Со временем любой цвет превращается в серый. Даже если он синий, оранжевый или малиновый. В твоих глазах он все равно обретает густую заборную серость. Унылую, невзрачную, лишенную оттенков, как стадный инстинкт. Смотришь на посеревшую со временем стену и видишь на ней лишь коллекцию трещин. Они складывают узор, похожий на одноногую музу, что вдохновляет тебя приобщиться к подзаборной литературе. Но слово из трех букв писать не хочется. Зато есть желание написать что-нибудь тоскливое, как упавшее в грязную лужу мороженое. Что-нибудь в духе:
«На темных тучах черти-альбиносы плакали ртутными слезами. Тяжелый дождь смывал цвет с поля тюльпанов превращая их в картонные цветы. По полю бродили постаревшие пионеры в поисках макулатуры. Порой они пели песни про трудовые подвиги в брачную ночь, а порой дрались друг с другом за особо увесистые картонные тюльпаны».
А серости главное только появиться. И если дать ей волю, она быстро расползется во все стороны как гангрена или грибок. Захватит обои, шторы, веселые домашние тапочки. Проникнет в постель, заползет на обеденный стол. Там превратит салат цезарь в ватные шарики, виски в бормотуху, котлету по-киевски в привокзальный беляш. Испортив успешно аппетит к жизни, серость поползет дальше. В окно, форточку, в замочную скважину. В общем на улицу, где работы для нее много. Лица прохожих под ее воздействием приобретают монументальность колхозной доски почета, их наряды становятся похожими на пыточный инструмент для жизнерадостного дизайнера, а семейка шумных такс из соседнего дома начинают удивительно напоминать самую знаменитую крысу. Даже ночное небо от серости теряет глубину и становится плоской, как «новость» о черных дырах городского бюджета. Даже безумная война превращается в рутину. В пресную статистику, где трагедию с болью в сердце заменяет привычка смотреть давно наскучивший сериал. А это уже терпеть нельзя.
В общем, с серостью мириться не стоит. Лучше согнать с облаков чертей-альбиносов фейерверком разноцветной мысли, лучше выйти на поле тюльпанов и помочиться на все четыре стороны яркой струей.
Я решил начать с кухни. Купил краску, кисти, малярные валики. Сложил все ненужное в холодильник, украсил стекла решетками из скотча. Сдвинул мебель погребальной пирамидой и натравил на «серые» стены абрикосового веселья. И пока имперское рыло продолжало заглядывать ко мне в окно, я убивал его любимый крысиный цвет. Полоска за полоской, угол за углом. В итоге кухня запахла богатым урожаем. Урожаем не воронок от взрывов, а новых надежд. Запахло свежими красками цвета жаркого лета, повеяло пастбищем для солнечных зайцев. Под конец я освободил холодильник от скелетов прошлой жизни и разобрал «гробницу» деревянной мебели. Она сразу ожила, пустила корни, и даже зацвела.