Читаю рассказ на моём You Tube
https://youtu.be/U6h__nrRT8c
***
- Руки... Будь прокляты эти руки, которые только называются руками, а на самом деле... Что на самом деле? - я задумался. - Правда, как обозвать части тела, являющиеся ими номинально, но совершенно не выполняющие своих функций? Функций... ну ты и сказанул — функций... Это о своих-то...? - я посмотрел на неимоверно трясущиеся конечности, на костяшки пальцев, обтянутые сморщенной кожей, и усмехнулся. - Ну да, о своих. А о чьих же ещё?.. И эти пальцы..., не слушающиеся и неподвластные командам мозга... Вот проблема... Какая, к чёрту, проблема? Не проблема — беда. Ну да, для меня беда, а для них... - между мной и витриной протиснулись несколько молоденьких барышень. Они боязливо оглянулись, окинули меня недобрыми взглядами и обменялись парой коротких фраз. После чего, громко рассмеявшись и произнеся: «придурок старый», направились вглубь магазина. Я попытался приподнять голову, чтобы посмотреть им вслед, но согнутая больная спина не позволила. - И спина ни к чёрту, и тело, и руки... Главное руки... Трясутся так, что ничего не могу взять. Как раскрыть этот пакет? Его-то и здоровыми руками не раскроешь, а моими...
Я глядел на пакет, переводил взгляд на груши, лежащие на витрине, и снова возвращался к пакету. Из-за них, из-за этих груш был проделан путь от дома до магазина по скользкому от выпавшего ночью снега асфальту, успевшему сначала подтаять, а затем покрыться ледяной коркой. С трудом поднимая негнущиеся колени мне удалось преодолеть крутую лестницу супермаркета и добраться до витрины с грушами. И вот теперь — пакет. Я стоял в проходе между витриной и какими-то коробками и пытался раскрыть его, не понимая, как это сделать. Как раскрыть, как положить в него груш, которые потом ещё надо взвесить на электронных весах и отнести к кассе?.. Как? Этот вопрос был похож на меня — такого же согнувшегося подобно вопросительному знаку и пытающегося трясущимися от «паркинсона» руками бороться с плотно прижатыми краями тонкой полиэтиленовой плёнки...
Про груши вчера рассказала внучка. Она забегала в соседний магазин за своими любимыми «сникерсами» и приметила их: красивых, аппетитных, не дорогих по нынешним ценам и словно зовущих — возьми, съешь меня таких сочных и сладких.
- Чего же не купила? - наивно, будто не знал, кого спрашиваю, робко поинтересовался я.
- Сам сходишь, - отрезала внучка, жуя очередной «сникерс».
- Как ты ешь-то их? В них же — одни канцерогены.
- Блин, достал ты меня со своими канцерогенами. Ты, короче, волну не гони и отхлынь. Прикинь, на кой они мне сдались — груши твои? Тащить ещё.
- А мне? Мне как? Ты посмотри на мои руки. Я же ими ничего делать не могу. Чашку поднести ко рту не в состоянии. А там, в магазине... там же деньги считать. Как же я со своими руками кошелёк достану? Ты об этом подумала?
- Дед, не напрягай. Ну что ты меня всё своими болячками грузишь. Без них тошно.
Я наблюдал за довольной физиономией внучки, доедающей шоколадный батончик, и не мог понять, отчего ей «тошно». Внучке должно было скоро исполниться 17. Она заканчивала школу и собиралась в институт. Но училась плохо. А, вернее сказать, вовсе не училась и часто прогуливала - убегала с приятелями в клуб и там пропадала. Когда я или вечно занятые зарабатыванием денег и спешащие по делам родители напоминали ей о предстоящих экзаменах, она с невозмутимым видом парировала: «Ничо, заплатите. Ща все платят. Без денег не поступишь, а с деньгами чего заниматься? С деньгами и так возьмут». Родители не отвечали, только становились более сосредоточенными, видно подсчитывали в уме, сколько ещё надо заработать, и мчались по своим вечно неотложным делам.
Внучка доела конфету, вытерла тыльной стороной ладони пухлые и уже давно познавшие вкус поцелуев губы и, удовлетворённо хмыкнув и выразительно виляя задом, отправилась в свою комнату.
Красивая девка выросла, думал я, глядя ей вслед. И лицо, и фигура, и вызывающе высокая грудь. Всё при ней. Девка-конфетка. Наверное, уже не одну голову вскружила и заморочила, судя по количеству телефонных звонков и следующих за ними: «Андрюх, привет... Сашк, привет... Петюнчик, привет...» Все эти Андрюхи, Сашки, Петюнчики звонили регулярно, и, если она была дома, разговоры, которые велись на непонятном мне и только отдалённо напоминающим русский язык, с бесконечными «как бы», «прикольно», «круто» и «короче», могли продолжаться очень долго. В выходные вскоре после этих разговоров она быстро одевалась и выпархивала из квартиры. В будние же дни не редко так с трубкой в руке и засыпала.
Я глядел вслед внучке и вспоминал, как встречал дочь из роддома и как, боясь уронить, осторожно нёс к машине долгожданного, позднего ребёнка - маленький, завёрнутый в розовое одеяло, сморщенный комочек, появившийся на свет несколько дней назад. Муж дочери тогда был в отъезде — в длительной командировке, а потому, в роддоме ждали я и покойная жена. Славный был «комочек». Весёлый, послушный, ласковый. И вот теперь... Я вспомнил Кальмана:
- И вот этот поросёночек рос, рос...
- Рос, рос...
- Рос, рос...
- Рос, рос...
- И выросла большая...
- И выросла большая... Что выросло?
- Ну, что выросло, то выросло... теперь уж не вернёшь...
Действительно, теперь уж не вернёшь... Что выросло, то выросло.
Меня часто мучил вопрос - почему? И забота была, и ласка, и достаток — покупали и одевали в лучшее, дарили лучшее. Души не чаяли... Так почему? Не находил я ответа на этот, как отлично понимал, риторический вопрос. Значит что-то не так делали, не то покупали, не то дарили... А, может, и говорили не то, поступали не так... Не знал я, что ответить, что сказать, только смотрел на трясущиеся руки и шептал: «На всё — воля Божья, на всё — воля Божья». Этими словами утешал и как бы оправдывал не только себя, но и родителей внучки, своих родителей, город и страну, в которой жил, народонаселение, частью которого являлся.
Пакет упорно не желал поддаваться, и я уже довольно долго стоял около витрины, перегораживая узкий проход и мешая другим покупателям.
- Ну что, дед, - раздался около меня звонкий грубый женский голос. - Совсем охренел на старости лет? Чо тут выставился? ЛюдЯм проход застишь.
- Им бы дома сидеть, - поддержал другой женский голос. - Так нет, не сидится. В магазин всё норовят.
- Точно, а этому, вообще, давно пора ту-ту... к праотцам...
Раздался дружный смех и поддерживающее, кем-то обронённое:
- И к праматери...
- К е...на матери... - вступил в разговор мужчина.
- К е...на матери... Ха-ха... Е...на матери, - первый голос развеселился. - Ну ты, Вась, и скажешь... Да не матерись... Люди же кругом.
- Люди? - Вася громко рыгнул. - Эти что ль? Или кто-то что-то имеет сказать?
- Как вам не стыдно? - раздался чуть приглушённый голос, по всей видимости принадлежащий пожилому мужчине.
- Стыдно? Ты, козёл, чо, учить меня вздумал? А в лобешник хошь? Не хошь? Тогда помалкивай и проваливай отсель. А то стыдить надумал. Ишь, умник. Ща вмажу, так по полу и растечёшься, как кофий растворимый. Растворишься тут и без остатка. Хошь?
Очевидно, мужчина, пытавшийся пристыдить Васю, не желал растворяться без остатка, и потому его голоса больше не было слышно.
Я хотел обернуться и извиниться, но моя трость заскользила по мокрому полу, я потерял равновесие, упал и стукнулся головой об угол прилавка...
Очнулся я на диване в своей квартире. Кто-то, когда я упал и потерял сознание, нашёл в кармане моего старенького драпового пальто мобильный телефон и, обнаружив в телефонной книге строку - «дочь», нажал на кнопку вызова. Та, бросив дела, примчалась в магазин, где я лежал на полу среди обступивших меня покупателей, администрации, полицейских и врачей «скорой», которую тоже успели вызвать. Врачи долго совещались, забирать в больницу или нет — уж больно старый, но тут подоспела дочь, договорилась с докторами, и они на свой машине привезли меня домой. Я лежал на диване, рассматривал потолок и сначала не понимал, где я и что произошло, но потом вспомнил магазин, угрожающий голос какого-то Васи и себя, стоящего около витрины с грушами. Груши... да груши... Из-за них я отправился в магазин. Уж больно груш захотелось. Ощутить их мякоть и сок на губах, их нежный вкус...
А дальше? Дальше, что было? Дальше пытался раскрыть пакет. Точно... Я отчётливо вспомнил, как изо всех сил старался раскрыть пакет, и, с трудом оторвав от подушки голову, посмотрел на свои беспомощные руки. В одной из них что-то поблескивало.
Приглядевшись, я увидел кусок полиэтилена, который крепко сжимал мой трясущийся, высохший, старческий кулачок...
Декабрь 2012. Москва