Март, 1926

Елизавета Орешкина
Две недели пронеслись кометой. Доклад, который Оппенгеймер готовил, чтобы представить в клубе Капицы, был закончен — и весьма недурно, на взгляд Блэкетта. Но сам автор с наставником не соглашался, то и дело переписывая «слишком кривое» или «слишком глупое» предложение.

— Таким образом, колебания и вращение... Вращение... Чёрт... — Оппенгеймер замолчал, нахмурившись, и с досадой долбанул кулаком по столу. "Никак не запомнить..."

— Спокойно! — Блэкетт схватил недовольного студента за руку. — От вас и не требуется заучить всё это наизусть.

— Не требуется... — хмуро повторил Роберт, морщась на покрасневший палец. — Всё равно выступать так скоро, а это совсем ужасно!

— Смею вас заверить, Оппенгеймер, это не самое ужасное, что мне — и вашим слушателям — доведётся увидеть. Лучше... — Патрик глянул на часы. — Лучше сходим перекусить.

— Я... Я вовсе не голоден. Лучше ещё раз повторю... Так, вот... Рассматривая молекулы из двух атомов, как, например, молекулы водорода и кислорода...

— И всё же, — с нажимом добавил Блэкетт. — Будет не очень хорошо, если вы посередине доклада свалитесь, как тогда в лаборатории.

Роберт промолчал, ещё раз посмотрел в листы бумаги, где в машинописном тексте то тут, то там мелькали пометки карандашом или ручкой, от которой оставались чернильные помарки.

— А мы успеем до начала?

— За три часа? Если только мы не собираемся съесть всё, что у них в «Луне» наготовили.

— Как знаете...

Всю дорогу до кафе Оппенгеймер молчал, то и дело сверяясь с часами и обрывая с пальцев неровные, как будто обгрызенные, ногти. На вопрос о заказе юноша лишь отмахнулся, так что Блэкетт выбрал обед сам. Тем не менее отказываться от пищи Роберт всё же не стал; студент сначала неохотно поковырял хлеб, а затем жадно выхлебал всю тарелку супа. «Ребёнок...»

— Помедленней, забрызгаетесь ведь, — Блэкетт подвинул к ученику салфетку. Обычно Роберт не слишком заботился о своём наряде, но сегодня костюм на нём, из добротной шерсти, был идеально выглажен, да и волосы Оппенгеймер как будто пытался причесать. Паренек даже взял сегодня с собой щётку для одежды, чтобы счистить грязь, которая могла налипнуть на брюки с луж после темного мутного растаявшего снега.

— Не забрызгаюсь, — буркнул Оппенгеймер, ставя обратно пустую тарелку. — Мы ведь ещё не опаздываем?

— Не должны.

— Это хорошо, — Роберт на мгновенье улыбнулся, но тут же достал часы.

Дожидаться решили у той аудитории, где проходили встречи участников клуба — но спокойного ожидания не получилось. Когда они только начинали доклад, Блэкетт сомневался в подопечном; но сегодня наставник был куда более уверен в работе ученика, чем сам Роберт.

— Почему их так много? — недовольно бурчал Оппенгеймер, косясь на всех проходивших мимо.

— Не так уж и много, — Блэкетт задумчиво огляделся. — Но думаю, ваш доклад их не слишком разочарует.

— Они просто скажут: «Что за чушь?»

Патрик вздохнул, поправил подопечному выбившийся воротник рубашки.

— Роберт, — юноша наконец поднял на него взгляд. Блэкетт улыбнулся:

— Не думайте о них. Не думайте обо мне. Просто расскажите ваш доклад.

...На удивление выступил подопечный неплохо — хоть и заикался вначале сильно, и скомкал выводы, толком не объяснив их. Вот только...

Вот только зачем же сбегать сразу после последнего слова?

— Оппенгеймер!

Мальчишка нашёлся на лестнице, где он сидел на ступеньках, обхватив руками колени.

— И куда вы сбежали?

— Это... это же плохо?

«Боже...»

Патрик со вздохом сел рядом.

— Всё хорошо. И было бы ещё лучше, если бы вы не сбежали.

— То есть? — юноша посмотрел на наставника.

— После доклада обычно идёт обсуждение. Вас там ждут, Роберт, — Блэкетт похлопал подопечного по плечу и, вставая, протянул руку. — Пойдёмте?

Роберт помедлил, прежде чем стиснул пальцы Патрика.

— Ладно... Пойдёмте.