В моём забытье мне приснился сон. Словно я брел через мост лёгкой, свободной походкой. У самого схода я увидел раскидистый куст симпатичного растения, усыпанного сиреневыми цветками. Цветы показались смутно знакомыми. «Лиловейник?»
Я засмеялся: «лиловейник» - это моё собственное словотворчество. Как ещё называть цветок лилового цвета? Я наклонился и стал рвать букет из тёмно-лиловых, мрачноватых цветов. На каждом стебельке было по нескольку тяжёлых выпуклых сфер, каждая состояла из множества мелких трубочек-соцветий. И запах – пряно-терпкий, загадочный.
Нести букет во сне было приятно. Хотя он и мешался в руке. Приятно представлять, что я совсем не потерянная душа, что я просто отлучился на пару суток, и вот возвращаюсь, да не пустой, а с букетом. И всю дорогу меня сопровождал нежный голос, выводящий прихотливую бесконечную мелодию, словно это именно он вёл меня, указывал, куда идти и куда свернуть.
Так, с букетом цветов с нелепым, но весёлым названием «лиловейники», я и вошёл в деревню. И сразу же понял, откуда голос и куда нужно идти. Повернул налево, миновал два дома и замедлил шаг. Вот он!
Я приближался к скромному небольшому домику на отшибе, подле пруда, выкрашенному неброской зеленоватой краской. В пышном саду зрели вишни тяжёлыми гроздьями, цвели среди травы разнообразные цветы, и яркие цветовые пятна после мрачноватого однообразия леса приятно ласкали глаз. Я подошёл ближе к калитке - тихое пение усилилось. Я тронул калитку рукою, вошёл внутрь и направился на путеводную нить голоса...
На этом сон оборвался. Потому что в этот миг боль снова скрутила меня, и я с вскриком вынырнул из беспамятства. Вот чудеса! Я уже не лежал на жёсткой земле, подо мною был мягкий и душистый сенной тюфяк, а надо мною склонилось обеспокоенное женское лицо в золотистом ореоле, и внимательный, сочувственный взгляд ясных зелёных глаз словно пытался что-то выспросить, вытянуть из самых глубин существа. И это совсем не было неприятно. Ибо взгляд не только спрашивал, но и уводил куда-то прочь боль из головы и изнеможение из тела. Только вот жгучий спрут в груди никак не хотел утихомириваться, и всё ворочался и ворочался, будто тоже желал вырваться наружу, повинуясь этому взгляду. Но мне страшно было представить себе, что будет, когда он вырвется. Я тут же умру, ибо, как известно, с разорванным сердцем и развороченной грудью не живут.
- Где я? – вот всё, что сумел выжать из себя в ответ на вопросительный взгляд.
- В Травнице. В моём доме.
- Что за дом?
- Тот самый, к которому ты шёл. – Женщина улыбнулась, и мне ещё больше полегчало. Дом, к которому я шёл. Значит, мне это не снилось?
- Как твоё имя?
Я сделал попытку пожать плечами. В самом деле, как моё имя? Но не признаваться же сразу, что я безымянный по причине беспамятства? Надо было бы придумать себе какое-то временное имя, но, как нарочно, в голову ничего не приходило.
- Э… - я растерялся, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли. И вдруг решил не лгать. – Я, собственно, его забыл. Просто забыл.
- Просто забыл?
- Да, просто забыл. Как и всё остальное. – После этого признания мне ничего другого не оставалось, как рассказать всю немудрящую правду. Она выслушала внимательно и сочувственно.
- Меня зовут Астрана, - просто сказала она. – Хочешь, я буду называть тебя «Стран» - пока не вспомнишь своего настоящего имени?
Стран так Стран. Почему бы и нет? Не всё ли равно, как меня будут называть. Главное, что она уверена, что я вспомню, рано или поздно, своё настоящее имя. А это вселяет надежду. Я захотел привстать, но она положила прохладную ладонь на мой пылающий лоб, даруя облегчение: - Не спеши, отдохни ещё, ты слишком слаб. Сейчас я принесу тебе питьё и еду.
Она напоила меня ароматным травяным чаем с мёдом, накормила козьим сыром с мягкой булкой и большим зелёным яблоком. Этого для меня оказалось слишком много, и я вновь расслабился и уснул – на этот раз мирно и покойно, без снов и боли.
Новый день принёс новую жизнь. Проснувшись, я смог оглядеться и нашёл себя в светлой и прохладной комнате, украшенной тонкой деревянной резьбой и цветными витражными вставками по бокам обычного окошка. За окошком бушевало свежее утро, и я загляделся. Через некоторое время явилась Астрана с подносом, на котором исходили сытным ароматом пшеничный хлебец, огромная кружка топлёного молока и желтоватый сырный шар с пряной зеленью. «Ну, уж нет», - подумал я. – «Я не стану много есть, не то опять просплю целый день».
Астрана словно угадала мои мысли: - Подкрепляйся, не бойся, ты истощён, здоровая деревенская пища не принесёт тебе вреда.
Мягкая, ненавязчивая забота, примочки и целебные травяные мази, свежая, непритязательная еда, покой и доброжелательность хозяйки. Я обрёл силы, привёл себя в порядок, и мог уже без содрогания глядеться в зеркало. На третье утро я проснулся с радостью и бодростью в теле, выглянул в своё окно, обрамлённое разноцветными стёклами, полюбовался на зелёный дворик, потом тихонько вылез и отправился по длинному коридору на другой конец дома, туда, где должна была находиться входная дверь. Но наткнулся на другую дверь, через внутренний крытый двор ведущую в сад. Дверь в сад оказалась распахнута настежь, я осторожно выглянул – и застыл, поражённый.
Я увидел Астрану в зеленоватом сарафане, стоящей под яблоней, усеянной мелкими, ещё зелёными яблочками, с воздетыми вверх руками, с пальцами, сплетёнными с зелёной листвой, и в расплывчатом ореоле солнечных бликов. На запястьях и пальцах – кольца и ажурные браслеты. В руках – разноцветные ленты. Тяжёлая копна рыжих волос рассыпалась по плечам и спине, и казалось, будто это расплавленное золото плещется и волнуется, колеблемое утренним ветерком. Потом она, не опуская рук, стала кружиться и остановилась лицом ко мне, я, было, отшатнулся, но потом снова выглянул и понял, что глаза её закрыты, а губы шевелятся. Похоже было, что она читала стихи или молитвы – я даже слышал её низкий голос, причитания с придыханием на незнакомом языке. Потом она, кружась, принялась кланяться на все стороны, и это походило на симпатичный плавный танец.
Я вздохнул – как жаль, что зрение меня подвело и что я не могу толком разглядеть её, кажется, она очень красивая. Я попятился, скрылся за дверью и снова вернулся в свою комнату – ведь я невольно подглядел то, что совсем не предназначалось чужому взгляду.
- Я рада, что ты можешь самостоятельно передвигаться, - сказала мне Астрана, лучезарно улыбаясь, когда пригласила к завтраку. – Протоплю вечерком тебе баньку, и ты окончательно сбросишь с себя все неприятное. А я приготовлю специальных травок, душистых и целебных. Постараюсь не слишком упаривать.
Баньки я дожидался с нетерпением и с опаской. Астрана объяснила мне, что в бане очень жарко, нет, даже горячо, но пугаться нечего – в бане и хвори хорошо лечатся, и вся тьма, телесная и душевная, сходит, утекает сквозь щели пола. А я думал о том, как поведёт себя мой персональный спрут, этот гадёныш, застрявший между ребрами и грудиной.
До баньки на опушке мы дошли вместе – Астрана пообещала быть рядом и начеку. И вот я сбросил халат и на цыпочках вошёл внутрь. Меня обдало духотой и душистым, пряным паром, и я на миг задохнулся, и прислушался к спруту, но тот не шелохнулся. И тогда я с наслаждением растянулся на самой нижней полочке, на махровой простынке, закрыл глаза. Тепло обволакивало и убаюкивало, меня разморило, и я невольно задремал, чего делать, конечно, не стоило. И мне тут же привиделся страшный сон. Некое чудовище с полыхающей огнём чешуёй и шипастым хвостом, обвившим огромное уродливое тулово, разевало пасть так широко, что я не мог толком разглядеть его голову. Разевало всё шире и шире, глотка уходила в глубину подобно тоннелю, в конце которого ревела жаровня, из которой выплеском пламени рвался длинный язык. Рвался, чтобы ужалить, опалить меня. Я отпрядывал назад, пытался пятиться, но ноги не желали сдвигаться с места, как это часто бывает во снах. И потому меня понемногу утаскивало в это пекло, в эту огненную печь, в эту удушающую пасть…
Я закричал, упёрся голыми пятками в пышущую жаром чешую, послышался хруст и грохот, и я очнулся от кошмара. И увидел печь, и выпавший на металлический лист уголек. Увидел распаренные духмяные веники, пучки трав, висящие на стенах, закопченный потолок, увидел побеленные деревца сквозь затуманенное оконце и отражение оконца в баке с холодной водой, потеки смолы на стенах и прилипшие к куску мыла кусочки листиков. Увидел пробившийся из щели в полу бледный и тощий росток малины, заползший лазутчиком в сырую и жаркую благодать. Увидел так ясно, словно мир внезапно стал куда резче и отчётливей.
И тут Астрана распахнула дверку, и в баню ворвался сквознячок, а я увидел её встревоженное, побелевшее лицо: - Что такое, Стран, что случилось? Ты в порядке?
- Не знаю, - пробурчал я, спешно заворачиваясь в простынь и утирая пот. – От твоего жара и травок голова кружится.
- Зато в глазах прояснилось, - заметила Астрана, довольно улыбаясь.
…Астрана оказалась права. Я и впрямь стал лучше видеть, даже разглядел веснушки на её лице, но из упрямства не захотел сразу признаться в этом.
Как бы там ни было, всего три дня - силы вернулись окончательно, и я уже не мог усидеть на месте – взялся помогать Астране по хозяйству. Однако скоро понял, что не совсем гожусь, вернее, совсем не гожусь на роль деревенского мужика. Нет, я привык к бане, воду я качал и носил, и дрова рубил, и двор мёл – а что ещё оставалось делать беспамятному неумехе? Даже забор поправил, и на задах участка огород перекопал – Астрана радовалась, теперь, мол, ещё гряду лекарственных растений рассадит, да и овощей нелишне развести поболее. Но всё это я делал без особого тщания и удовольствия, скорее для того, чтобы отблагодарить хозяйку. А ещё для того, чтобы не давать воли думам невесёлым, и загоняемой как можно дальше тяге к хозяйке.
Почти все дела мужские переделал я на дворе Астраны, вот и одинокие соседки пару раз приглашали – дрова поколоть. Я не отказывался – отчего же не поколоть. Пока работаешь, меньше в голову дурного лезет. Соседки оказались вдовушками, и одна из них, Галка, принялась кокетничать и завлекать. После того, как вызвался я и ей забор поправить, пригласила она меня после работы в дом и за стол усадила.
Отчего же не сесть, если приглашают? На столе стояли свежесваренная картошка, грибы жареные, огурцы-помидоры, хлеб ржаной на поду, чарки и бутыль с местной сливовой самогонкой – у Астраны такого не водилось, спиртного она в рот не брала, и мне не давала. Думаю, почему бы не попробовать, что за зверь такой, самогонка. Галка живо чарку наполнила: - Вот, и расслабляет, и силой наполняет, и до работы хорошо идёт, и опосля работы самое оно. Самое мужское питье!
Поднёс я её к лицу, понюхал – запах крепкий, в нос ударил – едва не чихнул, неужто пьют такое? Губами коснулся – ожгло, задумался…
- Астрана наша чудная, - сказала тут Галка. Она сидела, подперев подбородок, локоть на скатерти, и не отводила от меня глаз, смущая, словно не видела, как люди пьют-едят. – Обычай у неё – подбирать. Что котенка подберет брошенного, лечит, что птицу подбитую. Случалось, и оленька малого принесла, из капкана вытащила, тоже лечила. А вот соседей не слишком жалует, сторонится, хоронится, секреты держит, да гостей из дому выпускать не любит, самогоночку не жалует, выпить сама ни-ни и других отговаривает. Человеку свободному может чудно показаться, несвободно. А вот я мужу своему всегда волю давала, и выпить с мужичками, и покурить на завалинке, и на праздничке поплясать с соседскими девахами. Оттого и любил меня крепко, никуда не уходил.
- А отчего же помер? – ненароком осведомился я. – Если ему жилось так славно?
Заёрзала Галка: - Жизнь – она такая штука… Сглазили, видать, жизнь мою загубить решили.
- А мне Астрана сказывала, что слишком часто чарочку наливала, чарочку он куда больше чего другого любил, оттого и под трактор полез не вовремя, откачать не удалось. Правда это?
- Врут они все! – неожиданно зло бросила Галка. – Сочиняют от зависти. Как и Астрана твоя. Не захотела она моего ласкового спасать, вечно на ней вина сидеть будет пятном. И ты не верь ей, она соврет - недорого возьмёт.
Не понравились мне эти разговоры. Не то, чтобы Галка мне не нравилась совсем, но не до такой же степени, чтобы вести с ней обсуждения за спиной Астраны. Пропал аппетит и желание отведать сливянки, поставил чарку обратно на стол. Встал и извинился. Прости, мол, хозяюшка, что-то не шибко хочется, устал, наверное, с непривычки, а что сливянки касаемо, то лекариха моя не советует: ещё, говорит, сил не набрался.
- Так в чём дело? – встрепенулась Галка. – Опосля чарочка куда как хорошо спится-отдыхается. Неужто я помощника отдыхать не уложу? Сейчас же и постелю в горенке. Или на диванчике – как пожелаешь, Стран… Стран, что же ты? Куда ты?
Встал я со стула, поклонился и к двери направился.
Галка аж позеленела. «Чтоб тебе провалиться!» - прошипела, не хуже змеи. Вот так-так, от ласки до проклятия – один шаг. Чудная тётка – эк спохватилась, меня, знать, и так уже прокляли, а проклятие к проклятию не прилипнет.
А хозяйка жила своей, не менее странной жизнью. Еду ей со всех окрестных сел несли – в благодарность. С деревьями разговаривала, странные танцы вкруг них танцевала, травы сушила, сельчанам травки и притирания давала, когда к ней в дом стучались – значит, и впрямь лекарихой была. Ведуньей. Ведьмой.
… Время шло, а я так и не мог ничего толкового и реального припомнить. И это угнетало и вводило в уныние. Я начал думать, что сидение на одном месте плохо влияет на меня, что мне необходимо уйти и продолжать блуждания в поисках единственного, мне предназначенного. А вдруг моя судьба такая – вечно плутать в потёмках, дабы выйти, рано или поздно, на свет? Словно из тёмной чащи вырваться на светлую опушку, далее которой – простор и свобода. Гложущая тоска в груди подталкивали меня к осуществлению этого решения.
Рано или поздно – всё равно придётся уйти. Сможет Астрана помочь вспомнить, или нет – теперь это не имеет значения.
А пока эти мысли блуждали во мне, я продолжал работать. Снова, в который раз, нарубил дров: лесники чистили просеку, и мужики навозили лесин. Потом перенёс в обширный сарай и принялся укладывать в поленницу. Потом на дальний конец деревни вдова пригласила – воды накачал, крышу поправил. Я устал в работе, и меня немного разморило. Я с наслаждением развалился в любимом сарайчике, на своём топчане, обустроенном в санях, на мягком матрасе из душистой соломы, и сам не заметил, как задремал.
Проснулся от странного шороха. Моментально открыл глаза – и увидел на потолке тени. Тени того, что окружало сарай, бесшумно и методично. Затем возник звук – приглушённый, клокочущий всхлип. И ещё один, и ещё. Я сразу понял, чьи это тени и чьи голоса. Драконы! Это опять были драконы! Я закричал, вскочил и принялся шарить вокруг в поисках меча. Своего меча, единственного в своём роде, которым я сражался с магической нечистью. Меча со сверкающим лезвием и многослойной кожаной рукоятью, с инкрустациями-оберегами, настолько удобной, что казалось, что это именно она делает меч продолжением руки.
Я сделал несколько выпадов мечом, проверяя руку, и приготовился с криком: «Гадромаралдика!» выбежать на улицу, и вдруг в голове словно что-то лопнуло. От боли я снова упал на топчан, зато в глазах прояснилось. Я отёр пот, огляделся и понял, что задремал днём в прохладе сарая-пристройки, а на моей соломенной подушке бесстыдно разлёгся солнечный зайчик, который, верно, и раздражал глаза.
В моей руке нелепо и смехотворно оказалась крепко зажатой кривая палка без коры, гладкая и выбеленная временем. Я находился в том же самом доме, в котором меня приютили. В доме Астраны. Ни следа злобных, мощных созданий, спустившихся на землю поохотиться. Только игра бликов и светотени: узорчатые прозрачные занавески на окнах, полощущееся на ветру бельё, блеющие козы в загоне, которых привели на дойку. Я помотал головой. Что-то мне привиделось. Или приснилось. Откуда здесь драконы – в тихой, мирной деревушке?
И только пылающий клубок в груди напоминал о пережитом, словно один из привидевшихся драконов умудрился-таки забраться внутрь меня. Я приложил лицо к щелястой стенке и пристальнее вгляделся в то, что происходило снаружи. И увидел Астрану, которая сидела неподалёку на колоде и смотрелась в зеркальце. Я снова оглянулся на подушку – солнечного зайчика на ней уже не было, он переместился на тюфяк.
«Она! Всё-таки она! Не угомонилась! Вот кто насылает на меня страхи!» – подумалось мне, и я нахмурился, уже готовый выскочить наружу с гневным обвинением.
Но тут Астрана сама заглянула ко мне: - Ну, Стран, ты выспался? Займёмся делом?
Потом она всплеснула руками: - Что с тобой? У тебя такой вид, будто тебя во сне черти молотили, а ты от них отбивался вот этой палкой!
Я не мог понять, что скрывалось у неё в голосе – сочувствие или насмешка. Я раздражённо глянул на палку и поднялся. Огладил волосы.
- Скажи, Астрана, - сказал я как можно небрежнее. – В вашей деревне никогда не появлялись драконы? Или что-то в этом роде?
- Драконы? – Астрана, казалось, не удивилась. – Я слышала об этих существах. Но они довольно редки на земле, а в наших краях вообще не появлялись на моём веку. А тебе, никак, приснились драконы? Скажи, не таись, тебе станет легче.
- Приснились, - угрюмо отозвался я. – Приснились тени, всего лишь тени.
- Тогда с чего ты взял, что это были драконы, и что с ними следует сражаться мечом?
- Почувствовал. Потому что их-то я чувствую сразу. Я узнаю их в тенях, дальнем звуке голосов, в запахе и шорохе крыльев. Они были весьма часты там… - моё горло перехватило, и я запнулся. Где – там? Вот этого-то ответа я и не знал.
- Где, Стран, где? – мягко, но настойчиво спросила Астрана, и в её глазах теперь явственно читалось сочувствие. – Где ты сражался с драконами?
Я напрягся – и покачал головой: – Не помню. А теперь скажи мне ты, не таись. Это ты напускала на меня видения и тени?
Астрана покачала головой.
- С помощью своего зеркальца, - настаивал я. – Я видел, как ты пускала зайчики своим зеркальцем. А в бане – своими травами. Потом ты будила моего дракона своим пением…
- Но зачем? Зачем мне это делать?
- Я тоже хотел бы знать – зачем?
- Ты и вправду не знаешь ответа? – Астрана подошла ближе и положила руку мне на плечо. - Ты вспомнил о драконах, Стран. Вспомнил сам, лишь с одной маленькой наводкой.
- Это так важно, чтобы я вспомнил о драконах? – я поморщился: жжение внутри усилилось. – Может быть, мне было бы лучше без них? Все эти наводки вызывает боль в груди. Будто там живёт дракон. Настоящий, не тень. Возможно, это он сердце сжимает своими когтистыми лапами. Он сожалеет, что я не умер там, в лесу. И желает приблизить этот час! – Я с такой силой и яростью стиснул палку, которую до сих пор сжимал в руках, что раздавил её в труху. – Вот что он собирается сделать со мной. И ты ему помогаешь, Астрана! Вы с ним заодно! Ты ради этого меня приютила? Что ж ты молчишь?
Астрана медленно покачала головой: - Ответа на глупый вопрос нет. Я никогда не мучила заблудившихся странников, и не собираюсь. Я только пытаюсь разбудить тебя. Только захоти – я расшевелю твою память…
- Рыться в моей памяти? Чтобы выкопать из неё то, чего не помню я сам? Нет, Астрана, нет. Я беспамятен, но я свободен. Если ты заберёшь мою память, ты будешь владеть мной!
- С чего ты взял, что я заберу её? Я всего лишь желала направить тебя по пути воспоминаний. Чтобы ты смог вернуться домой.
- Я… я никогда не доверюсь колдунье, – сказал я, помедлил и вышел из сарая. Я и сам не знал, правильно ли поступаю. Но странные образы, мелькающие порой глубоко-глубоко внутри, словно хором умоляли меня: «Не доверяйся колдуньям! Не доверяйся колдунам! Не доверяйся им!»