Поздним августовским вечером я выхожу срезать
увядшие гортензии, промытую зелень.
Красновато-коричневые
тревожные, маленькие ауры неба будто были теми самыми
версальскими шелками, испещрёнными дождями и руинами,
а затем наполовину восстановленными, спустя столько времени.
Когда я возвращаюсь со своей горстью, то понимаю,
что случайно запер дверь и не могу вернуться в дом.
К окну столовой проще добраться через кусты и спиреи,
я отодвигаю несколько заблудившихся клёнов, снимаю
ширму в деревянной раме и поднимаюсь.
Но как мне перелезть через подоконник и батарею отопления
внизу, на плитку?
Пытаюсь согнуть ногу, но у меня не получается,
приподнимаюсь так, чтобы моя талия упиралась в подоконник
и наклоняюсь вперёд,
упираюсь руками в пол и начинаю сползать в комнату,
и это заставляет меня думать о том,
что каково это родиться неуклюжим, слишком большим для прохода,
Договориться? Подчиниться?
Когда я отдаюсь притяжению, я внутри и никакого вреда,
ослепительные головки цветов
в пятнах, разбросанные
по полу вокруг меня.
Останется ли прежним уход из этого мира,
неуверенность в том, как действовать дальше,какой-то дискомфорт,
и где ты вдруг оказываешься?
Я так увлечён этой идеей, что забываю открыть дверь,
и потому, когда иду за почтой, я снова заперт.
Я дома в этом доме.
Предпочёл бы я быть здесь, где мог быть кем угодно?
На этот раз всё проще: рама, радиатор, мой спуск,
я рождённый в этот день дважды.
А в посеребрянном кувшине цветы, благословенные
моими синяками.
Как тяжко пришлось мне потрудиться, чтобы принести
их в эту комнату.
Когда я говорю "потрачено", я не имею в виду,
отсутствие денег,
и если впереди есть много жизней, я думаю, что они
должны быть немного легче нынешней.