядка шестидесяти тысяч долларов для включения этих средств в этот бизнес.
     Таким образом, я вернулся в Москву, "отягощённый" новыми перспективами по выживанию пока ещё мне малознакомом городе.
     Дух предпринимательства витал в те времена над страной, где мерилом успеха были только деньги.
     Идеи МЖК - жить с удовольствием и счастливо, были уже вдали от этой жизни - жизни выживания. Впрочем, в своё время даже миллиардер Сорос выживал в этой жизни, начиная с военных и послевоенных времён.
     В какой-то момент времени фортуна стала на его сторону и он практически одной сделкой на рынке forex разорил банк Англии и обесценил его фунт стерлингов, что он повторил впоследствии с другими более мелкими странами по всему миру. Вместе со своим партнёром Стенли Дракенмиллером он дела это неоднократно и даже написал увлекательную книгу об этом - "Алхимия финансов".
     Эта книга стала моей настольной книгой на длительное время, а Сорос выполнял уже миссию свободного общества, где не существует классов, звериные законы нового свободного общества основаны на законах прибыли и это же считается прогрессом в его движении, где каждый готов сожрать каждого ради тех самых законов стопроцентной прибыли по Марксу.
     Я вернулся в Москву и Лена устроилась в каком-то небольшом банке, кажется Гайд-банке в районе трёх вокзалов, куда ей ежедневно приносили мешки грязных, в физическом смысле, денег, которые она пересчитывала и наполняла ими кассу этого банка.
     Поскольку мы уже не могли оплачивать квартиру на ВДНХ, мы переселились в тихий район Москвы, район Измайлово. На какой-то из улиц с общим названием Парковая мы устроились жить в однокомнатной квартире.
     Квартира была не так далеко от моей торговой площадки для игры в forex.
     Добираться можно было туда на трамвае.
     Наша парковая была, возможно, 17-я и находилась она почти рядом с небольшим лесом, почти диким, но посещаемым местными жителями.
     Я приобрёл для отслеживания операций на рынке пейджер по довольно приличной цене и и отслеживал рынок по нему, хотя сами действия по рынку я осуществлял только на площадке, в отдельном  одноэтажном особняке в районе метро Семёновская.
     Площадку возглавлял упитанный китаец, который наблюдал за нами и игрой на рынке.
     Я довольно быстро разобрался в основах этого рынка, где проводил технические и фундаментальные анализы с помощью оборудования, которое предоставлял нам китаец.
     Одновременно на площадке присутствовало порядка пятидесяти человек, нас-брокеров этого рынка.
     Это оказалось довольно увлекательным процессом, мы читали новости с рынка и разбирались не только в финансовой составляющей, но в новостной, которая с помощью системы DowJons приходила на наши мониторы регулярно. С опозданием читали новости из печатных изданий, которые были нам нужны для общего понимания обстановки в мире.
     Китаец иногда проводил лекции по ведению игры на рынке и мы с удовольствием впитывали и его информацию.
     На площадке была деловая доброжелательная атмосфера среди участников. молодых людей разных национальностей.
     Я довольно близко сошёлся с армянами и грузинами.
     Причём армянин Артак стал мне почти что другом.
     Отдельно ото всех вёл свою деятельность худощавый еврей, который чётко знал зачем он здесь и чётко знал, что земля обетованная является исконной частью евреев и арабы только мешают жить там евреям, которые несут в эти районы благо и процветание.
     Никто даже близко не хотел вступать с ним в дискуссию. Но он постоянно доносил до нас правоту Израиля в этом районе.
     Мне кажется, что его правота была с запахом и привкусом крови, которой практически не было, когда осваивали Биробиджанский район, отданный Сталиным для создания первой в мире земли для евреев в Советской стране, которые устроили этот район так, что несмотря на более суровый климат жить здесь стало не только сносно, но и хорошо. Жить там стало комфортно и даже арбузы растут до сих пор, в отличие от соседних Приморских и Хабаровских краёв.
     Израиля ешё не было и рядом, а Валдгейм уже был и готовится отмечать своё столетие и на станцию Тихонькая (Биробиджан) приезжали евреи со всего мира. Говорят, что первоначально для проживания евреев предназначался Крым, но стал, в конечном итоге, - Биробиджан, город на плоскости рядом с относительно большой судоходной рекой Бира.
     На сегодняшний день выездом за границу пользуются практически все проживающие жители области, а у некоторых есть даже родственники в Израиле и других местах по миру, куда они почти регулярно ездят для того чтобы подработать в местных кибуцах (колхозах) на время сбора фруктов или овощей, которые там собираются круглогодично, и откуда они приезжают с полными карманами денег.
     Однако, считается, что жаркий климат Израиля подходит далеко не всем и идеальный климат Еврейской Автономной Области благоприятно влияет на каждого жителя и даёт ему спокойную, сытую жизнь, где зима - всегда зима, без оттепелей и ветров, а лето в большинстве случаев всегда комфортное и лишь в редкие годы бывает знойным и палящим.
     Ещё в 2010 году сюда приезжали испанцы на предмет переселения в Валдгейм и я, оказавшись в это время на улице около своего дома испугал их тем, что зимой мороз доходит до 46 градусов, правда, с тех пор морозы выше 33-х - 36-ти градусов не опускались, что, конечно, холодно, но даже с проживание в частном доме с печным отоплением вполне сносно.
     В Валдгейме есть две славные фамилии: Пришкольник и Владимир Пеллер.
     Первый был директором школы и местная школа названа его именем.
     Второй стал героем Социалистического Труда и в честь него сооружён бюст рядом с домом культуры. В своё время при Пеллере совхоз Валдгейм был миллионером, что оставило на нём свой положительный отпечаток на его миролюбивом населении.
     Есть ещё несколько славных и значимых фамилий местного масштаба, например Брусиловский и другие.
     Долгое время Валдгейм был действительно селом с сельскими весенне-осенними полевыми заботами, но нонешнее государство своими законами почти разрушило даже фермерство, когда выгоднее всего питаться из за кордона, а не производить на своей земле то, что на ней в достатке могло бы произрастать.
     Сегодня единственное достоинство Валдгейма - это хорошая дорога, которая пока не разрушена мощным грузовым транспортом для строительства очередного моста в Китай.

     Ну так вот моя торговля на данных внешнего рынка велась весьма успешно и я стал каждый день зарабатывать не менее тысячи баксов.
     Мой интеллектуальный уровень рос прямо на глазах и я стал себе позволять отмечать удачные сделки бутылкой другой тёмного пива обычно в обед.
     День мой начинался с открытием Нью-Йоркской фондовой биржи, затем была Лондонская и завершался Токийской или Гонконгской.
     Как правило, день был всегда напряжённым, потому что нужно было всего принимать решения по вложению средств, которые по мелочам я иногда терял, но в целом я окупал своё присутствие с лихвой.
     В какой-то момент времени я почувствовал, что нужно полагаться в большей части на технический анализ, пренебрегая фундаментальным новостями на английском  языке.
     Моя успешная торговля продолжалась месяцами и мы с Леной жили вполне счастливой семейной жизнью.
     Это была моей первая ошибка в бизнесе - я стал верить себе почти безапелляционно и всегда выстраивал графики графики валюты, правда без анализа свечных графиков движения валют разных стран, в чём я был очевидно слаб.
     Всё это вместе привело меня к тому, что я начал терять деньги на рынке.
     В один из дней на площадку пришла моя Лена и сама увидела, как это работает.
     К сожалению, она увидела конец моей карьеры, когда я поставил позицию на долгую и теперь только наблюдал, как мой счёт на моих глазах тает и тает...
     Когда у меня закончилась Марджа, я сказал Лене:
     "Всё, денег больше нет".
     Рынок, правда отыграл и пошёл в моём прогнозном направлении, но без меня и моих средств, поскольку я стал "голым" и для этого рынка уже стал неинтересном, поскольку перестал быть участником рынка.
     Сначала Лена даже не поняла, что такое моё Всё, а когда поняла, то горько расплакалась и плакала всю дорогу до самого дома, до которого мы шли пешком, минуя трамвайные остановки.
     Вот так очередной раз я закончил свою карьеру финансиста с невыплаченными обязательствами, которые повисли на мне.

                Множественные источники существования.

                1. Британский банковский колледж.

     После моего сокрушительного поражения на площадке я занялся поисками новых источников своего существования на территории Москвы.
     Первой моей работой после неудачного старта в одной из сетевых компаний стала работа преподавателя банковского дела в Британском банковском колледже в районе метро Новослободская. В этом колледже моя специализация была чуть ли не единственная на русском языке, а остальные преподаватели преподавали свои дисциплины на английском.
     От меня это не требовалось и я преподавал российский банковский бизнес на основании наших законов.
     Я нашёл эту работу из газеты по поиску работы и меня пригласили на собеседование к директору этого колледжа.
     После того как я пришёл к ней на собеседование, она сообщила, что что студенты колледжа отказались учиться банковскому делу у преподавателя по причине неудовлетворённости своим бывшим преподавателем.
     Разговор с ней состоялся и я вернулся домой в состоянии волнения, что я должен показать свой профессионализм в банковском деле.
     Я спешно стал собирать материалы по своему предмету исходя из своего опыта, знаний и компетенции.
     Ходить на эту работу нужно было, в основном в вечернее время на несколько часов лекций, которые я сам должен был приготовить к каждому занятию.
     По мере подготовки материалов, как говорится "я и сам уже всё выучил, а они всё никак не понимают". Тем не менее у меня оставалось масса свободного времени, поскольку к своим лекциям я готовил глубоким вечером и подготовленные материалы набивал на страницы и подшивал их в большие папки, которые долгое время хранились у меня как память о моей грандиозной работе, но однажды я увидел, что у меня их не стало.
     Лена в этот период времени уже работала в другом банке, банке предпринимателя Владимира Довганя, всеядного предпринимателя, занимающегося пиццей, пивом и иными продуктами потребления, который организовал свой небольшой банк в районе Елоховской церкви, которая до появления Храма Христа Спасителя была центральной церковью России.
     Банк её был через дорогу от Бауманского Училища, того самого куда стремились поступить все выпускники из математического класса и с которым я закончил полностью отношения после переезда из Степногорска в Краснокаменск.
     В этом колледже я проработал почти два года и, когда уезжая во Владивосток, то только услышал сожаления о своём решении от директора колледжа. Платили мне за мою работу довольно неплохо в районе пятисот долларов.

                2. Я супервайзер.

     Поскольку я был неплохим и профессиональным вторым помощником капитана, то работа супервайзера, на которой работал мой давний знакомый Михаил Иванович Кириленко и я с радостью прочитал объявление в графе объявлений "требуется супервайзер".
     Естественно я был принят на эту работу без всяких проблем и сомнений в моей компетентности.
     Первой командировкой у меня стала командировка в лётчицкий посёлок Луховицы в московской области, где я что-то контролировал во время погрузоразгрузочных работ. На базе где работал было мокро и грязно, но гостиница была вполне сносная.
     За такую работу я получил вполне приличное вознаграждение после предоставленного мной отчёта  о своей работе. Кроме того я получил довольно солидные командировочные, которые полностью не истратил и они остались в семье. Мы с Леной складывали свои деньги на шкафчик и брали из этой кучки столько сколько каждому было нужно.
     Затем была командировка в город сталелитейщиков Липецк, на завод холодильников Stinol, производимых по французской технологии. Это дело для меня было почти совсем незнакомо, но технология погрузоразгрузочных работ существенно не отличалась и с этой работой я тоже успешно справился.
     Более того мне настолько понравился полуработизированный процесс изготовления холодильников, что я купил себе такой же Стинол, правда проработал он у меня не больше десяти лет и я вынужден был его заменить на б/ушный корейский LG, который до сих пор гудит в моей квартире, включаясь и выключаясь довольно громко, что, зачастую, громче внешнего фона в моей деревне. По крайней мере, иногда приходится прибавлять звук на компьютере, что нормально услышать из него интересующую нас на данный момент информацию.

     Была и у меня и более отдалённая командировка в краснодарскую станицу Тимофеевка, тихое отдалённое от Краснодара место, города, как мне показалось уровня Курска с не очень наполненными улицами, как транспортом, так и людьми.
     Я жил в оздоровительном гостиничном трёхэтажном комплексе с ухоженной и красивой территорией на втором этаже.
     Здесь я должен был контролировать переработку и погрузку зерновых грузов, которые были частично поражены влажностью и сопутствующими этим поражениями плесени.
     Я прожил там несколько дней в тишине курортной зоны в весенний период времени. Территория располагала к прогулкам и пробежкам, но было много работы и я этим не воспользовался.
     В этой станице я накупил маленькиеброшюрки из всемирной и российской истории, из которых я узнал довольно много для себя, в частности о Распутине, чья биография была далеко не однозначна и трудно даже будет его назвать предателем России. В всяком случае в его родном селе Покровка его память пользуется уважением.

     Где-то зимой меня отправили в командировку в курскую область.
     В тот год была довольно холодная зима и моя работа мне выдала пуховик на гагачьем пуху, поскольку подразумевалась работа на улице.
     Мы с Леной перед отъездом купили ещё тёплые ботинки на Курском вокзале и всё это действительно спасло меня на моей работе при температуре воздуха - 35 градусов.
     Прежде чем прибыть на своё рабочее место, я решил заехать в Курск, где жили мои родственники: дядя Феля, тётя Роза и их дети.
     Из детской памяти я помнил адрес 1-я Щигровская, 73 и я назвал его на вокзале таксисту.
     Подъехал к маленькому дому из которого вышел Валера, сын Розы, который почему-то меня сразу узнал, хотя я видел его тогда, когда он был совсем маленьким полу-пузатым мальчиком.
     У Валеры уже была жена таджичка, музыкальный работник Гуля.
     Дядя Феля и Роза были тоже рады моему появлению.
     Мы устроили краткую встречу с распитием и я, практически в этот же день, поехал на место своей работы.
     Следующий раз я заехал к ним уже вместе с Леной, с которой мы уже собирались переезжать во Владивосток и не надеялись уже больше встретится с ними.
     В этот раз мы даже проехали в сам Курск, где жила моя двоюродная сестра Галя вместе со своим мужем в центральной части города в трёхкомнатной квартире.
     Я вспомнил архитектурные детали из своего детства, которые почти не изменились.
     Я заметил, что в Курске перестали гхекать и он стал просто русским городом в суглинной зоне земледелия, где основной сельскохозяйственной культурой была свёкла. Росла там и рожь, которую я видел, когда ходил с бабушкой Гелей в местный лес. Небольшие тёмные и крепкие колоски покрывали пространство до самого леса. Бабушка срывала колоски и пробовала их зёрна на вкус.

                Отступление.
 
      В супервайзерской компании я ещё выезжал в различные места вплоть до Екатеринбурга, города который не сильно изменился после моего очередного прибытия с момента моего приезда по делам МЖК.
      В этот раз я приехал, тогда, когда ещё стоял Ипатьевский двухэтажный дом, в подвале которого закончила жизнь семья последнего императора России. Кстати, моя гостиница была недалеко от этого дома. Сейчас его уже нет, зато есть Ельцинский центр, построенный Путиным.
      Пожалуй, - это единственное, что он построил на широкую ногу в России и вынужден был его чем-то его начинить.
      Ельцинские времена мне запомнились полным беспределом на  улицах и во внутренней жизни населения, где люди потеряли правильные ориентиры жизни и стали наполнять эти ориентиры строительством церквей, которых Ленин назвал опиумом для народа.
      И он был прав, потому что народ отвратили от борьбы за своё право жить, а поставили на рельсы поклонения высшим чиновникам и самому президенту, которому до народа не было дела, потому что сам он вышел из народа и всегда хотел порвать с ним связь, подгребая под себя криминальных авторитетов и олигархов. Именно с ними он сейчас живёт и наивно надеется, что он стал "ихиным, буржуинским", но в волчьей стае действуют звериные законы капитализма и нет жалости к упавшим.
      На сегодняшний день нами правит Дума, большинство, которой состоит из миллиардеров и миллионеров, выращенных в стенах самой же думы, где они проголосуют за любой антинародный закон, будучи кровно заинтересованном в нём и президент остался один наедине с собой, как бы он не развивался интеллектуально, потому что церковь - это не то место, куда ходят люди, а Дума - место обогащения и расслоения людей и создания нового классового общества, уничтоженного в 1917 году, правда с кучей ошибок, но даже в этом случае сам народ отстоял себя перед лицом зверского фашизма без идеологии, которой у нас сейчас тоже нет. Сегодня в случае кризиса велика вероятность фашизации общества.

                Литературный опыт.

     Поскольку я всегда был читателем различной периодики, то там нашёл объявление о наборе в литературный институт при Литературной Газете.
     Мне показалось это объявление интересным и я решил уделить часть своего времени этой учёбе, благо само обучение было вполне приемлемым по цене.
     Я стал по вечерам ходить туда на занятия, где собиралась разношёрстная публика, но в основном молодая, у которой были папа с мамой и зарабатывание на жизнь их мало касалось. Для меня же заработок стоял во главе угла.
     Я, конечно, был там изгоем и уже тогда был, как правило, старше почти любого из них, но мне нравились лекции умных людей с хорошим литературным вкусом и большим опытом и знаниями, которыми они делились с нами.
     Среди этих людей были такие, как Владимир Микушевич, человек энциклопедического ума и знаний, сконцентрированных под его седой шевелюрой полубога, получеловека.
     Я выбрал для себя класс "Эссе" под руководством Льва Аннинского, которого из-за своей безграмотности я спутал с литературным Анненским из прошлого века.
     Впрочем, Лев Александрович не обманул моих ожиданий и я с удовольствием посещал его лекции и семинары и приобретал ещё массу аудиоматериалов из этого института, где черпал дополнительные знания и мысли для своего дальнейшего проживания.
     Этот опыт помог мне начать новую жизнь после моей смерти, когда я забыл почти всё и всех в своей жизни и для того, чтобы начать восстановление себя я стал писать воспоминая в своём маленьком кабинете в Угловом, куда я заходил и выходил на связь с информационным пространством и это пространство мне родило в довольно короткий период времени первые сто с лишним листов текста, которые мне были продиктованы этим пространством, а мне нужно было только его занести в свой компьютер.
     Писать вручную я тогда пока ещё не мог, поскольку моторика моих движений пальцами выводила сплошные каракули непонятные даже мне самому, а тыкать на кнопки, как и все обезьяны я уже бы в состоянии.
     Эта деятельность мне доставляла большое удовольствие в этой жизни и никакой алкоголь с этим удовольствием не сравнится.
     Впоследствии я неоднократно возвращался и бросал это графоманство и всякий раз, когда я перечитывал то что я делал убеждало меня, что этот труд нельзя бросать до самой своей смерти и даже лучше его наполнить фото- и видео- документами.

                Вроде как москвич.

      Будучи flexibale - человеком я за годы проживания в Москве освоил их московское акание, как, когда-то в детстве ко мне прицепилось курское гхекание.
      И вот, у меня в трудовой появилась очередная запись:
"Принят на должность заместителя директора департамента инвестиций" в в компанию ООО "Проджект", которую возглавлял парень из Перми, сформировав из местных жителей Москвы свою компанию, которая занималась перепродажей газовых ресурсов по регионам России.
      Я получал вполне приличную заработную плату и часто выезжал в командировки по разным городам России вплоть до Новосибирска.
      Везде меня принимали, как московского эмиссара с огромным уважением и почти с подобострастием.

      Одна из командировок была в Уфу, откуда приехала моя Лена.
      Я, естественно, нашёл время для посещения её родителей, довольно приятных и гостеприимных людей в отношении меня.
      Они прожили совместно всю жизнь вместе в небольшой квартире почти в центре города, естественно в благоустроенном районе, причём её отец Владимир Дмитриевич всю свою жизнь работал в цеху на заводе квалифицированном токарем-слесарем, отчего на его дачном участке был идеальный порядок по мужской части и даже была оборудована небольшая мастерская на первом этаже небольшой деревянной дачи.
      Я планировал свою следующую жизнь прожить с Леной также до конца жизни, что в результате стало не далеко ушло от истины.
      Супруга его Анна Ивановна занималась всеми растениями на своём шести сотовом участке, где росло практически всё, что возможно было вырастить в условиях башкирского климата. Мы отмечали мой кратковременный приезд на втором просторно этаже, где кроме стола были и спальные места.
      Кроме выезда на их дачу я познакомился с её бабушкой Екатериной, которая прямо в лоб меня спросила, буду ли я жениться на Лене?
      Мой ответ был очень материальным: "Как только деньги на свадьбу скопим, так и женюсь".

      Новосибирск и Волгоград.
      Также была ещё командировка в Новосибирск, где я посетил других родственников по линии второй моей жены Людмилы в Искитиме, где меня встречали её брат Евгений вместе со своей женой Татьяной, которые благодаря стартовому капиталу, в своё время выделенному моим банком развили бизнес по продаже яиц и были уже довольно не бедными предпринимателями в своём районе. Впоследствии, они переехали жить в сам Новосибирск, где приобрели территорию, на которой они и жили и работали в своём большом доме.

      Последняя моя командировка была в орденоносный Волгоград, который был очень длинным городом, вдоль этой длины в военное время Отечественной войны жителями города было вырыто почти семьсот километров земляных оборонных работ, включая окопы и доты.
      Конечно, эти цифры впечатляют, с учётом того, что их осуществление было на несколько сотен тысяч жителей этого города и они же его обороняли от фашистов.
      Конечно, этот город должен вернуть своё славное имя Сталинград, не как город Сталина, а как символ нашей исторической победы над самым безжалостным врагом всего мира, целью которого было тотальное уничтожение целых наций, где любые территориальные или ресурсные уступки не имели значения.
      Сам же город остался в моей памяти своими ветрами и пронизывающим холодом, как у меня на Эгершельде, во Владивостоке, где я учился и служил почти шесть лет.
      Естественно от этого холода могло быть только одно укрытие на дне бутылки.
      Я прощался с эти городом в тёплой компании, которая вывела меня, в конце концов, на вокзал и я увидел хвост моего уходящего поезда и я даже не расстроился по этому поводу.
      Мы вместе зашли на вокзал и купили для меня билет на другой проходящий поезд, отчего я попал в старинный купеческий малоэтажный город Сызрань, из которого я после добрался до "своей" Москвы.

                Москва, как много в этом звуке.

      В своих командировках я даже стал скучать по Москве, в которую уже вернулся в другой район - Жулебино.
      Я занимался лекциями в Британском колледже, ходил на работу в компанию "Проджект" и имел достаточно много "свободного" времени, которое мы с Леной стали тратить на изучение Москвы.
      Мы, как все приезжие сходили в Третьяковскую галерею и не раз. В этот раз на меня большое впечатление произвела картина Иванова "Христос", занявшая целый небольшой зал во всю стену.
      В Третьяковской галереи я стал понимать чем отличается копия от оригинала. Оригинал воздействует на посетителя донося до него какую-то объёмную мелодию картины, вшитую художником в неё и только просмотр оригинала доносит её до смотрящего, а копия, даже мастерски выполненная может быть расположена в любом месте, даже на конфетных фантиках. У копии нет духа картины, а только её оттиснутая копия.
      Собственно этим и отличается живописец от копирайтера, которых может быть очень много, но не бывает уникальных копирайтеров, подчинённых правилам жёсткого бизнеса и отбора на потребительском рынке, который, как правило, создан для выкачивания денег от населения и гениальность меряется только объёмом "бабок", что до сих пор считается основой успеха в нашей стране, уничтожающей свою уникальность и неповторимость, когда миру было предложено идти другим путём, путём развития, братства и взаимовыручки.
       Мы с Леной и Нэнси иногда выезжали за город, например на Лосиный Остров, где мы не видели лосей, но собрали довольно много грибов, отбиваясь от комаров до самого выхода из этого вполне густого лиственного леса на дорогу.
       Были выезды и в другие места Подмосковья с менее густым лесом.
       Очередной выезд для нас оказался почти трагическим.
       Нэнси всегда была "в свободном полёте", потому что она редко когда была на поводке.
       Нэнси всегда носила свою игрушку, теннисный жёлтый мячик в своём рту и когда мы вышли из леса на дорогу, то выскочила первой на дорогу и тут её мячик выпал у неё из пасти прямо на дорогу. Она побежала за ним и  на трассе была сбита проходящей "волгой".
       "Волга" остановилась. Водитель пошёл к нам навстречу.
       Нэнси была под машиной.
       Я сказал:
       - Давайте вытащим труп.
       Стал тянуть её из-под "волги" и увидел, что она живая.
       Радости нашей не было предела.
       Мы пошли домой и Нэнси плелась за нами до самого дома, где она попила воды и легла на своё место, с которого уже перестала вставать.
       Мы решили сводить её к ветеринару, куда мы добрались на электричке.
       Нэнси безропотно доплелась до него и последний не нашёл у неё никаких патологий, кроме треснувших рёбер.
       Со временем Нэнси вернулась в свой прежний режим жизни.

                Владивостокские гости.
      
      В нашу маленькую однокомнатную квартиру стали приезжать гости.
      Первым стал Андрей Борисович Конопля, который приехал из Будапешта, где  открыл валютный оффшорный счёт.
      Ему очень понравился красивый Будапешт с его демократическими и
европейскими порядками.
      Сразу после нас он отправился в путешествие по нашей стране, где его целью был его родной город Тюмень.
      Он взял напрокат машину в гостинице "Будапешт", в которой он и остановился и поехал в одиночку в этот дальний путь, где у него были небольшие приключения на дороге, но при помощи местного населения он сохранил и себя и машину.

      Следующим посетителем был Грац Сергей Валерьевич, который уговаривал меня вернуться во Владивосток, где меня ждал Виктор Черепков, желающий открыть муниципальный банк Владивостока.
      Поскольку в Москве наша жизнь почти устоялась, то возврат восвояси для меня уже стал риском и я задумался вместе с Леной над этим предложением.

                Уфа.

      Девятого сентября 1998 в моей трудовой книжке появилась очередная запись:      
      Уволен по собственному желанию, инспектор ООО "Проджект".
      Приблизительно в это же время я почувствовал, что в стране будет опять денежный кризис и мы с Леной почти все свои валютные накопления перевели в рубли и, вовремя, наступил очередной обвал рубля и мы поехали в Уфу для того чтобы пожениться там.
      Деньги на свадьбу уже были и мы с помощью её родителей и её свидетельницы Альфии Туктаровой, с которой мы в последнее время работали в банке Восток устроили свадьбу в столовой напротив дома её родителей.
      Гости были только с её стороны.
      Теперь я мог спокойно смотреть в глаза её бабушки Екатерины, поскольку данное мной обещание было выполнено.
      Бабушка Екатерина решила не останавливаться на регистрации брака в ЗАГСе и предложила нам провести венчание в церкви.
      Несмотря на то, что я никогда не был религиозен и в Бога как такого не верил, я решил, что от меня не убудет.
      На следующий день после свадьбы мы поехали с Леной на машине Владимира Дмитриевича в деревенскую церковь.
      Даже после того, как я уже похмелился, здоровье моё было далеко от идеала. Всё время хотелось пить и мы добирались до этой церкви, по моим ощущениям довольно долго.
      Сама Лена подходила к свадьбе очень серьёзно и, поэтому долго моталась по Москве и в результате купила платье невиданной красоты, которых я в своей жизни больше никогда не встречал.
      Лена сама по себе была красавица, а в это платье с фижмами делало её фигурку просто отточенной, с тонкой талией над белым колоколом воздушного платья. Ей повезло, что платье было использовано не один раз, а уже дважды.
      Мы подъехали к небольшой церкви на окраине села, где нас встретил молодой, высокий батюшка с небольшой бородкой и с ковбойскими туфлями со шпорами и с такой же молодой и красивой матушкой, которая была бэк-вокалом на его молитвах.
      Для того чтобы венчаться нужно было прежде всего - креститься.
      Лена была в крещении уже давно, а я воспитанной в своей "революционной" семье не был крещён.
      В церкви стоял большой чан, в котором можно было сварить царя Додона, как в сказке о петушке.
      Я разделся до трусов и залез в этот чан с водой, куда меня молодой поп окунал с какими-то словами, а его матушка только красивым голом напевала, обеспечивая этот ритуал.
      Когда я стал "святым" и уже точно не хотел пить, батюшка приступил к обряду венчания, который освятил нас с коронами на головах. Наши лица и лица, окружавших нас людей, включая батюшку и матушку, которые испытали несравненное удовольствие от всего обряда венчания - посветлели.
      Весь обряд венчания был уже не утомителен и не не долог. И мы поехали в Уфу, в парк погулять на людях.
      В парке был мостик, по которому жених должен был перенести невесту от начала и до конца. Небольшой мостик был над довольно глубоким оврагом.
      Я легко подхватил Лену, которая почти пришла в ужас и понёс на другую сторону оврага. Лена почувствовала свою беспомощность в моих руках и всё время повторяла:
      - Ну, хватит.
      Я выпустил её на "волю" и она успокоилась.
      
      После нашей свадьбы я вернулся в свой город Владивосток, с которым меня связала жизнь после окончания училища на неопределённый срок.
      Нэнси осталась жить в Уфе.
      
                Неудачный возврат.

      Вот, я и вернулся в город, с которым у меня связано больше десяти лет жизни и в этом городе я осуществил удивительные авантюры над своей жизнью, о которых я никогда не буду жалеть.
      Это холодный и неудобный для жителей города жизни, о чём писал уже давно профессор экологи Владивостока Преображенский.
      Его фамилия очень созвучна с фамилией булгаковского героя, знающего саму суть жизни, мудрого человека не поддающегося никаких сменам режима и выполняющим то дело, которое он умеет делать лучше всего.
      Вот и я приехал опять на полный ноль, поскольку у меня здесь не было даже места, куда я мог бы приткнуть свою голову.
      Я приехал в тот день, когда новые "революционные" власти вынесли Черепкова из его кабинета с вещами.
      Обратно вернуться было уже нельзя и я остался в городе, в котором снял однокомнатную квартиру на улице Кирова, не так далеко от моей бывшей трёхкомнатной квартиры на Чапаева и стал ждать приезда Лены.
      После того, как вся "детективная" история с Черепковым закончилась и на место Черепкова был поставлен бывший мэр Уссурийска Литвинов, я записался к нему на приём.
      Он принял меня в отдельном кабинетике внутри своего мэрского кабинета и даже накрыл небольшой стол с коньяком.
      Я изложил цель своего приезда обратно - открытие муниципального банка Владивостока.
      В то время уже давно работал краевой банк "Приморье", обслуживающий средства краевого бюджета во главе с Алёшиным, которого я уже знал.
      Поскольку я оказался мгновенно не у дел, надо мной взял шефство Грац, который и уговорил меня переехать обратно из Москвы.
      Литвинов постепенно ушёл в тень и не показывался для меня оттуда.
      Это было время "разгула" демократии, где мы ещё верили в существование таковой.
      Лена приехала во Владивосток и мы стали жить на довольно сытном пайке на улице Кирова, где я как всегда нашёл для себя маршрут для своих пробежек по довольно чистому в экологическом отношении району.
      Шестого апреля 1999 года у меня появился сын Александр в четвёртом роддоме, где когда-то появилась моя дочь Женя, а также сын Максим.
      Мы с сотоварищами приехали встречать её в роддоме шумной компанией, уже под шафе.
      Наконец, она вышла к нам в фойе роддома.
      Она выглядела, как заключённая концлагеря вся в синяках, но с улыбающимися и радостными глазами.
      Мне было очень жалко смотреть на неё и я понимал, что рождение на свет нового человека досталось ей большими страданиями, о которых я тогда даже не имел понятия.
      26.04.1999 года я был принят на работу помощником депутата Граца Сергея Валерьевича, отстаивающего интересы народа в краевой Думе.

                Выборы губернатора.

      Тем временем, в Приморье приближались губернаторские выборы, в которых Грац принял живейшее участие.
      Грац сформировал штаб по предвыборной компании для поддержки Александра Кириличева.
      Когда-то там Кириличев был начальником этой нефтяной конторы в Находке с довольно обширным флотом по масштабам Дальнего Востока, в том числе и с ледовым флотом.
      От этого пароходства мой однокашник Шура Мигунов, земляк Юры Макаренко, на то время, когда его отца выслали из Приморского края за то что он поймал браконьеров-"шишек" на охоте.
      Так вот Шура Мигунов стал работать в Сингапуре и наработал себе очень солидный авторитет, хотя и построил для себя коттедж в Находке.
      В этом же Приморском пароходстве работал и мой однокашник и друг Юрий Алексеевич Макаренко. На какие-то акции Грац задействовал и его.
      Штаб Кириличева во Владивостоке был довольно обширными и вся его центральная часть располагалась в управлении полувоенного завода "Изумруд".
      Кириличев выделил на свою предвыборную компанию довольно приличные средства для содержания своей команды во Владивостоке, которыми распоряжался Грац.
      По завершении выборов некоторые члены команды купили для себя автомобили, в том числе и мой бывший не состоявшийся родственник, живший вместе с моей дочерью в квартире на Второй Речке, который вышел из выборов с авто crown.
      На втором этаже заводоуправления собиралась активная команда специалистов по всем направлениям предвыборной деятельности, которая целый день напряжённо работала, а по вечерам, иногда собиралась за столом в небольшой коморке этого обширного помещения и распивали бутылочку другую.
      Сюда же как-то пришёл Коля Акимов (Акимыч), который всё-таки получил высшее образование, в ДВВИМУ, но уже заочно  и даже стал капитаном в частной компании RIMSKO.
     Он садился вместе с нами за стол, но не принимал участия в питьевом  застолье, поскольку бросил полностью пить.
      Как он сам говорил, что получает удовольствие, глядя на наши возбуждённые от принятого алкоголя лица.
      Он вёл себя очень скромно и почти не с кем не разговаривал.
      Следующий раз я его увидел уже в гробу, когда он погиб на своём судне спасая кого-то на пожаре.
      На похороны я пришёл благодаря Юре Макаренко и мы встретились с ним на Пушкинской, а затем пошли на поминки, которые были организованы той компанией, в которой он работал, возглавляемой его шефом-азербайджанцем, Фазилем Алиевым, ценившем своего капитана очень высоко.

                Авантюры.


      Появился в нашей команде и Влад Синельников со своими аналитическими способностями он был далеко не лишним.
      Работы по аналитике для него было немного и он параллельно занялся конструированием своего сайта, который он создал на основе знаний по программированию по HTML.
      Сайт его, действительно был уникально красивым с элементами волшебности и массой разных других примочек, когда ты переходишь виртуально в различные климатические зоны.
      Впоследствии он создал свою компанию, в которую набрал несколько талантливых ребят Владивостока, работающих с ним в off-line.

      Он же предложил нам сложиться для того чтобы начать зарабатывать на рынке forex, поскольку появилась возможность заработка без площадки, но уже on-line.
      Он объяснил, что его идея связана на истории продаж, которая через время повторяется. Смысл игры связан с техническим анализом и не учитывались фундаментальные новостные факторы.
      Мне показалось, что в его логике есть смысл и мы вложились в общий пул каждый по двести   долларов.
      Влад просто наблюдал за движением рынка и, если бы он только бы наблюдал, то выигрыш с нашим депозитом был почти гарантирован, но он не выдержал и влез в рынок с благими намерениями и мы только и успели вернуть свои вклады без существенной прибыли. Очередной раз была подтверждена пословица о благих намерениях и направлении их  движения.
      
      В деньгах Влад не нуждался до самой смерти, наступившей от сердечной болезни внезапно, возможно, потому что слишком много взял на себя и сердце его не выдержало, несмотря на его богатырскую внешность и огромные мощные плечи.
      Тем временем закончилась предвыборная компания в губернаторы, в которой Кириличев получил поражение, причём было масса скандальных историй в связи с этим, в том числе и покушение на его жизнь.
 
                Точка отсчёта.

      В конце предвыборной компании у нас в офисе появился Селенин Анатолий Иванович, связанный с Алексеевской спортивной "мафией" Владивостока.
      Я с ним почти не был знаком, несмотря на то что в нашем банке работал человек "на кормлении" от этой "мафии".
      Конечно, это была не мафия в том смысле, в каком это слово употреблялось в самой Италии, где мафия - это семья.
      Тем не менее "члены" мафии иногда собирались семьями в каком-либо тихом месте за городом.
      Все добровольно чувствовали себя частью своей организованной группы и они делили коммерческое пространство между другими группировками на основе "честной" конкуренции.
      Анатолий Иванович, стесняясь предложил мне организовать бильярдный клуб в нашем городе на основе спортивного зала примыкающего к заводоуправлению.
      Я был удивлён таким предложением, поскольку, где я и где бильярд и не находил связи. 
      Тем не менее, при моей скромной зарплате помощника депутата для меня это стало шансом жить более менее стабильно и мне в очередной раз нужно было содержать свою новейшую семью с маленьким Сашей, который рос на Кирова.
      Поскольку из Москвы мы с Леной привезли некоторое количество денег, то на эти деньги я нашёл в посёлке, Угловом, что было пригородом Артёма просторную трёхкомнатную квартиру. Между городами ходили электрички и рейсовые автобусы, поэтому можно было считать, что я опять вернулся во Владивосток, привязавший меня почти на всю свою жизнь.
      Мы вложили накопленные средства, когда цены на жильё находились на низком уровне и я начал ремонт этого моего, очередного нового жилья.
      Одновременно я начал создавать бильярдный клуб и для меня это было всё "в дугу".
      Селенин предложил мне в качестве своего помощника высокого и мощного Алексея Качанова, с которым мне с огромным энтузиазмом занялись новым для нас обоих делом.

                ИП Пшенников О.В.
      
      Я зарегистрировал себя в качестве индивидуального предпринимателя, открыл свой счёт в Дальневосточном банке, который находился буквально в паре кварталов от осваиваемого нами помещения.
      Селенин вместе со своим партнёром, Волом Валентином Семёновичем заказали в Южной Корее бильярдные пуловские б/ушные столы.
      Мы же с Алексеем должны были подготовить помещение для бильярдного клуба.
      Поскольку, я не имея опыта в этом бизнесе, но всё же понимал, что сначала нужно было подготовить помещение, чтобы это был бы не просто спортивный зал, а создание клуба по интересам, куда ходила бы вся молодёжь Второй Речки и не только молодёжь.
      Мне был выделен скромный бюджет и с помощью Алексея мы нашли оптимальную бригаду из нескольких человек - строителей-универсалов, которые приступали к работе ранним утром и завершали её поздно вечером пока было солнце.
      Мужики корейцы были жутко выносливые и сильные и единственное, что их отвлекало от их работы - это собрания их партийной ячейки, что в нашей жизни осталось далеко за бортом. Они чётко считали свои доходы от нас и были глубоко порядочными людьми.

      Одновременно со строительством клуба я занимался ремонтом своей трёхкомнатной квартиры в Угловом, бывшей на цокольном этаже кирпичного пятиэтажного дома, которую я построил с шабашной бригадой и с подписанием подробного договора по выполнению работ и составлением акта приёмки. В результате, поскольку часть работ была не выполнена или выполнена частично, я выделил ту сумму, которая их не удовлетворила, но, тем не менее, жить там было уже можно и мы переселись в Угловое.

     С таким же подходом, подходом инженера-организатора я обратился к архитекторам-дизайнерам по созданию клуба.
     Первое, что мы стали решать - это название клуба, которого, как назовёшь, так и поплывёт.
     Архитекторы предложили назвать клуб - Точка Отсчёта.
     У меня вновь засвербело тщеславие, как бы возврат из Москвы и начало новой для меня жизни.
     Затем, они разработали компьютерную модель нашего нового помещения - огромный зал с чёрными стенами и с огромными бардовыми, бархатными шторами, которые нам сшила моя вторая жена Людмила в своей швейной мастерской на Гамарника, где она же сшила и для меня шерстяной чёрный костюм тройка.
     Для бильярда было необходимо сделать бетонную стяжку для идеально ровной поверхности для постановки столов, которую нам сделали наши корейские друзья.
     На эту стяжку было постелено чёрное полу-войлочное искусственное покрытие, которое необходимо было ежедневно пылесосить мощными пылесосами немецкой фирмы Kercher.
     В результате всей нашей почти титанической работы, с которой мы почти не уходили на входе было размещено объявление:
     "ИП Пшенников О.В. Шахматно-бильярдный клуб Точка Отсчёта". С временем работы с десяти утра и до последнего клиента.

     На входе встал монолитом большой мускулистый охранник - Алексей Просенюк (Лёха-Кирпич), бывший спецназовец.
     Появились первые девочки официанты - поздний "близнец" Вика и "дева" Татьяна.
     Они стали на долгое время старожилами клуба и прошли путь от официанток до незаменимых администраторов клуба.
     В баре появились тоже красивые девочки Оксана и Оля.
     Первое время всей бухгалтерией и учётом занимался я один совместно с Алексеем Качановым, который ежедневно попеременно со мной снимал кассу на кассовом аппарате.
 
     Совершенно неожиданно для нас народ повалил в клуб с самого утра до глубокой ночи.
     Я разработал сложную систему ежедневной оплаты, где учитывались все показатели работы персонала в условных единицах, когда каждый видел, что нужно ему делать, чтобы, получать побольше денег. Ежедневно по утрам были краткие совещания персонала, где разбирались их ошибки и поощрялись лидеры. Официантки всегда имели право на свои чаевые. Это был их святой заработок.
     Я почти ежедневно я ходил в банк, посещал на дату сдачи отчётов налоговую инспекцию и осуществлял всю текущую бухгалтерскую деятельность.
     В какой-то момент времени пришлось делить работу по обслуживанию клуба по направлениям деятельности, поскольку у нас во дворе появилась автомобильная стоянка и маленькая гостиница, был оборудован небольшой зал караоке.
     Всё это было обеспечено кассовыми аппаратами, которые ежедневно нужно было обслуживать (снимать кассовый отчёт).
     Под биллиардным залом на почти такой же площади был создан ночной клуб, который также приносил нам копеечку.
     Иногда по вечерам я спускался в этот клуб по внутренней лестнице-туннелю, которая выводила сразу же к диджейскому пульту, который обслуживал профессионал.
     Клубная музыка не особо увлекала меня, но атмосфера клуба под коньяк Quadro оказывала на меня успокаивающее действие, несмотря на оглушительно громкий дум-дум диджейского пульта.
     Настало время, когда в во всём развлекательном комплексе работало до сотни человек.
     Первым подарком от Селенина мне был сотовый телефон, которого у меня никогда не было и я стал приобщаться к современным гаджетам, как будто бы я стал молодым.
     В дальнейшем тот же Анатолий Иванович выделил мне свою тёмно-синий седан Mazda, на которой я стал добираться до своей квартиры в Угловом.
     В баре стали работать два гея, крупный  Ваня и худенький черноволосый Стас или Станислав.
     Впоследствии они уволились и открыли свой гей-клуб в центре города, куда по вечерам стекались вполне приличные люди.
     И я привлёк к бухгалтерской работе Олю и Оксану и перестал посещать, как банк, так и налоговую инспекцию Советского района.
     Пришло время, когда ежедневно мне не было нужды оставаться. Опять моей работой стало подписание документов для осуществления деятельности клуба, как в своё время было в банке.
     У меня появилась условное свободное время, которое всё равно меня не отпускало с моим беспокойным хозяйством.
     Оксана и Оля переселились в отдельное помещение, бухгалтерию, которую мы оборудовали на втором этаже почти рядом с караоке.
     Таким образом, мы стали обрастать вспомогательной инфраструктурой.
     Во всех этих преобразованиях нам помогали братья корейцы и архитекторы-дизайнеры. Клуб стал завоёвывать свой авторитет во Владивостоке и довольно долгое время он был почти единственным с таким количеством столов, где даже были поставлены кроме пуловских ещё и столы для игры в русский бильярд.
     Для обеспечения нормального состояния столов на работу был принят Валера Крючков в качестве маркёра.
     Для мелкого ремонта на работу в качестве хозяйственников приняли на работу двух моих однокашников, Валеру Калинина, который работал посменно в порту в порто флоте и Костю Ефимова. Они оборудовали на чердачном помещении свою мастерскую и насытили её соответствующим оборудованием.
     С первым мы прожили почти всё время учёбы в одном кубрике.
     У нас появилось новое помещение - компьютерный клуб, в который стекалось много подростков и не только. Руководил эти мини клубом парень из Таганрога и живое участие в нём было друга Максима, у которого сегодня он работает во Владивостоке по торговой части.
     В игровом зале поставили аппарат по доставанию игрушек, который был спрограммирован так, чтобы, в  конечном итоге, себя окупить и начать приносить нам свою копеечку в общий котёл. Контроль над его работой полностью взял на себя Алексей.
     Как-то в голову нашим номинальным хозяевам пришла идея пробурить на нашей стоянке, куда мы ставили и свои машины скважину, чтобы больше не покупать воду за деньги.
     Приехал лозоход со своей лозой и место было выбрано.
     Пришлось пробурить довольно много метров мощной буровой машиной и вода пошла, но мы её использовали в основном только для технических нужд, несмотря на то что её параметры вполне соответствовали санитарным нормам.

                Отступление.


     Я за поле поле боя, где нельзя отступить: или враг ли друг.
     К счастью моей жизни всегда был друг!
     И даже "враг" был до чрезвычайности гуманным.
     Поскольку все участники моего повествования живые люди, то они временами корректируют меня.

                1989 год.
 

      Поскольку основная структура была уже создана, то я позволил себе возобновить старые банковские связи и решил поехать на отдых на остров Попова, к губернатору этого острова Геннадию Фаттевичу Подкорытову.
      У него уже был почти готов его новый дом, в котором летом жить было уже можно.
      Он со своей женой встретили нас радостно и гостеприимно с накрытием столов с местной закуской из морепродуктов и бутылками, требующими своего немедленного потребления.
      Время, которое мы выбрали для нашего отдыха было не совсем удачным, поскольку в край пришёл тайфун Джуди.
      Шёл почти беспрерывно мелкий дождик, напоминающий туман.
      Мы на своём тёмно-синем седане проехали по пустующему острову, который Геннадий Фаттеевич собирался освоить под себя и начать выращивать гребешок на своей подводной ферме в надежде стать миллионером.
      Впоследствии его мечты воплотились в его жизнь.

      Утром мы собрались назад во Владивосток.
      После того, как наш паром причалил на своё штатное место, мы опустились на разрушенную и размытую дорогу, которая временами сопровождалась ямами вокруг дороги.
      Тем не менее мы выехали на твёрдое покрытие и уже только на Второй Речке увидели, как в размытые края дороги провалились несколько машин, как в своё время провалились дома в центре Москвы, а мелкий дождь всё продолжался.
      Я доставил своих родных в Угловое, а сам вернулся обратно.
      Во время тайфуна погибло по краю 15 человек.
      Было прервано движение по Транссибу.
      В крае было повреждено две тысячи домов, размыто больше двух тысяч мостов.
      Утонуло больше семидесяти тысяч голов скота.
      Движение в городе было почти парализовано и трое суток посетители клуба были вынуждены жить и питаться в клубе, а для нас это стихийное бедствие стало мать родна. Выручка текла рекой как от бильярдных столов, так и от бара.

                Хвастовство.

      Настало дата нашего выпуска из училища, которое мы, по мере сил и возможностей отмечали вместе в одном из ресторанов Владивостока по выбору Игоря Герасименко, принявшего на себя в добровольном порядке эту миссию памяти и объедения оставшихся курсантов, поскольку нас становилось каждый год всё меньше.
      В этот раз выбор пал на мой ночной клуб, который был почти закрыт для постоянных посетителей и наши официантки обслуживали только уже почти пожилых, но по большей части ещё крепких выпускников нашей третьей роты.
      В тёмном помещении ночного клуба, нашей пристройки, находящейся на самом дне, сразу под бильярдным залом на первом этаже выпускники поглощали всё наше меню, приготовленное нашими поварами. Музыка была специфическая клубная и под неё ни танцевать, ни приглашать на танцы было в общем-то возможно только молодёжи, которая от этой музыки просто "тащилась", а мы же поглощали её так же, как предложенное меню из нашего клуба.
      Постепенно выпускники стали расходится и мы стали запускать нашу обычную публику, которая уже гуляла в клубе, как правило до самого утра, наполняя нашу кассу принесёнными с собой рублями.
      Несколько человек остановились в нашей маленькой гостинице на первом этаже жилого дома.

      В бильярдный клуб стали заходить мои старые хорошие знакомые и деловые партнёры, с которыми нужно было непременно выпить за барной стойкой.
      Для меня сидение за барной стойкой стало постоянным временем проведения своего времени и там я поглощал тёмное пиво, несмотря на то что мне нужно было каждый день возвращаться домой в Угловое.
      В клуб стал приходить мой старший сын Максим, который сначала стал осваивать пуловские столы, где первым партнёром за столом был я, а потом он перешёл к русскому бильярду, где я уже был довольно слаб, а он почти каждый день щёлкал по бильярдным шарам под руководством учителей профессионалов, которые с удовольствием его учили, поскольку с ними они не платили за стол.
      В результате его мастерство достигло довольно высокого уровня и он сам по себе был стал уважаемым человеком в бильярдном мире.

      Кроме того, мы регулярно устраивали бильярдные турниры, куда стекалась масса народа и где мой сын был далеко не последним.
      Я решил создать доску почёта на одной из стен клуба, где размещал портреты чемпионов наших турниров в клубе. Эта "доска", в конечном итоге заняла больше половины зала.
      Чемпионам вручали переходящий стеклянный кубок, где имя чемпиона выгравировали на кубке, который стоял в баре украшая его свои присутствием.
      Первым нашим чемпионом был коренастый Роман Паталета 12.12.1999 года, вторым стал Янполь Михаил 29.03.00,
следующим был Трофимов Антон 11.06.00 года,
затем легендарный Павлюк Александр 12.11.00, который считался одним из лучших мастеров по бильярду.
      29.09.01 года в числе чемпионов стал мой сын Максим 29.09.01 года.
      Перед этими турнирами все интенсивно тренировались и зал у нас всегда был полон почти в любое время суток.
      На переходящем стеклянном кубке в его основании была надпись:
      "Победителю краевого бильярдного турнира".
      Кубок не выдавался на руки, а стоял на барной стойке.
      После приезда Максима в Биробиджан он показал свой профессионализм и Биробиджане и в Хабаровске, куда временами он выезжал, чтобы поучаствовать в бильярдных турнирах.
      Когда сын решил переехать в Биробиджан он забрал этот кубок у Алексея Качанова, который не хотел его отдавать в нашу квартиру на Чапаева. По иронии судьбы я купил трёхкомнатную квартиру во Владивостоке на одноимённой улице, которая расположилась на выходе из Владивостока, в отличие от биробиджанской квартиры расположенной в центре города, где мы остановились в гостинице "Светлана" (ныне "Центральная"), превратившейся на сегодня в комплексный центр отдыха.

      Как-то сын пришёл ко мне познакомить меня со своей будущей женой.
      Она была из "овнов", что надолго отвратило его от этого знака зодиака.
      Мы встретились за барной стойкой и моя будущая невестка пригласила меня на знакомство со своей матерью, которая состоялась на автовокзале в цивильном кафе, где вокруг неё бегали официантки обслуживая её по высшему разряду.
      Туда я пришёл со своей первой женой Галей, проживающей уже давно своей самостоятельной жизнью и даже родившей сына Алексея, которого я до сих пор не видел воочию.
      Встреча была полу деловая, поскольку я в то время не имел средств даже сбросится на свадьбу (у меня был маленький сын).
      Галина Петровна, тем более не могла себе этого позволить, поскольку уже много лет не работала нигде и занималась "святыми" делами, прославляя Господа нашего. В это её поддерживал муж, работавший в краевой администрации, но уделявший много времени "святым" делам. Впрочем, он оказался вполне приличным человеком. Отчего она, в конечном итоге, выбросилась из окна дома находясь в гостях у своих знакомых мне не совсем ясно.
      Так вот, встреча была довольно натянутая, где я предложил отметить свадьбу в нашем ночном клубе, но по её понятиям, понятиям торгового работника (была такая каста в советское время), - это было бы не совсем прилично и они отказались от моего предложения и праздновали свадьбу в каком-то ресторане, где была от нашей семьи только моя бывшая жена Галина Петровна, а я был занят у себя на работе.
      На второй день свадьбы они всё-таки пришли и в наш бильярдный зал, и в ночной клуб.
      Насколько я помню не было проблем ни там, ни там.
      Так что отношения с родственниками у меня не сложились, как не складывались у меня отношения с подобного рода людьми той эпохи взаимных услуг (ты мне я тебе) в нашей советской системе двойных стандартов и лжи, в которую удачно вписалась моя мама.
      От меня эта система отказалась ещё тогда, когда я первый раз подал заявление в партию, где на то время мне не было места и оно появилось, тогда когда у меня появились ростки карьерного роста и, возможно, если бы я не сломал эти ростки сам, уйдя в ученики формовщика с желанием создать нормальную жизнь для своей семьи, в которой уже было двое детей.
      В то "революционное" время партия была распущена без единого выстрела и даже без демократического возмущения с направлением в противоположную сторону от развития в капитализм, который в какой-то момент времени насытил часть общества и даже появилось новое определение роста - отрицательный рост, изречённое словами главы Центрального Банка, не выполняющей основную свою рабочую функцию по закону о Центральном Банке - укрепление национальной валюты.
      Рубль был отпущен, в свободное плавание, уничтожая целую страну и её население.
      В период переворотов, как правило, обогащаются негодяи разного уровнях и это негодяям стало нравиться. Прогресс остановился...
      И дай нам Бог дожить до 2076 года, когда в мире установится бесклассовое общество - коммунизм по видениям болгарской слепой провидицы Ванги.

                Toyota Levin.

      Жизнь в клубе совершенно наладилась и я стал приносить в дом уже не копейки, а более менее нормальную заработную плату.
     Мне также понравилось жить в своём тихом районе, нарушаемых только шумом постоянно проезжающих автомобилей, который было не так много, как федеральной трассе на Хабаровск, но тоже довольно интенсивно, поскольку через эту трассу продвигались машины на Находку с её уникальным климатом и такой же уникальной природой, но уже избавившейся на входе в свою бухту от скалистого  брата в пользу дороги на Восточный, украшающего пейзаж Находки и изменившего климат последней не в лучшую сторону.
     Я каждый день выезжал к себе на работу во Владивосток на своей авто, от которого я получал удовольствие, особенно, когда выходил на Седанкинский затяжной подъём, где я с лёгкостью обгонял все машины используя почти на полную мощь все возможности моего маленького двух дверного авто и только уже на вершине сбавлял свой ход и уже в спокойном режиме въезжал в город, огороженный с правой стороны мощной бетонной стеной.
     Затем, я проезжал на улицу Русская и ближе к её концу после кругового движения въезжал на свою стоянку на приготовленное для меня место.
     Как говорится - жизнь удалась!
     В клубе я решал все дела необходимые для меня, зачастую с полчаса играл или русский бильярд, или в пул.
     Поскольку бизнес уже работал почти что на автомате, то я обычно, в обратном порядке по той же трассе добирался до дома.

                Отступление.

     Вот только несколько фраз записанных мною в те времена в некоторые записные книжки, которые я тогда вёл для себя:
     "Маша научилась ездить на электричке,
преодолевая пешком на морозном воздухе вполне не шуточное расстояние.
     Я обнаружил, что послеобеденное время у меня проходит непродуктивно и,
зачастую в угоду моим клиентам.
     Это, конечно, важно, но не настолько, чтобы ставить на карту семью и собственное здоровье."

     Или:
     "Почти выходной день.
     Выполнил долг перед людьми.
     Протестировал сына.
     Хорошо поел и сделал дома дело своими руками.
     Вообще день прожил уже не зря.
     Жизнь пошла на лад, несмотря на неполадки в сотовом телефоне.
     Особенно, жизнь, видимо идёт вверх, когда сам любое малозначительное событие доводишь до уровня высоко значимости.
     Короче, начинаешь жить по принципу – «дурак думками богат»".

                Продолжение.

     Почти ежедневно приходил играть в бильярд мой старший сын Максим, с которым мы столовались в клубе, как правило, в зале караоке, нужное, в основном для вечернего времени.
     Стабильность стала меня сопровождать больше, чем когда-то даже в банке, где ответственность за банк была гораздо выше, да и клиенты не давали особенно дремать.
    
     Моя бывшая старший секретарь по банку Восток Валентина Ивановна вышла замуж за Боярова и они приступили к строительству своего дома На Угольной не далеко от поворота на мой посёлок Угловое. Наступило 9 ноября 2001 года и мы с Леной решили поздравить её с днём рождения в их новом доме, который начал строиться недалеко от их старого и вполне приличного дома, но одноэтажного.
     В тот день я взял с собой на работу Лену и младшего сына Сашу.
     Мы заехали к ним на обратном пути к себе домой и после довольно бурного приёма и такого же бурного вливания задержались у них довольно долго и обратно я уже возвращался вечером.
     Как я возвращался я уже помнил с трудом, но помнил, что по дороге я ехал медленно и от края до края, как по синусоиде, где ограничения для меня были края дороги.
     После того, как я поставил свою машину на свою крытую стоянку, Лена вместе с сыном покинула меня и я остался один.
     Что было потом я уже не знал, поскольку до своего дома не дошёл.
     Как потом выяснилось я своей головой повредил лобовое стекло автомобиля "жигули".
     И, водитель сбивший меня затолкал к себе салон моё тело, которое привёз в артёмовскую больницу.

                Хождение по мукам.

     Вся остальная моя жизнь проходила уже мимо меня, а только по тем сведениям, которые я получал от своих ближних.
     В Артёме мне оказали срочную медицинскую помощь, но её для меня оказалось недостаточно и я остановился на грани жизни и смерти.
     До смерти в Артёме меня не довели и отправили меня на бешенной скорости в медицинском автомобиле Land Cruiser во Владивосток в тысяче коечную больницу под надзор хирурга Смирнова.
     Там я уже стал ощущать себя живым и страшно мёрз в холодном помещении коридора в ожидании операции на моём теле.
     Операцию я уже видел, как склонялись вокруг меня несколько медицинских сестёр и сам хирург Смирнов.
     Было светлое и тёплое помещение с большим количеством аппаратуры вокруг  и все были чем-то заняты. Иногда задавали мне вопросы относящиеся к моему состоянию на данный момент и после получения от меня ответа продолжали заниматься свои делом.
     По информации моей жены Лены я дважды или трижды уходил на тот свет и потом возвращался обратно.
     На операцию приехала моя мама, моя сестра из Хабаровска.
     Я, конечно, их не видел и просто лежал трупом на хирургическом очень твёрдом столе, от которого, возможно, у меня образовались пролежни, которые уже почти не беспокоят меня сейчас, но остались чувствительными шрамами на моём теле.

                Реанимация.
 
     После проведённой операции меня достали в тёплое отделение реанимации, в которой я также пролежал значительное время в полной тишине, нарушаемой только приходом медсестры, заливающей в меня через горло питательный раствор приятного запаха и, возможно, и фруктово-ванильного вкуса, которого я не мог тогда ощутить, поскольку в горле нет вкусовых рецепторов языка.
     У меня на долгое время остались остатки этой моей пищи в коробках шоколадного цвета.
     Сколько точно и был в реанимации сказать сегодня трудно и даже нет документальных данных об этом. Возможно, реанимация отняла у меня от двух трёх недель и даже больше. В реанимации я лежал овощем без признаков прорастания.

                Жизнь есть!!!

     В конце концов, меня перевели в общую палату на высокую койку, рядом с   которой лежало несколько мужиков разного возраста.
     Я среди них был тогда самым молодым, но мне уже тогда стало за сорок.
     Каждый день ко мне приходила моя жена Лена.
     Меня кормили больничными кашами и там же я себя опорожнял в утки, которыми пользовались почти все лежащие в этой палате.
     Счастливчики ходили в туалеты.
     Я стал очень требовательным и капризным и, в какой-то момент времени решил отказаться от больничной пищи и, благодаря Алексею мне стали приносить пищу из моего ресторана, где наряду с котлетами я подсел на кальмары с овощами.
     Поскольку вся моя жизнь на данный момент проходила в лежачем положении, то остатки пищи у меня уже не могли вывестись естественным путём и у меня появились запоры, с которыми боролась моя жена Лена за что я ей чрезвычайно благодарен. Молодая жена получила от замужества со о мной только горе и испытания.
     В палате шла больничная серая жизнь и светом в этой жизни был только приход моей Лены, которая приходила почти ежедневно, отвлекаясь от ухода за Сашей.
     Я стал более менее существовать вполне разумно, хотя мой непростой характер ещё более стал более неприятным и несговорчивым. Жить с таким человеком вместе было ой как не просто, но Лена старалась этого не замечать и мужественно выполняла свою работу жены.
     Редкие пациенты палаты выписывались и некоторые слегка старше меня просто умирали от простатита на больничной койке.
     Доктор и Лена мне сказали, что у меня резко ухудшилась функциональная деятельность почек и нависла угроза простатита.
     Кроме того, от болезни почек я мог бы получить лечение по гемодиализу,  но, к счастью, на меня только "обрушился" пиелонефрит и камни в почках, что вполне совместимо с жизнью. Смертельной болезнью для меня стал приближающийся простатит, который, если его запустишь, выводит через опухоль предстательной железы прямо к раку.
     Поскольку я стал чем-то вроде живчика на своей кровати, а перестал быть просто бревном и стал переворачиваться с боку на бок и даже падать на пол в результате этих переворотов и Лена стала оставаться на ночь у моей постели и соорудила рядом с ней своё спальное место на табуретках, чтобы я не получал дальнейших травм головы после падения. К сожалению, она была в этом смысле права и я всё-таки пару раз воспользовался её услугой "демпфера" по моей безопасности.
    
                Палата МВД.

    
     У меня началось физическое восстановление, а поскольку, я считался обеспеченным человеком и на тот момент почти единственным владельцем такого большого бильярдного клуба Владивостока, то с помощью Граца и Конопли мне организовали отдельную палату в госпитале МВД, который находился пониже тысячекоечной больницы в отдельном трёхэтажном особняке, огороженным металлической оградой сеткой рабица.
     Правда об этом я узнал гораздо позже, когда весной стал выезжать на своём инвалидном кресле во двор этого обширного особняка.
     А пока я остался один в довольно просторной палате, в которой я мог не только лежать, но и сидеть, пользуясь специальными приспособлениями и противовесами над моей кроватью.
     В общем я теперь мог бы даже тренироваться лежа в своей постели, правда я довольно быстро уставал и долго стал восстанавливаться после этих упражнений и, поэтому основное своё время в этой палате я проводил за просмотром маленького телевизора, которой выделил мне Анатолий Иванович.
     Лена мне приносила ещё и кроссворды, которые я всегда щёлкал как орешки, но сейчас у меня это очень слабо получалось...
     Всё что "тяжёлым" трудом было мною наработано куда-то ушло от меня.
     Я чувствовал, что даже английский язык я практически перестал понимать.
     Единственная радость в моей жизни были цоканье каблучков Лены, приходящей ко мне почти каждый день. Я очень чётко отличал звук её торопливых каблучков  от подобных цоканий других женщин больницы. Её цоканье поднимало мне настроение, а она ходила ко мне из чувства долга моей жены.
     А, в принципе, жить всё-таки было можно, по крайней мере, днём, но по ночам меня мучали часто какие-то внутренние боли, которые не до конца убирались даже после обезболивающего укола и я орал в своей палате "няня!!!", и имел в виду от английскую nurse, пока она ко мне не приходила с уколом обезболивающего и порцией димедрола. Я был очень беспокойным пациентом и, думаю, достал всех. Но я мог тогда слышать только себя и свою боль. Лена увидела во мне злостного и неприятного эгоиста и, конечно, у неё стало меняться к мне отношение.
     В какой-то момент времени доктора разрешили мне выезжать в инвалидной коляске по коридору, и я стал передвигаться с помощью своих рук за колёса коляски. Эта процедура меня довольно быстро утомляла и руки становились напряжёнными и непослушными. Лена ждала, что я довольно скоро смогу двигаться и без её помощи, но я не оправдал её ожидания, поскольку руки мои очень быстро уставали и я даже не всегда мог забраться обратно после таких тренировок к себе на кровать.
     В конце концов, меня решили выписать к себе домой восстанавливаться полностью самостоятельно.

                Угловка.

     На улице была зима и Лена купила для меня синтепоновые китайские штаны, чтобы на время переезда в свою квартиру я не замёрз и дополнительно не заболел.
     Эти штаны до сих пор лежат в моём гардеробе и крайне редко в холодные зимы я ими пользуюсь. Несмотря на тонкость этого удивительного синтетического материала, он, действительно, сохраняет человеческое тепло и в этих штанах можно даже вспотеть. Между прочим, когда была мода на тёплые одеяла из шёлка тутового шелкопряда, я купил пару таких. В итоге они оказались из синтепона, но неплохо хранили человеческое тепло и даже, когда ноги перемерзали, под этим одеялом они становились тёплыми.
     Я переехал жить в большую комнату своей квартиры, откуда я уже не смог никогда выйти.
     Туда меня доставил Алексей на своих руках, как маленького ребёнка.
     После переезда к себе домой ко мне приехали моя мама и мой отец, который соорудил для меня что-то вроде кресла из фанерных листов, чтобы я мог сидеть у себя на кровати.
     Моя мама сослалась на своё давление и общее нездоровье и довольно быстро уехала к себе в Биробиджан.
     Приехала и мама Лены, для ухода за своим внуком, а заодно и за мной и она убила массу времени, заставляя меня делать гимнастику, которая, в конце концов, почти поставила меня на ноги и я даже смог с помощью своего одного костыля доходить до своего маленького кабинета и начать стучать на компьютере.
     Я что-то попробовал писать, но почерк у меня был таким корявым и непонятным, что я его даже сам не понимал и основное своё время, пока были силы я уделал компьютерной клавиатуре, на которой я, в конечном итоге, почти единовременно написал первые сотню страниц этого текста.  Причём я чётко помню, что всё что я написал было продиктовано мне извне.
     Кроме того Лена поставила на компьютер игры-стратегии, которые увлекли Сашу и он, ещё не зная не одной буквы достаточно быстро освоил игру по наполеоновской войне, где они с Леной живо в неё играли, а я даже не пытался приступать, поскольку всё это было выше моего скудного умишка.
     Вся эта моя немощность страшно напрягала меня и самого же раздражала и я её выливал все это в эмоциональные выбросы, отчего Лена говорила, что сдаст меня в сумасшедший дом. И я лежал на боку своём диване в центральной комнате и думал о своей дальнейшей судьбы в сумасшедшем доме. К этому меня располагал мой диагноз - жировая эмболия мозга, что предполагало даже эллиптические припадки, которых  у меня так и не было, хотя сознание я всё-таки иногда терял.
     Позже я узнал, что моя первая жена Галя была частым посетителем сумасшедшего дома на Шепеткова во Владивостоке, куда она вернулась после всех своих путешествий по стране и продаже квартиры на Сабанеева.
     Её же путём пошла моя старшая дочь, которая буквально вызывала к себе скорую помощь, чтобы её увезли в психбольницу в Биробиджане.
     И та и другая всю жизнь ждали от кого-то помощь, сначала от меня, потом от Бога, которому нужно было молиться, в чём Галю поддерживал её муж Сергей.
     У меня к Всевышнему своё деревенское суждение:
     "На Бога надейся, но и сам не плошай".

                Якобы работа.

     На момент моего отсутствия в клубе бухгалтерскими отчётами в налоговые органы стала заниматься моя жена Лена.
     Она ежедневно приходила в помещение клуба и вела всю отчётную деятельность для предоставления её в налоговую инспекцию Советского района.
     Наступил 2002 год и я решился пойти сам на свою работу.
     Я сел на свой чёрный Levin и потихоньку добрался до своей работы не напрягая его на Седанкинском затяжном подъёме.
     Там я встретился с доброжелательными ко мне людьми, которых я кажется уже видел, но не помнил их имён, кроме часто бывающего у меня Алексея и Анатолия Ивановича.
     Они все относились к моему "закидону" вполне понимающе и просто вежливо со мной здоровались и не надоедали мне никакими вопросами и расспросами.
     Я сел на своё рабочее место в кабинете бухгалтерии, но долго там просидеть не смог, поскольку мне всё всё время нужно было отливать свои излишки из мочевого пузыря, а излишков было так много, что из туалета практически можно было не выходить. В связи с эти моим физическим недостатком я вынужден был закупить партию взрослых подгузников, которую уже снимал только тогда, когда приезжал к себе домой в Угловое.
     Одновременно я приступил к занятиям в бассейне на Второй Речке, где я более менее нормально, но с опаской сначала ходил в душ, а потом с некоторым опасением передвигался по кромке бассейна, пока полусогнувшись, цепляясь за поручни схода в бассейн не попадал с место для плавания, которое я всё-таки довольно быстро освоил и медленно проплывал двадцати-метровки туда и обратно. Плыл я довольно плохо, потому что в больнице мне на левую руку неудачно вливали раствор в вену и она перестала у меня двигаться  по кругу, как правая. Разработка этой руки у меня заняла годы.
     После бассейна я приступал к бегу на на стадионе, где нас было двое: я и довольно молодая девушка, причём, в конечном итоге, мои успехи были больше и я её даже обгонял по большому кругу стадиона, правда как я это делал для меня было загадкой, поскольку в голове у меня всегда был постоянный посторонний шум и не пропадающее чувство опасности.
     Так мы с Леной, а потом и Сашей приезжали во Владивосток, где у нас появилось ещё одно новое развлечение в жизни - клуб Рейки.
     В этот клуб меня завлекла Людмила и курировала там моё поведение моя младшая дочь Маша, которая занималась со мной ещё и дома в квартире моей бывшей тёщи Любви Афанасьевны, когда она ещё жила в маленькой квартирке в двухэтажном доме на Гамарника. Впоследствии недалеко от этого дома открыли православный храм, куда Любовь Афанасьевна часто ходила.
     Для занятий Рейки по вечерам в одной из квартир собирались десяток-другой человек, которые рассаживались по кругу и каждый по очереди и по желанию что-то рассказывал о себе или о том, о чём считал нужным.
     Несколько раз, когда до меня доходила очередь я ничего не говорил, потому что был не в состоянии что-либо сказать, но со временем, я стал что-то из себя выжимать и жизнь постепенно стала вливаться в меня и я даже почувствовал, как говорят поэты "Жизнь прекрасна и удивительна!!!"

                Бессмысленный "подвиг".

    В какой-то момент времени я почувствовал, что мне необходимо поразмяться в этой жизни, в которой я уже начал осваиваться после очередного посещения больничного комплекса 17.01.03 года на улице Новожилова, госпиталя для ветеранов войн, где мне сделали томографию мозга и поставили диагноз - посттравматическая энцефалопатия мозга.
    Госпиталь находился на улице Новожилова, улице, с которой мы в своё время начали совместно жизнь в общежитии для работников морского техникума с Людмилой. Там мы успели поменять аж две "квартиры": маленькую в семь квадратных метров, где умещался только один диван на "большую" в 18 квадратных метров, просторную и светлую.
    Но здание госпиталя было на другой стороне, оказывается длинной улицы и было её завершением.
    Оно было довольно большое, благоустроенное в несколько этажей с лифтом, практически на взгорке, где я поставил внизу свою машину и подхватив свой единственный костыль для передвижения по этому свету, поскольку я так и не освоил хождение на двух костылях и перемещался по этому миру используя только один костыль до тех пор пока мне в какой-то момент времени Людмила не купила для меня на мой день рождения чёрную алюминиевую трость, хотя больше ей идёт название - костыль. Им я пользуюсь до сих пор.
    Почему-то в то время - это было единственное место, где во Владивостоке делали томограмму мозга.
    Добираться туда через весь город было далеко, но что такое далеко, когда под тобой машина)))
 
    Теперь у меня на руках был диагноз моей болезни, который обеспечил меня больничной степенью инвалидности и я стал инвалидом второй группы в законе.
    Если бы я работал на государственном предприятии, то я уже бы там не работал, но я фактически работал у себя и поэтому рабочее место для меня было гарантировано.
    Возможно, - это и стало основной причиной нашего с Леной путешествия до Хабаровска, куда я поспешил поехать вместе со своей дочерью Машей и, конечно, маленьким сыном Сашей.
    Какая причина действительно руководила тогда мной я уже не помню.
    Путешествие тогда было довольно кратким, практически туда и обратно с краткой остановкой в Хабаровске и мы отбыли с улицы Черняховского обратно восвояси, но перед тем, как это сделать мы сходили на дипломный спектакль Владимира Игнатьевич с названием "Юбилей" - это по Чехову.
    И, хотя я сам  не очень люблю Антона Павловича по причине, как мне кажется некоторой приземлённости его юморных рассказов, но этот спектакль с исполнителем в главной роли самого Павленко мне показался просто гениальным!
    Я до сих пор храню свои ощущения теплоты и близкого прикосновения к гению театрального искусства Владимиру Игнатьевичу Павленко.
   
    Итак, мы стали возвращаться обратно.
    Оля мне рассказала путь короткий на выезд из Хабаровска и я воспользовался этим знаниями и потом уже после каждого приезда в Хабаровск "шёл" по маркерам, которые мне показала моя сестра.
    Конечно, её Южный микрорайон был очень удалённый район, но там она прожила почти всю свою жизнь.
    После того, как мы выбрались на федеральную трассу, где заблудится было уже невозможно, мы отправились восвояси.
    На нашем Дальнем Востоке, где существовало только два направления - юг и север, в отличие Дикого Запада, где были освоены все направления передвижения и в них немудрено было запутаться без навигатора.
    Для нас же навигатор - это "понты", которые сейчас лежат у меня в доме.
    Так вот, мы ехали до Владивостока почти без остановки, поскольку я был заряжен в подгузники.
    Уже подъезжая к Уссурийску я попросил Лену сменить меня за рулём, поскольку стал чувствовать, что силы меня стали покидать.
    Она с удовольствием сменила меня, потому что ей нужна была практика за рулём.
    Мы спокойно уже вечером въехали в Уссурийск и доехали до самого центра и тут нам в "бочину" въехал MarkII.
    Я почувствовал этот удар и у меня что-то изменилось в голове.
    Получила лёгкое сотрясение головы и Маша. Остальные же остались невредимыми.
    После долгих разбирательств в милиции, нас в конце концов, отпустили и мы поехали дальше, поскольку машина всё же была на ходу.
    Так мы добрались до Владивостока.

                "Безлошадная" жизнь.

    Машину я доставил на стоянку и после оценки средств в её ремонт я отказался от ремонта и продал её по символической цене за городом на автостоянке.
    Ездить на работу всё равно было нужно, чтобы жить и я стал осваивать иной способ передвижения в город с подсадкой на проходящий автобус, который, как правило, останавливался на остановке Берзарина.
    Первые поездки я осуществлял с помощью Лены, которая страховала меня с моим костылём, второй же костыль оставался дома.
    Как правило, мне доставалось сидячее место и я доезжал до перекрёстка до улицы Русской почти без особых проблем, а уже оттуда на троллейбусе доезжал до своего автомобильного кольца рядом с которым и был мой клуб.
    Мы с Леной ездили туда регулярно и я чувствовал, что моя необходимость в посещении клуба постепенно уходила на нет.
    В основном делами там занималась Лена, а я стал её приложением, поскольку только обозначал своё присутствие на работе.
    Вечером мы вместе возвращались обратно, где нас ждали Саша и моя тёща Анна Ивановна, принявшая на себя все обязанности по дому.
    Жизнь стала почти бессмысленной и я её скрашивал употреблением пива Балтика-6. Это, конечно, не понравилось Лене, но уже после его употребления мог почти нормально спать и жить, как человек.
    С наступлением холодов я, по примеру Порфирия Иванова стал прогуливаться вокруг дома босиком, причём, сначала только до конца дома, а потом я уже освоил путь вокруг, где была необходимость спускаться вниз, что для меня это было крайне тяжело и страшно, поскольку любое моё нарушение горизонтального состояния воспринималось моим сознанием, как катастрофа в жизни, где меня могут спасти только стены, к которым я и прижимался.
    Алексей даже шутил, что я могу стать нивелиром в постановке бильярдных столов, где очень важна горизонталь, как в курсе судна важно гиро направление на север. Я стал чувствовать любой, даже незначительный наклон поверхности подо мной и это меня вводило в бессознательный ужас, с которым я уже не мог самостоятельно справиться и единственным средством был резкий выдох или рука помощи. Чтобы нормально двигаться я отключал голову алкоголем, которого хватало до подхода к помощи или стене.

    Лена поставила меня на учёт в местную поликлинику, по месту моей прописки, которую предоставила мне Людмила и я получал заключения о своём состоянии, из которых было ясно, что при моём состоянии работать было нельзя и так было не один год. Я точно знал, что мой поход в поликлинику - это просто подтверждение моей несостоятельности в этой жизни, но я всё-таки ходил к себе на работу, чтобы жить.
    Так бы продолжалось и дальше, но Лена при помощи Конопли устроилась в Рос сельхозбанк и уже стала ездить в центр города, а я высаживался, по-прежнему, на улице Русской и с посторонней помощью добирался до своей троллейбусной остановки и заходил в помещение клуба.
    Пришло время и Лена нашла для меня провожатого на остановку оказавшейся местная дворник, работавшая в нашем районе, которая приняла на себя труд провожать меня не только вниз, но и через дорогу с довольно интенсивным движением, кстати, после того как я был сбит, то недалеко от этого места, где я был сбит сооружена была "зебра" и поставлен голубой знак пешеходного перехода.
    Её провожания доставляли нам обоим удовольствие, поскольку она была далеко не ординарным человеком и довольно глубоко разбиралась и впитывала в себя информацию по духовной и душевной жизни самого человека и мы с ней всегда находили темы для обсуждения, находясь на самой нижней части материального существования.
    Обратно добирался я уже сам, поскольку ходить вверх я мог как бульдозер и почти без страха.
 
                Посиделки.

    Неожиданно в нашем околотке поселился Владимир Кабаев, обосновавшись в одной из купленных им квартир по Приморскому краю.
    Судя по его словам у него началась почти безбедная жизнь от сдачи в аренду тех квартир, которые он купил в качестве доходной площади, обеспечивающей его старость.
    Выглядел он далеко не старым, но уже и не молодым, однако, довольно крепким плотным мужиком крепко стоящим на этой земле. Пожалуй, его фамилия соответствовала его виду - кабан.
    Владимир регулярно приходил к нам со своими подарками и для Лены и для Саши, а мне он всегда приносил водку, которую я с ним выпивал, поддерживая компанию и довольно часто посещал ванную, где был унитаз, что его немного раздражало, но у меня уже была другая жизнь, где я уже был не властен над своими потребностями и инстинктами. Я теперь стал понимать, что это моя новая реальность.
    Лене эти посещения совсем не нравились, но будучи интеллигентным человеком она терпела наши попойки и удалялась в дальнюю комнату вместе с Сашей, а я после завершения процедуры гостеприимства падал в центральной комнате квартиры на свой разложенный диван.
    Всё это никак не укрепляло нашу семью и Лена даже попыталась остановить меня в письменном виде, изложив своё отношение к моему алкогольному образу жизни.

                Разрыв.

    1 сентября 2006 года Саша пошёл в первый класс в школу, которая была совсем недалеко от нашего дома на взгорке и это была следующая ступень его "образования" после после садика, в который он также ходил и откуда я даже забирал его.
    Жизнь, казалось устаканилась, несмотря на то что отношения в семье усугубились моим регулярным употреблением "шестёрки", которая стал практически моим лекарством в этой жизни и привносила в неё уверенность, поскольку я отключала голову и "море было мне по колено".
    У Лены на работе дела шли очень неплохо и она решила переехать жить во Владивосток.
    Я остался один с своими физическими проблемами и поддерживала меня только моя "подружка" дворник, которая стала меня не только провожать на мою работу, но и, иногда и встречать, благо у нас было всегда что-то друг другу сказать, потому что взгляды на жизнь у нас были весьма схожи. Она так же как и я верила в Бога, но не в того, что обитает в церквях, а в того что в душе у каждого из нас и, поэтому довольно редко посещала местный весьма богатый православный храм на выезде из Артёма, затерявшийся среди рыночных построек и шиномонтажа.

                Житель Артёма.

    В какой-то момент времени я был выписан из Владивостока и следующее посещение ежегодной комиссии по инвалидности я вынужден был проходить в Артёме, по месту своей прописки.
    Поскольку я шёл на медицинскую комиссию, то не принял ни грамма алкогольного стимулятора. Комиссия размещалась на первом этаже какого-то жилого здания в центральной части Артёма.
    Я предстал перед комиссией в таком виде, в котором и был.
    Мне предложили достать пальцами носки своих ног и я добросовестно постарался, правда не очень быстро.
    Я был уверен, что получу свою вторую группу на автомате, но, неожиданно, мне понизили группу инвалидности до третьей рабочей группы.
    С одной стороны - это могла быть радость, а с другой стороны "воз" комплексов, а главное неуверенности в этой жизни, где каждое моё передвижение по ней было маленьким каждодневным подвигом, а пониженная группа инвалидности не позволяла мне сытно жить, хотя я ещё пока ездил к себе на работу во Владивосток, где, по-прежнему занимал своё высокое положение в клубе. В общем для меня это было просто формальностью не связанной с жизнью.
    Я вышел на улицу, добрался до первого же ларька, выпил свою "шестёрку" и не без помощи окружавших меня людей добрался до своей квартиры в Угловке.

                Разделение.

    Неожиданно в моей жизни опять появился Пак Валентин Петрович, который из соседнего Надежденского стал "колонизировать" Владивосток.
    Ему уже стало мало моего бывшего помещения банка на Некрасовской, откуда текли потоком поступления от авантюристов всех мастей Владивостока и он уже стал осваивать небольшие точки общественного питания на Ленинской, куда он пригласил меня и угостил там обедом.
    Его взгляд упал на окраинное помещение нашего клуба, которое постепенно становилось деловым торговым центром, поскольку рядом возник комплекс магазинов.
    Помещение "Точки Отсчёта" занимало здесь стратегическое положение.
    На этом деловом обеде на Ленинской он поинтересовался у меня насколько это выгодно вложение своих капиталов в подобного рода бизнес.
    Я, естественно, выложил ему почти всю правду-матку о не самом рентабельном бизнесе подобного рода.
    Тем не менее, он не оставил свою мысль о покупке помещения Точки Отсчёта и вышел напрямую на неформального хозяина Селенина Анатолия Ивановича.
    Селенин же не хотел расставаться с постоянным доходом в своей жизни и предложил Паку для покупки  нижнюю часть этого помещения - ночной клуб.
    Следующая моя встреча с Паком была уже в его просторном кабинете на Некрасовской, где он опять же посоветовался со мной по части ночного клуба.
    Я сказал ему, что всё что я говорил по бильярдному клубу можно делить на два и не рассчитывать на скорый возврат вложенных средств, поскольку ночной клуб ещё более рискованное вложение с учётом постоянных текущих расходов на его обслуживание.
    Сведения о наших разговорах дошли до Селенина, который уже рассчитывал получить от этой сделки семьсот тысяч долларов.
    Состоялся очень неприятный разговор с ним, где он почти орал:
    - Владленович, кто тебя заставлял говорить о цене, если он хочет выложить свои кровные семьсот тысяч. На авторынке продавец предлагает цену и покупатель покупает.
    - Я знаю Пака давно и не мог ему врать.
    Мгновенно я стал врагом своему же детищу и чувствовал, что Анатолий Иванович больше прав, чем не прав.
    Тем не менее, Пак всё-таки выложил свои кровные и я стал ходить уже к себе на работу не в бильярдный клуб, а в ночной, где опять же стал снова заниматься бухгалтерией и обслуживался уже в Первореченской налоговой инспекции, куда не нужно было  подниматься в гору, а можно было почти легко передвигаться по почти горизонтальной поверхности в отдельно стоящее помещение инспекции. Благо по пути всегда были магазины с пресловутой "животворящей шестёркой". Я посещал это помещение уже со своим костылём-тросточкой и выглядел вполне цивильно.
    Поскольку ночной клуб был уже ранее уже построен в моей предыдущей жизни, то требовался только личный контроль за деятельностью клуба, который я осуществлял в маленькой выгородке в самом помещении клуба, где я проводил большую часть своего рабочего времени под ритмичный барабанный гул, привлекающий владивостокскую публику.
    В выходные и пятничные дни публики было довольно много и я даже оставался в клубе до самого утра. 
    Утром, приезжая домой я встречался со своей подружкой-дворником, что доставляло обоим удовольствие от этих встреч.
    В нашем околотке недалеко от моего дома достраивали небольшой двухэтажный ресторан, на который я даже положил глаз и на этом всё у меня и закончилось, поскольку ресторан так не был запущен, до моего отъезда с Угловки. 

                Опять новая жизнь.
 
    К сожалению для себя я оказался прав по части доходов от клуба и после попытки использования меня в качестве директора гостиницы в Артёме со стороны Пака я оказался опять за бортом жизни.
    В процессе попытки на вакансию директора я успел даже побывать в клубе угольщиков на сеансе Кашпировского, короткого и мощного человека приехавшего "на чёс" в наши пенаты.
    Я, естественно вызвался на сцену в качестве подопытного, но он практически сразу меня убрал со сцены и мне остались только воспоминания о встрече с ним, как когда-то подобные воспоминания были у меня от встречи с генералом Лебедем.
    Честно говоря от него исходил какой-то тяжёлый дух и у меня закралась мысль, что этот человек не создан для добра. Его чёрные крашенные волосы были аналогичны волосам Кобзона, которого я видел издалека в Москве, когда он выходил из помещения гостиницы "Интурист" в центре Москвы на Тверской недалеко от Красной Площади. Вокруг было масса народа и круг его прихлебателей. К Кашпировскому это относится только в последней части. Зал был неполон, несмотря на его небольшие размеры. Были восторженные тётеньки и редкие мужики. Вот и всё впечатление от реального посещения сеанса Кашпировского.
   
    Чтобы содержать себя и свою квартиру, которая, будучи трёхкомнатной обходилась мне достаточно дорого я устроился на работу сначала на автостоянку, которая находилась в нижней части нашего околотка, а потом ещё и уборщиком подъездов, где получил заслуженное уважение от местной шпаны, которая старалась не сорить в моих подъездах из пяти домов.
    Ко мне даже стали приезжать гости и даже в Новый Год приехала моя сестра, у которой резко увеличились доходы от её работы, потому что государство стало вкладывать деньги в культуру. Это, конечно, были радостные и кратковременные дни почти счастья, поскольку само счастье вещь кратковременная и, потому почти иллюзорная. Остальные же дни были просто рутина, зато жизнь, что по сравнению "с Бубликовым" было вполне сносная.
    Поскольку я стал уже почти полноценно жить, то захотелось жить ещё лучше и я через Владивостокскую биржу занятости, что располагалась на остановке Дальзавод устроился 26 июня 2007 года в ОАО "Сапфир" на должность охранника автостоянки.
    Офис этой фирмы располагался там же и я обязан был сначала купить для себя комплект форменной одежды охранника, который до сих со мной.
    ОАО "Сапфир" была вполне солидная организация по меркам Владивостока, которая занималась охраной самых разных объектов на территории Владивостока в различных его местах и почти каждый раз меня перебрасывали на новые объекты, вплоть до ночной охраны ДВИСТа, где мне выдавали кобуру и электрошокер.
    Добирался я на свои объекты общественным транспортом, где-то на электричке, а где-то на автобусе.
    В процессе этих передвижений я не забывал заглядывать в газетные киоски, где покупал как популярные книжки по здоровью, в том числе серию книг Малахова и супругов Тихоплавов о физике веры, что мы обсуждали с моей подружкой-дворником.

    Как-то я поставлен на охрану автостоянки в районе улицы Гамарника, где недалеко проживала моя бывшая теща Любовь Афанасьевна, куда я не преминул заглянуть и был награждён полноценным обедом.
    Впоследствии она попеременно с моей бывшей женой и дочерью Машей приносили мне на вышку в баночках съестные припасы, так что я с голоду не мог помереть после своей фактической смерти, которую я уже пережил.
    Туда же на вышку ко мне мне заглянул Козленко Игорь Алексеевич, который стал меня уговаривать заняться опять финансовыми делами, которые у меня получались, когда я был молодым.
    Я показывал на место приёма вышку и на свою форму и говорил, что такого я уже не повторю, но он времена наведывался ко мне на вышку и я решил попробовать ещё раз.
    Одновременно бес меня попутал искать свою новую половину в Артёме.

                ЮП-НОВК.


    15 ноября 2008 года группой товарищей было создан потребительский кооператив Южно-Приморское общество взаимного кредита (ЮП-НОВК). На учредительном собрании председателем  был Макаренко Юрий Алексеевич, а директором назначали меня, впрочем и бухгалтером тоже.
    Для существования и получения возможной прибыли в дальнейшем собралось небольшое число учредителей, которые внесли свой начальный вклад в это новое  "авантюрное" дело и одним из вкладов стал взнос в виде автомобиля, грузового пикапа Nissan Datsun от С.Н. Колобова, который уже давно жил за городом в небольшом автономном доме с солнечной батареей.
    На этом авто я и поехал знакомится с потенциальной половиной район "гостинок" в Артёме.
    Посещение этого района, а тем более места её проживания повергло меня в неприятный осадок, поскольку я никогда не был в такой затрапезности, к которой обитали жители этой "гостинки", к которой они сами уже сами давно привыкли.
    Машка в возрасте лет двадцати пяти была замужем за алкашём, который почти всё пропивал и на двоих её детей у неё почти не было средств, поэтому назвавшись груздем я уже был не вправе покинуть её.
    Я отвёз её в свою трёхкомнатную квартиру и пацан и девчонка стали называть меня папой.
    Началась моя новая семейная жизнь, которая требовала к себе новых дополнительных расходов на своё существование.
    Я задумался о смене нашего места жительства в пользу иного менее затратного жилья в части коммунальных расходов, поскольку и значительная площадь и расходы на электричество были весомыми для моего тощего кошелька.
    Я приступил к процедуре продаже квартиры и к этой процедуре подключились мои жёны Лена и Людмила.
    В результате я получил значительную сумму более миллиона рублей, которые стараниями моих жён были вложены в банковскую ячейку, причём половина от этой вырученной суммы была передана Лене.
    В то время мои ближайшие половины считали меня ненормальным и близким к сумасшествию, в чём отчасти они были, возможно, справедливы и поэтому меня не допускали на первом этапе новой совместной жизни ко всей вырученной сумме.
    Мне была выдана сумма в районе ста тысяч, на которую мы с Машкой справили какие-то совместные потребности уже якобы новой семьи. Довольны были и дети и Машка, худенькая малопривлекательная молодая женщина привыкшая всю свою жизнь жить в нужде. Даже её мощный знак Овен не стал для неё прикрытием в этой сложной жизни терпеливо переносящей побои и пьянки своего мужа.
    Говорить о том, что я её жалел было бы бы слишком громко, поскольку такое чувство в моей голове не водилось, но желание справедливости, думаю руководило мной, независимо от существования Бога, которому было положено молится.
    В общем, у меня на руках осталась сумма, которую можно было потратить только в местах куда как говорится Макар телят не гонял, а потому у меня был шанс начать новую жизнь, где до меня её не было.
    После проработки объявлений выбор места будущего проживания остановился на посёлке Шкотово.
    Я съездил на это место с уникальным климатом, как потом оказалось.
    Это был уже почти не климат Приморья с его постоянными климатическими перепадами, а более, с более или менее стабильной атмосферой отгороженной от остального Приморья небольшим горным валом и расположенным  в низине благоденствия, что особенно было явно видно, когда со стороны Артёма приближаешься к этому посёлку, а под тобой долина счастья, где развернулся довольно большой посёлок с несколькими улицами в разных направлениях.
    Короче, это место мне понравилось с первого взгляда.
    Поскольку советоваться мне уже было не с кем, то я, как всегда в своей жизни, принял положительное решение и оформил в собственность двухкомнатную небольшую благоустроенную квартиру на одной из окраин этого посёлка, до которой пешком можно было добраться в пределах сорока-пятидесяти минут от автовокзала, через который шли потоки машин круглосуточно и на большой скорости.
    После того, как я вселил свою новую "семью" в место дальнейшего проживания и подкупил в ближайших городах кое-какую мебель для более менее комфортного существования и мы все вместе покинули уже не нашу квартиру. Машкины дети стали осваивать новые территории своего развития, а развитии я заставлял заботится Машку которая читала им книжки.
    Сама Машка оказалась довольно неплохой хозяйкой и впервые в своей жизни она стала  жить без стрессов и побоев. Дети её также вели себя свободно и не не переходили грани дозволенного. Как говорила сама Машка "повезло старику на молодуху". Где-то я был с ней даже согласен.
    Вообще Сущность у неё была вполне здоровая, по определению генерала Ивашёва, а личность была недоразвитая. Я даже не знал, кончила ли она школу. Но у неё была природная женская внутренняя красота и ответственность за своё за своё окружение и бы даже внутренняя надёжность.
    Будучи стариком я в какой-то момент времени даже заболел из-за почек.
    Я стонал и никак не мог остановится.
    Она вызвала скорую помощь и меня увезли в местную небольшую шкотовскую больницу, которая находилась километрах в полутора или двух от нашей квартиры и Машка дважды приходила ко мне проведывать меня там, причём, как и полагается жене с гостинцами из дома.
    В конце концов она пришла в больницу и забрала меня и я опять вернулся на свою работу универсального охранника.
    Мне начислили заработную плату с учётом моего больничного по выписке из больницы и я даже получил сумму несколько больше, чем я получал её, когда работал.
    Я думал, что уже вылечился, однако, как я был не прав, как показала жизнь...
    Почечник - это болезнь считай на всю жизнь, если повезёт, то можно избавится от неё после смерти.
    Так я вынужден принять для себя новую реальность, с которой можно было жить.
    В какой-то момент времени у меня состоялся разговор с Машкой, где я выразил своё желание с ней расстаться, тем более, что "на горизонте" появился её муж, который перебрался на новое место в каком-то посёлке Приморья и он звал её обратно к себе.
    Я посадил её вместе с детьми в "свой" пикап, стоящий под моим окном с торца дома и доставил её на её новое место проживания.
    Я думал, что больше никогда её в своей жизни не увижу, однако её женская натура не могла остаться не удовлетворённой и в какой-то момент времени она приехала ко мне, чтобы переспать в заключении нашей жизни, поскольку до этого приезда она оставалась мною нетронутой. Точка была поставлена и я остался один в двухкомнатной квартире одноэтажного дома с двумя подъездами.

                Одиночество.

    Ко мне опять стали приезжать гости и одним из первых был Макаренко, а затем и Людмила, которая решила посмотреть на мою новую семейную жизнь.
    Она осталась удовлетворённой и вернулась к себе обратно заниматься своим торговым успешным бизнесом (у неё на торговом рынке был продуктовый павильон-контейнер с нескоропортящимися товарами).
    Юра Макаренко проведывал просто так, хотя после создания ЮП-НОВК пора бы было заняться именно этим делом и я решил уволится с охранной конторы, которая не так т-то просто отпускала тех кто попал в её сети.
    После подачи моего заявления я не рассчитывал на скорое своё увольнение, даже после двухнедельного, по закону обрабатывания, но Юра, уже будучи чиновником Владивостокской администрации со своим удостоверением зашёл в кабинет моего начальника и я стал свободен. Это произошло третьего апреля 2008 года.

                Пропущенные важные детали жизни.

    После моего увольнения из Сапфира я для "поддержания штанов" устроился таксистом в одну из владивостокских фирм, где повысил свои знания топографии Владивостока до совершенства и мог доставить своих клиентов куда угодно и на максимальной скорости, поскольку знал все закоулки Владивостока.
    На этой  работе я получал чистыми за смену не меньше тысячи рублей, а зачастую гораздо больше.
    В какой-то момент времени я встретил Лену и довёз её до её квартиры на Хабаровской. Она сообщила мне, что купила авто Honda и собирается возвращаться в Уфу к своим уже достаточно пожилым родителям и забирает туда и сына.
    Саша был очень рад моему приходу и висел на мне, что было для меня приятно, но после информации об его отъезде я не смог удержать слёз и понимал, что уже не увижу его никогда.
    Мы расстались и я отъехал от её дома в тихое место на "Китайке", остановил машину и стал в ней рыдать.
    Всё в этой жизни, в конце концов, кончается.
    Кончились и мои рыдания наедине с собой.
    Я поехал жить дальше, поскольку получил какой-то заказ.
    После этого прощания я стал чрезвычайно слезлив и в моей жизни появилось новое удовольствие в жизни-просмотр мелодрам, от которых в душе моей происходит внутреннее очищение, дающее мне силы жить дальше.

                Ольга Павловна.

     Ещё находясь на работе в Сапфире мне поставили на объект Холодильная Сопка, в которой был ряд складов, где нам нужно было обходить территорию и доказательством этого обхода были картонные часы, которые нужно было раз в полчаса переставлять.
     За на нами фактический контроль осуществлял, что-то вроде СОБРа, называемый ГБР (группа быстрого реагирования).
     Они подъезжали в любое время суток на охраняемый объект и, если видели какое-либо несоответствие, то на нас могли наложить не только штраф, но дать крепко по морде, чему я был, к счастью обделён.
     На этой сопке был подвижный пост, когда нужно было находится на воротах или на самой вершине сопки, куда я поднимался более менее успешно, но потом вынужден был спускаться по довольно крутому для меня спуску, где in vicinity не наблюдалось ни одной стены, куда можно было прижаться, чтобы перевести дух, подверженный неизвестному ранее для меня страху.
     На этой сопке я нашёл для себя "развлечение", когда wachtил за разложением дохлой собаки, которая постепенно на моих глазах превращалась в ничто и потом даже место, на котором она лежала ничем не отличалось от обшей поверхности.
     На сопке было даже предоставлено время на сон в небольшой кандейке для охраняющих работников.
     Когда я находился на воротах, я перед собой держал свежие кроссворды, которые стал постепенно "щёлкать как орешки".
     В этих журнальчиках кроссвордов была реклама, в том числе рекламные объявления по знакомству и я выбрал несколько телефонов с номером МТС, чтобы много не тратить своих средств на общение.
     По одному из телефонов я, в конце концов, дозвонился и услышал бодрый благожелательный голос.
    Эти дозвоны стали повторятся довольно регулярно с обоих сторон и появилось даже желание познакомится.
    Ольга Павловна выслала своё фото, которое мне понравилось.
    Я предоставил ей свои координаты и вдруг меня сняли с объекта Холодильник в другое место и связь была потеряна.
    Я уже стал думать о ней как об очередной потере, которых у меня было не мало, но  неожиданно Ольга Павловна сообщила мне мне о своём прибытии во Владивосток.
    Я после смены поехал её встречать на автовокзал, куда приехал её автобус, весь облепленный насекомыми, закончившими свою жизнь всмятку на лобовом стекле прибывшего автобуса.
    Из автобуса вышла невысокая и полная женщина, которой я вручил дежурный букет, кажется хризантем.
    Я предложил ей сходить в буфет и в туалет и мы поехали на моё теперешнее место жизни в Шкотово.
    Вся поездка заняла несколько часов и все эти часы были заполнены её голосом и мы уже довольно поздно подъехали к моей квартире.
    По пути на автостанции купили мою шестёрку, но её оказалось для нас мало и я пошёл к соседке напротив за бутылкой самогона.
    Её тоже было недостаточно и я сходил за другой к Иосифовне и уже тогда мы легли в постель.
    Так началась моя очередная семейная жизнь.

    Ольга Павловна оказалась довольно активным человеком и крайне любознательным.
    Она поддерживала меня во всех моих дальнейших авантюрах и даже устроилась работать в мою же охранную компанию.
    Несколько смен мы отработали с ней даже вместе, но на разных объектах.
    На одном из объектов, где она была был завод ЖБИ Буленка, который был довольно обширным и ходить по нему надо было довольно долго, чтобы передвигать стрелки картонных часов.
    Никого кроме бродячих собак там не было. Территория находилась на ровном пространстве и кандейки для отдыха не было, поэтому можно было только подремать на открытом воздухе, где слово сон было очень условно из-за холода и сырости на улице. Конечно, я оценил её порыв быть всё время вместе.
    После тяжёлых ночных смен мы возвращались вместе домой в нашу "землю обетованную", поскольку Ольга Павловна очень гордилась тем, что её отец был евреем, а евреи - это люди необыкновенные и они не всех допускают до своего тела.
    Я был допущен по неизвестной для меня причине.
    Тем временем, поскольку учредители ЮП-НОВК вложили в меня деньги, то они были вправе получать "выхлоп" от своих вложений.
    Я попытался уволиться со своей конторы, но столкнулся с сопротивлением своего начальства, хотя вместо меня инвалида с палочкой можно было легко нанять более молодых и крепких парней. Я обратился с "жалобой" к своему однокашнику Макаренко, который уже работал в городской администрации, занимая какой-то более менее значимый пост. Последний, как "чип и дэйл" поспешил мне на помощь и я практически с почётом завершил здесь свою охранную деятельность, получив немалые "отходные", на которые мы даже приобрели самодельный живительный напиток от Иосифовны вместе с ней.

                "Святость".

    На нашем горизонте появился ещё один мой однокашник Витя Коротков, который "продлевал" свою жизнь изучая Библию в протестантской церкви, финансируемой из Южной Кореи.
    Встречи членов этой церкви проходили обычно в довольно просторных помещениях или ресторанов или больших аудиториях, куда приходили совершенно разные люди, но большей частью моложе нас.
    Красивые девушки распевали на этих встречах религиозные песни, никак не псалмы, а вполне приличные песни прославляющие Бога, в которых они выражали чувство любви, и, возможно, даже и к Богу.
    Песни были под сопровождение электронных музыкальных инструментов и даже просто под гитару.
    В общем - это было вполне красиво и с хорошим музыкальным вкусом.
    Была на этих встречах ещё и проповедь от почти молодого красивого человека с чёрной бородкой, которая готовилась им заранее, правда, он дружил со своим языком, будучи "близнецом" и мог легко создать любой экспромт.
    Многое из того, что он говорил я уже не помню, но помню, что он призывал каждого не скупится на слова любви, которых так не достаёт в нашей Вселенной.
    В своё время группа Beatles по легенде соединив в одном месте эгрегор любви даже остановила один из вооружённых конфликтов где-то в Азии.
    Обычно мы выражаем любовь перед свадьбой и перед смертью, а всё остальное считается лишним.
    Я думаю, что это справедливый упрёк ко мне, хотя, судя по паре Добронравова-Пахмутовой, они считали это сугубо интимным приобретением, которое не каждому на этой Земле достаётся.
   
    Я пришёл в эту церковь со своей корыстной целью наполнения кассы ЮП-НОВК и выступил там перед аудиторией "страждущих", которые после каждого прихода опускали в ящик энную сумму, из которой также получали свою мзду и организаторы встреч.
    В наш ЮП-НОВК внесли свои взносы только сам Витя и его жена, некогда жительница Севастополя, который в то время был территорией Украины.
    В какой-то момент времени эта пара решила повязать себя узами брака. Витя был моего возраста, а Татьяна была на год или два его старше.
    Свадьба проходила в протестантской церкви на Ивановской, где было довольно много гостей и жених был строен и хорош, а невеста в белом платье была под стать ему чудно хороша.

    Я был согласен со всем, что доносилось до меня в этой церкви, однако хотелось докопаться до сути и я выбрал для себя время и пошёл в один из выходных дней, согласно расписанию работы местной шкотовской церкви на исповедь и был там встречен молодым попом упрёками о необходимости подготовится к исповеди, узнав о ней от местных прихожан. Поскольку меня  это не сильно устроило, то он предложил мне накупить литературы, в том числе и "Закон Божий" изложенный в красивом и дорогом одеянии.
    Я стал усердно готовится дома и увидел во всём этом сплошную ложь или мягче выражаясь сказки уровня легенд Древней Греции, которые я даже не стал дочитывать.
    Тем не менее, я понял, что суть веры - просто верить, хотя супруги Тихоплавы, будучи учёными основали суть в своей  серии книжек о сути физики веры, которая является реальной единицей Вселенной, наблюдающей за всем обществом и правильностью его существования.

                Существование.

    Мы стали просто жить "сельской" неторопливой жизнью в своей небольшой квартире из двух комнат.
    Такая неторопливость была неприемлема ни мне ни Ольге Павловне с её более кипучим характером, стремящимся к чему-то иному, чем к спокойствию, благо здоровье ей позволяло кипеть в этой жизни в отличие от меня.
    Поскольку мы оба были приверженцы учения Геннадия Петровича Малахова, бывшего тогда звездой телевидения вслед за Кашпировским и телевизионными пассами Чумака. В конце концов, Малышева вытеснила их всех с телевизионных каналов и стала просвещать народ через основы медицинской науки.
    Но пока ещё не настало это время "просветления" и мы оба считали, что питие урины благотворно влияет на организм и даже выводит почечные камни, которые уже потом в Биробиджане мне удаляли операционным путём раза три или больше.
    После того, как мы оба перешли на раздельное питание, что действительно несколько улучшило моё здоровье, мы решили устроить лечебное голодание для очищения нашего уже подгнившего организма в надежде на новую здоровую жизнь.
    Мы ушли с ней в голодание накануне Нового года и питались только одной водой.
    Первые дни достались нам с некоторым напряжением, а когда мы дошли до седьмого дня в Рождественский Пост, то возврат к нормальному питанию стал для нас уже почти не обязательным, но мы, всё-таки перешли к этому питанию медленно и постепенно, но начали с "шестёрки",  как отметки определённого этапа жизни.
    Не знаю, насколько для нас это стало полезно, но чувствовали мы себя почти прекрасно.
    Кроме голодания Ольга Павловна предложила мне начать обливаться холодной водой.
    Мы стали тренироваться таким обливанием из тазика в нашей ванной.
    Когда это обливание стало более менее комфортно, то, как-то рано утром в темноте мы вышли на улицу с двумя вёдрами воды.
    Оля довольно быстро облилась, а я опоздал с этим обливанием и вернулся домой обливаться из тазика в ванной. ОП забрала моё второе ведро на себя.
    Через какое-то время я всё-таки облился на улице и перед эти обливанием мы стали  гулять босиком по дороге ведущей рядом с рекой и нашим домом, чем привлекли к себе внимание проезжавших автомобилистов, как не совсем нормальные люди.
    Утренние обливания я перенёс с собой с переездом в Биробиджан, где я в Валдгейме почти ежедневно по утрам обливал себя водой по утрам круглогодично. Думаю, поэтому я ещё не восстановившись, но уже никогда не болел и пока не болею.
    Днём мы выходили на берег реки и собирали дикорастущую облепиху, которой было очень много.
    Кусты с облепихой были почти на протяжении всей реки.
    ОП гуляя у этой реки фантазировала как можно использовать бесхозные помещения вдоль реки, чтобы получать дополнительный доход в нашей жизни.
    Правда, все её фантазии закончились ничем по разным причинам.

    В процессе всех этих манипуляций мы занимались привлечением членов в ЮП-НОВК, что шло с большой натугой.
    Неожиданно мы решили заняться тогда новым бизнесом - созданием управляющей компании в Шкотово. Тогда это было в струе новой жизни, потому что считалось, государство не справляется со своим муниципальным имуществом.
    Я сходил на встречу к главе Шкотовского района и после моего самопредствления получил от неё горячую поддержку.
    Шла компания разгосударствления всего и вся, поскольку считалось, что нажива частника способна сотворить чудеса в нашей жизни в пользу всего общества.
    На эти цели государством на начальном этапе даже выделялись первоначальные денежные ресурсы в надежде, что за счёт последующих налогов государство всё вернёт обратно и даже ещё больше разбогатеет.
    Вот так романтизировали капитализм целью которого оказалось просто обогащением (нажива).
    Это считалось издержками на пути к новому капиталистическому обществу.
    Отчасти это было в моём случае правда, поскольку после закрытия общества ЮП-НОВК я потом был вынужден за свой счёт закрыть целый ряд налоговых поборов, вплоть до поборов за восстановление окружающей среды и, в конечном итоге, я заплатил со своего худого кармана около двадцати тысяч деревянных рублей и последнюю часть я оплачивал уже в Биробиджане, куда приехал после Шкотово.
    Для того чтобы создать управляющую компанию в администрации Шкотово было проведено общее собрание, где я неплохо выступал, но я был "варягом", который появился там совсем недавно и не имел никакой положительной истории и даже никаких знакомых в Шкотово. Мои "революционные" речи были к глубокому сожалению главы администрации посёлка Шкотово были отвергнуты, тем более там уже знали о моей дочери, которая успела стать в короткий срок некой знаменитостью в отрицательном смысле.
    Я получил очередное фиаско, которое стало уже на постоянной основе сопровождать мою жизнь.

                Похоронная жизнь.

    Нужно было как-то жить в этой жизни и мне пришла в голову мысль основать похоронное агентство, для оказания помощи бедолагам, которые попали в такую неприятную ситуацию, как смерть близких.
    Я вспомнил, что когда-то в молодости я помог с похоронами близкого знакомого моей мамы, когда она была с ним в отношениях. Если я помню, он был кажется или майор или капитан. Я был привлечён к перетаскиванию тела его товарища из морга в какую-то машину.
    Кроме того у меня был некий опыт по захоронению моей тёщи. Оля же, будучи санитаркой в больнице довольно часто помогала в работе с "жмуриками", то есть теми, кто своими глазами не смотрят.
    Я написал и распечатал объявление о наборе в похоронную команду сотрудников и довольно быстро у меня стало работать несколько вполне приличных человек, которые стали работать за долю от похорон.
    В процессе я продолжал набирать членов ЮП-НОВК, которых собрал всё-таки довольно мало и всего членов стало не больше двадцати, хотя списки их у меня где-то до сих пор есть.
    После того, как была сформирована похоронная команда я повесил объявление о услугах этой команды и ко мне обратился наш участковый, чтобы я организовал похороны старой бабушки в посёлке Смоляниново.
    Мы приехали в посёлок к дому бабушки, где нас ждали соседи с горячим желанием освободить свой подъезд от этой бабушки, которая умерла больше недели назад и распространяла сладковатый запах мертвечины, от которого по идее хочется рвать. Но этот запах не трогал ни меня, ни Олю, а тем более членов моей команды и мы с пятого этажа потащили довольно грузную бабушку вниз по ступенькам с пятого этажа. В процессе переноса с неё стекала трупная жидкость, но она была упакована в какой-то ковёр, который предоставили нам её родственники и потери жидкости были минимальны. Получив от родственников аванс на похороны мы отправились в морг в закрытый город Большой Камень, куда без пропуска или прописки въезд был запрещён.
    На въезде в город нас остановила милиция с вопросом "что у вас в открытом кузове?"
    Я ответил "труп в морг" и они сказали махнув рукой:
    - Проезжайте быстрее.
    Нас развеселил этот ответ и уже у морга мы помянули почившую старушку бутылкой водки, которую нам дали родственники.

    Впоследствии от участкового к нам поступали все последующие "заказы", которых было не менее десяти и у нас появился почти стабильный источник дохода, которого хватало не только для нашего питания.
    Похоронная команда была стабильна и готова была на выезд, как днём, так и ночью и участковый ценил наш труд и не интересовался нашими доходами.
    В основном мы хоронили на кладбище посёлка Смоляниново и только однажды на шкотовском кладбище, где я познакомился коллегой по бизнесу, который занимался этим почти один и поэтому брал всю выручку себе. Он относился к этому бизнесу, как к спорту и даже улучшал свои "рекорды" копки могилы, которые он копал всегда сам. Он был местный житель, который в Шкотово имел довольно большой коттедж и семью. У нас с ним установились дружеские отношения, возможно, потому, что он не "покушался" на кладбище в Смоляниново, находящееся на сопке и на нём было всегда неудобно хоронить, особенно зимой, пробираясь через снег и лёд, а кроме того в осенне-зимний период необходимо было ешё и растапливать землю автомобильными покрышками, поскольку даже лом не входил в землю, если она не прогрета.

    Жизнь вошла в спокойную колею, но каждый раз, когда мы приезжали хоронить и покойника выносили во двор у меня на глазах возникали слёзы, которые я силой сдерживал, чтобы не зарыдать.

                Совместная неугомонность.

    Поскольку жизнь в Шкотово не предвещала никаких прорывов после моего "отлупа" в качестве возможного управляющего жилищной компанией, то у нас с ОП свербела мысль о возможной смене нашего жительства.
    В качестве этой альтернативы мы рассматривали переезд в иное место Приморского края и я даже выезжал в места её бывшего места жительства, посёлок Рудный и даже своими глазами увидел в Кавалерово отделение Примсоцбанка, которое там открыл Яровой.
    Были мы и в её квартире на Рудном, который покидали почти все люди и, поэтому квартиры там были уже достаточно дёшевы, несмотря на их вполне приличное состояние и коммунальное содержание местных властей.
    ОП привезла даже меня на свою вполне приличную дачу, где мы даже сходили в в её баню.
    По большому счёту доживание в возрасте дожития было вполне приемлемо, для двух пенсионеров, но чего-то не хватало...
    В качестве альтернативы я в голове думал о городе Биробиджане, где жила моя мама и город мне понравился, а дорогой журнал "ГЕО", который я выписывал писал о нём, как о месте, куда переезжают люди после выхода на пенсию.
   
    Первым нашим делом стало организация похоронного агентства, куда я набрал несколько человек, готовых заняться этим нелёгким делом. Поскольку я одновременно занимался развитием потребительского кооператива ЮП-НОВК, то подо мной в качестве вклада в кооператив был был пикап Nissan-Datsun.
    Поскольку мы довольно часто нам участковый давал координаты наших жмуриков из посёлка Смоляниново, то мы обратили на него внимание и решили там открыть свой маленький бизнес в качестве торговой лавки, где в центральной части этого посёлка был вагончик, приспособленный нами под торговую площадку и даже наняли туда продавца, жившую здесь практически всю сознательную жизнь.
    Бизнес стал почти самоокупаем, хотя большую часть дохода я получал от своих доходов в качестве таксиста, когда возил клиентов по краю вплоть до Большого Камня.
    Большой Камень я тогда вполне сносно изучил, хотя в нём нужно просто жить, чтобы его знать, как и города Краснокаменск или Степногорск, где улицы были просто проезжей частью и к адресной системе они не имели почти никакого отношения, как, впрочем, и в Биробиджане. Это всё города со странной логикой обозначения номеров домов.
    Тем не менее будучи таксистом я довольно много поездил в этих краях вплоть до города Партизанск, который находится в Золотой Долине с уникальным климатом, сравнимым с климатом бухты Патрокл. В Золотой Долине растёт даже виноград. В основном Партизанск славится своей уникальной и чистой водой из которой производится такое же уникальное по вкусу мягкое пиво не хуже чешского.
     Тем временем, ОП решила сменить своё место работы в пользу продавца в в посёлке Шкотово и я через какое время закрыл наш киоск в Смоляниново.
     Первоначально ОП стала торговать напитками и снедью на автовокзале, а затем перешла работать у той же хозяйки на продажу цветов, в чём она преуспела настолько, что мы даже задумались открыть свой цветочный бизнес в Приморье и мы стали нарабатывать свои цветочные связи для этого бизнеса, найдя поставщиков цветов для этого бизнеса по оптовым ценам в нескольких местах вплоть до Артёма.
      В то же самое время мы довольно регулярно посещали церковь, в которую нас привёл Витя Коротков и они вместе с Татьяной подспудно подталкивали нас к узакониванию наших отношений, чтобы не жить в блуде.
      Хотя нам обоим это было не нужно, но в какой-то момент времени я сдался и мы подали заявление о заключении брака в Смоляниновский поселковый совет.
      
      В один из летних дней, когда ОП работала в цветочном киоске к ней знакомится подошла моя первая жена Галина Петровна, которая, несмотря на свой возраст была почти в идеальном состоянии. Она просто посмотрела на мою будущую жену и поехала дальше в сторону Находки. В это время я находился тоже в киоске.

      Подошёл срок нашего законного обдумывания и мы поехали на заключение брака в Смоляниново.
      Всё было по-людски и даже были какие-то свидетели, правда, кто я уже не помню и два великовозрастных молодожёна подписали акт о регистрации брака.
      Затем мы поехали это событие отмечать в каком-то лесном вполне приличном кафе, но уже без свидетелей, где кроме нас не было никого.
      В то время подо мной была уже "Toyta-Vista", которую передал мне во временное пользование её сын Дима возраста моей старшей дочери и мы украсили заднее стекло этой машины красивой бумажной "Just married".
      Впрочем, это было единственный знак внимания со стороны её детей, которые меня не очень любили, но терпели достаточно долго вплоть до их отъезда в Москву, где они начали свою новую жизнь. Дочь Даша стала работать в качестве операционной сестры частной клинике и сын Дима, как родоначальник её отъезда в качестве рентгенолога, которому уже сегодня положена пенсия от государства.
      В настоящее время все они переехали на постоянное место жительства вместе с её внуками-двойняшками в Москву, где уже в ближайшее время закончат московскую школу и выберут свой дальнейший путь в этой жизни. ОП же выделена отдельная комната, где она живёт на полном иждивении своих детей.

     Сегодня ОП вошла в новую московскую благополучную жизнь, в которой я когда-то несколько лет проживал, правда много трудился, но и достаточно хорошо зарабатывал.
     Теперь в эти условия приехала жить ОП-500, кроме того пользуясь своей пронырливостью, она стала первой подружкой старушки за восемьдесят, которая взяла над ней шефство и осыпала её подарками, поскольку она стала чуть ли не основной подружкой в этой Москве, которая изменялась почти кардинально против годов моего проживания и принимала под свой кров весь мир, в том числе пенсионеров, которые там стали чуть ли не отдельной кастой верхнего уровня для которой на бесплатной основе создаются масса кружков по интересам для продления их жизни на пенсии.

     После того, как мы окончательно поняли, что бизнес-дела в Шкотово у нас не настраиваются так как мы хотим, мы задумались о смене нашего места жительства.
     Подали объявление о продаже квартиры и довольно скоро к нам пришли будущие покупатели - ветеран войны, который был согласен купить наше квартиру по сертификату. По этому сертификату он мог уплатить за нашу квартиру чуть ли не тройную цену от цены нашей покупки.
     Со мной стала говорить его дочь, которая стала со мной договариваться, чтобы после снятия наличных средств в Сбербанке, я почти половину этих средств должен был отдать ей, с чем я был вполне согласен, поскольку рыночная цена этой квартиры была именно такая, но не была согласна ОП-500.
     В день снятия полученных средств ОП-500 стала меня спаивать и споила меня до такого состояния, что всё остальное было у меня уже в мутном облаке моего воображения от окружающего мира.
     Соседи стали собирать наши вещи из квартиры в контейнер. ОП-500 забрала даже дверь из квартиры. Соседи ей порекомендовали снять даже электротитан из ванной, но я этому воспротивился. Покупательница беспрерывно звонила, находясь в помещении сбербанка, но ОП сообщала ей что я не в состоянии подъехать. Так мы добрались до железнодорожного контейнерного терминала на такси, где погрузили свои вещи в контейнер и уже через какое-то время сидели в поезде, направляясь в Биробиджан, где очень долгое время жила моя мама.
     Мама встретила нас в своей квартире, где она и познакомилась с моей очередной женой от которой у неё было первое разочарование.
     Обе они были приблизительно одинаковой комплекции и даже размеры их одежды и обуви почти совпадали. Через какое-то время у мамы после разочарования появилось чувство очарования моей женой и последние часы её жизни ОП провела с ней в больнице, где услышала её последние слова, я был, как всегда в своей жизни, на работе, на смене в детском доме.
     Поскольку вырученных от продажи квартиры средств было недостаточно для покупки квартиры в Биробиджане, то мы в первую очередь купили на рынке белую машину с передним приводом и стали кататься по Еврейской области в поисках дома, на который у нас хватило бы средств.
     Одновременно мы съездили в село Надежденское, которое было довольно далеко от Биробиджана в местным меркам, где я познакомился с её родственниками, живущими в довольно просторном доме.
    
     Проверка шрифта...