Сантик - Глава Десятая

               
                Шкодливый отрок

      Белая Головка была мерзкой сухощавой училкой математики, доводившей Сантика до истерик на своих уроках. Особенно она расходилась на геометрии. Выпускник просто рыдал от ее приставучих вопросов, слабо соображая по предмету. Ко всему прочему она дружила с русичкой, а та открыто ненавидела нашего героя, вымогая деньги за дополнительные занятия у его родителей. Но русский язык он знал прилично и впоследствии получил отличную оценку на вступительных экзаменах в институт, чем очень гордился.
И поскольку психологическое давление Белой Головки на Сантика не имело себе равных, шкодливый отрок решил, что первой жертвой возмездия должна была пасть именно она. Так сошлись на небосклоне звезды. Русичка очень старалась срезать парнишку на выпускных экзаменах, но везунчик выскользнул из ее цепких жирных пальцев весьма элегантно, натянув ей глаз на жопу знанием школьной программы.
Орудием казни был избран увесистый шарик от подшипника – предмет, который имелся в запасе  у каждого замоскворецкого хулигана. Брошенный с балкона третьего этажа, он должен был надолго заставить умолкнуть любительницу теоремы Пифагора. Но кто-то осведомил мегеру. Нетрудно было догадаться, что  этой подлизой оказалась ревнивая как кошка Лера Луговая, с которой близко общался Сантик,  и, прознав о готовящемся акте возмездия, она предупредила Белую Головку.
Разгневанный Сантик, вспоминая кисловатый запах ее тела, юношескую пылкость друг к другу, пришелся вероломной барышне незваным гостем и впервые узнал горечь предательства.
В назначенный день, прогуливая свои дряблые телеса, школьные мегеры остановились прямо под балконом Сантика. Более удачного момента нельзя было и найти. Рука мстителя, разомкнув пальцы, выпустила смертоносный снаряд, полетевший стремглав вниз. Вопреки ожиданиям сначала раздался жестяной грохот, а затем глухие стоны двух школьных мучительниц. Оказалось, что рукастый трудовик изготовил жестяной подшлемник для своей зазнобы.  Пробив фетровую шляпку и контузив Белую Головку, ядро рикошетом угодило в одутловатую рожу ее приятельницы. Травмированные дамы, испуская вопли, как подкошенные рухнули на тротуар.
– Напились и валяются  у самых дверей школы, – громогласно срамила их дворничиха. – Если потянет блевать, только в урну. Совсем стыд потеряли! – Работник метлы и лопаты не одобряла это позорное зрелище и вообще не терпела выпивох.
По прошествии нескольких недель присмиревшие подруги вернулись в школу с забинтованные черепами,  а  Сантик стал без спешки планировать вендетту относительно предательницы Лерки.
               
                *          *          *
         
        Ванная комната ордынской коммуналки всегда притягивала таинственный взор подростка, когда туда заходили обитатели женского пола. Ему хотелось узреть совершенство, но приходилось довольствоваться посредственностью сквозь проделанный глазок, через который он подсматривал за юными соседками и родными сестрами. Всех их объединяла какая-то угловатость еще не совсем оформленных фигур с непристойными кудрями русых зарослей на лобках.
Богатое воображение юного художника рисовало картины соития с обозреваемыми в ванной женскими торсами. Симпатичных было трое. Он представлял в своих объятиях альпинистку с телевидения Таню. Будучи хорошей спортсменкой,  она была тоща и мускулиста, но ее портила, свисавшая между ног целая коса лобковых волос. Еще он засматривался за  секретаршу Ленку-коленку. Перезрелую невесту с чуть отвисшими мощными грудями безобразило пораженное целлюлитом огромное ягодичное филе. Сестра Ирина тоже оказалась в числе визуальных фавориток Сантика, поскольку отличалась от всех очень стройными ногами.
В музей изобразительных искусств Сантик пошел по совету Наташи Фридлянд. Как-то раз они случайно встретились в подъезде, когда она поднималась по лестнице. Завязался разговор об искусстве, он поднял голову и обнаружил все, о чем мечтал и грезил под ее распахнувшейся юбкой клёш. Он, не отрываясь, смотрел на дивные девичьи ноги в ажурных чулках с кремовыми резинками пояса, убранными под ажурные короткие трусики того же оттенка. Прочиталась и полупрозрачная очень короткая комбинация. В то время ношение платья без комбинации считалось дурным тоном. Ровный южный загар покрывал девичьи бедра, заканчивающиеся едва прикрытой треугольной выпуклостью ее лона, сквозь нижнее белье уже пробивалась светлая прядь короткой опушки. Онемевший Сантик перешел на междометия, чувствуя предательское тепло, медленно растекавшееся внизу живота. Так пришел его первый оргазм. Оставив одного измученного любовной негой парня, девушка, ловко прыгая по ступенькам, побежала наверх; на ходу колыхалась ее юбка клеш. 
Липкая влага на белье мешала ему двигаться, и, высыхая во время движения, становилась подобием застывшего клейстера, которым мальчишки пользовались на уроках труда. Едва передвигая ноги по большому каменному мосту, Сантик постепенно доплелся до музея, не обращая внимания на открывшуюся панораму Кремля. Музей ждал его, опершись своими белоснежными портиками на ордера античных колонн. 
Погружение в искусство в музее прошло успешно, даже более чем. Подростка потрясла коллекция западноевропейской живописи. Более всего ему пришлась по душе эпоха Возрождения. Он с удовлетворением отметил ничтожную величину мужского достоинства у Давида Микеланджело. Девочки, шелестевшие блокнотиками, бросали лукавые взгляды в том же направлении. Окончив обзор, они, хихикая, спешно удалились.
        Ватага хохотушек стала для Сантика частью экспозиции работ современных художников. Это были не работы маслом, а живые творения наступившего юношества будущего художника. Разбредаясь по залам, девчонки затевали невинную игру по нахождению наибольшего количества мужских достоинств в работах  мастеров и делали скетчи. В лотерее побеждал сильнейший.  Разыгранным призом являлась зарисовка персонажа с названием полотна художника. Коллекция мужских отростков сохранялась в строжайшей тайне от родителей.
Прибегая домой, возбужденные девочки бросались в ванную. Запираясь, они открывали душ на полную катушку, направляя струи в широко раздвинутую промежность. Покусывая пухлые розовые губы от вожделения, они заставляли себя испытывать ранний оргазм по нескольку раз. Ничего не подозревавшие родители восторгались чистоплотностью дочерей.
Баня слыла еще одной забавой девчачьей мелкоты. По четвергам туда являлись на помывку экипажи моряков из речного техникума. Растянувшись на широченном подоконнике в подъезде дома напротив, половозрелые наблюдали целый парад крепких молодых самцов в сильнейший цейсовский бинокль, изъятый для такого случая у одного из отцов. Самые пылкие от природы барышни изнывали от спустившейся вниз живота горячей похоти и, натирая мокрыми узкими трусиками свою девственную промежность, получали разрядку. 
  Погружение в искусство произошло ожидаемо.
– У ребенка и то больше, – обсуждали тетки обнаженного царя Иудеи, замершего
с пращой и в сандалетах.
Поднявшись в зал античных копий, Сантик решил, что все эти нагие красотки – ничто по сравнению с точеным торсом его юной художницы. Огромные отвисшие животы и безобразные ляжки пантеона богов вызывали крайнюю антипатию.
Увиденное в подъезде до глубокой ночи не отпускало Сантика, он долго ворочался на кровати, пружины которой время от времени недовольно повизгивали.
– Я слишком откровенно вела себя, – заявила Лера Луговая при следующей встрече, – но я все исправлю. – Поставив ведро с мусором на пол лестничной площадки, «Венера в шлепках», так впоследствии стал называть эту сцену Сантик, повесила на поручень простой ситцевый халатик и осталась обнаженной. Шалунам некого было бояться, рабочий и канцелярский люд пропадал на работе, к тому же они нежничали на площадке верхнего этажа с выходом на чердак, перегороженный толстыми стропилами, который вообще считался глухим.
Первое, во что уперся взгляд кавалера, был низ ее упругого животика, припорошенный белокурыми кудряшками, ее лоно приоткрывало краплаковую борозду.
Сантик потянулся рукой к манящей девичьей ложбине, раздвигая пальцами все на своем пути и нащупывая вход во влагалище. Лера издала непристойный стон, вращая бедрами.
Главное, что уяснил Сантик, критерием красоты являлись не эталонные древнеримские тетки, а девочка-комсомолка, взращённая на Ордынке.
Следующее событие не заставило себя долго ждать. Безрассудный Сантик  напевал что-то под нос, отпирая щеколду на двери пионерской комнаты, куда под предлогом чтения поэмы, заманила его Лера. Обновленный бюст вождя взирал на них укоризненно, видимо догадываясь о настоящей причине тайного проникновения в идеологическую кузницу.
Парень с вожделением принялся штурмовать Лерины ценности, осыпая ее градом поцелуев. Задрав девчонке юбку, он обнаружил очень симпатичные панталончики, которые она отказалась снять, и Сантик во время свидания то и дело цеплялся за импортный текстиль. Зорко охраняя свою девственность, она, тем не менее, все-таки дозволила его руке бандитски проникнуть за мягкую резинку  шелкового белья. Стараясь успокоить одноклассницу, он поглаживал ее промежность. Стиснув колени, Лера тихонечко отбивала атаки наглой руки молодца. 
После легкого перерыва, честно посвященного чтению стихов, Сантик перешел в генеральное наступление. Лера, раздвинув колени, как бы невзначай, уступила ему, и нацеленный указательный палец, ломая все препоны, проник в узкое мелкое пространство ее лона. Капельки крови, нарушенной плевы, были тому подтверждением. Лера достигла желаемого и нежно прижалась лицом к его щеке. Испачканные трусики не надела, а спрятала в нише за бюстом вождя, чтобы дома не ругали.
        В последствие Сантик задавался вопросом о том, можно ли это было назвать страшной местью девочке, которая, по сути, была в него влюблена, а он любил ее за любовь к себе.