Мне повезло. Я родился в самой миролюбивой стране и потому всё своё раннее детство провёл в беспрерывной борьбе за мир.
Питался я хорошо, вес имел внушительный, так что октябрятская организация была мной вполне довольна, а мама счастлива.
Борец из меня получился что надо. В некотором смысле даже универсальный, поскольку я мог одинаково хорошо бороться, как за мир во всём мире, так и за мир в отдельно взятой Африке, Латинской Америке, или Азии, на худой конец.
Впервые свои силы я, помнится, опробовал на Корвалане - был такой Луис Корвалан, генсек чилийской компартии, за которого я тогда страшно переживал.
Правда, иногда я ошибочно называл его Корвалолом, но не из-за политической близорукости, а потому что мама моя была медсестрой и очень часто его капала папе. И хоть сам папа утверждал, что мама капает ему «на мозг», я видел, что всё же «в стакан», и именно Корвалолом, из-за которого и произошла эта досадная путаница.
Да и опыта настоящей борьбы у меня к тому моменту, честно признаться, всё ещё было недостаточно. В первом классе шибко за всяких там Корваланов, как вы понимаете, не поборешься, даже если они и в застенках.
Но я старался. И всеми фибрами ненавидел гадкого Пиночета в тёмных очках, который, мало того, что убил Альенде и певца Виктора Хару, сломав тому все пальцы, так ещё и этого Корвалола… то есть Карнавала… тьфу ты, Корвалана... заточил.
А это уж не что иное как самая настоящая хунта!
Затачивать кого бы то ни было, вообще, нехорошо. А затачивать генерального секретаря – самая хунтовая хунта из всех хунт.
В итоге из-за яростной политической деятельности у меня даже температура поднялась. И я слёг с ангиной, от которой мама стала лечить меня уколами, похлеще чем в застенках Пиночета.
Поэтому, как только я поправился, то сразу же бросил бороться за Корвалана, и изо всех последних сил взялся за Анджелу Дэвис.
У неё была дивная шарообразная копна курчавых волос, почти такая же, как у моего старшего брата, отчего папа частенько кричал ему: «Постригись! Что ты ходишь, как Анджела Дэвис?!».
И хоть своим товарищам по борьбе я, по понятным причинам, не мог похвастаться, что имею дома Анджелу Дэвис, но чувство гордости меня втайне всё-таки нет-нет да и переполняло.
А ещё я очень гордился, что в нашей великой стране совсем нет ку-клукс-клана, тогда как в расисткой Америке он был.
Хотя отчего Америку называли «российской», я тогда никак не мог понять. Но, тем не менее, громче остальных скандировал: «Позор российской Америке! Свободу Анджеле Дэвис!».
В общем, политической активности, как вы понимаете, мне тогда было не занимать. А вот мозгов – наоборот. Но, не у кого. Ибо всё моё тогдашнее окружение было занято отчаянной борьбой, в которой требовались горячие сердца и лужёные глотки, а не всякие иные малозначительные органы.
Поджигатели ведь не дремали - за ними надо было следить и гасить.
Вот мы и ходили в актовые залы кричать и горланить. Вот и красили на субботниках противопожарные щиты, багры, вёдра и огнетушители.
А пока мы ходили и красили, на оккупированных территориях, что к западу от реки Иордан, окончательно распоясались сионисты, вызвав у всех октябрят острейшее возмущение и бурнейшее негодование.
Что это за территории такие, кроме того, что они оккупированы, мы тогда, конечно же, мало себе представляли, однако боролись за них жутко. Так как, во-первых: были октябрятами, а, во-вторых: там же извините, военщина. Да к тому же израильская.
А это уж, согласитесь, ни в какой «лес», и ни в какие «по дрова» - потому что все поголовно сионисты! Что даже звучит отвратительно, не говоря уже обо всём остальном, о чём я мог лишь догадываться.
Конечно же папа говорил мне, что я идиот. Но это же был папа!
А мама меня горячо поддерживала. Она поила меня молоком, кормила всякими бескалорийными вкусностями, потому что калорий тогда ещё не выдумали, и соглашалась с любой моей ахинеей, лишь бы я был здоров и не отклонялся от генеральной линии партии и правительства.
А я и не отклонялся.
Даже, когда папа сказал, что в Израиле живут такие же евреи, как и мы, я, едва удержавшись, чтобы не упасть в обморок, не отклонился и категорически заявил ему, что всё это враньё и происки.
Тогда-то папа и сказал, что я идиот. И ещё добавил, что время всё покажет.
И он оказался чертовски прав. Тем же вечером, программа «Время» всё нам и показала: и происки, и поджигателей, и военщину…
И когда я сказал папе: «Ну вот видишь!», он молчал поднялся с дивана, выцарапал из телевизора предохранители, и вычеркнул меня тем самым из политической борьбы раз и навсегда.
Так что в пионерах я уже особо не активничал.