Аудиокнига - тут
https://youtu.be/JH6du5GoAJE?si=Sri5URwIU3-asIhc
***
«Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь весь в друзьях и мечтах,
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.»
(В.Высоцкий)
Я удрал. Удрал от всех. От жены, с которой практически расстался, но это «практически» длилось так долго, что становилось уже невыносимым. От друзей, чьё деликатное любопытство и советы приобретали почти вселенский и необратимый характер. Удрал от коллег, докучавших расспросами и звонивших даже ночью, оправдывая звонки срочной производственной необходимостью. От соседей, постоянно интересующихся: «Ну и как вы там?». От квартиры, чьи стены и потолок норовили раздавить меня бетонной непробиваемостью и холодностью. От нашей девятиэтажки с её серостью и безликостью. От улицы, от района, от города... От всего, с чем был так тесно связан долгие годы и что теперь не мог выносить. Я удрал. Выбрал момент, когда дома никого не было, собрал нехитрые пожитки в старенький «абалаков» и отправился в Быково.
Сколько раз я улетал из этого аэропорта, где, порой, часами сиживал в ожидании лётной погоды. Иногда я приезжал сюда, когда просто хотел побыть в одиночестве: подумать, собраться с мыслями. Здесь среди суетящихся и спешащих пассажиров я ощущал себя надёжно ограждённым от посторонних глаз, слов, поступков. Тут до меня никому не было дела, и это успокаивало и создавало ощущение защищённости. Тут я был своим, одним из многих, таким, как все. Мог делать, что хотел, и вести себя, как считал нужным.
На конечной станции метро я выходил, пересаживался в электричку и через полчаса погружался в гомон толпы, шум самолётных двигателей, объявления дикторов. Ей Богу, суетливая вокзальная обстановка действовала на меня умиротворяюще. Я проходил мимо касс, заглядывал к стойкам регистрации, а потом поднимался на второй этаж, находил свободный диван, кидал рядом пожитки и подходил к окну, около которого закуривал и предавался наблюдениям за взлетающими и садящимися самолётами. Я как бы играл роль отлетающего. Похлопывал себя по карманам, что-то доставал оттуда, вроде искал билет, обратно засовывал, оглядывался по сторонам, делая вид, что жду кого-то и прислушиваюсь к голосам дикторов. Кому нужна была эта игра? Мне. Только мне. Так я заставлял себя поверить, что — тоже пассажир и, когда объявят мой рейс, подхвачу свой багаж и айда... Но никакого «айда» не было. Я никуда не торопился, а, выкурив папиросу, отходил от окна, опускался на диван и или погружался в ничего неделанье, или доставал книгу и принимался за чтение. Тревоги и заботы не пропадали, но отдалялись на такое почтительное расстояние, что я про них почти забывал.
Иногда кто-то из пассажиров, спросив — не занято ли, присаживался рядом, и постепенно, слово за слово, сам собой возникал разговор. Сперва о погоде (будь она неладна, если рейсы откладывались, и наоборот, если светило солнце, о том, как с ней повезло). Потом (поинтересовавшись, кто и куда летит) о тех местах, куда следовал сосед (или соседка), и куда (быстро придумывался адрес моего назначения) должен лететь я. За разговором время пробегало незаметно, собеседник уходил, а я опять погружался в чтение, пока рядом не присаживался новый. Так проходил день и наступала ночь. Я устраивался на диване, подложив что-нибудь под голову, и под стихающий гул самолётов засыпал. По утру, когда пассажиров становилось больше и жизнь аэропорта возобновлялась, я поднимался с дивана, подходил к окну, выкуривал папиросу и шёл в буфет. Там съедал какой-нибудь бутерброд, запивая кофе с молоком, и неспешно отправлялся к железнодорожной станции, где садился в электричку, затем пересаживался на метро и возвращался домой. Таким образом аэропорт спасал меня ни раз. Он стал пристанищем, верным другом, не лукавящим и не предающим, готовым всегда прийти на помощь. И приходил. Вот и сейчас, ещё не зная, что предприму дальше, но твёрдо сознавая, что из дома должен немедленно убраться, я отправился к нему.
Как обычно доехал до конечной станции метро и перешёл на железнодорожную платформу. У расписания собралась небольшая группа людей, что-то живо обсуждающих. Я прислушался и понял, что на ближайшие пару часов электрички отменяются. Торопиться было некуда. Можно было спокойно покурить и побродить среди разбросанных по площади многочисленных киосков и магазинчиков. Так я и сделал - выкурил папиросу и, пройдя по подземному переходу, вышел на площадь. Стояли последние февральские дни, и, хотя в воздухе уже пахло весной, всё ещё было морозно. Я переходил от киоска к киоску, изредка заходя внутрь и разглядывая товары. Около одного из них стояла женщина и торговала фиолетовыми крокусами.
- Мужчина, - женщина обратилась ко мне. - Купите цветочки.
Я посмотрел на продавщицу и вспомнил забавный случай, происшедший со мной почти ровно год назад. Тогда я ехал в экспедицию, в которой работал и которая находилась по этой же железнодорожной ветке, но дальше, чем аэропорт - в нескольких десятках километрах от него. Так же не ходили электрички, и я так же, вынужденный скоротать время, отправился бродить по привокзальной площади. Приближался праздник восьмого марта, светило солнце, и на площади царило предпраздничное настроение. Громко играла музыка, воздух оглашался зазывными возгласами продавцов, люди суетливо метались между магазинчиками, обзаводясь подарками. Поддавшись настроению, я включился в общее движение. Переходил от лавки к лавке и размышлял, что бы мог купить и, самое главное, - кому. Около торговцев цветами царил ажиотаж. Мимоза и тюльпаны шли нарасхват. Я смотрел, как цветы активно перекочёвывают из больших картонных коробок в руки покупателей, и мне тоже захотелось почувствовать хруст целлофана и представить себя дарителем. Давно я никому не покупал цветов и уже успел подзабыть это радостное предощущение. Чуть в стороне стояла женщина с корзиной нежных белых крокусов. Маленькие букетики казались потерянными и совершенно беззащитными перед напористыми волнами, исходящими от груд тюльпанов и мимозы. Поддавшись непонятному чувству, я приблизился к продавщице.
- Почём букетик?
- Па палтыныку.
- А если все?
Продавщица с интересом посмотрела на меня.
- Вах, - сказала она. - Настоящий джыгыт. Жэщин лубышь. Мааладэц, слушай.
Взгляд торговки пытливо изучал меня, переходя от спортивной вязанной шапочки на голове к тяжёлым на толстой прорезининной подошве унтам.
- Выжу, выжу... И жэщины тэба лубат. Бэры, дарагой, дошево отдам.
Не знаю, что мной владело. То ли какая-то молодецкая неизжитая удаль, то ли остатки юношеского романтизма.
- Беру. Все. Хау мач?
- Что? - не поняла продавщица. - Зачем нэпонатно говорышь? Смеёшься, да?
- Нет, - я сделал серьёзное лицо. - Какой тут смех? Не до смеха. Денег бы хватило.
- Дэнэг нэт? Вах. Тогда чего спрашиваешь? - женщина нахмурилась. - Шутышь?
- Да не шучу. Вот же и спрашиваю — сколько стоит. Хау мач, т. е. За всё.
- Хау, хау... - женщина принялась пересчитывать букетики. - Что за луды пошлы. Все матэратся. Бэз мата ныкуда. А с выду — такой прылычный мужчина... - она кончила считать, подняла голову и пошевелила губами, что-то соображая про себя. - Шэстдэсат тры рубла. Но тэбэ, так и быть, уступлу за шэстдэсат.
Я не удержался и рассмеялся.
- Тридцать, и беру все. А то замёрзнут цветочки, покупателя дожидаючись.
Многолетняя работа в Средней Азии научила меня нещадно торговаться на базарах. Если ты не торговался, у тамошних продавцов интерес к тебе мгновенно пропадал. А если торговался да со вкусом и знанием дела и ещё по-доброму, украшая торг всевозможными присказками и шутками, то товар могли отдать почти даром. Подобную тактику я хорошо усвоил и применял везде, где мог.
- Что? Опять шутышь? Нэт такой цены. Хорошо, - женщина снова пошевелила губами и сказала. - Патдэсат восэм.
- Что за цена — пятьдесят восемь? Ни то, ни сё. Так и быть — тридцать пять.
- Издэваешься, да? Вах. Патдэсат пат, но толко дла тэба.
- Сорок, - имея богатый опыт, я решил держаться до конца.
- Патдэсат тры, - кажется, продавщица меня зауважала.
- Сорок пять, и по рукам.
- Ну так и быт. Бэры за патдэсат. Отдаю сэбэ в убыток.
- Идёт, - я достал из кармана куртки бумажник и отсчитал пятьдесят рублей. - Держите.
Продавщица внимательно пересчитала деньги, засунула их куда-то под пальто и спросила:
- Как панэсошь?
- А вот так, - я снял с плеча большой фотографический кофр, который таскал с собой повсюду и не по причине, что был заядлым фотографом (фотоаппарата в нём, как правило, не было), а потому что в него удачно входили, располагаясь в вертикальном положении, «четвертинки» водки. - Сюда. Думаю, поместятся.
Я открыл крышку и подставил обитое чёрным бархатом пустое пространство.
- Вах. Канэчно, помэстаца. Ай, джыгыт...
Продавщица принялась переносить букетики из корзины в кофр и бережно укладывать.
- Всэ, - сказала она, когда последний букетик занял своё новое место. - Каму дарыт будэш? Лубымой?
- Любимой, - ответил я, закрывая крышку кофра, и подумал, что как раз любимой-то у меня уже давно и нет. - Ну, что... тогда с наступающим вас восьмым марта.
- И тэба, дарагой... и тэба...
Я возвращался на платформу, ещё не очень понимая, зачем купил цветы, но чувства предвкушаемой радости наполняли меня и на душе было хорошо и легко.
Войдя в здание экспедиционной конторы, я поприветствовал вахтёра и, услышав традиционное: «Олегычу - нижайшее», пожал ему руку и направился в конец длинного коридора, где располагалась комната нашей партии.
- А, Николаич, привет, привет, - из-за стола поднялся высокий тёмноволосый бородач. - Тебя тут телеграммка дожидается.
- Салют, Филиппыч, - я подошёл к бородачу и пожал протянутую мне широкую пятерню. - Что за телеграммка?
- Из Нарьяна. Ждут там тебя со страшной силой - не дождутся.
- «Нарьян-Мар, мой, Нарьян-Мар... Городок не велик и не мал...» - затянул я, устраивая на заполненном бумагами, чертежами и схемами моём рабочем столе кофр и стягивая куртку. - Где депеша?
- Да, вон... около чайника.
На тумбочке, стоящей в углу комнаты и служащей чем-то вроде кухни, среди тарелок с остатками еды и чашек рядом с электрическим чайником белел сложенный вчетверо листок. Я поднял его и развернул. Из казённого текста, вроде и не человек писал вовсе, а какой-то автомат, следовало, что я должен был находиться на буровой ещё два дня назад.
- Это как? Не понял.
- А чего тут понимать? Лети. Пока доберёшься, как раз будет. К сроку поспеешь.
- Но тут же указана позавчерашняя дата...
- Ну ты, прям, будто только на свет появился. Будто первый день в геологии. Задницу люди прикрывают. Неужто не ясно?
- Ясно-то оно ясно. Но праздник же.
- Так сразу после праздника и лети. Кстати, у нас тут сегодня сабантуй экспедиционный организуется, так что тебе - начальственный приказ — быть. Явка — строго обязательна. Проигнорируешь, знаю я тебя, женщин наших обидишь. А женщин обижать, как известно, не рекомендуется.
- Обижать? Смотри, - я взял Филиппыча за руку, подвёл к кофру и откинул крышку. - Ну и как?
Я с удовольствием и нескрываемым злорадством, дескать — знай наших, смотрел на сначала сжавшееся, а потом вытянувшееся от удивления и недоумения лицо начальника.
- Ну и как? - повторил я вопрос. - Не слабо?
- Ты что же, надеюсь, от всей партии дарить будешь? - лицо Филиппыча приобрело первоначальный начальственный облик.
- А ты слышал про такое жилище эскимосов? Фиг вам называется.
Филиппыч с укоризной посмотрел на меня и, почёсывая затылок, как бы соглашаясь с ответом, пробурчал:
- Всё правильно. Сам придумал, сам купил, значит, сам и подаришь. Жаль, мне такая идея в голову не пришла. А то бы...
Что имел ввиду Филиппыч, произнося: «А то бы...» я не стал уточнять, а застегнул кофр, перекинул через плечо и бросив «чао», покинул кабинет, оставив начальника наедине со своими мыслями.
В течение доброго часа я обходил комнаты трёхэтажного здания, под изумлённые возгласы и горящие глаза экспедиционных дам и барышень доставал из кофра нежный букетик и вручал его очередной онемевшей от изумления «жертве». Это был день моего триумфа и нескрываемых женских восторгов...
Через месяц я вернулся из поездки и приехал в экспедицию. Ещё на дороге, метров за сто от входа я услышал, как из громкоговорителя, голосом секретарши Людочки, оглашающим экспедиционную территорию своим бархатистым завлекающим тембром, разносится: «Товарищ..., срочно зайдите в бухгалтерию... Товарищ ..., срочно зайдите в бухгалтерию...» Что за чёрт, подумал я. Они, что, из окна меня что ли увидели? Ну никуда не скроешься. Прямо по Высоцкому: «От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет...» Да уж, не скроешь. С этими мыслями я вошёл в здание, ответил на непременное вахтёрское: «Олегычу — нижайшее» и направился в бухгалтерию.
- Привет, счетоводам, - я поклонился и послал всей бухгалтерской женской братии воздушный поцелуй. - Вы чего это, меня ещё с дороги приметили? А? Иду себе, никого не трогаю, по сторонам глазею на почки набухающие, птичек слушаю, а тут, здрасьте, пожалуйста: «Срочно зайдите в бухгалтерию.» Али у вас форпост на дороге какой имеется? Али агентура повсюду в засадах прячется?
Под напором моего монолога все присутствующие немного напряглись и переглянулись.
- А это разве не ты? - старший бухгалтер Зиночка встала со своего вертящегося стульчика и подошла к одному из незанятых столов, на котором в шикарной вазе красовался великолепный букет нежнейших нарциссов. - Приходим утром, а тут — нарциссы. Ну мы сразу и решили — твоя работа. Разве нет?
Ошарашенный, я не находил слов. Да, Олег, заработал ты себе реноме, заработал. Теперь ведь придётся и оправдывать...
Я стоял около продавщицы крокусов, смотрел на чудные нежные фиолетовые цветы и думал о том, что всего год прошёл с того случая, а, казалось, он был так давно — в какой-то совсем другой, очень далёкой жизни. Постояв некоторое время, я двинулся дальше, обогнул площадь, совершил экскурсию по расположенному рядом рынку, неторопливо пройдясь между прилавками с овощами и фруктами, и заглянул в находящееся недалеко от рынка маленькое кафе. Устроившись уютно около окна и наблюдая за уличной жизнью, выпил пару чашечек «эспрессо», оказавшегося к моему удивлению весьма неплохим, и выкурил несколько папирос, после чего направился к платформе. Минут через пятнадцать подошла электричка, и скоро я уже шагал по широкой улице, ведущей к аэропорту. В давно построенном здании аэровокзала обошёл, что стало традицией, кассовый зал и стойки регистрации, всматриваясь в таблички, висящие над каждой стойкой и указывающие, на какой рейс ведётся регистрация, и поднялся на второй этаж. Диван, где я обычно устраивался, был свободен, и это показалось мне хорошим знаком. Я скинул рюкзак на пол и плюхнулся на синюю диванную кожу. Что делать дальше, я не знал, и потому просто сидел, сначала разглядывая пассажиров, а затем, повернувшись в сторону прозрачной стеклянной стены, принялся изучать аэродромное поле и вспоминать города, куда улетал отсюда, и людей, с которыми знакомился. Большей частью города были похожи один на другой, не отличались архитектурными изысками и угнетали своей однообразной пятиэтажной невзрачностью. Но люди, с кем доводилось встречаться, почти везде были интересными, жизнерадостными и дружелюбными. Впрочем, иногда меня встречали не шибко любезно, узнавая, что прибыл столичный житель. Сначала это неприятно удивляло, но потом я понял, что москвичей, как, вообще, абстрактное понятие — Москва, в стране не любят. Не любят не конкретного человека, а явление, миф, справедливо объясняя, что «у вас — всё, у нас — ничего, что, мол, все на Москву «пашут» и т.д. И в этом была своя правда. Хотя, зачастую, уже после того, как долго работали вместе и даже попадали в какие-то передряги, когда устраивались сабантуи в мою честь, поражало обилие тех продуктов на столе, которых не то, что в местных магазинах купить было невозможно, но даже и в московских, как говорится, «днём с огнём» не сыщешь. Кто-то, уже не помню кто, удачно сказал: « В магазинах — ничего, а дома — всё». Точно. Именно так и было. И ещё был странный и так мной и неразгаданный феномен, как при небольших, в общем, зарплатах, люди умудрялись иметь в квартирах приличную обстановку, дачи, машины... Это для меня было и осталось непостижимым - особенностями национального бытия.
Из воспоминаний и размышлений меня вернул низкий голос, задавший обычный вопрос:
- Не занято?
Я поднял глаза и увидел стоящего рядом мужчину лет пятидесяти в меховой куртке лётного комбинезона и показывающего на пустующее пространство дивана.
- Пожалуйста, присаживайтесь.
- Вот хорошо. А то одному сидеть неохота. Дай, думаю, в компанию напрошусь.
Мужчина опустил на пол чемодан, расстегнул куртку, снял кожаную ушанку и перчатки и сел на диван. Потом достал из кармана пачку сигарет и протянул мне.
- Закурим?
- Спасибо, я папиросы курю.
- Да? Чего так? Сигареты, вроде, благородней.
- Благородней? Не думал... А к папиросам привык, да и, потом, мотаешься с места на место: тут этого нет, там того, а папиросы всегда в наличии.
- Это где же мотаешься, если не секрет, конечно? - мужчина вытащил из пачки «Ту-134» сигарету, размял между пальцами, закурил, смачно выпустил изо рта плотную струю дыма и блаженно растянулся, вытянув ноги и широко раскинув вдоль диванной спинки руки.
- Куда партия пошлёт, - ответил я и тоже закурил.
- Какая партия? - мужчина недоверчиво посмотрел на меня. - Коммунистическая?
- Геофизическая. Геофизик я.
- Геофизик? О, у нас рядом с площадкой тоже геофизики стояли — сейсмики. Весёлые ребята и рукастые. Чего не попросишь, всё починят: хошь - телевизор, хошь — приёмник, хошь — маг. Всё. А пьют... Дай божЭ. А ты как? - мужчина сразу без подготовки перешёл на «ты». - Употребляешь?
- Почему нет, если к месту и повод подходящий. Впрочем, - я задумался, - можно и без повода.
Сказав так, я погрешил против истины. Повод всегда находился. Только последнее время он был не слишком радостным — самый дорогой для меня человек стал чужим. Вот и пытался я время от времени заливать полыхавший в душе пожар чувств, бороться, так сказать. Лил-лил, но бесполезно. Пожар не утихал. Хорошо ещё, что хватило ума прекратить борьбу. Верно сказал Жванецкий: «Это — не борьба, и это — не результаты...» Результата не было никакого. От выпитого только становилось хуже, и тоска поднималась и обрушивалась с такой силой, что...
- Может выпьем - за знакомство? У меня есть, - мужчина похлопал рукой по чемодану.
- Извините, не хочу.
- Да? Ну и ладно. Тогда просто познакомимся. Виктор.
- Олег, - я пожал протянутую руку. - Куда путь держите?
- В Бугульму. Слыхал про такой городок? И, знаешь что, давай сразу на «ты». Не люблю выкать.
- На «ты», так на «ты». А про Богульму и слыхал, и бывал. Как раз отсюда и улетал.
- Ну да? Вот здорово. Расскажи, что за город.
- Город, как город. Обычный, маленький, провинциальный. Никаких особых достопримечательностей. Правда, есть музей Гашека... ну, знаешь, который про бравого солдата написал.
- Швейка?
- Его.
- А этот как туда попал?
- Во время Гражданской. В 18-м был назначен сначала заместителем коменданта города, а потом комендантом. У него даже серия рассказов есть. Кажется, «Как я был комендантом Бугульмы» называется.
- Интересно. Я этого не знал.
- И я, пока в музее не побывал. Маленький такой, аккуратненький, чистенький... Туда, видать, редко, кто заходит... Мне как дорогому гостю были рады...
- Обязательно схожу. А ещё что есть?
- Ещё?.. Театр, который почти всегда закрыт, Дом техники — там концерты разные бывают, и всё, пожалуй.
- Не густо. Ну а промышленность, снабжение... люди?
- Люди, как всюду — разные. Есть приличные, а есть и сволочи — этого добра всегда и везде хватает. Промышленность? Нефть. Вся промышленность на ней. Ну и снабжение, соответствующее. С голоду не помрёшь. Хотя рядом, всего несколько десятков километров — Октябрьский, это уже Башкирия, и там снабжение получше будет. Я, когда в тех краях работал, частенько в Октябрьский наведывался.
- Так ты по нефтяной части?
- По ей.
- Стало быть, нефть ищешь, раз геофизик.
- Стало быть.
- И много раз там бывал?
- Прилично.
- И друзья, поди, есть.
- Есть немного.
- А останавливался где?
- В гостинице ведомственной. «Нефтяник» называется. Маленькая, но уютная.
- Ну? Cлушай, так я в этой же гостинице жить буду. Уже номер ждёт.
- А зачем летишь? По службе али как?
- Перевели меня. С Магадана. Отлетался. Лётчик я. Выслужил положенное, ну и попросился поближе к цивилизации. Вот в Бугульму и направили. В порту буду работать. Со временем квартиру обещали, а пока — номер в гостинице. Но, контора оплачивает. Так что — ништяк. А ты чего тут?
- Я? - я усмехнулся. - Живу.
- Живёшь? Это как?
- А вот так.
Виктор встал, подошёл к окну, сплюнул на окурок сигареты, кинул его в урну и вернулся обратно.
- Объясни, - он с любопытством уставился на меня. - На бича, вроде, не похож.
- Нет, бич из меня никудышный, - я рассмеялся. - Не подхожу на эту роль. Удрал просто. Из дома. От жены, родственников, друзей, ну и прочее.
- Как удрал? Совсем?
- От жены — совсем. От остальных — нет.
- Достала?
- Достала.
- А работа как же?
- Отгулы на пока взял. Две недели имею. Честно заработал.
- Ну ты даёшь, - Виктор пожал мою руку. - Уважаю. И что думаешь делать?
- Не знаю. Здесь поживу пару дней, а там... может, смотаюсь куда. Посмотрю, видно будет.
- Полетели со мной, - Виктор заёрзал по дивану. - Раз делать нечего. Город покажешь. Знакомых навестишь. И мне поначалу веселее будет. Как?
- Мысль, конечно, заманчивая, чем тут без толку сидеть, - я прикинул свою наличность и почесал затылок. - А полетели. Когда рейс?
- Через пару часиков.
- Тогда, вот что. Присмотри за моим рюкзаком, а я за билетом сгоняю.
Виктор смотрел на меня с нескрываемым восхищением.
- Неужто отважишься?
- А тут — что, особая отвага нужна? Деньги есть, а кончаться, у приятелей займу. Погоди, я мигом.
Я поднялся с насиженного места, подмигнул Виктору и направился в кассовый зал. Над кассами висело расписание рейсов. Я нашёл бугульминский и, когда подошла моя очередь к окошку кассы, назвал его номер.
- Какое число? - кассирша оторвалась от монитора и вскинула на меня глаза.
- Сегодня, ближайший.
- Минуту... - женщина прошлась пальцами по клавиатуре и назвала сумму. - Берёте?
- Беру-беру...
Отойдя от кассы и рассматривая билет, я на мгновение задумался и спросил себя, всё ли правильно делаю? И тут же ответил, отбросив сомнения, что всё — правильно. Нечего тут сидеть и строить из себя Чайлд Гарольда. Надо жить и, по возможности, интересно, разнообразно и радостно. А главное — не унывать.
- Что? - спросил Виктор, когда я приблизился к нашему дивану.
- Окей. Летим.
- Ну, паря, ты даёшь. Молоток. По прилёту, отметим. Лады?
- Лады.
Честно говоря, я не знал, зачем купил билет и собирался лететь в город, который мне по делам служебным успел порядком поднадоесть. Но дело было сделано. К тому же, я решил, что будет повод ещё и в Октябрьский съездить и повидать старых приятелей, а затем махнуть в Оренбург к другу, который уже несколько лет, как звал приехать, и всё обижался на мои отговорки о вечной занятости.
Через два часа мы с Виктором сидели в самолёте, а ещё через три заходили в двери гостиницы «Нефтяник», расположенной почти в самом центре небольшого городка с булькающим, напоминающим гоголь-моголь названием — Бугульма.
- Олег, давно тебя не было. Каким ветром? - из-за стойки администратора поднялась высокая брюнетка и, покачивая бёдрами, подошла к нам.
- Привет, Альфия, - я поцеловал подставленную щёку и позволил поцеловать себя. - Какие нежности. Я уже успел отвыкнуть от таких приёмов.
- Да? - администратор окинула меня недоверчивым взглядом. - По тебе не скажешь. Выглядишь хорошо. Наверное, не скучал в своей столице?
- Да что ты, Альфия. Это ты всё хорошеешь и … пахнешь. Какой запах...
Альфия встала в театральную позу.
- Шанель номер пять.
- Откуда?
- Всё-то тебе сразу и расскажи. Вот угостишь шампанским, тогда расскажу.
- Замётано. Завтра же и угощу. Приглашаю в ресторан.
- Тогда уж я приглашаю, - произнёс молчащий до сих пор Виктор и приблизился к Альфие. - Вы позволите? - он взял её руку, поднёс к своим губами и галантно поцеловал. - Разрешите представиться, - Виктор вытащил из внутреннего кармана куртки бумажник, достал из него паспорт и протянул женщине. - Ваш новый и очень надолго постоялец.
- Да? Ну-ка, ну-ка... Посмотрим, что у нас тут за постоялец, - Альфия раскрыла паспорт, пробежалась по нему глазами и колышущейся походкой вернулась обратно за стойку. - Так-так, - она пролистала какие-то бумаги и, удовлетворённо кивнув, опустилась на стул. - Виктор Сергеевич?
- Так точно. Для вас — просто Виктор.
- Виктор Сергеевич, пожалуйста, заполните анкету, - Альфия улыбнулась и протянула Виктору жёлтый листок. - Семейное положение можно не указывать.
- А оно тут разве требуется? - Виктор погрузился в изучение анкеты.
- Шутка... Олег, а тебя куда? На тебя заявки нет.
- Нет, Альфия. И не может быть. Я ведь без дела приехал. Просто так. В гости.
- В гости? Это к кому же?
- Если хочешь, к тебе. Примешь?
- Я то приму, но муж не поймёт.
- А мы ему не скажем.
- Ну хорошо, - женщина кокетливо повела плечиком. - Так и быть, тоже заполняй анкету. Есть свободный одноместный. Потянешь?
- Потяну. Не сомневайся.
- Тогда одним шампанским не отделаешься.
- Всё, что пожелаешь...
- Ну-ну, смотри... А то как пожелаю...
Виктор, пока мы обменивались шутками, заполнил и анкету и положил её на стойку.
- Ваша комната номер пять. На первом этаже направо по коридору, рядом с буфетом, - Альфия протянула Виктору ключ. - Устраивайтесь. А твоя, Олег, - на втором этаже. В конце. Рядом с люксом.
Мы взяли ключи.
- Ну ты как? - Виктор посмотрел на меня. - Какие планы?
- На сегодня, пожалуй, никаких. Спать лягу, устал да и поздно уже. А завтра — в ресторан, как обещал. Утром навещу.
- Договорились. Тогда, до завтра.
- Да завтра.
Мы разошлись по своим номерам. Проснулся я оттого, что в мою дверь постучали. Я, нехотя, выбрался из-под тёплого одеяла, пересёк комнату и повернул замок. За дверью стояла Альфия...
Через некоторое время она приподнялась на локте и провела пальцами по моему лицу.
- Хорошо, что ни о чём не спрашиваешь.
- А чего спрашивать? Да и зачем?
Пальцы остановились на губах. Я поцеловал их.
- Как же хорошо с тобой.
- Правда?
- А то ты не знаешь...
- Откуда? Я с собой никогда не был...
- Ненормальный, - Альфия откинула волосы, упавшие на глаза. - Мне с тобой всегда было хорошо. Почему так долго не приезжал?
- Не посылали.
- А куда посылали?
- Всё больше по северам.
- Сибирь?
- Сибирь.
- А к нам сейчас зачем?
- По дури.
- По какой дури?
- Да вот... сидел в аэропорту, а тут этот Виктор подошёл, познакомились. Оказалось, что он сюда летит, ну предложил полететь вместе. Я и полетел.
- Совсем без дела? Совсем-совсем?
- Совсем-совсем, - я снова поцеловал пальцы.
- А в аэропорту чего делал?
- Жил.
- Это как?
- Виктор так же спросил... Сбежал...
- Откуда сбежал?
- От жены.
- От жены? Достала?
- Ты прямо как Виктор. Он точно так же сказал.
- Да что ты со своим Виктором...
- Во-первых, он — не мой. А, во-вторых, на самом деле достала.
- Но ты же...
- Права... любил... когда-то... Очень...
- А сейчас?
- А сейчас я тут, с тобой.
- Ну и правильно.
- Что правильно?
- Правильно, что удрал, что приехал и что — со мной. Я тебе так рада.
- И я рад. Закурю, не возражаешь?
- Кури. Я люблю, когда ты куришь.
Я приподнялся, пошарил по тумбочке и нащупал пачку.
- Я тоже хочу.
- У меня папиросы.
- «Беломор»?
- «Беломор».
- Дай одну, попробую.
- Попробуй.
Я вытащил из пачки две папиросы. Одну дал Альфие, а другую, предварительно смяв в мундштуке, засунул себе в рот. Затем зажёг спичку. Альфия затянулась и закашлялась.
- И как ты куришь такую гадость?
- Не знаю, уже не задумываюсь. Привык, наверное. Там на тумбочке пепельница.
Альфия взяла пепельницу и поставила на одеяло между нами.
- Лучше возьму, а то спалим ненароком гостиницу.
Альфия снова закашлялась.
- Брось ты её.
Женщина загасила папиросу и повернулась ко мне.
- А ты надолго?
- Нет. Хочу в Октябрьский наведаться, а потом в Оренбург махнуть на пару деньков — друга повидать. Вот и вся программа. А как с мужем живёшь?
- Да так... Всё как и прежде.
- Не наладилось?
- Куда там. Это уже до конца жизни.
- А уйти? - я задал вопрос и сам поразился его глупости и наивности.
- Уйти? Куда? Да и к кому? Ты-то ведь не зовёшь...
Я глубоко затянулся.
- Ко мне нельзя. Это я тут хорош, когда на несколько дней, а чтобы жить... Меня сильно любить надо и терпеть, а это, боюсь, никому не под силу.
- Откуда знаешь?
- Знаю, раз говорю.
- Всё-то ты знаешь.
- «От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне - страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.»
- Это что такое?
- Стихи.
- Твои?
- Ну что ты. Это — Франсуа Вийон. Пятнадцатый век. Жил давно, а сказал точно...
- Ну тогда просто иди ко мне.
- Иду...
Весь вечер мы с Виктором просидели в ресторане. Альфия отказалась идти с нами, сославшись на занятость, а ночью она снова пришла ко мне. Утром я уехал автобусом в Октябрьский.
В здании института царила предпраздничная лихорадка.
- Салют, Петрович? - поприветствовал я вахтёра, гордо восседавшего в стеклянной будке при входе.
- Николаич? Здорово живёшь. Опять к нам?
- Так точно. Что за событие? До восьмого марта вроде ещё далеко.
- Юбилей института. По этому поводу сегодня - праздничный вечер.
- Где? В клубе?
- В клубе. Поторопись. А то народ разойдётся. Сегодня никому не до работы.
Я поднялся по широкой парадной мраморной лестнице, радуясь тому, что удачно приехал, и предвкушая удивление коллег и неожиданно свалившуюся на меня вечеринку. Около двери с табличкой «Геофизический отдел» остановился, поправил рюкзак и без стука вошёл.
- Привет труженикам, - мой голос эхом отозвался в углах просторной с высокими потолками комнаты, заставленной всевозможными измерительными приборами и аппаратурой.
Несколько человек, что-то живо обсуждающих в глубине, обернулись и уставились на меня, как на восьмое чудо света.
- Ба. Олег. Ты откуда?
- Оттуда. Привет, Саня, привет, Стас, привет Талгат, привет Микрон.
- А мы тебя не вызывали.
- Я знаю. Решил, так сказать, инициативу проявить и посмотреть, как вы тут в моё отсутствие проблемы решаете.
- Какие проблемы?
- Вечеринки, например, по случаю юбилейных торжеств.
- Тебя пригласили на торжество?
- Кто меня приглашать будет? Сам приехал. Но, честно говоря, про юбилей не знал. Был в Бугульме и подумал, что грех не навестить старых товарищей. Или — не грех?
- Так ты - не в командировку?
- Нет, по своей идиотской инициативе. От вас что требуется — номер в гостинице до завтра и сегодня не дать заскучать.
- Всё ясно. Будь спок. Не дадим. И номер организуем, и рюмка лишняя найдётся за столом.
- Вот и славно. На это, собственно, и рассчитывал. Больше ни на что не претендую.
- А больше ничего и не будет.
- Кто меня проводит в гостиницу?
- Я.
Ко мне приблизился невысокого роста человек, который носил странное имя Микрон, скинул белый халат, подхватил мой рюкзак и скомандовал:
- Айда.
- Пока, парни. Когда увидимся?
- На вечере и увидимся. На торжественную часть ведь не пойдёшь?
- Не пойду.
- Тогда к пяти подходи к клубу. Там встретимся.
- Хорошо. В пять — в клубе.
В холле гостиницы Микрон попросил, чтобы я присел в кресло, а сам направился к администратору - восседавшей за стойкой суровой даме. Он что-то сказал ей, показал на меня и одобрительно кивнул. Затем махнул мне.
- Значит так. Одноместный номер до завтра с ванной и душем, чистое бельё, комфорт и уют — немедленно, а тепло наших сердец — в семнадцать ноль-ноль. Доволен?
- Ещё как.
- Тогда оформляйся, и - до вечера. Как говорят у нас в Башкирии: «Си ю лэйтэ». Перевести?
- Ладно-ладно, умник. Ты лучше скажи, всё хотел спросить, почему тебя Микроном назвали?
- А я, когда родился, таким маленьким был, что родители, как потом говорили, особо и не раздумывали — Микрон и Микрон, Микроша.
- Спасибо тебе, Микроша. До вечера.
- Гуд бай, май диа биг френд.
- Гуд бай.
Микрон, козырнув мне и поклонившись даме за стойкой, развернулся и покинул холл, а я заполнил анкету, взял ключ и поднялся в свой номер.
До семнадцати часов было далеко, и я решил вздремнуть, а потом прогуляться по городу. Мне нравился этот маленький городок, особенно его центральная часть с симпатичными, словно под копирку построенными двухэтажными домиками, окружёнными уютными палисадниками. Рассказывали, что её помимо переселенцев из Поволжья строили и пленные немцы. И это, судя по аккуратности и внешней и внутренней педантичности архитектуры, походило на правду.
Я любил гулять по тихим, неспешным улочкам, с посаженными вдоль проезжей части тополями, заходить в парк, сидеть в кафе, посещать кинотеатр с экзотическим названием «Фонтан». Несомненно, имелся ввиду нефтяной фонтан. Вообще говоря, названия улиц тут, как в большинстве других городов, где мне доводилось бывать, не отличались большим разнообразием: Ленина, Свердлова, Энгельса, Революции, Советская, Комсомольская... Или с фамилиями писателей: Горького, Герцена, Чехова, Гоголя... Зато были и весьма специфические: Нефтяников, Губкина, Геофизиков, Природная и даже Девонская... Но больше всего мне нравились три названия: гостиница «Девон», где остановился, кинотеатр «Фонтан» и улица с родным названием Садовое Кольцо.
Выспавшись, я отправился бродить по городу и к пяти часам был у здания Клуба нефтяников, около которого уже собралась оживлённая толпа.
- Олег.
Оглядевшись, я увидел Микрона и подошёл. Рядом с ним стояла отдельская компания: Стас, Саня, Талгат и Марина — местная красавица. Я поздоровался и выжидательно посмотрел на Микрона, слывшего заводилой и зачинателем всяких весёлых дел.
- Ну что, вроде все в сборе? - Микрон удовлетворённо потёр руки. - Тогда — айда.
Сколько раз я слышал и тут, и в Бугульме, и других местных деревеньках и посёлках это «айда», но каждый раз оно меня умиляло и удивляло. Айда. Странное буквосочетание. Если поставить ударение на первый слог, то получается, к примеру: «Ай да Пушкин!», а если на второй, то уже : «Айда», в смысле — пошли, давай, а ещё тут говорят: «Айдате», типа — пойдёмте... Как-то я даже поинтересовался в словаре, что означает и откуда произошло слово. Оказалось, что происхождение — тюркское, хотя слово — русское, а применяется чаще всего в здешних краях и в Сибири, где много татарского населения. Во истину велик и могуч русский язык.
Всей компанией мы последовали призыву Микрона и, раздевшись в гардеробе и пробравшись через плотный слой многочисленных гостей, протиснулись в фойе. Там были накрыты столы, вокруг которых сгрудились, очевидно, сильно оголодавшие за последнее время геологи, геофизики, электронщики, конструкторы, программисты и прочие приглашённые (и не очень) лица. Мы нашли пустое пространство, тут же прибрали к рукам и спрятали в сумку пару нераспечатанных бутылок шампанского, а содержимое нескольких открытых разлили по бокалам. Стас успел раздобыть тарелку с бутербродами, Санька коробку шоколадных конфет, и под эту закуску мы дружно чёкнулись.
- Ох и люблю я задарма выпить, - пропел на какой-то только ему известный мотив Микрон. - Давайте ещё по «шампуньскому» вдарим. А то за целый день в горле успело пересохнуть.
- Давайте, давайте, - поддержали остальные. А я добавил. - Не давайте, а — айдате.
- Точно, айдате... Где тут у нас бутылочки полненькие запрятались? - Микрон двинулся вдоль столов и через минуту вернулся, держа по бутылке в руках и одну подмышкой.
- За что пьём?
- Как за что? За присутствующих здесь дам. Мариночка, за тебя.
- За тебя, Мариночка...
- За тебя...
Красавица-Марина, сделав снисходительный вид, оглядела нас и совершенно серьёзным тоном произнесла:
- За меня, - а затем расхохотавшись и необыкновенно похорошев, прокричала. - Ура! И за нас!
- Урра! - поддержали мы и снова чёкнулись.
- Как же я удачно попал, братцы, - прожёвывая бутерброд, промычал я.
- Ещё как удачно, - похлопал меня по плечу Талгат.
- Он, хитрюга, наверняка знал, - скорчил гримасу Микрон. - Случайно приехать да ещё «просто так» - невозможно. Как там говорил Станиславский? - «Не верю». Понял, Олег - не верю.
- Ну и не верь. Я и сам не верю.
- Олежек, ты умница, что приехал, - Марина обняла меня за шею и поцеловала в щёку. От её мягких шелковистых губ пахло шампанским и чем-то тайным и завораживающим. Она была очень хороша, но за ней ухаживал Стас, и, насколько я знал, она его ухаживания благосклонно принимала. Так что быть третьим лишним мне совершенно не хотелось, к тому же мои губы до сих пор хранили вкус губ Альфии. Ох, Альфия, Альфия...
- Пойдём танцевать, - Марина схватила меня за руку и потащила к танцующим.
- Пошли, - я допил из бокала и мельком взглянул на Стаса.
Он что-то оживлённо говорил Микрону и, казалось, ничего не заметил. Но по прокатившимся вдоль скул желвакам я понял, что это не так.
Мы протиснулись в круг танцующих. Марина положила руки мне на плечи, а я обнял её за талию. У неё была тонкая и гибкая талия, и вся она была тонкая и гибкая и очень красивая.
- Ты не боишься, что Стас заревнует? - спросил я, когда мы поплыли в танце.
- А почему я должна бояться? - Марина вызывающе приблизила глаза к моим. - Это ты должен бояться.
- Я? Почему?
- Я же с тобой с первым пошла танцевать, а не с ним.
- Вы поругались?
- С чего ты взял? Просто надоел.
- Но у вас, насколько я знаю...
- Плохо знаешь, и когда это было... Давно не приезжал.
- Да? Ну смотри, тебе виднее.
- А тебе?
- Я завтра уеду.
- Вот и хорошо. Мне тут ещё дуэлей не хватало.
- Ну я-то никого на дуэль вызывать не собираюсь...
- А правда, зачем приехал? - Марина положила голову мне на плечо, и её волосы коснулись моего лица.
- Просто.
- Как это — просто?
- Ну, просто, взял и приехал. Что, нельзя, разве?
- Можно... Но за свои деньги, на один день?..
- Так на то они, Мариночка, и деньги, чтобы тратить, и чтобы подарки дарить, и чтобы к симпатичным людям приезжать... Чтобы невзначай оказаться на юбилейном вечере, чтобы выпить шампанского, чтобы с тобой танцевать и... - уж не знаю, как это получилось, то ли шампанское сыграло, то ли близость красивой женщины, то ли воспоминания об Альфие, которая разбудила во мне что-то давно забытое, то ли всё вместе, только мои губы оказались около губ Марины, и я прижался к ним. Какие они были мягкие, сочные, отдающие шампанским и шоколадом. Что это были за губы... Наверное, я на несколько минут потерял голову, потому что не сразу сообразил, что в грудь что-то упирается. Это были руки Марины. Я пришёл в себя и посмотрел в глядящие на меня широко раскрытые искрящиеся глаза.
- Ты что? - прошептала Марина. - С ума сошёл? Столько народу. Не сейчас. Потом. А то на самом деле дуэли не миновать.
- Ты же сказала...
- Ну да... и что? Потом. Не хочу скандалов.
- Когда потом? - я уже понял, что обратного хода быть не может.
- Потом, когда вечер кончится. Ты же в «Девоне» остановился?
- В «Девоне».
- В каком номере?
Я назвал номер.
- Одноместный?
- Да.
- Тогда жди...
Музыка кончилась, и мы, будто ничего не произошло, вернулись к столу.
Там шёл спор о преимуществах сейсмики перед электроразведкой. Микрон отчаянно махал руками, а Стас и Талгат ему не менее отчаянно возражали.
- Братцы, «так кончайте ненужные споры, я себе уже всё доказал», - пропел я и встал между спорящими. - Гениальная идея - а не выпить ли нам вина?
- Наконец-то один здравомыслящий человек нашёлся, - Микрон обнял меня. - Молодчага, Олег. Верно мыслишь. Разливай.
Мы разлили очередную бутылку, а потом ещё одну и ещё... Марина танцевала со всеми по очереди и не только с отдельскими, но и с кавалерами из других отделов. Она пользовалась успехом, и, судя по всему, ей это нравилось и льстило. Изредка я поглядывал на неё и пытался сообразить, были ли наш поцелуй и её обещание прийти на самом деле, или мне это только привиделось. Иногда я бросал взгляд и на Стаса, желваки которого бегали по скулам, не переставая, и, судя по всему, он сильно переживал, но вида, впрочем, не показывал и веселился наравне со всеми, периодически приглашая незнакомых мне барышень и исчезая с ними в танцевальном кружеве.
Вечер удался, все веселились от души, но с Мариной я больше не танцевал и не говорил.
- Пошли на «верхотуру», покурим, - предложил мне Микрон, когда всё, и даже запас из сумки, было выпито.
- Пошли.
«Верхотурой» в клубе называлась лестница, ведущая с последнего этажа на чердак. Там, обычно, никого не было, и можно было спокойно покурить и поговорить. Микрон подхватил сумку, где хранилось выпитое шампанское, и заговорщицки подмигнув, стал протискиваться к выходу из фойе. Я последовал за ним. Около «верхотуры» он расстегнул сумку, достал оттуда бутылку коньяка, несколько шоколадных конфет и пару металлических совсем крохотных стаканчиков. Всё хозяйство он разместил на одной из ступенек лестницы, а мы пристроились рядом.
- Ну, Микроша, ты даёшь, - сказал я, изумлённо глядя на Микроновы манипуляции и доставая папиросы.
- Мы оба даём. Что куришь?
- «Беломор».
- Дай папироску.
- Травись.
Я зажёг спичку.
- Охмурил девку? - пробурчал Микрон, прикуривая.
- Какую? - не понял я.
- Да ладно придуриваться. Я-то видел, наблюдал за вами, как вы танцевали. Но вы - ребята взрослые, сами разберётесь. А вот прикатил чего? Я так и не понял.
- Да как тебе сказать?
- А как хочешь, так и говори. Не хочешь, можешь не рассказывать.
- Нечего рассказывать. Сбежал я.
- Как это?
- Да вот так. Взял и сбежал.
- Ничего не понял. Откуда сбежал?
- Из дома. Откуда же ещё?
- Чего? Совсем плохо стало?
- Невмоготу.
- И не придумал ничего лучше, чем к нам приехать?
- Ты не рад?
- Почему? Рад. Но к нам-то зачем?
- Без зачем. Сначала уехал в аэропорт. Думал там перекантуюсь пару деньков, а потом что-нибудь придумаю. Я ведь даже отгулы взял. А в порту познакомился с мужичком одним. Лётчик он. В Бугульму летел. Ну мы разговорились, а он и говорит, полетели, дескать, вместе. Я подумал и решил, а почему, собственно, не слетать. Бугульминских не повидать, к вам не заехать... Вот и заехал.
- А кого из бугульминских видел?
- Никого. Я к ним и не показывался. Сразу к вам, - я вспомнил Альфию...
- Так... Стало быть — в бегах.
- Стало быть...
- За это можно и выпить. Давай по чуть-чуть.
- Давай.
Микрон разлил коньяк по стаканчикам и мы выпили.
- Ну, а дальше что делать думаешь?
- Жить. И по возможности « с восторгом чувств». Давай-ка ещё выпьем.
Микрон опять наполнил стаканчики.
- А «с восторгом чувств» это - как? - Микрон задумчиво уставился на меня.
- Вот так, - я негромко запел.
Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств – не для меня.
Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Не для меня текут ручьи,
Журчат алмазными струями,
Там дева с чёрными бровями,
Она растет не для меня.
Не для меня придёт Пасха,
За стол родня вся соберётся,
"Христос воскрес" из уст польётся,
Пасхальный день не для меня.
Не для меня цветут цветы
Распустит роза цвет душистый.
Сорвешь цветок, а он завянет
Такая жизнь не для меня
А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьётся,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь, брат, ждёт меня
Когда песня кончилась, я налил себе конька и выпил. Потом налил ещё и снова выпил.
- А мне? - спросил Микрон и слегка качнулся.
- Тебе достаточно.
- А тебе?
- И мне.
- Пошли отсюда...
- Пошли...
Держась друг за дружку мы поднялись со ступеньки, закинули бутылку и стаканчики в сумку и направились вниз.
- Пожалуй, побреду в гостиницу, - сказал я, когда мы спустились на первый этаж.
- А я побуду. Попрощаешься?
- Так уйду, по-английски.
- Ну-ну, тебе видней.
- Это — точно.
- Коньяк забери. Пригодится.
- Не жалко?
- У меня ещё есть.
- Спасибо тебе, - я вытащил из сумки бутылку и обнял Микрона. - Пока, дружище.
- Пока. Я рад, что ты приехал.
- И я...
Я протиснулся в гардероб, оделся и вышел на улицу. Слегка подморозило, и чистый морозный воздух приятно освежал и прочищал нетрезвую голову. Я шёл по пустынным улицам, прислушивался к похрустыванию снега под ногами, и перед моими глазами вместе с падающими снежинками кружились, сменяя друг друга женские лица: Альфии, Марины, жены, снова Марины, снова Альфии, опять жены, каких-то других женщин, и так — без конца. Лица то приближались, то отдалялись, что-то говорили, улыбались, сердились и манили, манили, манили... Куда они меня манили? В счастливое прошлое? В непонятное настоящее? В неопределённое будущее? Я брёл по вечернему притихшему городу, преследуемый этим хороводом лиц, который периодически сливался в одно, когда-то очень любимое, единственное, самое необходимое и дорогое лицо — лицо женщины, ставшей очень далёкой, посторонней и невероятно чужой. Как так получилось? Что произошло с ней, со мной, с нашей жизнью, и кто в этом виноват? Не было у меня ответа, как и не было сил двигаться. Хотелось просто лечь в снег, поджать, как в детстве, коленки к груди и забыться, заснуть спокойным, безмятежным сном... Но, тем не менее, скоро я оказался возле здания гостиницы, открыл массивную, неподдающуюся дверь, взял у дежурной ключ, поднялся на свой этаж и, пройдя в комнату, как был в одежде, рухнул на кровать. Полежав некоторое время, всё-таки заставил себя подняться и раздеться. В кармане куртки что-то булькало. Я вспомнил о коньяке, достал бутылку, налил полстакана и выпил. Потом лёг, повыше натянул одеяло и закрыл глаза. Я лежал с закрытыми глазами, стараясь уснуть, и вспоминал жену, вспоминал наше знакомство и её, удивлённо глядящую на меня, когда произнёс первые и, судя по всему, несуразные и совершенно нелепые слова...
Это было так давно... Я был приглашён на День рождения друга. Стоял необычайно тёплый для конца апреля солнечный и радостный день. На газонах уже вовсю зеленела свежая трава, кустарники покрылись только что прорезавшимися нежными салатовыми листочками, ветки деревьев потяжелели от набухших почек. Я продвигался вдоль блочных пятиэтажек нового московского микрорайона, разыскивая необходимый адрес. Около раскрытого окна третьего этажа одного из домов стояли две молодые женщины и курили. Они о чём-то беседовали, сопровождая разговор смехом, и наблюдали за мной.
- А я к вам, - громко сказал я. - Наверняка, это... - я назвал номер дома и квартиру.
- Всё правильно. Сюда.
Не знаю, почему я обратился к ним. И адрес назвал только для того, чтобы что-то сказать, предполагая, что до него идти и идти. Странное совпадение, поразило меня. Я остановился и вернулся к торцу дома. На нём висел указатель, говорящий о том, что это действительно тот дом, который искал. Как я проскочил и не заметил? Если бы не открытое окно и не стоящие около него женщины, я бы точно прошёл мимо и долго блуждал среди незнакомых кварталов. Прибитая над парадной табличка также сообщала, что и нужная квартира находится здесь. Я поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открылась. Передо мной стояла улыбающаяся одна из тех особ, которые курили около окна. Я что-то пробубнил несуразное и совершенно нелепое, стараясь скрыть смущение, восхищение, недоумение — бурный поток чувств, накативших одномоментно при виде красивой женщины. Она посмотрела на меня, удивлённо вскинула брови и, ничего не сказав, пропустила в прихожую.
Из комнаты вышел возбуждённый хозяин.
- Олег, наконец-то. Раздевайся, проходи. Я уже заждался.
- Привет, Мить. Если бы не барышни в окошке, - я оглянулся на женщину, - долго ещё плутал бы... С Днём рожденья тебя. Расти большой и умный, - одной рукой я обнял товарища, а другой протянул пакет и длинный предмет в чехле. - Тебе. Подарки.
Митя поставил пакет на пол и раскрыл чехол. Оттуда достал раскладное спиннинговое удилище, соединил части и удовлетворённо хмыкнул. Затем прислонил удилище к стене и заглянул в пакет.
- Сбылась мечта идиота, - он вынул из пакета бутылку армянского коньяка и небольшую картонную коробку.
Женщина выглянула из-за моего плеча.
- А это что? - спросила она. Её голос словно переливался. Словно звенел какими-то потайными колокольчиками. Странный был этот голос. Необычный. Звонкий и чуть глуховатый одновременно.
Я обернулся. Она стояла почти вплотную ко мне, и от ней исходил приятный аромат духов.
- Это — катушка.
- Какая катушка?
- Давнишняя мечта, - Митя старался раскрыть коробку, не выпуская бутылку.
- Коньяк-то поставь. А то придётся с пола слизывать.
- Не придётся, - он зажал бутылку между коленями и вытащил катушку из коробки. - Ну, Олег, угодил. Теперь вся рыба наша будет.
- Какая рыба? - спросила женщина.
- Которая — в реке. Это безынерционная катушка для спиннинга. Чтобы ловить всяких там окуней, щук, налимов, судаков... - ответил я.
- Для рыбалки?
- Точно. Для рыбалки.
- Хочу на рыбалку и хочу ухи с костра и чтобы с запахом дыма.
- Замётано, - сказал я, стараясь засунуть ноги в какие-то тапки. - Беру.
- Правда? - глаза женщины радостно вспыхнули.
- Конечно, если не передумаете.
- Не передумаю. Когда едем?
- Когда? Хороший вопрос. Вот сейчас за столом и обсудим.
Митя, пока я переобувался, закончил рассматривать подарки и втащил меня в комнату, где стоял праздничный стол. Из кухни вышла Митина жена, подошла ко мне и поцеловала в щёку.
- Здравствуй, Олег. Проходи и устраивайся.
- Есть устраиваться.
Я сел на один из незанятых стульев, придвинул к себе тарелку и налил в рюмку водки.
- Друзья, - обратился я к гостям. - Как вновь прибывший, прошу занять места и наполнить бокалы. Хочу выпить за новорожденного.
За столом образовалась небольшая суета. Кто-то усаживался, кто-то наливал вино и накладывал закуску. К стулу, стоящему рядом с моим, подошла встречавшая меня женщина, села и спросила:
- Ухаживать будете?
- Естественно. Что положить и налить?
- Красного сухого и салатик.
Я налил в высокий бокал вина и положил в тарелку салат.
- Меня зовут Олег.
- Я уже поняла. А меня Лариса. Много о вас слышала.
- От кого, интересно?
- От Наташи. Она моя подруга.
- Ну наконец-то познакомился хоть с одной из Наташиных подруг. Митиных друзей знаю, а подруг жены — нет. Вы — первая. Ну что, у всех налито? - я окинул взглядом стол и гостей, закончивших наливать и накладывать. - Тогда произношу тост, - я встал, повернулся к Мите и поднял рюмку
- Дружище, я рад что много лет назад познакомился с тобой, что вместе учились, потом, правда, какое-то время не виделись, но жизнь нас снова свела, и после этого уже не терялись. Рад, что ты есть; что на многое в жизни смотрим одинаково; рад, что одинаково радуемся солнцу, небу, полю, лесу, реке и... рыбалке. Вот по этому поводу, чтобы не переставать радоваться, прочитаю небольшое стихотворение, которое сочинил в преддверии летнего сезона и, в частности, большого количества рыбалок. Надеюсь, теперь при наличии нового спиннинга они будут более удачными. Стишок - про рыбалку, про твою и мою любимую Оку, про лето. И называется он, соответственно, - «В лето».
Хочу обратно в лето и заОКАть
На пару с сердцу милою Окой...
Но... не укусить себя за локоть,
И потому отставлю на покой
Рыбацкую серьёзность снаряжений -
Подсаки, донки, спиннинги, садки -
И мысленно погрязну в вожделеньях:
О дружном клёве, по кому звонки
Сигнальных колокольцев возвещают,
О тяжести удилища в руке,
Которая добычу предвещает...
О радостно-волнующей реке...
О ласточках, слетающих с обрыва,
О шелесте чуть пьяных камышей
От ветра, налетевшего надрывом,
Вспугнувшего пронырливых мышей...
Об ивовом плакучем беспокойстве,
Средь переливов разнотравья волн,
Где дорогим и благодарным гостем
Я буду принят, «дум великих полн»...
Ну а пока — не время ныть и охать,
Не время удаляться на покой...
Ещё немного, и смогу заОКАТЬ
На пару с сердцу милою Окой!
За тебя, дорогой! За тебя!
- За Митю! - раздалось громогласное за столом, сопровождаемое звоном бокалов и рюмок.
Я выпил и опустился на стул.
- Так вы ещё и стихи пишете? - на меня смотрели удивлённые глаза соседки.
- Почему ещё? Просто иногда пишу.
- Дадите почитать?
- Вы любите поэзию?
- Люблю...
- Хорошо, тогда дам. Но, имейте в виду, не Брюсов, не Блок, не Есенин...
- И не надо. Будьте собой.
- Вот я и есть.
- А на рыбалку, правда, возьмёте?
- Правда. Если, как я уже сказал, к тому времени не передумаете.
- Не передумаю. И не надейтесь...
И она не передумала. Сначала мы просто встречались: гуляли по моим любимым Сокольникам, разговаривали, делились впечатлениями о кинофильмах, книгах, музыке, изобразительном искусстве, которое оба любили... А, когда стало тепло, отправились на рыбалку. Несколько дней, проведённых вместе на берегу широкой реки, были незабываемы. Мы ловили рыбу, плавали, загарали, варили уху, гуляли по берегу, а ночами в палатке неистово отдавались другу, наслаждаясь при каждой очередной близости радостью новых неизвестных доселе ощущений. Создавалось такое впечатление, что мы созданы друг для друга. Нам было хорошо и в моменты физической близости, и когда гуляли, когда разговаривали, готовили еду, хозяйничали, молчали... - всегда. Осенью мы поженились.
Первые годы совместной жизни радовали своей неординарностью, душевной теплотой, пониманием. А потом что-то случилось. Отношения сделались более холодными, отчуждёнными и дошли почти до ненависти. Не спасали даже мои далёкие и долгие командировки. Сначала, после приездов, казалось, что что-то изменилось, возвращается к прежнему, но так только казалось. Становилось хуже, хуже. И вот, наконец, я понял, что надо рвать, и сбежал.
Я лежал в гостиничном номере, безуспешно пытаясь найти ответ на давно заданный самому себе вопрос, и монотонно мысленно бубнил: «Почему? Почему? Почему?...», пока не провалился в бездонную пропасть...
Проснулся я поздно. В окно светило яркое, почти весеннее солнце, а на тополиных ветках, касавшихся окна, весело тенькали синички. Я посмотрел на часы. Стрелки приближались к двенадцати. Надо было покидать гостиницу. Я встал, принял душ, собрался, отпер дверь и вышел в коридор. На полу около порога лежал клочёк бумаги. Я поднял его и развернул. «Ну и зря» было написано на нём крупными буквами, под которыми стояла совсем маленькая буковка «м».
Вечером скорый поезд увозил меня на восток. Я слушал стук колёс, повторяющих мой вопрос: «Почему? Почему? Почему?...» и смотрел в окно. Мимо пролетали почти неразличимые в темноте заснеженные пейзажи, а внизу за столом соседи активно уплетали варёную курицу и крутые яйца...
В Уфе я пересел на другой поезд и через девять часов вышел на платформу Оренбургского вокзала. Около вагона меня встречал Серёга, которому я позвонил из Уфы и предупредил, чтобы ждал гостя.
- Здорово, бродяга, - Серёга обнял меня.
- Здорово, дружище, - я похлопал друга по спине.
- Каким ветром? Вот уж кого не ждал увидеть.
- А я и сам не ожидал, что приеду. Экспромтом получилось.
- Ну и отлично. И правильно. Чего там размышлять... Сел и приехал. Только почему уфимским, а не московским?
- Потому что сначала в Бугульму заезжал, потом в Октябрьский и оттуда — к тебе, на перекладных.
- Путешественник... Ладно, после расскажешь, что, зачем и почему.
Серёга поднял мой рюкзак и направился к привокзальной площади. Там, чуть в стороне от суетящихся таксистов стоял его мотоцикл.
- Старый знакомый...
- Он... Куда я без него? Не замёрзнешь?
- Ничего. Замёрзну — отогреюсь. Нам ведь недолго.
- Тогда залезай.
Я надел рюкзак и забрался на заднее сиденье.
- Держись крепче...
Сергей завёл мотоцикл, опустил на глаза очки и повернулся ко мне.
- Погнали?
- Погнали.
Мы ехали по давно знакомым улицам, но сейчас они были в снегу и потому выглядели для меня по-новому. Мне приходилось бывать тут и весной, и осенью... Когда последний раз приезжал, стояло жаркое, знойное лето... Но зимой не был ни разу. Мотоцикл миновал центр и свернул на дорогу, ведущую к мосту через Урал, на левом берегу которого возвышался обелиск, символизирующий границу между Европой и Азией. Река Урал в этом месте была мелкой и неширокой, и я не мог понять, как в ней мог утонуть Чапаев? Хотя по версии это произошло ниже по течению - за Уральском. Но и там она не была такой уж широкой, как показано в фильме. Впрочем, за прошедшие с тех пор более шестидесяти лет многое изменилось, да и реки изрядно обмелели. В нескольких километрах за мостом мы въехали в один из южных микрорайонов города, который назывался Пугачи. По соседству находился другой район с очень похожим названием - Карачи, и по первости я всегда их путал. Около одного из домов мотоцикл остановился, мы слезли с него и направились к подъезду стандартной обшарпанной пятиэтажки, где в однокомнатной квартире первого этажа обитал Сергей.
В квартире я разделся, прошёл в комнату и осмотрелся. Широкая, размером чуть ли не в полкомнаты кровать стояла посередине. Над ней висел всё тот же череп горного барана. Внутри него была помещена красная лампочка. Как когда-то мне объяснил Серёга, череп, подсвеченный красным светом, магическим образом действовал на его многочисленных подружек. В углу стоял стереопроигрыватель и целый ряд полок с пластинками. Под потолком висели стереоколонки.
- А у тебя со времени моего последнего визита ничего не изменилось. Вот шкаф, разве что, появился.
- Что может у меня измениться? - Сергей стоял рядом, уперев руки в бока, и с довольным видом осматривал своё хозяйство. - Всё — там же, и всё — то же. Впрочем, есть маленькие изменения.
- Какие?
- Мой руки и проходи на кухню.
Я вымыл в ванной руки и последовал за Сергеем на кухню. Там около плиты орудовала молодая особа. Что-то показалось в ней знакомым. Я приблизился и заглянул в лицо.
- Батюшки... «Она звалась Татьяной».
Девушка улыбнулась, повернулась ко мне, поднялась на носки и поцеловала.
- Знакомься ещё раз, - сказал Сергей и обнял девушку. - Моя жена.
- Ну ребята... - от такой новости я даже немного растерялся. - И давно это с вами случилось?
- Да вот уже полгода как.
- Полгода. И ни словом не обмолвился.
- А что? Об этом на всю страну кричать надо?
- На всю, может, и не надо. Но мне сообщить можно было. Как никак присутствовал при знакомстве...
- Вот сейчас за знакомство и выпьем. Танюш, можно садиться?
- Всё, садимся. Садись, Олег.
Я сел за стол, где красовалась бутылка с водкой, закуска и дымилась только что снятая с плиты большая сковорода, в которой что-то аппетитно булькало и шипело. Сергей разлил водку по рюмкам.
- За знакомство.
- За знакомство.
- За знакомство.
Мы выпили и под необыкновенно вкусное шипящее и булькающее, приготовленное Татьяной, принялись вспоминать события годичной давности. Тогда я почти не вылезал из лаборатории. Даже раскладушку там поставил, чтобы экономить время и не ездить через весь город в общагу и обратно. Серёга мне помогал и всё время удивлялся, приговаривая: «Ты какой-то странный командировочный. Все, когда приезжают, на пляж норовят да по ресторанам. А ты только и знаешь, что работать.» Однажды он не выдержал и сказал: «Шабаш, сегодня не работаем. Едем за вином, а потом — ко мне. Душа требует отдохновения.» Мы сели на его мотоцикл и помчались по городу в поисках местного «плодово-ягодного». В одном из магазинов Сергей поздоровался с девушкой. Они поговорили немного, и он пригласил девушку разделить нашу компанию. Девушка согласилась. «Подружку какую-нибудь прихвати», - попросил Сергей. И та «прихватила» Татьяну. Вот так и познакомились...
Хорошо было тем летом... Мы с Серёгой много работали, но и отдыхать успевали. Вчетвером ездили на пляж, за город, устраивали пикники, слушали пластинки с его любимыми «Nazareth», «Black Sabbath», «Deep Purple» и «Led Zeppelin»... И вот теперь они с Татьяной - муж и жена. Симпатичная пара получилась. Я смотрел на них, радовался и совсем немного завидовал.
Долго, почти до утра просидели мы с Сергеем на кухне. Вспоминали совместную работу, поездки на мотоцикле по окрестным полям, как настраивали ставшими городской достопримечательностью колокола... Вернее, настраивал Серёга, а я только принимал участие. Сначала надо было собрать генераторы, задававшие тоны нужной частоты, а затем уже обтачивались сами колокола, пока они не начинали издавать необходимый звук... По завершении работы на колоколах остались выгравированными фамилии мастера, отливавшего их, и настройщика, т. е. - Сергея.
Рассказал я и про себя, почему отправился путешествовать.
- Ничего, - сказал Серёга. - Перемелется, мука будет. Или станешь философом...
- Я уже давно им стал, - ответил я...
Несколько дней я прожил у товарища, а потом купил билет обратно. Серёга и Татьяна поехали на вокзал со мной - провожать и долго махали вслед уходящему и увозящему меня в непонятную жизнь железнодорожному составу. За время нахождения в дороге, я так и не решил, что делать дальше, но точно понимал, что в свою квартиру пока не вернусь. В конце концов всегда был запасной вариант переночевать у кого-нибудь из приятелей или воспользоваться палочкой-выручалочкой — аэропортом.
Поезд в столицу прибыл днём. Его встречала отличная, чуть морозная, солнечная погода. Выйдя на Комсомольскую площадь, я остановился у подземного перехода и закурил. Я курил, рассматривал спешащих по своим делам прохожих и давно знакомые здания вокзалов. Мой взгляд остановился на одном из них - шехтелевском теремке Ярославского. А что если?.. Мысль побродить по Лосиному острову пришла внезапно и показалась мне чем-то вроде спасительной соломинки, за которую я мгновенно ухватился. Эта заповедная территория, примыкавшая к Москве и в черте города переходящая в Сокольники, была на самом деле островком почти девственной природы и всегда приветливо меня встречала: и в трудные минуты, и когда на душе было легко и радостно. Я пересёк площадь и купил билет на ближайшую электричку. В Мытищах сошёл и направился в сторону Яузы. За Ярославским шоссе начинались яузские разливы. Протоки замёрзли и были покрыты толстым слоем слегка подтаявшего под пригревающим солнцем снега. Высохшие жёлтые стебли камыша и рогоза шелестели и как бы шептались между собой: «Смотрите, кто приехал...».
Сразу за разливами начинался лес. В детские годы тут путешествовали Коровин с Левитаном, теперь здесь частенько бродил я. Мои приятели, работавшие несколько лет назад лесниками в местном лесничестве, водили меня в самые заповедные места «острова», куда люди наведывались крайне редко, и где столкнуться с косулей, лосем или кабаном было обычным делом. Сейчас зверя стало меньше... Я шёл по лесной тропе, вдыхая свежий воздух, и ни о чём не думал. Мне было хорошо...
Незаметно пролетело несколько часов. В стороне остались Подлипки, Болшево, Костино, и я оказался у окраин Загорянки. Подмосковный посёлок завораживал зимней чистотой и уютом. Между высокими вековыми соснами расположились заснеженные домики, из труб которых вверх тянулись белёсые столбики дыма. Около одного из домов какой-то мужчина расчищал тропинку, ведущую к калитке. Я подошёл и поинтересовался, не сдаёт ли кто комнату. Почему я спросил? Ещё пять минут назад у меня и мыслей подобных не было.
- А вон там узнайте, - мужчина показал на высокий сруб, стоящий ближе к лесу. - Там, вроде, сдавали.
Я поблагодарил и направился к указанному срубу. Калитка в сад была открыта. По расчищенной дорожке я прошёл к дому и постучал в дверь. Послышались шаги, дверь открылась и на пороге показался средних лет мужчина.
- Здравствуйте, мне сказали, что у вас комната сдаётся.
- Кто сказал? - мужчина доброжелательно смотрел на меня.
Я показал в сторону соседнего дома.
- Ну ничего не скроешь, - мужчина улыбнулся. - Точно, сдаём. Вам надолго?
- Не знаю ещё, - я сам был удивлён неожиданно пришедшей идее.
- До середины мая можете жить, а потом дачники заедут. Уже договорились. Как? Устроит?
- По времени — да, а по цене?
- А сколько готовы заплатить?
Такой вопрос меня несколько озадачил.
- Я не знаю...
- Тридцатник за месяц пойдёт? Всё равно пустует.
- Посмотреть бы для начала.
- Это — само собой.
Мы обошли дом и оказались около пристроенной с тыльной стороны застеклённой веранды.
- Милости прошу, - хозяин отпер дверь и пропустил меня вперёд.
Пройдя веранду, я открыл другую дверь и оказался в уютных и тёплых двух небольших комнатках. От натопленной побелённой печи исходил приятный запах глины. В углу стояла кровать и тумбочка, посередине стол и несколько стульев. В другой комнате - шкаф, пара кресел и телевизор.
- Ну как? - мужчина так же доброжелательно, как и прежде, смотрел на меня.
Как только я оказался в уютном тепле комнат, мне показалось, что я вернулся к себе, в свой дом, в котором давно не был и по которому очень соскучился.
- Пойдёт.
- Ну и славно. Тогда можете перевозить вещи. Вот вам ключ.
- А всё со мной.
- Да? Тогда - с новосельем. Устраивайтесь, - мужчина попрощался и оставил меня одного.
- С новосельем, - сказал я сам себе, скинул рюкзак и вышел на крыльцо.
Вечерело. Темнота опускалась на посёлок: на занесённые снегом дома, на притихшие приусадебные участки, на сады, огороды, сараи, собачьи будки... Я сел на ступеньки и достал папиросы. Хотелось курить, но воздух был настолько чист и ароматен, что, посмотрев на мятую пачку, я засунул её обратно в карман. Стояла какая-то глухая, абсолютно ничем не потревоженная тишина, нарушаемая только редким скрипом стволов высоченных сосен, окружавших дом, да лёгким шумом сорвавшегося с ветки снега. Внезапно тишину разрезал гул проходящего вдалеке поезда. Я представил себя, лежащего всего несколько часов назад на верхней полке и смотрящего в окно, а затем стал вспоминать аэропорт, где познакомился с Виктором, Бугульму и губы Альфии, Октябрьский с Микроном, Санькой, Стасом, Талгатом и Мариной, Серёгу и Татьяну... События последних дней необъяснимым образом отдалились, и мне почему-то подумалось, что этого странного путешествия вообще не было. Были кадры из какого-то непонятного и удивительного фильма, который я смотрел давным-давно и где главный герой очень походил на меня. А я? Где был я? Меня как бы и не было. Вернее — был, но существовал в другом - параллельном мире. И все люди, с которыми встречался, тоже находились там — в том же параллельном мире. И вот теперь я вернулся. Вернулся в мой, настоящий, всамделишный мир. И этот посёлок, и лес, его окруживший, и дом, в котором я нашёл неожиданное пристанище, были моим давно узнанным, понятным и дорогим миром. Я слушал затихающий стук колёс удаляющегося поезда и думал о том, что наконец-то обрёл себя. И пусть меня ожидает в дальнейшем сплошная неопределённость, я понял, что прежним уже не буду никогда. Лучше ли стану, хуже? Этого я не знал, не мог знать. Да и какая разница. Я буду собой, только собой, всегда собой... А остальное... Правильно сказал Серёга: «Перемелится...». Уже перемелилось. Всё преобразилось и встало на свои места. Я вернулся, наконец, домой. Вернулся к себе. Я вернулся!
Январь 2013. Москва.