С наступлением осени из дома я выхожу редко – разве что вынести мусор, да и то не каждый день, а по мере его накопления. Но вчера погода и самочувствие наконец-то позволили немного прогуляться по свежему воздуху, хотя в городе воздух свежим быть не может по определению – это вам не деревня или дача в СНТ.
Прошёлся неспешным шагом по району, не нарушая привычного маршрута, чтобы в нужное время и в давно определённых мною местах иметь возможность немного передохнуть на удобных скамейках, установленных в прошлом году то ли местным домоуправлением, то ли коммунальным хозяйством городской администрации. Впрочем, не так уж и важно, кто истинный «виновник» этих удобств: в любом случае – огромное спасибо всем причастным за проявленную о горожанах заботу. Раньше, бывало, выйдешь прогуляться, а присесть при необходимости и не на что – разве что на обшарпанную лавочку на автобусной остановке. Но в таком месте долго не просидишь: автобусы дымят и чадят, как старые паровозы, - какая тут польза от такой прогулки? Никакой, кроме вреда…
Прошёлся я так с километр и присел на край удобной, со спинкой, скамьи в небольшом сквере напротив церкви. Сижу, отдыхаю, нежусь в лучах скупого осеннего солнышка. Людей в сквере не видно, шум машин, проезжающих за моей спиной по улице, - как бы и не шум вовсе, а так – неназойливый фон, неотъемлемая составляющая суетной городской жизни. В общем, благодать. Да ещё церковь старинная – прямо перед глазами…
- Добрый день! Прошу прощения, можно к вам присесть?
Пожилой мужчина с тростью в руке. Честно говоря, я даже не заметил, с какой стороны дорожки он подошёл.
- Ради Бога, - отвечал и тоже поздоровался: - День добрый!
Мужчина благодарно кивнул и сел на противоположный от меня край скамьи. Но поскольку скамья, как и все остальные такие же скамьи в округе, небольшая, рассчитанная, видимо на трёх, максимум четырёх человек, то оказались мы с моим соседом сидящими всего в метре друг от друга.
- Последний денёк сегодня с солнышком, - помолчав, сказал мужчина. – На завтра уже дождь обещают, на весь день. Да и на послезавтра тоже…
- Осень, - ответил я, чтобы не молчать.
- Да, осень, - кивнул мужчина. – И осень жизни…
«Философ», - отметил я про себя, но отметил без всякого сарказма: сам с некоторых пор почти постоянно о том же думаю… А вслух сказал:
- Хорошо, что не зима.
- Хорошо, - согласился мужчина. - Но и она не за горами…
- Ну, так что ж теперь… - пожал я плечами.
- Да-а-а… - протянул мужчина и, немного помолчав, спросил:
- Простите, вы, как я понимаю, тоже на пенсии?
- На пенсии, - кивнул я. – К сожалению…
- Да, - невесело усмехнулся мой сосед по скамейке. - К сожалению…
- Да, пожалуй, все мы – к сожалению, - согласился я. – Позволяло бы мне здоровье – работал бы с превеликим удовольствием, чем дома-то в четырёх стенах сидеть. Но – увы…
- У меня - та же картина, - сказал мужчина. – Тоже работал бы, но… Вот, стараюсь побольше на улице бывать, как мой кардиолог рекомендует. Правда, не всегда получается. Хотя, знаете, гулять - это всё же лучше, чем одному целый день в квартире торчать…
- Вы один живёте? – невольно переспросил я.
Мужчина кивнул и сдержанно вздохнул.
Помолчали с минуту, глядя на церковь и думая каждый о своём. А может, и об одном и том же думали – кто знает?
- Вдовец я, - видимо, не выдержав затянувшейся паузы, негромко сказал мой сосед. – Слово-то какое… страшное… Два года уже… А с работы пришлось ещё раньше уйти: сердечко стало подводить…
«Выговориться человек хочет, - понял я. – Оно и понятно: одному целыми днями в квартире… Да и ночами – тоже…»
- Вы извините, если я вас задерживаю, - чуть улыбнулся мужчина. – Или напрягаю… Просто…
- Да Бог с вами! – я посмотрел в глаза моего собеседника – ясные, внимательные и будто извиняющиеся. - И не задерживаете вы меня, и не напрягаете: некуда мне пока торопиться. Да и незачем, в общем-то: всё, что жена поручила, я уже сделал, так что…
«Вот дурак старый!- оборвал я себя. – И зачем про жену брякнул? Язык – что помело…»
Мужчина, видимо, заметил досаду и смущение на моём лице, но скрыл это и спокойно продолжил:
- … просто, знаете ли, теперь мне поговорить особо-то и не с кем: друзей-приятелей уже почти никого не осталось, а соседи по подъезду – сплошь одна молодёжь, с ними не поговоришь. Да, в общем-то, и не о чем мне с ними беседовать: другое поколение, другой мир, другие интересы… А что касаемо старых моих друзей-приятелей, то их не то чтобы не осталось, а… как бы это сказать… ну, если честно, то как-то и не было их у меня. Особенно в последние лет двадцать, а то и больше… Мы с женой довольно замкнуто жили, особенно где-то с начала этих проклятых девяностых… Ну, сами знаете, тогда многие люди и семьи как-то отдалились друг от друга, обособились, что ли. Всяк стал сам по себе и сам за себя: людям выживать надо было как-то… Да что я вам рассказываю?
Я кивнул: да уж, теперь вспомнить без дрожи трудно, как приходилось выживать в те годы… Лучше бы вообще не вспоминать. Но и забывать об этом кошмаре тоже не стоит…
- Вы рассказывайте, рассказывайте, - подбодрил я своего собеседника. – Я ведь тоже те времена помню, но, конечно же, по-своему помню… Как, наверное, и каждый человек помнит в основном то, что с ним происходило. Именно с ним, а не с кем-то другим…
- Ну, это естественно для человека, - согласился мужчина. – Как говорится: каждому – своё…
Помолчали немного, исподтишка приглядываясь друг другу. Наконец, я решился и спросил:
- А дети ваши не с вами?
Мужчина вздохнул и как-то безнадёжно махнул рукой – будто назойливую муху отогнал. Потом заговорил:
- Дочка наша единственная, Люся, ещё в девяносто первом, то есть ещё при Союзе, замуж вышла. И на Дальний Восток уехала: муж её, Славик, мореходку в Ленинграде в том году окончил, ну и, так сказать, по распределению и по долгу службы… И Люся с ним…
Он тяжело, уже не скрывая накопившейся, видимо, с давних времён горести, опять вздохнул и умолк.
Молчал и я, ожидая продолжения рассказа, но ни взглядом, ни неловким нетерпеливым движением не понукая моего случайного собеседника к нему… Да и зачем человека за язык тянуть: видно же, что тяжело ему, очень тяжело. Захочет – продолжит говорить, а нет – так на то его воля. Может, встанет сейчас со скамьи, кивнёт на прощанье да и пойдёт себе восвояси… А может, даже и не кивнёт…
Но мужчина, помолчав, продолжил:
- Вот с тех пор, как Люся уехала, мы с ней больше и не виделись… Уже тридцать два года не виделись… И ей теперь уже пятьдесят три…
«Да как же так-то?!» – хотел, было, возмутиться я – искренне возмутиться, аж в душе всё закипело от вспыхнувшей злости на такую нерадивую дочь: да как вообще такое может на белом свете быть?!
Но сдержал себя, вовремя подумав о том, что в этой жизни быть всё может, всё может произойти – даже самое невероятное: у меня у самого-то чего только в жизни не было… Кому рассказать – ни за что не поверят. А оно – было…
- Что, так ни разу и не приезжала навестить? - спросил я.
- А как ей было приехать? – собеседник посмотрел на меня с тоской. – Она там через год после переезда родила, потом, пока сын маленький был, боялась с ним в такую-то даль отправляться… А когда он подрос, уже и возможности к нам приехать у неё не было…
- Почему? – машинально спросил я, хотя, в общем-то, уже и предполагал, что услышу в ответ – хотя бы как один из вариантов возможного ответа.
И, в общем-то, не ошибся…
- Да Славику, мужу её, пришлось с военного флота уволиться: сначала зарплату стали месяцами задерживать, а когда всё-таки выплачивали, то по сравнению с выросшими за это время ценами купить на неё уже было что-либо трудно… И с жильём всё застопорилось: поначалу обещали квартиру дать, когда ребёнок появится, а потом, когда Мишка родился, уже другие времена настали – какая там квартира? Да что я вам рассказываю…
Он вздохнул и надолго замолчал.
Молчал и я, вспоминая те жуткие времена, когда буквально на глазах рушилась великое государство, разваливалась промышленность, плодя беспредельную безработицу, целенаправленно уничтожалась и всячески оплёвывалась армия… Что уж говорить про Дальний Восток, если в самой Москве даже офицеры Генштаба и Министерства обороны в обеденный перерыв и после службы, поменяв военную форму на спецовки, ходили подрабатывать грузчиками в магазины и на торговые базы, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи. Некоторые не выдерживали такого и стрелялись от безысходности. Ведь было такое, было… Вспоминать весь этот кошмар – да, страшно. Но как забыть?
- Славик сперва в торговый флот хотел устроиться, но не вышло: слишком много желающих было, причём по большей части – по блату… А у него – какой блат? Откуда? Кое-как записался в команду на какой-то небольшой сейнер, простым рыбаком… или как там эта его должность называлась… Несколько раз сходил на этой ржавой посудине… не знаю, что они там на ней ловили… Впрочем, какая теперь разница… А потом это корыто в шторм попало, так только четверо из всей команды и спаслись… А Славик – нет…
- А почему же дочь ваша сюда не вернулась? Ну, когда муж… погиб…
- Говорила, что не захотела работу бросать, - пожал плечами мой собеседник. – Учителям-то в те времена хоть и копейки платили, да и не всегда в срок, но всё-таки платили. И школы закрывать в более-менее больших городах никто бы не позволил. Да и не осмелился бы никто… И учителей с работы никто не увольнял – они и сами часто уходили, у кого появлялась возможность куда-то устроиться, где платили побольше, чем в школе… Ну, это Люся такую причину нам озвучила, а как там на самом деле было – Бог весть…
Он помолчал, потрогал концом своей трости желтеющий листок, упавший с растущей возле лавочки берёзки, и негромко сказал:
- Но мы с женой почему-то думаем…
Он осёкся на мгновение, но сразу же взял себя в руки и продолжил, поправившись:
- Думали… Мы решили, что просто не хотела она, Люся, тогда обузой для нас становиться. Да ещё с ребёнком: квартирка-то у нас маленькая, хотя и двухкомнатная… Ну, сами знаете, какие строили квартиры в хрущёвках… Кухонька – два вершка, санузел - совмещённый…
Он замолчал. Молчал и я…
Прямо у наших ног приземлились два голубя – крупный сизокрылый самец и белая голубка. Воркуя, они ходили рядом со скамьёй, искоса поглядывая на сидящих на ней двух стариков и явно не ожидая от нас никакого подвоха. Потоптавшись около скамьи с минуту, они вдруг вспорхнули и улетели.
- А потом, лет через пять после гибели Славика, Люся вроде как замуж вышла, - снова негромко заговорил мой сосед по лавочке. – Но ничего конкретного про мужа своего так ни разу и не написала. Да и муж ли он ей, если она фамилию оставила прежнюю, от Славика доставшуюся? Этого мы тоже не знаем… то есть, не знали… В общем, главное для нас было, что жизнь у нашей дочери как-то вроде бы наладилась – ну и слава Богу! Мы уже и этому рады были… А что не приезжает – так мало ли причин? И далеко, да, может, и со здоровьем у неё не всё ладно – ведь тоже уже не особа молода… Внуку, Мишке, теперь уже тридцать, да всё никак не женится, как Люся-то пишет: всё денег сперва пытается заработать на семейную жизнь… Люся писала, что какую-то автомастерскую вроде бы открыл… Ну, дай Бог, чтоб сложилось всё у него с этим делом…
- Да теперь почти вся молодёжь на таких жизненных установках помешана, - усмехнулся я. - Сначала – карьера, деньги, а потом – всё остальное. Не понимают они, что в этой жизни главное не карьера и не деньги…
- Не понимают, - кивнул мой сосед. – А жаль…
Он бросил на меня внимательный взгляд и спросил:
- Извините, я вас не утомил?
- Нет-нет, нисколько! – поспешил успокоить его я. И спросил, чтобы поддержать разговор:
- А с внуком вы как-то общаетесь? Ну, например, посредством интернета?
Мужчина отрицательно покачал головой.
- Нет, не общаемся. И никогда не общались. Он нам за всю жизнь лишь один раз открытку с Новым Годом прислал, когда в первый класс пошёл и писать научился. А потом – только приветы через мать передавал. Да и то я не уверен, что это он их передавал, а не Люся за него…
Он усмехнулся и добавил:
- А что касается интернета, так я им не пользуюсь – не научился, знаете ли… Да и компьютер или этот… как его… ноутбук мне теперь не по карману. Жена, когда жива была, предлагала: давай, дескать, купим, - что мы, хуже других? Или глупее? Да уж и собирались, было, купить, но…
Мой собеседник опять потрогал концом трости берёзовый листик на асфальте и, вздохнув, продолжил:
- …но не успели: заболела она – как-то неожиданно заболела, хотя до этого особо на здоровье никогда и не жаловалась. Оказалось – рак. Уже неоперабельный. А через месяц – всё…
Он вновь поднял на меня глаза, несколько секунд рассматривал внимательно, словно решая для себя, говорить мне или нет то, что ему, видимо, очень хотелось хотя бы кому-то сказать. И, решившись, всё же заговорил.
- Знаете, когда мне пришлось уйти с работы из-за проблем с сердцем, то жена ещё продолжала работать – здесь, неподалёку, в библиотеке. Хотя уже и на пенсии была, как и я. Пенсии у нас с ней небольшие тогда были… впрочем, у кого они большие-то… - усмехнулся он. - У меня – пятнадцать тысяч, у неё – двенадцать, да плюс её зарплата в библиотеке – что-то около тринадцати… Итого – около сорока тысяч получалось. Могли бы, конечно, тогда поднакопить на компьютер… А теперь на мои семнадцать, сами понимаете, особо не разгуляешься. Впрочем, и вообще не разгуляешься: коммуналку оплатишь да всякие прочие обязательные платежи, да лекарств с пенсии сразу на месяц закупишь – а мне их много выписано, почти половина пенсии на них уходит… а они с каждым разом всё дороже и дороже становятся, эти мои лекарства… и остаётся… В общем, с гулькин нос остаётся. Я тут на днях посчитал…
- И? – не удержался я.
И тут же мысленно обругал себя: ну зачем спросил? Какая тебе разница, если ты всё равно этому человеку всё равно помочь не сможешь? Не сможешь, потому что сам такой же нищий пенсионер. Но у меня хотя бы семья есть, а он – практически один-одинёшенек на этом свете.
Ну вот зачем спросил? Мог бы и помолчать…
Правильно, видимо, в народе говорят: любопытство, как и лень, поперёд самого человека на свет родится…
- Да где-то рублей по сто тридцать на день, - совершенно спокойно, без какой-либо обиды или смущения, ответил мой собеседник. – Или около этого… Плохо, что всё теперь дорожает, а не только лекарства, да ещё с такой скоростью… Инфляция просто зашкаливает, а на бумаге у них, - он мотнул головой куда-то вверх, - всё в норме. Сколько они там официальной инфляции насчитали – семь с половиной процентов? Ну-ну… Да ладно, Бог им судья…
- Да уж… - кивнул я. И не нашёлся, что к этому добавить…
- Если будет совсем невмоготу, попробую свою двушку продать, - помолчав, сказал мужчина. – Зачем мне одному двухкомнатная? Из одной комнаты в другую путешествовать? Куплю взамен однокомнатную, желательно на первом-втором этаже, не выше. Моя-то нынешняя квартира – на четвёртом, а мне теперь на четвёртый этаж подниматься уже и трудновато. Забираюсь, так сказать, с двумя-тремя антрактами… А на разницу от продажи и покупки уж как-нибудь протяну, чтобы на всё-про-всё хватило: и на лекарства, и на коммуналку… Да и платить за однушку, надеюсь, поменьше придётся, чем за двушку… Глядишь, и опять сэкономлю… А квартиру Люсе завещаю… Мне-то, старику, много ли теперь надо… Да и что мне ещё вообще надо? Ничего. Просто жизнь свою дожить…
Он задумчиво посмотрел на церковь напротив скамьи, на которой мы с ним сидели, и тихо продекламировал:
- «Жизнь уже вся прожита.
Сбилась кукушка со счёта.
Вон горизонта черта –
А уходить неохота…»
Мужчина тяжело поднялся со скамьи, опираясь на трость, и посмотрел на меня сверху вниз.
- Пойду я, пожалуй, - сказал он, будто извиняясь. – Приятно было пообщаться. Вы уж извините, если что не так…
- Да Бог с вами, - ответил я. – Всё нормально. Мне, знаете, теперь тоже редко с кем приходится общаться… так что всё нормально, не переживайте.
- Всего вам доброго! – Мужчина слегка наклонил голову.
- И вам! – ответил я. – Берегите себя!
- Для чего? – усмехнулся он и, кивнув на прощанье, повернулся ко мне спиной и медленно пошагал по аллее, едва слышно постукивая тростью по тротуарным плиткам.
Я, не отрываясь, смотрел ему вслед, повторяя про себя услышанные строки:
«Вон горизонта черта –
А уходить неохота…»
И почему-то надеялся, что мой недавний собеседник оглянется на меня – хотя бы раз.
Но он не оглянулся – просто неторопливо добрёл до конца аллеи и исчез, куда-то свернув…
А возле моих ног вновь опустился давешний сизокрылый голубь. Только теперь он почему-то был один, без своей белоснежной подружки. Голубь долго стоял, не двигаясь, и, как мне показалось, внимательно, совсем не по-птичьи, меня рассматривал. А потом неожиданно вспорхнул и исчез где-то за куполом церкви…
(В рассказе использован отрывок из стихотворения Валентина Курбатова)