Татьяна – самая любимая героиня Пушкина в его творениях
Он сам в этом признался: Я так люблю Татьяну милую мою ..
И эта мания привела к титулованию автором героини: провинциальная барышни из бедной сельской дворянской семьи, прозябавшей в глуши степных селений (а иногда и лесных – Пушкин любил заметать следы или просто не помнил что он писал в прошлый раз каждые 7 с лишним лет), по мановению волшебного пера чудодея Пушкина вдруг стала княгиней, владелицей великосветского салона, который посещали даже дипломаты (приплывший с корабля на бал Онегин встречает ее после разлуки беседующей в малиновом берете с испанским послом, а потом сидящей с подругой – светской львицей Ниной Воронской (матерью А. Вронского – любовника казненной графом Толстым колесами вагона на ст. Обираловка А. Карениной-Смидович) и держателем титула «милый и верный Идеал»
Любовь любимца народа из пролюдей и благодарных литературо-ведов и пушкиноманов у кормушки пушкинистики передалась бегло читающей публике, а насильственная и самоотдаточная пушкинизация страны сделала Таню, особо истомленную целомудрием, любовницей масс, толпы, интеллигенции и черни. Уронила Таня мячик – пусть мальчонка о ней плачет … Все, кто соприкасался с образом Татьяны в школе (он был программным в ср. обучении, а пародийное Письмо Татьяны в школе девочек заставляли заучивать наизусть … не обращая внимание на шутку Пушкина – письмо это = плагиат!) был заражен вирусом «влюбленности в героиню павшего на дуэли Пушкина»
Влюбленные в комментированный образ Тани и ее портрет от восторженных толкователей, народ стал пользоваться их штампами, наполненными эпитетами добродетелей из неиссякаемого выдуманного списка добродетелей, абс-но не замечая парадоксов ее натуры, противоречий и странностей ее характера, не говоря уже о содержании ее мозгов, забитых до крышки хламом из любовных третьесортных романов, задержавших развитие интеллекта барышни 17 лет (уже невесты по тем временам) на уровне 13-тилетней по оценке Пушкина-Онегина
Пушкин боится за Таню:
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой.
Американский профессор Принстонского ун-та Кэрол Эмерсон была поражена таким парадоксом и находила в образе Тани массу негатива: вторичность, импульсивность, наивность, маниакальность, самоотреченность, пассивность, тотальная наивность, сентиментальность, упрямство, скрытая динамика жития и превращения золушки-дворянки в титулованную богатую особу питерского бомонда, скрытая темная страсть к демоническому мужчине, необъяснимая преданность купившему ее мужу. Особенно выпадает из гимнов Пушкина Татьяне тот неподходящий ей, грубо-вульгарно-нравоучительный и даже ханжеский тон, с каким она яростно отчитывает павшего к ее ногам Онегина.
Об этом профессор заявила в 1995г. Тогда же она призвала прочесть Восьмую финальную главу под иным ракурсом, выкинув из головы бредни с плесенью чопорного пушкиноведения. И она выход в парадоксе Пушкина, превратившего Татьяну, которой все жребии уже были равны, привезенную за 7 суток (!) из глуши степных селений с ее сомнительными утаенными автором прелестями в Москву на торги девственниц, в генеральшу, княгиню, с верную супругу и владелицу престижного салона в высшем обществе имперской столицы. Русская версия золушки в сельско-дворянской обёртке. Плод Эрота-Любви-Логоса – очаровательная сексуальная Таня, которой пришла пора и … душа ждала, ждала, ждала Эрота чувственной любви, Таня , крикнувшая «Я Твоя! Женька!» … в одно мгновение совсем по-домостроевски намеренно превращена Пушкиным, впавшим в гон женихания, в холодную светскую даму с насильно вмонтированным в нее обетом вернсоти в браке по расчету! Фантастика
Онегину это, конечно, приснилось – наша Таня не могла такой быть и этой выдуманной нотацией, которые он сам вложил хитрым и ловким пером Пушкина в ее уста, он издевается над ней: он для нее теперь запретный плод без шансов найти Змия в эрогенной зоне, встрепенуться, очнуться, очухаться и разбудить задремавшего было у ее лоно Эрота.
Евгений поступил в такой ситуации куда как благороднее, проявив и чуткость, и деликатность, и даже заботу с эмпатией в салате. Таня же в аналогичной ситуации вела себя как сорвавшаяся с цепи сторожевая собака караульного помещения на границе с Окраиной провинцией.
И тут возникает парадокс: Татьяна, в том образе сердечно душевной нежной барышни-дикарки, какой нам вмонтировал в нас ее родитель, в нее безумно влюбленный и нас к тому же тайно призвавший (а все три создателя романа – автор Пушкин, рассказчик и его приятель Онегин по очереди влюбляются в Таню, нас этим вирусом инфицируя! создавая ауру эроса), никак ни при каких обстоятельствах не могла «читать мораль» любимому Евгению в такой форме и в такой ситуации.
Эмерсон пришла к выводу: любят Таню «потенциальную»; любовь эта к такой Татьяне ведет к традиции преувеличения ее значимости и намеренному принижению Онегина.
Уже Белинский, пораженный татьянизмом, отмечал сожаление, что Тани Пушкин не дал «освободиться и начать самостоятельную жизнь» (свободной женщины?). Но вскоре за Неистовым Виссарионом душевед-почвенник Достоевский возвел Татьяну в княгиню русскости и божественный идеал женской верности (хотя Пушкин устами Тани уведомил наивняков – сей тягостный обет взят только на один век – а он у нее бабий = короткий…). При этом мало кто хочет замечать, что присвоив Тане титул Идеала, Пушкин срочно бросил роман без концовки, ибо понимал вместе с ёжиком Ю.Норштейна: раз Таня Женьку всё еще любит, а тот наконец решился взять ею обещанное, то … не избежать неотвратимого = еваизма, адамизма и рогачества.
Инфицирование нас вирусом «влюбленность-эрос», то небесного типа (вида), то земного плотского (недаром Пушкин нас к этому умело готовил, 15 раз принимаясь по поводу и без описывать вожделенные «ножки» женщин в первой же главе!), Эмерсон связала с тремя причинами:
1) Табу. Запретный плод.
Пушкин дает понять, прямо избегая сказать, о недозволенности свободной любви Татьяны и Евгения. Это вносит в роман «колоссальную эротическую энергию».
Мы украсим тезис: Таня понимает – Женя ей, такой, недоступен. И потому спокойно пишет избраннику Письмо, предлагая себя. Ей же сужен Агафон. Гей и драма-тург. Чего уж теперь бояться. Пушкин вдоволь смог «поиздеваться» и довести эротику до предела напряженности
Добавим «отсебятину»: Евгений сразу выделил Таню в стаде Буяно-Скотининых и Петушковых, но именно он не дает паре сорваться в пропасть - он не решается на романтическую (но половую в основе) связь с неопытной, теряющий рассудок (по признанию завопившей = я теряю рассудок = «Я твоя!») странной диковатой аутисто-подобной девицей, оценив IQ 17-летней созревшей сексуально самочки как у 13-летней. Женя - «не поручик Ржевский». Это запретный плод № раз = чем сильнее Женя недоступен, тем сильнее страсть Тани: во сне она дает вести себя медведю (символу жесткого звериного секса) в избу шабаша и бестиария, наполненного фаллическими фигурами, приапическими существами где она дала Жене уложить себя на скамью … Таня наэлектрилизовала текст романа и… Пушкин влюбился в выдумку = в свое эротическое желание, вскормленное его «озабоченной» Таней…
А запретный плод № два = это замужняя Таня. Женя ее желает и хочет как самку, ему обещавшую, но теперь такую очаровательную, но … недоступную. 1000 вольт! Ураган накаленных страстей. Пушкин в шоке = он бросает писать роман: герои вот-вот взбесятся и выйдут из-под родительского контроля, оставив приятелю рассказчика – Пушкину то, чего ему по рок-судьбе теперь не избежать = рога!
Какая насыщенная эротической энергией метаморфоза: Запретный плод Женя превращается в Запретный плод Таня! Бог в шоке. Гесиод отдыхает. Данте остается не удел. Шекспир рукоплещет, рыдая под плитой в Стратфорде: он- то Джульетту с Ромео убил …
2) Причина влюбленности №2 – влюбленности в Таню самого автора: женская верность в браке возможна! Пушкин то женится и ему позарез нужен идеал верности. Сделав по ходу романа брак из объекта насмешек и трамплина к рогачеству в показатель чести и престижа, Пушкин выдает Таню замуж за князя-генерала, вводит ее в высший свет (к чему сам неустанно стремился, удивляя друзей растущей спесивостью и манией аристократизма) и приводит к обету верности с пожалованием титула Идеала.
3. Третий мотив влюбленности в Татьяну = это создание из Тани музы поэта в храме Аполлона. И он оставил ее … для себя. Не дал никому даже попробовать.
Последний визит Онегина к Татьяне это, по мнению К. Эмерсон, это выдумка, воображение заснувшего, осознавшего какая теперь пропасть между ним и не его Таней. Его отвергают, ругают и отсылают … оставив одну медаль на прощание – признание в любви Тани к заснувшему в перевозбуждении и несбыточном желании
Но это признание – выдумка Жене, компенсация абшиду без шансов на будущее.
Таня уже не может любить: Пушкин этот источник в ней осушил, а ее обесточил. Она ж теперь только статуя, монахиня с обетом вековой верности
Какая поразительная в итоге метаморфоза:
Женя возродился и способен любить
Таня потухла и потеряла эту ее способность, так нас очаровавшую чудом и чистотой