Продолжение повести.
Предупредили Петровича, чтобы заехал поближе к вечеру, когда позвонят. Петрович такому повороту событий поудивлялся, пообещал не выпускать телефон из рук и умчался на своей белоснежной «Валентинке». Прабабушка с художником зашли в дом. Кошка Нур Джахан увернулась от Васьки, который всё рвался её погладить, и юркнула следом. Ребята остались в пустом дворе.
– А тут ничего! – одобрительно сказал Васька, осмотревшись. – Я б так пожил. Чтоб без взрослых. И никакая полиция не найдёт.
– Найдёт. Этот на лодке сюда всё время гоняет, еду привозит, – сказал Слава.
– Ну и что? Тут вон сколько домов пустых – что они, все обходить, что ли, будут?
– Надо – обойдут. Это же полиция.
– В лесу можно спрятаться, если что.
Костя в разговоре участия не принимал. Он подошёл к воротам, погладил шершавые доски. Обернулся к Павлику.
– Чёткая у тебя бабушка.
– Ага, очень чёткая, – с готовностью согласился Павлик. – Главное, не лезет куда не надо.
– С конкурсом это она нормально придумала. И с дедом этим, с художником. Я тут первый раз.
– Здесь поинтереснее, чем на нашей стороне, скажи, Кость?
Это подошёл Васька. А Слава уже отковыривал от банки присохшую крышку.
– Какую стену-то будем красить?
Долго раздумывать не пришлось. Они обошли дом. Всё вокруг заросло бурьяном, так что и не подобраться, но с одной стороны травы было поменьше, будто её когда-то косили. Недалеко лежало несколько впечатляющих валунов, рядом возвышался раскидистый куст явно культурного вида. На концах веток виднелось что-то напоминающее бутоны.
– Розы, что ли? – предположил Павлик. Розы он уверенно опознавал в букетах, но в виде зелёного куста ни разу их не встречал.
– Гортензия это. Мамин любимый цветок, – сказал Костя.
Полянка выглядела так, будто кто-то начал обустраивать это место, да и бросил. Даже дощатая стена была здесь почище и поглаже, старая краска не свисала лохмотьями, а была содрана до самого дерева, и только в некоторых местах оставались разноцветные пятна, похожие на континенты на географической карте.
– Вот эту стену берём.
Костя вытащил из пакета старые, но чистые малярные кисти.
– А давайте лучше нарисуем на ней что-нибудь? – оживился Васька. – Вы-то рисовали, а я как дурак на шухере стоял. Мы же должны на стенах рисовать, правильно? Давай, Пашка, набросай на бумажке монстрика, ты умеешь.
– Сначала покрасим, – сказал Костя, – а там посмотрим, что художник скажет.
– Покрасим, посмотрим… Что мы, нанялись ему стены красить? И не похож этот дед на художника, мало ли кто что про него говорит. Был бы нормальный художник, картины бы показал или там задание дал бы художественное, вон как Пашкина бабуля вчера. А этот – крась ему стены, ага! Ну, Кость, пошли купнёмся хотя бы!
– Дурак ты, Васька, – сказал Слава. – Это он специально. У нас так тренер по боксу новеньких проверяет. Как даст на первой тренировке и смотрит – кто заноет или к мамочке побежит, таких не берёт. Если кто на вторую тренировку не придёт, а потом опять проситься в секцию будет, тоже не возьмёт больше. Он только надёжных оставляет, потому что на других нечего время тратить.
Павлик смотрел на Славу во все глаза. Ни разу ещё от него он такой длинной речи не слышал.
– А что, прямо по-настоящему бьёт на первой тренировке?
– Нет, конечно, – снисходительно ответил Слава. – По-настоящему – это… – он задумался, но подходящего сравнения не нашёл. – Он мастер спорта международного класса, понятно?
Павлик кивнул. Международного класса! Конечно, понятно – со Славой в смысле драки лучше не связываться.
– Ну, хватит болтать, – сказал Костя. – Как нам лучше встать, Паш, чтобы быстро всё закончить?
Павлик благодарно взглянул на Костю, забыл про бокс и сам почувствовал себя тренером международного класса.
– Тут легко! Скамейку сюда перетащим, и вон в мусорной куче плошки лежат – как раз подойдут краску разделить на всех.
И они побежали за скамейкой.
– Уютно вы тут устроились, Андрей Антонович, – говорила в это время бывший директор школы Прасковья Фёдоровна, вытаскивая из корзинки шуршащие пакеты. – И место выбрали просто исключительное с точки зрения живописности. Высокий берег, река – бери и пиши, в любое время года! Особенно осенью – это же чистый Левитан!
На плите закипал чайник. Сытая Нурка лежала на стуле в позе сфинкса. Антоныч ревнивым взглядом измерял расстояние от этого стула сначала до места, где сидел сам, потом до неожиданной гостьи. Выходило, что до директрисы ближе. Ох, Нурка! И ведь никогда там не ложится, а сегодня – пожалуйста. Стоило только погладить, и она уже!..
Кошка, будто читая его мысли, повернула голову. Да-да, это я про тебя, сказал ей мысленно Антоныч. Нур Джахан шевельнула хвостом.
– Да, пейзажи у нас что надо, а вот сам город… – продолжала щебетать директриса. – Вы, наверное, видели. Исторической застройки почти не осталось, церковь в руинах. Силикатный кирпич и панельные пятиэтажки, Дом культуры – архитектурное недоразумение, больница – на неё лучше не смотреть, а то от тоски заболеешь, опять же школы… Ну, это моя отдельная боль.
Антоныч её почти не слушал. Навалившись на стол, он продолжал сверлить взглядом неверное животное. Кошка изящным движением поменяла позу – легла на бок, положила голову на лапы. Глаза прикрыла, но не до конца. Подсматривает, зараза такая. Антоныч вздохнул.
– Только представьте себе перспективы! Буквально каждый дом можно превратить в шедевр! Или хотя бы просто сделать его приятным глазу.
Приятная глазу кошка переложила хвост поудобнее. Директриса вынула из корзинки всё, что оставалось на дне, и занялась чаем. Кошка растянулась ещё вальяжнее. Антоныч потемнел лицом и сжал руку в кулак. Пальцы его неожиданно что-то почувствовали. С недоумением посмотрел Антоныч на карандаш, который неизвестно каким образом оказался в его руке. Под локтем возник так же из ниоткуда альбом для набросков. Но прежде чем Антоныч сосредоточился на этих странных явлениях, Нур Джахан зевнула. В ту же секунду художник открыл альбом и зашуршал карандашом по бумаге...
Продолжение следует.