1
- Ну, поезжай, дочка, - сказал, волнуясь, отец. – Я буду ждать тебя у Большого камня в это же время ровно через четырнадцать ночей. Не опоздай…
Маленькая Мажиг, понукнув вороного, бесстрашно поспешила в ночную степь и вскоре растворилась в ней. Позади осталась тёмно-синяя громада горы Хухэ уула, а у её подножия, возле Большого камня, где останавливаются все степняки, – отец на быстроногом и нетерпеливом гнедом. Он ещё раньше часто показывал тринадцатилетней Мажиг направление и говорил, что надо ехать к далёким горам – Адун Чулуун. Дочери надо было отправляться в гости к матери, через русскую границу, в центр сомона Шинэ Толон. Его не миновать, если ехать от Хухэ уула на Адун Чулуун, но двигаться надо только прямо, никуда не сворачивая.
2. Проза.jpg
Летней ночью упоительно пахнет степными травами и цветами. Эти запахи дурманят и кружат голову, овевают тело, наполняя его целительной силой и вызывая благодарные, ответные, импульсы, незримо связывающие человека и природу. В такое время хорошо думать и мечтать.
Слившись с конём и ночной мглой, девочка едет по степи и радуется свободе, предстоящей встрече с матерью, летним запахам и своим ясным мыслям, проявляющим бесконечные картины её маленькой жизни.
Недалеко, в широкой ложбине, поросшей высокой травой, журчит речка Ималка – кормилица всех местных жителей по обе стороны границы. Извиваясь, её темнеющая лента ложбины тянется до Монголии. А в Монголии ещё больше рек, известных теперь Мажиг – Улза, Сэвсул, Жараахай, Дучин, Онон, Тургин…
Мажиг с отцом и его родственниками пасут овец между двумя новыми сомонами на монгольской стороне – Баруун Тарь и Хухэ уула, названных так по названию озера и горы. Отец намеревается примкнуть в одному из них. В Баруун Тарь – 343 хозяйства, а в Хухэ уула – 280 хозяйств, а это означает – большие семьи, животных. Многие люди переехали сюда из местностей Адаг, Эрьесэг, Кулусутай, Аршаантуй, Баин Цаган, Буйлэсан, Наран Булаг, Яхша, а также большого и нового сомона Шинэ Толон на русской стороне, центр которого строится на Хурай Добо, то есть на Сухом бугре, на фоне синеющих гор Адун Чулуун на востоке и соснового бора на севере.
Новую жизнь оживлённо строят по обе стороны границы, каждая сторона кроит территории, хозяйства, семьи и создаёт хошууны и сомоны на свой лад, но присматривается и к другой стороне, нужное внедряет у себя. Население, в основном, пограничное.
В новый сомон Шинэ Толон на русской стороне собирают всех бурят и русских, живущих в борзинских и тарейских степях. но они почему-то бегут в Баргу, Монголию, иногда – обратно. Одни поселились в Баруун Тарь, другие кочуют дальше, где по берегам реки Улза утверждаются хошууны и сомоны: Алхана, Далай, Онон-Ага, Адуун чулуун, Баруун Тарь, Хухэ уула. Они возникают на берегах монгольских озёр и рек, куда приезжают сотни людей, гоня перед собой свой скот. Уже созданы шесть хошуунов, десятки сомонов. А люди все едут и едут, везут и везут утварь. Возле степных рек и озёр всё чаще и чаще появляются всадники верхом и на телегах, а с ними – табуны лошадей, гурты коров, отары овец. Говорят, что раньше пространство по рекам Улза и Онон называлось аймаком Сэцэн хана, а выше, до Хэнтэя, – аймаком Тушету хана.
Но прежняя жизнь исчезла, как исчезает безвозвратно во времени всё. Жизнь по обе стороны границы активно копошится, многие люди растерялись, не знают на какой стороне обживаться, пасти скот, растить детей...
Обо всём этом рассказывает дарга сомона Баруун Тарь, полный и добродушный Цэрэнпэлийн Дамдинжав, который часто объезжает стойбища, устраивает собрания и выступает на них. Говорят, что он ездил на собрание даже в Нийслэл Хурэ – главный город Монголии, и видел прославленного Дамдины Сухэ-Батора, о котором рассказывают, что он родился в пади Гун жалга возле Зун Тари. Отец иногда спорит с Дамдинжав-ахай и другими земляками, но соглашается в одном: монголы должны жить только с монголами.
Мажиг уже взрослая, скоро ей исполнится четырнадцать лет, и она хороша понимает разницу жизни по обе стороны границы. Жаль, что её мама Чимид и сестрёнки Хорло, ;амудай и Бутид не торопятся переезжать в Монголию. Так можно и в русских превратиться…
Граница, от которой всегда исходит опасность, а иногда – смерть, проходила рядом, сразу за ней начиналась большая и болотистая в любое время года падь, которую бедные русские люди называют Сатанинской, прозвищем хозяина стойбища, жившего неподалёку. Мажиг видела этого низенького человека, буряты называют его Кешка Бутин или Тарбаган Кешка. Отец говорит, что он был добрым и хорошим человеком, имел много овец, коз, коров, коней, верблюдов, кормил всю округу до Яхши и Онона, но русские люди, которые работали и кормились на стойбище Тарбаган Кешки, всё равно называли его Сатаной. Поговаривают, что русские люди не любят тех, кто живёт лучше их, хотя на глазах угодничают богатым, но за глаза желают им смерти. Потом хозяина стойбища арестовали и увезли куда-то. Буряты же говорили, что Тарбаган Кешка любил степь, где бил крепчайший аршан – минеральная вода с природным газом. Поэтому вся местность называется Аршаантуй. Бутин дружил с бурятами, и они считали его своим. Что стало с ним?
Мажиг чувствует родную степь и ровную рысь вороного коня, чувствует дыхание ночи и слабый отсвет новой луны. Отогнав назойливые думы, она всмотрелась в ночную мглу и вдруг поняла, что проскочила границу, а пограничный наряд её не заметил. Может быть, и не было наряда? Но всё равно: надо быть осторожной, хотя Мажиг, вместе с конём и поклажей за бурятским седлом, слиты с тишиной, бег их неслышен, как скольжение тени, ничто не брякнет и не звякнет. Ведь отец, готовя к поездке дочь, тщательно обмотал материей узду, стремена и всё, что может вызвать хоть малейший звук.
Отправиться в гости к матери девочка мечтала давно. Но мешала граница, которую с недавних пор стали охранять вооружённые люди. Они патрулируют пешими и конными по невидимой в траве полосе, которая тянется, извиваясь, от маяка до маяка, хотя они давно развалились, а камни их, выступая из травы, напоминают небольшие обоо. Расстояния большие, но нарваться на наряд можно в любое время. С появлением на границе охраны участились выстрелы. По слухам, уже убиты несколько русских пограничников и бурят, которые перекочёвывали в Баргу и Монголию. Теперь всем жителям степи надо беречься и быть осторожными.
Ровный шаг вороного убаюкивал, слева вот-вот должны были показаться юрты в местности Адаг возле речки Ималка, как вдруг позади, где-то на границе, грянул и раскатился в ночи хлёстким взрывом выстрел, за ним – второй, третий. Вороной резко отпрянул в сторону и помчался вперёд. Мажиг удержалась в седле и пригнулась к развевающейся гриве. Но вскоре ночная степь затихла, и девочка тихо порадовалась, что сумела перейти границу незамеченной. Но ведь в кого-то стреляли. Задержали или убили? Не всегда может повезти человеку, особенно на границе…
У отца Мажиг русское имя – Антон. Он высокий, смуглый человек с немного горбатым носом, вытянутым лицом и живыми чёрными глазами. Две его дочери в него. Монголы привыкли к его имени. Отец и дочь живут в Монголии уже больше семи лет, шесть из которых граница была свободной, и никто не делил людей на своих и чужих. Поначалу кочевали по берегам Ималки и Баруун Тари, в местности Адаг, где с давних пор обитали родственники Антона, которые выделили им юрту, добавили к имевшимся животным – двух коров, двух коней, несколько овец. Мажиг тогда было всего пять или шесть лет. Из-за чего родители развелись она не знала, но уехала вместе с отцом к его родственникам, когда рассерженный Антон стал запрягать коня в телегу, Чимид что-то выговаривала ему из юрты, а двухлетняя Хорло цеплялась за подол её тэрлика и плакала. За косяком лошадей, тремя коровами и тремя десятками овец Антон вернулся потом, вместе с братом. Столько же скота оставил жене и младшей дочери. Справедливо разделил. Повзрослев, Мажиг слышала, что родственники Чимид не хотели кочевать в Монголию, они надеялись, что русские, убивающие друг друга и грабящие жителей степи, когда-нибудь уйдут, но Антон не верил в это и уговаривал всех уходить в Монголию...
В первое время Антон и Мажиг приезжали обратно, но когда Чимид вышла замуж вторично, то стали навещать её и Хорло реже. Потом у матери родились ещё две дочери, и Мажиг со своим отцом навсегда отдалились от неё. Может быть, Антон расстался с Чимид из-того, что у них не было сыновей? Но впоследствии он не сошёлся ни с одной женщиной, так и остался со старшей дочерью и вблизи родственников бобылём.
Живя у берегов Баруун Тари и подножия Хухэ уула, Антон отправлял иногда с людьми подраставшую Мажиг в гости к матери, новая семья которой кочевала около местности Хурай добо, что недалеко от соснового бора, где создавали новый сомон. Местные озёра теперь так и назывались Сомоной нуур. Сомон Шинэ Толи приписали к Борзинскому району, очень быстро люди стали называть центр сомона на русский лад – Новая Заря.
Чимид же иногда, с людьми, отправляла дочери сшитую ей одежду. Она была известной мастерицей и хозяйкой.
Несколько раз Антон с дочерью приезжал в Хурай добо чтобы посмотреть на эту самую Новую Зарю, но, посмотрев, возвращался в Адаг, а два года назад и вовсе откочевал вглубь Монголии, ближе к Хухэ уула.
Зачем попусту горлопанить и скучиваться вместе с лентяями и дураками, когда вокруг привольная степь? Зачем русские избы и амбары, привезённые из казачьей станицы Кулусутай? А вдруг вернутся их хозяева, бежавшие от новых властей в Баргу? Антон хорошо знал русских казаков Кулусутая, в образах многих из них часто проявлялись черты далёких монголов. В праздники молодёжь богачей, крепко обвязав головы красивыми лентами платков, кисти которых свисали по вискам и лицам, лихо скакала по улице станицы на горячих конях, гарцуя и красуясь перед визжащей толпой девчат. Самые богатые из них – Золотухины и Пушкарёвы.
Теперь казаки уехали в Баргу и перегнали туда свой скот, которого было так много, что его не считали, падь заполнили – и ладно. В памяти людей осталась быль о том, как в лютую пургу, бушевавшую трое суток, сквозь ураганный ветер, прорвался к станице полуживой пастух-бурят Сундуп и, тревожно постучал плёткой в окно Пушкарёвых, в избе которых источали жар русская печь и большая керосиновая лампа. Когда к Сундупу выбежали хозяева в накинутых дохах, он, совершенно обессилевший, упал с коня в снег и прошептал обледеневшими губами сквозь свист ветра: «Хозяин, четыре тысячи эргэнов, валухов порпал….». На что старик Пушкарёв, сплюнул и выматерился: «Х…й с имя, главное, ты живой!» и велел сынам нести пастуха в баню и натирать спиртом снаружи, прежде, влив ему вовнутрь…
Уехали казаки, поскучнел Кулусутай. Новые люди создают новую жизнь и разбирают их избы и амбары, перевозят в центр нового сомона, где пытаются собрать борзинских и тарейских бурят, которых невозможно угнать за левый берег Онона, хотя многих бурят из Турга-Борзи, Адун Чулууна и других мест перегнали вместе с животными. Переплавляли паромом. Сколько верблюдов и коров, овец и коз при переправе утонуло никто не считал.
Вообще, власть, как и всякий пастух, пытается сгрудить бурят в кучки, поселить в разных местах, отодвинуть их от границы, через которую они могут бежать. И бегут. Следовательно, нужны надёжные изгороди и загоны. Антон и некоторые буряты хорошо видят действия новой власти, то есть новых пастухов.
Ладно, создали новый сомон между Бурят-Монголией и границей. Пусть. Но почему надо скучиваться, толпиться, жить в душных и вонючих избах, когда повсюду свежий воздух? Многое было непонятно Антону и другим бурятам, на глазах которых начала меняться жизнь.
Бывалый степняк, он хорошо помнил, как в 1925 году в степи появилось с десяток людей, на которых была русская военная одежда, островерхие шапки с большими красными звёздами. Эти были не те, худые и злые, воевавшие меж собой до 1920 года, а другие, более сытые что ли. Двое, в кожаных куртках, первый с маузером в плоской деревянной кобуре, свисавшей до колен, второй с револьвером в куцей кобуре на боку, командовали остальными. Говорили, что они приехали из Верхнеудинска, Читы и Борзи. Намерены собирать бурят правобережья Онона, кочующих от Адун Чулууна до Хухэ уулы, создавать для них новую жизнь. Слухи гуляли самые невероятные: от того, что все люди будут жить вместе, в одном большом доме, а женщины станут общими, до того, что никто не будет работать, еду положено раздавать всем три раза в день. Коммунизм называется: живи, радуйся, не поперхнись.
Люди смеялись, верили и не верили. Но самым назойливым и, видимо, верным был слух, что всех жителей сомона освободят от налогов. Кто-то говорил – на три года, а некоторые шептались – на всю жизнь. Это манило…
Центр сомона стал укрепляться сразу, после создания: появились несколько изб, амбар, вокруг них – юрты, откуда-то возникли уполномоченные, участковые, участились собрания. Говорили, в основном, о хозяйствах, устройстве новой жизни, бодхуулах – перебежчиках. Люди бежали не только в Китай и Монголию, но, редко, и – оттуда. Неожиданно стало очень много лозунгов, намалёванных белыми буквами на красной материи. Они возникали чуть ли не на каждой избе или юрте, а одна из них так и называлась – Красная юрта. Суета закрутилась серьёзная, большая и, видимо, надолго.
Антон и его родственники чувствовали себя спокойно у Хухэ Уула, в Монголии, хотя и там уже появились люди в русской одежде с винтовками, маузерами, револьверами. И там главными стали – красный цвет и лозунги.
Несколько дней тому назад, вечером, Мажиг сказала отцу, что поедет в гости на вороном этой же ночью, но Антон решительно запротестовал. Какая может быть ночь, когда наступает полнолуние? Луна зальёт светом степь так, что издалека не то, что человека на коне, но и овцу станет видно. Небо и горизонт отчётливы. В это время любой звук слышен издалека. Трудно будет через границу переехать на коне не замеченной. Пограничники задержат или застрелят. А такие случаи есть, вся степь о них судачит. И в новолуние ехать нельзя: слишком темно, заблудиться можно. Известно, ночью чёрт водит.
- Отправишься, когда ночи станут темнее, – ласково сказал Антон, смотря печальными глазами на повзрослевшую дочь.
Мажиг молча согласилась с ним.
Антон чувствовал: дочь скучает по матери. К тому же ей нужна новая одежда, а Чимид – мастерица, давно, наверное, сшила ей нарядный тэрлик, шапку, обувь. Конечно, она тоже скучает по старшей дочери.
Умный конь шёл по степи не спеша, и девочка его не подгоняла. Далеко справа слабо мелькнула гладь воды, и она поняла, что там Батын нуур, значит, справа же останется и Эрдэни уула, где ламы проводят молебствия, а слева угадывалась в ночи темень бесконечной котловины высохшего озера Баруун Тари.
Край неба на востоке побледнел и медленно стал розоветь. Похолодало, где-то закричала невидимая маленькая пичуга. На востоке показался край огромного алого солнца, поднимаясь, оно медленно заливало степь тёплым розовым сиянием, в которых переливались лазурно-жёлтые лучи, от которых засверкали алмазные росы в зелёной степи, украшенной цветами. Девочка сладко дремала на ходу коня, но всем телом чувствовала овевающее её тепло и красоту, мерное движение, будто она плыла в бескрайнем океане трав и цветов...
Неожиданно, напугав коня, вспорхнула из высоких предрассветных трав, большая стая тяжелых и прекрасных своим разноцветьем дроф, которых буряты называют звучным именем – тоодог. Вздремнувшая было Мажиг встрепенулась одновременно с вороным. Дрофы летели плавно и грузно, тяготея к травам и забирая влево, подальше от внезапно появившейся маленькой девочки на большом вороном коне. Вскоре они исчезли из вида.
В степи очень много тоодог, некоторые даже больше жирного ягнёнка. Говорят, что в древности буряты ловили их с коня чуть ли не руками.
Оглядев местность и убедившись, что едет правильно, Мажиг заспешила и понукнула коня. За небольшой сопкой взметнулось и стремительно помчалось по степи огромное стадо дзеренов – удивительных антилоп и подлинных хозяев этих просторов. Изящные палевые фигурки животных переливающейся лентой мчались по степи, радуя взор девочки, заметившей вдали табун коней и дымы стойбищ. Начиналось утро.
Предчувствуя завершение работы, вороной пошёл бодро, мысли девочки вернулись к ожиданию встречи с матерью и сестрёнками. Настроения коня и человека стали почти торжественными, а степь перед ними предстала во всей своей утренней красе. Недалеко мелькнула, успев быстро оглянуться, золотистой струйкой лисица, потянулись от озёр утки, высоко в небе, распластав крылья, парила большая и хищная птица, высматривая добычу. То и дело мчались по степи стада дзеренов. Мирно паслись коровы, быки и косяки лошадей.
На одном из нежилых бутанов, Мажиг остановила коня, спешилась и, опустив длинный повод, дала ему попастись, а сама, отвязав от седла торбу, отпила из туеска немного арсы и стала грызть сушёный творог – айраг, не переставая оглядывать степь и исследовать бутан. Он, действительно, был нежилым, в двух норах застряли сухие колючки перекати-поля, валялись старые перья и кости какой-то птицы. Видимо, тарбаганы давно покинули это жилье, в котором, видимо, недолгое время жили лисы или корсаки, а, может быть, дерзкие и красивые птицы с отливающим золотом тёмно-красным и сине-зелёным оперением, их называют ангатуями или королевскими утками. Говорят, что они даже корсаков выгоняют из нор. Может быть, ангатую не повезло именно в этой норе?
Вся степь, в неисчислимых переливах небольших бугорков – бутанов, особенно заметных при восходе или заходе солнца. Каждый бутан и каждая норка – отдельный, живой и трепетный, мир. Вся степь наполнена и пронизана непрерывной жизнью, неукротимой волей к ней и бессмертным духом.
Позавтракав, девочка снова села на коня и отправилась дальше. И сразу на её пути стали внезапно показываться из травы трепетными столбиками и тревожно свистеть тарбаганы.
На севере степь окаймлял сосновый бор. Вдали на востоке засинели контуры далёких гор Адун Чулуун, заголубели степные озёра, показались стойбища степняков и небольшая отара овец, возле которой маячил всадник с икрюком. Поодаль паслось пёстрое стадо коров, от ближней стоянки неспешно бежали две лохматые собаки.
Направление было знакомым, Мажиг уехала с отцом из этих мест, потом не раз приезжала сюда с ним же. За первой же сопкой, в степи, заблестели круглые озёра, проехав ещё немного, она увидела несколько изб и юрты центра нового сомона – маленького селения, и сердце её снова радостно встрепенулось.
Её узнали первые же встречные и показали направление на летник Байдун Балдана, где жила с дочерями Чимид. Слух о том, что приехала старшая дочь Антона тут же разлетелся по селению, а дальше – по сомону. Женщины судачили о Чимид и перемывали ей косточки, вспоминая её мужей – Антона и Байдун Балдана, с которым она жила сейчас, попутно жалели четырёх дочерей женщины. Почему красавица Чимид не может родить парня? Казалось, что это большая загадка и тема обитателей степи. Второй муж Чимид, кроме того, что содержал скот, ещё с царских времён работал уртонщиком, это что-то среднее между ямщиком и курьером. В общем, служба – кони и разъезды. Следовательно, он должен быть человеком осведомлённым обо всех новостях степи.
Летник Байдун Балдана находился между центром сомона и речкой Борзя, известной девочке с раннего детства. Мажиг заспешила туда, и в предчувствии скорой встречи, понукнула коня.
Как только вдали показался вороной с Мажиг, из юрты летника выбежали Чимид и три её дочери Хорло, ;амудай и Бутид. Они побежали навстречу гостье по травам, а младшая, трехлетняя Бутид, конечно, запуталась в траве, упала и заплакала, но на неё не обращали внимания. Земля мягкая, ничего с ней случится. Мажиг спешилась и тоже побежала навстречу родным.
Земля и небо закачались в глазах людей, радостно смеющихся и обнимающих друг друга. Для всех людей есть на земле счастье, которое невозможно измерить временем. Зачем им мешать?
Счастливое солнце валилось за полдень, когда Мажиг успела уже померить новый дэгэл, потом – тэрлик, шапку с красными кисточками, крепкую обувь, именуемую гутулами. Всё было добротным, прочным, удобным и тёплым. Сложив одежду обратно в сундук, Мажиг с десятилетней сестрой Хорло, отправились на конях пасти овец и коз, скрывшихся за сопкой. Новый муж матери был в отъезде, и она часто посматривала в степь.
Вечером, когда скучили у юрты овец, а некоторых животных загнали в загоны, начались длинные пересказы друг другу новостей. Наступило самое приятное время, когда за войлоком юрты дышат животные, луна озаряет степь серебряным сиянием, поблёскивают глади вод на озёрах и излучинах рек, а в юртах начинаются долгие разговоры.
2
Больше десяти дней гостила Мажиг у матери, сестёр, родственников. Побывала у всех. Два дня жила в центре сомона – Новой Заре, где стояли несколько старинных русских изб и амбаров, перевезённых из соседнего Кулусутая. Даже ночевала в избе. Не очень-то понравилось. Дух больно тяжёлый.
Мать была по-прежнему жизнерадостной и красивой, сёстры росли здоровыми. Новый муж матери оказался приветливым и добрым человеком.
Новостей – уйма. О них говорили на каждом летнике. Всюду строят новую жизнь. Многих борзинских и тарейских бурят угнали за Онон, а некоторых людей увозят по ночам неизвестно куда. Вечерами распевают новые песни, юноши и девушки учат русский язык и поют русские песни. Их называют комсомолом. Всем женщины велели снять туйбы, которые они испокон веков вставляют в основания кос, собирая и украшая волосы. Комсомол борется за чистоту и говорит, что возле туйб заводятся вши. Этот же комсомол говорит, что лучше одевать русские одежды, но одевавшие такую одежду люди утверждают, что они короткие и в них холодно, нет никакого тепла. Да и где взять эту одежду на всех, когда и своей-то не всегда хватает.
Да, ещё новость: заметно, что люди стали часто ругаться, хотя раньше это было большой редкостью, ссора становилась настоящим событием. Но люди пошли дальше – стали обвинять друг друга неизвестно в чём и неизвестно зачем. Очень много гуляет разных слухов. Шепчутся, что стало много доносчиков. Молодые перестают почитать старших. Некоторые буряты очень стараются говорить только на русском языке и только с русскими людьми, пренебрегая бурятами. Неизвестно кто пустил слух, что скоро всем запретят молиться. Теперь некоторые семьи тайком прячут свои божницы и божков, а другие увозят их в дацан. Третьи утверждают, что и дацаны скоро закроют. Неужели?
По ночам крепкие хозяева кочуют в Баргу и Монголию, договариваются они заранее, скот собирают в укромных, скрытых от глаз, падях. Народ по-прежнему переходит границу, хотя охрана становится строже. Многие агинские буряты переселяются за Онон, в новый сомон Шинэ Толон, где, действительно, не собирают налоги. Здесь живут уже несколько лам из Цугольского дацана, двое из них оказались хорошими лекарями. Говорят, что в Аге новая власть крепкая, очень суровая и даже жестокая, потому и кочуют люди за Онон и дальше. Если там большинство слухов исполняются, то здесь – не всегда.
Такие разговоры вели буряты долгими вечерами в юртах, а в старинной казачьей избе, разделённой на две половины, молодёжь ставила спектакли и пела новые песни, оглашая степную ночь неизвестными доселе звуками.
Жизнь становилась совсем другой, люди менялись, время побежало быстрее, будто бы и ждало перемен. Происходили самые невероятные события, в которые даже поверить невозможно.
Но Мажиг не вникала в разговоры, а помогала матери и сёстрам. У всех в эти дни было хорошее настроение. А когда однажды вечером мать стала расспрашивать о знакомых и родственниках в Монголии, Мажиг охотно поведала ей некоторые новости. И каждая казалась матери хорошей.
Особенно звонко смеялась Чимид, когда дочь рассказала ей историю о том, как в первый зимний месяц года, в бушующий шурган, через границу перегнал большой табун голый человек, правда, в меховом бурятском тулупе и бурятских гутулах. Но голый. Об этом, ещё весной, Антону и другим бурятам рассказывал дарга сомона Хухэ уула. Оказывается, слух об этом случае почему-то не дошёл до бурят на русской стороне. Мажиг пришлось рассказать историю три или четыре раза в юртах своих родственников и знакомых, вызывая у них слёзы на глазах от смеха. Смеялись даже сестрёнки, вплоть до ничего не понимающей, трехлетней Бутид.
Всё дело было в погоде и штанах, которые буряты одевают зимой мехом или овчиной вовнутрь. Обычно, такие штаны выносят на мороз, очень часто, буквально, отбивают на снегу вместе с другими одеждами. Конечно, такие штаны находятся постоянно на морозе. Зачем плодить вшей? Одевают их по необходимости.
Этот бурят в последнее время был очень озабочен перегоном своих животных через границу, жил и кружил с табуном по степи много дней. Штаны не снимал, не менял, и в нём, конечно, завелись вши. Человек терпел, но его сила воли и стремление к свободной жизни оказались сильнее неудобств.
Особенно стало в невмоготу, когда копошение мерзких и мелких тварей совпало со степным штормом – шурганом, когда он начал перегонять табун через границу. Он специально ждал такой бури. Снежная и свистящая пурга захлёстывала и завивалась кольцом, образуя вихрящиеся снежные занавесы, за которым мелькали морды и крупы коней, их ошалевшие глаза. Стужа была страшная, животные и люди заиндевели. Ветер бил с ураганной силой и, казалось, что может унести к чёртовой матери не только человека, но и весь бившийся в пурге табун. И в этот момент укусы и копошение вшей стали чрезвычайно невыносимыми. Через многое прошёл этот человек, в него не раз стреляли пограничники и бандиты, тело его познало пули и ножи, но вши стали страшнее всех былых опасностей, казалось, что тьма за тьмой они вгрызаются в его пах.
Не выдержав, он решил снять злополучные штаны, вывернуть их и вытряхнуть вшей с тем, чтобы они сдохли на морозе и были унесены дьявольским ветром. Улучив момент, он изловчился спрыгнуть с коня, снять штаны, но порыв ураганного ветра со страшной силой вырвал их из рук и мгновенно поглотил в снежном вихре. Поняв свою оплошность, но избавившись таким образом от вшей, он снова вскочил на коня, запахнул под голые колени полы тулупа и погнал дальше свой табун. Бесстрашный человек! Была полночь. Он пригнал коней в Баруун Тарь на рассвете, когда стих буран, и всё пространство засверкало мириадами алмазов на свежем снегу. Уставший смертельно человек, вошёл в юрту, распахнул тулуп перед изумлёнными знакомыми и родственниками, и те не смогли удержать смех и хохот.
Такие были люди. Они хотели жить в своём мире и понимали, что ни один человек не сможет стать другим и жить с другими людьми, в чужом мире, а потому бежали от тех, кто всем и всюду навязывал свои порядки и законы, считая это нормальным, а себя – лучшими из людей. Но разве нормально это?
Жить в юрте матери было хорошо. Тепло жить. Хорошо работать вместе с Хорло, хорошо играть с младшими сестрёнками – ;амудай и Бутид. С матерью хорошо. Ехать обратно маленькой Мажиг уже не хотелось. Но отец будет ждать у подножия Хухэ уула, у Большого камня. Ведь они договорились. Ни один человек не сможет жить, если нарушит слово. Таков закон...
В юрте матери время стало врагом Мажиг.
За день до отъезда она спросила: не собираются ли они кочевать в Монголию. Что передать родственникам? Мать встревожилась, оглянулась и зашептала, что собираются. Многие собираются. Тут становится страшно, исчезают умные и работящие люди. Никто не знает куда их увозят, что с ними делают и где они вообще? Сюда приезжают русские люди и буряты из-за Онона, они устраивают собрания, на них выбирают даргу сомона и его помощников. Первый дарга убежал в Баргу, потом за границу ускакал и второй. Третьего привезли из-за Онона. Говорят, что очень скоро люди сомона будут работать все вместе в какой-то артели. Как это возможно? Надо готовиться к отъезду. Когда? Может быть, через год. Люди здесь становятся злыми, следят друг за другом, доносят русским. Кстати, Мажиг надо уезжать внезапно, ночью, чтобы никто не заметил её отъезда. Перед переходом надо будет дождаться ночи возле Ималки. А родственникам передать, что Чимид с новым мужем и дочерями обязательно перекочуют в Монголию.
Мажиг была уже большая и умная девочка. Она всё поняла.
В ночь отъезда мать проверила узду и седло вороного, который, предчувствуя дорогу и настроение хозяйки, стоялл понуро опустив голову. Мать тщательно ощупывала узду, стремена, подпруги, что-то вязала, подшивала. Ничто не должно зазвенеть и обратить внимание посторонних в ночи до того, как Мажиг достигнет Большого камня у подножия Хухэ уула, где ждёт её Антон.
Сестрёнки встревожились и смотрели большими глазами на приготовления взрослых.
Новая одежда и подарки Мажиг туго перевязали, собрав в один большой и продолговатый сверток, который крепко закрепили за седлом вороного. Продолжалась тёплая летняя ночь, звёзды стали крупнее – явный признак приближения восьмого месяца. Луна только начала обновляться, её тоненький серп почти не озарял степь.
- Ну, поезжай, дочка. Не опоздай к отцу, – шепнула, волнуясь, мать, показывая в сторону Хухэ уула. – Мы обязательно приедем к тебе. Жди. – И понюхав голову наклонившейся с коня дочери, отстранилась.
Маленькая Мажиг понукнула вороного, и очень скоро мгла скрыла четырёх родных ей людей, стоявших у низенькой юрты в огромной ночной степи – мать и сестрёнок.
Продолжалось лето 1928 года.
* * *
Она встретилась с ними через шестьдесят с лишним лет. Границы открылись в 1989 году. И многие бурят-монголы Китая, России и Монголии, дожившие до старости, смогли увидеть своих братьев и сестёр, снова окликнуть их по именам, как десятки лет тому назад. Может быть, сёстры могли бы встретиться и раньше, ведь МНР не была закрытой для России страной. Но у людей разные возможности и условия жизни.
За это время в степи и названных странах произошло то, что и должно было произойти. Каждый оставшийся в живых человек пережил то, что и должен был пережить. Эти истории затёрты, известны всем. Зачем их повторять и надоедать людям?
Современные монголы мира за это время стали совсем другими. Возможно, сегодня им нет дела до того, как жили и какими были их предки? Нет дела до того, кто они и какие сегодня сами? Куда идут и зачем? Какими будут их потомки? Может быть, такова природа любого человека?
Поплачь, поплачь, мой читатель, смягчи своё зачерствевшее от непрерывной лжи сердце и взгляни на этот прекрасный мир радостно, по-настоящему, как и должен видеть и чувствовать любой, нормальный, человек.
10 ноября 2023 года
P.S. Рассказ основан на реальных фактах. Все персонажи – реальные люди ХХ века. Некоторые имена, названия, цифры, а также события – из архивных материалов и преданий, бытующих в бурят-монгольских сомонах и архивах современной Монголии.
На снимке: экспозиция бурят-монгольской одежды в музее сомона Дашбалбар аймака Дорнод.